Текст книги "Живые люди"

Рассказы

Чудо природы

Аллочка была чудо природы. Такая у нее была кличка с самого нежного возраста. Очаровательная девчушка с огромными сияющими голубыми глазами и легкими светлыми разлетающимися локонами естественной кудрявости. Кончики губок чуть-чуть усмехались, а глазки даже в моменты случайных капризов, становились хитрыми щелками, через которые Аллочка наблюдала мир вокруг себя. С этим ангельским обликом Аллочка как на крыльях пролетела ранние младенческие годы, заполненные сплошными поцелуями и объятиями, осыпаемая щедрыми подарками по любому поводу, не только на день рождения, а просто потому, что людям хотелось дарить, – в этот момент они забывали, что они не святые, обыкновенные сволочи, честно говоря, но так радостно было погреться в этом сиянии, что самооценка повышалась и возникало самоуважение, порой даже некое упоение самим собой.

Эти брызги сияния одному фотографу удалось даже зафиксировать. Он сделал какой-то технический трюк, благодаря которому ангельский лик подростка оказался как бы окутан фантастическим флером избыточной доброжелательности. Снимок получил премию на конкурсе, и фотограф прославился, а копии этого удачного кадра висели в киселевской квартире на каждой стене, даже в кухне.

Сама как произведение искусства, Аллочка закономерно решила изучать живопись. Ее пытались рисовать, но натура не поддавалась кисти, все дело было в живости ее мимики, пластики и вообще неуловимом обаянии.

* * *

Следующий период времени был посвящен организации крепкой семьи. Из бесчисленных почитателей Аллочка выбрала Ванечку Киселева, «искусствоведа в штатском». Он был в меру привлекателен. Иногда, если взглянуть на него в полумраке, казался похожим на бульдога. Но при ярком свете становилось абсолютно ясно, что это французский бульдог, отнюдь не дворняжка.

От законного соития сразу после свадьбы в ресторане «Метрополь» появилась на свет божий девочка, названная Светочкой. Тогда так называли дочерей многие. Дарьи, Василисы и Феклы пошли потом.

Светлана не унаследовала ни обаяния от матери, ни бульдожьей хватки отца. Такое серенькое бесцветное существо сурового вида.

Аллочка стала домашней хозяйкой и идеальной матерью. Фигурное катание, музыкальная школа по классу фортепиано и иностранные языки у знаменитой Цецилии Генриховны. И забыла Аллочка про свое искусствоведение навсегда.

Ванечка весь день пропадал на работе. Возвращаясь, долго мыл руки и переодевался в домашнюю униформу.

Аллочка подавала обед из арбатской кулинарии, и они садились смотреть по телевизору программу «Время».

После сообщения о погоде Ваня шел спать – уставал на службе.

Светочка вяло ковыряла котлету по-киевски и тоже безропотно шла спать.

Аллочка звонила по телефону и утоляла тоску по общению сплетнями о разных артистах. Ее всегда интересовала их яркая жизнь. Потом пила крепкий кофе и смотрела «До и после полуночи».

* * *

Так незаметно пробежали годы, друг за другом поумирали старики – и Аллочкины, и Ванечкины.

И вдруг страшная новость – Ивана Ивановича Киселева отправляют на пенсию. И при этом вокруг перестройка и гласность. И что-то трещит вокруг.

Павловская денежная реформа убила все их сбережения. Аллочка даже перестала улыбаться, и уголки ее губок резко опустились вниз, как на древнегреческих масках.

Ванечка нашел в себе силы пойти сторожем на автостоянку. Но приходил таким же усталым с чувством исполненного долга и, как прежде, долго мыл руки и переодевался.

Светлана заканчивала школу, ей понадобились репетиторы, она хотела в Институт международных отношений. А чем платить? Автопокрышками?

И тут Аллочка проявила характер, восстановила связи и нашла работу. В Кремле. Конечно, все связи были киселевские, но ими же надо было уметь воспользоваться.

И вот Аллочка стала каждый день со своего проспекта Андропова ездить на метро на проспект Маркса, впрочем, уже обратно переименованный в Охотный Ряд. Продираясь сквозь измученную толпу в час пик, проходя на Манежной мимо бесчисленных ларьков и попрошаек, она каждый раз благословляла судьбу, которая сделала такой неожиданный фортель.

На Соборной площади в Кремле она увидела Ельцина со свитой. Они что-то обсуждали, разглядывая Дворец съездов.

Аллочка решительно подошла к президенту и, разбрызгивая свое бесконечное очарование, сказала:

– Борис Николаевич, здравствуйте.

Окружение оторопело от этих брызг. И президент тоже.

– Как ваше здоровье, дорогой? – спросила Аллочка, и кончики ее губ сложились в прежнюю лукавую улыбку.

– Да не жалуюсь, – ответил Ельцин.

– А я вот как раз в КДС работаю администратором. – Она кивнула в сторону Дворца съездов: – Сносить не собираетесь?

– Да вот обсуждаем, понимаешь, – признался президент.

– Ну смотрите. Вам виднее. А вы заходите к нам, у нас интересные концерты бывают. Балет хороший. Гастролеры приезжают. Меня Алла Максимовна зовут, Киселева.

– Очень рад, – согласился Борис Николаевич, – обязательно приду.

– И вы приходите, – обратилась Аллочка к свите, – а то в таком месте работаете, а ведь здесь и отдохнуть можно.

Она приветственно помахала, как бы, мол, спешу очень. И ей тоже помахали.

Самое интересное, что Ельцин с женой действительно пришли, и Аллочка их встретила, проводила на места и подарила программку.

Домой Алла пришла еле живая и пошла руки мыть. Потом переоделась в халатик. Киселев удивился:

– Ты что, устала?

– Да Ельцина сегодня принимали. Потом банкет. Устала. Поставь чайник сам.

Муж онемел: какие метаморфозы бывают. Он охранник на автостоянке, а Алка в Кремле работает.

– И что пили?

– «Про́секку» какую-то. Ничего, кисленькое. Как очаковское.

– Ну тогда ты Светку в МГИМО и устраивай.

– Глупости, – выглянула дочь из своей комнаты, – я на психфак поступаю. Не нужен мне ваш МГИМО. – И, закрывая дверь, уронила: – В субботу познакомлю со своим другом. Организуйте обед поприличнее.

* * *

Принаряженные, как на концерт в КДС, ждали гостей. Аллочка притащила из кремлевского ресторана готовую еду – паэлью. Чего там только не было – сочетание несочетаемого: рыба, мясо, креветки. Киселев понюхал и засомневался:

– Это вообще есть можно?

Аллочка была озабоченная и непривычно злая – дочь выходила из-под контроля, и ее друг ей уже не нравился. Психолог. И она на психфак собралась. Что за профессия – психолог?

Но лифт остановился, и в замке стал поворачиваться ключ. Аллочка успела раскидать свои ямочки и сбрызнуть всё очаровательной улыбкой.

– Геннадий, – пропела она, обрушивая на гостя мегатонны восторга и любви.

Гость замер и неуклюже поцеловал ей руку, прямо в браслет.

Света хмыкнула и оценила стол:

– Вот это я понимаю. А это что за какашки?

– Это паэлья, – с достоинством пояснил отец, – испанское блюдо.

Пока меняли обувь на тапочки, Аллочка обратила внимание на чистые носки и душа ее потеплела.

Геннадий от паэльи отказался.

– У нас диета. Мы вегетарианцы. Живое не жрем, – отрезала дочь.

– Какое же оно живое, – удивился отец, – оно вкусное. Мать старалась.

Чтобы поддержать жену, взял большую порция и ахнул:

– А ведь правда вкусно, и не ожидал.

Аллочка принесла салат «Цезарь».

Молодежь снисходительно заинтересовалась. Но в основном они интересовались друг другом. Светочку было не узнать. Красивая. Ну просто красивая. И Геннадий хорош.

Аллочка предложила соевый соус и обдала Светочкиного избранника одним из самых сильных взглядов – эротическим. Шевельнулась даже странная мысль – а ну-ка я его отобью. Больно хорош парень. Не для нашей дуры. Не сможет оценить.

Киселев рассказывал бородатые анекдоты, но счастливые молодые не вслушивались.

«Он слишком на ней зациклен, – заметила себе Аллочка, – прибавим напора».

– Грибочки, последний урожай. Только что собрали.

Немного задела рукав гостя и, радостно хохоча, стала стряхивать невидимые крошки.

– А это икра из Астрахани, Иван Иванович из командировки привез.

– Рыбьи яйца, – ласково отвергла дочь, – и опять к своему Геннадию.

Курить отказался. Вино пригубил для виду. Светлана допила.

«Больной, что ли. Откуда взялись эти вегетарианцы? От сытой жизни, вот откуда, – подумала Аллочка, – но разве можно ругать молодежь, что они не знают голода».

– Ну что, – прямодушно выдал отец, – жениться решили?

Наступило неловкое молчание. Киселев удивился: «А что я такого сказал?»

Аллочка вся просияла. У нее вообще реакции были своеобразные.

– Счастье-то какое. Давайте обдумаем свадьбу.

Геннадий и Света переглянулись.

– Зачем? – спросила Света. – Нам и так хорошо.

– Зачем что? – не понял отец.

– Зачем свадьба.

Опять помолчали.

– Знаете что, – весело решила Аллочка, – загс не загс – это ваше дело. А вот семейно отметить надо. У вас, Геннадий, какая родня?

– Далекая. В Усть-Илимске.

– Любовь, комсомол и весна, – выдал Киселев.

– Ну тогда узким кругом, я в КДС договорюсь. Есть хорошее уютное кафе для своих. Траты берем на себя.

Прощаясь, уже в дверях Аллочка нежно обняла дочь и страстно будущего зятя. И в глаза ему заглянула – понял, нет? Ни фига не понял, смотрел на свою Светочку.

* * *

Аллочка подкараулила Геннадия возле института. В руках она держала увесистую сумку с продуктами, при виде бедной женщины с такой ношей у кого не дрогнет сердце. Геннадий подскочил прямо по лужам и успел подхватить падающий груз.

– Ого, – сказал он, – килограмм под тридцать.

– Хотела Светку увидеть, а увидела тебя, это еще лучше.

– Может, такси?

Геннадий оглянулся. Усатый восточный таксист уже стоял рядом, неприятно пошевеливая пальцами, намекая на немалую сумму.

– Конечно, нет, – Аллочка решительно отшила наглого хапугу, – не надо с ними связываться.

– Но у меня через час семинар, – взмолился будущий зять.

– Тогда два слова. Дорогой, ты мне очень нравишься, ты замечательный. – И она овеяла Геннадия некоторым количеством отмеренных восхищенных взглядов. – Но пойми меня, Светлана не знает жизни, не знает ее страшной подоплеки. Мы сможем быть вам поддержкой только в одном случае, если у вас будет зарегистрирован официальный брак. Тогда Иван Иванович поможет с жильем и вы перестанете мыкаться по съемным углам.

– Нет. Света против. Я даже не стану это обсуждать.

– Гена, ты невероятный, ты умный, ты чудо природы, – у Аллочки иссяк запас слов, и она перешла к делу: – Короче, срочно в загс, сроки горят.

– Какие сроки? Мы вроде еще…

– Через неделю надо представить ваши документы, иначе квартира уйдет.

– Куда?

Аллочка посмотрела на часы:

– Ты опоздаешь на семинар. Беги! Мой автобус. Представляешь, он прямо к моему дому.

Действительно подходил тридцать восьмой, и Геннадий растерялся. Очередь засуетилась и кинулась к дверям. Он подтащил сумку, но Аллочка уже была внутри и крикнула оттуда:

– Квартира у «Красных Ворот».

– Алла…

Он вдруг забыл ее отчество.

– Будем на «ты», – прокричала Аллочка, доставая проездной, и отмахнулась от сумки с продуктами: – Это вам!

Ее уже утрамбовывали входящие. И Геннадий не слышал дальнейших слов.

* * *

Все пошло по плану – квартира, знакомство с усть-илимской родней, общие воскресные обеды, посещения интересных мероприятий в КДС. Молодые вели себя по-умному, не очень докучали просьбами о деньгах, но, когда им давали, принимали с благодарностью.

Быстро мелькнули годы учебы. Геннадий никак не мог найти работу, потом пристроился в банк непонятно кем. А Света работала с большим увлечением в Центре лечебной педагогики. И эта рутина длилась какое-то время становления экономики страны. Света стала типичной деловой женщиной типа Хакамады, ездила на конференции и брифинги. Киселевы устали ждать внуков и этим летом отправили их в Турцию отдыхать. Сами коротали время в дачном поселке КГБ, сейчас его переименовали, поселок стал называться «Светлый путь».

Аллочка не выносила отпускное время, но была готова терпеть. На даче держали кота Ираклия и бассета Фросю. Ираклий все время рвался уйти на поиски хозяйки, и приходилось его выискивать, отлавливать и даже привязывать. По поводу Фроси было еще хуже – бассет исчез в первый день, когда Света привезла его перед Турцией на такси к родителям, он измотал всю душу этим исчезновением. Всюду висели напечатанные на принтере фотографии Фроси и обещания озолотить, если кто найдет. Пару раз приносили непохожих животных, приходилось вежливо отказываться, выслушивая проклятья и даже угрозы, если немедленно не озолотят.

В день накануне возвращения хозяев Фрося появилась как ни в чем ни бывало. Возникло ощущение, что она тоже съездила в Турцию – загорелая и веселая.

– Сволочь ты, – сказала Фросе Аллочка, – ведь даже не расскажешь, где шлялась.

Светлана и Геннадий приехали за животными прямо из аэропорта. Аллочка накрыла чай на веранде. Фрося жалась к Светлане, Ираклий вился вокруг Гены.

– Ну и семейка, – сказал Киселев, – сдаем вам в целости и сохранности.

– Скоро еще прибавится, – многозначительно произнесла дочь.

– Черепаха, кролик, морская свинка? – топорно пошутил отец.

Аллочка уже целовала свою доченьку и чуть более страстно Геннадия, одаривая сиянием всех своих ямочек на щеках. Она была счастлива. Дождались.

* * *

Пошли месяцы ожидания. Унылые дожди оголили скверик возле дома, где жили старшие. Да и младшие приуныли. Светлана почему-то осунулась. Аллочка встревожилась и привезла на Красные Ворота чемодан витаминов, фруктов и пищевых добавок. Гена был в институте. Света чихала и кашляла.

– Господи, ты бы мне сказала, я бы лекарства привезла, – сокрушалась Аллочка, вглядываясь в осунувшееся лицо дочери.

– Токсикоз, – объяснила Света, – скоро пройдет, вот как три месяца наступит.

Аллочка решила посоветоваться с гинекологом в ведомственной поликлинике, но дочь не была к ней прикреплена. Пришлось идти в районную, в которую вообще лучше никогда не ходить, так там противно.

При входе Аллочка неожиданно наткнулась на зятя. Удивилась, потому что лечились обычно по месту жительства, а Красные Ворота были другим районом, и Света должна была наблюдаться там.

– Что-то случилось? Света? Что с ней не так? – Алла приперла зятя к стенке и требовала ответа.

Геннадий отвернулся, Аллочка силой повернула его к себе.

– Работу ищу, приработок, – нечетко ответил зять.

– Зачем? Мы помогаем, разве мало? А как родится ребенок, увеличим, не волнуйся.

– Спасибо, Алла, но, знаешь, мы сами справимся, честное слово.

– И что тебе тут предложили, какую работу?

– Психолога, по профессии.

– А как будешь совмещать с учебой? – Аллочка близко-близко придвинулась к его лицу: – Не стесняйся, проси. Света – наша единственная дочь. И наш внук… или внучка?

– Еще не знаем.

– Не хотите знать? Напрасно.

– Света не хочет.

Глаза Геннадия были близко-близко. Но что-то вдруг в них Аллочке не понравилось. Она отодвинулась:

– У вас все в порядке?

– Конечно, все в порядке.

Аллочка смотрела пристально и не видела в нем того милого Геннадия, который ей так понравился когда-то с первого взгляда, что даже вызывал грешные мысли. Усталый, измученный человек намного старше своего возраста.

– Я побегу, – Геннадий поцеловал ее в щеку родственным формальным поцелуем и исчез.

Аллочка вошла в поликлинику. Возле регистратуры стояла огромная толпа ненавистных возрастных теток. Возникло немедленное желание уйти.

– Алка, ты, что ли?

Женщина в белом халате, как показалось Аллочке, намного ее старше, кинулась ей на шею.

– Надя, – узнала ее Аллочка, – господи, ты здесь работаешь, я не знала.

– Ты все такая же, – Надя внимательно рассмотрела подругу, – никто не скажет, что мы одноклассницы, я вроде как твоя бабушка.

– Да ладно, Надька, чего ты врешь.

– Зачем пришла в нашу юдоль страданий?

– Да случайно. Скажи, а у вас есть психолог?

– В смысле?

– Встретила сейчас зятя, он сказал, что нашел работу психолога.

– У нас нет психологов, только психиатры.

– Слушай, Надя, а может, он советоваться пришел, а не работу искать?

– А я почем знаю, я его вообще не видела.

– А можно узнать, если это так, у какого он был врача?

– Конечно, у нас все в интернете.

Надя подвела Аллочку к экрану и спросила:

– Какой у него телефон? Набирай.

Аллочка набрала. Возникло имя Геннадий Романович Иванов.

– Он?

– Он.

– Да, он был у психиатра, не наврал. Прости, я должна идти. Не исчезай, ладно? Поговорить хочется, наших вспомнить.

Надя убежала, Аллочка села на кушетку возле кабинета психиатра и стала думать. На табличке врача было написано Алимбекова Фатима Исмаиловна.

В кабинет один за другим заходили больные, а Аллочка все не могла придумать, с какого бока начать разговор. Она вдруг потеряла весь свой напор и дар проникать в душу через простодушную радость бытия.

Через час к ней подошла Надя:

– Что случилось, на тебе лица нет.

– Надька, ты можешь узнать диагноз?

– Чей?

– Не знаю, может, моей дочери. Хотя она не прикреплена.

– Да ты что, это секретная информация. Работу потеряю.

Аллочка поняла свою цель и привычно пошла напрямик:

– Ты знаешь эту Фатиму?

– Конечно.

– Она хороший врач?

– Нормальный.

– Хорошо зарабатывает?

– Смеешься? В районной поликлинике хорошо зарабатывать.

Аллочка совершила невероятное. Во всеоружии своего обаяния она проникла прямо в душу Фатимы Исмаиловны, она спела ей песню про Татарстан, вызвала слезу своей тревогой за дочь, поведала, какой хороший у нее зять. Конечно, без помощи Нади ей так легко это не удалось бы, хотя кто знает, она умела пробивать стены.

Ведь Аллочка была чудо природы.

Она ждала страшного приговора дочери, но узнала диагноз зятя – «шизофрения».

* * *

– Мама, ты что, убийца? – сказала Светлана. – Какой аборт?

Аллочка с дочерью сидели на кухне. Киселев поехал на оптовый рынок искать детали для починки душа.

Света закурила.

– Не кури, – сказала мать, – тебе же…

Осеклась. Дочь заметила осечку и продолжала курить.

– Я боюсь, – сказала мать, – я просто боюсь. У меня плохая наследственность: мамин двоюродный брат был не совсем нормальный.

– О чем же ты думала, когда меня рожала.

– Ни о чем, – призналась Аллочка.

– Вот и я ни о чем.

– Это-то и страшно.

– Я этого брата никогда в глаза не видела. Почему я из-за него должна убивать своего ребенка? Или ты темнишь? Ты не хочешь внука? Не хочешь быть старой?

– Господи, глупость какая! Да я мечтаю о внуке.

– Так в чем дело? Я не понимаю, кто из нас сумасшедший?

– Твой муж.

– Ну здрасте, приехали. Чем он тебе мешает жить?

– Он шизофреник.

– Не больше, чем ты.

– Больше.

– Что ты имеешь в виду?

Тогда Аллочка достала из сумки выписку из истории болезни.

– Откуда ты это взяла? Что за глупость!

Аллочка молча смотрела, как Света читает врачебные каракули.

– Я это возьму, – сказала она.

– Не говори, что это я, – взмолилась мать.

Но дочь не отреагировала. Она быстро собралась и выскочила на улицу. Она не знала, что делать. Показывать Геннадию? Не показывать? Что вообще надо делать в таких случаях? Кто поможет? Может, все-таки врач, какой? Знакомый. У нее не было знакомых врачей.

Геннадий иногда вел себя странно. Они часто ссорились. Он всегда настаивал на своем, но особенно обидно, когда он потом торжествовал: вот видишь, я был прав, я всегда прав, надо меня слушать, я плохого не скажу, я всех насквозь вижу, я недаром психолог, я хороший психолог… И так бесконечно долго. Страшно упивался своей правотой. А бывал очень милым, мягким, нежным, уступчивым. И тогда она чувствовала себя счастливой, они опять смеялись, подтрунивая друг над другом. И Света думала: как же мне повезло. Она не могла на него налюбоваться. А потом опять срыв, его раздражало все вокруг, все люди были виноваты. Светиных родителей он за людей не считал и не стеснялся критиковать их мелкие ошибки или глупые папины шуточки, к которым Аллочка и Света давно привыкли и не обращали внимания.

* * *

Света поняла, что ей надо делать. Она поехала на метро до «Библиотеки Ленина». В Ленинке взяла том медицинской энциклопедии на букву «Ш» и углубилась в чтение.

Все, что она читала, было присуще Геннадию: многословие, раздражительность, цикличность, подозрительность. Но она не могла ничего найти про наследственность – передается или нет. Было написано не совсем понятно – от отца к сыну может передаться. А если будет дочь? Неизвестно. Есть шанс. Ей надо знать сейчас, немедленно. Потом ее увлекла тема гениальности: безумие и гениальность – две стороны одной медали.

«Нет, я не хочу гениального ребенка. Я хочу доброго хорошего друга, который даст смысл моей жизни. А вдруг не даст, а, наоборот, отнимет последнее?»

Она вдруг почувствовала, что боится идти домой. Да это просто зараза какая-то, еще немного, и я стану психической. Я не буду показывать ему выписку. Просто спрошу: как ты себя чувствуешь?

* * *

Но Геннадия дома не было. Она легла спать и не спала. Как спросить человека: ты нормальный или сумасшедший?

Его все не было. Он даже не позвонил. Раньше всегда звонил. Навалился страх. Под одной крышей с сумасшедшим! Почему его нет? Надо волноваться или нет? Не могла вспомнить: ссорились они накануне или нет.

Вспомнила! Когда позвонила мать, он подошел к телефону и очень мило поздоровался. Дал ей трубку. Мама срочно требовала встречи. Сказала, что очень важно. Что-то неопределенное спрашивала: как дела, как здоровье, как работа. Он, кажется, закричал, что ему срочно нужен телефон. Я ответила – это моя мать звонит. Дальше не помню. Я решила, что надо бежать к маме – у нее был страшный голос. Он что-то крикнул вслед: «Никуда она не денется, старая дура». А может, мне показалось. Я уже бежала по лестнице.

Начало светать. Пошла на кухню выпить воды. На столе лежала записка: «Срочно еду на два дня в Питер на конференцию. Попробую позвонить. Не скучай. Целую. Люблю. Твой Генка».

Стало стыдно. Рассердилась на мать. Зачем она мне все это сказала? Закурила.

Киселев тоже был подавлен. Пытался по своим каналам найти хорошего врача. Девяностые заканчивались. Все хорошие врачи уехали.

Аллочка вызвала зятя на разговор в КДС. Ей показалось, что подобное место ее обезопасит. А что, собственно, она хотела узнать, непонятно. Срок был уже большой. Решать надо было немедленно. Страшные картины бродили в ее голове – аутисты, олигофрены, дауны.

Геннадий появился неожиданно рано. Вид был ужасный. Наверное, Света ему уже сказала.

– Как дела? – на манер иностранцев спросила Аллочка и на их же манер засияла от предвкушения хорошей беседы.

В небольшом кафе был уютный полумрак и запах хорошего кофе.

– Кофе хочешь?

Не дожидаясь ответа, показала официанту два пальца. Тот немедленно занялся заказом.

– Алла, что происходит?

– Ну происходит, что ты болен. И надо понять, что будет с ребенком.

Алла выключила все свои прибамбасы, сидела измученная и немолодая.

– Когда заболел?

– Не знаю. Давно.

– А когда со Светой встретились?

– Ремиссия была. Длительная.

– А сейчас?

– Сейчас плохо.

Официант принес кофе латте и два пирожных. Геннадий некрасиво и жадно съел оба.

– Мне кажется, мы сами разберемся, – давясь пирожным, сказал зять.

– Да времени нет.

– Шесть месяцев.

– Ой, не скажи.

– Найдем способ узнать.

– Если так, не было бы несчастных больных детишек. А их очень много. С каждым годом все больше.

Алла нашла глазами официанта и попросила водки.

Они выпили один, второй, третий раз.

Что-то отпустило.

– Ты ее любишь?

– А может, будет сын.

– Да я про Свету. Вы уже четыре года вместе, ты ее вообще когда-нибудь… вообще… любил?

– Ты что имеешь в виду?

Выпили еще и еще.

– Алка, я вообще не помню, ты про кого?

– Я про твою жену.

– Какую?

Выпили еще, чтоб разобраться. Потом еще.

Аллочка расплатилась своей карточкой. Через Александровский сад они вышли на Красную площадь.

– А какой сегодня год? – Аллочка засмеялась: – Я говорю, какой сегодня год.

Напротив Мавзолея стали бешено целоваться. Аллочке стало жарко. Она расстегнула шубу, куртку на Геннадии, не отрываясь от поцелуя, и тщетно пыталась под блузкой расстегнуть лифчик. Геннадий оторвался от нее, сказал:

– Слушай, не надо. Он обидится.

– Кто?

– Ну этот, который в Мавзолее.

По видавшей виды брусчатке неслась поземка.

Геннадий схватил Аллочку в охапку и потащил к Иверской:

– Сейчас главное, помолиться, понимаешь?

– Да. Помолиться. Главное.

Впихнул ее в церковный вход. Там в приделе было тепло и тихо.

Аллочка висела на Геннадии. И хотела его безумно, четыре года хотела. За закрытой дверью бубнила служба. Слышалось дыхание прихода. А они кощунствовали напропалую. И такое безумство охватило этих не очень молодых людей, что под страхом топора и пистолета они не смогли бы оторваться друг от друга. И надо же, как хранили их ангелы, дали им утолить свою жажду и отвалиться друг от друга. И только потом завершилась служба и из молельного зала двинулась толпа прихожан, которые прошли сквозь них и мимо, не видя их теней.

Дома у Киселевых был скандал – Иван Иванович дико орал на пьяную жену и требовал ответа – с кем, сука, пила. Аллочка ненадолго задумалась и легко ответила: «С Ельциным». Киселев захлебнулся от негодования: президент тяжелобольной человек. Но Аллочка улыбалась, трясла своими сияющими брызгами пьяного очарования и утверждала: «Нет, она была с Ельциным».

У Ивановых все было много хуже. У Светки усилился от стресса токсикоз, и она блевала в сортире, выворачивая всю себя. Еще немного, ей казалось – ребенка выблюет к черту. Ну хоть бы и так.

Геннадий завалился спать в одежде. Чужой и страшный. Решение должна была принимать только она сама.

Света оторвалась от унитаза, собралась с духом, взяла документы и поехала исполнять свое решение. Она не хотела этого ребенка не потому, что боялась его неполноценности, а потому, что она не любила его отца. Боялась его.

* * *

Прошел этот год. Наступил другой. Светлана после развода с Геннадием работала в турфирме и дома не бывала. Да и не было у нее своего дома. Комната в родительской квартире.

Геннадий после нехорошего инцидента с одной студенткой, которой он, впав в ярость, откусил палец, попал в психушку.

Киселевы старели. Ванечка стал все путать, рассказывать одно и то же по много раз, но Аллочка терпеливо выслушивала, иногда напоминая детали, которые он забыл. Так они, как в театре, каждый день рассказывали друг другу свою жизнь, оттачивая подробности и приходя к одному пониманию событий.

Аллочка никогда не вспоминала позорный эпизод с пьяным Геной. А если вдруг он всплывал в ее памяти, она гнала его прочь. И думала – да он, наверное, уже умер. Да уж лучше бы умер. Она вообще, читая некрологи, всегда думала о покойном, если он хоть как-то касался ее жизни, дай ему Бог покоя в той жизни. А мне он уже не опасен.

Сияние ее погасло. Да и смысла в этом сиянии больше не было. Не для кого сиять.

Старость подбирается ко всем разными темпами.

Ну тут уж ничего не поделаешь.