Книга: Не зяблик. Рассказ о себе в заметках и дополнениях - Анна Наринская

На момент издания книги автор изменила бы, по ее словам, только рецензию на «Благоволительниц». Интересно, каково мнение А. Наринской сейчас — после 2022.

Труднее всего дался мне текст рецензии на книгу «Северный волхв» — уж очень тяжело для меня написано.

Разносит автор биографию А. Вознесенского из серии ЖЗЛ, не понимая как такая книга-враньё могла оказаться в коротком листе премии «Большая книга», а также биографию И.Бродского пера В. Бондаренко.

Больше всего лично мне понравился отзыв на книгу «Папины письма. Письма отцов из ГУЛАГа к детям». Книгой же, которая произвела наиглубочайшее впечатление на автора, являются письма Платонова (Андрей Платонов: Я прожил жизнь. Письма. 1920-1950 гг.).

На заметку взяла себе книгу о жизни революционерки Н. Климовой (Кан Г. С. Наталья Климова. Жизнь и борьба), книгу майора В. Измайлова «Verbatim. Путеводитель переговорщика» (интересна была бы его оценка сегодняшних событий) и «Дневник» переводчицы-осведомительницы С. Островской.

Сквозь максимально беспристрастное, по словам самой Анныа, дескать, "высокопарность и всякие ню-ню нынче не в моде», повествование нетрудно разглядеть человека, утратившего иллюзии. В противовес радушной улыбающейся Галине Юзефович Наринская явно не чувствует себя уютно в современных реалиях. Она не даёт больших прогнозов, но глубоко переживает за день сегодняшний: за нашу страну, где обесценивается сама ценность слова, искусство вести беседу

«...результатом дискуссии не является выявление истины. «Обговаривание», разговор сам по себе и является результатом. Диалог не нуждается в выводах, чтобы приобрести значимость. Его значимость состоит как раз в демонстрации и шлифовке наличествующих мнений.

за мир, где концентрация зла из потустороннего ирреального хлынула в политику, в теперешнюю действительность. Тут автор вспоминает потрясающий «Твин Пикс» и высказывает уверенность, что чёрный фигвам и мэрия - сегодня одно и то же место. Цинизм современной российской интеллигенции достиг того уровня, что если человек что-то общественное делает по убеждению то это воспринимается обществом не иначе как

...пиар, либо проплачено вашингтонским обкомом, либо человек просто полный идиот

Поэтому Анна предпочла дипломатично ретироваться. Ее зовут на шоу - она не идёт. Какой смысл участвовать в этой «своре, где орут друг на друга»? «Это только, по-твоему, убивать нельзя, а по-моему, можно" - эти «точки зрения» равноценны в современном медиаполе, и Анне Наринской такое его многоправдие не по душе.

Автономность-это мнимость. Она всегда оказывается зависимостью, подражанием, рабством - и об этом как раз говорится в великих романах

Она и меня заставила встряхнуться, и выходя из метро с этой книгой я не думала о самом тексте, а вспоминала какие-то мелочи. Все то незначительное, что на самом деле значительно, все так называемое необщественное, о чем напоминает «Оливия Киттеридж» и «Стоунер».

С удовольствием автор вспоминает 90-е, когда была уже довольно зрелым человеком. Тогда нация оказалась в коротком простенке, свободном от каких-либо рамок политкорректности, и вся та музыка, киноиндустрия, что хлынули из-за рубежа, были не про «гей-культуру» или «феминизм», а просто кино и музыкой. Автор считает, что это был совершенно уникальный период времени, когда искусство воспринималось как никогда свежо.

Спешу разубедить тех, кто подумал, что вся книга - плач Анны Наринской. Ни в коем случае! Это разговор, где слово достигает того уровня, утраты которого так боится сама автор. Она, безусловно, человек, награжденный даром слова. Без украшательств, излишней витиеватости. Аскет от литературы, она смогла сухим языком, тем самым, которым восхищаются Юзефович с Завозовой в своих литературных подкастах, передать все свои чувства. Вообще, кажется, что Наринская хочет быть более открытой, более пылкой с читателем, но всякий раз останавливает себя то ли в силу характера, то ли в силу обстоятельств. Но очевидно одно - она умеет одинаково интересно и приникновенно написать о вещах общенациональных, мировых, а также сугубо личных, а боли в жизни этой женщины хватало.

Почему книга называется "Не зяблик"? Наринская в предисловии объясняет это словами графа Льва Толстого, которого однажды спросили, почему же он раньше говорил и писал одно, а теперь -- другое. Толстой, "распустив сияние по бороде", ответил коротко: "Я не зяблик". То есть, только эта птичка всегда поет раз и навсегда заданную мелодию, человек же способен менять свою точку зрения с ходом времени. Или, как говорили еще римляне: Tempora mutantur, et nos mutamur in illis (что значит "Времена меняются и мы меняемся вместе с ними (т. е. в них)".

В книге Наринской собраны самые разнообразные тексты: от рецензии на книгу Джонатана Литтелла "Благоволительницы" о послевоенной жизни бывшего палача из СД, до отклика на письмо бунтарессы Надежды Толоконниковой из тюрьмы. Там есть и размышления о воспитании детей (могут ли родители, например, контролировать их аккаунты в соцсетях?), так и куда более тревожные мысли (хотя и несколько затушеванные) о том, что "либералы" тоже могут в, общем-то, встать однажды с ружьем у края гипотетической расстрельной ямы и каков же при этом тогда характер их "либерализма"? Разумеется, в России это большая условность: "либералы", "охранители", "левые" (всё в кавычках).

Вот за незашоренный взгляд, пусть он будет и "либеральным", на различные вещи и явления, я и ценю Наринскую! Помните, у Виктора Пелевина в "Чапаеве и Пустоте" персонаж, алкоголик Сердюк (пардон за метафору!), вспоминал свой вчерашний день и ему казалось, что он видел памятник Пушкину, но в каком-то необычном ракурсе, как будто смотрел на него из под скамейки. Надеюсь, что Наринская не пьёт (это шутка), хоть и работала в США барменом, т. е. видела действительность и с другой стороны глобуса, а это немаловажно. Так вот, такая способность у неё тоже есть: посмотреть на что-либо, будь то памятник Пушкину, текст или ситуацию, в ракурсе "из под скамейки". Или, "со скамейки", или, даже, находясь в полёте, "над скамейкой".

Такая же способность взгляда есть у хороших фотографов-профи. Щёлк! -- и ты видишь кого-либо в его природном -- дурацком, например, состоянии, либо, напротив, получается очень хороший портрет. Но профессиональные фотографы, как правило, люди жесткие (есть вообще в их мастерстве что-то схожее с работой киллера), Наринская же в своих текстах все же будет помягче. Схожее качество, кстати, есть, например, и у писателя Эдуарда Лимонова -- особый взгляд. Вдруг встать "поперёк", против течения. Но Лимонов, чтобы быть всегда "свежим и оригинальным", использовал его столь часто, что превратил качество в недостаток. Наринская же использует этот приём (либо это естественное качество личности) очень уместно и в меру.

К Анне Наринской я испытываю почти нежные чувства, хотя далеко и не всегда разделяю её точку зрения. Мне нравятся многие её тексты, язык, интонации. Когда автор перешла из "Коммерсанта" в "Новую", я последовал за ней. Поплевав через левое плечо, захожу на сайт и читаю там свежие рецензии Наринской на темы культуры. Ничего больше не смотрю, исключение делаю только для этого критика. А такую читательскую верность, разумеется, надо заслужить. Автор это с успехом сделала. Тем, кто пишет рецензии, думаю, будет не лишним прочитать книжку критика Наринской. Конечно, с другим "не зябликом" -- Львом Толстым, её сравнивать не надо. Все-таки журналистам слишком много мыслей приходиться подённо разменивать "по рублю". Но тем не менее, но всё же... А, кстати, как же все-таки поёт зяблик? Сайт о птицах говорит: песня имеет довольно постоянный рисунок, длится 2,5–3 сек, состоит из нескольких повторяющихся свистовых колен и заканчивается своеобразным "росчерком". Вся песня выдержана в бодрой мажорной тональности, изобразить ее можно приблизительно так: "фьи-фьи-фьи-тья-тья-тья-твирьвирьвирьрьрь-чувррриу". Наринская, конечно, отнюдь не "мажорный" зяблик, таковые работают в других СМИ.

Что-нибудь ещё добавить тут о ней? Очень умна.