Текст книги "Близость как способ полюбить себя и жизнь. The secret garden"

Про здравие и упокой

В детстве летом я обожала просыпаться рано, пока все спят, тихонько открыть окно, нырнув в проем, зацепившись за подоконник руками, и сбежать в мой секретный сад, чтоб поиграть сама с собой, придумывая немыслимые образы и ситуации.

То была путешественником, раскапывающим тоннель до Америки, то несчастной узницей, живущей в пещере, но самой любимой ролью, как ни странно, была для меня роль церковной нищенки юродивой (я обожала папины рассказы про юродивых), соскребавшей с пола застывший воск специальным скребком, сидя на коленях посреди пустого храма в рваном рубище. Старинная белокаменная церковь XVI века находилась от нас в двух шагах. После церкви я шла в сторожку, где на кухне с утра до вечера хлопотали добрые старушки, чьим истинным призванием было кормить несчастных маленьких нищенок, трудящихся на благо церкви. Так я честно зарабатывала завтрак, состоящий из варёной картошки, солёного огурца, куска хлеба и сладкого чая. Эта аскетичная еда идеально соответствовала правилам игры в бедняжечку.

Однажды свечница, глядя, как я стараюсь, предложила мне написать записки о своей семье, положив передо мной два бланка. За здравие и за упокой.

«Ну, – подумала я, – за здравие – это понятно, все у нас и так, слава богу, здоровы, а вот покоя в семье явно не хватает, мама особенно неспокойна, мама так нервничает, бабушка то и дело беспокоится, сестра злится… Ох… Упокой, Господи, всю мою родню», – молилась я, записывая всех, кого вспомнила, в длинный список. И родителей, и друзей, и соседей… Довольная, вернулась домой, рассказывая маме, как помогала в церкви и как я, чтобы всем наконец стало спокойно, о них позаботилась. Мама схватилась за сердце, папа долго смеялся, объяснив тем, кто из-за моей проделки лишился покоя окончательно, что Господь видел светлое намерение ребёнка и принял его молитву буквально, а что там написано на бумажке – не важно.

Часть 2
Юность
Здравствуй, запретный мир!
Воспоминания. приключения

О подростковом бунте

Говорят, в церковных семьях, где детям с рождения прививают веру в Бога, часто случается так, что дети-подростки отворачиваются от храма. Перестают молиться, реже посещают праздничные службы, а потом и вовсе перестают об этом думать. «Широка дорога без Бога», – гласит старая русская пословица. Забыл о Боге – и нет больше запретов, нет табу. Хочешь – на гитаре песни кабацкие в подворотне орать во все горло, хочешь – пиво пить прямо из бутылки, хочешь сигарету – длинную, мятную или цветную, как конфету, в серебристой коробочке. Дискотеки, шампанское, женихи, на машине с ветерком, чтоб музыка играла на всю улицу. Дома мама в длинной юбке и пост, а на улице весна, шашлыки, подружки с накрашенными губами в кожаных брюках.

Я хорошо помню то время, когда мы с сестрой переступили через порог нашего доброго, теплого дома и попали в мир, полный соблазнов. Этот мир, увы, очаровал нас. Однажды мама принесла магнитофон – маленький, голубенький, однокассетный и к нему кассету с песнями Олега Газманова. Теперь у нас дома вечерами на всю катушку гремела музыка: «Ты морячка – я моряк, ты рыбачка – я рыбак», а мы с сестрой дружно отплясывали перед полированным секретером, любуясь своим отражением, содрогая посуду в серванте и мешая спать соседу отцу Василию, жившему за стеной. Репертуар тем временем расширялся, появилась группа «Кар-мен». «Это Бомбей – буги, буги-вуги Бомбей!!!» – разрывался маленький голубой магнитофончик, послушно тряслись стаканы в серванте, смиренно вздыхал, ворочаясь от бессонницы, отец Василий за стеной. Мама махала рукой, что, мол, ерунда, все это молодость и страшного ничего нет. Папа стал хмурым и задумчивым, а сестра шепотом рассказала мне, что дочка протодиакона вообще слушает группу «Мальчишник» и ей разрешают. Скоро площадки перед секретером стало мало, и мы начали ходить на настоящие, взрослые дискотеки.

Юбки убрали в дальний угол, а им на смену пришли джинсы, каблуки и топы с открытым животом. Мама вечерами встречала нас у ворот с собакой и кнутом.

В то время начался культ болезненной худобы и красивой жизни, расцвет бандитизма с его романтическим ореолом, навеянным голливудскими фильмами. Эти парни носили кожаные куртки, ездили на дорогих, глухо тонированных машинах с номерами в светящейся неоновой рамочке, дарили музам дорогие французские духи и пленили женщин своим главным жизненным принципом «пацан сказал – пацан сделал». Мы тогда совершенно не задумывались о том, на какие деньги едим в ресторанах и откуда у наших парней, окончивших ПТУ, взялось столько денег. Нас подкупала их мужественность, бескомпромиссная борьба за понравившуюся девушку, не знавшая никаких преград. Имена у парней из девяностых были сплошь экзотические, как у собак – Рыжий, Вареный, Майкл, Фрол, Бешеный, Саня-чума. Делились эти мужчины по принадлежности к городу или району – казанские, красноярские, ореховские, солнцевские, но так как жили мы все-таки в Твери, то в основном имели отношение к местным: из тех, от кого надо было держаться подальше, были «редкинские» – те ребята шутить не умели, и, как рассказывали очевидцы, случалось, увозили понравившуюся девушку, в буквальном смысле выбивая из рук спутника или любимого мужчины. Из модной в то время дискотеки «На речке» девушкам приходилось уходить домой короткими перебежками, прячась в кустах, – девиц увозили в сауну, затаскивая в машину за волосы, не задавая вопросов, но, несмотря на грубые нравы того времени, это мало кого останавливало – женщины во все времена мечтали встретить своего единственного, который однажды появится посреди толпы, выберет ее взглядом, защитит ото всех и отвезет на черном «Мерседесе» в Макдоналдс на Пушкинской, а потом влюбится без памяти, завалит подарками, сделает предложение, и все его друзья-бандиты будут знать, что ты его девушка, охраняя тебя от других бандитов. В идеальном драматическом сценарии однажды он непременно пропадет… Все соберутся по этому поводу на кухне, будут много курить, горько рыдать, кому-то звонить, и выяснится скоро, что нет, не убили, сидит. Начинались сборы посылок в изолятор – горы карамелек, как семечки очищенных от фантиков, сигарет, выложенных из пачек в пакеты. Тут невесту проверяли на преданность товарищи привлеченного к уголовной ответственности – сможет ли она дождаться возлюбленного или окажется предательницей…

Помню, редко кто ждал, в основном, оправившись от шока, пугались, открывая глаза на правду, узнавая статьи, но, конечно, до последнего предпочитали обманываться, думая, что ночной график работы связан с легальным бизнесом.

Многие парни в то время пропали без вести, кого-то убили, мою приятельницу насмерть забили монтировкой, потому что пуль на всю компанию, ехавшую в машине, не хватило. Мне повезло, что в период расцвета этого бандитско-модельного культа я была совсем ребенком, и, имея старших товарищей, вращавшихся в этой среде, я с восторгом наблюдала за происходящим, не имея к этим историям прямого отношения.

МНЕ ПОВЕЗЛО, ЧТО В ПЕРИОД РАСЦВЕТА ЭТОГО БАНДИТСКО-МОДЕЛЬНОГО КУЛЬТА Я БЫЛА СОВСЕМ РЕБЕНКОМ, И, ИМЕЯ СТАРШИХ ТОВАРИЩЕЙ, ВРАЩАВШИХСЯ В ЭТОЙ СРЕДЕ, Я С ВОСТОРГОМ НАБЛЮДАЛА ЗА ПРОИСХОДЯЩИМ, НЕ ИМЕЯ К ЭТИМ ИСТОРИЯМ ПРЯМОГО ОТНОШЕНИЯ.

Об идеальной женщине

Мы познакомились с Настей, когда мне было четырнадцать, а ей двадцать. Натуральные прямые пшеничные волосы чуть выше плеч, огромные яркие зеленые глаза, жирно подведенные черным карандашом, густые темные ресницы, казалось, достают до бровей, бледное веснушчатое лицо, четко очерченные, ненакрашенные, вишневого цвета губы. Высокая, худая, без груди, что она нарочно подчеркивала обтягивающей одеждой, – идеал девяностых. Когда я впервые увидела ее, на ней была кожаная юбка-трапеция с широкой застежкой на боку, распахнутая косуха, белая водолазка-лапша, высокие черные сапоги на платформе и черный квадратный кейс с ручкой как у дипломата, наподобие тех, что теперь используют визажисты для косметики. Настя заливисто смеялась, проговаривая букву «г» с южным акцентом, очень любила танцевать на дискотеках, много курила, обожала готовить и беззаветно любила своего палевого мопса Денни, выгуливая его на поводке в любую погоду. Вышивала крестиком, носила яркие, крупные бусы, любила хорошие духи и тонкое кружевное белье. Настя училась в медицинском институте, жила с испанским мужчиной по имени Антонио, сильно похожим на героя фильма «Бумер», в маленькой уютной комнатке в общежитии. Мне нравилось бывать у нее в гостях. От Насти веяло такой женственностью, такой красотой во всем – в движениях, в голосе, в умении одеваться, очаровывать, что мне очень хотелось стать на нее похожей. Все ее увлечения, будь то собачьи выставки или шейпинг, мгновенно становились трендом в нашей компании. Через несколько лет после мучительного расставания с мужчиной из «Бумера» Настя вышла замуж за мужчину из фильма «Бандитский Петербург» – ей определенно нравились сильные личности, от которых веяло надежностью, последовательностью и тестостероном. Настя переехала в однокомнатную квартиру, а я в ее комнату в общежитии – в то время мне было шестнадцать. Под окном моего крохотного убежища пролегало железнодорожное полотно: я засыпала под убаюкивающие звуки убегающего поезда – ту-тух-ту-тух – и вздрагивающие в шкафу бокалы. Мне казалось, что я повторяю ее судьбу, слыша стук своих каблуков по коридору, как когда-то слышала ее каблуки, мне хотелось так же гипнотизировать все живое вокруг, никогда не показывать плохое настроение, обладать таким же богатым внутренним миром. Настя была достойна лучших обложек мира, просто так сложилось, что ей это было не нужно. Она не металась, как я, в поисках идеального места жительства, не искала актерской карьеры, не рвалась на поиски принца, не ждала от жизни чего-то особенного – жила в самой обычной квартире, растила дочь, работала косметологом. Порой жаловалась, проговаривая букву «г» со своим южным акцентом, что денех нет. Рассказывала мне, как ухаживать за волосами с помощью копеечного репейного масла, мыть голову желтком. Не имея достаточно средств, она всегда выглядела потрясающе. Эта девушка навсегда осталась для меня примером неиссякаемого оптимизма, женственности и умения быть счастливой, не определяя себя ни мужчинами, ни обстоятельствами.

О мужчине мечты

В тот знаменательный вечер я стояла под горящим фонарем на трамвайной остановке, кутаясь в старенькое синтепоновое пальто, доставшееся от старшей сестры. Рано стемнело, завывала метель, и в порыве ветра, вздымающего клубы снега, было практически невозможно что-то разобрать. Мне было четырнадцать, я возвращалась домой из библиотеки – в то время поход в библиотеку был для меня любимейшим времяпрепровождением: торжественная атмосфера общего читального зала, запах старой бумаги, горы потертых временем книг, ритуал получения заветной подшивки. Я ждала трамвая, бушевала метель. Внезапно возле остановки затормозил «Гелендваген». Надо заметить, что в девяностых эта машина была не просто символом роскоши, это был стиль жизни небожителей вроде Джеймса Бонда. Из машины выпрыгнул мужчина – про таких, как он, женщины обычно говорят с придыханием, блаженно закатывая глаза.

Предметом моего пристального внимания стал высокий, стройный парень в идеально скроенном костюме, белоснежной рубашке, без пальто. Он подбежал к цветочному киоску, забрал все алые розы, которые были в наличии, сгреб их в охапку, небрежно бросил в багажник и уехал.

Трамвай опаздывал, я стояла как громом пораженная. «Вот же он – мужчина мечты!» – решила я. Куда он поехал? Кто та счастливая девушка, которая сейчас в эту метель ждет его у окна?

С той поры я вспоминала о своем чудесном видении каждый день. Я наделила мистера X в своем воображении такими качествами, о которых он сам даже не догадывался. Я убедила себя в том, что могу быть счастлива только с ним и выйду замуж только за него. Мы познакомились совершенно случайно в ночном клубе спустя три года. Естественно, я сразу же его узнала, он сам ко мне подошел, был очень внимателен, щедро осыпал комплиментами. После у нас случилось несколько целомудренных свиданий, однажды он остановился у окна моего общежития и включил на полную громкость песню группы «Отпетые мошенники» «Люби меня, люби», громко подпевал, махал руками. Мне казалось, дело идет к свадьбе.

Завывала метель. Я сидела на диванчике своей крошечной комнаты в длинном мягком свитере с голыми ногами и читала книжку. Под окном послышался звук двигателя и короткий сигнал. Я выглянула в окно. Скоро в дверь постучали, на пороге стоял он – кажется, в том же роскошном костюме, белой рубашке, с той же охапкой красных роз. Я еле удержалась на ногах от эмоций.

Мужчина мечты, которому я ни разу не созналась в том, что помнила его много лет, уверенно и расчетливо меня завоевал.

Побежала к соседке попросить емкость под цветы, а вернувшись через несколько минут, обнаружила страшное – на стуле висели брюки мистера Х, аккуратно расправленные по стрелочкам. Он не был женат, ему незачем было так осторожничать. Видимо, мой ходок, будучи уверенным, что его озябший вид и розы действуют на женщин безотказно, решил заранее подготовиться к развязке нашего романа. Меня затошнило. Образ, который я бережно носила в душе столько лет, рассеялся как дым, улетел с облаком метели. Эти штаны на стуле стали для меня символом бесплодных иллюзий, они стали флагом, яростно развевающимся на древке перед глазами всякий раз, стоило мне снова погрузиться в мир мечтаний о людях-роботах в идеально скроенных черных костюмах.

Возвращаясь к мистеру Х. То было тревожное время, когда красивые мужчины на «Гелендвагенах» жили исключительно в рамках своего собственного закона, их закон часто не совпадал с Уголовным кодексом – проще говоря, я не была уверена в том, смогу ли убедить мистера X надеть штаны обратно, поэтому, промычав что-то бессвязное, попятилась назад и вернулась к соседке переждать, пока он все поймет и уедет. Какой груз ответственности все-таки был возложен на мистера Х, думала я, засыпая. Он был обязан оправдать все мои надежды за потраченное в мыслях о нем время! Позднее мы встретились, кажется, он все правильно понял. Пожелал мне счастья и сказал: «Я завидую тому, кто будет с тобой в твои тридцать – будешь по-прежнему красивой, но к тому времени поумнеешь».

МУЖЧИНА МЕЧТЫ – ПЛОД НАШЕЙ ФАНТАЗИИ, СЛОЖЕННЫЙ ИЗ ТЫСЯЧИ ПАЗЛОВ – АССОЦИАЦИЙ, ЗАПАХОВ, ФИЛЬМОВ, СЛОВ, ПЕСЕН.

Действительно, когда тебе четырнадцать и ты воспитана на волшебных сказках, достаточно расставить правильные декорации, чтоб ввести молодую незрелую душу в глубочайшее заблуждение. Мужчина мечты – плод нашей фантазии, сложенный из тысячи пазлов – ассоциаций, запахов, фильмов, слов, песен. Мы придумываем его с детства, ищем подобное, притягиваем, адаптируем, влюбляемся в образ, жадно ищем для себя то, по чему испытываем голод, – по нежности, близости, по восхищению, попадая в болезненную зависимость от этой дофаминовой иглы, но в этом ли смысл настоящей любви – определять свое счастье вымышленным персонажем, обрекающим нас на непреходящий роман с самой собой? Оглядываясь назад, вздыхая по человеку, от которого, как нам казалось, мы получили самые чувственные признания и классифицировали эти отношения как «самое лучшее, что с нами могло случиться», мы понимаем, что были влюблены не в человека, а в себя в тот момент, нравилось это ощущение свободы, собственной значимости, вскружило голову, что кто-то разглядел в нас особенности, ранее никем не замеченные, это и держит нас годами в великом заблуждении, что где-то там, разделенный с нами непреодолимым расстоянием, остался тот, с кем наша судьба была бы совершенно иной, великой, особенной.

Романтика девяностых

Когда мой бунтарский характер и любопытство взяли верх над твердыми моральными установками выросшего в церковной семье ребенка, я неудержимо бросилась навстречу приключениям, в распахнутую дверь, за которой меня ждали все существующие соблазны мира, и поскольку была глупа, не обладала модельными данными, зато отличалась смелостью, жалостью ко всем болящим, ущербным и униженным, то единственными претендентами в женихи для меня стали странные, по-своему несчастные парни на пару эшелонов ниже, чем авторитетные стражи местного порядка, – Дрын, Грыз, Карлсон, Рябчик, – один был выпускником детского дома, другой хромал, третий страдал угревой сыпью, четвертый – клептоманией, они были попроще, помягче, ездили на «восьмерках-девятках», денег не имели совсем, но при этом жили все теми же святыми принципами – «пацан сказал – пацан сделал», внушая подруге, что за нее порвут любого, стоит только позвонить тем самым товарищам из верхних эшелонов. Знаю, что из этих веселых, добродушных парней в живых осталось немного, в какой-то момент резко все изменилось, забылось, те, кто промышлял угонами автомобилей, торговлей оружием и наркотиками, стали честными бизнесменами и про принципы свои позабыли, утратив единственное по-настоящему ценное качество – выполнять обещания и быть верными слову.

Мои родители переживали в то время тяжелые времена, понимая, кто все эти люди, приезжающие за мной к воротам с музыкой, разрывающей сознание и динамики, для них моей идеальной партией мог стать только человек с хорошим образованием и серьезными планами, но я ничего не могла с собой поделать – мне было весело, и именно это слово в тот период стало для меня определяющим. Чтобы хоть немного смягчить удар, я придумала для родителей в оправдание своим новым друзьям, что все они студенты юрфака, так и закрепилось за неблагонадежными товарищами в кожаных косухах, прокручивающих на пальце ключи от машины, прозвище «юрфаковцы».

Тверь, как и другие русские города, в тот момент захлестнула волна наркотиков – многие ребята на моих глазах умирали от передозировки героином, тряслись от амфетаминовых судорог на дискотеках, курили гашиш, улетали в космос, пробуя синтетические вещества. Мне «повезло» – родившись со сложным пороком сердца, все детство я была освобождена от физкультуры, и мама однажды сказала, что если хоть раз попробую наркотики, то тотчас умру от остановки сердца. Это внушение так сильно меня впечатлило, что идти на добровольную смерть совершенно не хотелось – каждый раз оказываясь в неблагоприятной компании, ссылаясь на проблемы со здоровьем, от любых растворов, запрещенных порошков и таблетированных танцевальных стимуляторов уверенно отказывалась. Кроме маминой смекалки, предотвратившей неминуемое падение дочери, при моем любопытном характере, в то время сильно повлияла на меня одна книга – «Роман с кокаином», рассказывающая об истории деградации молодого человека, жившего в начале двадцатого века: так живо предстал передо мной этот образ оскотинившегося гимназиста, происходившего из благородной семьи, ставшего безвольной тенью, что я окончательно уверилась в том, что любые наркотики – деградация и смерть. К тому моменту, когда выяснилось, что с моим сердцем все хорошо, опасный период был пройден, а опыт умерших товарищей лишний раз подтвердил мою самостоятельно сложившуюся в голове теорию о том, что наркотики – это зло.

Про дедушку

Помню, как мой дедушка, великий человек и по заслугам перед Отечеством, и по душевным качествам, сидел на скамейке возле нашего дома, приобняв ничего не значащего в моей жизни парня, с которым я никак не решалась разойтись, хотя понимала, что нам совершенно не по пути, все женщины для него – «тёлки», а если по необходимости ему придётся написать слово «Родина», он точно напишет его с маленькой буквы… Дедушка со слезами на глазах рассказывал равнодушному собеседнику о войне, об испытаниях первой атомной бомбы, делясь своим ценным, уникальным мнением, глубокими чувствами, выворачивая душу наизнанку, но ради кого… Помню, как увидела эту картину в окно нашего деревянного дома, села на корточки, оперевшись спиной о стену, и задыхалась от слез – ненавидела свою слабость, презирала в себе то, что не могу выбежать, защитить, обнять дедушку, умолять никогда больше не тратить сердце на тех, кому все равно, кому наплевать.

Дедушка, добрый и наивный, как ребёнок, думал, что у меня с моим приятелем все серьезно, а тому хотелось поскорее улучить момент, избавиться от надоедливого деда, чтобы покурить. Все, о чем рассказывает ему герой войны, получивший редкую награду за боевые действия на озере Хасан, первый человек в мире, подъехавший к воронке после ядерного взрыва, чтобы сделать замеры, было ему непонятно, чуждо, о чем он сразу же сообщил мне, как только мы остались одни.

Не желая быть обузой родным, дедушка мечтал умереть как солдат, от меткой пули – мгновенно, без мучений. Утром пошёл принять ванну, прилёг в тёплую воду, оторвался тромб.

Теперь я часто представляю, как они с моим мужем Серёжей сидят на скамейке – два таких похожих, великих для меня человека, вижу, с каким интересом Сергей слушает удивительные истории из жизни дедушки, с какой неподдельной искренностью, любовью обнимает его, прощаясь, а дедушка умиляется, вытирая слезы, говорит своё обычное: «Батюшки свет, Анечка!», разводя руками, недоумевая, что вокруг нас столько детей, радуясь, что мы как святыню храним его медали, что он навсегда с нами – сидит себе на лавочке, такой наивный, добрый, трогательный, как ребёнок.