Текст книги "Серая мать"

Субботнее утро

1

Утро выдалось не из лучших. С мрачным лицом пенсионер Хлопочкин поднялся на площадку между пятым и шестым этажами. Здесь, рядом с жерлом мусоропровода, располагалась его кладовка – свободный закуток позади шахты лифта, давным-давно отгороженный самодельной стеной с дверью. Такие же импровизированные кладовки были и на других этажах.

Наклонившись, чтобы опустить на пол коробку с соковыжималкой, Хлопочкин болезненно поморщился. Дернул же черт пойти с женой на этот юбилей! Всего три стопки, а голова чугунная. Да, не тот уже возраст.

Прежде чем достать ключ, Хлопочкин придирчиво оглядел металлическую дверь, крашенную позавчера коричневой половой краской – единственной, которая нашлась в хозяйстве. Красить заставила жена: всю плешь проела из-за того, что дверь забрызгали краской для стен во время ремонта подъезда. Как будто она от этого закрываться перестанет!

Теперь посвежевшая дверь кладовки слегка поблескивала в тусклом свете пасмурного утра, проникающем через подъездное окно. На ощупь – высохла. Удовлетворенный осмотром, Хлопочкин вытащил из кармана спортивных штанов длинный ключ. Вонзившись в замочную скважину, тот с непривычным скрежетом провернулся, а затем застрял на половине оборота. Шумно выдохнув – этого еще не хватало! – Хлопочкин попробовал повернуть ключ обратно. Тщетно. Ключ больше не двигался.

Провозившись еще несколько минут с безнадежно застрявшим ключом, пенсионер выругался вполголоса, снова подхватил коробку и направился обратно в квартиру. Шея над воротом футболки и лысина в окружении остатков седых волос багровели от гнева.

– Черт знает что! – выдохнул он, пройдя в кухню, где под аппетитное скворчание яичницы и рокот старой кофеварки делала бутерброды его супруга, Алла Егоровна. Отложив нож, она вопросительно воззрилась на мужа.

– Что случилось?

– Да ключ застрял! – раздраженно бросил Хлопочкин, усаживаясь на табуретку. – А ведь замок-то новый, и года не прошло! Наклепают дерьма! Есть у нас номера этих… мастеров? Которые замки вскрывают?

– Не знаю, – пожала плечами Алла Егоровна, возвращаясь к бутербродам. – Посмотрю. Ты сегодня хочешь звонить? Мы ведь на дачу…

– А когда? Через неделю? – резко оборвал ее супруг. – Тогда уже и без них все вскроют! Ключ в двери торчит – найдутся умельцы! Ты думаешь, комплект зимней резины – это так, шуточки? А инструменты? А мясорубка твоя за пятнадцать тысяч? Один раз залезут – и все, ищи ветра в поле!

Виктор Иванович Хлопочкин, почти сорок лет отработавший завскладом, к материальным ценностям всегда относился трепетно. Пожалуй, даже слишком. Заметив, как поджала губы жена, он понял, что слегка перегнул палку.

– В общем, Аллочка, сама знаешь, это все денег стоит, и оставлять вот так, на авось, не годится! Времена теперь такие. А на дачу можно и завтра. Нам-то что, пенсионерам? – он попробовал улыбнуться, хотя голова все еще болела.

– Сначала позавтракаем, а потом звонить будешь, – смягчилась Алла Егоровна. – А кстати! Кофеварка тоже новая нужна!

– А что с ней?

– Все утро отключается сама по себе, – Алла Егоровна бросила взгляд на кофеварку. – Вот, видишь? Огонек не горит! Не греет, значит!

– Может, контакт какой отходит, – пробормотал Хлопочкин и, подперев гудящую голову рукой, с тоской посмотрел на притихшую кофеварку. Да уж, выдалось утрецо… Может и хорошо, что на дачу не поехали.

После завтрака Алла Егоровна перерыла свою корзинку с визитками, но телефонов слесарей по замкам так и не нашла. В итоге Виктор Иванович устроился на диване в гостиной с ворохом бесплатных газет с объявлениями. Мелкий газетный шрифт он не любил – приходилось надевать очки, – но хоть голова прошла, и на том спасибо.

– Может, по компьютеру посмотришь? – предложила жена, робко кивнув на доставшийся от сына старый ноутбук, покоившийся на укрытом вязаной скатертью столике. Хлопочкин в ответ только махнул рукой – мол, ну его! – и снова уткнулся в газету. С ноутбуком и вхолостую раздающим вай-фай роутером он пока не очень освоился.

Алла Егоровна тем временем провела ревизию на кухне, составила список продуктов и отправилась в магазин. Вернулась она не то чтобы слишком быстро, но все-таки гораздо раньше обычного.

На одеревеневших ногах она вошла в квартиру, прикрыла, но не заперла дверь, а после застыла посреди прихожей: рука с сумочкой висит плетью, кокетливая шляпка сбита набок, чуть подкрашенные губы дрожат.

– Что-то ты быстро… – с телефоном в руке высунулся в прихожую Хлопочкин. Позвонить по найденному в объявлениях номеру он еще не успел.

Едва увидев его, Алла Егоровна вдруг выпустила сумочку из ослабевшей руки и горько расплакалась.

Хлопочкин неуклюже засуетился вокруг, пытаясь привести жену в чувство. Помог раздеться, усадил на диван, накапал в стакан с водой противно пахнущего корвалола и заставил выпить. После каждого глотка Алла Егоровна пыталась что-то сказать, но зачатки фраз вновь и вновь захлебывались в рыданиях.

Наконец, когда стакан опустел, она дрожащим голосом пополам со всхлипами произнесла:

– Ви-витя… К-кажется, у меня это… Н-нача-лось… Сла… Слабоумие… С-старческоеееее…

Последний звук перешел в новое протяжное рыдание. Хлопочкин приготовил вторую порцию корвалола и сам отпил из стакана, прежде чем отдать жене. В семейной жизни, конечно, всякое бывало, но от этой необъяснимой драмы у него опять начало подниматься давление; он уже чувствовал, как тяжелеет затылок.

– Аллочка, ну… Ну в самом деле… Ну какое слабоумие? С чего ты это взяла? – опустив ладонь на колени жены, острым углом выпирающие сквозь юбку, Виктор Иванович пытался одновременно и успокоить, и расспросить ее.

– П-потому что… – ровные искусственные зубы Аллы Егоровны стукнулись о край полупустого стакана, – потому что… – в ее глазах плескалось отчаяние, но слез, к счастью, больше не было, – я не могу выйти из подъезда!

– Как не можешь? – опешил муж. – Закрыто там, что ли?

– Нет! – почти выкрикнула Алла Егоровна, вновь балансируя на грани истерики. – Я не могу выйти с нашего этажа! Кажется, что иду по лестнице, а на самом деле нет! А лифт не работает! Или, может, я забыла, как он работает! Это как в той передаче, Витя! Помнишь, позавчера? Где врачи рассказывали про слабоумие и про то, что стариков потом… в итер… в интернат…

Миниатюрная Алла Егоровна закрыла лицо руками и сжалась на краешке дивана, сделавшись совсем крохотной. Вновь послышались всхлипы.

– Ну что ты, Аллочка… В самом деле… – Виктор Иванович неловко обнял жену, притянул к себе. – Ну что ты себе такого напридумывала… Ну сломался лифт, времена такие…

– А лестница? – Алла Егоровна подняла на мужа заплаканные глаза. – С лестницей-то что?

– А лестница… А лестницу мы сейчас проверим! – решительно произнес Хлопочкин. – Давай, Аллочка, поднимайся. Пойдем.

Подхватив жену под руку, Виктор Иванович повел ее в прихожую.

– Вот, надень тапочки, – спохватился он, заметив, что Алла Егоровна босиком. Удовлетворенно проследил, как узкие ступни одна за другой скользнули в тапки. Давненько он не чувствовал себя таким… таким сильным. Настоящим отцом семейства. Впрочем, семейство давно разъехалось по разным городам и завело собственные семьи… Но Аллочка-то осталась! Такая же хрупкая, как и в юности.

Оказавшись в подъезде, первым делом проверили лифт. Действительно, не работает. У Аллы Егоровны отлегло от сердца.

– Вот видишь! – Хлопочкин тоже повеселел. Даже давление, кажется, отпустило. – А ты! Слабоумие какое-то придумала… Ну куда это годится! Ты ж у меня о-го-го еще! Нам еще жить и жить!

Спустились на один пролет, на площадку между этажами.

– Вот, пожалуйста, – прокомментировал Хлопочкин. – Никаких препятствий. Вот…

Виктор Иванович вдруг замолчал. Прямо перед ним была дверь его собственной кладовки: коричневая, блестящая свежей краской, с тем самым ключом, застрявшим в замке.

Была-то была, да только на самом деле никак не могла быть, ведь они с женой шли вниз, а кладовка находилась наверху!

– Мистика какая-то… – пробормотал Хлопочкин. – Двери одинаковые, что ли…

Еще раз искоса глянув на коричневую дверь, Виктор Иванович спустился ниже, на четвертый этаж. Бледная Алла Егоровна с ладонью, будто приросшей ко рту, следовала за ним по пятам. У подножия лестницы они оба остановились. Этаж определенно был четвертый, потому как находился под их пятым, но внешне ничем не отличался. Часто моргая, Хлопочкин уставился на синюю цифру «пять», намалеванную на стене напротив лифта.

– Да не может… Как же они, в самом деле…

Бессвязный монолог Хлопочкина прервало щелканье замка.

Дверь без номера рядом с синей пятеркой отворилась, и из квартиры вышел незнакомый парень с увесистым рюкзаком за плечами. Он коротко попрощался с рыжеволосой девушкой, оставшейся в квартире. По этим рыжим волосам Хлопочкин ее и узнал – это была соседка. Их соседка, с пятого этажа, из двадцать третьей.

Скользнув по ним коротким взглядом, парень поправил рюкзак и вызвал лифт.

– Не работает, – автоматически пояснил Виктор Иванович и сам удивился звуку собственного голоса. Алла Егоровна в подтверждение его слов мелко закивала, по-прежнему не отнимая руку от лица.

– Жаль, – коротко прокомментировал незнакомец и, обогнув их, поспешил вниз по лестнице.

Звук шагов размножился, переметнулся вдруг вверх и внезапно затих.

Одновременно обернувшись, Хлопочкины увидели того же парня, замершего на верхней площадке, у кладовки. Парень тоже смотрел на них, и лицо его продолжало удивленно вытягиваться.

2

Олеся с трудом разлепила веки. Спальню наполнял холодный алюминиевый свет пасмурного дня. Казалось, что оторвать неподъемную голову от подушки будет невозможно. Давило распластавшееся за окном серое, почти лишенное облачных очертаний небо. На его фоне плоские крыши соседних домов выглядели уныло и безжизненно. В такую погоду Олесе всегда хотелось поспать подольше и полениться, но воспоминание о вчерашнем вечере буквально подбросило ее над кроватью.

«У меня в квартире посторонний человек».

Не глядя больше по сторонам, Олеся выпуталась из одеяла, села в кровати и принялась торопливо переодеваться. Вчера она легла спать прямо в домашней пижаме (в ночнушке в присутствии чужака она чувствовала бы себя практически голой), а теперь надела джинсы и свитер. Необходимость ходить дома в «уличной» одежде удручала. Как будто в своей квартире она по-прежнему не была в безопасности. Как будто начавшееся вчера до сих пор не закончилось.

Оставить ночевать незнакомца – о чем она вообще думала?! Да, она знает его имя, и он старый приятель Васи…

«А кто теперь для меня Вася? Да никто!»

Сейчас, при свете дня, ни один из вчерашних «разумных» доводов не казался убедительным. Олеся не могла даже толком вспомнить их, и от этого становилось не по себе. Да, она испугалась той чокнутой старухи, это правда. Но приглашать к себе из-за этого незнакомого парня…

Олеся зябко передернулась всем телом, почти как собака, вылезшая из воды. Затесавшийся в доверие незнакомец ничем не лучше, чем совместная жизнь с наркоманом. Об этом она тоже не станет никому рассказывать. Никогда.

«Теперь главное – выпроводить его поскорее!»

Электронные часы на тумбочке у кровати ритмично мигали: бледно-зеленые цифры 00:00 вспыхивали и гасли. Выходит, только что отключалось электричество. Олеся взглянула на наручные часы. Половина первого? Такого просто не могло быть! Присмотревшись, она поняла, что секундная стрелка не движется. Поднесла запястье с часами к уху. Так и есть, остановились. Видимо, села батарейка.

Часы у кровати продолжали мигать нолями, так и не начав отсчитывать минуты. Смартфон тоже куда-то запропастился. Стараясь не обращать внимания на проклюнувшийся внутри росток беспокойства, Олеся направилась к выходу из спальни. Уже взявшись за дверную ручку, на мгновение замешкалась. Что ждет ее там, снаружи? Отогнав навязчивые образы погрома в квартире и отсутствующей техники, она вышла в коридор и повернула налево.

В гостиной все было на своих местах. Семен стаскивал пододеяльник с одеяла, которое дала ему вчера Олеся. Рядом на диване лежали освобожденная от наволочки подушка и аккуратно сложенная простыня. Одежда Семена – футболка с длинными рукавами и джинсы – была слегка помятой. Похоже, он тоже спал не раздеваясь.

– Доброе утро. – Виноватый взгляд Семена метнулся к дивану и обратно. Как будто он совершил преступление, переночевав здесь. Олесе стало неудобно за свои глупые опасения.

– Доброе утро, – эхом отозвалась она.

– Не подскажешь, сколько времени? У меня телефон, кажется, полностью сдох, – Семен кивнул в сторону смартфона, лежащего на полу рядом с рюкзаком вместе со шнуром зарядки.

– Электричество отключали. Может, из-за этого… – Олеся подняла руку с часами, но тут же спохватилась. – У меня в часах батарейка села. А телефон где-то… – она рассеянно огляделась. – А, вот.

Телефон лежал на комоде. Вчера вечером она сама его там и оставила, когда доставала постельное белье для Семена. Случайный знакомый оказался хорошим слушателем, и Олесю словно прорвало: она в красках рассказала ему и о расставании с Васей, и обо всем, что происходило до этого. Хотя все равно странно: как она могла лечь спать без телефона под рукой, когда в доме находился незнакомец?

– Десять часов, – быстро глянув на экран, Олеся убрала смартфон в карман джинсов и, пытаясь избегать неловких пауз, предложила: – Будешь завтракать?

Снова покосившись на диван, Семен замешкался с ответом, но его заменило громкое урчание в животе.

– Спасибо, не откажусь, – смущенно улыбнулся он. – Только… Если ты не против, можно я покурю на балконе?

Олеся разрешила, заодно вспомнив, что где-то на лоджии осталась Васина банка для окурков, про которую она забыла во время вчерашней уборки.

Венчик торопливо стучал по миске, взбивая яйца для омлета. Олесю вполне устраивала ее квартира, но сейчас, стоя спиной к гостиной и лоджии, где курил Семен, она жалела, что кухня не отделена никакой перегородкой. Девушка ощущала давно забытое волнение: как в детстве, когда кто-то из родителей следил, как она готовит. Это было глупо. Даже если Семен смотрит на нее через окно, нет никакой разницы, что именно он подумает о ее кулинарных навыках. А воображать себя героиней фильма, где после дурацкого случайного знакомства происходит что-то романтическое… Олесе сделалось противно от подобных мыслей. К черту всю эту глупую романтику! В ее жизни и без того происходит…

– …какая-то хрень! – пробормотала Олеся себе под нос, яростно щелкая переключателями плиты.

Та конфорка, на которую она поставила сковородку, и не думала нагреваться, хотя прошло уже достаточно времени. Может, что-то сломалось, когда отключали электричество?

К счастью, с другой все было в порядке.

– Ты ночью слышала что-нибудь?

Олеся вздрогнула. Поглощенная приготовлением завтрака, она не заметила, как вернулся Семен.

– Что именно? – спросила она, обернувшись.

– Там как будто ураган прошел, – Семен показал рукой за спину, в сторону лоджии. – Вчера еще на деревьях листья были, а сегодня – голые ветки.

Олеся бросила взгляд через гостиную поверх его плеча. Действительно, за окнами лоджии торчали голые и черные макушки деревьев, хотя вчера – Олеся это точно помнила – было еще много желтеющих листьев. Она так быстро выскочила из спальни, что даже не постояла, как обычно, у окна, иначе заметила бы это раньше.

– Нет, я ничего не слышала, – она покачала головой.

– Я тоже. Спал как убитый.

А когда обычно облетают все листья? Олеся на мгновение задумалась. Шла вторая половина сентября.

«Все-таки рановато».

Стоявшая снаружи пасмурная снулость постепенно просачивалась в квартиру, принося с собой давящее уныние. Чтобы разогнать это ощущение, Олеся старалась поддержать беседу за завтраком:

– Значит, ты путешествуешь?

– Не совсем… Скорее, переезжаю на новое место.

– А куда, если не секрет?

– В Сочи. У меня там… У меня там друг живет, работу предложил, вот и… – не окончив фразу, Семен неопределенно взмахнул вилкой.

– А кем ты работаешь?

– Ну… Вообще я на лесозаготовках работаю… Работал, – отвечая на вопросы, Семен предпочитал смотреть либо в тарелку, либо в сторону гостиной и лишь изредка бросал короткий взгляд на собеседницу. – На форвардере. Это такая машина, которая лес грузит.

– Тяжело, наверное, – принужденно заметила Олеся, чувствуя, что беседа не клеится. И зачем она вообще начала приставать к нему с расспросами? Пусть лучше скорее поест и уходит.

– Бывают вещи и потяжелее, – задумчивый взгляд Семена снова сместился в сторону дивана, стоящего посреди гостиной.

Казалось, Семен больше не заговорит, но он вдруг спросил:

– Трудно в медицинском учиться?

Олеся помедлила с ответом. Неужели она успела рассказать о себе так много? И, главное, зачем? Вспомнив свое вчерашнее самочувствие, Олеся поняла, что особой причины для откровенности и не было: она просто ощущала себя опьяневшей и простуженной одновременно, в голове туманилось и отчаянно хотелось говорить. Точнее – не хотелось молчать. Не хотелось оставаться в одиночестве. Хотя все, чего она желала до этого – спокойно побыть одной. Раздвоение личности какое-то!

– В колледже не очень трудно, – помедлив, ответила она. – В универе сложнее было.

– Ты поэтому перешла в колледж?

– Нет, из-за… – Олеся осеклась. Когда ее спрашивали об этом в колледже, она объясняла свой уход с медфака именно сложностями с учебой, но сейчас кривить душой почему-то не хотелось. – На самом деле из-за дедушки. Это он хотел, чтобы я училась на врача. Он сам был врачом. Хирургом. Учиться было тяжело, но он всегда меня поддерживал, когда что-то не получалось, занимался со мной, а потом… Он умер от инфаркта, когда я была на втором курсе. Как раз перед зимней сессией. И я не сдала. Поняла, что без него… точно никогда не сдам. – К горлу подступил комок, и Олеся, стиснув челюсти, тоже уставилась в тарелку. – В общем, это, наверное, была его мечта, а не моя. Поэтому я и ушла.

– Если это не твоя мечта, то почему тогда медицинский колледж, а не что-нибудь другое?

– Просто… Нет, на самом деле я не против медицины, но уровень универа точно не потяну. Поэтому колледж. Хотя… – Олеся вновь подняла взгляд на Семена: – Я вообще не представляю, как буду работать. Когда выходим на практику, у меня все через пень-колоду! В итоге получается, но как-то не так.

– На практике всегда все как-то не так. – Теперь Семен тоже смотрел на Олесю.

Дружеская улыбка смягчила его лицо, а потеплевший взгляд чуточку напоминал дедушкин.

Только что Олеся была уверена, что способность испытывать к кому-либо симпатию еще не скоро вернется к ней, а сейчас… Впрочем, неважно. Каким бы хорошим человеком ни оказался Семен, ему в любом случае предстояло уехать. Это было вынужденное знакомство, и, учитывая его обстоятельства, какая-то часть Олеси (опять это раздвоение!) хотела, чтобы оно поскорее закончилось.

После завтрака она объяснила Семену, как дойти до ближайшей остановки и на какой автобус сесть, чтобы добраться до вокзала.

– Не думай, что у тебя что-то не получится, – сказал на прощание Семен. – Просто делай.

Когда дверь за случайным гостем закрылась, Олеся все-таки пожалела, что не спросила, как с ним связаться – просто чтобы узнать, как он доберется до Сочи. Рука потянулась было обратно к дверной ручке, но Олеся тут же одернула себя: не хватало еще выбегать следом в подъезд!

Погасив свет, она некоторое время стояла в коридоре и разглядывала висящие на стене фотографии цветов и ягод из родительского садика. Дверь в спальню была закрыта, и в пасмурном свете, попадающем сюда из гостиной, они казались поблекшими и постаревшими, как картины на стенах заброшенного древнего замка. Прикрыв глаза, Олеся представила старинную крепость, стоящую на самом краю высокого утеса. Вокруг – только скалы, море и ветер, а внутри – лишь она одна. Бояться некого, переживать не о чем.

Олеся повторяла про себя, что так оно и есть, что она наконец-то наедине с собой, в тишине и покое. Только покоя почему-то не ощущала.

Вернувшись в кухню, она первым делом решила вымыть посуду. После вчерашнего бардака хотелось, чтобы в квартире было как можно чище.

Льющаяся в раковину вода оставалась холодной, сколько бы Олеся ни выкручивала горячий кран.

«Да что ж за хрень-то такая!»

Смирившись, она все-таки стала мыть посуду, но, как бы сильно ни терла ее губкой, на поверхности все равно оставались какие-то мелкие частички, похожие на песчинки. Повертев в руках бутылку с гелем для мытья посуды и не найдя отметку о сроке годности, Олеся решила, что он испортился – и пахнуть перестал, и цвет какой-то странный… Когда раковина опустела, никакого облегчения она не почувствовала.

Комкая в руках вафельное полотенце, полное песчаных частичек, Олеся пересекла гостиную и вышла на лоджию. Обычно наблюдение за улицей успокаивало, помогало упорядочить мысли, но сегодня этого не произошло.

Олеся ожидала увидеть цветной ковер из осенних листьев под полностью обнажившимися за ночь деревьями, но на голой земле, лишь кое-где топорщившейся островками жухлой травы, не было ни листочка. Неужели их все унесло ветром? Или это дворник взялся за работу ни свет ни заря? Даже если так, все равно должно было остаться хоть немного листьев, должно было…

Кальян!

Взгляд Олеси заскользил по земле под деревьями напротив, но там было пусто. Впрочем, это как раз ничего не значило. Выброшенный вчера кальян кто-нибудь мог и утащить. Гадая о причинах необычного исчезновения листьев, Олеся продолжала рассматривать улицу за окном.

Стоявшая с утра пасмурная погода ничуть не улучшилась: дождя не было, но тяжелые пепельные тучи нависли еще ниже, не пропуская ни одного солнечного луча. Будто и не было никогда никакого солнца. Дальние дома тонули в слепом тумане, и казалось, что весь город погружен в это снулое марево без конца и края. Улица напоминала выцветшее фото. Даже вывеска аптеки через дорогу сегодня не светилась.

А еще настораживали необыкновенные безлюдье и тишина. Пустая дорога, пустые тротуары по бокам. Маленькая стоянка перед домом тоже пустовала. Нигде не было ни одного автомобиля, ни одного прохожего. Неужели все повально разъехались по дачам под конец сезона? А птицы? Где вездесущие голуби, почему чайки не кружат над помойкой?

«Может, я проспала апокалипсис?»

Олеся попыталась улыбнуться, но смутное беспокойство, зародившееся еще с утра, сделалось только ощутимее.

Но ведь худшее позади, так? Васи здесь больше нет. На всякий случай надо будет сменить замки, но в остальном… В остальном все в порядке, верно?

Однако Олеся чувствовала: что-то точно не в порядке. Разумеется, не на улице – никакого апокалипсиса на самом деле быть не могло. Но среди этой гадкой серости она чувствовала себя слишком уж одинокой. Пугающе одинокой.

Может, стоит все-таки рассказать родителям о расставании с Васей? И, если уж на то пошло, о причинах этого расставания. Да, вчера она не собиралась никому ничего говорить, но… Так будет правильнее. Пусть они будут шокированы, пусть считают ее дурой, но зато не придется обманывать их, выдумывая какие-то другие объяснения. Только рассказать обо всем надо, само собой, не по телефону.

На этих выходных предстояло готовиться к семинару, и потому Олеся до сих пор не собиралась ехать к родителям, но теперь, поразмыслив, решила, что успеет все выучить и вечером в воскресенье. Ей просто необходимо побыть дома, в поселке – действительно дома – хотя бы сутки. Вырваться из этого холодного серого города. Отвлечься от всего и ни о чем не заботиться. Позволить маме и папе самим позаботиться о ней, как раньше.

Приложив телефон к уху, Олеся вернулась на лоджию, продолжая рассматривать дом напротив. Сплошь серый, как и небо над ним, в темных окнах – ни огонька. Хотя это как раз не странно, все-таки день на дворе.

От созерцания дома Олесю отвлек резкий шелест помех в трубке. Сморщившись, она отстранила руку со смартфоном от головы. Фотография мамы на экране скособочилась и двоилась, значки не реагировали на прикосновения. В динамике продолжало громко шипеть. Наконец вызов прекратился сам собой. Телефон погас и больше не включался.

Только этого не хватало! Смартфон был почти новым, купленным на деньги от летней подработки официанткой. Что если это не гарантийный случай? Снова просить деньги у родителей?

Тяжело вздохнув, Олеся прислонилась лбом к холодному металлу рамы и закрыла глаза. Что ж, придется сперва поехать в сервисный центр, и только потом – на автовокзал. А сообщение маме можно написать и с ноутбука.

Когда Олеся открыла глаза, за окном ничего не изменилось. Серое небо, серые дома, серый асфальт.

Серая пустота.

В животе неприятно засосало, будто она и не завтракала.

«Что за мерзкое утро!»

Почти прижимаясь лицом к стеклам для лучшего обзора, Олеся посмотрела по сторонам. Наверняка где-то под окнами пристроилась пара автомобилей тех, кто без дач, или бродит какой-нибудь собаковод, или…

Ничего. Никого. И эти деревья… Странно, но Олесе начинало казаться, что вчера (и вообще всегда) они были другими. Росли не так и не там. А сплошь черного дерева прямо напротив она и вовсе не помнила. Разве на его месте не была раньше обычная береза?

В этот момент внимание Олеси привлекло какое-то движение справа. Сместив взгляд, она увидела ковыряющуюся под деревьями темную собаку, очень крупную и очень тощую. Наконец-то! Хоть кто-то!

И все-таки… Продолжая рассматривать ее, Олеся поняла, что собака была не просто крупной, а огромной. Явно больше метра в холке. Почти как лошадь! Или это и есть очень тощая лошадь? Тощий пони? Но ее шея и хвост…

Скелетообразное существо с чертами собаки и длинными лошадиными ногами подняло вверх узкий овал головы. Чуткие уши шевельнулись. Выждав пару мгновений, оно вдруг сорвалось с места и в несколько скачков скрылось за углом дома.

Секунду спустя в прихожей раздался звонок.

3

– Смотри, – сказал Семен и начал спускаться по лестнице.

Когда он снова появился на пороге ее квартиры и начал объяснять что-то насчет «зацикленной лестницы», Олеся ничего не поняла. Рядом с Семеном стояли пожилые мужчина и женщина – соседи по этажу, выглядевшие такими же растерянными.

И вот теперь Семен спускался вниз, на четвертый этаж, но каким-то непостижимым образом появлялся сверху, как будто шел с шестого. То же самое – в обратную сторону: он поднимался на шестой, но вдруг появлялся на лестнице снизу, с четвертого этажа. И так – каждый раз.

– Это мистика какая-то… – снова и снова повторял пузатый сосед с лысиной, растерянно разводя руками.

Его сухонькая супруга не говорила ничего, только стояла рядом, уцепившись за его локоть, и покусывала губы со следами стершейся помады.

– Офигеть… – выдохнула Олеся, когда Семен в очередной раз появился наверху, хотя на самом деле должен был оказаться этажом ниже. – Это как вообще?

– Без понятия, – развел руками Семен.

Олеся вопросительно глянула на пожилых супругов, но те ничего не сказали, продолжая таращиться на два лестничных марша, вроде бы уходящих вверх и вниз, но на самом деле – ни туда и ни сюда.

– А что ты там видишь, когда проходишь? – спросила она у Семена.

– То же самое, – ответил Семен. – Этот этаж и вас.

– Нет, когда ты посередине стоишь, на площадке между лестницами, что оттуда видно?

– То же самое.

– В смысле, мы стоим на обоих этажах?

– Нет, вы как бы… В общем, сама глянь, – опираясь одной рукой о перила, Семен поманил Олесю к себе. Видя, что она колеблется, он добавил: – Или посмотри, что там внизу.

Олеся подошла к ведущему вниз лестничному маршу. Все вроде бы выглядело как обычно, но на фоне невозможного поведения лестницы это ощущение нормальности казалось обманчивым, заставляя Олесю двигаться медленно, как по минному полю. Спустившись на пару ступенек, она остановилась.

Внизу, чуть ниже идентичной площадки с кладовкой и мусоропроводом, стоял Семен. Подняв голову, он помахал ей рукой. Картинка перед глазами покачнулась, размылась. Олесе показалось, что пол уходит у нее из-под ног, и, прикрыв глаза, она схватилась за перила. Головокружение пропало.

Голос Семена, раздавшийся сначала вроде бы снизу, каким-то образом сместился вверх:

– Видишь меня и там и там?

Олеся открыла глаза, посмотрела вверх и опять увидела Семена, тот махал ей рукой. И снова – чувство головокружения, словно Олеся оказалась внутри трубы-калейдоскопа, которую встряхнули, чтобы получить новое изображение. Неужели Семен этого не ощущает?

– Да, – сдавленно ответила она и, отпустив перила, отошла подальше от лестницы. На расстоянии головокружение снова прошло.

– И я вас так же вижу. Сначала вы вроде в одном месте, а потом в другом…

– Но как такое возможно? – вдруг подала голос пожилая дама. – Ведь это же… ненормально! – Ее губы задрожали. – И как нам теперь выйти наружу?

– Аллочка, успокойся, – муж покрепче сжал ее руку. – Сейчас что-нибудь придумаем. Позвоним… – Он повернулся к Олесе и подошедшему к ней Семену. – Позвоним этим… спасателям… в сто двенадцать, в общем. Как считаете?

– Можно, только что им сказать? – спросил в ответ Семен. Теперь, спускаясь по ступенькам со своим туго набитым рюкзаком за плечами, он пошатывался и хватался за перила. – В зацикленную лестницу они вряд ли поверят.

– Можно сказать, что мы не можем выйти из дома, – предложила Олеся. – Что лестница… обвалилась, например. В общем, что-то реальное, убедительное.

Пожилой мужчина кивнул.

– Да, это годится.

– У меня телефон сдох, – напомнил Семен.

– Я схожу за своим, – отозвался пузатый сосед. – Аллочка, подожди тут, – он не без труда отцепил от себя супругу. – Я сейчас приду, и будем звонить.

Однако позвонить не получилось.

– Что за ерунда… – раздраженно бормотал сосед, вернувшийся с телефоном. – Только вчера зарядил… – Его пальцы давили на кнопки по бокам простенького смартфона, но экран оставался темным. – Аллочка, ну-ка принеси свой!

Властная просьба взбодрила приунывшую Аллочку. Прекратив жевать губами, она удалилась за синюю двойную дверь, отделявшую левый тамбур с двумя квартирами (Олеся называла его «синим», а другой – «зеленым», из-за разного цвета дверей), и вскоре вернулась обратно.

Допотопная Аллочкина «нокиа» слабо засветилась, но, судя по символам на экране, сети не было. При попытке сделать вызов из трубки донесся знакомый Олесе режущий ухо шум помех. От этого звука желудок сжался в холодный и плотный ком. Неужели все телефоны сразу перестали работать?

– У меня то же самое сейчас было, – встревоженно произнесла она, окинув взглядом остальных. – Я хотела позвонить маме, и в трубке вот так же шумело. А потом она вообще выключилась.

Никто ничего не ответил.

Вновь уставившись на бесполезную «нокию» в руке соседа, Олеся с усилием сглотнула. В пересохшем горле шкрябнуло наждаком. Вспомнилась тварь во дворе, полусобака-полулошадь. Внутри крепла уверенность, что все это связано между собой: лестница, сдохшие телефоны, пустота на улице, странное четвероногое существо… Олеся набрала в грудь воздуха, чтобы поделиться своими мыслями, но не успела.