Текст книги "Время нечисти. Мистические истории"

Существо, подвывая, скребёт обшивку двери.

– Мама, впусти…

Татьяна зажмуривается. Горячие слёзы бегут по лицу.

– Уходи, уходи… – горячо шепчет она. – Я не твоя мама, не твоя…

Шорохи стихают только с первыми лучами солнца.

Через пару часов семья Ерёминых уже ждала первый автобус до вокзала.

***

Короткое питерское лето подходило к концу. Всё чаще вечерами дул прохладный ветер и ясные дни сменялись дождливыми. Татьяна с Егоркой погрузились в обычные дела. Всё было хорошо. Почти… Свет в коридоре перестали выключать на ночь, а Татьяна пила таблетки, помогающие погрузиться в тяжёлый сон без сновидений.

Иногда даже в этом тяжёлом сне она слышала, будто кто-то царапается к ней сквозь дрёму. Она пыталась открыть глаза, но не могла. Мешали таблетки. Нет, это были не мыши. Какие мыши на двенадцатом этаже?

Егорка не признавался, что тоже слышит странные звуки, но спал, видимо, плохо. По утрам он бродил по квартире разбитый, несобранный, приходилось помогать, как маленькому. Ничего, зима придёт, странное лето забудется, утешала себя Татьяна. Она решила, что нужно попробовать разные кружки, чтобы у сына было занятие. Глядишь, аппетит появится, станет не таким бледным и чахлым. А то будто одна Егоркина тень осталась.

Шшшшшкрап…

Однажды, на излёте лета, таблетки не срабатывают. Татьяна просыпается посреди ночи и слышит странные шорохи в спальне сына. Она идёт в спальню, но находит лишь смятую постель. Сына нет ни на кухне, ни в ванной. Наконец она добирается до входной двери и толкает её, так, на всякий случай. Она же всегда запирает замки на ночь.

Но сейчас дверь мягко подаётся вперёд, в чёрный коридор, в котором тонет слабый свет из квартиры. Надо поменять лампочку… Татьяна бездумно смотрит в потолок, потом упирается взглядом в пол.

И только тогда замечает, что входная дверь исполосована снизу тонкими царапинами.

***

Юзер Любовь Коновалова 31 августа:

«Только что приехали из Новозаречной, и я сразу спешу поблагодарить любезную хозяйку Носову Ирочку за прекрасный отдых! Солнце, воздух, фрукты, ягоды – всего в избытке! Милая Ирочка! Это же насколько надо иметь большое сердце и насколько же сильно любить людей, чтобы бесплатно пускать пожить в этот райский уголок.

Низко кланяемся до земли,

семья Коноваловых»

Юзер mokosha 2 сентября:

«Любовь Коновалова, что за вранье? Мы многодетная семья, у нас пятеро детей! С разных аккаунтов писали письма, и я, и мой муж, но нет – нам никто не ответил даже. Ну и что, что я не мать-одиночка! Вас выбрали, а нас нет? Или это отдых за бабки, хотя в объявлении говорится, что бесплатно, или это всё полная туфта и лохотрон!»

*

В славянской мифологии игошами называли детей кикиморы. Представляли их в виде безруких безногих младенцев: калечность подчёркивала отличие нечисти от человека.

Также к игошам порой относили мертворождённых детей или тех младенцев, кто умер некрещёным. Считалось, что они могут вредить домочадцам, плакать и кричать под окнами, их старались задобрить, как домовых.

Михей
Елена Клир

Он приподнялся на локте и свободной рукой снова потянулся в малинник. Айкнул, оцарапавшись.

– Миха, брось, хватит уже.

Люция дёрнула его за рубаху и притихла, глядя на крутой излом горла и резко проступивший рельеф мышц.

– Ещё одну спелую нашёл. – Довольный, он положил добытую ягоду ей в губы.

– Твоя, – она потянула её обратно. – Ну, что мотаешь головой? Не ври, что сыт. Твой желудок извылся на весь лес. Ты же ел в последний раз вчера утром. Ладно. Тогда пополам?

– Это нервы воют, – засмеялся он, но от ароматного поцелуя отказаться не мог.

– Всё, всё. Надо бежать, – прошептала она, сдерживая сбившееся дыхание.

– Рано ещё. Поспи чуток, успеешь.

Но сон не шёл. Из его уютных объятий и так невозможно вырваться, а тут ещё и перед расставанием.

– А тебе обязательно в море? – прошептала она, уткнувшись ему в шею. – Страшно… как там глубоко.

Он чуть отстранился, глаза его горели.

– Что ты! Море удивительное. Оно же нас кормит! Ты обязательно полюбишь его. Будешь жить в большом доме на берегу, и оно будет рассказывать тебе сказки, баюкать на ночь.

Люция прислушалась. Слишком далеко от побережья. Здесь прибоя не слышно. Зато стихшие на ночь птицы уже перекликались. И правда, часа четыре утра. Время есть.

– Чудно смотреть на сосны вот так, снизу вверх, – задумчиво сказала она, глядя в белеющее небо. – Стоят, как стражи. Стеной. Будто охраняют нас.

– Такие же бесстыдницы, как ты.

– Это ещё почему?

– Юбки у них есть, а исподнего не носят! – Он зарычал и прихватил её за лодыжку холодной от росы рукой.

Люция взвизгнула и отомстила щекоткой.

Их веселье прервал тяжёлый хруст валежника и утробное урчание совсем рядом.

– Потапыч завтракать пожаловал, – прошептал Михей и мягко подтолкнул Люцию вверх. – Не спится старику. Эх!

Они выбрались из-под пятнистой плащ-палатки и с тихим смехом, пригибаясь, как под обстрелом, перебрались через поляну.

– Ладно, – она нахмурилась, но тут же взяла себя в руки. – Всё равно домой пора. Ты же ненадолго?

– Дней пять. Мужики хотят мимо надзора камбалы и семги прихватить. Глядишь, приработок будет и на свадьбу хватит.

– Если ты хочешь мать уговорить, одного приработка тебе точно не достанет.

– Не волнуйся. Как-нибудь договоримся.

– Так до Купалы вернёшься?

– Ещё бы. Твой венок никому уступать не собираюсь.

– Я ждать тебя буду, – зачем-то сказала она и уткнулась лбом Михею в грудь.

– Очень надеюсь на это, – он аккуратно взял её голову в ладони и поцеловал. – Беги, а то и впрямь достанется.

Люция выскочила на тропинку, но тут же оглянулась. Михей махнул рукой на прощание. Она вернулась за ещё одним поцелуем и помчалась домой, сбивая росу с сосновых лап. Воздух, тяжёлый и влажный, набух ароматом хвои. Утро набирало силу и обещало солнечный день.

На ум пришла какая-то мелодия, и Люция стала было её мурлыкать, но тут же осеклась, заметив на повороте женскую фигуру в белом. Ещё секунду спустя она узнала её. Кова-влак, что живёт на хуторе глубоко в бору и чурается людей. Поговаривали, будто ведьма она. Может порчу одним взглядом навести, знается со злыми духами да ловит беспечные души, что не успели уйти. Она просто стояла там, по бёдра утонув в зелени, и приклеилась хватким взглядом к Люции.

Зябкий холодок прокатился вдоль позвоночника. Она наскоро пригладила растрёпанные волосы и рубаху. Прошла мимо, сжав кулаки и стараясь не смотреть отшельнице в глаза: мало ли чего можно подцепить от такого человека. Когда впереди замаячило поле, она снова ускорилась и до околицы домчалась ветром. Но там поняла, что магиня всё же сглазила её. На меже у трактора стоял Марий и крутил на развалюхе гайки.

– Привет, гулёна! – окликнул он её, хитро прищурился и свистнул.

Досадуя, что утро совсем не такое раннее, как она думала, Люция тут же сменила траекторию и помчалась огородами. Но и тут ей не повезло. Мать уже чесала косу на заднем дворе.

– Явилась. – Она перекинула тяжёлые волосы, едва тронутые сединой, за спину. – И где, позволь спросить, тебя всю ночь носит?

– На ключ ходила, – Люция чувствовала, как неумолимо пламенеют щёки.

– А, ну да, – снисходительно усмехнулась родительница. – За святой водой. Только вёдра забыла, да? Учти, – она ткнула гребнем, как пальцем, дочери в грудь, – принесёшь в подоле – из дома выгоню. Поняла?

Люция кивнула, уткнув взгляд в землю.

– Ты что ж думаешь? – не унималась мать. – Люди слепые, что ли? Да на деревне даже куры о тебе судачат! И за что мне наказание такое?! – риторически спросила она небеса. – Я ж и холила, я ж и ростила. И вырастила на свою голову. Э-э-эх! Позорище! – сплюнула она себе под ноги и ушла в дом.

Люция подхватила ведро и пошла задать скотине воды, чтобы не попадаться на глаза ещё и отцу.

Разлука тянулась, как молодая смола, липла к пальцам и провисала паутиной, окутывала, пеленала. На шестой день Люция, едва дыша, до ночи прождала за околицей. Но Михей не пришёл. Зато заглядывали Марий со Светланой. Но у неё не было настроения на гулянку.

Пару дней спустя, в занимающихся сумерках, за калинником её заметила Варфоломеевна.

– Зря сидишь, – вполголоса прошамкала она прямо с дороги. – Не придёт он больше.

Люция наскоро смахнула слёзы и вышла к ней – в руках недоплетённый венок из молодых колосков.

– С чего бы я кого ждала? – Она поджала губы и повела плечом.

– Ну-ну, – Варфоломеевна вздохнула и вперевалочку пошла к дому.

«Не придёт! – стучалось в висках. – Больше не придёт!» И смысл сказанного неумолимо наползал, как лиловая туча из-за леса. Она рванулась в этот мрак и опомнилась только у дома Михея. В окне над широким крыльцом мирно теплился свет. Только теперь она почувствовала, как саднят сбитые ноги, и услышала, как близко вздыхает море. Постучала.

– Святой Пётр помогай! – услышала рыбацкое приветствие и вошла.

Прямо у двери за неказистым столом над стопкой склонился человек. Он поднял на неё мутный взгляд и жестом предложил сесть рядом. Поставил перед ней стакан и налил.

– Мне бы к Михею, – выдавила она, глотая подступивший к горлу ком.

Бородатый мужик всхлипнул и опрокинул в себя водку.

– Утоп сына, – сосредоточенно сказал он. – Сиганул, дурак, спасать дельфина из сети и… – он махнул рукой, – задавило его. Даже тела не нашли.

Он утёр глаза и плеснул ещё.

Люция вышла и затворила за собой дверь, будто боялась разбудить спящего.

Услышанное показалось ей чудовищной ложью. Она до сих пор чувствовала его губы на своих, помнила дрожащие от нежности пальцы, слышала дыхание. Разве может такой живой человек вдруг перестать быть? Слёзы градом лились из глаз, застилая мир. Ноги давно потеряли тропку к дому, и Люция переставляла их только затем, чтобы уйти подальше от того места, где Михея считают мёртвым.

Ветви рвали платье и царапали лицо. Она вяло отмахивалась и чувствовала, как её всё больше гнёт вниз. Колени подкашивались на каждой кочке, и в конце концов она осела в какой-то ложбинке, уткнулась в мягкий мох и забылась, вбирая в себя острый запах свежераненной земли. Ей грезилась чёрная вода, белые киты и причудливые рыбы, зачем-то всплывающие и вновь исчезающие в глубине. И всё это время ей казалось, что Михей обнимает её со спины, но постепенно тает, отчего холод прорастает сквозь него и оплетает её длинными щупальцами.

– Чего пришла? – ясно услышала она над собой и разлепила глаза.

В двух шагах стояла та самая кова-влак, и на плече её восседала огромная сова, каких Люция в жизни не видывала. Она резко села и обхватила голову руками. Сквозь внезапно возникшую боль начали проступать события вчерашнего дня, и Люция застонала.

– Идём. – Знахарка даже руки не подала – круто развернулась и пошла к дому.

Птица косо упала с её плеча, расправила метровые крылья и, взлетев, устроилась в тени под самой кровлей, где стала едва заметной.

Люция много страшилок слышала про эту избу, выросшую в чащобе, как гриб, прямо из земли. Поговаривали, будто это дом самой Мары, богини зимы и смерти, и, если спускаться этаж за этажом под землю, можно войти в царство мертвых. Здравый смысл требовал убраться отсюда немедленно. Но сил продираться сквозь лес не было, поэтому она послушно пошла за отшельницей и присела на лавку у крыльца.

Знахарка вышла к ней и протянула кружку с дымящимся отваром.

– Пей. Это поможет, – велела она непривычным говором.

– Спасибо, – Люция отхлебнула.

Сперва горькое, питье быстро переходило в сладость. Свет перестал безбожно слепить, ломота в висках ослабла, и она снова оглянулась на домину.

Окна первого этажа и впрямь до середины утопали в земле. А местами поросшую мхом искусно собранную лепестковую крышу украшали аккуратные луковки, резные кружева и досуха изветренные коники. Когда-то дом был очень красивым, но время беспощадно.

Женщина села чуть поодаль, устремила взгляд в лес и словно забыла о незваной гостье. А Люция мелкими глотками пила душистое варево и исподволь разглядывала хозяйку.

Она казалась ослепительно белой. Молочные волосы были убраны в косу нездешним манером. Светлый домотканый сарафан, тонкая, вышитая белым же, сорочка, и абсолютно прямая спина с гордо посаженной головой. Будто она каждую секунду готова встать и устремиться по делам. Люция не понимала, сколько ей лет. Вроде бы и не молода, но морщинок не видно. Чисто Снегурка.

Из зарослей послышался шорох, и на двор вышел олень. Он шумно принюхался, заметив Люцию, и хотел было уйти, но снова передумал. Осторожно, готовый в любой момент спасаться бегством, он приблизился, заложив уши, и потянулся к кова-влак. Получил корочку хлеба, захрумтел, жмурясь от удовольствия, после чего ткнулся носом ей в колено, требуя ещё. Она сперва отмахнулась, но всё же достала добавку.

– Иди уже, – не всерьёз хмурясь, она толкнула его шею, отворачивая от себя.

Зверь встряхнул головой и переключился на траву прямо у её ноги, делая вид, будто ему всё равно и он совсем случайно прихватывает её подол. Но потом всё же ушёл в лес.

– Спасибо, – Люция поставила кружку рядом с собой. – Я, наверное, пойду?

– Иди, – Хозяйка скосила взгляд. – А приходила чего? Не за чаем же?

– Заблудилась я…

– Кого обмануть хочешь? – Она снова взглянула на Люцию, и та поразилась глубине её синих глаз. – Раз не сама шла, то привели тебя.

– У меня… жених… пропал, – сами собой проговорили губы. – Погиб… – не то спросила, не то сказала она.

Хозяйка подняла лицо к небу и стала что-то шептать, потом сняла с пояса холщовый мешочек, тряхнула его над лавкой, и перед ней рассыпались белые рунные камешки. Она долго смотрела на них и потом тихой скороговоркой объяснила:

– Не погиб он. Его водяной народ забрал. Если видеть парня хочешь, можно это сделать. Но непросто. Времени у тебя – только ночь на Кокуй до рассвета, пока красная луна манит океан и открываются врата. Шепчи ему, зови. Если любит – услышит. А чтобы знак ему подать, пустишь на воду венок у Двурогого утеса. Да смотри, чтобы не потонул да с пути не сбился. Он должен доплыть до самого Белого взморья. А там сплетешь из травы сеть и забросишь. Есть у тебя три попытки. Как выловишь – накинь на него амулет, – она протянула девушке осколок кремня с белой причудливой руной. – Не успеешь – так, видно, судьба ему остаться в море. Но гляди, просто так души из мира в мир не ходят. Стрибогу это не понравится. Высечет он тебя.

Люция зажала в кулаке амулет и в смятении встала.

– Погоди, – хуторянка поднялась, расстегнула свой пояс и передала его девушке. – Смотри, не снимай ни при каких обстоятельствах. Поступишь, как учу, – ничего плохого с тобой не случится. Никакая русалка твоей крови не отведает.

В сказки про водяных и леших Люция по-взрослому не верила, но сейчас в её сердце зародилась такая яркая надежда, что она готова была немедленно бежать к страшному обрыву, наплевав на всевозможную нечисть. Она поблагодарила и пошла прочь, но тут же в растерянности оглянулась. Отшельница поняла без слов.

– За домом увидишь тропку, – указала она направление. – Только не сворачивай.

Люция поклонилась и поспешила в указанном направлении. Но снова обернулась.

– Можно узнать, как вас зовут? – крикнула она.

– Алва мое имя. А тебя?

– Люция, – она махнула рукой и вприпрыжку помчалась по тропинке.

Несмотря на то, что Люция почти сутки пропадала неизвестно где, мать ни словом не обмолвилась. Лишь походя поцеловала дочь в макушку, когда та села обедать. Люция подняла на неё глаза:

– Мама, дай мне костяной гребень! Тот, что от бабушки остался.

– Ты никак на Ярилины гулянья собралась?! – всплеснула мать руками, но гребень всё же дала и тайком попросила подружек, чтобы присмотрели за дочерью.

Девушки пели песни да хороводы водили, а потом сели у воды, косы расплели. Всё больше парами, чтобы друг дружке волосы расчёсывать, а Люция отошла и стала шептать, как научила её Алва.

– Ворожит она что-то, – проворчала Светлана. – И волос чёрный, толстый. Ни дать ни взять – конский. Ведьма она. Как есть.

– Не ревнуй, – урезонили её. – Не нужен ей твой Марий.

А Люция всё дальше, подалась к утесу. Устроилась там меж двух монолитов, над стремниной, и травы обережные сплетает. Вода под горой вихри закручивает, бурлит и пенится, потому и место безлюдное. Никто сюда не придёт венки сплавлять – всяко любой плотик ко дну пойдёт. Речка неширокая, но уж больно норовистая. Пока светло было, высмотрела Люция сверху место потише и на закате пошла туда. Зажгла свечу, пристроила её аккуратно и пустила цветы по воде. Река подхватила и понесла душистый кораблик. А Люция пошла следом, не в силах отвести взгляд.

– Нашёл! – услышала она откуда-то сверху. – Ай, заручусь с тобой, Люция! Будешь моей!

Марий бросился сломя голову с косогора к речке.

– Стой! Не вздумай! – закричала она и кинулась в воду.

Буквально в двух метрах от берега её уже подхватило течением, и она быстро догнала свой венок. Распахнула руки, будто могла оградить от посягательств, и развернулась грудью к нахрапистому парню.

– Ты сумасшедшая, – расхохотался он. – Кто ж от судьбы спрячется?!

Сильный, плечистый, он легко добрался до неё, протянул руки и уже совсем рядом зашептал:

– Иди ко мне, хорошая, я тебя любить буду. Ни о ком больше не вспомнишь. Верь мне.

– А меня будешь любить? – неожиданно услышали они.

Красивая девушка подплыла к ним с другого берега. Ловко поднырнула и втиснулась между Марием и Люцией обнажённым плечом.

– Я ведь краше. – Она игриво брызнула в него водой. – И моложе. И жениха у меня нет.

Незнакомка притянула парня к себе за шею и поцеловала. А потом ещё раз, ниже, и ещё.

Отблеск удаляющейся свечки становился всё слабее, но и в этих бликах Люция заметила, как изменился в лице Марий. Молча развернулся и погрёб к берегу.

– Спасибо, – тихо сказала Люция и снова устремилась за своим венком.

– Ты до самого взморья плыть собираешься? – Девушка догнала её и держалась рядом.

– Да.

– Неужели так любишь его?

Люция обернулась к ней и обмерла. Красотка по-доброму улыбалась, показывая острые зубки.

– Люблю, – шепнула в воду. – Больше жизни.

Незнакомка ничего не стала больше выспрашивать и незаметно отстала.

Не так-то просто было удержаться на плаву. Река пугала, разворачивала как вздумается. Но потом разошлась широко, обмелела, разделилась на рукава и растворилась в прибое. Луна поднималась над горизонтом гигантским бурым блином. Люция вышла на берег и бросилась искать травы, но ничего кроме осоки не нашла.

Строптивая трава резала ладони, больно секла ступни. Но Люция торопилась. Сплела сеть, зашла по пояс в море, похожее на густое, едва колышущееся масло, и забросила. Ей сразу показалось, что снасть полна. Потянула к берегу и в какой-то момент почувствовала, как натяжение ослабло. Она выбрала всё и обнаружила дыру.

Чтобы починить, Люция решила дёргать нити из своего платья. Благо поднялся ветер и высушил подол, пока она собирала осоку заново.

В этот раз она сделала сеть крепче, длиннее и шире. Но зайти пришлось по грудь, чтобы забросить против ветра. Соль пожарищем окатила порезы и смыла острый запах крови с ладоней. Волосы трепало и швыряло на глаза. Волна плескала в лицо, но Люция не сдавалась. Почувствовала тяжесть и потянула к берегу. Вот-вот должен был показаться улов, но всё снова оборвалось.

Луна уж поднялась высоко и сильно измельчала. Шторм разгулялся не на шутку. Люция вырвала всю осоку, опустилась на валун спиной к ветру и задумалась, как сделать плетение крепче. Юбка давно превратилась в щербатую бахрому, да и мало толку от холстины. И тут на лицо снова налипли волосы. А ведь и правда, толстые, как конский хвост. И стала она рвать их, скручивать вместе с травой и льняной нитью и плести сеть заново.

Волны свирепо накатывали, словно их кто подстёгивал. Люция шептала вперемежку просьбы всем богам и звала Михея. Забросить новый невод оказалось невозможно. Его сносило обратно, стоило отпустить край. Тогда Люция решила плыть, чтобы оставить сеть на глубине и вернуться. Но волны, которые сначала не давали ей войти, теперь оттягивали от берега, так что она выбралась, едва жива, когда горизонт уже накалился добела.

Умоляя солнце погодить, она стала тянуть снасть на себя. Но то ли добыча оказалась тяжела, то ли руки так занемогли, что казалось, будто не она тянет груз, а груз волочёт её. Со слезами взмолилась она к Стрибогу, чтобы отдал ей любимого. И волны, словно сжалились, вышвырнули ей улов под ноги. В сумерках разглядев белое закоченевшее тело и выпирающие сквозь невод колени, она бросилась сдирать с него сеть, нащупала большую лысую голову, чтобы надеть амулет, и поняла, что не человек это, а белуха. Разрыдалась, стала просить прощения и толкать дельфина обратно. Но морю зверь будто стал не нужен. Раз за разом выплёвывало оно его на мель.

Люция упала в изнеможении на песок, но секунду спустя услышала стон и в первых солнечных лучах увидела Михея, которого облизывали присмиревшие волны. Она бросилась к нему, подхватила за подмышки и потащила на берег. А когда развернула, увидела заговорённый осколок кремня.

– Миха, – она потрепала его по щекам, – очнись!

Он открыл глаза и улыбнулся:

– Надёжа моя.

– Не отпущу больше никуда, – поклялась она, обнимая его.

Еле живые добрались они до рыбацкой деревни. Люди шарахались, когда видели голого парня, повисшего на плечах растрёпанной оборванки.

– Лихо! Лихо! – доносилось им в спину.

Отец как раз возился на крыльце, когда они вошли во двор.

– Сына, – он подскочил и сильно побледнел. – Как же так?! Мы же тебя отпели вчерась!

– Прикрыться нам дайте, – сухо потребовала Люция и помогла Михею опуститься на ступени. – Я у вас останусь, – деловито добавила она, когда отец вынес из дома одежду.

Тот поглядел сурово, но перечить не решился.

Люция без церемоний взялась за хозяйство. Выдраила кухню, которая после смерти хозяйки забыла женскую руку. Потом новая метла прошлась по горнице.

Глядя на то, как она срывает занавески с окон, отец не выдержал:

– Что ж это творится, сына?! Что ты ей позволяешь?

– А что запретить? – устало отозвался Михей.

– Да кто ж даёт гулящей бабе в своём дому порядки устанавливать?

– Лучше позволять гулящим мужикам шляться по чужим домам, чтобы жёны их в метель разыскивали да жизнь положили, – ничуть не смутилась Люция, которая слышала его ворчание.

В последнее время она часто удивлялась, слыша собственные слова, будто говорил кто-то за неё, а она хваталась за хвост ускользающей мысли, когда всё сказано. Недоумевала, откуда в ней столько дерзости. Отец Михея даже дорогу ей уступал, не сказать уже о том, чтобы возразил.

– Люция жена мне, – припечатал Михей, вышел на крыльцо и закурил. – А что люди сплетничают – так это их дело. Посудачат да уймутся.

Отец вышел следом, тоже задымил и, снизив тон, добавил:

– Говорят, ведьма она.

– Так, а что переживать-то? Радуйся. У ведьмы дом всегда полная чаша. И животина цела и здорова.

– Ну, да. Только мужики у них недолго живут.

– Не говори напраслины.

Ветер драл с низкорослой яблони листву и шумел кронами сосен. Небо набухло дождём. А из дома тянулся сдобный дух, уютный, как люлька.

– В море когда пойдёшь? – многозначно помолчав, решился отец.

Михей посмотрел на свои руки, несколько раз сжал кулаки и вздохнул:

– Посмотрим.

Но не в руках было дело. И Люция это давно поняла. Счастье первых ночей выветрилось, как дымок от чиркнувшей спички. Михей всё реже улыбался, будто опостылело ему всё. И даже в дом входил немного стесняясь.

– А там крыша вроде прохудилась, – придумывала она всё новые дела в надежде, что за работой мысли веселей. – Починил бы?

– Конечно, – соглашался он, быстро управлялся, а к вечеру выходил на берег и часами смотрел вдаль.

И она смотрела, видела его фигуру на фоне моря и понимала, что нет её рядом.

– Может, сходишь с отцом на рыбалку? – наконец вымучила она сквозь страх.

Михей ответил не сразу. Долго дышал ей в ладонь, потом положил её себе на грудь и признался:

– Не могу я к воде. Хочу, а не могу. Словно цепи меня держат. Пудовые, неподъёмные.

Вот когда вспомнились ей слова Мария о том, что от судьбы не спрячешься.

Как стала луна прибывать, так стал Михей задерживаться на берегу до ночи.

И решила Люция пойти к знахарке в лес, совета спросить. В этот раз шла так же, особо не разбирая пути, словно знала самую краткую дорогу. И точно, вышла на опушку прямо к дому. Алва поджидала её на скамье.

– Тебя, верно, лес предупредил? – удивилась Люция.

– Ты топочешь, как медведь, – улыбнулась та и предложила ей место. – Никак чаевничать пришла?

– Поблагодарить, – Люция поклонилась и положила ей на колени узелок с пирожками и поставила у ног пакет. – А это сухари для твоего оленя.

– Раз с подарками пришла, значит, получилось у тебя жениха добыть?

– Получилось. Только не рад он.

– Рассказывай.

Алва слушала историю и покачивала головой.

– Не знаю, чем тебя обрадовать, – отозвалась она, когда Люция, глотая слёзы, смолкла. – Есть у водяного народа какой-то секрет. Берут они у человека душу и не отпускают. По молодости я думала, черти они. Доводят людей до греха. Вот бабка моя со скалы бросилась, потому что влюбилась в водяного. Но потом я поняла, что черти – это люди. А водяные им, бывает, жизни спасают. И меня как-то спасли. Только нет мне с тех пор покоя среди людей… Так и Михей твой мается. Но не бойся, не утопится он, пока камень заветный носит, – и она показала гостье похожий, спрятанный у неё на груди.

– Спасибо тебе за всё. – Люция поднялась и поклонилась знахарке, потом отстегнула пояс и положила рядом на скамью. – Пора мне.

Ноги утопали в мягком мху, птицы заливались в кронах, и тоска щемила сердце. В деревню добралась уже затемно. В дом заходить не стала, пошла прямиком к морю. И правда, нашла Михея там, глядящим на лунную дорожку.

– Ждёт тебя там кто? – спросила она, присев рядом, и обняла его.

Волны наползали на берег, их плеск напоминал любовный шёпот. Михей промолчал. Но во взгляде читалось столько боли, что она сдалась. Сняла с его шеи амулет, поцеловала в плечо и подтолкнула:

– Иди.

В свете полной луны показалось, будто вспыхнули не только его глаза, но и весь он. Наскоро чмокнув её в лоб, Михей поднялся, охваченный неясным голубым свечением, и побежал в воду. Люция не удержалась и пошла следом, словно из его сердца в её проросла стальная нить и не отпускала. Её можно было только вырвать, изничтожив всю душу.

Первая волна окатила колени, зашипела, зароптала, словно принюхиваясь, но потом признала, стала облизывать всё выше и выше, подбираясь к животу, к груди, к подмышкам, крадя тепло и уверенность. Михей давно нырнул и скрылся из виду, а Люция зависла между небом и землёй в трезвящей воде и не знала, куда дальше.

Внезапно он вынырнул, шумно отфыркиваясь, и привлек её к себе, горячий и живой.

– Не боишься? – блеснула белозубая улыбка.

– С тобой ничего не страшно, – она обхватила его шею и потянулась за поцелуем.

Он закружил её, прижал крепко и рванулся со своей добычей в глубину.