Текст книги "Берег Живых. Выбор богов. Книга первая"

Пальцы руки, затянутой в змеиную кожу искусно выделанной перчатки, дрогнули. Напоминание о наказании обоих Богов всегда было с ним – руку пожрал тлен проклятия бальзамировщицы, а потом опалило, исцеляя, Сатехово пламя.

Он убил священного пса, бросившегося на защиту мёртвого царевича, и едва не оборвал существование того, кто оказался избранником Отца Войны, его Бога. Такое не забывается, да… Встреча с Ануират Колдуна не пугала. Но Ануират охотились вместе со своими псами. Брать на душу грех убийства ещё одного священного зверя маг не желал. Такого в здравом уме не желал ни один жрец.

В очередной раз одарив себя парой нелестных эпитетов за то, что не успел нагнать царевича, когда ещё был шанс, Колдун опустился на песок в тени скал, размышляя. Он чуял невидимую границу, проходившую здесь – чуял так же, как зверь чует метки вокруг чужого логова. Переступить означало не только бросить вызов, но и обнаружить себя. Да и что это даст?

Тихая безмятежная ночь будто насмехалась над ним своим спокойствием. Искристое небо на горизонте переплеталось с песками в невозможном объятии единения Аусетаар и Сатеха. Где-то в столице, в самом сердце храма Ануи, томился в плену последний ученик драгоценной, возлюбленной Серкат. Далеко впереди, в селении Ануират, скрывалось то, что было царевичем, то, что стало Избранником. И оба они были вне досягаемости последнего жреца Сатеха… Так не могло продолжаться.

Вознеся молитву своему возлюбленному Богу, Колдун припал на одно колено и издал утробный леденящий кровь вой. Так выли ша, бросавшие вызов. И кто-то этот вызов должен был принять…

Он терпеливо ждал, вглядываясь в ночь. Псоглавые твари, патрулировавшие окрестности, могли появиться откуда угодно. Разве что со спины его защищали камни.

Маг снова взвыл, и от этого воя смолкли прочие голоса хищников, не желавших вступать в схватку с порождением Владыки Каэмит. Через некоторое время его терпение было вознаграждено. Раздался угрожающий лай, призванный отогнать чужака от невидимой границы. Из-за ближайшего бархана показался охотник в сопровождении двух псов. Священные звери Ануи недоумённо смолкли, принюхиваясь, но не чуя запаха песчаного чудовища, дерзко бросившего им вызов. Охотник пока не счёл нужным сменить облик и вглядывался в тени среди камней, взвешивая в руке копьё.

Колдун распрямился, вставая во весь рост, и развёл руки в стороны, давая понять, что оружия у него не было – по крайней мере, того, с которым обычные рэмеи шли в бой…

– Как хорошо, что здесь есть живые! – возвестил он жизнерадостно.

Псы переминались с лапы на лапу, растерянные. Чутьё говорило им о близости порождения Сатеха, но ша здесь не было. Ануират погладил одного из зверей по голове и двинулся вперёд, чтобы лучше разглядеть незваного гостя. Псы, помедлив, потрусили за ним.

Шаг охотника был чётким, уверенным. Он был в своём праве, в своих владениях, и не боялся никого. Да и мало кто мог бы бросить вызов порождению Собачьего Бога?

Колдун терпеливо ждал, разглядывая стража границы. Ануират был одет только в короткую схенти – порождения Стража Порога, кроме Восьми телохранителей Императора, по понятным причинам не носили ничего лишнего. Он двигался с обманчиво-ленивой грацией зверя. Под смуглой кожей перекатывались жгуты мышц. Изумрудные глаза недобро поблёскивали на суровом лице, но вся поза не выражала собой готовность убивать. Пока.

– Песчаная тварь, – хрипло проговорил Ануират, останавливаясь в паре десятков шагов. – Ты видел её?

Колдун склонил голову набок, переводя взгляд на псов. Те принюхивались, силясь различить его запах среди тяжёлых ароматов благовоний, которыми маг предварительно окурил себя в целях предосторожности. Благовония не только маскировали запах его тела, но и притупляли звериный нюх. Зная силу противника, её всегда можно было направить против него.

– Увы, – ответил он. – Здесь только я.

– Уходи. Здесь не рады чужакам.

– Мне бы только…

– Уходи. Если заблудился, иди к реке, – Ануират махнул рукой куда-то влево. – Оттуда выйдешь к селению. А там и до Кассара недалеко.

– А если меня разорвут? – Колдун старательно изобразил испуг.

– Мы не тронем, если уйдёшь поскорее, – осклабился охотник и направил на него копьё – не для удара, просто чтобы припугнуть.

В следующий миг псы приглушённо заскулили. Ануират изменился в лице, запоздало учуяв другими своими чувствами…

– Запах Врага! – прорычал он. – Ты несёшь с собой запах Врага!

Колдун тихо рассмеялся.

– Поговорим?

Ануират, опешив от такой дерзости, сморгнул.

– Я знаю, что потерянный наследник трона – у вас. Что вы сделали с ним? Он жив?

«Насколько слово „жив“ вообще применимо в данном случае…»

В следующий миг, подчинившись неуловимой команде, псы бросились на него. Но Колдун был готов. Одно движение пальцев, и песок под его ногами взметнулся вихрем, отбрасывая священных зверей. Он не хотел убивать.

– Что вы сделали с ним? – его голос перекрывал гул песчаной бури, разразившейся не по всей округе, а лишь вокруг них. Эта буря не подпускала к нему охотника и псов, но также и не позволяла Ануират уйти.

Сквозь пелену песка он различал, как сгорбился, меняясь, силуэт стража границы. Псы потерянно взлаивали, силясь прорваться к нему и друг к другу. Рёв перекрыл даже буйство стихии – Ануират ответил на брошенный вызов. Колдун покачал головой и вскинул руку, поводя ею в воздухе. Из тела песка выступили тени, почти неотличимые от живых ша, и устремились к псам, дразня их, зовя за собой. Отвлекшись, он едва не пропустил полетевшее в него копьё. Смелости Ануират было не занимать, как, впрочем, и ненависти, которую они питали ко всему, что породил Владыка Первородного Огня.

– Отвечай, и уйдёшь живым! – Колдун подался вперёд, нанося резкий удар – волна ветра и песка отбросила охотника на несколько шагов, пригнула к земле.

Ануират упрямо силился подняться, взрыкивая, клацая мощными челюстями на едва различимые взглядом тени, проносившиеся мимо него. Колдун рубанул воздух ладонью, и небольшая разразившаяся вокруг них песчаная буря, ограниченная незримой чертой заклинания, хлестнула охотника десятками невидимых плетей, рассекла кожу. Жадный смерч поглотил брызги крови. Ануират взвыл, но сопротивление не оставил. Где-то далеко встревоженно взлаивали псы, преследуя призрачных песчаных чудовищ.

– Буря сожрёт тебя, песок отшлифует твои кости, и даже твой Бог не отзовётся тебе. Что с наследником трона?!

Рычание Ануират захлебнулось. Воину уже не хватало воздуха. Противостоять стихии он не мог. Колдун выдохнул, немного усмиряя бурю между ними, но по-прежнему не подпуская псов. Охотник сидел на песке, опираясь на руки, и дышал тяжело и хрипло, вывалив багровый язык из собачьей пасти. Короткая чёрная шерсть, покрывшая его тело после трансформации, была влажной от крови, сочившейся из множества порезов. Маг поморщился. Говорить в этом облике, соединявшем форму рэмеи и священного пса, Ануират могли с трудом.

– Ты не боишься за себя… но как насчёт твоих псов? – вкрадчиво спросил Колдун.

Охотник упрямо вскинул голову и оскалился. Изумрудные глаза полыхнули ненавистью.

– Псов я не трону, если ответишь. Слово жреца.

Рык заклокотал глубоко в горле Ануират, формируясь в едва разборчивые слова:

– Тебе не добраться до него, Сатехова тварь. Старейшины… не отпустят его…

– Стало быть, жив, – Колдун удовлетворённо кивнул.

Собрав остатки сил, Ануират бросился на него. Миг – и мощные челюсти сомкнутся на горле…

Но буря оказалась быстрее и заживо похоронила охотника под толщей песка. Колдун с сожалением качнул головой и двинулся прочь. Ветер постепенно унимался, и песок опадал за ним, заметая след.

Через некоторое время, уже покинув границу владений Ануират, он услышал издалека тоскливый вой. Вернувшиеся псы оплакивали своего соратника.

* * *

Верховным Жрецом Ваэссира в Таур-Дуат во все времена был Император – тот, кто вмещал и воплощал в себе Силу божественного предка. Этот титул закреплялся за каждым Владыкой сразу же после прохождения ритуала призыва Силы и последующего восхождения на трон. Но на Императоре лежало слишком много задач, чтобы он мог заниматься делами храмов Ваэссира в той мере, в которой занимались культами своих Божеств другие жрецы. И потому издревле в культе Ваэссира существовал титул Первого Жреца, наместника Владыки в храмах, носитель которого исполнял те же задачи, что и Верховные Жрецы Империи, посвятившие свою жизнь другим Богам. Власть Первых Жрецов Ваэссира была велика и в некоторых аспектах жизни Империи почти приравнивалась к власти самого Императора, подобно тому, как наместники правителя властвуют над вверенной им вотчиной после назначения Владыкой.

Ныне титул этот вот уже пятнадцатый год носил мудрый Хенемсу, и был он примерно десятью годами моложе Хатепера. Но даже не Хенемсу предстояло провести таинство. Секенэф заявил, что проведёт ритуал возвращения брата в род лично, при двух необходимых свидетелях, жрецах Ваэссира высшей ступени посвящения – самого Хенемсу и любого по его выбору.

Стихией Первого Эмхет была сияющая чистота небес, ясный свет животворящего солнца. И хотя тёмные крылья ночи лучше оберегают всякую тайну, верным временем столь важного ритуала стал час, когда Ладья Амна уже воссияла на горизонте, и небесный огонь набрал свою силу. Все свои дела этого дня Император отложил, безраздельно посвятив своё внимание тому, чему предстояло свершиться. Хатепер не мог не отметить этот шаг, всю важность момента. В конце концов, тайным желанием Секенэфа все эти годы оставалось, чтобы брат никогда не покидал прямую ветвь. А душой Хатепер никогда и не покидал. Всем собой он был и оставался Эмхет прямой ветви, и Ваэссир никогда не лишал его всей полноты Своего благословения. Но в глазах других акт возвращения станет важнейшей вехой нынешних событий, дарующей такое необходимое нынче народу чувство надёжности и защищённости. Сегодня, когда Хатепер выйдет из храма, все узна́ют: случись самое страшное, бремя власти будет кому подхватить, и руки эти крепки и надёжны, а их мощь хорошо известна имперской элите.

Внутренний двор храма со святилищем, в котором возносили молитвы Ваэссиру члены императорского рода, сегодня был закрыт даже для жрецов – кроме тех, что выступят свидетелями ритуала. Тишина была непривычной, но притом казалась очень уместной. Именно тишины в мыслях так не хватало самому Хатеперу, сознание которого выстраивало различные вероятности, просчитывало варианты развития событий от нынешнего дня. Круги по воде. Или обвал в каменоломнях? Не все линии он мог предугадать и предсказать, хотя основные лежали перед ним как на ладони.

Шелестящий серебристый звон систров в руках Хенемсу и второго жреца очищал пространство, настраивал мысли на нужный лад. Секенэф в полном царственном облачении, в двойном венце Таур-Дуат, собственноручно раскладывал подношения предку – редкие благовония, лучшее вино, пищу, достойную императорского пира, которую присутствующие должны будут отведать после ритуала, после того как её вкусит божество. Хатепер, облачённый только в белую жреческую тунику, без каких-либо украшений, держал в ладонях резную шкатулку из акации, инкрустированную золотом, костью и лазуритом. Под крышкой скрывалась его судьба.

Никто из них не забыл слов воззваний, не забыл последовательность обряда. Их голоса сплетались в гимне так, точно этот ритуал был тщательно отрепетирован. Все они, каждый на своём месте, служили Ваэссиру слишком долго, чтобы забыть… Хатепер думал, что будет испытывать трепет, но все посторонние эмоции оставили его ещё до прихода в храм. А когда святилище наполнилось присутствием предка, более ярким, чем огни в светильниках, более сладостным, чем благовония в курильницах, сердце его успокоилось окончательно. Его ждали – там, откуда он в действительности никогда не уходил. Ритуал имел огромнейшее значение для их рода и для всей страны. И притом… он был лишь формальностью, ибо когда-то ни Император, ни божественный Владыка не приняли ухода Хатепера Эмхет из прямой ветви и не лишили его особой своей милости и Силы. Решение старшего царевича было искренним, и тем сильнее была поддержка Ваэссира. Сейчас Хатепер чувствовал это так остро, что сердце его больно сжалось от любви и благодарности к предку и покровителю.

Хенемсу приблизился к Хатеперу с курильницей, окурил сладковатым дымом благовония, которое должно было притупить ощущения тела. Потом Первый Жрец поднёс ему алебастровую чашу с вином, смешанным с притупляющим боль зельем. Разум Хатепера инстинктивно хватался за привычную ему остроту восприятия. Терять контроль над собой было неприятно, дискомфортно, но то в обычных обстоятельствах. Сейчас же он напомнил себе, что всю свою жизнь был не только чиновником, защитником трона и Закона, но и жрецом Ваэссира. Сознание его поплыло, расслаиваясь, вбирая в себя эхо окружающих голосов. Его душа стремилась навстречу принимающим отеческим объятиям предка. Закончив новый виток речитатива, Секенэф повернулся к брату лицом. Ожившая, одухотворённая ритуалом статуя Ваэссира оказалась за его спиной, поддерживая, подчёркивая право его священной власти. Всем собой Хатепер чувствовал древнее присутствие по́лно и всеобъемлюще, видел Того-Кто-Стоял-За-Ними, дарителя их золотой крови, в глазах своего брата и за распахнутыми границами разума и мира материального. Он опустился на колени, но был не в силах выразить всю глубину своего почтения. Когда Владыка коснулся его рук, принимая ларец, Хатепер уже не ощутил физического прикосновения – только энергию, протекавшую в них и в окружавшем их ритуальном пространстве. Ладонь Секенэфа… нет, ладонь Ваэссира легла на его лоб. Жрецы тенями встали по обе стороны Владыки, чтобы помочь состояться физической части обряда. Это было бы больно, но радость сердца и ритуальные благовония сделали своё дело. Хатепер отстранённо воспринимал, как вгрызался в его спиленный по краю рог ювелирный штифт, неотрывно глядя в глаза Секенэфа. Пальцы Владыки сжимали его виски, а его взгляд в какой-то миг затопил всё вокруг золотым разливом. И лишь слова воззвания, льющиеся из уст Императора, ложились отчётливо, точно священные знаки под резцом скульптора на каменной плите. В какой-то миг Секенэф отнял руки, взял золотое украшение из поднесённого Первым Жрецом ларца и запечатал ритуал, восстановив целостность рога брата, намертво крепя на штифт идеально отлитый по мерке кончик. По безмолвному приказу Хатепер извлёк из потайного мешочка спиленный край рога, что носил при себе все эти годы. Секенэф взвесил его в ладони и вдруг сжал в руке с силой, недоступной ни рэмеи, ни человеку, ни эльфу. Обломок рога раскрошился, и Император ссыпал его с ладони в поднесённую вторым жрецом чашу с вином. Чашу он передал Хатеперу и кивнул, веля выпить до дна.

– Часть тебя возвращается к тебе, как ты возвращаешься ко мне, – глубокий голос брата вывел его из транса. – Поднимись, царевич Хатепер Эмхет, сын Владыки, брат Владыки, и займи полагающееся тебе по праву место рядом со мной.

Хатепер поднялся, чуть пошатнувшись, и Секенэф крепко сжал его руку. Хенемсу и второй жрец произнесли ритуальные слова приветствия. А потом уже не Владыка, но брат обнял его коротко, но крепко, отчаянно и прошептал чуть слышно: «Я так ждал этого».

Они покидали святилище в безмолвии. Переступая порог, Хатепер не удержался и обернулся. На губах Ваэссира играла мягкая полуулыбка.

Что бы ни ждало его впереди – всё будет ему по силам.

В тот же день гонцы понесли весть во все уголки Империи. Старший царевич Эмхет вернулся под сень своего рода.

Глава 3

– Кровь поёт… кровь шепчет… Спой нам, чья ты…

Кирдаллан с трудом различал в бормотании Карлака знакомые слова, которыми перемежалось дикое наречие друида. Тихо напевая себе под нос заклинание, болотник перекладывал мелкие дроблёные косточки – принадлежавшие, как хотелось верить принцу, животным. Основу ритуального круга составляли внутренности – принц не был уверен, что хотел знать, чьи именно. В центре лежал злополучный хопеш с сине-золотой рукоятью, доставленный в Данваэннон Таэнераном Сильри.

Жуткий и вместе с тем убаюкивающий напев напоминал колыбельную… колыбельную из кошмара, от которого невозможно пробудиться. По краю восприятия скользили чьи-то тени, и едва слышный шёпот во тьме вторил заклинанию. Пространство в Местах Силы ощущалось иначе. У Кругов Стоящих Камней, у древних дольменов оно словно расслаивалось, обнажая перед внутренним взором то, что не могли передать привычные органы чувств. Магия древних Перекрёстков питала Места Силы, и ритуалы на них выходили самыми мощными. Ну а Дворец Звёздного Света был одним из древнейших Перекрёстков, сердцем эльфийской земли. Храм, к которому все высокорождённые совершали паломничество, принимал в своё лоно немногих. И ещё меньше было тех, кому позволено было совершать здесь таинства.

Но род Тиири правил Данваэнноном. И Карлак творил свой обряд в одном из нижних залов дворца по воле самой королевы. Лишь трое были свидетелями происходящего здесь этой ночью – друид из племён обитателей болот, Пресветлая и наследный принц.

Магия крови, магия смерти многими эльфами считалась противоестественной, но болотникам не было дела до осуждения остальными. А остальные были в большинстве своём достаточно двуличны, чтобы, осуждая на публике, прибегать к милости тамошних друидов, когда приходила нужда. Королева не осуждала, но и о помощи попросила тайно, не желая излишней огласки. Карлак, самый искусный из тёмных друидов, отозвался и прочёл то, что могла сказать кровь.

Некий глубинный инстинкт, позволяющий воину почувствовать удар противника, а охотнику – идущего по его следу зверя, тот самый инстинкт, что помогал выживать, нашёптывал Кирдаллану, что надо бежать. Сейчас же. Магия крови убаюкивала, подчиняла жизнь, что текла по его жилам, хоть и не была направлена на него. Но принц сдерживал себя. Коротко он бросил взгляд на мать, сидевшую, как и он, на древних каменных плитах пола в нескольких шагах от ритуального круга. Прекрасное лицо её оставалось совершенно безмятежным.

Карлак вдруг замер, и глаза его закатились. Кирдаллан был уверен, что сейчас ни слова не срывается с губ друида, но продолжал слышать его заклинание. Болотник махнул рукой, поманив к себе королеву. Инстинктивно принц дёрнулся было, чтобы остановить мать, но она покачала головой, а затем грациозно поднялась и прошла к кругу. Она знала, что делать. Из изящных украшенных растительным узором ножен на поясе Ллаэрвин вынула тонкий нож и выверенным движением надрезала левую ладонь, протянула Карлаку. Болотник жадно схватил её за руку. Его быстрый язык змеиным движением слизнул несколько капель живительной влаги, пробежал по зубам, подпиленным до хищной остроты. Возобновив бормотание, тихое, зловещее, он повёл ладонью королевы над ритуальным кругом и отпустил, лишь когда ещё несколько капель упало на очерченную внутренностями границу.

– Вместе со мной… Смотри, Пресветлая… И ты смотри, принц… – проговорил он на удивление чётко, по-птичьи склонив голову набок.

Из-под спутанных волос зверино сверкнули глаза, устремлённые на Кирдаллана. Пространство вокруг, скудно освещённое парой светильников, покачнулось.

Выпустив руку королевы, Карлак извлёк откуда-то из дебрей своих пропахших болотной тиной и прелой листвой лохмотьев фиал прозрачного стекла – последний элемент ритуала. Кровь Нидаэ казалась тёмной, как старое вино. Об этом фиале Ллаэрвин просила одного из верных своих вассалов.

Королева надорвала свой рукав, обмотала ладонь тканью, неотрывно глядя на хопеш. Карлак пошёл вдоль круга, скудно окропляя его кровью из фиала, нашёптывая что-то.

– Спой нам, чья ты… – различил Кирдаллан.

«Чья ты…Чья ты…» – шепталось по углам зала, за границами света.

– Покажись! – глубоко, утробно приказал Карлак.

Свет мигнул и погас. В обступившей их тьме принц чувствовал, как проскользнули мимо него тени, едва коснувшись кожи обжигающим холодом. Чьи-то очертания показались над кругом, смутные, не более чем игра воображения. В следующий миг Кирдаллан – глазами или разумом, он не знал – увидел на доли мгновения знакомое лицо, знакомые движения. Тесс вздохнула, оборачиваясь мерцающим жемчужным туманом, откинула голову… и иссякла, истаяла в тенях. Морок отступил, и зал погрузился в тишину.

Они увидели то, что должны были.

– Кровь не лжёт, – хрипло сказал Карлак. – Кровь спела…

– Тессадаиль Нидаэ, – тихо подтвердила мать

Кирдаллан предполагал это и боялся. Они с матерью понимали ещё тогда, на Совете: течение животворных потоков крови Тесс было оборвано именно этим клинком.

– Но кровь ведь не расскажет нам, кто держал оружие последним, – продолжала королева, – не расскажет, что произошло в Лебайе?

Карлак издал странный звук, напоминавший не то скрип старого дерева, не то кряхтение. Запоздало Кирдаллан понял, что болотник смеялся.

– Мёртвые могут поведать, – хрипло сказал друид. – Твоё слово, Пресветлая королева… и мы спросим у мёртвых…

Тени во тьме сгустились, жадно прислушиваясь. Кирдаллан почувствовал, как что-то сжало его горло, не позволяя издать ни единого звука. Магия крови… магия смерти…

– Нет, – твёрдо проговорила королева, и тени отпрянули. Мгновенно стало легче дышать. – Так далеко зайти я ещё не готова. Отпусти её с миром.

Карлак вздохнул. Казалось, стало чуть светлее даже прежде, чем он затеплил погасшие светильники. Пространство пошатнулось, когда всё вернулось на круги своя. Место Силы поглотило, растворило в себе энергии ритуала. У природы было много аспектов, и то, что принц мог находить отвратительным, природа таковым не считала.

Кирдаллан поднялся, повёл затёкшими плечами, только сейчас понимая, насколько закостенело его тело во время обряда. Мать держалась спокойно, невозмутимо, но в неверных отблесках света ему показалось, что она была очень бледна.

– Благодарю за твою мудрость, мой друг, – тихо проговорила она и искренне улыбнулась, протянув друиду правую руку.

От ответной улыбки друида принца передёрнуло. Карлак взял руку королевы своими хищно согнутыми пальцами с длинными грязными ногтями, похожими на когти. Почтительно он коснулся пальцев королевы губами, подражая принятому в цивилизованных землях королевства этикету. Ллаэрвин лишь милостиво кивнула без тени отвращения.

Карлак с поклоном отступил и, пробормотав что-то, рассёк воздух над границей круга своим ножом. После он тем же ножом подцепил внутренности, размыкая границу уже видимую. Забрав из центра хопеш, друид с поклоном вручил его принцу. Кирдаллан взял рэмейское оружие, тщательно стараясь не касаться рук болотника. Но когда они встретились глазами, друид усмехнулся, точно мысли прочитал.

– Я приберу здесь. Никто не заметит, – заверил Карлак и облизнул губы.

«Жрать он это собрался, что ли?» – с отвращением подумал принц, но кивнул.

– Благодарю, – повторила королева. – Оставайся моим дорогим гостем столько, сколько тебе угодно.

С этими словами Ллаэрвин направилась к запертой двери зала. Кирдаллан последовал за ней, спеша покинуть это место, хотя поворачиваться к Карлаку спиной было неприятно.

Даже ему, принцу, было не по себе рядом с болотными колдунами. Магия болотных друидов всегда была темнее, опаснее прочих – непокорная, обманчивая, как места их обитания… Да и выглядело всё их племя премерзко, хоть и негоже так было думать сыну правительницы, стоявшей над всеми кланами Данваэннона. Смуглые, невысокие, точно повторявшие своим обликом корявые деревья, растущие в их землях, обитатели болот были самым диким из народов королевства – даже более диким, чем племена охотников из глубин зачарованных чащоб, не признававших часть утверждённых эльфийских законов в принципе. Время и блага цивилизации, казалось, обходили болотников стороной. Они даже общее наречие Данваэннона не то чтобы слишком чтили и изъяснялись на нём косноязычно. Но язык-то полбеды, а вот запах… отвратительный запах трясин, откуда все они выползли, стелился за ними шлейфом, а не мылись они, казалось, даже по Праздникам Колеса Года. И ведь тоже эльфы – вот же удивительно. А не считаться с ними было нельзя. Во-первых, они представляли собой силу, опасную, первобытную, сохранив знания, которые даже друиды и шаманы других кланов потеряли в веках.

А во-вторых – и это удивляло Кирдаллана даже больше прочего… Болотники поддерживали род Тиири на троне. Политикой они интересовались мало, возможной войной с рэмеи – и того меньше, но королеву признали единодушно, всем советом своих племён, или родовых общин, что у них там сейчас было. И потому, когда королева называла Карлака другом, когда благодарила его, как равного, она говорила искренне. Правда, применить к нему титул Высокого Лорда, которым друид формально являлся в иерархии Данваэннона, было непросто.

Поднимаясь за матерью по старой каменной лестнице, Кирдаллан думал о том, что многому, ещё очень многому ему предстояло научиться, прежде чем он сумеет стать королём, достойным преемником Ллаэрвин Серебряной Песни.

Тайными путями, ни с кем не встречаясь, они прошли в покои королевы. Принц терпеливо ждал, пока мать отмывала руки в родниковой воде, наносила целебный бальзам на ладонь и оборачивала её чистой тканью. После обряда Кирдаллан испытывал непреодолимое желание помыться целиком, но пока эту затею пришлось отложить.

Ллаэрвин достала отрез плотного полотна, взяла хопеш из рук сына, завернула и спрятала в большой сундук с резной крышкой, в котором хранила часть своих личных вещей. После она отошла к окну, занавесями которому служили заросли цветущего вьюнка. В ночи проносились маленькие огоньки лесных светлячков, и некоторые из них находили пристанище в бутонах лиан. Тогда цветы начинали переливаться, точно драгоценные камни.

К красоте и стати матери Кирдаллан был привычен. Даже облачённая в простую охотничью тунику и непримечательный плащ, она держалась так, как подобало королеве. Что поражало его, так это её удивительное спокойствие, которое она сохраняла даже наедине с ним. Принц знал, что мать была опечалена, разгневана, встревожена, но ничего из этого она не показала. Впрочем, дело было не только в её выдержке. Она замкнулась в себе, размышляя, и не спешила с выводами.

Госпожа зачарованных чащоб, мать народа наследников фэйри… Сколько чаяний было возложено на неё. И сколько было тех, кто мечтал о миге, когда она оступится. На очередном изломе эпох её правление грозило стать кратким, как полёт падающей звезды. Что такое тридцать лет для эльфов?.. Кирдаллан готов был защищать королеву, готов был вести её войска, сминать её врагов, вгрызаться в их глотки как дикий волк. Но ему не было позволено. Он формально возглавлял войско рода Тиири и формально же мог призвать под знамёна королевского рода всех остальных. Но без решения Совета он не мог сделать ни шага… тем более против настоящих врагов. А настоящие враги, как известно, жили вовсе не по ту сторону гор.

Больше не в силах выносить напряжённую тишину, Кирдаллан произнёс:

– Я уверен, что Тесс убил не царевич. Нас убеждают в другом, но я уверен.

– Как и я, – мягко ответила королева. – Но вести разговор с Нидаэ требуется осторожно.

Это он понимал и так. Тиири обязаны были защищать своих вассалов, и смерть леди, к тому же носившей титул посла, не могла остаться без ответа. Вот только призывать к ответу рэмеи или один из Высоких Родов?.. И то, и другое поставило бы род Тиири в очень сложное положение.

– Саэлвэ стоит за этим, неблагое племя! – глухо рыкнул Кирдаллан, сжав руки в кулаки. – Но ни одна нить не ведёт к нему. Неужто в этой партии Игры Дворов Сильри с ним заодно?! Их власть в Лебайе выше, чем у нас, осведомлённость – несравнимо больше. Они знают, на кого надавить, кого заставить услышать.

– Сильри всегда вели свою игру. Но против меня Таэнеран идти пока не готов, – Ллаэрвин повернулась к сыну. Улыбка на её красивом лице была хищной. – Пока не готов получить в моём лице врага. Это, безусловно, оставляет нам надежду…

– Саэлвэ предпринял слишком много, – вздохнул Кирдаллан. – Без поддержки Арелей наши позиции невероятно ослабли… наша сеть осведомителей разорвана, как паутина после бури. Мы глухи и слепы.

– Но мы не одни, мой сын, – напомнила Ллаэрвин и приложила ладонь к груди. Под одеждой был скрыт медальон рэмейской работы, который она всегда носила при себе, но никому не показывала. – Наши союзники в положении столь же тяжёлом, но клятву они не нарушат. Вот только соблюдать её становится всё сложнее… Моли Рогатого Охотника, чтобы этот хопеш был похищен не из мёртвых рук юного царевича Ренэфа, – её ярко-изумрудные глаза сверкнули. – Моли вместе со мной, Кирдаллан… Потому что если Владыка потерял и второго сына, даже мой друг не сумеет остановить его. Дыхание Отца Войны, дыхание пустыни опалит нас.

– Боги… – выдохнул принц, качая головой и перед глазами у него потемнело. – Будто мало нам гибели наследника и падения Арелей… Что мы скажем клану Нидаэ? Что мы скажем Эрдану, когда он вернётся?.. Он так любил Тесс…

Ллаэрвин подошла к нему, погладила по плечу. Кирдаллан знал – за всей этой королевской выдержкой скрывался страх матери. Её доверие рэмейским союзникам было велико, настолько велико, что она пошла в обход Совета и послала младшего сына как своего вестника. Вот только до сих пор от него не было ни слуху ни духу.

– Я возьму на себя переговоры с вассалами, – мягко проговорила она. – Убийство нашей дорогой Тесс не останется без ответа, но наш ответ не будет быстрым. Опрометчивость сейчас может быть равносильна потере всего. Слишком многое поставлено на эту игровую доску теперь, сын. Увы, иногда мне кажется, что некоторых игроков даже судьба Данваэннона беспокоит не так сильно, как собственный выигрыш…

– Ты можешь положиться на меня во всём, – Кирдаллан взял её руки в свои и коснулся губами тонких пальцев. – Даже если никого не останется – я буду рядом.

– Я знаю, мой мальчик, – Ллаэрвин нежно улыбнулась ему, сжала его руки в ответ. – Мой прекрасный мальчик…

Исходившие от неё тепло, любовь принц ощутил так же ясно, как чувствовал пробивающийся сквозь ветви солнечный свет.

Кирдаллан вздохнул.

– Мне надлежало отправиться вместо Эрдана. Я нашёл бы способ направить весть быстрее.

– Мы уже говорили об этом, мой свет. Ты старше и опытнее, но к искусству дипломатии твой брат склонен чуть больше. К тому же объяснить твоё отсутствие было бы куда сложнее…

– Ты веришь, что твой друг сумеет защитить его там? Что бы ни случилось?

– Пока он жив, наш договор будет незыблем, – твёрдо ответила королева. – И я должна соблюдать свою часть нашей клятвы: сделать всё, что в моих силах, чтобы не допустить новой войны. Последняя уже обошлась обоим нашим народам так дорого! Когда-то мы дали слово. Не забывай, что во многом поэтому именно я занимаю трон, а после меня займёшь ты. Мы оба приложили немало сил, совершили невозможное…