Текст книги "Осколки турмалина"

Анна Ольховская
Осколки турмалина

Пролог

Из газеты «Олд-Оукс Кроникл»

4 октября 2019 года:

«Полиция подтвердила нашей редакции новости, которые в минувшую среду потрясли все сообщество города Олд-Оукс. В своем доме на Фир-Стрит была жестоко убита наша с вами соседка, коллега, мать двух замечательных детей Тэмми Рейнс.

Беспокойство по поводу исчезновения мисс Рейнс выразила ее коллега, Либби Уоллер. Она лично позвонила шерифу и уговорила его проверить, все ли в порядке. Прибывшая к дому полиция обнаружила тело мисс Рейнс в гостиной. Две ее дочери смогли укрыться в чулане и не пострадали, сейчас с ними работают полиция и психологи.

По словам шерифа, мисс Рейнс стала жертвой спонтанного нападения. Как известно, ее дом ближе других располагался к шоссе, в значительном отдалении от соседей. Посреди ночи неизвестный взломал дверь в дом мисс Рейнс, напал на нее и убил, а позже совершил ограбление. Все указывает на то, что действовал он в спешке и девочек обнаружить не смог. После совершения этого чудовищного преступления он покинул Олд-Оукс, полиция подчеркивает: угрозы нет.

Редакция нашей газеты выражает соболезнования дочерям погибшей, Джо и Эмми, и призывает всех читателей молиться за них!»

7 октября 2019 года:

«Некролог на смерть Тэмми Рейнс.

Мы прощаемся с нашей дорогой подругой и сестрой Тэмми Рейнс. Она провела в Олд-Оукс всего пять лет, но смогла коснуться сердца каждого, кто был с ней знаком. Тихая и скромная, Тэмми готова была в любой момент прийти на помощь. Олд-Оукс стал для нее настоящим спасением, она сама не раз говорила об этом. Поэтому теперь вся наша община скорбит о ее участи и надеется, что Тэмми сможет нас простить.

Дата прощания временно неизвестна: по воле дальних родственников мисс Рейнс, тело останется в морге. Мы сообщим дату прощания на странице некрологов».

11 октября 2019 года:

«Есть на этой неделе и хорошие новости! Две дочери мисс Тэмми Рейнс покинули больницу, их взяла на воспитание прекрасно известная всем нам семья Фергюсонов. Они заявили, что будут рады давать приют девочкам столько, сколько нужно. А если Джо и Эмми выразят такое желание, Фергюсоны готовы приютить их навсегда.

С девочками уже провел работу психолог. В ту страшную ночь они почти ничего не видели, услышав шум, они сразу же спрятались. По словам психолога, это упростит их возвращение к мирной жизни. Полиция и семья Фергюсонов настоятельно просят не касаться темы трагедии, потрясшей наш город, в присутствии девочек.

Поиски убийцы Тэмми Рейнс продолжаются».

18 октября 2019 года:

«Внимание, розыск!

15 октября дом Фергюсонов покинули и уже не вернулись две дочери мисс Тэмми Рейнс. По словам временных опекунов и полиции, уход девочек был исключительно добровольным. Вероятнее всего, их поведение вызвано судьбой матери. Полиция подчеркивает: никаких оснований подозревать, что сестры были похищены, нет.

Приметы пропавших: Джордан Рейнс – 16 лет, рост – 5 футов 4 дюйма, спортивное телосложение, оливковая кожа, каштановые волосы, зеленые глаза. Эмили Рейнс – 10 лет, рост – 4 фута 8 дюймов, худощавое телосложение, светлая кожа, блондинка, зеленые глаза. Одеты в джинсы и футболки, у Джордан с собой кожаная сумка, у Эмили – тканый рюкзак.

Если вы располагаете любыми сведениями о местонахождении девочек, немедленно свяжитесь с шерифом.

Фергюсоны предполагают, что Джо и Эмми покинули их дом из страха перед тем, что единственная родня, указанная матерью в завещании, может забрать их из Америки. Напоминаем, родственники Тэмми Рейнс проживают в России и, предположительно, не знакомы с Джо и Эмми.

Девочки объявлены в розыск на территории штата Индиана».

Глава 1

Я смотрю на своего отца и жду, когда у него проснется совесть. Сложно придумать более бездарное занятие. Если эта самая совесть благополучно дрыхла больше шестидесяти лет, с чего бы ей просыпаться сейчас?

Вообще, забавная штука – кровное родство. Оно обязательно должно означать какую-то связь – и определенные обязательства. Вроде как она подразумевает, что ты должен любить – и тебя должны любить. Вы в одной команде, на одной стороне, один за всех и все за одного, эгей! И если ты не можешь соответствовать условиям задачи, с тобой что-то не так, тебе стыдно за то, что ты не любишь…

Но как много на самом деле значат эти три капли общей крови? То, что иногда способен обнаружить лишь тест ДНК, потому что нет ни очевидного сходства, ни общего прошлого, ни хоть каких-то точек соприкосновения? Право наследования дается. Право надеяться на любовь – нет.

Думаю, если бы я сегодня встретилась со своим отцом впервые, я бы не почувствовала к нему ничего, кроме неприязни. Но это не про меня. Он все-таки был в моей жизни – участвовал более-менее активно, хотя на роль образцового папаши не тянет. В любом случае, этого оказалось достаточно, чтобы во мне проснулась та безусловная любовь, на которую способны только дети. Она не исчезла и теперь, хотя ее уже сдерживает опыт взрослой женщины, умеющей здраво оценивать поступки людей. Проще говоря, я люблю своего отца – но я его не оправдываю.

Первые пять лет моей жизни он мелькал рядом со мной довольно часто. Не каждый день, конечно, он работал организатором концертов и с удовольствием разъезжал по просторам нашей совсем не маленькой Родины. Зато возвращался он всегда веселый, довольный жизнью и с подарками, что являло собой приятный контраст рядом с моей матушкой, которая то и дело ныряла в аристократическую хандру. Почему папа так весел после своих поездок и почему это злит маму – я тогда еще не понимала.

Мой отец был не из тех, кто озадачивает себя сменой пеленок ребенку, поиском лекарства, когда режутся зубки, и украдкой напетыми колыбельными. Да и мама редко этим озадачивалась, без зазрений спихнув свои обязанности на сестру. Истинный азарт в папане проснулся, когда я стала более-менее похожей на человека, а значит, забавной. Он гулял со мной, играл со мной, показывал своим друзьям, но все это не помешало ему ускакать в закат, когда они с матушкой наконец развелись.

И вот что я вам скажу: пятилетний ребенок при разводе родителей не знает, что он ни в чем не виноват. Сколько бы ему ни говорили, он будет считать, что близкий человек перестал появляться рядом исключительно из-за него. Потому что ребенок что-то сделал не так: не убрал за собой игрушки, не заправил кровать, не доел кашу… И все – папы больше не будет. Папе не нужен такой чумазый ленивец, и ты можешь хоть всю ночь рыдать в подушку, это ничего не изменит. Матушка, перебрав винца, еще и подливала масла в огонь, когда заплетающимся языком вещала: папашка твой тебя не любит! Она думала, что обвиняет его, и не понимала, что всю вину я буду брать на себя.

В следующий раз папаня нарисовался лишь через три года. Не знаю, что ему куда стукнуло. Может, было бы лучше, если бы не приходил, потому что он не умел надолго задерживаться на одном месте, ему было скучно. Каждый раз я надеялась, что уж теперь-то я смогу его впечатлить – и каждый раз все заканчивалось одинаково. Мне потребовались годы, чтобы понять: от меня вообще ничего не зависит, а мои попытки впечатлить его он даже не замечает.

Не могу сказать, что это прям такой полезный опыт, от которого я бы никогда в жизни не отказалась. Но раз уж мне достались именно такие родители, я приняла это и научилась видеть отца таким, какой он есть. То есть, раздолбаем.

Вот только то, что я узнавала сейчас, выходило за пределы поведения типичного раздолбая. Это было… низко. Подло. Открывать подобное в человеке, которого ты любишь, вовсе не легче, чем в незнакомце. Да сложнее, что душой кривить! Я не могла поверить, что мой отец способен на такое. Я – это наполовину он, а я не способна. Или мне просто досталась хорошая половина?

Отца в этой ситуации не оправдывает ничего, но в глаза он мне не смотрит. Не думаю, что он сожалеет. Если бы действительно сожалел, полетел бы в США, роняя тапки, а не пытался бы перекинуть это на меня.

– Понимаешь, я был очень молод, – говорит он и нервно крутит в руках чашку с остывшим чаем. – Это было импульсивное решение, я не до конца понимал, что делаю…

Ерунда, а не оправдание. Вообще ничего не значит, потому что опровергнуть его – раз плюнуть. Начать хотя бы с того, что он был не так уж молод, когда я родилась, ему было за тридцать, а в ту пору – точно больше двадцати. Он должен был понимать, что делает! Ему просто не хотелось понимать, вот и все.

Нет, я всегда знала, что у отца была другая семья раньше. Моя маменька – тоже человек не особо зрелый и сдержанный. После развода она пользовалась любым случаем принизить отца в моих глазах, доказать, что это он в семье главный гад, а она – белая и пушистая. Поэтому она обрушивала на собственную дочь то, что мне в том возрасте слышать не следовало.

То, что папенька ныне называл ошибкой молодости, в прошлом было попыткой проскочить на халяву, улучшить жилищные условия, ничего для этого не делая. С годами он поднаторел в этом сомнительном искусстве, а тогда еще хватался за каждую возможность и делал глупые ошибки.

Он еще в старших классах школы начал переписываться с бывшей одноклассницей, семья которой эмигрировала в Канаду. Пока батя получал базовое советское образование, ее родители проходили через все круги ада, которые ждут чужаков в незнакомой стране. Но они оказались не из робкого десятка, сумели пробиться, наладить приличную жизнь. Маленький иностранный рай с домиком, купленным в ипотеку до конца жизни, двумя машинками, пусть и подержанными, собственным задним двором, на котором по выходным можно было делать барбекю. Красота же!

Про эту красоту юная Алиса, взявшая в Канаде имя Алексис, чтобы не привлекать внимание к непрестижному советскому происхождению, не только писала папане, она еще присылала целые пачки фотографий. А он тогда жил тесно, бедно, временами даже голодно. Понятно, почему он прельстился на собственную машину и барбекю!

Мне сложно сказать, зачем это нужно было Алексис. Я знаю ее только со слов отца, а это не самый надежный источник. Мне остается лишь предположить, что она была влюблена в него еще до того, как покинула страну. А может, канадские парни ей совсем уж не нравились. Да и папенька мой – весьма конкурентоспособный игрок на рынке отношений. Чтобы понять, что он – раздолбай, с ним нужно пообщаться, зато производить первое впечатление он умеет. Красивый, улыбчивый, обаятельный – мечта просто!

Когда он окончил школу, Алексис пригласила его к себе. Думаю, сначала ее родители отнеслись к этой затее скептически: они-то надеялись, что она укрепит позиции семьи, объединившись с местным, а она «выписала» себе советского мальчика, едва знающего английский!

Но папенька быстро развернул их мнение на сто восемьдесят градусов. Скоро он был уже «любимый Гришенька», которого всем хотелось оставить при себе. Ну что эти канадцы? Такие жадные, такие расчетливые – фи! То ли дело простой русский парень: и ромашек нарвет, и стишок под луной прочитает.

Однако вскоре после свадьбы выяснилось, что стишки и ромашки – это конек моего отца. Полезных в хозяйстве качеств у него не так уж много. Готовка, уборка – это все не мужские дела. Правда, оставалось непонятно, что же у него тогда мужское дело, ведь зарабатывать он тоже толком не умел. Сначала сетовал на незнание языка, и новоиспеченные родственники определили его в вечернюю школу. Потом ему пришлось изобразить хоть какую-то деятельность, ведь в семье возникали скучные, пусть и оправданные вопросы: а какого черта здоровый лоб сутками валяется на диване?

Тут надо понимать, что эмигрантская доля на обетованной земле Канады – это не всегда праздник. Это чаще не праздник. Никто (почему-то, вот удивительно!) не спешил предлагать папеньке должность президента нефтяной компании. Его готовы были принять продавцом, уборщиком, механиком, в крайнем случае – учителем русского языка. Он возмущался тем, что «чертовы канадцы» не в состоянии оценить его таланты, не делая скидку на то, что талантов как таковых у него и не было.

Вскоре он пришел к парадоксальному выводу: а дома-то, оказывается, лучше! Там можно зарабатывать деньги, ничего особо не делая. Пошутил с одним нужным человеком, выпил с другим – и вот тебя уже вписали в платежку. Великий комбинатор, хотя до Остапа Бендера не дотягивал. Так что он уже тоскливо посматривал в сторону востока.

Алексис пришла к собственному парадоксальному выводу: иногда без мужика лучше, чем с мужиком. КПД тот же, но хоть диван свободен. Судя по описанию моего папеньки, она была жуткой истеричкой. Со скидкой на его предвзятость, предположу, что она была достаточно нервной. Рубила с плеча, не задумываясь о последствиях. Примерно такой характер нужен, чтобы выставить мужа вон вскоре после рождения дочери.

Не знаю, как она вообще решилась на рождение ребенка. Там же с первых дней было ясно, что помощи от мужа ждать не приходится! Или она надеялась, что он изменится? Давняя женская мечта. Мол, это раньше он чудик незрелый был, а увидит своего ребеночка – и проснется в нем отцовский инстинкт, а вместе с ним и разум с совестью.

Но спячка полезных качеств папани продолжилась (и продолжается по сей день). Когда его выставили вон, он обрадовался сильнее, чем родственники. Вроде как ему дали карт-бланш! Теперь он мог ехать куда угодно и делать что угодно, не заботясь о последствиях. Алексис сама его выгнала, он теперь униженный и оскорбленный!

В тот день он последний раз увидел свою дочь – маленькую Танечку. Больше он никак ее судьбой не интересовался. Денег не давал – Алексис ведь живет в Канаде, там все богаче, да и вообще, из Союза деньги не отправляются! Он однажды написал туда, в заброшенное семейное гнездо. Но в ответ он получил сообщение, что Алексис вышла замуж и просит ее не беспокоить. Так что он и писать перестал.

Ха, а я думала, мне от папани мало досталось! Но меня он хотя бы иногда навещал, поддерживал деньгами, гулял со мной. Думаю, даже любил – надеюсь на это. Я была ближе, он стал старше. Обстоятельства сложились благоприятно, чтобы любить меня. Тане повезло не так сильно.

Хотя в детстве я этого не понимала. Маменька, в своих крестовых походах против бывшего мужа, могла бросить фразу вроде «Папа тебя не навещает, потому что у него другая дочка!» Вроде и взрослая тетка, а вела себя, как мелкий школьный хулиган. Она не понимала, каким ядом становились для меня мысли, принесенные ее словами. Я жутко ревновала отца к неизвестной мне старшей сестре. Да я почти ненавидела ее – примитивной и глупой детской ненавистью. Я считала, что из-за нее папочка бросил меня, а он бросил нас обеих.

Он позволил себе забыть про Таню, но вину за это переложил на других. У него был целый список: Алексис, ее новый муж, ее родители, даже моя мать, которая была против его общения с первой семьей. Он бы хотел, да не сложилось, и политика, и ветер встречный… Ну, вы поняли. Человек, который не хочет что-то делать, найдет тысячу оправданий.

Теперь я сидела перед ним в кафе, выслушивала все это и пыталась понять, как мне реагировать. Детская любовь подталкивает к прощению, но не к абсолютному же! Да и потом, ему не было нужно мое прощение. Ему нужна была услуга.

Где-то там, за океаном, выросшая Танечка умерла. Причем не в Канаде, а в США. И звалась она уже не Таня Муравьева, а Тэмми Рейнс. Когда, как и почему произошли эти перемены – папенька не знал. Отец года.

А вот Таня о нем помнила. Он бы вообще не узнал о ее смерти, если бы она не указала его имя в своем завещании. Так что ему как снег на голову свалилась дочь, которую нужно хоронить, и две внучки, которых нужно воспитывать.

Тут он и запаниковал, начал мельтешить и носиться, как курица с отрубленной головой. Он-то привык к тому, что он вечно молодой в свои шестьдесят плюс, а он оказывается – дед! Уж шестнадцать лет как дед. Но внучки ему нужны даже меньше, чем дочки (если такое возможно). У него жена младше меня, ну какой из него дед?

То есть, необходимость взять на воспитание двух маленьких девочек, у которых больше никого в мире нет, расстроила его сильнее, чем известие о смерти родной дочери. Отказаться он вроде как не мог, люди не поймут. Ему всегда было очень важно, что скажут люди. Но и брать детей на воспитание ему отчаянно не хотелось. Пройдет не меньше двух лет, прежде чем он сумеет выставить их вон!

Пока он метался по советчикам, просчитывая, что можно сделать, проблема решилась сама собой. Девочки пропали. Судя по тому, что ему сообщили, сбежали куда-то из временной приемной семьи. Отец для приличия обругал американцев, сделав вид, что он страшно расстроен. Но в глубине души, думаю, он испытал облегчение, хотя не признался бы в этом никому, даже себе.

Это не избавило его от всех неприятных обязанностей: с телом Тани нужно было что-то делать. И вот тут ему хватило наглости втянуть в эту историю меня.

– Понимаешь, Ио, детка, я не могу – я болею…

Он действительно болел, это видно. Обычно-то он розовощекий и бодренький, а тут побледнел, глаза красные, носом шмыгает постоянно… Вот только это не пневмония, о которой он заливал мне в самом начале. Это самая обычная осенняя простуда, максимум – грипп. И это уж точно не повод, чтобы бросить свою родную дочь в такой момент!

Но папенька видел мир иначе, всегда. Сейчас он напоминал мне школьника, который засовывает градусник в батарею, чтобы мама позволила ему не ходить в школу. Совсем уж отказаться от Тани он не мог – все то же «что люди скажут» мешало. Поэтому он создавал себе уважительную причину, чтобы не ехать за ней. А чтобы изобразить заботливого отца, разделил ответственность со мной, хотя не имел на это никакого права. Вроде как он не сразу сдался, он еще подергался, пытаясь найти способ вернуть дочурку на родную землю, которая для нее ничего не значила.

Думаю, он был готов к тому, что не втянет меня в это. С чего бы мне соглашаться? Таня всегда была для меня лишь именем. Слова «старшая сестра» в моем мире так и не обрели истинный смысл – это к вопросам о кровном родстве. Она же вообще могла не знать обо мне, последний раз папенька предпринимал жалкую попытку написать ей задолго до моего рождения. Она мне – никто, ее дочки – тоже, общая кровь вообще ничего не значит!

Или все-таки значит?

Сначала я отреагировала предсказуемо: обругала папеньку словами, которые были преуменьшением его истинной сути, и бросила трубку. Я готовилась забыть, я дала себе на это право, но забыть почему-то не могла. Мне казалось, что неизвестная мне старшая сестра зовет меня из могилы, словно прощения просит. И ее дочери… Каково им там сейчас? Судя по тем скудным данным, что сообщили папеньке, у них больше никого нет. Совсем одни – сразу после смерти матери! Да еще и сбежали… Что они чувствуют сейчас? Что будет, если никто так и не придет за ними?

Папенька так точно не придет. Я уже чувствовала: он готов был сослаться на врачей, якобы пророчащих ему пневмонию, и позволить закопать Таню там, где ее нашли. Что же до его внучек… Он мог их принять, если их найдут. Если не найдут… Такова судьба! Фаталистом быть очень удобно.

Так и получилось, что, нравится мне это или нет, все теперь зависело от меня.

– Я оплачу дорогу, – убеждал меня папенька, почувствовав слабину. – И твой перелет, и доставку… Тани. Я все оплачу!

Это он мог. Умение вертеться и приспосабливаться далеко его завело, сейчас он очень хорошо зарабатывал. Возможно, где-то здесь и кроется секрет того, что его жене двадцать девять лет, но мое какое дело?

– Оплатишь, – кивнула я. Я не собиралась позволять ему выйти сухим из воды. – Это если я поеду. А я еще не решила! Что тебе известно о ее убийстве?

– Почти ничего… Но там никому почти ничего не известно! Насколько я понял, это было ограбление. Ее дом стоит на окраине, поэтому кто-то вломился к ней посреди ночи. Это все, что я знаю…

Это все, что он хочет знать. Думаю, за столько дней после трагедии полиция уже выяснила немало деталей. Но папеньке и в голову не придет уточнить, что да как. Зачем? Он верит, что расследованием должны заниматься профессионалы!

Мне бы тоже стоило в это верить, воспринимать все на обывательском уровне и не задавать лишних вопросов. Но почему-то уже не получается. Нельзя сказать, что после единственного успешного расследования я стала считать себя настоящим детективом – я от этого крайне далека. И все же тот опыт стал чертовски полезным. Он научил меня думать по-другому, анализировать, ничего не принимать на веру.

А тут история получается очень уж рваная! В тихом провинциальном городке вдруг, внезапно, появился какой-то псих, ворвался в дом, убил хозяйку и растворился в ночи. А Таня что, не знала, что живет на окраине? Двери нормальные не поставила? Не понимала, как обеспечить собственную безопасность? Да ну, бред. Она одна воспитывала двух девочек, она должна была заботиться и о себе, и о них!

По девочкам тоже есть вопросы. В их дом ворвался абсолютный псих, и чувствовал он себя вполне комфортно: успел забрать все ценное, провел полноценный обыск, однако почему-то не нашел еще двух жертв. Папеньке сказали, что сестры прятались то ли в чулане, то ли в стенном шкафу. Но что это за место такое чудесное, если при тщательном обыске преступник их не нашел? Да еще их побег после всего, что случилось… Заставляет задуматься о том, была ли смерть их матери такой уж случайной, как нам пытаются показать.

Я понимала, что, скорее всего, никогда не получу ответов на эти вопросы. Но если я просто отмахнусь от них, они мне всю печень выклюют. Я должна была отправиться туда, в неизвестный мне городок, к неизвестной женщине, чтобы все осмотреть лично. Только так моя совесть будет относительно спокойна.

– Я поеду, – твердо заявила я. – Но ты будешь помогать мне во всем, и условия диктую я.

– Конечно, что угодно, – согласился папенька и тут же поспешно добавил: – Только вот с тобой я поехать никак не могу! Извини, родная, но ты же знаешь, что врачи говорят…

Ага, знаю. А еще я знаю, что у него есть молодая жена, крепкая здоровая деваха, которая вполне может отправиться за океан. Ей, в отличие от меня, даже отпуск брать не придется – она нигде не работает! Но папенька делает вид, будто ее это вообще не касается, хотя по документам она – бабушка пропавшим девочкам и мачеха погибшей Тане. Мачеха на пятнадцать лет младше падчерицы. Падчерица годится в матери мачехе. Многие люди могут назвать свою семью странной, но моя, по-моему, бьет все рекорды.

Я не стала напоминать отцу, что у него есть трудоспособная спутница жизни. Это ничего не изменит, он просто напряжет фантазию и придумает, почему она не может поехать. Поэтому я предпочла сосредоточиться на том, что касалось лично меня и этого путешествия.

– Свяжись с тем человеком, который сообщил тебе о смерти Тани, и сообщи ему, что я еду.

– Тэмми, – поправил отец. – Она звала себя Тэмми Рейнс. Тебя вряд ли поймут, если ты назовешь ее Таней. Кажется, никто там даже не догадывался, что она – русская, пока не стало известно о завещании.

Ну а с чего бы ей быть русской, если родной отец отнял у нее такую возможность? Она родилась в Канаде, потом каким-то образом попала в США. Но что-то же она о своем происхождении знала, раз не забыла имя отца…

– Я решаю, сколько я буду там находиться, – продолжила я. – Твоя задача – просто оплачивать мне отель.

– Нет, ну ты тоже там не увлекайся…

– Или поедешь сам! Да не бойся, не думаю, что в той дыре, где она жила, найдется «Хилтон».

– Мне денег не жалко, ты не подумай, я за тебя волнуюсь!

– С каких пор? – поразилась я.

– Мне очень неловко втягивать тебя в эту историю, правда! Я не хочу, чтобы ты погружалась в нее слишком глубоко…

– Кто-то же должен. Все, мне пора, остальное по телефону сообщу.

Мне и правда нужно было спешить, из-за папеньки дело затянулось. После смерти Тэмми прошло уже две недели, не хватало еще, чтобы американцы махнули рукой на завещание и похоронили ее на собственном кладбище! Тогда ее домой не вернуть.

Да и потом, чем больше времени проходит после преступления, тем сложнее отыскать улики, тем меньше шансы, что преступника когда-нибудь поймают… Но об этом мне, конечно же, задумываться не стоит.