Текст книги "Смерть придёт на лёгких крыльях"

Глава VII

1-й год правления Владыки Рамсеса Хекамаатра-Сетепенамона

Нахт

Духота стояла невыносимая, словно сама Дешрет сегодня дышала жарче. Красноватые скалы давали тень, но и окружали удушливыми объятиями, быстро раскаляясь на солнце. И без того скудная растительность казалась еще более пожухшей, а в воздухе чудилось приглушенное гудение, какое бывает в жарком мареве пустыни.

Нахт упрямо брел вперед, выбирая потайные тропы, которые знал не хуже, чем некропольские псы. Он помнил и скрытые пещеры, и разграбленные еще в эпоху смут гробницы. Знал наиболее быстрые пути к колодцам и безлюдные заброшенные проходы, которыми уже не пользовались ни стража, ни местные жители, зато иногда могли облюбовать разбойники. Западный Берег с его негостеприимным ландшафтом и удивительными творениями зодчих, поражающими воображение, был домом меджая с самого детства. Карта этих мест была выгравирована в его разуме так отчетливо, что он мог бы нарисовать ее даже во сне. И потому воину не составляло труда выбрать для них путь вдали от поселений и основных маршрутов патрулей. Здесь был выше риск наткнуться на других обитателей Западного Берега – беглых преступников или расхитителей гробниц, – но он полагался на свое чутье и знание этих мест. Несколько раз он намеренно менял направление, чтобы не рисковать, когда слышал вдалеке голоса или, отходя ненадолго, чтобы разведать путь впереди, замечал группы людей.

Меджай хотел добраться до гарнизона побыстрее и доложить о произошедшем командиру Усерхату. Вынужденные промедления расстраивали. Почему-то внутри было четкое ощущение, что он не успевает в срок, что время просыпается сквозь пальцы, словно песок, и он упускает нечто важное. А возможно, просто накладывалось общее волнение. Он не понимал, что происходит и что за события теперь пришли в движение. Оставалось только надеяться, что Усерхат расскажет.

Но как бы Нахт ни спешил, ему приходилось сдерживать себя. Его спутница старалась поспевать за ним и почти не жаловалась, шла, упрямо стиснув зубы. Разве что просила иногда воды и пила так жадно, что фляги приходилось наполнять чаще, чем воин привык. Но меджай внимательно наблюдал за девушкой и подмечал больше, чем она хотела показать. Она держалась на ногах нетвердо, как после тяжелого недуга. Двигалась неуверенно, стараясь опираться на собаку или на его руку. Что странно, рана, казалось, совсем не причиняла ей беспокойства – дело было в чем-то другом.

Пусть ее лицо было не живее погребальной маски и она почти не разговаривала с ним, его спутница выдавала себя взглядом, случайными жестами. Ей было страшно, и она была растеряна, понимая словно еще меньше, чем он сам. Временами она так глубоко погружалась в свои мысли – как иногда бывало со жрецами в ходе ритуалов, – что не замечала никого и ничего. Пару раз Нахт едва успевал остановить ее, чтобы не наступила на укрывающегося днем в тени камней скорпиона. А иногда складывалось ощущение, будто она вообще не видела тропу перед собой, и когда воин обращался к ней, то словно пробуждалась от глубокого сна. В непосредственной близости гробниц ее охватывало странное оцепенение, будто она видела там что-то такое, чего не видел он.

С собакой у нее была какая-то особая связь. Эта мысль не давала Нахту покоя. Псина держалась поближе к девушке, словно поддерживая и ведя за собой. Даже когда она отлучалась по каким-то своим собачьим делам, в поисках пищи или еще зачем-то, она непременно возвращалась. Но от Нахта не укрылось, что даже в краткое отсутствие собаки девчонка как будто теряла опору, и даже его помощи оказывалось словно недостаточно.

Невольно меджай думал, уж ни к ней ли эта черная собака привела его самого. У мастерской он ведь оказался примерно тогда же, когда привезли тела. И псы не позволили ему уйти в тот день, зато совершенно не возражали позже. Бек тогда приказал своим воинам отвлечь бальзамировщиков, чтобы те не подняли тревогу. Нахту помогал только старик-жрец, который уж точно не собирался болтать попусту и вообще не одобрял то, что там произошло. Вместе с ним провожать меджая и девушку вышли жившие при мастерской собаки, но на этот раз они не поднимали шума.

И если вспомнить и сопоставить – тревожные сны с Инпу ему снились тоже как раз накануне. Определенно, предзнаменование, но неужто в самом деле связанное с этой встречей?

Так кем же была эта девушка? Почему жрецы так хотели от нее избавиться, а некропольские псы будто бы выражали ей особое покровительство?

Странно, очень странно это все было. Нет, на мертвую она была совсем не похожа, на чудовище – тем более. Может быть, ее чем-то опоили, и потому она была почти как труп, когда ее только доставили к бальзамировщикам? Нахт почему-то сомневался, что она вот так просто расскажет.

Когда жара стала совсем уж невыносимой, они остановились в еще одной небольшой гробнице, из которой в прошлом сезоне Нахт и его товарищи выгнали шайку искателей наживы. У входа девчонка снова впала в оцепенение, и пришлось провести ее внутрь за руку. Она остановилась у ложной двери[27]27
  Ложная дверь – распространенный элемент архитектуры египетских гробниц. Считалось, что эти двери соединяют миры живых и мертвых и сквозь них странствуют души.


[Закрыть], ритуальные надписи на которой были уже наполовину сколоты, и долго вглядывалась в пространство перед собой. Проходы, соединявшие мир живых с Дуатом, и у самого Нахта вызывали некоторый трепет. Иногда, стоя рядом, он чувствовал едва уловимое движение воздуха, словно порыв прохладного ветерка. Но видения его никогда не постигали. Зато с его спутницей дело, похоже, обстояло иначе.

Собака устроилась у портала, словно давая понять, что здесь безопасно, и только тогда девушка вздохнула свободнее.

– Отдохнем немного и в путь, ладно? – сказал он, снимая со спины щит и ослабляя ремни снаряжения. – Думал, мы пораньше доберемся, но уж как есть.

Очень хотелось есть. В последний раз они с товарищами нормально подкрепились еще до нападения на мастерскую, и сейчас плошка хорошей каши из полбы[28]28
  Полба – вид пшеницы, выращиваемой в древности.


[Закрыть], сдобренной луком, казалась пределом мечтаний. Но Нахт еще мог потерпеть, а вот насчет девчонки не был уверен. Вдруг еще помрет, если оставить без пищи? Ее и так-то даже от легкого порыва ветерка пошатывало.

Словно в ответ на его мысли она проговорила:

– Боги, как же хочется есть…

Голос у нее был странный и немного пугающий – хриплый, шелестящий. Пожалуй, это было единственным в ней, что в самом деле навевало мысли о мертвых.

Просьба была уловкой? Не похоже. Прозвучало жалобно, но при этом она словно пыталась скрыть свою слабость. Воин уже не раз успел подумать, не притворялась ли она, но его наблюдения за ней говорили, что все же нет.

Оставлять ее без надзора не хотелось – Нахт ведь отвечал за эту женщину и обещал доставить в гарнизон. Но каждый шаг не самого простого пути давался ей с трудом. Да и вряд ли она хорошо знала эти места – уж точно не лучше, чем он. Если что, не составит труда поймать ее на этих тропах, особенно учитывая ее слабость.

– Я могу раздобыть нам еды, но для этого мне придется ненадолго отлучиться.

Она чуть улыбнулась, искоса глянув на него из-под упавших на лицо прядей.

– Не боишься, что сбегу?

– Далеко ли? Отсюда рукой подать до Долины Царей. Тебя найдет ближайший же патруль, – усмехнулся меджай, надеясь, конечно, что до этого не дойдет.

В ее взгляде промелькнул страх – легкая угроза подействовала. Медленно она села у портала рядом с собакой и обняла себя за колени.

Воин передал ей одну из своих фляг, которые они наполнили по дороге у колодца. Сначала правда пришлось потерять еще немного времени и выждать в укрытии, когда станет безлюдно – местные ходили сюда пополнять запасы.

Девушка с благодарностью кивнула. В такие моменты ее лицо становилось более живым – как вчера, когда он нашел ее фаянсовый амулет и нанизал на шнур.

Жадно она припала к фляге, опустошила в несколько глотков, не задумываясь о том, чтобы оставить хоть немного на потом. Воин покачал головой – что поделать, придется раздобыть еще.

Боги были к нему милосердны – он вернулся довольно быстро с парой подстреленных тощих голубей. Охота, конечно же, была щедрее в заводях Итеру, а здесь разве что в ящерицах да скорпионах не было недостатка. Но они оба пока не настолько отчаялись, чтобы пробовать такие сомнительные блюда на вкус.

Девчонка с любопытством наблюдала, как он разделывает птиц и пытается развести небольшой костерок из сухих веток на пороге гробницы. Днем костер, по крайней мере, не привлек бы ненужного внимания. Но Нахт понимал, что есть мясо придется полусырым – жа́ра было явно недостаточно, чтобы приготовить как следует. Впрочем, его спутница не привередничала, а напротив, набросилась на предложенное «угощение» так же, как до этого на оставшийся кусок лепешки. Меджай тоже быстро прикончил своего голубя, надеясь, что по этим птицам никто скучать не будет. А то вдруг были не совсем дикие?

Собака терлась рядом и теперь аппетитно захрустела костями. Это был первый раз, когда она приняла что-то из предложенной Нахтом пищи.

И где она только ухитрялась находить себе пропитание все это время?

Когда со скудным обедом было покончено, они устроились на небольшой отдых. Здесь у меджая уже не было тайника с циновками, но его спутница и не спрашивала – уткнулась в собачий бок и затихла.

Нахт сел ближе к ступеням, чтобы держать вход в поле зрения, и откинулся спиной к стене, удерживая копье. В гробнице было душно, но хоть немного прохладнее, чем на раскаленных каменистых тропах царских некрополей.

Не особо рассчитывая на ответ, он все же решил задать тот же вопрос, что и в мастерской:

– Кто ты?

У Нахта было еще множество вопросов к ней, но хоть с чего-то нужно было начинать. А может, и не нужно было вообще пытаться узнать ее получше. В конце концов, уже скоро он оставит ее на попечение командира Усерхата и – как хотелось верить – вернется к своей жизни.

Голос внутри нашептывал, что так легко он из этой истории не выйдет… ведь оставался еще убитый им по случайности старший бальзамировщик Павер. А от шанса снять с себя вину он отказался, предпочел спасти сам не зная кого.

– Жрица, – это прозвучало так тихо, что Нахт решил уже было – показалось. Но девушка откашлялась и добавила уже увереннее: – Жрица Инпут.

Меджай открыл глаза, посмотрел на нее, хотя и не мог как следует разглядеть – глубже в гробнице было темнее, а его слепил дневной свет, проливавшийся сквозь узкий проход. Жрица. Что ж, это многое объясняло: и видения с Инпу, и собак. Боги защищали ее.

– Ты жрица Первого из Западных[29]29
  Первый из Западных – один из титулов бога Анубиса, восходящий к глубокой древности, еще до возвышения культа Осириса как повелителя Дуата.


[Закрыть]? – удивленно уточнил он.

– Первой, – поправила она. – Инпут – Богиня, тесно связанная с Ним… Его возлюбленная супруга, или Его половина и ипостась – как угодно. Защитница мертвых, утешительница, путеводная звезда… Вряд ли ты даже слышал о нашем культе. Инпут – сокрытая, хотя Ее имя носит целый сепат[30]30
  Сепат – административная единица в Древнем Египте, в эллинистическом Египте – номос, ном. Означает «округ», «область». Семнадцатый ном Египта назывался по имени Инпут (Инпут).


[Закрыть].

О Богине девушка говорила с искренним теплом и благоговением и сейчас впервые была настолько многословна.

– Да, я не слишком силен в жреческих таинствах. Так ты из бальзамировщиков?

Может быть, она перешла дорогу, кому не следует, и к смерти ее приговорили свои же – кто знает?

– Вовсе нет, – возразила девушка. – Мои таланты… иные. Впрочем, это уже не имеет значения… хотя даже теперь моя Богиня не оставила меня.

Последние слова девушка сказала совсем тихо и уткнулась лицом в холку собаки, поглаживая лоснящуюся черную шерсть. На собаку Нахт тоже посмотрел по-новому, хотя и до этого отмечал ее не слишком звериный взгляд и повадки.

– А ты, значит, меджай… И тебе обо мне совсем ничего не рассказывали? – вдруг спросила она.

– Страшилки бальзамировщиков считаются?

– О том, что я мертвая тварь из Дуата? – фыркнула жрица. – Не считаются.

– Тогда совсем ничего.

– Боишься меня? – Девушка приподнялась, пристально глядя на воина, не переставая поглаживать собаку. – Знаешь же, как говорят. Люди боятся того, чего не понимают.

– Бояться не стыдно, стыдно не пытаться преодолеть свой страх, – ответил Нахт. – И нет, я тебя не боюсь. На вид – так вроде обычная девчонка… со странностями.

Жрица возмущенно хмыкнула.

– Зато вот тот бальзамировщик с ножами, Павер… он-то точно понимал побольше, чем я. И боялся. Может, мое счастье как раз в неведении.

Он хотел немного повеселить ее, развеять напряжение, но девушка мрачно проговорила:

– Даже не представляешь себе, какое счастье…

И замолчала.

Нахт пожал плечами, решив пока больше не испытывать судьбу, просто обдумывал слова.

«Ты не знаешь, кто она… Не знаешь, что она совершила, глупый ты мальчишка…»

Боги защитили свою жрицу. Возможно, он все-таки поступил правильно, когда вмешался?..

Короткий переход до ночевки они преодолели почти без приключений. На закате, минуя поверху одну из широких троп, ведущих к реке, они заметили небольшое шумное скопление людей. Среди криков и ругани Нахт не мог разобрать смысл, но споры быстро перешли в драку. Такие потасовки сейчас были нередки, и во многих местах на Западном Берегу – гораздо жарче этой. На них бы вряд ли кто-то обратил внимание, но воин предпочел увести свою подопечную побыстрее.

А вот место, которое он заранее выбрал для ночевки, оказалось занято, и он предпочел не уточнять, кем именно. Разбираться ни с разбойниками, ни с разозленными местными ему сейчас было не с руки. Хорошо хоть по привычке сперва разведал, а не сразу вошел, как к себе домой.

– Придется пройти еще немного, – сказал Нахт, вернувшись к девушке и собаке.

Жрица закатила глаза и тяжело вздохнула.

– Я уже себе ноги сбила на этих камнях. И вообще устала настолько, что готова уснуть прямо здесь. Долго еще?

– А ты уже поживее, чем вчера, – беззлобно подначил ее воин. – И куда разговорчивее. Похоже, прогулки по некрополям идут тебе на пользу.

Девушка зыркнула на него так, что он чуть не прикусил язык. Нахт примирительно улыбнулся.

– Пойдем, там есть на что посмотреть, – он протянул ей руку. Собака, посмотрев на них, потрусила вперед. Жрица, помедлив, вложила ладонь в ладонь меджая.

Покрывало Нут[31]31
  Нут (др. егип.) – богиня, олицетворявшая небо.


[Закрыть]раскинулось над ними искристым куполом, разворачиваясь неспешным танцем созвездий. Западный Берег оживал иной жизнью. Словно размывались границы реальностей, когда далекие огни казались очагами ушедших предков, а крики хищных птиц напоминали голоса потерянных душ. Шорох песка и перестук мелких камней под чьей-то невидимой поступью. Темные зевы гробниц в скалах, будто именно в эти мгновения становившиеся проходами в неведомые пространства Богов и духов.

Нахт вывел жрицу на небольшую площадку в холмах, заброшенную древнюю каменоломню. Отсюда они видели темные пронизанные венами троп скалы Долины Царей и самую высокую из них – гору Та-Дехент[32]32
  Та-Дехент (др. егип.) – означает «Пик» или «Вершина», современное название – «Эль-Курн». Холм в фиванских горах, самая высокая их точка 420–450 м в высоту.


[Закрыть], похожую на пирамиды Владык древности. Далекие костры стражей озаряли некрополь золотистым светом.

– Отец рассказывал, что когда цари перестали строить свои гробницы в Нижней Земле, они выбрали это место, отмеченное Богами и священной горой, – сказал Нахт, указывая на темный пик. – Она вздымалась к самому солнцу лестницей в небо. А в теле горы и среди холмов теперь целый лабиринт проходов, соединяющих гробницы между собой… так говорят.

– Словно запутанные проходы Росетау[33]33
  Росетау (др. егип.), или Ростау – мистическая область в Дуате, где соединяются небо и земля. Здесь же по преданиям было похоронено тело Осириса. Согласно древним погребальным текстам, область испещрена туннелями и пещерами, которые и «повторяют» подземные проходы гробниц. Также, по некоторым источникам, Ростау – одно из древних названий некрополя Гизы.


[Закрыть], соединяющие небо и землю, – тихо проговорила жрица. Она неотрывно смотрела на скалы, словно могла каким-то образом видеть сквозь толщу камня, прозревая проходы.

– Вот в том направлении – гробница нашего Владыки, пока незаконченная, – добавил меджай, указывая куда-то в холмы. – Точное место я не могу тебе сказать, это тайна. Но я не раз стоял там в дозоре и сопровождал мастеров. Помню, как…

Погребальная маска треснула – на ее лице отразилась такая печаль и горечь, что Нахт невольно осекся. Судорожно вздохнув, жрица шагнула к самому краю, вглядываясь в темноту, где мастера Сет-Маат еще не завершили очередное свое великолепное творение вечности. Глаза у нее блестели, как инкрустации на лицах священных статуй. Словно она вот-вот готова заплакать, но не может.

Черная собака села рядом с ней, приглушенно заскулила, и не глядя жрица опустила руку, погладила зверя.

– Что… – начало было Нахт.

– Пойдем, – девушка тряхнула головой, и бусины на ее косах, кое-где сохранившиеся, зазвенели. – Нам ведь еще нужно найти место для ночевки, да? – улыбнувшись с явным усилием, она сжала локоть воина. – Я отдохну и пойду быстрее, обещаю. Мне тоже нужно поговорить с твоим командиром.

Глава VIII

1-й год правления Владыки Рамсеса Хекамаатра-Сетепенамона

Нахт

На следующий день охота была так же удачна, но на этот раз Нахт рискнул – дождался, пока отряд стражи отправится дальше по дороге и спустился к колодцу, сговорившись с кем-то из местных, чтобы обменять дичь на несколько лепешек. В этом не было ничего необычного – они с товарищами и раньше так делали. Странно было только скрываться от своих же, но раз уж Бек просил не показываться никому на глаза лишний раз – значит, не стоило. Это повлекло бы за собой вопросы, а значит, и ненужные сейчас задержки.

К тому же, командир имел в виду больше девчонку, чем самого Нахта. Трудно было сказать, станут ли ее преследовать и чем вообще все это обернется. Что до меджая – даже если тот бальзамировщик исполнил свою угрозу и за минувшие пару дней успел кому-то доложить, весть едва ли успела распространиться. Вряд ли его станут искать прямо сейчас. Зато вот потом кто-то наверняка наведается в гарнизон с вопросами.

Новости, подслушанные у местных, были неутешительными. Беспорядки, разгоревшиеся на Западном Берегу, распространились. Шайки разбойников, которых обычно держали в страхе меджаи, осмелели и нападали на маленькие поселения, потому что меджаев не хватало на всех. Кто-то из стражи некрополя примкнул к бунтовщикам, а дворец Владыки не спешил присылать помощь. Да и не привыкли здешние воины поднимать оружие друг на друга – уж Нахт-то знал – вот и не ввязывались в бои. Но жалование все так же не выплачивалось, поставки из храмовых хозяйств и из Города Живых не возобновились, и люди, отчаявшись, обозлились. В участившихся потасовках были уже не только раненые, но и погибшие.

Нахт никак не мог понять, почему жрецы Амона не проявили привычную щедрость сейчас, когда едва закончился Опет[34]34
  Опет (др. егип.) – масштабный ежегодный праздник в честь бога Амона и его супруги Мут.


[Закрыть]. Ведь раньше, сколько он себя помнил, в дни празднеств не было недостатка в разнообразной еде и товарах. Чуть ли не целые стада забивались во славу Амона, а дичь, рыбу и фрукты к шатрам на берегах Итеру приносили огромными корзинами. Весь народ участвовал в празднествах по-своему. И даже бедняки ликовали, не испытывая в эти дни никакой нужды.

Отец рассказывал, что случались голодные неурожайные годы, но тогда открывались царские и храмовые житницы. Непросто приходилось и в годы войн – как когда Владыка защищал рубежи от Народов Моря, бежавших от собственных бед, или от чехену[35]35
  Чехену (др. егип.) – одно из древнеегипетских наименований ливийцев.


[Закрыть], решивших, что могут посягнуть на богатства Та-Кемет[36]36
  Та-Кемет (др. егип.) – «Черная Земля», древнее самоназвание Египта.


[Закрыть]. Но сейчас власть Пер-Аа[37]37
  Пер-Аа (др. егип.) – «Высокий Дом». От этого слова и произошло слово «фараон». Своего рода иносказательное обозначение правителя и царского двора в целом.


[Закрыть]была велика. Что могло измениться? Владыка оберегал Закон Маат на своей земле, так почему же в Кемет пришла Исфет? И об этом он тоже хотел поговорить с Усер-хатом.

Жрица старалась идти быстрее и вообще как можно меньше докучать своему спутнику просьбами, полностью сосредоточившись на цели. Она словно приняла какое-то решение, и это придавало ей сил. Но когда они, наконец, добрались, девушка обессиленно села прямо на землю, восстанавливая дыхание, глядя на открывшийся впереди ландшафт.

Красноватые скалистые холмы и негостеприимная пустошь сменялись зеленью пальмовых рощ и возделанных полей, выходивших прямо к сверкающим лазурным водам Итеру. Далеко на Восточном Берегу виднелись белые стены храмов Города Живых, и обелиски пронзали бескрайнее небо золочеными вершинами, маня путников и караваны.

Сам гарнизон Долины Царей представлял собой укрепленное поселение, лежавшее в стороне от Сет-Маат и храмовых владений. Добраться сюда было не так просто даже от реки, если не знать дороги. Шатры, домики из сырцового кирпича с выбеленными стенами и тростниковыми крышами, усыпанная песком тренировочная площадка, небольшие зеленые садики. Даже собственного храма, хотя бы маленького, здесь не было, поскольку изначально укрепление подразумевалось как временное, но потом разрослось. Ничего выдающегося, но это место было родным. Здесь был дом отца, который Нахт не променял бы и на прекрасное жреческое поместье в Уасет[38]38
  Уасет (др. егип.) – древнее название города в Верхнем Египте, на территории современного Луксора. Более известен под греческим именем «Фивы». В эпоху Нового Царства долгое время был столицей.


[Закрыть].

Основной задачей здешних воинов была именно охрана некрополей. На Западном Берегу Уасет было еще несколько подобных гарнизонов, самый крупный из которых сейчас располагался у Храма Миллионов Лет и тамошней резиденции Владыки. Говорили, что Усерхата хотели перевести туда на службу, но он решил остаться со своими воинами здесь.

– Пойдем, – нетерпеливо позвал Нахт и помог жрице подняться. – Скоро отдохнешь, да и еды здесь будет вдосталь. Больше никаких недожаренных голубей. А уж какие тут пекут лепешки, м-м-м…

Она тихо рассмеялась. Кажется, даже голос у нее уже звучал немного живее.

Меджай и сам ужасно хотел сперва поесть и смыть с себя пот и пыль, а потом уже докладывать, но долг был важнее. Жрицу он собирался сразу отправить к лекарю и доверить заботам местных женщин, а дальше пусть с ней разбирается командир. Сейчас толку от нее все равно было немного – она устала настолько, что вряд ли сумеет вести связный рассказ.

Уже по дороге к селению их встретил дозорный отряд.

– О, да это ж Нахт! – крикнул один из воинов. Остальные быстро окружили меджая, улыбаясь и похлопывая по плечу.

– И где ты столько дней пропадал?

– Еще и девчонку себе в некрополях ухитрился откопать, ну даешь.

– Да не одну – с собакой. Это уже целое хозяйство!

Воины смеялись, привычно подначивая друга. Жрица смущенно помалкивала, стоя в стороне и гладя собаку, ловя на себе взгляды любопытные, но дружелюбные. Гости в гарнизоне хоть и бывали, но не так уж часто.

– Мы уж думали, не сожрал ли тебя крокодил где-нибудь.

– Или гиены!

– Да-да, или гиены.

– Послание-то хоть доставил?

– Доставил конечно, – усмехнулся меджай. – А потом все пошло не так… Давайте лучше вечером обсудим за пивом? Я уже вымотался, как пес, а мне еще командиру докладывать, – он показал скарабея Бека, и друзья посерьезнели.

– Так это с бунтами связано…

– Да, с ними тоже. У вас-то тут пока спокойно было?

– Если еще и сюда нападут – это уж тогда будет означать, что самого Владыку свергли, – невесело рассмеялся кто-то. – Но ребятам в патрулях на дорогах несладко приходится. Что ни день теперь, так драки, и это в лучшем случае.

Провожая меджая и жрицу к воротам, воины делились рассказами о беспорядках, грабежах и потасовках. Эти рассказы подтверждали то, что Нахт уже успел услышать от местных. Исфет накрывала Западный Берег как песчаная буря, да и с Восточного уже доходили тревожные вести, по крайней мере, по слухам.

Когда Нахт и жрица, наконец, вошли в гарнизон, случилось то, о чем здесь судачили потом еще несколько дней: все местные собаки сбежались ей навстречу. Животные не нападали, только наблюдали, а потом следовали за девушкой до самого дома лекаря. Разумеется, люди выходили посмотреть, так что в итоге собралась целая процессия, словно тут проносили священную барку.

– Это с тобой всегда так? – усмехнулся меджай.

Девушка, вцепившаяся в его руку, покачала головой, стараясь ни на кого не смотреть. От пристального внимания жителей – двуногих и четвероногих – ей было явно не по себе. Черная собака невозмутимо вышагивала рядом.

Лекарь услышал шум на улице и уже ждал их на пороге – немолодой уже мужчина, неизменно облаченный в белую драпированную тунику, словно грязь над его нарядами была вообще не властна. Этот жрец, к которому Нахт и другие воины ходили кто за снадобьями, кто раны перевязать, умел прозревать не только болезни тела. Кивнув меджаю, он пристально посмотрел на девушку, а потом неодобрительно покачал бритой головой.

– Это где ж ты ее так умучил, полумертвую! Загнанная, как газель. И такое чувство, что не только плотью истощала, а еще и свет Ка потускнел. Ну как же так можно-то…

Он протянул руки к жрице, но та испуганно отшатнулась и встала за плечом Нахта.

– Имхотеп – хороший целитель, один из лучших на Западном Берегу, – сказал ей меджай. – Он меня и моих друзей знаешь из каких ям вытаскивал… У него даже имя подходящее, как у великого мудреца древности. Чего ты испугалась?

– Мне нужно к командиру, – упрямо сказала девушка. – К целителю мне не надо. Я ничем не больна.

Нахт развернулся к ней, положил ладонь на плечо.

– Тебя здесь никто не обидит. Никто не будет размахивать ритуальными ножами, – на этих словах она невесело усмехнулась, но воин продолжал: – Отдохнешь, выпьешь укрепляющий отвар…

– И как следует поешь, – вставил жрец и прикрикнул на подобравшихся слишком близко зевак: – Ну а вы чего собрались? Не на что тут смотреть. А кому заняться нечем – так у меня всегда пара поручений найдется. Вон, травы растолочь. В пустыне кой-чего собрать. К заводям сходить на хищника – у меня чрезвычайно важные ингредиенты заканчиваются…

Толпа поредела, пока целитель не припомнил что-нибудь еще. Нахт, воспользовавшись заминкой, приобнял жрицу за плечи и быстро завел в дом. Она смотрела рассерженно, но было в этой злости что-то от зверя, попавшего в ловушку и уже не чающего выбраться.

Собака проскользнула за ними и уселась у порога. Последним заходил Имхотеп, проворчавший что-то о том, не мешает ли им всем хозяин дома.

– Не бойся, – повторил меджай, встречая взгляд жрицы.

– Вот мне прямо сразу стало легче, – насмешливо ответила она. – «Не бойся», «не грусти», «все обязательно будет хорошо».

– Я за тебя отвечаю, – напомнил воин, серьезно глядя на нее. – Не знаю, как там у тебя принято, а для меня это не просто слова.

Жрица смотрела все так же недоверчиво, потом отвела взгляд, не то смиряясь, не то уже слишком устав для споров.

– Просто не забудь, что ты обещал отвести меня к командиру, Нахт.

Собственное имя, произнесенное ею, прозвучало неожиданно. Конечно, она услышала, как к нему обращались ребята из отряда.

Почему-то он вспомнил поверья, что жрецы и чародеи вплетали имя, часть души, в благословения и проклятия. Имена давали им власть над людьми и даже над Богами. Кто-то вроде Имхотепа мог не опасаться, умея себя защитить. Да и амулеты все носили не просто так. Стоило ли ему бояться эту девушку, которая пугала даже других жрецов Инпу?

– Меня, кстати, зовут Шепсет, – тихо сказала она, вверяя ему свое имя в ответ, и сжала шнур с фаянсовым амулетом. – Спасибо тебе за помощь.

– Прямиком из песков Дешрет да на пир, – усмехнулся Усерхат, когда они обменялись приветствиями.

Разговор подразумевался неофициальный, поскольку командир отпустил других воинов, и Нахт немного расслабился.

– Да мы и так подзадержались, командир. Думал, прибудем быстрее, – он чуть виновато улыбнулся.

– Давай поешь, а то голодным псом смотришь – Садех мне не простит. – Усерхат жестом пригласил его присесть с ним на один из плетеных стульев у невысокого стола. В глиняных плошках, накрытых свежими лепешками, уже ждал горячий чечевичный суп, а рядом россыпью лежали золотистые финики. – Только быстро. И сразу рассказывай.

Меджай с благодарностью накинулся на еду. Усерхат, усмехнувшись в усы, присоединился к нему, но ел куда как более чинно.

Этот невысокий крупный мужчина когда-то служил вместе с отцом Нахта, а еще раньше участвовал в боевых походах под командованием самого Владыки Усермаатра-Мериамона[39]39
  Усермаатра-Мериамон – тронное имя Рамсеса Третьего.


[Закрыть], отвечая за снабжение. Но это было давно, и теперь, спустя годы, Усерхат вкусил спокойной жизни и приобрел некоторую округлость – конечно, не без помощи замечательной выпечки госпожи Садех, его супруги.

Среди солдат Усерхата любили. Он пользовался уважением как справедливый и предсказуемый лидер – вспыльчивый, но отходчивый, без вины никого не наказывал и готов был помогать своим людям, а еще всякому находил применение по способностям. Под его началом небольшой гарнизон процветал, став уже не просто временной ставкой, а целым селением. И когда поползли слухи, что Усерхата хотят перевести на более высокую должность, ближе к царскому двору, его воины, в том числе и Нахт, очень сетовали. С одной стороны, радостно было, что любимого командира наградят по заслугам, а с другой – как тут без него? Он умел примирять между собой гордых меджаев и воинов-рэмеч так, что те забывали о разногласиях и работали сообща. Он знал, с кем и как поговорить, чтобы бесперебойно шли поставки продовольствия и прочих товаров. Его боялись расхитители гробниц, за которыми он посылал карательные отряды и держал их в страхе даже в те тяжелые годы, когда большинство воинов были отправлены в Нижнюю Землю к северным границам, чтобы охранять Кемет от набегов Народов Моря и мятежных племён чехену.

Для Нахта он был даже больше, чем просто любимый командир, которому воин был предан всей душой. После гибели отца Усерхат и Садех, у которых своих детей не было, по сути, приняли его в семью. При этом командир позаботился о том, чтобы обучение мальчика искусству меджаев продолжалось как следует и чтобы Нахт сумел пройти посвящение. И спрашивал с него Усерхат со всей строгостью, не сделав из него изнеженного любимчика. Только в домашней обстановке Нахт знал и никогда не сомневался – он был не только ценным солдатом, уже успевшим доказать, что чего-то стоит. Он был частью этой семьи. Родственником пусть не по крови, но любимым.

Побыстрее покончив с едой, Нахт снял с шеи скарабея Бека и положил перед Усерхатом.

– Я вернулся позже, но на то были причины.

Командир посерьезнел, накрыл ладонью скарабея, не проверяя личную печать – и так верил.

– Слушаю тебя, Нахт.

Вздохнув, меджай рассказал обо всем, что случилось в эти несколько дней с тех пор, как он доставлял Беку послание. Он старался докладывать кратко, по существу, но при этом не избегал неприятных деталей. Таких, как убийство старшего бальзамировщика, вину за которое полностью признавал…

Упомянул он и о том, что Бек вызвался стать его свидетелем, но что сам он желал справедливого разбирательства.

Усерхат слушал внимательно, хмуря брови, и не прерывал Нахта даже уточняющими вопросами. Но на последних словах не выдержал. Рассек ладонью воздух и жестко проговорил:

– Разбирательство обсудим позже. Ты защищал себя и… эту женщину, а не замышлял убийство.

– Но ведь если и мы, стражи, станем скрываться от справедливости – то как можно ожидать, что в Кемет будет властвовать Маат?

– Боюсь, Маат уже отворачивается от нас, – Усерхат тяжело вздохнул, отводя взгляд, покрутил в пальцах скарабея Бека.

– Это видно по нашим людям… Но расскажешь все же, что случилось? – осторожно уточнил меджай.

– Да, мне есть о чем рассказать, хоть и не хочу пугать понапрасну. Скоро многое изменится, Нахт… уже меняется. И нам понадобятся все наши силы, чтобы выстоять в эту бурю.