Текст книги "Бог с синими глазами"

ГЛАВА 11

Очень хорошо, что мюзикл был не слишком долгим, потому что для меня лично каждая минута казалась вечностью. Очень удачно эти самые минуты заворачивались в тогу вечности, цепляли на голову лавровые венки и, окружив меня кольцом высокомерной бесконечности, вдруг начинали выделывать штуки, более подходившие стае обезьян.

Вернее, это моя неугомонная подруга выделывала все эти штуки, а мне, вместо того чтобы наслаждаться спектаклем, приходилось контролировать Таньского. Нет, не подумайте, что она с дикими воплями раскачивалась на ветвях либо с уханьем колотила себя в грудь. Но выскочить на сцену периодически порывалась. С совершенно безумным видом фанатки «Битлз».

Пока мне удавалось удержать Таньского на месте методом кнута и пряника. Пряник – взывая к ее разуму (трудновато, прямо скажу, поскольку на окошке разума все еще висела табличка «Закрыто на переучет» и, сколько я ни стучалась, – ответа не было). Кнут – грубое насилие, сопровождаемое шипением: «Сидеть!» А если учесть, что между мальчиком и девочкой опять пошел обмен энергетикой, что эти паршивцы снова были на одной волне, подпитывая друг дружку, то можете себе представить всю тяжесть стоявшей передо мной задачи?

Я не знаю, как работал этот аниматор раньше, но то, что он выделывал на сцене сегодня! Мужской вариант «Таньский на танцплощадке». Проследить за направлением его взгляда было невозможно, очки были непроницаемы. Но я ни секунды не сомневалась, что аниматор сегодня работает для моей подруги. А еще было забавно наблюдать за поведением женской половины зрителей. Нет, утробного ржания и рытья копытами не было, а вот нетерпеливое повизгивание, как перед началом рождественской распродажи, – это да, это имело место быть.

И немудрено – незнакомец Таньского оказался обалденным мужиком. Я не знаю, почему он носит черные очки, может, прячет какой-то дефект, но вряд ли что-нибудь могло очень уж испортить этот великолепный экземпляр. Таньский пропала, погибла, растворилась в нем. И, если честно, это меня слегка пугало. Нам оставалось отдыхать всего две недели, а что потом? Что я буду делать с Таньским? Не девчонка ведь 17-летняя, у которой все впереди. Да и не пресыщенная кошка, меняющая объекты сексуальных утех чаще, чем сумочки. Такая же дурища-однолюбка, как и я.

Ох, ладно, чего уж теперь. Как говаривал великий мудрец Леонид Ильич Брежнев в своем дацзыбао «Поднятая целина»: «Будет хлеб – будет и песня!» Какая тут связь? А никакой.

Мюзикл наконец закончился. Все участники вышли на сцену. Наш мачо взял микрофон и начал по очереди представлять всю команду. Похоже, он был тут главным. Мы с нетерпением ждали, когда же назовут его имя. Обычно это делает в заключение кто-либо из команды, после того как шеф назовет всех.

Но этого не произошло. Познакомив публику с командой аниматоров, наш незнакомец сверкнул улыбкой (рядом икнула Таньский), раскланялся и скрылся за сценой. Публика начала бисировать, вызывая главного героя сегодняшнего вечера, но он больше не появился. Исчез. К немалому разочарованию любительниц распродаж.

Все стали понемногу расходиться. Не в том смысле, что «раззудись плечо, размахнись рука», а расползаться кто куда. Кто – на прогулку, кто спать, а кто и в бар возле танцплощадки. До начала дискотеки оставалось полчаса.

А рядом со мной застыл памятник «Вселенская скорбь». Я толкнула его локтем. Никакой реакции – взгляд по-прежнему в пупок. Я поднялась, словно собираясь уйти. Полный ноль. Цветы возложить у подножия, что ли? А еще лучше – почетный караул из бравых парнишек поставить.

Нет, боюсь, и бравые парнишки не помогут. Я снова присела рядом с Таньским:

– Ну что, какие у нас планы на вечер?

– Не знаю, – вяло обронил памятник. Ага, реагирует на речь – уже хорошо. Пойдем дальше.

– И по поводу чего такой депрессняк, а? Радоваться надо – мы его нашли, и он оказался просто супер. Так давай, дерзай!

– Ага, – уныло шмыгнул носом памятник, – дерзай… Ты видела, как на него все бабцы стойку сделали? Видела? А там ведь такие красотки есть – не мне чета.

– Согласна, не тебе. Тебе чета – твой аниматор. Вы с ним очень даже сочетаетесь, поверь.

– Да ладно, – махнула рукой подруга, поднимаясь, – не успокаивай меня. Пошли лучше в номер.

– Вот еще новости! А дискотека?

– Не хочется что-то. Нет настроения, – отвернувшись, глухо проговорила Таньский.

– Ну-ка, ну-ка. – Я взяла ее за щеки и повернула к себе. Так и есть – слезы. Приплыли. И что мне делать? С одной стороны – может, оно и к лучшему, если Таньский поплачет сейчас, пока не очень больно, пока не приходится рвать по живому, а так, лишь тоска по несбывшемуся. Но с другой стороны – пусть дикая боль при расставании, но в ее жизни будут эти две недели счастья, эта сказка, ради которой стоит жить. Не так уж много в нашей жизни подобных моментов, чтобы от них стоило добровольно отказываться! Решено, и будь что будет. – Таньский, посмотри на меня, – все еще держа в ладонях ее лицо, попросила я. Она подняла на меня залитые слезами глаза и попыталась улыбнуться, но губы отказались выполнять неправильный приказ хозяйки и жалобно задрожали. Я вытерла слезы с ее щек и тихо сказала: – А теперь слушай меня. Я тебе врала когда-нибудь, если дело касалось серьезных вещей?

– Нет.

– Так вот. Я совершенно определенно утверждаю, что твой аниматор запал на тебя так же, как ты на него. Сегодня он танцевал для тебя, пел для тебя, дышал для тебя.

– Правда? – Безоглядная вера в ее глазах чуть не заставила меня разреветься. Но нет, никогда, я же очень хладнокровная и уравновешенная особа. Ну, если только хлюпнуть один разочек… Нет, не буду.

– Абсолютная. Неужели ты не чувствовала?

– Ну да, было, но ведь и другие дамы…

– Стали сырьем для пилорамы, – рассердилась я. – Какое тебе дело до других? Да, твой аниматор увлек многих, но ему нужна только ты, это видно сразу, особенно со стороны.

– Но…

– И никаких «но»! – встряхнула я за плечи свою подругу. – Ты мне лучше скажи – это твой мужчина, да?

– Да, – упрямо сжала губы Таньский.

– Тогда не рефлексируй, а действуй. Может, все эти пять лет ты ждала именно его.

– Думаешь?

– Ну, думать-то я всегда думаю. Или почти всегда. А сейчас я уверена только в одном, – важно сообщила я, потянув свою подругу за собой.

– В чем?

– В том, что мне надо выпить чего-нибудь вкусненького, чтобы восстановить вымотанные тобой душевные силы.

– Алкашка и трепло, – радостно поблагодарила меня теплыми словами полностью пришедшая в себя Таньский.

– Скажи мне, кто твой друг! – немедленно парировала я, и мы направились в сторону гостеприимно подмигивающего нам разноцветными огоньками бара.

Дискотека еще не началась, и свободных столиков было пока много. Мы выбрали место у самого края, практически возле пульта диджея. Обычно туда народ садился в последнюю очередь, когда все остальные столики были заняты. Уж очень громко здесь приходилось общаться друг с другом, чтобы перекричать грохот из расположенных рядом колонок.

Поэтому на нас, удобно устроившихся за этим столиком со своими коктейлями, посматривали с удивлением. Но постепенно публика подтягивалась, все места заполнились, и на нас перестали обращать внимание. Нет, вру. Клан Таньского, подтянувшийся к началу дискотеки, опять облепил наш столик паутиной желания. А если учесть, что Таньский от волнения (или от двух коктейлей?) просто фосфоресцировала, то паутина становилась все плотнее.

Наконец появился Али. Заметив в непосредственной близости от рабочего места вчерашнюю психопатку, он вздрогнул. Я приветливо помахала ему рукой. Той самой, с ногтями. Али вспотел. Или это его гель для волос все-таки потек? В общем, блинчик, по недоразумению носивший гордое имя лица Али, залоснился. Дрожащими руками он начал перебирать диски. Ишь, впечатлительный какой! Ладно, отвернусь, иначе дискотека совсем не начнется.

Я повернулась к Таньскому, которая сидела бледная, с лихорадочно блестевшими глазами, казавшимися сейчас просто огромными:

– В очередной раз убеждаюсь…

Но договорить не получилось, жалкие щепочки моих слов были буквально сметены мощным потоком, водопадом звука, обрушившегося из колонок. Диджей все-таки заработал.

Пришлось объясняться знаками. С Таньским, разумеется, не с диджеем. Для Али хватило бы одного, международного, чтобы не ухмылялся так злорадно, поглядывая на наш столик, на котором пустые бокалы начали танцевать раньше нас. Но, как женщина во всех отношениях воспитанная и интеллигентная, я проигнорировала этого жирного байбака. Пока, во всяком случае. Потому что занята была, Таньского танцевать тянула.

Но моя подруга лишь упрямо качала головой, словно собачка на передней панели автомобиля, и, не отрываясь, смотрела в сторону диджейского пульта. Вернее, в тот самый закуток, где вчера скрывался ее аниматор.

Тут уж Али занервничал всерьез. Мало ему одной ненормальной, тыкавшей в пузо ногтем, так теперь еще и другая, с ведьмачьими глазами, таращится куда-то ему за спину! О Аллах, за что ему такие испытания! Вот и помогай после этого сотрудникам! Пусть бы он другом ему, Али, был, так ведь нет. Но и отказать ему не смог, а почему – Али и сам не знал.

Одной идти танцевать мне не хотелось, да и Таньского оставлять в таком состоянии нельзя. Я на секунду отвернулась, чтобы посмотреть, нет ли поблизости официанта, очень уж лениво было самой тащиться к барной стойке.

А когда повернулась обратно, за нашим столиком сидел он. Аниматор. И откуда вынырнул?

Они с Таньским смотрели друг на друга не отрываясь. И я впервые в жизни наблюдала со стороны, как соединяются, сливаются в единое целое нашедшие друг друга половинки.

Потом аниматор встал, взял Таньского за руку, и они ушли.

А я сидела и радостно улыбалась. И по щекам текли слезы. Ну невозмутимая, ну уравновешенная, и что?

ГЛАВА 12

Был вечер пятницы, 22 июля. До нашего отъезда оставалось два дня. Уже в понедельник мы будем дома, в Москве. Я ждала этого момента с нетерпением, потому что Лешка, соскучившись за эти дни не меньше (очень надеюсь, что гораздо больше) меня, исхитрился выкроить в своем плотном гастрольном графике перерыв на три дня. На целых три дня! Вся его команда проведет это время в Юрмале, загорая, купаясь и готовясь к продолжению марафона. Пасти их останется Виктор, администратор, а Лешка вылетает в Москву в ночь на понедельник. Мне с трудом удалось убедить его не мчаться в аэропорт встречать меня. Во-первых, могут узнать, несмотря на всю маскировку. А во-вторых, меня на стоянке ждет изрядно, надеюсь, поразвлекшаяся Кыся.

В общем, встречать меня Лешка будет дома, и, судя по его тонким и не очень намекам, пощады мне ждать не приходится. Все три дня.

Так что настроение у меня было самое радужное. А вот у Таньского…

Первую неделю после того вечера я жила в одной комнате с самым счастливым человеком на свете. Нет, на Свете, насколько я знаю, Миша. Тогда с самым счастливым человеком в мире. Правда, жила в одной комнате – это громко сказано, поскольку все ночи Таньский проводила с ним, с аниматором. В номер она заявлялась после завтрака с совершенно очумевшим лицом. Возможно, в стиле дамских романов мне следовало бы написать, что оно, лицо, было озарено неземным блаженством. Но это была бы полная чушь, поскольку блаженство, заговорщически подмигивавшее мне из глаз Таньского, было очень даже земным.

Когда моя подруга ввалилась в таком виде в наш номер в первое утро, я, естественно, тут же возжелала задушевной беседы, но Таньский, улыбнувшись, смогла выдавить из себя лишь одно слово: «Потом…» И, уютно свернувшись калачиком на своей кровати, заснула. Понимаю.

Я сходила на пляж, потом пообедала, потом прогулялась по территории с фотоаппаратом (каюсь, хотела найти аниматора и сфотографировать его для очередного репортажа Светке, но не получилось), потом позвонил Лешка, которому я вкратце, всего минут за 40, рассказала про любовную горячку Таньского. Лешка, с симпатией относившийся к моей лучшей подруге, порадовался за нее, а когда я начала ныть по поводу грядущих душевных терзаний подруги, грустным тоном сообщил мне, что на ниве ясновидения и экстрасенсорики мне пастись не стоит, иначе несварение желудка грозит не только мне, но и моим возможным клиентам. Свин!

Когда я где-то часам к трем вернулась в номер, чтобы слегка отдохнуть в кондиционированной прохладе, Таньский еще спала, причем в той же позе, что уснула.

Глазоньки моей подружки открылись лишь спустя час, когда я уже собралась идти на вечерний эротический поединок с солнцем. Вы только не подумайте, что я, следуя последним веяниям, нокаутирую светило своим обнаженным бюстом! Солнышко, бедняга, и так от созерцания этих сморщенных кирзовых сапог (а во что еще, по-вашему, может превратиться обугленная грудь?) все чаще стало прятаться за тучи. Глаза бы мои не видели – вот что это значит. Поэтому я подставляю лучам литературные части моего тела.

Так, ушла от темы. Привычка путать следы сказывается. В общем, где-то часа в четыре Таньский завозилась на кровати и, мурлыкнув, томно потянулась. Заметив, что я расхаживаю по комнате в купальнике, она поинтересовалась:

– Что, уже на пляж? А на завтраке была?

– Шо характерно, – с одесскими интонациями сообщила я, – таки уже и на обеде была.

– Не свисти, – сыто улыбнулась Таньский, – сейчас еще утро. Я и спала-то минут 15.

– Нет, вы слышали? – всплеснула руками я. – У моих тапочек сейчас начнется истерика от этой женщины! Она спала 15 минут! А 6 часов не хотите, кошка вы развратная!

– Серьезно? – попыталась удивиться моя подруга, но счастье, резвившееся на ее лице, перескакивая с одной ямочки на щеке на другую, не желало покидать так понравившуюся ему площадку, поэтому удивление, потоптавшись у входа, пожало плечами и удалилось.

– Ну что, – присела я на край кровати Таньского, – не жалеешь, что вчера меня послушалась?

– Ой, Анютик, – уткнулась носом мне в плечо подружка, – я и не знала, что такое бывает. Вернее, знала, то есть слышала, то есть читала… – совсем запуталась она.

– Но никогда не думала, что это может случиться с тобой, – улыбнулась я. – Знаю. Плавала.

– С Лешкой? – подняла на меня сияющие глаза Таньский.

– С кем же еще! – толкнула ее плечом я. – Если бы ты только знала, как я рада за тебя! Ну что, стоило ждать так долго?

– Спрашиваешь!

– А кстати, как все же зовут твоего аниматора? – женское любопытство, до поры до времени запертое мной в кладовке, просверлило-таки дырочку в дверях и просочилось на волю. – Откуда он? Почему прячется за черными очками? И вообще – почему прячется?

– Ты только не издевайся надо мной, ладно? – жалобно посмотрела на меня Таньский.

– Я что, инквизиторша, что ли? – слегка обалдела от такой просьбы я. – С какого такого перепугу я должна над тобой издеваться? И как, позволь спросить, это должно выглядеть? Иголки под ногти или утюжок?

– Ну что ты завелась сразу? Я имела в виду твой длинный язык, – перешла в наступление подруга. Это уже лучше, а то я испугалась было, что от перенакала страстей ее окончательно замкнуло, и Таньский превратилась в слезливую любительницу книжек из серии «Алая роза» или там «Вулкан любви» какой-нибудь. А что делать с такими Барби, я не знаю. Но влюбленная Таньский осталась, слава богу, Таньским и сейчас ехидно сообщала мне: – Ваш раздвоенный язык, мадам, будет похлеще плети маркиза де Сада!

– А ты откуда знаешь? Пробовала, да? Сегодня?

– В лоб дам, – пригрозила Таньский. – Нет, поступлю еще жестче – ничего не скажу! Вот.

– Запрещенный прием! – возмутилась я. – Неспортивное поведение!

– Так и нечего гадости говорить про…

– Про кого?

– Про него, – отвела глаза подруга, потом, смущенно улыбнувшись, сказала: – Знаешь, тут получилось, как в анекдоте: «Проведенная вместе ночь еще не повод для знакомства».

– Опаньки! – рассмеялась я. – Что, серьезно? Даже имени не знаешь? – Таньский покачала головой. – Так вы что, вообще друг другу слова не сказали?

– Сказали, – вздохнула подруга, – и не одно. Но не расспрашивали друг друга, понимаешь? Не важно это было для нас, пусть и звучит пошло.

– Не говори глупостей. Ничего пошлого тут нет. Успеете еще. Ну, на пляж идешь?

– Обязательно.

И мы загорали и купались. А вечером всех поклонников Таньского ждало величайшее разочарование – на дискотеку она не пришла. Сразу после вечернего шоу она ушла со своим аниматором. И так продолжалось все это время. Общались мы с ней только во второй половине дня, но от моих вопросов про личность ее мужчины Таньский ловко уходила. Я не думаю, что она до сих пор ничего не знала о нем, но рассказывать не хотела. И я перестала спрашивать, прекрасно понимая, что существует какая-то причина для такого поведения. В том числе и для черных очков, прячущих не бельмо, не уродство, не шрамы, а невозможно красивые ярко-синие глаза, которые мне, да и остальным зрителям удалось увидеть во время одного из вечерних шоу. Аниматор вел конкурс «Мисс Отеля», в котором участвовали пять экспансивных дамочек разных национальностей. Победила разбитная хохлушка, очень сдобная и пышная пампушечка без комплексов. И вот, когда аниматор, ради победительницы перешедший на русский язык (который, как оказалось, он знал очень даже неплохо), объявил:

– А теперь главный приз нашего конкурса! Это… – повернулся он к помощнику, вынесшему бутылку шампанского, но тут хохлушка подскочила к аниматору и с криком:

– Ты – мой главный приз! – сорвала с него очки и, восхищенно завизжав, влепила бедняге поцелуй.

Ее оттащили, конечно. Правда, для этого понадобилось пять аниматоров и двое мужчин из зрителей. А женщины были солидарны с хохлушкой, потому что без очков мужчина Таньского оказался просто сумасшедше красивым. Черные брови вразлет, густющие ресницы и синие-синие глаза. И я успела сфотографировать все это счастье! Обычно я не беру с собой на эти шоу фотоаппарат, но именно сегодня чутье настоящего папарацци заставило меня притащить этот мешающий кусок пластика. Как знала! Правда, меня слегка смутила реакция Таньского, которая, увидев, что я фотографирую ее мужчину, возмущенно протянула руку к моей камере:

– Отдай!

– Ты что, обалдела? С какой это радости?

– Не надо его снимать!

– Почему? Наоборот, потом, дома, хоть будет тебе на что посмотреть, вспомнить.

– Мне не нужна фотография, чтобы помнить, – мрачно проговорила Таньский и на этот раз жалобно попросила: – Ну пожалуйста, ну отдай, я не хочу, чтобы были его фото.

– Да почему? – начала злиться я. – Можешь мне внятно объяснить?

– Нет, не могу. Сейчас не могу, – отвернулась Таньский. – Ты не сердись, я тебе дома все объясню. Только обещай, что уберешь эти кадры из фотоаппарата.

– Ладно, – пожала плечами я. – Но дома, милочка, тебе очень многое придется мне рассказать.

– Куда я денусь, – обреченно вздохнула та.

А пока мы препирались, на сцене навели порядок. Аниматор, снова нацепивший свои очки, с опаской вручил окруженной его коллегами (так, на всякий случай) хохлушке шампанское, шоу закончилось, и все разошлись.

Я, разумеется, как и обещала, удалила кадры с аниматором из камеры. Но перед этим отправила все же парочку Светке, уж очень ей хотелось видеть героя моих репортажей. Про странное поведение Таньского сообщать не стала, зачем? Светка в ответном письме порадовалась за нее, повосхищалась ее мужчиной, но и все. И проехали. По-вашему, заместителю директора металлургического комбината больше заняться нечем, как только чужих мужчин всем показывать?

И вот пятница, 22 июля, два дня до отъезда. Только что закончилось вечернее шоу, Таньский исчезла со своим аниматором.

Ох, Таньский, Таньский… Если я ждала отъезда с нетерпением, то моя подруга становилась с каждым днем все более и более оживленной. Неестественно оживленной. Она словно старалась доказать мне, а в первую очередь, думаю, себе, что ничего страшного не предстоит, что все нормально. Всего какой-то год – и она опять вернется сюда, и они снова будут вместе. Теперь целых 24 дня. А может, и больше, на сколько удастся собрать денег. Так что все будет хорошо, правда-правда!

Пару часов назад, за ужином, я как раз и присутствовала при этом сеансе самовнушения. Таньский бодро тараторила, смеялась, но вот глаза… Ох, эти наши предательские глаза!

Я решила сегодня на дискотеку не идти, хотя иногда ходила туда и без Таньского. Но сейчас не было настроения, как-то тяжело было на душе. Из-за подружки моей, что ли, так давит сердце? Не знаю, но лучше всего в таком состоянии поговорить с Лешкой. Не так уж и поздно, у него не так давно концерт закончился. Фу ты, опять забыла про разницу во времени, в России уже глубокая ночь, там уже суббота началась.

Ну и ладно, пойду спать. Пока я пришла в номер, пока плескалась в душе, суббота наступила и здесь. Ура, послезавтра я дома!

Я уже почти заснула, когда мой мобильник вдруг запрыгал на тумбочке. Звук я на ночь отключаю. Звонил Лешка. Господи, что там у него случилось? Я схватила телефон:

– Лешка, с тобой все в порядке?

– Зайцерыб, прости, что так поздно, – услышала я виноватый голос мужа, – но я места себе не нахожу.

– Что произошло? – испугалась я еще больше.

– У меня-то все нормально, а вот у тебя как дела? Все хорошо?

– Просто замечательно, – улыбнулась я. Опять Лешке что-то привиделось, он все еще не пришел в себя после наших приключений. – Что, тебе приснилось что-нибудь плохое, да?

– Если честно, – вздохнул Лешка, – приснилось.

– Что именно?

– Так, ерунда всякая…

И тут с жутким грохотом упало небо.