Текст книги "Живые люди"

– А не выпить ли нам чайку? – задиристо предложил он.

Лариса смутилась, нечем было угостить гостей, да и магазинов тут близко не водилось. Тата дернула мужа за рукав и предложила:

– Приходите к нам в воскресенье отпраздновать новоселье.

Отец еще пытался покочевряжиться, что, мол, новоселье надо отмечать на новом месте. Лариса вздохнула:

– Не было у бабы забот, так купила порося.

Это же временное пристанище, только до лета, какое уж тут новоселье. Нюта заныла:

– Хочу на лифте кататься!

Вопрос был решен – уходя, Савелий Карпович стукнул сына по плечу и, подмигнув, сказал:

– А кроватка-то узкая! Смотри, будь осторожен!

Артур пошел провожать гостей до троллейбуса, а Лариса убралась в комнате, потом вынула из стены кровать и разложила – она заняла все пространство. Достала одеяло – мама прислала. Подушек не было – в журнале «Работница» было написано, что спать по-японски очень полезно для позвоночника.

Когда Артур вернулся, Лариса уже лежала в красивой ночной рубашке и читала «День поэзии 1956». Вообще она никогда не любила стихи, вернее, просто их не знала. Но Артур поводил ее на вечера в Политехнический, и она пыталась теперь не отставать.

– Слушай, Алик, это про нас:

 
Карандаши ломались о листочки,
студенты вчетвером, ловя слова,
записывали с голоса по строчке,
и по России шла гулять строфа…
 

– Евтушенко обожаю. Наш человек. А что за книга?

– Отгадай, – ответила Лариса и прочла:

 
А первый день поэзии – он был
в том перевальном – пятьдесят четвертом,
когда на смену словесам затертым
слова живые встали из могил.
 

– Ясно какая, – улыбнулся Артур. – Но там не все однозначно. Анна Ахматова, Мария Петровых… Была проработка.

– А ты знаешь, Алик, – перебила его Лариса, – Лешка и Берта расписались в районном загсе без всяких свидетелей. Просто зарегистрировались. Что ты на это скажешь?

– Не знаю, им виднее.

– Но ведь свадьба – это раз в жизни бывает. Я ее спросила: а фамилия у тебя какая – Аракелова?

– Ну и? – заинтересовался Артур.

– Она сказала: что же каждый раз выходить замуж и каждый раз фамилию менять?

Артур пожал плечами и ушел с полотенцем умываться. Лариса продолжила чтение «Дня поэзии», но обида мешала: нет, у нас Аликом так не будет, у нас будет настоящая свадьба. И мысли приятно утекли в сторону белого платья. Хотя насчет фаты она сомневалась.

Артур вернулся, погасил свет и забрался под одеяло – ноги были ледяные. Лариса аккуратно отвернулась и сказала:

– Спокойной ночи!

Сохранялся договор: страстная любовь только после свадьбы!

* * *

Пошли разговоры о распределении. Ларисе предложили карельскую деревенскую школу. Утром в своей маленькой комнате в общежитии она начала разговор:

– Алик, помнишь мы фильм смотрели, там героиня не хотела ехать в деревню и срочно вышла замуж за первого попавшегося, чтобы остаться в столице, помнишь?

– Смутно, а что дальше?

– Дальше неважно, я тоже не хочу ехать в деревню. Хотя кому-то, может быть, романтично.

Но у Артура намечалась интересная работа на Иновещании. Он уже собирался направиться в Радиокомитет – оформляться. Ему вдруг резко не понравилось выражение «за первого попавшегося».

– Давай поженимся, – сказал он. – Ты не видела мой паспорт?

Она протянула два паспорта – свой и Алика.

– Это зачем? – не понял Алик.

– Надо подать на регистрацию.

– Но ты хотела настоящую свадьбу!

– Хотела.

– А когда распределение?

– На днях.

– Так, – сказал Артур решительно, – быстро в загс, а потом я в Радиокомитет. Что же ты тянула?

* * *

В один день убили несколько зайцев: назначили регистрацию, Артур получил работу на радио в венгерской редакции и, главное, оказалось, что Савелия Карповича отсылают в командировку в Томск. Он теперь работал в Строительном институте, преподавал историю КПСС. Отец был категорически против ранней женитьбы сына, поэтому все мероприятие нужно было провернуть в его отсутствие. Тата взяла на себя самое сложное: дипломатические переговоры с мужем по возвращении. У нее были некоторые приемы по обузданию его гнева, ее домашняя кличка была Дипломат.

В итоге их стандартная свадьба была как две капли воды похожа на свадьбы их друзей. Как Лариса ни противилась, это была судьба их поколения.

Ярополк Семенович и мама Лиза прислали в подарок две подушки.

Итак, университет окончен. Лариса получила письменное предписание освободить общежитие.

* * *

Мама Лиза стояла на пороге своего дома. Артур и Лариса доставали из такси чемоданы. Оля застенчиво пряталась за матерью. Ярополк Семенович срочно надевал мундир прямо на пижаму. Он еще не видал своего зятя, как и супруга его.

– А мы уж и не ждали, – певуче проговорила мама Лиза, – думали телеграмму посылать.

Ярополк на крыльце стоял с видом маршала Жукова, принимающего парад. Очкарик Артур ему сразу не понравился: хлипкий и на радио работает – балаболка. Но виду не подал, протянул руку. Артур пожал.

Лариса и мама Лиза что-то быстро и непонятно затараторили: погода, еда, кухня, море, здоровье, абрикосы, а когда ребенок будет, а где вы живете, а что это на тебе такая пышная юбка?

Олю юбка тоже заинтересовала – Лариса покрутилась, потом, оглянувшись на отца, быстро задрала юбку, а там была еще одна юбка, поролоновая, – вот оттуда и пышность-то.

– Прям как у Гурченко в «Карнавальной», – всплеснула руками мама Лиза.

– Так что же мы стоим, – запела она, – с дороги надо умыться, отец во дворе душ поставил.

– А у нас пироги мамины, – сказала Оля Артуру, прикрывая рукой правую сторону лица. Артур отвел ее руку и поцеловал в правую щеку:

– Обожаю мамины пироги!

– Сколько же тебя не было? – глядя на старшую дочь, подсчитывал Ярополк, – всю пятилетку, наверное. Что, изменились мы?

Лариса посмотрела на него внимательно и утешила:

– Не очень.

– Я вам в Олиной постелила, – сказала Лиза, – там кровать пошире.

– А Олю куда?

– На сеновал, – сказала Оля, расхрабрившись после поцелуя, – будете мне еще завидовать.

– Уже завидуем, – подхватил Артур, – а давайте мы на сеновал.

– Глупости, – сказала мама Лиза, – я вам уже все приготовила, несите туда свой багаж, располагайтесь и к столу.

«Мама, папа, пироги, сестра, море, солнце – это будет всегда», – подумала Лариса и засмеялась.

– А потом к морю, – сказал Артур.

– К морю? – удивилась Оля. – А что там делать?

– Купаться.

– Лучше у нас в душе.

– А камушки? Мне «куриного бога» нужно найти – сестре обещал.

Вечером под оглушительный шум цикад Лариса помогала маме на кухне.

– Ты там на своей работе много занята? В музее этом?

– Я ушла.

– Вот те на, куда?

– Мы в Венгрию уезжаем работать.

– За границу? На сколько?

– Пока не знаем – на пять, наверное.

Мама Лиза не поверила:

– Пять чего? Недель?

– Лет. Алик работать будет собкором.

Мама Лиза помолчала и сказала:

– Вот оттуда ребеночка и привезете.

На веранде уселись Ярополк и Артур.

– Венгрию знаю, а как же… Брали мы там один город, Мишкольц. Ох и полегло наших! – Помолчал и добавил: – Я смотрю, ты мужик с головой. Рад за Лариску. А то все радио да радио – много не наработаешь. А собкором – это да. Это уже магистраль!.. А язык там у них какой?

– Венгерский.

– Освоишь.

– Да я уже освоил, потому и посылают.

Ярополк был так потрясен, что сказал:

– За такую новость выпить надо! – и повел в дом.

Оля слушала их разговоры с ревнивой завистью – молодец все-таки сестра!

– А знаете что, – сказала она, – я к вам в гости приеду, правда-правда.

– А что?! – обрадовался Артур. – Будешь самой первой гостей.

– А там такую юбку купить можно?

– Да я тебе свою отдам, – засмеялась Лариса.

– Нет, – решила Оля, – я сама приеду, сама пойду в магазин и куплю такую юбку.

– На каком языке ты в магазин пойдешь? – съехидничал отец.

– Выучу, завтра начну учить. Да, Артур, завтра же?

– Моя сестрица не пропадет…

– Алик, слышишь: завтра первый урок.

Никакого языка Оля не выучила и никуда не поехала. Не было на роду написано.

* * *

Аракеловым жить с родителями стало невыносимо – Лешкина мама и Берта никак не принимали друг друга. Леша наконец понял, что пора заняться отдельным жильем, а для этого хорошей работой.

Помогла случайная встреча на улице с Роговой, ныне Финкельмон. Она, деятельная, как всегда, начала немедленно предлагать варианты – ты со своим английским, ты со своим талантом, ты со своим даром общения – еще немного, и Лешка был готов в нее влюбиться. Сошлись на том, что они с Бертой придут к ним в гости, а к этому времени Финкельмон почешется, он для других горы свернет, а для себя самого – хрен вам. Тамара говорила, как всегда, образно. Она была оптимистом. Но все складывалось не так просто.

Дочь у Фикельмонов росла странным ребенком. Тамарина мама даже сводила ее к детскому психологу. Девочка в три года почти совсем не говорила. Иногда – «да» или «нет», иногда – «мама» или «баба», но никогда – «папа» или «деда». Смотрела серьезно, никогда не смеялась. Лешка Аракелов дал Тамаре полное описание болезни, но оно не соответствовало Светочкиному состоянию. И она успокоилась. Психолог тоже сомневался, он сказал – девочка очень замкнутая, психологически зажатая, но это не аутизм.

* * *

А у Берты и Лешки дети не получались: Берта была уверена, что виной всему напряженная обстановка в квартире Аракеловых.

«Какие наши годы!» – легкомысленно говорила она всем интересующимся, и Лариса переняла от нее эту фразу. У них были те же проблемы.

Артур брал в историчке специальную литературу – как зачать ребенка. Там не было никакой эротики, только медицинские термины и научные картинки. Он подумал: может, нужна какая-нибудь особенная любовь? Слишком размеренно они живут? Скоро Венгрия – там все получится. Он все-таки мечтал о своих детях – детство было лучшее время в его жизни.

Дни безделья Лариса ненавидела. Ушла из Музея пограничников, где показывала школьникам шпионские ботинки с подошвами, точно повторяющими медвежьи следы. Это называлось – научная работа. Пыталась учить венгерский язык. Двадцать пять падежей и полное отсутствие предлогов ее доконали. «Как с этим Алик справился, – гадала она, – головоломка».

Ее не напрягала жизнь в маленькой комнате, это было их первое семейное гнездо, но, конечно, для полноценной семьи оно не годилось. Да и потом они же вот-вот уедут.

* * *

Жарким выдался август. Жаль, что она не осталась у родителей, но их все время держали в напряжении сроки: вот-вот отъезд, подождите, вот-вот… Но паспорта так и не были готовы, потом надо было пройти еще собеседование для выездной визы. Но это ее особо не тревожило: загранкомандировка – дело особое.

Что с собой брать? Сказали – там все есть, никакого багажа. Все оттуда повезете. А когда оттуда? И куда повезем? В их жалкую семиметровку?

Села в чахлом садике, открыла книгу из библиотеки: «История ВНР». Как прилежная медалистка стала читать с начала. Про предков мадьяр – угорский народ, про поражение от Хазарии, про мадьярские орды, как венгры опустошали Болгарию и продавали в рабство девушек и женщин, про их набеги в Италии и в Германии. Про хортистский режим…

«Куда мы едем?» – она пришла в ужас и закрыла книгу.

Рядом резвились дети. Они вопили что-то невнятное, кидались друг на друга, как орды мадьяр, – скандальные, сопливые, неприятные. Мальчик подошел к девочке и швырнул ей песок в глаза!

– Что ты делаешь? – закричала ему Лариса, но уже бежали две мамаши, обе орали отвратительными голосами, обе стали трясти своих детей, как трусят в саду абрикосы, чтобы они скорей упали. Потом они сцепились друг с другом. Подскочили бабки, одна погрозила кулаком Ларисе.

Она встала и быстро пошла домой. Зачем ей все это нужно? Столько других проблем! Они же еще будут болеть! Не спать ночами, быстро вырастать из одежды. Лариса подумала о маме Лизе, как быстро она постарела после Олиного менингита.

На будущий год Оля будет поступать, хочет тоже в Москву. Что ее ждет в столице, если они будут далеко? С ее застенчивостью, с ее перекошенным лицом? Кто будет помогать родителям – Ярополк болеет, мама одна работает, преподает русский в своей школе, где уже учат украинский. И кому будет нужен пенсионер со стажем без украинского языка?

* * *

Нюта едет в гости к брату. Прошла все глупые допросы, вела себя правильно, никому не хамила, получила разрешение. И вот едет.

Впереди государственная граница СССР и Венгрии – станция Чоп.

Поезд встал надолго. Пробежали нервные проводники. Соседи по купе стали что-то прятать. Нюта была безмятежна, прятать ей было нечего: она везла по просьбе Артура две буханки черного хлеба.

Проводники запирали туалеты, закрывали окна. Раздавали декларации. Нюта что-то небрежно отметила, мол, оружие, яд, ножи, семена, сельхозпродукцию – ничего из этого не везу. Какую везу сумму денег? Денег у нее вообще не было, никаких. Брат ее встретит, а уж обратно как-нибудь от вокзала доберется.

В это время соседи подсчитывали что-то и делили сумки, поглядывая на Нюту. «Сейчас попросят о чем-нибудь», – предположила она и быстро вышла в коридор.

Но проводники всех загоняли обратно и просили соблюдать тишину. «Чего они туда так бдят, – удивлялась она, – вот обратно поедем, тогда понятно: Солженицын, Амальрик, Зиновьев, Библия, наконец».

Прошли еще два томительных часа, и только тогда соседи ей объяснили, почему стоим. Оказывается, с нашими вагонными колесами по Европе ехать нельзя. Размер другой. Поэтому стоим и меняем колеса. «Прямо как тапочки», – подумала Нюта.

Последнее время появилась привычка – всех гостей переобувать в тапочки. Мама Тата страшно возмущалась: зачем? Но на кухне ей объяснили: «Мало ли кто и что принесет на обуви с улицы, а вдруг туберкулез?»

Наконец поезд тронулся. Немного проехал и опять встал. Тишина повисла могильная. Раздались русские голоса – не венгры. А Нюта подготовилась, знала кое-что по-венгерски. Могла сказать «спасибо», «извините», «здравствуйте» и «до свиданья». Но в коридоре были русские, говорили что-то отрывисто и сердито.

Вдруг раздвинулась дверь их купе.

– Здравствуйте, – неприятным голосом сказал один пограничник, а другой уже шарил глазами почему-то по потолку: как там спрятаться.

Все четверо протянули паспорта.

– По порядку, – голосом директора школы рявкнул главный.

Потом попросили всех выйти в коридор и начали шмонать под нижними полками.

Потом попросили открыть чемоданы. Нюта открыла сумку «Аэрофлот» – самая последняя мода в Москве. Пока младший копался в ее белье, главный подозрительно посмотрел на Нюту, сверяя ее лицо с паспортом:

– Это ваш паспорт? – спросил он.

– Да, – ответила подследственная, пока еще не везущая ничего из перечисленного выше, но уже вызывающая подозрение.

– Анна Савельевна Смирнова?

– Да.

– Какого года?

– Что какого года? – не поняла Нюта.

– Сколько вам лет?

– В марте исполнилось семнадцать.

Пограничники стали совещаться. Нюта выглядела на тринадцать-четырнадцать, но никак не на семнадцать.

– Это чье? – спросил младший, указывая на висящие брюки – предмет Нютиной гордости. Подруга перешила их из старых поношенных польских джинсов своего брата. Там, конечно, были заплатки, но при ходьбе абсолютно не заметно, если не наклоняться.

Главный внимательно смотрел за действиями младшего. Трое пассажиров купе: папа, мама и девочка лет десяти тоже наблюдали очень внимательно.

У Нюты замерло сердце: подсунули, суки, наверное. Или деньги, или наркотики. Зачем я, дура, выходила в коридор? Нюта никогда в жизни не видела этих наркотиков, но много о них читала. Она страшно побледнела, главный перенес свой внимательный взгляд на нее.

– Это что? – спрашивал младший, указывая на зашитые карманы. Семейство оживилось в предвкушении криминала.

– Карманы.

– Это мы видим, а почему они зашиты?

– Чтобы заплатки поставить.

Младший моментально вывернул джинсы наизнанку и там действительно были две заплатки на причинном месте – при этом хорошо были видны отрезанные карманы.

Главный заинтересовался, и они оба совместными усилиями вскрыли обе заплатки.

– Что это? – спросил главный.

– Дыра, – ответила Нюта.

– А что тут было?

– Дыры не было.

– А что было?

– Было красиво.

– Что вы тут хранили?

– Брат хранил себя.

– Чей брат?

– Брат подруги.

Разговор становился идиотским. Пограничники переглянулись и быстро вышли.

– Что, всё, что ли? – спросила у соседей Нюта.

Те молчали, как партизаны на очной ставке.

Через какое-то время дверь купе открылась, и на столик брякнулся Нютин паспорт. В паспорте была нужная отметка – разрешение на выезд.

Вскоре поезд тронулся, и соседи стали подобрее.

– У нас такие джинсы в детском мире продают, если с вечера занять, можно купить, – молвила жена.

– Да вы там сами все купите, не расстраивайтесь, – подтвердил муж. – Там даже из капстран джинсы бывают.

* * *

Опять остановка, опять пограничники, теперь венгерские. Идут веселые, шлепают штемпели, не глядя, абы куда. Как будто мы их самые лучшие друзья. И не давили их танками в пятьдесят шестом.

– Тешшик, – сказала Нюта, протягивая паспорт, и: – Кесенем сэпэн, – получая обратно. – Висонт латашро, – крикнула им вслед.

Соседи уважительно молчали, может, и вправду шпионка. Но своя, языки знает.

Поезд опять тронулся и такое невероятное счастье охватило Нюту, какое, наверное, испытывали заключенные концлагерей, покидая свою юдоль скорби и оказываясь в мире без страха, в счастливом мире счастливых людей. И она подумала, что хочет здесь жить всегда. Да ну, этого институтского дипломника. Другого найдет.

Лариса была совсем не в таком восторге от Венгрии. Опять временное жилье. Квартира, конечно, большая, и была приходящая посольская уборщица, и зарплату платили неплохую, к тому же еще давали деньги, они назывались «представительские», их надо было тратить на гостей из СССР. Очевидно, Нюту занесли в этот список, потому что первым делом Лариса повела ее в дорогую парикмахерскую – салон, где ей сделали умопомрачительную изысканную прическу – как для очередной пробы в каком-нибудь фильме. Потом купила ей платье, которое Нюте не понравилось, но что делать: «дареный конь» был очень скромно сшитый, с аккуратно вырезанной горловиной и длиной до колена, юбка умеренно расклешенная. А хотелось, как Моника Витти, носить юбку с разрезом до верху и чтоб блузка расстегнута до половины.

Артур тоже сделал сестре подарок. Все трое отправились на премьеру в знаменитый оперный театр на оперу «Ревизор». Имя композитора-классика было неприличное – Ене Хубаи. Нюта на эту тему очень резвилась. Билеты – два в партер и одно под люстру. Действий было три – разделили честно: каждый из них по очереди сидел под люстрой, где ничего не было видно, но немного слышно.

Первым наверх отправился Артур и очень мило провел время – там сидели в основном студенты консерватории. Под арию городничего ему удалось поболтать с одной скрипачкой, которую звали Шуша. История имела продолжение. Угадав в нем меломана, Шуша пригласила Артура на свой экзамен, что послужило впоследствии основой для небольшого романа, длительностью в один семестр, после чего студентка исчезла из его жизни, уехав куда-то замуж.

Во втором акте наверх отправилась Лариса. Это немного удивило Шушу, она даже спросила, а что случилось с тем милым молодым человеком в очках. Но Лариса, люто ненавидевшая венгров и их язык, полностью проигнорировала ее вопрос, сказав по-русски: «Гоголь – великий русский писатель».

Во время второго действия под дивертисмент купцов с взятками, Нюта шепнула брату, что собирается замуж за одного дипломника, но пока ничего не говорит родителям – что их волновать. Тем более что мама все время болеет – бесконечное воспаление легких, уже третий месяц. Артур заволновался, представив патлатого режиссера-алкоголика, и, конечно, антисоветчика. Он только спросил, а сколько ему лет, но на них сердито зашикали – вообще венгерский язык очень шипящий.

Третье действие Нюта провела под люстрой в размышлениях, зачем она сболтнула лишнее. Артур передаст родителям, папа взовьется, мама начнет кашлять. «Я – дура. Надо сказать, что я пошутила».

Артур в это время делился с женой новостью про Нюту. Лариса спросила: сколько ему лет? «Не знаю, – сказал Артур, – наверное, старше ее, дипломник. Знаешь, надо ей объяснить, что мужчина в этом возрасте захочет детей, а куда ей сейчас дети?» Лариса смолчала.

Общий могучий хор громко спел немую сцену. Зал бурно захлопал. Многие даже встали. Певцы вышли на поклоны.

В зале было все советское посольство – в антракте и после Артур бесконечно с кем-то раскланивался. И главное, их позвали на банкет. Еда была очень острая, но Нюте понравилась. А вот кофе в крошечной чашечке – это был ужас: такой крепкий, что его надо было сразу запивать стаканом холодной воды.

Обратно ехали с колотящимся от кофе сердцем. «Не привык наш русский организм к таким дозам, – думала Нюта. – Да ну ее, эту Венгрию. Может, все-таки лучше замуж».

* * *

Лешка Аракелов стал специалистом по политической ситуации в Индии. Он много раз туда ездил и был знаком с Неру, с Индирой Ганди, с Ранживом Ганди и даже с малюткой Шастри. А Берта трудилась в Институте востоковедения под началом Никиты, что ее всегда напрягало. У них была очень симпатичная двухкомнатная квартирка, куда старшие Аракеловы иногда наносили воскресные визиты.

После возвращения с очередного саммита по вопросу Пакистана Леша застал дома милого мальчугана лет шести, который вдумчиво копался в бумажной корзине. На вопрос, что это он делает, малыш надулся и убежал на кухню. Берта чистила картошку и слушала по радио интересную передачу. Там он прижался к Берте.

– О-о, – сказала Берта, – папа приехал. Давай с ним знакомиться.

– Кто это? – не понял Леша.

– Это Максимка, помнишь такой кинофильм?

– Нет, не помню.

– Мальчик такой черненький, а у нас беленький. Да, Максимка?

Максимка забурчал, закапываясь поглубже под Бертин фартук.

– Это твой племянник, что ли? – Лешка судорожно вспоминал Бертину родню.

– Это наш сынок, – пропела Берта и закружилась с Максимкой.

Леша ощутил себя идиотом.

– Ладно, сынок, – сказал он Максимке, – иди поиграй, дай нам с мамой поговорить.

Сынок не среагировал.

– Давай мы тебя покормим, – весело предложила Берта. – Максимка, вилки-ложки на стол!

Мальчик оторвался от фартука и пошел за приборами.

– Послушай, если тебе не хочется при нем говорить, пойдем ко мне в кабинет.

– Нет, – сказал мальчик, бросив вилки, и опять залез под фартук.

Берта улыбалась, радостно участвуя в этой странной игре. Мальчик застучал ногами по полу.

– Это он что делает?

– Выражает недовольство.

– Кем? Мной?

Берта была неузнаваемая, она играла с мальчиком, прыгала, бегала, потом они вдруг оба оделись и ушли. Леша вылез из ванны, услышав только поворот ключа.

– Эй, вы куда? – крикнул он, но ответа не было.

Он распахнул дверь – на лестнице никого. Он бросился к окну – и во двор никто не вышел. Леша в халате и с полотенцем в руках поднялся наверх и шагнул на крышу через железную дверь, которую они с Бертой недавно обнаружили. На крыше было темно. Вдруг послышался смех – Берту он сразу узнал.

– Эй, – крикнул он, – что вы там делаете?

– Мы играем в светлячков, – восторженно отозвалась Берта.

Леша вернулся в квартиру и стал ждать вечера, когда Максим наконец заснет и можно будет выяснить, откуда он взялся и куда денется.

Выяснилось невероятное: Берта давно ходила по детским домам, искала мальчика и нашла. Правда, не оформила, нужно еще его, Лешино, согласие. А какое может быть согласие, если он видит этого ребенка первый раз в жизни?

* * *

Артур совсем не узнал маму. На кровати лежала маленькая седая старушка, которая все время кашляла.

Он не видел ее два года, регулярно посылал с оказией нужные лекарства от знаменитой венгерской фирмы «Гедеон Рихтер» – у мамы всегда было плохое сердце. И мама писала веселые письма, что ей гораздо лучше. Но почему она так похудела?

– Нюта обещала прийти, – сказала мама и опять закашлялась.

– Что за кашель? – встревожился сын.

– Сердечная астма и еще… Красиво называется: мерцательная аритмия.

– Почему ты не говорила?

– Ты не спрашивал.

В коридоре раздались голоса, стуки, шум – раскрылась дверь, Нюта пыталась впихнуть в комнату детскую коляску.

– Куда? – удивился Артур. – Оставь в коридоре.

– Ругаются.

– А внизу в подъезде?

– Сопрут. Ты лучше посмотри на свою племянницу Василису. Мы ее Васенькой зовем.

Тата оживилась:

– Положи мне на кровать.

– А мы холодные!

– Ничего страшного. Мне сейчас все можно.

Артур и Нюта обменялись взглядами, но ничего не сказали. Ваську вытащили из кокона одежек и одеял. Это был вполне сознательный человек с ироническим прищуром. Она смотрела на дядю очень недоверчиво.

– Можно? – спросил Артур Нюту и взял мягкое нежное тельце племянницы, прижался губами к ее головке с легкими, как пух, волосиками. И защемило сердце от несбывшегося.

Тата смотрела ревниво, она хотела Ваську обратно к себе в собственность.

– Где папа? – спросил Артур.

Нюта тут же выдала:

– Преподает свою вонючую историю КПСС.

– Где?

– В каком-то жутком заочном институте.

– Он обещал рано вернуться, – Тата перевела разговор на девочку: – Когда следующая прививка?

– АКДС? На этой неделе.

– Кремлевский дворец съездов? – игриво пошутил Артур.

– Корь, скарлатина, дифтерит, – весомо пояснила Нюта.

В дверях появилась Маруся с кастрюлькой:

– Когда подавать обед?

Она теперь жила в маленькой бабушкиной комнатке, была довольна жизнью и выглядела помолодевшей. Получив от Таты указание разогревать, ушла, покосившись на кожаную куртку Артура, висевшую на вешалке.

– Как Лариса? – спросила Нюта. – Не сдохла с тоски в вашем раю?

– Когда вы обратно? – неожиданно требовательно спросила Тата, оторвавшись от внучки.

– Пока держат.

– Папа всегда слушает твои передачи. Вот про эту, как ее… – с трудом подавляя кашель, произнесла мать, – «Кармину Бурану» нам очень понравилось.

Васька неожиданно издала низкий басовитый звук. Нюта посмотрела на часы.

– Надо обратно бежать, кормить пора.

– Не уходи, покорми здесь. Я вас так редко вижу… вместе, – почти умоляюще попросила Тата.

Когда появился Савелий Карпович, он застал невероятную картину: Тата не лежала на кровати, а сидела на диване. Рядом с ней мирно сопела Васька. А Нюта и Артур катались от хохота, рассматривая свои детские рисунки – особенно надписи детскими буквами с перевернутыми «е» и «я». Нюта от смеха начала даже икать.

Это был последний для Таты вечер, когда все они были вместе, сидели рядом и хохотали. Когда все ушли, у Таты случился страшный приступ истерики. Она громко плакала. Соседи стучали в стенку. Савелий Карпович бормотал: «Таточка, Таточка…» И не знал, что делать.

А она вдруг все поняла про себя, как будто ей показали в волшебном стекле будущее, в котором ее не было. Выросшая Василиса, не похожая ни на кого из Смирновых и Васильевых – отдельный взрослый человек со своей отдельной взрослой жизнью, которую Тате никогда не увидеть. И полная чернота впереди.

* * *

Лариса столкнулась в сороковом гастрономе с Бертой. Та была с мальчиком в школьной форме, он нес магазинную корзинку.

– Ты здесь откуда? – удивилась Берта. – Вы уже вернулись? А это наш сын Максимка.

Мальчик смотрел неприветливо. Лариса растерялась:

– Когда это вы успели?

– А вот уже в школу ходим. Он у нас молодец, очень старается. Еще немного, и мы эту арифметику одолеем, да, Максимка? А вы насовсем?

– Наверное. Они сказали «пора». Нам тут дают квартиру, и мы приехали оформлять.

– Здорово, поздравляю. Надо повидаться. Лешка опять в Индии. У Рыжих уже двое. Русина молодец, правда?

– Ты с ней общаешься? Как двое?

– Ларис, ты не можешь себе представить, как много возникает общих тем. Девчонки-близнецы, Лиза и Варя. Им годик, но они так быстро растут, правда, Максимка?

– А тогда перед целиной они тоже ждали… Помнишь, Ире еще плохо стало?

– Плохо стало, плохо кончилось. Но ничего, зато сейчас все в порядке.

Ларисе захотелось переменить тему разговора.

– Жаркое лето, мы собираемся в отпуск к моим старикам. А почему вы в Москве?

– В Индии еще жарче, – захохотала Берта.

Лариса ее не узнавала. Вместо колючей, вечно обиженной на весь свет Берты она видела счастливую веселую женщину, может, даже слишком веселую. И сказала наперекор:

– У Артура мать умерла, хорошо, что мы были здесь. Он успел попрощаться.

– Да, прощаемся мы теперь чаще, чем здороваемся. У Лешки оба ушли – один за другим.

– Квартира теперь ваша? – Ларису всегда волновала эта тема.

Но Берта уклончиво ответила:

– И наша, и не наша. Это сложно. Ничего, мы еще живы, да, Максимка?

Она бросилась целовать своего мальчика, тот отворачивался, и было странно видеть этот приступ материнской любви у всегда сдержанной Берты. Максимка вырвался и отбежал к прилавку с конфетами.

Лариса проводила его глазами и тихо спросила:

– Вы взяли мальчика?

– Я взяла, – с вызовом ответила Берта. – Лешка его не принял, хотя документы подписал. Теперь он живет в родительской, а мы остались в нашей. Ничего, прорвемся!

– Мамаша, – раздался резкий голос из торгового зала, – вы уж следите за своим ребенком, он конфеты ест прямо с прилавка!

Берта бросилась улаживать конфликт, вытирать замурзанное шоколадом личико, целовать это личико.

Лариса ушла из гастронома.

* * *

Ярополк сильно сдал. Даже мундир свой не нацепил для встречи. Сидел под абрикосом в линялой синей майке с транзистором, подарком младшей дочери, между прочим, – футбол слушать. Мама Лиза держалась, она была покрепче. Оля ушла в поход с друзьями, но скоро должна вернуться.

Все еще певуче звучат их голоса, все еще плодоносит маленький сад, а вот внуков, похоже, не дождаться.

Артур сразу ушел к морю. Он любил море, он скучал без моря. Балатон был всего лишь озером, а тут – безбрежность.

Мама Лиза отвела дочь в дом и прямо спросила:

– В чем дело?

– Какие наши годы, – завела Лариса.

– А какие мои годы, а какие отцовские годы, вы подумали?

– Мама, не будет у нас детей, уже точно. Я это уже отплакала.

Мама Лиза замерла и не знала, что сказать. Если отплакала – значит, серьезно.

Во дворе вдруг появился Артур и бросился к Ярополку, забрал у него транзисторный приемник и стал искать иностранную волну.

– Э-э-э, – заворчал тесть, – Алик, что ты делаешь?

Артур быстро нашел «Голос Америки». Ярополк сплюнул и зажал уши. Мама Лиза и Лариса выглянули из окна:

– Что случилось?

– Наши танки вошли в Прагу.

– И правильно сделали, – прокомментировал Ярополк, – мне этот ваш Дубчек никогда не нравился. А «социализм с человеческим лицом» – это надо же так назвать, а какой, по-вашему, бывает социализм? С волчьим, что ли, с медвежьим?

Артур махнул ему рукой – тише вы! И продолжал слушать. Второй раз на его памяти советские танки вторглись на территорию другой страны. Прибалтику он не помнил – был маленьким. Он не знал, как надо реагировать. Продолжал слушать враждебные голоса.