Текст книги "Женатик"

Глава 10

ДАВИД

– Любимый, как тебе такой вариант? – Катя протянула глянцевый свадебный журнал.

Я мельком пробежался взглядом по изображению белоснежного изящного платья и погладил свою королеву по бедру.

– Разве жениху можно видеть наряд невесты до церемонии?

Катя фыркнула и повела плечом.

– Я не суеверная. Я должна быть уверена, что буду выглядеть восхитительно. Несравненно. Мы же пригласили фотожурналистов, помнишь? И самое важное, солнце мое, я хочу, чтобы ты смотрел только на меня.

Я рассмеялся.

– На кого же мне еще смотреть, малыш? – поцеловал ее в тыльную сторону ладони.

– Кто вас знает, мистер, – игриво отозвалась Катя.

Дразнится?

Я выхватил у нее журнал, бросив на газон, и посадил себе на колени. Катя оседлала меня сверху и укусила за мочку уха. Я зарылся лицом в ее загорелую грудь, прикрытую верхом купального костюма, и через ткань захватил губами сосок.

Катенька со смехом отстранилась и ласково погладила меня по щеке.

– Так мило, что ты взял выходной, чтобы провести со мной и мальчиками время.

Я прикрыл глаза и потерся бородой о нежную женскую ладонь.

День и вправду выдался замечательный. Я уже начал отвыкать от совместных завтраков с детьми и любимой женщиной; прогулок, развлечений и просмотров кино. Понял, как нуждался в своих близких, в обыденных моментах с ними, которые из-за редкости становились драгоценными.

Сейчас пацаны резвились с двумя нянями на террасе, а мы с Катей уединились под навесом садовых качелей.

– О чем ты говорила со своим менеджером после обеда? – поинтересовался я.

– О новом проекте.

– Катюш, – вздохнул и положил руки на ее бедра. – У нас свадьба на носу.

– Пробы начнутся не скоро, Давид. Тебе не нужно переживать об этом. Я абсолютно, абсолютно свободна до тех пор, пока ты не наденешь мне заветное колечко на палец!

Моя тигрица соблазнительно улыбнулась и заегозила на мне.

– А после, – сладко зашептала у моего уха, – мы отправимся в медовый месяц. Только ты и я.

– И мальчики, – машинально поправил я.

– Да-да… Разумеется, мы возьмем их с собой.

Ногтем указательного пальца Катя проделала дорожку от моего подбородка до последней расстегнутой пуговицы. Надавила, и от ее действия разошлась следующая.

Я медленно растянул улыбку.

– Вчера мне было так хорошо с тобой, любимый, – с придыханием произнесла она, громче задышала. Я залюбовался видом ее вздымающейся груди.

– И мне.

Да. Мы здорово потрахались в гостиной.

Впервые за три месяца. Мои яйца, наконец, опустели, и на душе стало светлее. Катя кончала, как пулемет, а после отсосала так, что до сих пор вспоминаю с легкой дрожью в теле.

Да.

Все было прекрасно.

За одним чертовски странным, неприятным, безумным исключением.

У меня не встает на Катю.

Я так долго ждал ее возвращения. Предвкушал, в каких сумасшедших позах буду брать свою возлюбленную. Фантазировал до ломоты в костях. Встретил Катю, и сердце пустилось отплясывать чечетку.

А ниже ремня – глухо как в танке.

Мы накинулись друг на друга уже в машине и потрахались бы прямо на задних сидениях, если бы не позорная «тишина» в штанах.

На белокурое совершенство мой член категорически отказывался реагировать. На ее роскошные формы и изгибы. На ее гладкость и влажность в трусиках.

Стыдно признаться в этом самому себе, но мы с Катей занялись сексом только благодаря тому, что я случайно увидел Майю перед этим. Она делала растяжку у бассейна с провокационными наклонами.

Увидел ее выпяченную попку и выпал из реальности.

Все внутри загорелось. Зажглось. Запылало. Кровь отхлынула от верхнего мозга к нижнему.

Возбуждение накрыло с такой силой, что аж в глазах потемнело.

Я сразу ринулся к Кате.

Потому что больше не справлялся с подавлением эрекционного притяжения к молоденькой нянечке своих детей.

Конечно, это неправильно. И ужасно. И отвратительно по отношению к собственной невесте.

И я понятия не имел, что творилось с моим телом. Оно сыграло со мной в злую, коварную шутку.

Я хотел секса. Прямо сейчас. И конкретно с Катей. Она двигалась на мне, терлась о мягкий член и всячески пыталась возбудить меня. Я сидел, проглотив язык, и надеялся на чудесное воскрешение пениса.

Но ничего не происходило.

Я себя сраным калекой ощущал. Никогда такого не происходило. Что за гребаный дефект?!

Нужно срочно заняться решением проблемы. Завтра же запишусь к врачу. А пока… что, виагру глотать?

Ну охренеть, какая радостная перспектива.

Катя нахмурила брови, почувствовав, вернее так и не почувствовав твердого, как камень, стояка под своей промежностью.

– Ты сейчас не в настроении, милый? – спросила осторожно.

Давай, Суворов, раскраснейся еще, как девчонка.

К счастью увидел бегущего на маленьких ножках Илюху.

– Папа! Пап! Смари! Смари скарее!

Катя тут же слезла с меня и поправила полупрозрачный халатик.

– Что тут у тебя? – я как ужаленный поднялся с качелей и побежал навстречу сыну.

– Ягусонок! Ягусонок! – он прыгал, сжимая что-то в крошечном кулачке.

Я опустился перед ним на колени и подставил раскрытые ладони.

– Показывай.

Малой положил в них маленького лягушонка.

– Сам поймал?

Илюха гордо закивал.

– Молодчина. Только давай мы с тобой его отпустим, хорошо? Наверное, он потерялся. Мама с папой будут его искать. Согласен со мной?

Сын снова кивнул.

– Точно! Это хоросо!

– Илюшка! – издалека раздался крик Майи. – Илюшенька!

Я поднял голову и увидел ее стремительное приближение. Не обратил внимания на то, как лягушонок соскочил с моих ладоней, засмотревшись на прыгающую грудь Майи, пока она бежала к нам. Затем поднял взор вверх, к отрытым пухлым губам, через которые она жадно вдыхала воздух.

Майя остановилась рядом и попыталась отдышаться.

– Я… не могла тебя догнать, – избегая мой изучающий взгляд, обратилась к Илье. – Пожалуйста, не убегай от меня больше! Хорошо? – опустилась на колени и протянула Илье оттопыренный мизинец. – Обещаешь?

Сын подцепил ее палец своим, и они скрепили клятву.

– Пойдем к твоему брату? Не будем мешать папе…

Наконец, впервые устремила на мое лицо свои прожигающие голубые глаза. Мимолетно, но я заметил. Зацепился. И возбудился.

Не шевелился до тех пор, пока она не увела Илью.

Разогнул ноги и повернулся к Кате.

– Марш в спальню, – прорычал я. – Быстро.

Глава 11

МАЙЯ

Давид Дмитриевич и Екатерина Евгеньевна всерьез претендовали на звание самой сладкой парочки Рублевки. Как минимум.

Медуза Горгона с золотистыми локонами вместо змей была самым ласковым созданием на свете, когда ворковала с Суворовым. И чего Софка жаловалась на ее актерскую игру? Перед прислугой она демонстрировала высший пилотаж! К тому же Орлова не забывала упомянуть лишний раз о скорой смене фамилии.

Брр…

Нет-нет.

Я не ревновала. Это же так глупо, верно?

По правде говоря, они создали отличный тандем. Он был превосходен в добывании денег. А она незабываемо искусно их транжирила.

На какие-то древние вазы и статуэтки, священные тотемные фигуры неизвестных африканских племен, и бесконечные перестановки по фэн-шую. У меня сложилось стойкое впечатление, что она вознамерилась возвести здесь личный храм. Для полного комплекта ей не хватало лишь группы шаманов.

Хорошо хоть мачеха близнецов не экономила на уборке территории. В последние дни работники клининговой компании зачастили к нам, потому что Екатерина Евгеньевна сеяла за собой полнейший хаос.

Давид Дмитриевич так сильно выматывался на работе, что попросту не замечал внутренних изменений в обстановке дома. А даже если и врезался в какую-нибудь двухметровую деревянную статую дикого южноамериканского племени, то лишь вздыхал и шел дальше.

За всей предсвадебной суетой его женщина позабыла обо мне, чему я была несказанно рада.

Может быть, в дальнейшем и вовсе превращусь для Орловой в призрака.

Я грустила о скором отъезде Ларисы Андреевны и не расслаблялась.

О том, что не сумею позаботиться о детях, я не переживала. Мы очень подружились с малышами. А Игнат вообще пообещал, что вырастет и женится на мне.

– Жеюсь! – поставил перед фактом и для пущего эффекта стукнул кулаком по столу, на котором мы лепили всяких монстриков из пластилина.

Илюша посмотрел на брата, а затем кинул в него красную пластилиновую лепешку.

– Нет, я!

– Я первый сказял!

– Нет, я!

– Не повтаряй мне!

– За мной, – сдерживая смех, поправила я.

Они чудом не подрались: мне удалось отвлечь их выдуманным на ходу рассказом о таинственном и жутко стремном чудище, которого я слепила, пока мальчики спорили.

После обеда к ним приехал логопед. Через два часа – учитель арифметики. Ближе к шести вечера – преподаватель русского языка. Частный детский сад закрылся на ремонт до конца июля, поэтому основная учебная нагрузка для детей, помимо любительских занятий со мной и Ларисой Андреевной, происходила на дому.

Пятая неделя моей работы началась с потрясающего известия. Барыня-сударыня Екатерина Евгеньевна покинула резиденцию на пару дней. Как она сказала Давиду Дмитриевичу, а тот пересказал Ларисе Андреевне: «Отдохнуть в спа-центре и пошопиться с подругами».

Да хоть в экспедицию на Мадагаскар она отправилась.

Я наконец могла вдохнуть полной грудью аромат свободы!

Никакого нагнетания обстановки и тревожности, что меня в любой момент отчитают на ровном месте. На целых. Два. Дня.

Добби свободен.

И солнышко грело нежнее, и работа делалась легче.

Я быстро уложила детей спать и решила подкрепить прекрасное настроение щедрой порцией мороженого. Знаю-знаю, для фигуры сладкое, да еще и на ночь, вредно. Но сдерживать душевный порыв было невозможно. В обычное время мы бы уплетали вкусняшки с сестрой, хихикая и сплетничая на маленькой кухонке в родной пятиэтажке. Я очень тосковала по беззаботным моментам с ней.

Я достала из морозильной камеры ведерко и включила негромко Дэвида Боуи. Его сборник хитов «ChangesOneBowie» переслушивала несколько десятков раз.

Пританцовывая, вооружилась чайной ложкой и потянулась к настенному кухонному шкафчику за топингом. Как назло, бутылка с шоколадной добавкой стояла на краю самой верхней полочки, до которой я со своим ростом метр семьдесят один не дотягивалась.

– Давай же… – встала на носочки и подпрыгнула.

Как Лариса Андреевна достает продукты с верхних полок? Носит с собой переносную мини-стремянку?

– Ха-ха, точно, – я посмеялась со своей нелепой шутки.

Сомневаюсь, что с ее болями в коленях она могла позволить себе забираться на нижние тумбы для готовки еды.

– Над чем смеешься? – приглушенный бас Суворова, раздавшийся над ухом, мгновенно стер усмешку с моего лица.

Я подскочила от испуга и выронила ложку. Вздрогнула повторно от лязгающего звука серебра о поверхность столешницы. Пошатнулась и уткнулась лопатками в начальника. Ощутила, как мышцы его груди тут же напряглись, превратившись в горячую сталь под хлопковой белой футболкой.

– Ерунда, – слетело бормотание с моих неподвижных губ.

Давид Дмитриевич подкрался бесшумно и остановился в недопустимой близости. Дышал мне в плечо, пуская равномерные волны мурашек по коже.

– Тебе помочь? – он неотрывно гипнотизировал меня спокойным, тягучим взглядом.

Я чувствовала, как вновь теряла связь с настоящим миром, засмотревшись в дымчато-голубые глаза, обрамленные мелкими морщинками.

– Нет. То есть, да. Пожалуйста. Мне нужен шоколадный топинг.

Вместо того чтобы отойти в сторону, Суворов придавил меня к краю столешницы собой, вплотную прижавшись всем телом. Поднял мощную руку и не оставил мне выбора. Пришлось пустить слюнку на то, как перекатывались рельефные мышцы. Хотелось дотронуться до них, стиснуть, проверить твердость.

– Держи, – Давид Дмитриевич поставил стеклянную бутылку рядом с ребром моей ладони, упертой в столешницу.

Почему он… снова делал это? Уничтожал расстояние, нарушал душевное равновесие и безжалостно утягивал за собой в бездну запретных удовольствий.

В присутствии своей невесты Суворов даже дышать в мою сторону отказывался. Словно брезговал и ни во что меня не ставил. Когда рядом находилась она – я растворялась в воздухе, превращалась в пустое место.

– Спасибо, – ответила, пытаясь держать дистанцию между нашими ртами.

Позволила себе наглость и деликатно отодвинула Давида Дмитриевича, чтобы засеменить к кухонному островку. Я притянула к себе ведерко и зачерпнула ложку с горкой мороженного. Замычала от удовольствия и приятного сливочно-карамельного вкуса.

– Ты забыла, – Суворов принес мне топинг.

Ой, точно…

Поглядывая на меня, бородач открутил крышечку и полил мороженое густой струйкой шоколада. И почему в том, как он потряхивал рукой, разбрызгивая топинг, у меня произошел немедленный отказ челюстных мышц?

Да потому что это выглядело так эротично, словно он разыгрывал сцену из порно-фильма.

– Благод… спасибо очень, – замямлила, отчаянно собирая остатки растекшегося в кисель мозга в одну кучку.

Что я несу?!

Давид Дмитриевич пододвинул высокий стул к моему и расположился на нем, повернувшись в мою сторону всем телом.

– Не возражаешь, если я посижу тут с тобой? Я сто лет не ел мороженого и не слушал Боуи.

«Да, но нет, ведь это ваш дом, ваш топинг и ваше мороженое» подумала я, однако не смогла вымолвить ни словечка.

Глава 12

МАЙЯ

Мы ели мороженое и слушали Боуи.

Только он и я, поглощенные неповторимым звучанием творчества величайшего музыканта.

Мое сердце, казалось, свихнулось; в присутствии Суворова оно забывало о покое. Со мной не происходило ничего более интимного. Страстные объятия и поцелуи, конечно, очевидный показатель близости. Но я ставила духовную гармонию важнее физической.

И здесь, сейчас, я ощущала полное единство с мужчиной, с которым уплетала за обе щеки ванильное мороженое.

Он по-прежнему был моим боссом, намного старше и одной ногой в браке с другой женщиной.

Но…

Но, господи, как же все внутри меня содрогалось от сладкого трепета перед голубоглазым божеством. Я даже допустила мысль, что он мне снился, как и вся эта романтическая атмосфера.

Мне хотелось растянуть подольше времяпровождение с Давидом Дмитриевичем, но завершилась последняя композиция из сборника, и волшебство начало быстро улетучиваться. А ему на замену пришло тяжелое осознание, что наша маленькая идиллия вряд ли получит шанс на повторение. Когда вернется Екатерина Евгеньевна, я вновь стану незаметной для Давида…

Стало противно оттого, что я в принципе допускала подобные «качели» в наших странных взаимоотношениях.

Это притяжение либо разрушит нас, либо все вокруг нас.

– Включишь что-нибудь еще у него? – обратился с просьбой блондин.

Я попыталась скрыть радость за непринужденным пожатием плечами и порылась в плейлисте. Поставила проигрываться десятиминутную композицию «Blackstar» из последнего альбома легенды перед его кончиной.

– Ты когда-нибудь встречалась со своей матерью? – внезапный вопрос от компаньона по ночному рандеву с мороженым отнял у меня дар речи.

Конечно, он знал, что я сирота… Выяснил всю мою подноготную, прежде чем нанять.

Вдруг мне захотелось забиться в угол, потому что я почувствовала, как удушливый стыд подкрался к горлу. Не было моей вины в том, что я росла какое-то время в детдоме, но каждый раз, когда кто-то интересовался об этом отрезке моей жизни, я теряла уверенность в себе. Просыпалась ненависть и обида на жизнь. Почему другие дети были счастливы в своих крепких семьях? Почему я была лишена этого? Но вскоре бесчисленные вопросы себя исчерпали, потому что в них не было и толики смысла.

Мне не нравилось разговаривать о своих непутевых родителях. Вместо лица отца в памяти – пустое пятно. А черты маминого едва-едва проглядывались сквозь годы ее тотального отсутствия.

Я сделала глубокий вдох.

– Нет.

– А хотела бы увидеть ее?

– Зачем вы спрашиваете меня о ней? – я не выдержала и адресовала Суворову резкий ответный вопрос.

– Любопытно.

Я кисло усмехнулась.

Ох, любопытно, значит, расковыривать чужие раны.

– Прости, Майя, я не хотел задеть твои чувства, – Давид Дмитриевич тут же дал обратную, сказав это с искренностью.

Я опустила взгляд и принялась нервно теребить пальцы.

– Все… в порядке.

Он положил свою большую ладонь поверх моих рук, после чего я замерла.

– Я больше не заикнусь об этом, – из его уст это прозвучало, как обещание. – Если ты сама не захочешь поделиться чем-то важным со мной.

Во мне вновь разыгралось желание рассмеяться.

Зачем нам разговаривать на подобные темы? Мы не собирались становиться друзьями, или кем-то ближе… Так почему же Суворов вел себя так, словно мы находились сейчас на свидании, или типа того?

– Но я бы хотел узнать тебя, Майя, – добавил, проникновенно понизив голос.

– Тогда зачем оттолкнули? – мой подбородок предательски задрожал.

– Испугался.

Никогда бы не подумала, что Суворов способен вот так просто признаться в слабости. И кому? Мне? Соплячке, с которой был знаком около месяца?

– Чего вы испугались, Давид Дмитриевич? – сама не знаю, почему перешла на шепот. Мне казалось, что если буду говорить громко, то нарушу особенную сокровенность момента.

Какой глупый вопрос!

Какая глупая я!

Нам не нужно обсуждать то, что произошло по ошибке…

– Что недостоин твоего первого раза, – Суворов придвинулся ко мне. – Чуть не свихнулся, пытаясь избавиться от мыслей о том вечере, о тебе… твоих губах… – его дыхание стало тяжелым, а взгляд, возбужденный и пламенный, опустился к моему рту. – С тех пор думаю о том, что происходит между нами, Майя, – руку другой руки он положил мне на талию. – Ты сводишь меня с ума. Клянусь. Рядом с тобой я становлюсь слабаком.

– У вас невеста…

– Это сложно объяснить, маленькая моя.

Держи себя в руках, Майя. Умоляю, держи себя в руках. 

– Как вы можете быть с ней и одновременно желать меня?

– Говорю же. Потерял голову от тебя, – сжал рукой мое бедро. – Сам не в восторге, что все мои фантазии о другой женщине. О тебе, Майя.

Какая восемнадцатилетняя девушка устала бы перед сладкими речами взрослого, уверенного и сексуального мужчины?

Точно не я.

Я поддалась.

Собственноручно снесла крепость, которую возвела для того, чтобы защитить свои чувства и оградиться от усиливающейся влюбленности в Давида Дмитриевича.

Не смогла.

Не выдержали.

Мы оба.

Накинулись друг на друга, врезавшись губами. Наши стоны перемешались с прерывистыми вздохами, падающими стульями и летевшим на пол пустым ведерком из-под мороженого.

– Майя, – Суворов рычал мое имя, снова и снова, покрывая жаркими поцелуями шею и ключицы.

Я теряла себя. В его крепких объятиях, жадных губах. Запах сильного мужского тела окутал меня, испепеляя витавшие в воздухе сомнения.

Я дурела и отзывалась на ласки, не заботясь о последствиях.

Давид – ошибка моей юности, за которую я непременно поплачусь, но не буду сожалеть.

Утоление собственного голода было для меня важнее, чем укоры совести.

Это наш последний шанс заполучить друг друга.

Давид усадил меня на край островка и вплотную приблизился ко мне, рукой раздвинув ноги.

– Майя, прошу, скажи, если хочешь, чтобы я прекратил, – в противовес собственному бормотанию мощный и дрожащий от возбуждения великан с большей пылкостью принялся блуждать руками по моему телу.

Я с наслаждением пропускала сквозь пальцы его светлые пряди, растворяясь в головокружительных ласках.

– Я ничего не могу тебе обещать, ты же понимаешь? – изрек он вымученно и положил большой палец на мой подбородок. Надавил, заставив взглянуть на себя.

Я была так пьяна им, что едва соображала.

– Пожалуйста, Давид, – нежно прошептала ему на ушко.

Мне не нужно было повторять дважды.

Своей последней репликой я уничтожила в нем благородство и обнажила его дикарскую, первобытную сущность. Давид Дмитриевич схватил меня за запястья и поднял их вверх. Сорвал одежду и откинул ее. Положил ладони на мои бедра и отодвинул к середине кухонного островка. Забрался следом и накрыл меня своим большим телом.

Трепетное ощущение возникло у меня в животе, трансформируясь в исполинский жар; оно скоротечно распространилось по телу, концентрируясь под ребрами и между ног. Ощущение наготы усилилось, кожа внезапно сделалась сверхчувствительной, будто бы умоляющей о том, чтобы Давид прикоснулся к ней любым возможным способом. И каждый вдох казался последним, поэтому я дышала жадно и глубоко, не в состоянии совладать с бешеным сердцебиением.

Я остро чувствовала спиной прохладу и твердость столешниц. Пульсация в промежности усиливалась с каждым поцелуем Суворова, отдаваясь в кончиках пальцев рук и ног. Потребность в прикосновениях и трении вызывала одновременно божественную эйфорию и разочарование.

Я стала зависимой от Давида.

Медленно приблизившись лицом к моей груди, Суворов поднял горящие вожделением глаза. Прежде чем губами коснуться соска, он ждал моего одобрения. Не сдвинулся дальше, пока не получил подтверждение в виде робкого кивка.

Затем наклонился вперед с таким пылом, что мне пришлось схватиться за край столешницы. Все, что имело значение, – его горячие губы, обхватившие мой затвердевший сосок. Языком он описал круг, мягко всасывая в теплый, влажный рот розовую бусину. Удовлетворенное рычание вырывалось из его бесстыдных уст, сотрясая мою грудь.

Мое тело превратилось в один сплошной клубок воспаленных нервов. Бедра сводило от приятного щекочущего покалывания. Сладкое давление, зародившееся ниже лобка, подчиняло мой разум, вызывая раскованные образы того, как Давид трется о мою разгоряченную нежную плоть своим умелым языком.

Я висела на грани бессознательности и реальности, в которой эмоции зашкаливали.

Давид выругался, прорычал что-то нечленораздельное и крепче обхватил мои ягодицы. Удерживая меня в мощной хватке, медленно спустился от груди к середине живота. Слегка покусывая за кожу, продолжал двигаться вниз. К джинсовым шортам.

Ему уже не требовалось мое согласие, чтобы стянуть их и подобраться к нижнему белью.

Захватил зубами розовое кружево и оттянул, сминая ладонями покрывшиеся мурашками ягодицы. Я непроизвольно дернулась вперед, пытаясь прижаться к лицу Давида теснее. Растеряла скромность, желая избавиться от невыносимой пульсации под колючим подбородком Давида. Он потерся бородой о мою изнывающую плоть, раздразнивая и накаляя до предела.

Мой разум был подобен пылающему аду.

Я была готова на все, чтобы удовлетворить непреодолимую потребность в том, чтобы ощутить ласки его языка на своем клиторе.

Один вид его головы, поместившейся между моих широко разведенных бедер, сводил с ума.

Давид задел зубами набухший клитор, и я пропустила громкий стон.

– Ш-ш-ш.

Мужчина приподнялся на локтях, приблизился к моему лицу и захватил в плен мои губы. Смял их своими настойчиво, но мягко и осторожно, отчего я вновь невольно застонала. Углубил поцелуй, встретившись с моим языком, и увлек в страстный танец, от которого я совсем поплыла.

– Какая ты влажная, господи, – он громоздко вдохнул, прижавшись лбом к моему лбу, и опустил руку к моим трусикам. Надавил пальцами на мокрую ткань.

– Умоляю, хватит…  – не сумела договорить. Хотела сказать ему, чтобы он прекратил изводить меня.

Накрыла его ладонь, сильнее прижимая к своему входу. Толкнулась на мужские пальцы и испустила судорожный вздох.

– Ты хочешь, чтобы я отлизал тебе, Майя?

Ох, бог мой…

Я поборола желание закрыть лицо руками.

Микроскопически кивнула, однако Суворову этого показалось недостаточно.

– Скажи. Попроси меня, – дьявол искушал жарким шепотом.

Я впилась зубами в нижнюю губу и посмотрела ему прямо в глаза.

– Пожалуйста… сделай мне приятно… Давид.

В его глазах загорелся неукротимый яростный блеск.

Мужчина опустился вниз и жадно вдохнул аромат моего возбуждения. Склонившись ниже, приспустил, наконец, нижнее белье и раздвинул влажные складки. Его взору открылся набухший бугорок клитора.

Об этой картине я могла лишь тайком фантазировать глубокими, одинокими ночами.

– Давид! – на выдохе произнесла его имя и дернулась, рефлекторно попытавшись закрыться от плотоядных губ.

Но он не позволил мне свести бедра. Медленно, будто бы награждая шансом осознать происходящее, прильнул ртом к плоти.

– Не сопротивляйся, Майя, – горячим дыханием обжег чувствительный клитор.

Я заскулила и откинула голову назад, когда Давид неторопливо провел языком по половым губам. Размазывал смазку, пошло облизываясь и причмокивая, будто смаковал изысканное блюдо.

Двумя пальцами уперся в тесный ход, осторожно массируя и слегка надавливая. Я шумно ахнула, когда он едва проник внутрь. Из груди вырвался еще один жалобный стон.

– Больно? – тут же поинтересовался Суворов.

Он остановился и успокаивающе погладил меня по бедру свободной рукой.

– Немного, – я дрожала не столько от боли, сколько от инстинктивного страха.

Давид издал звук, похожий на удовлетворенное мурлыканье, и принялся вылизывать меня медленными, длинными, плавными движениями. Я отчетливо ощущала скольжение теплого гибкого языка. Кончик запорхал над разбухшим от перевозбуждения клитором с какой-то немыслимой резвостью, подобно скорости взмаху крыльев колибри. Сводил с ума и выталкивал меня за грань в бескрайний океан чувственного удовольствия.

Я задержала дыхание, содрогаясь в предоргазменных судорогах и чувствуя приближение долгожданной развязки…

В кармане брюк Давида зазвонил телефон.

Он проигнорировал мелодию, не отрываясь от меня.

Однако гаджет напомнил о себе громкой мелодией снова.

И снова. И снова.

Телефон трезвонил почти беспрерывно, вынудив Суворова психануть, а меня – мысленно обсыпать проклятиями звонившего.

Бранясь, взбешенный блондин вытащил айфон и моментально изменился в лице. Не глядя в мою сторону, прочистил горло и ответил на вызов.

– Да, Катя, – он выделил ее имя специально для меня, намекая на то, чтобы я держала рот на замке во время их разговора.

К счастью, они говорили недолго. Суворов озвучивал короткие реплики, вроде: «Да, я понял», «Да, малыш», «Да, скоро буду». Завершив вызов и убрав телефон обратно в карман, какое-то время не решался обратиться ко мне.

– Я должен уехать, – он устало провел ладонями по лицу и сполз с кухонного островка. Поднял с пола мои вещи и положил их рядом с моими ногами. – Майя, надеюсь, мне не стоит волноваться о…

– Нет, – схватила одежду и в лихорадочной спешке натянула шорты с футболкой на обнаженное тело.

– Майя, – напряженно повторил Давид.

– Сказала же, я – могила! – неожиданно для нас двоих я выкрикнула эти слова. Швырнула их в лицо Суворову в обвинительной манере.

Не знала, куда себя деть. Но смотреть этому человеку в глаза не хватало смелости. От всепоглощающего стыда, разочарования и обиды.

«Глупо обижаться, Майя. Забыла? Он предлагал остановиться. Но ты полезла в это болото. Ты виновата. Ты не жертва», – нашептывал гадкий голос совести.

Давид подошел ко мне и накрыл мои плечи широкими ладонями.

– Мне жаль, – тихо сказал он.

Я зажмурилась и замотала головой, как китайский болванчик.

– Простите! – стряхнула с себя чужие руки и молниеносно развернулась к выходу из кухни.