Текст книги "Мое ледяное проклятье"

Но Ранион взирал на моего бывшего с усмешкой. Светлые волосы трепал ветер, а рубашка обнажала молочно-белую, сильную грудную клетку с рельефными мускулами. Совершенная скульптура, вылепленная изо льда.

– Дилан, не нужно… – тихо прошептала я, переводя взгляд с одного мужчины на другого.

– Боишься за своего любовничка? – зло хмыкнул он. – И где только такого выискала?..

– О, Рыжик, как ты меня представила! Польщен! – прищурился Ранион, и его глаза сверкнули синим льдом.

– Вы оба идиоты! Как так можно! Прекратите! Деретесь из-за меня, как из-за ведерка в песочнице.

– Так я вроде бы ничего не делаю, – нахально заявил Дилан, и черная магия начала сворачиваться в тугие, готовые ударить жгуты.

– Ранион… отпусти нас, пожалуйста, – взмолилась я, понимая, что это все надо прекращать, пока не стало поздно.

– Его я даже не держал. А касаемо тебя, Рыжик, все сказал давно. Ты сама вернулась, и больше я тебя не отпущу.

Ледяной даже не смотрел в сторону Дилана, общался со мной. И мой жених решил воспользоваться ситуацией.

– Нет! – закричала я, заметив мелькнувшие черные плети.

Дилан нехорошо усмехнулся. Видимо, подумал, что я переживаю за Раниона. Но это было не так. Не хотелось, чтобы эти двое поубивали друг друга. Только вот ставку я бы сделала не на Дилана. Пока он вел себя адекватно, можно было постараться решить проблему миром, но после удара в спину… Я сомневалась, что Ранион остановится.

Черные плети почти хлестнули Раниона. Почти дотянулись до серебристого шелка рубашки, но замерзли прямо в воздухе, осыпавшись на снег мелкими черными осколками, словно разбитая ваза. А потом с шипением растворились на снегу без остатка. Даже следов не было видно. Зимняя стихия впитала черную магию.

– А теперь мой ход… – ухмыльнулся Ранион, медленно поворачиваясь к Дилану и делая шаг ему навстречу.

Мой жених снова собрал резерв. Сейчас он стал умнее, и в его руках затрещал огонь. Эта магия давалась Дилану сложнее. Шар вышел небольшим, но ярким.

– Хочешь поиграть? Не вопрос, давай еще раз!

Ледяной усмехнулся и вызывающе раскинул руки в стороны, приглашая. Дилан не стал медлить и со всего маха кинул в него мерцающий шар, но эффект оказался таким же, как и в случае с черными плетками. Заклинание замерзло в воздухе.

– Ты еще не понял? Меня нельзя убить, – сообщил ледяной. – Я воплощение стихии. Как ты хочешь усмирить ветер?

Мощный поток холодного воздуха со снежинками сбил Дилана с ног, хлестнул по лицу. Снежинки, такие безобидные в обычной жизни, впились в щеки, рассекая кожу, словно маленькие сюрикены. Дилан закричал и прикрылся руками, стараясь хоть как-то защититься, но острые резные кусочки льда атаковали со всех сторон.

– Видишь, моя игра намного интереснее… – удовлетворенно сообщил Ранион, искренне наслаждаясь картиной, которая развернулась у его ног.

– Ранион, не нужно! – Я кинулась к нему, вцепляясь в руку. Создалось ощущение, что я пытаюсь остановить двигающуюся глыбу льда. – Оставь его! Пожалуйста!

– И зачем мне это? – без интереса поинтересовался ледяной, наблюдая за тем, как по ногам и рукам Дилана медленно ползет ледяная корка.

Двое возничих сжались на козлах и, кажется, уже не дрожали, а Дилан замерзал у меня на глазах, и я ничего не могла с этим поделать. Я уже не любила его, злилась. Он приготовил мне не лучшую участь. Но не хотелось бы, чтобы он замерз здесь из-за меня.

– Ранион, пожалуйста! – Я повисла у него на руке. – Не убивай его! Я сделаю все, что ты хочешь!

– Все, чего я хочу? – Он оторвался от созерцания Дилана и обернулся ко мне. В глазах застыла ледяная ненависть, и мне показалось, что он не согласится. Ледяному нравилось меня мучить, а сейчас я определенно страдала. – И что же ты можешь предложить? – с издевкой поинтересовался ледяной.

– Все, – я сглотнула, – все что пожелаешь.

– Знаешь, в чем проблема, Рыжик? – Ранион повернулся ко мне и провел холодным пальцем по моим губам. – Ты и так сделаешь все, что я скажу. И эта попытка сбежать… она бессмысленна. Зачем ты это затеяла?

– Ты видишь где-то тут Пэрсика? – очень тихо спросила я.

– А при чем тут твой лохматый наглый кот? – удивился ледяной.

– Это не я затеяла, я никогда и никуда не сбежала бы без него. Я не собиралась нарушать данное тебе обещание. Правда.

– То есть этот… – Ранион явно проглотил оскорбление, – решил увезти тебя силой, а я должен его пощадить? Ты сама себе противоречишь.

– Не убивай его, пожалуйста. Не хочу, чтобы на моей совести была еще одна жизнь. Мои чувства и желания тут ни при чем. Просто убийство… оно неисправимо.

– Мое проклятье тоже.

– Он-то тебя не проклинал… Вся вина на мне. Ну и мсти мне.

Ледяной задумался, а потом неожиданно, так, что я даже не успела пикнуть, подхватил меня за талию и взмыл в воздух, закручивая вокруг нас снежный вихрь. От холода перехватило дух и свело пальцы, когда я, чтобы удержаться, вцепилась ледяному в плечи. Вокруг бушевала пурга. Я не понимала, где верх и где низ. Мы потерялись в снежном кружащемся мареве.

Хотела спросить, куда он меня тащит, но перекричать бурю оказалось невозможно. Я была вынуждена прижиматься к ледяному телу, цепляться за сильную шею и молиться, чтобы удалось выжить.

Мы вынырнули из метели где-то на краю горного плато. Елки, сугробы и огни города остались где-то внизу. Я помнила это место. В детстве мы любили сюда сбегать и любоваться закатом над городом. Правда, делали это летом. Пару раз мне серьезно влетело от отца за подобные выходки.

– Назови, Рыжик, хотя бы одну причину, по которой я захочу оставить тебя в живых? – поинтересовался Ранион, склонив голову набок и уставившись на меня своим нереальным взглядом.

Вокруг была идеально тихая и звездная зимняя ночь. Не очень холодно. Ни ветерка, ни снежинки. И даже плато не завалено сугробами, словно кто-то перед нашим приходом прошелся по нему с гигантской лопатой и метлой. Когда находишься рядом со стихией, и не такое возможно.

– Не знаю, почему еще жива, – совершенно искренне ответила я и посмотрела ему в глаза. Это оказалось ошибкой. Даже в темноте был хорошо виден их цвет – неестественно голубой. Очень яркий, колдовской. Никогда у обычного человека не встретишь таких глаз. Они завораживали и заставляли забыть о том, кто мы друг для друга. Ведьма и жертва ее детского проклятия.

Ранион был настолько красив, что перехватывало дух. Его кожа в лунном свете казалась серебряной, а тени от длинных ресниц расчертили бледные щеки. Длинные волосы, в которые были вплетены украшения из сосулек, лежали на плечах. Он действительно стал воплощением коварной ледяной стихии – такой же холодный, безжалостный и лишенный возможности любить.

Сердце сжималось от осознания того, что это я сделала его таким. Уничтожила живую красоту, веселый нрав и создала думающую и разговаривающую ледяную статую с невероятной магической мощью. Почему я до сих пор жива? Он должен был убить меня сразу, едва я появилась в Сноухельме. Ну или когда попыталась сбежать. Но я до сих пор стояла рядом с ним, разговаривала и дышала. И не могла понять – почему.

– Так почему я еще жива, Ранион? Может, действительно лучше закончить все это сейчас? Ты мучаешь меня… Но, кажется, и сам мучаешься вместе со мной.

– А может быть, мне нравится мучиться вместе с тобой? – спросил он и качнулся ближе. Снова стало холодно. А когда его ладонь скользнула по моей щеке, я задрожала. – Так я чувствую себя почти живым. И у меня появляются желания…

– Какие?

– Которые не дают тебя убить.

– Например? – сглотнув, спросила я и почти не удивилась, когда Ранион склонился ко мне и накрыл мои губы своими, ледяными. Вряд ли я выживу после такого поцелуя. Холод пробрал до костей, когда руки Раниона заключили меня в объятия, а температура воздуха вокруг, казалось, упала еще на десяток градусов. Дыхание перехватило, а губы онемели. Поцелуй обескураживал. Соотношение льда снаружи и непривычного, зарождающегося жара внутри заставляло сходить с ума. Я не поняла, в какой момент его ледяные губы перестали обжигать холодом и отогрелись. Или это мои замерзли настолько, что я перестала чувствовать? Меня словно пронзило током, когда язык Раниона настойчиво скользнул между моих зубов. Я выгнулась навстречу, прижимаясь к ледяному телу и не замечая, как снежинки вокруг нас снова закручиваются в вихрь.

Ранион целовал меня настойчиво, заставляя покоряться ударам языка и смелым губам, а когда слегка прикусил мою нижнюю губу, я вздрогнула и поняла, что просто схожу с ума от ледяных прикосновений.

Когда я почти перестала соображать, Ранион внезапно отпрянул, уже во время движения растворяясь в снежной буре и снова превращаясь в сумасшедшую стихию. На секунду я опять потерялась в пространстве, а потом снег исчез, и я оказалась наедине с тихой зимней ночью и горящими после поцелуя губами. Я не понимала, что сейчас произошло и хорошо мне или плохо. Может быть, я уже замерзла, и именно поэтому мне тепло несмотря на то, что температура воздуха осталась прежней?

Я прикоснулась рукой к припухшим губам. Холодные, но ничего похожего на обмороженную отметину, которую ледяной оставил на моей шее в примерочной.

Глава 8

Ее губы были горячими. Нет. Просто огненными. Они отогревали и плавили не только мою кожу, заставляя захлебываться в неизведанных ощущениях, но и сердце. Мне было тепло. Впервые за долгие восемь лет мне было тепло. Нереальное, давно забытое ощущение, которое до духов тьмы напугало.

Бросив Валенси на морозе, я позорно сбежал, чтобы теперь носиться над городом словно угорелый и пытаться разобраться в себе. На короткие мгновения показалось, будто проклятье отступило. Я чувствовал жар, растекающийся от ее губ по моему телу, я хотел сжимать ее сильнее, ведь эти прикосновения дарили тепло…

А потом я испугался. В том числе из-за того, что могу израсходовать свою личную батарейку слишком быстро. Стало страшно от мысли, что, забирая тепло, я убиваю Валенси. К этому я оказался не готов. Она была мне нужна. После этого поцелуя – еще нужнее, чем я думал раньше. А это означало лишь одно. Оставлять Валенси на морозе нельзя, но и вернуться за ней я сейчас не мог. Слишком сильными были впечатления от нашего поцелуя. Я отвык от таких разрушающих эмоций.

Без стука распахнул окно в знакомую спальню. Женевьев не изменила себе и с мужем делила ту же постель, на которой я лишил ее невинности. Даже убранство комнаты осталось прежним. Я нахально уселся на подоконник, подождал, когда закончит орать проснувшийся Дэвид, и обратился к открывающей от возмущения рот Женевьев.

– Мне нужна твоя помощь. Точнее даже не мне… – начал я издалека.

– Ранион, ты вообще сдурел?! Убирайся из моей спальни! – подал голос Дэвид, который в последнее время как-то осмелел.

– Твоего тут только тапочки, – отмахнулся я и обратился к Женевьев: – Жен, я скотина. Я оставил Валенси тут недалеко, в лесу. Забери ее, пожалуйста, а то она замерзнет.

– Ты совсем сбрендил? – подозрительно уточнила она, не торопясь, впрочем, вылезать из кровати.

– Я был расстроен. И еще… Этот придурок, который хотел ее увезти, тоже где-то за городом. Пытается из сугробов вылезти в люди. Валенси просила его не убивать. Мне кажется, будет логично, если ты поедешь вытаскивать сестру. А твой одноклеточный – своего другана.

– Какого другана? – удивилась Женевьев.

– Ну, а как, ты думаешь, этот Дилан нашел Вал? Сам, что ли? Сильно сомневаюсь. Ему помогли. И выводы, которые напрашиваются, мне не нравятся.

– Мы не можем уехать вдвоем! – подал голос Дэвид, напрочь игнорируя то, что я говорил секунду назад. – Вообще-то у нас Китти. Нельзя оставлять ее одну.

– Ну, думаю, тогда Дилан замерзнет в сугробе. Его вы скорее бросите, чем Вал. И поверьте, не особенно расстроюсь. Он мне не понравился. Поэтому вы тут сами решайте, как будете распределять силы.

– Ты хорошо придумал, Ран! – возмутилась Женевьев и все же откинула одеяло в сторону. А она изменилась. На смену кружевным провокационным сорочкам пришли длинные, теплые, в пол, как у примерной жены. – Я должна вытащить Валенси среди ночи с мороза, потому что ты изволил ее там кинуть. Дэвид поедет за Диланом. Стесняюсь спросить, а что будешь делать ты? Обижаться на весь свет и чинить нам препятствия в виде внеочередного бурана?

– Ну почему же. – Пожал плечами, радуясь, что Женевьев не представляет, о чем я сейчас думаю. – Я пойду кормить котика.

– Котика? – потрясенно пробормотала Женевьев, а я, пользуясь повисшей паузой, добавил:

– Вы же не догадались покормить котика Вал. А рыжая пушистая скотина явно хочет жрать.

Оставив семейную пару размышлять над создавшейся ситуацией, я убрался с окна, правда, так и не потрудился его закрыть. Еще и пол щедро присыпал снегом. Было приятно представлять, как Дэвид ругается, напяливает на тощие волосатые ноги домашние тапочки и по сугробам бежит закрывать окно, а потом веником сметает стремительно тающий снег, чтобы Женевьев смогла встать и отправиться спасать замерзающую Валенси.

В их паре Женевьев была королевой, а Дэвид – вечным пажом. Когда-то она, прекрасно зная о его влюбленности, говорила, что некоторым мужчинам не суждено выйти из френдзоны. Дэвид сумел на ней жениться, но так и остался где-то там, на периферии, чем-то средним между помощницей по хозяйству и жилеткой, в которую можно порыдать. Я видел их отношения, и, наверное, поэтому позволил этим двоим жить спокойно. Дэвид не занял мое место. Рядом с Женевьев он смотрелся жалким. Комнатная собачка, а не муж. С таким я мог смириться.

Ну а сейчас… сейчас у меня появился другой интерес. И он пугал.

Я перелетел на противоположную сторону улицы и через форточку проник в крошечную квартирку Валенси. Из темноты на меня уставились два недовольных зеленых глаза. Пэрсик неподвижно сидел на полу кухни и гипнотизировал свою пустую миску. Только мое появление заставило его вскинуть морду и вытаращиться на меня.

Зажегся свет. Я, как и Пэрсик, прекрасно видел в темноте, но свет остался от человеческих привычек, поэтому я им пользовался. Кот смотрел на меня долго и внимательно, словно раздумывал, что сделать с нежданым гостем. На его морде читалось брезгливое презрение, но голод победил. Мохнатый нахал изволил поднять свой зад, величественно подошел ко мне и хотел потереться о ноги, но, видимо, вспомнил прошлый опыт. Кот остановился чуть в стороне и несчастно-жалобно выдал протяжное: «Мя-я-я-я». Потом посмотрел на меня, демонстративно нарезал круг у пустой миски, уселся возле нее и начал раздраженно подергивать роскошным хвостом. Любая лиса бы позавидовала.

Найти корм на пустых полках в шкафах Валенси не составило труда. Похоже, она кормила только кота. По крайней мере, человеческой еды я тут не заметил. Зато вещи были на месте и находились в легком беспорядке. Так до конца и не разобранные пакеты с платьями, недопитый кофе в двух кружках, коробка из-под круассанов. Действительно, непохоже, что Валенси хотела сбежать. А ведь я не поверил ей. Точнее, до конца не поверил.

Интересно, кто такой этот Дилан. Жених? Тогда почему пытался увезти ее силой? Я готов был поклясться, что именно его должен благодарить за то, что Валенси сбежала с теплого побережья и вернулась в Сноухельм, в мои ледяные объятия. Забавно. Получается, Валенси боялась его сильнее, чем меня. Может быть, и не зря я его не убил. Хотя внутренний голос кричал об обратном. Жаль, я не дошел до того уровня бесчеловечности, который позволяет убивать людей лишь потому, что они будят в душе нехорошие предчувствия.

Пэрсик дожевал свой корм, который был похож на кусочки вяленого мяса, и потерял ко мне всякий интерес. Он ушел в комнату и устроился в центре дивана, свернувшись пушистым клубком. Я с трудом удержался от желания погладить его. Но решил оставить нежности на следующий раз, хотя кот забавно тряс лапами от моих прикосновений.

* * *

Не знаю, в какой момент я перестала мерзнуть. Ураган, поднявшийся, едва ледяной меня бросил на заснеженном плато, стих. Ни ветерка, ни снежинки. Но вот сил куда-либо идти или пытаться спастись не было. Я находилась в странном оцепенении. Не хотелось ничего делать и вообще шевелиться.

Возможно, так на меня подействовал ледяной поцелуй. А может быть, стресс и холод. Я завернулась в шубу, прислонилась к стволу ближайшего дерева, а потом медленно сползла по нему вниз и закрыла глаза, понимая, что больше их не открою. Не смогу проснуться и просто замерзну тут насмерть, свернувшись калачиком в сугробе. Так, наверное, будет лучше. Меня перестанут терзать и Дилан со своей свадьбой, вряд ли бывший сдастся так просто, и Ранион с ледяными поцелуями. Смешно сказать: даже спустя восемь лет, изуродованный морально проклятьем, в моих глазах он оставался самым лучшим. Сейчас, замерзая по его вине, я вспоминала прикосновения ледяных губ. И меня кидало в жар.

– Вал! Вал! – услышала я знакомый голос. Он доносился откуда-то издалека и заставлял возвращаться в холодную реальность. А я не хотела. Мне и так было хорошо, зачем реагировать на раздражители?

– Боги, Вал! Очнись! Я прибью этого сумасшедшего придурка! Открой же глаза!

Женевьев издавала столько шума, что я нехотя подчинилась и разлепила покрытые инеем ресницы, чтобы взглянуть в заплаканное, встревоженное лицо.

– Слава всем святым, ты жива, Вал! – разрыдалась сестра, прижимая меня к груди.

– Жива, – послушно шепнула я и снова провалилась в беспамятство. Не чувствовала, как меня подняли на руки, как куда-то несли, а когда очнулась, даже не сразу поняла, где нахожусь. Долго лежала и смотрела в белый потолок, потом с трудом повернула голову и разглядела знакомую обстановку гостевой комнаты родительского дома. Я была у Женевьев. Лицо горело, голова была чумная и вообще не соображала.

– Ты очнулась, моя хорошая! – подскочила Женевьев. Потрогала мой лоб, покачала головой и приложила прохладную, смоченную водой тряпку. – Тебе надо отдыхать и больше спать, сестренка. Переохлаждение. Ты чудом выжила и ничего себе не отморозила.

– Я ненавижу его, – пробормотала очень тихо, сдерживая слезы. Мне было очень плохо.

– Знаю. – Женевьев присела рядом со мной на кровать. – Знаю. Он тоже себя ненавидит, поверь.

– Не думаю, – шепнула я чуть слышно и снова впала в беспамятство.

Я еще несколько раз так выныривала в реальность. Иногда за окном было утро, иногда день. Открывала глаза, смотрела в потолок и снова погружалась в беспамятство или болезненный сон. Раниона я не видела, на улице не завывал ветер, снег если и шел, то без ветра и бури. Может быть, Женевьев права, и он тоже себя ненавидит. Или пока я в таком состоянии, ему неинтересно играть и он ждет, когда я окрепну? Тогда мне вообще не хочется выздоравливать. Так хотя бы в душе царил покой. В те редкие минуты, когда я приходила в себя.

Окончательно очнулась одним утром. Проснулась на мокрых от пота простынях, слабая, но со светлой головой, не путающимися мыслями и одним-единственным вопросом в голове.

– Жен… – осторожно поинтересовалась я у сестры, которая сидела рядом со мной в кресле и вязала. – А где Пэрсик?

И только по потерянному и испуганному выражению ее лица поняла, что, ухаживая за мной, доставая меня с того света, про моего несчастного питомца она даже не вспомнила.

– Сколько дней прошло? – совсем потерянно спросила я, чувствуя, как в горле образуется комок.

– Десять… – как приговор произнесла сестра, и я поняла, что по моим щекам катятся слезы.

* * *

Не знаю, зачем на следующий день я пришел в маленькую пустую квартирку, которая без Валенси казалась совсем нежилой. На душе было так странно, что я отказывался себя понимать. Наступило полное отупляющее разочарование, хотелось выть на луну. Я знал, что Валенси едва не погибла по моей вине.

Пожалуй, мне не было стыдно. В душе не шевельнулось ничего, но я понял, что не хочу ее больше истязать. Просто не получаю от этого удовольствия. Но и отпустить не могу. Противно признаваться себе, но если в Сноухельме не будет Женевьев с Дэвидом и Валенси, я останусь совсем один. В окружении духов зимы и холодных глупых льдянок, которые послушно приходили в мою постель, не давая ничего. Ни радости, ни разрядки. Живым я чувствовал себя лишь в окружении людей, но мое присутствие их убивало.

На следующее утро после того, как спасли Валенси, Жен орала на меня так, что казалось, будто сорвет голос. А я стоял к ней спиной и вырезал очередную ледяную скульптуру. На сей раз не живое существо, а орнамент – красивый, запутанный, очень точно отражающий мое внутреннее состояние. Он должен был украсить одну из стен замка. А когда Женевьев, так и не добившись ответа, ушла, я сорвался с места и отправился в квартиру к Вал.

Ее пушистый кот уже сидел у окна и смотрел на меня с настороженным выжиданием. Ждал меня. Или жрать. Впрочем, когда я прошел на кухню, то понял: ни то, ни другое. Лохматая скотина изволила лазить по плите и опрокинуть чайник. Вода разлилась по полу, ручка откололась, а сам чайник выглядел помятым. Перед миской, куда его величеству надлежало насыпать еду, разлилась лужа. Пэрсик задумчиво стоял около нее и раздраженно дергал хвостом.

– Ну не гаденыш ли ты? – поинтересовался я, а кот взглянул философски и потряс передней лапой, как в день нашего первого знакомства. Типа давай, ледышка, убирай. Не видишь, что тут мокро.

Я мелочно заморозил лужу, поэтому, когда в миске появилась вожделенная еда, Пэрсик взглянул на меня как на своего самого злейшего врага. Признаться, я рассчитывал, что Пэрсик преодолеет свою брезгливость и пройдет по льду к еде. Не знаю, чего я хотел добиться таким педагогическим экспериментом, возможно, принятия меня и моей стихии, но поганец орал, терся о мои ноги, шипел, задумчиво сидел, но не сделал ни шагу по холодному скользкому пространству. Пришлось переставлять миску на другое место. Пушистый зверь не желал принимать мой мир, а жаль. Пожалуй, он был единственным, кого я впустил бы. Ну, и его хозяйку. Только вот нежности я к Валенси не испытывал.

Я пришел к Пэрсику и вечером, и на следующий день, а к концу недели он милостиво разрешил себя погладить. После дергал лапами и долго вылизывался, но на следующее утро, едва я материализовался у окна, запрыгнул мне на плечо и потерся мордой о щеку. Правда, потом спрыгнул, долго сидел на батарее, отогревая лапы и зад, и смотрел на меня недовольно, словно говорил: «И что же ты такой холодный?»

Стоило признать, я приходил сюда даже не ради Валенси. И не потому, что ее питомец не выжил бы, если бы я не следил за ним. Мне просто понравилось общаться с Пэрсиком. Он не видел во мне монстра. Пожалуй, я вызывал у него всего лишь недоумение. «Такой хороший и такой холодный…»

Именно это читалось на его морде, когда он меня видел.

* * *

Никогда я так быстро не собиралась.

– Вал, тебе нельзя вставать! – сетовала Жен, бегая с кофтой за мной по пятам.

А я молчала, потому что боялась накричать на сестру. Не могла передать словами, что творилось в душе. Единственное близкое и зависимое от меня существо, вероятнее всего, погибло в пустой квартире от жажды и голода. Просто потому, что хозяйка валялась в бреду, а больше про него никто не вспомнил. Меня душили слезы, ощущение неправильности происходящего заставляло забывать про слабость и одеваться быстрее.

– Давай я схожу с тобой, – несчастно пробормотала сестра, которая, видимо, все же чувствовала себя виноватой.

– Нет. – Я покачала головой. – Не нужно, я сама.

– Буду наблюдать за тобой в окно, – тихо ответила она.

– Дам тебе знать, как дела, – согласилась я, накинула шубу и выбежала на улицу. Мороз обжег щеки и нос, и я поежилась от накатившего ужаса. После того как чуть не замерзла насмерть, на улице я почувствовала себя очень некомфортно. И, наверное, повернула бы назад, если бы не мчалась к Пэрсику.

Чем ближе я была к дому, тем сложнее оказалось сдерживать слезы. Влетела в квартиру, уже рыдая в голос. Я не была наивной и знала: десять дней без воды, еды и людей Пэрсик не выдержит. Но в душе теплилось идиотское «а вдруг». Я даже Женевьев винить не могла. Ни ее, ни Дэвида, ни Китти. Они спасали меня. А вот я! Хороша же была я сама! Столько раз приходила в сознание, но думала только о себе. Точнее – ни о чем.

От увиденной картины в груди застыл всхлип. Я ожидала чего угодно, но не этого. В моем кресле как ни в чем не бывало сидел Ранион. Как всегда, безупречно красивый и холодный. В руках он держал обычный серый шнурок, к которому был привязан фантик от конфеты. За этим фантиком с остервенением домашнего охотника носился Пэрсик, смешно виляя изрядно пожирневшим задом. Лапки торчали в стороны, им мешало отъеденное пузо, и прыгал мой зверь весьма неповоротливо, зато с энтузиазмом.

Ледяной заметил меня сразу же. Вскинул свои нереально синие глаза и тут же рассыпался снежным вихрем. Снежинки попали на Пэрсика. Кот встряхнулся, недовольно закрутился в поисках своего благодетеля, никого не нашел и обиженно мякнул. На меня поганец даже не посмотрел, демонстративно повернулся задом. Я не могла его винить. Я сама себя презирала. А еще испытывала смешанные чувства по отношению к ледяному.

Он едва не убил меня, но спас жизнь моему коту, и я не знала, как ко всему этому относиться. Ранион, видимо, тоже. Иначе как объяснить его странное поведение?

Я выдохнула, разделась и все же сграбастала в объятия теплого и толстого Пэрсика, который, наверное, без меня скучал, но точно не голодал и не страдал. Даже не представляла, что могу испытывать такое облегчение, когда в животе бабочки и в душе невероятное тепло.

Вспомнив, что обещала дать Жен знать, как у меня дела, не выпуская Пэрсика из объятий, уселась на подоконник. Знала: сестра меня видит. Секунду ничего не происходило, а потом стекло начал затягивать лед. Только на этот раз узоры не пугали. Они были удивительно красивыми, тонкими – настоящее произведение искусства. И вились по краю окна, оставляя в середине прозрачное пространство, чтобы я могла любоваться улицей.

Ледяной просил прощения, не зная, что уже сделал для меня нечто невероятно важное. Как бы он ни ненавидел меня, все же в его душе осталась доброта. Хотя бы в отношении тех, кто не способен причинить никому вред и самостоятельно позаботиться о себе. От этих мыслей буквально сжималось сердце.

К Женевьев я больше не вернулась. Не то чтобы я обижалась или злилась. Нет. Просто действительно привыкла жить одна. Я поправилась и больше не хотела никого напрягать. Ну и оставлять Пэрсика, который быстро перестал обижаться и не отходил от меня ни на шаг. Следовал по пятам, а едва я присаживалась, тут же лез на руки, блаженно щурился и начинал мурчать.

Пока мне запретили выходить из дома. Приходил целитель, который лечил нашу семью уже очень давно. Я помнила его еще с того времени, когда была совсем маленькой девочкой. Он выписал мне микстуры от кашля, укрепляющие зелья и полный покой. Я с удовольствием следовала этим советам.

Женевьев притащила два пакета продуктов и забила мой морозильный ларь. Даже Пэрсику принесла скрученные вяленые кусочки крольчатины. Он оценил и слопал две своих дневных нормы за один присест. Я начала оттаивать и оживать, чего не скажешь о Ранионе. После того поцелуя, который до сих пор снился мне по ночам, я видела его лишь однажды, играющим с Пэрсиком. Он не рисовал узоры на моих окнах, не устраивал городу снежный апокалипсис, и иногда мне начинало казаться, что он просто про меня забыл. Но что-то подсказывало: если я вдруг решу уехать из Сноухельма, ледяной очень быстро вспомнит о моем существовании.

Неприятной новостью было то, что Дилан еще не убрался из города. По версии Женевьев, он приболел, пока пробирался по сугробам до Сноухельма, но интуиция подсказывала, что тут все не так просто. Бывший караулил меня, хоть и не показывался на глаза. Подозревала, что рано или поздно судьба нас все же сведет. Главное, оказаться достаточно убедительной и доказать, что не собираюсь становиться его женой. Мне кажется, даже он должен понять: это место меня не отпустит. Так зачем же он здесь? Надеется поквитаться? Но с кем? Со мной или с Ранионом? Если со мной, то зачем? Если с Ранионом, то как?

Это очень сильно нервировало и не давало спокойно спать ночами. А еще меня начала одолевать скука, и через пять дней затворничества я все же решила выбраться на улицу. Требовалась смена обстановки и свежий воздух.

Оказавшись на улице впервые за две недели (не считая того раза, когда неслась галопом от Женевьев к себе проверять, жив ли Пэрсик), я вдохнула полной грудью и отправилась по знакомому маршруту в кофейню и торговый центр. Что-то подсказывало: на этот раз ледяной не испортит прогулку.

Первым делом забрела в алхимическую лавку и изрядно потратилась на амулет, который защищал от воздействия на волю. Пока Дилан в городе, я предпочитала находиться под защитой. Пусть она и била меня по карману. Новое платье, конечно, более приятное приобретение, но собственная безопасность важнее.

– Какая встреча! Я думал, такая красивая девушка мне привиделась! Но ты вполне реальна! – радостно закричал с другой стороны дороги Вар.

Я улыбнулась и помахала в ответ, а он перебежал ко мне с розой. Неужели ему совсем не холодно в полушубке нараспашку и без шапки?

– Приятно, что в этот раз ты не плачешь! – открыто улыбнулся он. – Можно пригласить тебя выпить кофе?

– Вот так сразу? – удивилась я такому напору.

– В прошлый раз не рискнул и не видел тебя очень долго. Не прощу себе, если упущу свой шанс сейчас.

Я сомневалась и уже почти отказала, но потом подумала, что все равно шла именно за этим. Так зачем отказываться от приятной компании? Поэтому улыбнулась и кивнула.

– Согласна. Показывай, где в Сноухельме самый вкусный кофе.

– Так вышло, что у моей тети, – доложил Вар и подставил мне локоть, который я тут же приняла, стараясь не обращать внимания на сгущающиеся тучи и поднимающийся ветер.

Ранион давно не давал о себе знать. Бежать я не собиралась, поэтому не думала, что произойдет что-то страшное.