Текст книги "Святитель Игнатий (Брянчанинов)"

Перевод в Сергиеву Пустынь

Получив благословение настоятеля, Михаил Чихачев направился в Петербург, к графине Анне Алексеевне Орловой-Чесменской. Графиня радушно приняла Чихачева, дала помещение в своем доме, снабдила всем нужным и деятельно стала хлопотать о перемещении игумена Игнатия из Лопотова монастыря. Она же посоветовала ему представиться Московскому митрополиту святителю Филарету, который тогда находился в Петербурге.

Святитель Филарет принял Чихачева на Троицком подворье и сказал: «Мне не безызвестны жизнь и качества игумена Игнатия». Московский митрополит готов был предложить игумену Игнатию место настоятеля в Николо-Угрешском третье классном монастыре. Чихачев поблагодарил Владыку Филарета и сказал, что игумену Игнатию неудобно будет самому проситься из вологодской епархии, так как он пострижен лично вологодским архиереем, который может оскорбиться таким поступком своего постриженца. «Хорошо, – сказал митрополит, – я сделаю предложение об этом в Синоде и надеюсь, что мне не откажут». На другой день был послан из Синода указ в Вологду к преосвященному Стефану о перемещении игумена Лопотова монастыря Игнатия в Николо-Угрешский монастырь, куда, по сдаче своего монастыря, и предписывалось его немедленно отправить.

Вопреки опасениям, владыка Стефан доброжелательно отнесся к этому событию. Напутствовав игумена Игнатия своим благословением на новое служебное место, он сделал следующий отзыв о нем в своем отношении к митрополиту Московскому от 28 ноября 1833 года: «Игумен Игнатий, по пострижении в 1831 году, по указу Святейшего Правительствующего Синода, в монашество, состоя в числе братии третьеклассного Глушицкого монастыря, похвальными своими качествами и образованностью своей в науках всегда обращал на себя особое мое внимание, почему взят был в вологодский архиерейский дом и, по рукоположении во иеродиакона, а потом в иеромонаха, употребляем был для соборного священнослужения, где более и более замечая в нем отличные способности, украшаемые похвальным поведением, в 1832 году января 6, я определил его, Игнатия, на место умершего в Лопотове монастыре строителя иеромонаха Иосифа – строителем, и он, будучи в сей новой, возложенной на него должности, образом примерной своей жизни, учреждением в монастыре порядка, согласно правилам и уставам монастырским, точным наблюдением должного в монастыре благоприличия, обращая на себя от публики особенное внимание, успел возродить в почитателях святой обители усердие и тем достиг возможности Лопотов монастырь, пришедший уже в совершенный упадок и расстройство, привести ныне в короткое время в наилучшее состояние, как то: 1) заведением многоценных серебряных святых сосудов, Евангелия, и облачений, и многих других, для благолепия церковного служащих вещей, и 2) устроением настоятельских и братских келий, а потом поправ кою многих ветхих монастырских строений, каковая его, Игнатия, полезная для обители святой служба, а притом и отзывы публики о похвальных его качествах убедили меня сего года мая 28-го дня, для поощрения его к дальнейшей таковой же службе, произвести в игумена, с оставлением в том же заштатном Лопотове монастыре настоятелем, о каковой его, игумена Игнатия, отлично-похвальной службе за нужное почел довести при сем до сведения Вашего Высоко преосвященства».

Неожиданно слухи об этом деле дошли до императора. Вспомнив любимого воспитанника инженерного училища, он приказал митрополиту Московскому вызвать игумена Игнатия не в Москву, а в Петербург. Святитель Филарет, исполняя волю императора, официальным письмом от 15 ноября 1833 года на имя вологодского Владыки Стефана просил его как можно скорее отправить игумена Игнатия прямо в Петербург, а частным письмом своим к игумену Игнатию требовал, чтобы он, нисколько немедля, прибыл к нему в Петербург на Троицкое подворье. «Это распоряжение должно быть исполнено безотлагательно, – писал Московский владыка, – потому что это воля не моя».

27 ноября игумен Игнатий сдал Лопотов монастырь своему казначею, а 30 ноября выехал в Петербург. Приехав в столицу, игумен Игнатий немедля отправился к митрополиту Филарету, который приютил его на своем Троицком подворье.

Через несколько дней состоялась его встреча с императором Николаем I. Вот как сам святитель Игнатий описывал ее: «12 числа сего месяца, вечером в шесть часов представлялся я государю императору наедине в его кабинете. Трогательно было и интересно сие представление. Государь обнял меня, я его; он повторял: «Друг мой! Друг мой!» – я кричал: «Отец мой! Отец мой!» Изволил подробно расспрашивать о обстоятельствах моей жизни в монашестве… Наконец, объявил мне свою волю, чтобы я оставался близ Петербурга в Сергиевой пустыни. При этом государь сказал: «Ты мне нравишься, как и прежде! Ты у меня в долгу за воспитание, которое я тебе дал, и за мою любовь к тебе. Ты не хотел служить мне там, где я предполагал тебя поставить, избрал по своему произволу путь, – на нем ты и уплати мне долг твой. Я тебе даю Сергиеву пустынь, хочу, чтоб ты жил в ней и сделал бы из нее монастырь, который в глазах столицы был бы образцом монастырей»». Затем император повел игумена на половину к императрице Александре Федоровне. Войдя к ней, спросил ее: «Узнает ли она этого монаха?» На отрицательный ответ он назвал игумена по фамилии. Она очень милостиво отнеслась к своему бывшему пансионеру и просила благословить всех ее детей.

Вскоре – 1 января 1834 года, в Казанском соборе, игумена Игнатия возвели в сан архимандрита – ему было неполных 27 лет. А 5 января архимандрит Игнатий выехал в свою обитель в сопровождении Чихачева и только что принятого в келейники юноши Иоанна Малышева, который впоследствии, через двадцать три года, сделался преемником своего старца.

Начало настоятельства в Сергиевой пустыни

Желание о. Игнатия переселиться из Лопотова монастыря имело в основании чисто физическую причину. Его болезненному организму нужен был климат если не южный, то, по крайней мере, сухой, а не болотистый. Местность Сергиевой пустыни в климатическом отношении был даже хуже, чем Лопотов монастырь. Береговая сторона Финского залива, волны которого разливаются в виду самой обители, никак не могла служить к восстановлению физических сил.

К столетию своего существования Сергиева пустынь была совершенно запущенной, как в духовном, так и в материальном отношении. Вот как сам святитель Игнатий писал о вверенной ему обители: «Непостижимыми судьбами Промысла я помещен в ту обитель, соседнюю северной столице, которую, когда жил в столице, не хотел даже видеть, считая ее по всему несоответствующею моим целям духовным».

К моменту назначения архимандрита Игнатия настоятелем Сергиевой пустыни здания монастырские, начиная с церкви преподобного Сергия, были давно запущены. Из-за разрухи келейных корпусов вся братия помещалась в инвалидном доме, устроенном при монастыре на иждивение графов Зубовых и состоящем на их содержании. В Троице-Сергиевой пустыни не было никакого монастырского хозяйства и даже земля, на которой был расположен монастырь, не имела ни одного межевого столба. Не лучше обстояло дело и с вверенной архимандриту монастырской братией – все братство обители состояло из тринадцати человек: восьми монашествующих, трех послушников и двух подначальных. И несмотря на такое незначительное число братии, в среде их не было порядка.

Молодому настоятелю предстояло сделать многое. Нужно было возродить духовную жизнь, упорядочить материальную сторону обители и восстановить внешний и внутренний порядок. Как и в Лопотовом монастыре, архимандрит Игнатий начал возрождение обители с упорядочения богослужения. Он сам старался подавать братии пример чинного и уставного совершения служб. При содействии Михаила Чихачева в Троице-Сергиевой пустыни был устроен монастырский хор. К устроению богослужебного пения святитель Игнатий привлек также лучших композиторов своего времени: о. Петра Турчанинова, М.М. Глинку, А.Ф. Львова.

Поскольку для торжественного совершения богослужений необходим благоустроенный храм, то о. Игнатию практически сразу после вступление в должность настоятеля пришлось озаботиться ремонтом храма в честь преподобного Сергия, в котором оказались годными только одни стены. После ремонта храма также были отремонтированы келейные корпуса.

Вместе с необходимыми постройками и учреждением порядков внутри обители настоятель архимандрит Игнатий должен был обратить свою деятельность и на другие отрасли ее благоустройства, именно, на поземельную собственность и сельское хозяйство. Как оказалось, всею землей, которая была приобретена еще основателем пустыни, пользовались незаконно крестьяне деревни Подмонастырской слободы, монастырь же имел лишь 25,5 десятин, занимаемых огородом и покосом, и хлопоты монастыря о восстановлении его прав на эту землю, несмотря на неоспоримость его документов, остались безуспешными.

В 1835 году архимандрит подал прошение о восстановлении на монастырской земле межевых знаков и о скорейшем разборе прав на владение землей, неправильно присвоенной крестьянами. Спорное с крестьянами дело о земле решено в 1836 году тем, что хотя земля признана принадлежащей монастырю, но в видах затруднения выселиться с нее крестьянам, основавшимся на ней с 1765 года, положено, по соглашению с настоятелем, разделить землю на две части: восточную сторону, на которой стоит монастырь, по линии от севера к югу отдать ему, а западную, на которой поселились крестьяне, уступить им. Давая свое согласие на такой исход дела, архимандрит Игнатий писал: «Думаю, что преподобный Сергий лучше бы согласился уступить часть достояния своего, чем причинить огорчение крестьянам переселением их, чему простые сии люди не иначе повинуются, как предаваясь неутешной печали и горьким слезам. Посему и я, поверенный преподобного Сергия, как в сем деле, так и в прочих, до обители его касающихся, должен соображаться с благоутробием своего настоятеля».

В то же время архимандрит Игнатий устроил монастырское хозяйство, прекратив отдачу в аренду небольшого участка земли, оставшегося во владении обители, где был заведен огород и скотный двор, был улучшен монастырский сад. Благодаря этому монастырь стал пользоваться круглый год овощами из своих огородов, ржаного хлеба хватало на весь год, а скотный двор давал для братской трапезы в изобилии молочные продукты.

Духовное устроение братии

Сразу же после того, как Сергиева пустынь была приведена в более-менее жизнеспособное состояние, архимандрит Игнатий озаботился духовным устроением братии. Много трудов было положено архимандритом Игнатием для перевоспитания прежней братии обители. Здесь он проявил редкое терпение и снисходительность к человеческим слабостям. С первого же дня архимандрит Игнатий стал принимать к себе желающих на откровение помыслов. Двери его кельи были всегда открыты для всех. Число посещающих настоятеля братий с каждым днем росло, пока вся братия не составила одну великую семью, управляемую одним отцом, связанную союзом согласия и духовного единения, одушевляемую и руководимую высоким учением отца-наставника.

В приеме новых лиц в братию архимандрит Игнатий был очень внимателен. Его задачей было окружить себя людьми со способностями и силами, честными и порядочными, всецело преданными делу служения Церкви Христовой на любом, даже самом низком послушании. Согласно воспоминаниям Чихачева, этому очень помогало умение о. Игнатия выбирать людей и его знание сердца человеческого, которым он умел привязывать людей к делу, им доверяемому. Он искал развить в человеке преданность поручаемому ему делу и поощрял ее одобрениями и даже наградами и повышениями.

Однако, стараясь не принимать в Сергиеву обитель тех, кто своим поведением был способен бросить на нее тень, архимандрит Игнатий иногда отступал от этого правила, если видел в желающем поступить в его монастырь искреннее покаяние и желание исправления.

Принятые в братство послушники, равно как и все состоящие в обители иноки, никогда не были предоставлены сами себе. Настоятель осторожно вникал в келейную жизнь каждого, внушая всем использовать данное от Бога время во спасение. Он руководил чтением братии, рекомендуя каждому те или иные творения святых отцов, в зависимости от духовного уровня и наклонностей каждого брата. При этом архимандрит Игнатий старался не стеснять свободы своих учеников. Он стремился к тому, чтобы в его присутствии братия вела себя естественно, и поощрял радостное состояние духа своих учеников. Если же о. Игнатий замечал, что кто-либо из братии впал в уныние, то старался расспросить о причине этого, воодушевить словом утешения и всегда неизменно прибавлял: «Уныние не от Бога, исповедуй грех и будь весел». Непрестанное общение с о. Игнатием, ежедневное откровение помыслов облагораживали и совершенно перерождали души учеников святителя. Они были, по выражению одного из них, «всегда легки и веселы», летая на крыльях духовной радости, всегда были готовы исполнить любое послушание.

Количество братии Сергиевой пустыни с каждым годом увеличивалось. Особенно заметный приток искателей истинного монашеского жития был из Вологодской епархии, из тех монастырей, в которых некогда жил архимандрит Игнатий. Его светлый образ оставил след в памяти многих, и узнав, что он стоит во главе Сергиевой пустыни и успешно занимается духовным руководством, многие спешили к нему, чтобы под его мудрым водительством неуклонно шествовать по пути спасения.

Из учеников архимандрита Игнатия вышло много опытных старцев, ставших настоятелями в иных обителях.

Внешнее устроение обители

Одновременно с духовным руководством братии архимандрит Игнатий в течение всех лет пребывания в обители был занят и ее внешним благоустройством. В настоятельство о. Игнатия в Сергиевой пустыни был возобновлен Троицкий собор, средства на строительство которого были пожертвованы императорской семьей, а также построено три новых храма: Покровский, Христа Спасителя и Григория Богослова. Архимандрит Игнатий и его неизменный сподвижник, инок Михаил Чихачев, сами наблюдали за строительными работами. Будучи прекрасными инженерами, они составляли планы вновь возводимых зданий, производили все технические расчеты и следили за минимальным использованием монастырских средств.

В 1835 году архимандрит Игнатий возбудил ходатайство о наделении обители земельным участком в 50 десятин. Межевая канцелярия в августе того же года выделила в Новоладожском уезде просимый участок. Лес с этого участка был употреблен на монастырские постройки.

Мудрое изыскание и использование средств позволило о. Игнатию поднять материальное благосостояние обители на небывалую высоту. Это и одновременное увеличение числа братии позволило архимандриту Игнатию хлопотать об изменении статуса обители и об официальном увеличении штата обители, поскольку, по законам того времени, число живущей в обители братии не должно было превышать положенной по штату нормы. Святейший Синод, на усмотрение которого представлено было это дело, 23 мая 1836 года постановил следующее определение: «Принимая в рассуждение, что Сергиева пустыня, находясь близ столицы, посещается многими богомольцами, что в ней при управлении нынешнего настоятеля нравственное состояние братии, благочестие и порядок между ними и в самом церковном служении ощутительно улучшаются, и что монашествующие ее нередко командируются во флот для морских кампаний, Святейший Синод нашел справедливым и полезным вместо предполагаемого епархиальным начальством только увеличения в этой пустыне штата иеромонахов шестью человеками, возвести оную из второго в первый класс, с присвоением ей штата людей и со держания общего для монастырей первоклассных, и тем доставив пустыне способ приуготовлять большее число хороших монашествующих, поддержать достоинство ее во мнении народа, для богомоления туда стекающегося».

Синодальное постановление наряду с возросшим благосостоянием позволило архимандриту Игнатию в 1839 году открыть в Сергиевой пустыни начальную школу для детей штатных военнослужащих и окрестных поселян. По инициативе настоятеля, в школе преподавались как церковные, так и светские науки. О. Игнатий внимательно наблюдал за процессом преподавания.

Служение в Санкт-Петербургской епархии: труды и искушения

Время служения святителя Игнатия в Санкт-Петербургской епархии характерно тем, что ему постоянно приходилось сообщаться с внешним миром, как церковным, так и светским.

Поначалу высшее общество просто интересовалось новым настоятелем Сергиевой пустыни. Его помнили блестящим офицером ни с того ни с сего бросившим карьеру и ушедшим в монахи. Поначалу многие ехали в Сергиеву пустынь просто из любопытства. Так что архимандриту Игнатию приходилось подчас прибегать к юродству, дабы избавиться от назойливых посетителей.

Но затем и высшее общество, и другие сословия разглядели в настоятеле Сергиевой пустыни духоносного наставника, способного утешить душу утомленную и пресыщенную суетной жизнью. Многие стремились попасть на исповедь к о. Игнатию, дабы облегчить душу и получить совет, как правильно строить свою жизнь, и мирскую, и духовную. При этом сам архимандрит Игнатий, бескомпромиссный христианин, смотрел на все с духовной точки зрения.

Так однажды в Сергиеву пустынь приехала знаменитая красавица того времени, фрейлина царского двора Варвара Нелидова. Как раз в это время она обратила на себя внимание императора. Ввиду ожидавшего ее падения она обратилась к архимандриту Игнатию за советом, а на самом деле ища успокоения совести. При этом она сообщила, что духовник государя заверил ее, что в этом ничего особенно грешного нет. Вопреки ожиданиям Нелидовой, архимандрит Игнатий, ссылаясь на слово Божие, показал ей, что высота внешнего положения человека, впадающего в подобный грех, лишь усиливает тяжесть греха, а никак не оправдывает ни одну из согрешающих сторон. Нелидова уехала из обители весьма недовольная о. Игнатием, но впоследствии изменила свое мнение.

Однако другие высокопоставленные посетители в случае такого бескомпромиссного ответа могли затаить вражду и при случае вредили архимандриту Игнатию. Иногда светские недоброжелатели о. Игнатия доходили до прямых оскорблений. Со слов самого святителя, известен случай, когда однажды он садился в карету, чтобы ехать в Александро-Невскую лавру к духовнику, некто из великосветской публики, гостившей в обители, произнес: «К любовнице едет». Причем все было сказано так громко, что архимандрит Игнатий не мог не услышать.

Желая уберечь архимандрита Игнатия от подобных выходок, преданный келейник Игнатий (Малышев) после приема очередного посетителя говорил своему настоятелю: «Зачем, батюшка, сказали то или это? Вот и будут делать об вас ложные заключения». Но на такие предостережения архимандрит Игнатий только рукой махнет и скажет: «Я не светский человек, не умею рассчитывать».

Но при строгом соблюдении христианских заповедей и проповеди духовной жизни архимандрит Игнатий был совершенно чужд лицемерного благочестия и так же наставлял своих духовных чад. Так, у одной его племянницы и одновременно духовной дочери была привычка, как и у многих, идя в церковь, надевать скромное, темное платье. О. Игнатий этого не одобрял. «Зачем это? – говорил он. – Разве ты думаешь, что Богу приятнее видеть тебя в черном платье, нежели в обыкновенном? Или думаешь, что, переодевшись, ты сделаешься ближе к Богу, достойнее?»

Но не только мир требовал служения святителя Игнатия, в 1838 году он был назначен на должность благочинного над всеми монастырями Санкт-Петербургской епархии. В подчинении архимандрита Игнатия оказалось шесть мужских и один женский монастырь. Наблюдение за монастырями требовало от о. Игнатия много энергии и доставляло ему множество неприятностей. Практически во всех монастырях своего благочиния архимандрит Игнатий постепенно поставил настоятелей из лучших иноков Сергиевой пустыни. Получив правильное направление в монашеской жизни, его ученики явились достойными настоятелями монастырей.

Особенно много трудов пришлось понести архимандриту Игнатию по упорядочению жизни древнего Валаамского монастыря. В то время на Валааме были большие нестроения. Архимандрит Игнатий часто бывал в Валаамском монастыре, подолгу беседовал с его насельниками и поэтому как никто другой знал внутреннюю жизнь обители. В настоятели Валаамской обители он рекомендовал аскета-подвижника, скитского монаха Дамаскина. Святейший Синод одобрил выдвинутую архимандритом Игнатием кандидатуру. Впоследствии о. Дамаскин вполне оправдал доверие архимандрита Игнатия.

Из-за болезненности архимандриту Игнатию было трудно справляться с должностью благочинного монастырей. Он неоднократно просил духовное начальство освободить его от этой должности, и, возможно, эта просьба была бы удовлетворена, если бы не вмешательство светской власти: поскольку было видно, что, находясь на этой должности, архимандрит Игнатий приносил великую пользу, возрождая духовную жизнь в Петербургской епархии. От его духовного взора не могли укрыться недостатки монашества того времени, и он, видя их, старался советами, увещаниями, а иногда и строгими мерами искоренить их.

Однако служение о. Игнатия в Санкт-Петербургской епархии было временем не только преуспеяния, но и тяжких искушений. Успехи архимандрита Игнатия, его быстро растущая известность и благосклонность к нему императора привели к тому, что у святителя появилось множество завистников и недоброжелателей. На него стали наговаривать, возникли интриги, а затем и вовсе непрерывные притеснения. Вот как писал об этом сам архимандрит Игнатий: «Здесь поднялись и зашипели зависть, злоречие, клевета; здесь я подвергся тяжким, продолжительным, унизительным наказаниям, без суда, без малейшего исследования, как бессловесное животное, как истукан бесчувственный; здесь я увидел врагов, дышащих непримиримой злобой и жаждой погибели моей».

Даже некоторые предстоятели Санкт-Петербургской епархии смотрели на о. Игнатия неблагосклонно. В результате этого они не пресекали происки недоброжелателей, пытавшихся добиться перемещения архимандрита Игнатия в какую-либо из отдаленных епархий. Было время, когда святителя даже хотели «сослать» в Соловки. В Синоде был поднят вопрос об этом, и если бы не решительное вмешательство Псковского архиерея, то архимандрит Игнатий был бы перемещен в Соловки. Протестуя против этого перемещения, Владыка Гедеон сказал: «Мы хотим похвалу и украшение нашего монашества сослать по каким-то темным изветам и, подобно Синедриону, приговорить праведника к казни за то, что он по отношению к нам действует не согласно с нашими понятиями, не ждет нас по несколько часов в прихожей, когда не застает дома, и делает тому подобные оскорбления нашему понятию о нашем достоинстве, понятию, которое не сходится с его понятиями о его обязанностях относительно нас».

Члены Синода, пристыженные словами Псковского Владыки, оставили архимандрита Игнатия в Сергиевой пустыни.