Текст книги "Сказка, которой нет"

Cоль и рожь

Мой рай – непроданный рок,

Твой – лес человеческих рук,

И срезанный голос времен фонит в микрофон:

«Терпеть и бороться!

Терпеть и бороться!

Терпеть и бороться

В застенках Красного Солнца!»

Н. Антропов

Июньским вечером в одном из жигулевских гаражей состоялась наша беседа с Андреем Тараном, Антоном Солнцевым и Николаем Антроповым. Не так уж давно было время, когда эти музыканты вместе проходились по концертным площадкам Самарской области. Многое успело поменяться, но дружба, юность, первые победы не только остаются в памяти навсегда, но и накладывают на нас отпечаток. Именно поэтому так интересно услышать о том, как все начиналось, как Антон и Андрей оценивали в те годы творчество Николая, и узнать их взгляд на то, что происходит в его творческой жизни сейчас.

Анна: Как вы познакомились с Николаем?

Андрей: Познакомились с Колей мы в туалете ДК «Юбилейный» в Жигулевске в 2006 г. Мы выступали тогда с нашей группой «Black rain». Был какой-то фестиваль. Коля был в шляпе… В общем, как сейчас примерно был наряжен. Он подошел и попросил у меня сигарету. Ему понравились сигареты, и он решил дружить.

Анна: Какое впечатление произвел на вас тогда Николай?

Андрей: Это было необычно, таких людей мы не встречали раньше. Были гаражные ребята – панк-рок, рок… Обычно, если видишь здесь людей с гитарой на улице, то это пьяное лицо и песни либо про армию, либо про осень, а тут было что-то свое и отдавало Высоцким… Именно надрыв в голосе вызывал такую ассоциацию.

Анна: Как складывалась ваша совместная работа?

Андрей: Еще до того, как группа «Black rain» распалась, в нашем ДК был фестиваль какой-то авторской песни. Мы пришли с Колей вдвоем туда, но нас не пустили, потому что мы не вписывались в формат фестиваля. Я помню, что в ДК Коле даже отключали звук как-то. В то время и начались наши совместные попытки что-то сыграть. Были сыграны в Петербурге в «Камчатке» два концерта, здесь в Жигулевске были выступления в ДК, в народной галерее…

Одним из знаковых моментов в нашей совместной деятельности был концерт, который назывался «Соль и рожь». 31 июля 2011 г. мы выступали на чердаке частного дома. Это был очень смелый эксперимент. В довольно короткие сроки мы подготовили коллективное выступление Николая с группой. И, по сути, это был первым и единственным выступлением Коли с музыкантами. Позднее были его концерты в театре, но это уже совершенно другой формат. У нас была рок-группа. Было интересно все это придумать, исполнить… И спустя столько лет мне это интересно послушать. Интересно сравнить творчество тех лет и то, что есть сейчас. На мой взгляд, это очень сильно отличается. Честно скажу, мне ближе то, что мы играли на чердаке. Это был именно рок. То, что Коля делает в театре с музыкантами, это уже совершенно другая музыка. Если бы у нас было больше времени, мы бы подготовили больше песен, смогли бы записаться… Но этому проекту не суждено было вылиться во что-то еще…

Коля самодостаточен, но музыкальный коллектив ему бы не помешал, и мы всячески пытались это организовать. Наши сложности были связаны с тем, что Коля уезжает в Москву и здесь пребывает от силы месяц. У меня еще была идея репетировать Колины песни без него. Есть материал, есть музыканты – мы делаем аранжировку, готовим скелет, а потом, когда Коля приезжает, вместе с ним все шлифуем. Но музыканты были набраны из разных кругов, все они были неорганизованные, у каждого были свои идеи какие-то… В общем, все это потерпело крушение спустя несколько месяцев. Надо было привлекать более ответственных людей. Все так на тот момент совпало…

Николай: Когда мы их собрали, они задали вопрос, в каком ключе, от каких музыкантов играть. Я сказал: «От себя! Нам нужно идти от себя!» – «„Pink Floyd“ или „Nirvana“ играем?» – «Если вы сможете дотянуть до „Pink Floyd“ и „Nirvana“, то тогда играйте! Но если не можете, нужно делать свое!»

Анна: Андрей, по-прежнему ли вы ассоциируете творчество Николая с песнями Высоцкого, или что-то изменилось?

Андрей: Нет, теперь скорее с Башлачевым. Хотя Башлачева я и тогда знал… Но позднее появились какие-то образы, ассоциирующиеся с песнями Башлачева – что-то в манере подачи.

Антон: Мне кажется, Коля сейчас как раз нашел свою волну, свой стиль исполнения. Сейчас я вижу, что это он сам.

Андрей: Я думаю, есть собирательный момент – мы все у кого-то чему-то учимся. Я помню, например, с «Гражданки» Коля тянул темы – музыкальные и немного текстовые. Но в настоящий момент творчество Коли ушло на какую-то свою стезю. Либо я не знаю того автора, обороты которого Коля взял себе в употребление, либо у него выработалось свое направление.

Анна: Вы знакомы с творчеством Николая только по песням? Читали ли вы его стихи?

Андрей: Читал стихи, но больше по песням все-таки. Мне запомнился тот момент, когда мы играли вместе. Именно песни того периода мне кажутся золотыми.

Анна: А знакомы ли вы с последними песнями Николая?

Андрей: Нет, с песнями настоящего момента не очень хорошо знаком. Площадь пересечения у нас стала меньше.

Антон: Одно дело смотреть записи, другое – когда вживую человек исполняет. Вживую мы давно уже не встречались. Но мне показалось, что стало больше вокала.

Андрей: Я немножко просматривал концерты на видео, некоторые ролики, что-то по разу слушал в ВК, но не знаю, насколько запись все сохраняет. Появилось что-то иное, а мне хочется того, что было – больше драйва в песнях. У Коли больше лирики стало. Сложнее это воспринимать, потому что я люблю вещи более протестные, кричащие или немножко более абстрактные, с каким-то неосознанным состоянием, состоянием транса, психоделики.

Николай: Я могу поспорить: у меня раньше мистики было меньше. Если взять «Одолеем змея» – там психоделики гораздо больше, чем в ранних песнях. В ранних было больше русской тематики.

Андрей: Я считаю эталоном «Алюминиевые реки» – когда образы обрываются. Мне не очень нравятся стихи, в которых хорошо видна последовательность событий. Нравится, когда строчки вырваны из контекста, и как будто не хватает чего-то, надо самому додумывать. Я читал последние стихи, и в них больше логики какой-то, смысл продолжается во всем тексте. Мне это меньше нравится.

Николай: Мы давно уже не играли. Нужен непосредственный контакт, когда вместе репетируешь, делаешь что-то…

Анна: Какие еще песни Николая вам нравятся?

Антон: «Терпеть и бороться», «Это мой Петербург», «Элвис Пресли».

Андрей: «Терпеть и бороться», «Алюминиевые реки», «Прекрасная дама».

Анна: Вас же связывала не только работа над песнями. Расскажите подробнее о ваших взаимоотношениях.

Андрей: Конечно, мы были в тесных дружеских отношениях.

Антон: Изначально стало понятно, что он артист. Куча персонажей в нем всяких, и он их мог в любую секунду поменять: он то такой, то такой… Это интересно было наблюдать. Таких людей у нас в Жигулевске, можно сказать, нет…

Андрей: И интересно в этом участвовать!

Антон: Были крутые тусняки!

Анна: Что еще вспоминается о том времени?

Андрей: Мы посвящали время походам… И наши походы по горам бурно обсуждались!

Антон: Просто в Жигулевске у нас есть места аномальные. Вообще Самарская Лука – это аномальное место. И эти ребята как раз туда и ходили в поисках приключений. Им это удавалось! Я бы отметил, что не без помощи Коли. Но, наверное, смотря зачем идешь…

Андрей: Оказываясь ночью у нас в лесу, если ты хочешь встретить нечто, ты встретишь. Ностальгичекие воспоминания, но я не хочу к этому возвращаться. Я оставил это в том периоде жизни и успокоился.

Анна: У Николая было много друзей?

Антон: Да, у него всегда было много друзей. Его везде ждут. Это о многом говорит.

Анна: Как вы тогда представляли себе творческое будущее Николая? Отличается ли то, что происходит сейчас, от ваших ожиданий в то время?

Андрей: Нет, я примерно так и думал, что в таком ключе он будет работать. Я его склонял к аранжировочному проекту, чтобы сделать альбом, чтобы это было что-то такое бомбическое. Сделать это с коллективом, чтобы была музыка удобоваримая, чтобы можно было позади текста почувствовать и музыкальный пласт. Я думаю, что это могло бы стрельнуть. Так я думал в то время, так думаю и сейчас.

Антон: Я тоже так считаю. Нужна запись. Мне самому хочется послушать студийную запись. Я всегда хотел, сколько знаю Колю, записать его… Возможности нет у нас такой здесь, в Жигулевске.

Анна: Чего, на ваш взгляд, сейчас не хватает творчеству Николая?

Антон: Мое личное мнение: ему надо сделать записи хотя бы нескольких песен с музыкантами – с бас-гитарой, барабанами, с приличными инструментами. Чтобы посмотреть в таком варианте. Мне это очень интересно. Музыканты нужны хорошие. Я вам слово даю, если будет такая запись когда-нибудь – это будет шедеврально. Если он сделает это. Но надо, чтобы он этого хотел, лично он.

Андрей: Надо, чтобы он хотел, потому что если он не захочет, не будет результата. Я тянул тогда на себе все, организация была на мне, и как-то все вообще не шло. Будущее зависит от него самого, как он поведет этот вектор. Но чтобы сделать успешную карьеру, стать известным, заработать денег, надо делать немножко другие вещи, чем это делает Коля. Дело в том, что формат музыки Коли, формат его исполнения, не может быть слишком популярным, потому что музыка сейчас больше для развлечения нужна, скажем так. Очень маловероятно, что человек неподготовленный станет слушать Колины песни. Поэтому, чтобы как-то популяризировать их содержимое, надо обшить их в удобоваримую оболочку, и тогда есть шанс, что это будет прослушано большим количеством людей.

Есть еще моменты. У Коли рождаются новые вещи, и он старое отодвигает. И еще длина некоторых текстов просто зашкаливает. Сложно столько играть, и вообще человеку сложно воспринимать столько зараз.

Николай: Тут уже нужно понимать, что я хочу этим сказать, что для меня важнее… Ты музыкант или поэт? У Высоцкого тоже куча куплетов в «Балладе о любви».

Андрей: Это не значит, что все песни такими должны быть.

Антон: Всего должно быть в достатке: и того, и того…

Андрей: Коля творит в одном ключе, но на следующий год у него меняется стилистика, причем добавляется за этот период довольно большое количество песен, и все записать проблематично. Даже чтобы просто качественно записать его сольно, в студии можно месяц просидеть. Он не хочет всем этим заниматься, ему не хочется тратить время, он тратит его на другое. Кроме того, выходят какие-то особые ключевые вещи, которые было бы интересно аранжировать, но сложив их вместе, можно не получить альбом, который бы был интересен как цельный продукт. То есть если будет сильное расхождение смысловое в текстах и расхождение в музыкальном оформлении, это может повлиять на то, что у человека, послушавшего это, не сложится единого впечатления. Не надо в рамки загонять себя, что это, например, инди-стиль или поп-рок, но при этом надо какую-то концепцию видеть в материале, чтобы это было цельной продукцией.

Анна: У Николая как раз недавно получилось создать такой цельный проект! В марте у него состоялся концерт33
  Первый концерт в театре состоялся в 2017 г.


[Закрыть] в МГИЭТ44
  Московский государственный историко-этнографический театр.


[Закрыть], в котором четко была продумана вся структура: начало, конец, была тщательно выстроена вся последовательность песен.

Николай: Да, у меня получилось простроить идею. В театре ко мне режиссер подошел и предложил сделать концерт. А до меня в театре такого не было, я был первым. Неделю я сидел, тупил с репертуаром, собирал всю мозаику и в конечном итоге как-то собрал. Потом начался свет, звук, и за три дня мы все спаяли. Это очень большой опыт для меня. Потому что я никогда этим не занимался. Но главное все-таки не это. Я понимаю, что форма важна. Андрей правильно говорит о том, как преподать и в каком ключе, это все верно. Но главное, чтобы пусто не было внутри. Потому что бывает так, что погремушка гремит, а внутри вся пуста. Можно шоу закатить, но если внутри будет пусто, то, в конечном итоге, что ты принесешь людям на алтарь их сердца, что ты можешь им отдать из того, что дано? Нужна гармония.

С Антоном Солнцевым и Андреем Тараном, г. Жигулевск, 2017 г

Первый концерт в МГИЭТ, 2017 г.

***

– Начни писать книгу, ты увековечишь себя! Это твоя главная цель в жизни – помни мои слова! Пропустишь – постигнешь пустоту! Я сразу видел это, ты только пришла. Возьми перо и бумагу, помолись и в путь по строке реки!

– Ничего себе задача! Умеешь ты огорошить! Можно подумать, я целыми днями книги пишу!

– Будешь! Я уже сделал так, что обратной дороги нет!

– Но я не писательница! Я всегда писала с трудом и долго. Даже теоретически плохо представляю, что ты от меня хочешь!

– Все, хватит ныть! Все готово! Бог в помощь!

– А если напишем, что будет?

– Будет чудо!

– Только если на чудо и надеяться…

– Нечего надеяться! Булки с неба не сыпятся! За дело! Бумага, перо, иконы, свеча, молитва и вперед, в бой! Времени мало у меня. Надо успеть. А ты запоминай, читай и пиши! Будьте реалистами – требуйте невозможного! Нельзя запирать стремления духа в клетку реализма! Все. Точка. Никаких отходных! Дух почит во Святая Святых уже! Все будет хорошо! Верь мне!

***

– Так надо!

– Ух, какая я непослушная – так и хочется назло сделать! Мне есть, у кого учиться! Я люблю зеркала за то, что можно их бить, я люблю красный цвет за то…

– Мда… Ешкин корень, научил на свою балку! Я в ярости! Я сломал себе пальцы и вырвал волосы! Это неслыханная наглость с твоей стороны! Я сломлен, мой дух повержен в уныние! Я не могу простить такую злую шутку, смех богов! Не попадайся мне на глаза, гангрена греческих сынов, павших в боях поэтики на минном поле любви к Слову! Лихоманка ты трясучая, персанда плаксивая! Повинуйся, раба, и внемли гласу пустыни моей! Ибо воды иссохли, ибо залью скоро кровью сахар Аравии, обагровею берега до Брахмапутры… Красное море бродит покоем… Помни! Мой перстень снимет ястреб! Мой перст указующий владеет Азией! Как молния полыхнет от Запада до Востока, так и я беспощадно опрокину чашу гнева моего!

***

– Не бойся… Я с тобой буду до конца.

– Спасибо… Это лучшее, что я могла услышать. Я постараюсь верить этому, и ты не забывай.

– Знаешь, ты ведь свою кровь породнишь с моей землей… Как? Не знаю… И тебе не надо знать. Ты только запомни. У тебя столько радости в тишине будет… Начни считать свои слезы. Попробуй их сосчитать. И, может быть, ты построишь город, и назовешь его моим именем, и звездочку повесишь перед входом, над воротами для усталых путников, и накормишь их самой соленой пищей. И каждый, богатый и нищий, отблагодарит тебя полным лукошком светлых очей. Но кровь ты прольешь над землей ничьей, над землей, которая выкрестит горизонт моим именем. И узники вымостят мост одеждами, разорванными для шага впредь. И ты шагнешь и зацепишься за кольцо одуванчика, и полетят маленькие десанты провожать твои следы из города прямо за мной… Вот так ты прольешь свою кровь над моей землей. Но меня там не будет, где ты отыщешь меня.

– Значит, это грустная сказка?

– Нет, потому что в ней никто не теряется. Это сказка – правда, спрятанная в волшебный мешочек слов. И ты это узнаешь тогда, когда высохнет колодец в твоих ладонях, когда не нужно будет считать и строить. День будет зерниться. Ночь будет тлеть. Тень отделится на тело смотреть.

– Мне она кажется грустной… Мне бы исполнить волю… Последнюю волю Твою. Знать, оттого я пою насмерть по чистому полю… Эти слова всегда в голове, когда пытаюсь заглянуть в будущее. Больше и желать ничего не могу…

 
– О Анна, он твой голос скоро срежет,
Бутоны соберет в немой букет.
– Пусть алым ароматом утро брезжит,
И захлебнется скрежетом рассвет!
– О Анна, отпусти! Пока не поздно…
Он высечет искру из поцелуя!
– Искру из камня, чтоб согреться звездной,
Зеркальной ночью в кущах. Аллилуйя!
 

Вольный ветер

Я ветер! И у меня есть маршрут…

Я вам дую не в бровь, а в глаз.

Небеса прослезились дождем —

Слова очищают огнем.

И ты плачешь над лесом ресниц —

Искры солью летят в стаи птиц.

Я ветер! Заклинаю огонь,

Поливаю костры над рекой…

А попробуй возьми в ладонь!

А попробуй дотронься рукой!

Н. Антропов

Велик тот, чья сила возвышает многие сердца, притягивая их своим сердцем.

Г.У. Бичер

Как видит Николая человек, умеющий заглядывать в чужие души? Мы поговорили с актрисой МГИЭТ Натальей Юрьевной Михеевой, у которой к актерскому таланту прилагается очень умное сердце, умеющее чувствовать другие сердца.

А.: Вы помните, как познакомились с Николаем? Какое впечатление он произвел?

Н.Ю.: Я очень хорошо помню этот день. Коля пришел показываться в наш театр. У нас существуют такие периодические показы – смотрим ребят. Приобретя некоторый жизненный опыт и опыт работы в театре, когда смотришь на молодых актеров, чувствуешь уже какой-то потенциал актерский и человеческий. Ярлыки мы не вешаем, каждому кто-то нравится, а кто-то не нравится… Выбирает всегда Михаил Александрович55
  М.А. Мизюков – художественный руководитель МГИЭТ.


[Закрыть]. На своем показе Коля читал собственные стихи, пел песни, и я очень хорошо помню мысль, которая у меня тогда возникла. Я сидела и думала, что когда-нибудь буду гордиться, что в нашем театре работает такой человек. Это было, конечно, потрясение. Он был очень молод, но уже был личностью со своей собственной темой, со своей историей, человек с такой внутренней страстью, с таким внутренним жизненным интересом! Безусловно, он сразу обратил на себя внимание. Это уже был даже не актерский показ – мощнейшая личность пришла в театр. Я не помню, что Михаил Александрович сказал, но, по-моему, вопроса даже не было, – мы переглянулись, и конечно же Коля сразу попал в театр. Это было первое знакомство с ним, которое не забылось за все эти годы.

Театр – очень сложный механизм. Мы друг к другу привыкаем, все вместе находимся в гримерке, много знаем про жизнь друг друга, и человеческие отношения начинают все замыливать. Этот первый восторг, который ты получил от общения, когда ты еще не знал человека, когда ты был отстранен и видел его, как он есть, он потом как-то немножечко рассеивается. Вот по отношению к Коле у меня такого не произошло. Я на протяжении всех этих лет с восторгом все время удивляюсь его накалу, который мне кажется таким неиссякаемым. Слава Богу! Это очень для меня полезно, как для человека, как для женщины, как для актрисы, что существуют такие люди, которые, как печь, как домна – с таким пламенем внутри! От этого пламени ты и сам ведь загораешься. Порой ты бываешь уставшим, выхолощенность и пустота внутренние возникают, и тут Коля… У Коли тоже бывают моменты выплеска большого, а потом опустошения, но у него все равно какое-то творчество внутри сидит.

А.: А насколько с Николаем сложно вместе работать?

Н.Ю.: Мне не сложно. Один раз приняв и почувствовав Колю, ему можно простить абсолютно все. Во-первых, он воспитанный, внутренне очень интеллигентный человек. Даже когда у него случаются нервные срывы в силу каких-то обстоятельств – усталости, очень ответственного отношения к профессии, еще чего-то, – я это с пониманием принимаю. Я ему даже сказала: «Коля, тебе можно все!» Это мое убеждение. Потому что у него это происходит не от того, что он несдержан, а от того, что у него очень болит, он не может оставаться равнодушным. Есть такой тип людей, у нас и в театре такие люди есть, которым какие-то вещи можно просто прощать, понимать их, стараться успокоить. Даже если что-то происходит, он всегда потом подходит и извиняется. У него же роли огромные, трудные – очень большая физическая нагрузка. А среда актерской гримерки не всегда соответствует внутреннему накалу людей, которые в этот момент на сцене. Те, у кого нет выхода, пьют кофе, чем-то увлекаются, начинают громко разговаривать… И это, конечно, порой бывает для людей, которые на площадке остаются, очень больно и обидно – они там сердце рвут, а тут вдруг какой-то хохот… Это все можно понять. Я, честно скажу, все время стараюсь это сдерживать.

А.: Николай – требовательный человек?

Н.Ю.: Да. Абсолютно. И по отношению к себе, и по отношению к другим людям. Он при этом очень корректен, субординацию соблюдает – и возрастную, в том числе. Но ты всегда понимаешь, с ним нельзя лукавить. Он честен, понимаете? В его глаза смотришь – это такой человеческий лакмус, перед ним может быть стыдно за что-то… Это камертон не только в профессии, но, наверное, и в жизни. С него ведь и спрос больше, у него больше ответственность – ему много дано. Он сам, наверное, до конца не осознает свой дар. Если бы он до конца осознал его и успокоился, ему было бы сложнее творить что-то новое. Но этот поэтический зуд не дает ему жить, не дает спать…

А.: Является ли Николай свободным человеком?

Н.Ю.: Да. Он абсолютно свободен. Я, безусловно, понимаю, что у него какие-то табу внутренние есть, но он вольный ветер – неба в нем много, солнца, каких-то природных стихий… Он для меня как человек, который стоит на палубе корабля, и в лицо ему ветер, тучное небо, гром гремит, и он, раскинув руки, летит в океане… Свободный человек!

А.: Есть ли у Николая принципы?

Н.Ю.: Я думаю, что, да. У Коли есть свой кодекс чести – такого рыцарства средневекового из каких-то прошлых времен. И он в этом очень современно-старомоден. Таких мужчин вообще мало. Он и джентльмен, и рыцарь. Я никогда не видела от него какой-то пошлости. При мне, во всяком случае, этого не было.

А.: Можно ли назвать Николая честолюбивым человеком?

Н.Ю.: Я думаю, что в каком-то хорошем понимании этого слова, да. Потому что ему очень важно признание. Потому что, если бы человек сидел где-то, писал и складывал в чемодан, куда-то под диван убирал, и ему этого бы было достаточно, это было бы преступление, это неправильно. Но мне кажется, что Коле очень важно, чтобы его знали, чтобы его признавали, любили, чтобы его понимали, чтобы он донес что-то… Я думаю, что если бы он был нацелен на получение каких-то благ, у него бы это уже получилось. Он очень обаятелен. Наверняка, если бы он хотел заработать огромное количество денег, то нашлись бы люди, которые бы ему помогли – начали на нем бы зарабатывать, и он бы сам прекрасно зарабатывал. А его честолюбие духовного характера, ему нужны единомышленники – люди, которые его поймут, почувствуют. Он должен быть во главе какого-то отряда – не просто слепого стада, а людей с таким же пылающим сердцем, хоть и не обладающих таким поэтическим даром. И вокруг Коли собираются такие люди, я по его друзьям в театре смотрю, он в них тоже это зажигает… Понимаете, он заражает людей своим творчеством, и люди начинают тоже писать стихи, что-то начинают петь, им тоже хочется что-то делать, и это очень здорово! Они, безусловно, его принимают как лидера, но тоже тянутся в меру своих возможностей, способностей…

А.: Какое впечатление на Вас производят стихи Николая?

Н.Ю.: Его стихи для меня – всегда такое потрясение! Я не знаю, откуда он это берет, но думаю, все-таки от Бога. Он же юный был, совсем молодой, и умел собрать такое огромное количество мыслей, все это воплотить в поэтической форме! И у него абсолютно свой неповторимый стиль. Я понимаю, что он, конечно, много прочитал, много всего впитывал, но я не слышала никогда такой поэзии, как у Коли! Я не литературный критик, я воспринимаю его сердцем. Вот, допустим, Колину книжку моя мама прочла. Моей мамочке уже восемьдесят лет. Я принесла и говорю: «Мама, смотри, вот у Коли книжка вышла». Она у меня человек не испорченный всякими литературными критическими статьями и, может быть, не достаточно образованный в гуманитарном плане. Она прочла эту книжку, что-то не поняла. Но я захожу, а она плачет… И я так была удивлена, потому что мне казалось, что для нее будет сложновато – все-таки у Коли бывают такие поэтические вихри… А она сидит, плачет… «Мам, ты что?» – «От стихов вот плачу», – говорит. Потом другое стихотворение прочла и смеется… Что-то поняла, что-то не поняла. Но это же дорогого стоит, когда у простого человека вдруг такая реакция – ее разодрало, затронуло! Сложно Коле, конечно, я думаю. Тяжело. Потому что он человек со своей незаживающей внутренней раной. Эта тема любви, боли за свою родину… У него все на такой страсти! Это не хитренькие стишки, у него они все вырываются из сердца. Я думаю, таким людям через себя пропускать это все непросто. Очень непросто.

А.: Как Вы думаете, поэзия для Николая важнее актерской профессии?

Н.Ю.: Понимаете, он разносторонен. Сцена для него важна, но ему там, наверное, проще существовать… Не знаю, я не могу за него говорить… Он прекрасен и как актер, и как поэт. Как поэт, он должен войти в золотую когорту. Я считаю, что его люди должны, конечно, знать. Безусловно. А актерская деятельность – просто одна из граней его таланта, я так думаю. Кто-то его любит как актера, кто-то как поэта.

А.: Какое будущее, на Ваш взгляд, ждет стихи Николая?

Н.Ю.: Его, наверное, будут ругать какие-нибудь критики. Наверняка. Потому что у нас же все должно быть в рамках приличия. И, конечно же, найдется огромное количество людей, которые будут писать всякие умные статьи. Вокруг будет много людей, которые захотят иметь к этому какое-то отношение, потому что тут есть о чем говорить. И он же ведь молод, его можно заклевать. Я не знаю, как ему от этого отбиваться. Или не отбиваться… Если будут только хвалить, это тоже ведь плохо, правда? Это, наверное, тоже неправильно… Наверняка будут находиться люди, которым будет что-то не нравиться, кто-то будет критиковать от зависти, от собственной беспомощности, кто-то, наоборот, от чувства собственной самости – по разным причинам. Чужое творчество очень легко критиковать: говорить, что тут строка не та, что-то там много всего слишком… Это же всегда очень просто. Делай сам – но вот Бог не дал… Ту критику, которая будет важна и достойна его внимания, он поймет, и она задержится в его голове. Я думаю, у него такой фильтр – он сам чувствует, что ему надо принимать, что не надо. И на что-то ему совершенно не надо, наверное, обращать внимания.

Н.Ю. Михеева, Н. Антропов, «Зимовье зверей», МГИЭТ

Московский музей образования,                                                                                   презентация книги «Молитва „Гранд-Каньон“», 2017 г.

***

– Писать начала?

– Издеваешься?

– Издеваюсь над миром, над тобой не смею. Ты это будешь делать – по своей воле или по моей! Потому что это воля Творца!

– О чем мне прикажешь писать? О двух месяцах знакомства?

– Ты меня знаешь больше двадцати лет, а все говоришь про два месяца – я всегда был рядом!

– Подожди… Давай предположим, что я не отказываюсь. Но я должна разобраться. Ты понимаешь, что я так не могу? Мне вообще кажется, что лучше, чтобы о поэтах писал поэт… Можно хотя бы более реально оценивать мои возможности?

– Мне плевать на возможности! Я должен видеть труд! Один поцелуй Бога и девяносто девять процентов труда и усердия! Один поцелуй Бога есть у каждого! Вот так и только так!

– Я не понимаю, как ты все это себе представляешь… В любом случае, ты сам с книгой лучше меня бы справился. Почему ты сам не возьмешься? Если надо, я помогу! Это гораздо более реалистичным кажется. Как ты себе представляешь процесс? Как мне писать? Что писать? Я знаю совсем немного. Опиши это, пожалуйста. Постарайся, чтобы я могла понять!

– Пиши дневник! Работай, не щадя себя! До конца! Бери все в оборот – состояния, строки, перепады настроения, обрывки слов… Все в копилку твою, все в цель!

– Я не знаю… Должно что-то созреть, кажется…

– Ты напишешь о язычнике, который шел путем зерна к Богу. Это будет вершина! Там будет твой путь искания и находок. Ибо так говорит Имя Имен!

– Написать о том, как ты идешь, придешь… Это было бы прекрасно… Но я все равно не понимаю, как писать… И кому нужны мои поиски, не знаю…

– Поймешь, как и что писать, когда всходы взойдут. Я же вижу это впереди! Мы создадим легенду! Мы провернем с тобой дело! Иди и проповедуй – свидетельствуй, а Он даст тебе язык свыше, и страх переборет, и в сердце вложит уголь с алтаря Слова, и меч вложит в ладони с алтаря Дела!

***

– Не спать, чтобы почитать Йейтса? Ты серьезно?

– Да, серьезно! Человек писал для меня, а я сплю! Подло! Я так хочу успеть все… Мертвые не спят, помни! Стрелой стремглав лететь… Жизнь – тетива, мишень есть смерть… И такая свобода в груди, и такая тюрьма впереди… Я в подвешенном состоянии над пропастью – вот она расплата. Нет пути, когда ты висишь… Страшно, что ниточка оборвется, и не будет никакого смысла в моих исканиях. Мои пути вам не понять, не заключить в слова и мысли. Они над пропастью повисли, и время повернулось вспять… Жди стрелу сегодня!

– Жду… Буду молиться. Мне очень страшно за тебя. Когда ты пишешь, ты беззащитен совсем.

– Я жизнь положил, чтобы прорваться на ту сторону и увидеть то, что никто еще не видел!

– Может, ты куда-то не туда рвешься? С таким бы упорством… Может, Бог бережет тебя от того, чтоб прорвался? Нечто стучится в клетке… Чем-то прижмется к прутьям и плачет всю ночь от мысли, что прутья – руки мамы, спасающие от смерти… Извини… В доме Пушкиных каждый сверчок – поэт…

***

– Молись! Ты это слышала? Это момент творения был! Весь мир воспевал во мне… Сатурн… Немизида… Семьдесят шесть тысяч лет… Взрывы в голове… Я не вижу глазами сейчас. Теперь я иной до времени. Быть там, куда стремятся шарлатаны… Храм трав… Я весь изнутри как молитва! Мне больно, что не могу тебе это показать и привести в этот храм твои глаза… Все… Я измучен гулом такой силы… Моя голова переполнена болью…

***

– Ты не старайся искать прямой цепочки. Одолей змею мысли повтором, пусть слова зазвучат внутри. Ты любишь, чтобы все-таки видеть цепь – здесь этого не надо. Не отдавай все уму на растерзание – есть вещи ему не подвластные. Чтобы всегда чувствовать, надо открывать все двери на всех уровнях! Пойми, это как дышать воздухом разных стран… Это усилие и усердие приручать диких животных. Я стремлюсь открыть все шкатулки, все двери. Я не пишу в однообразном ключе. Всегда есть отличие! Как будто разные люди разных возрастов и сословий писали. Когда будешь читать строки по памяти, затвори очи, от матери и отца данные, и Слово приведет тебя к воротам, ты узришь то, что я вижу. Поверь на горчичное зернышко в этот мир, и ты увидишь. Это случится. Непостижимое… Это неописуемо: вся земля обагрена кровью веков, все во мне слилось в поток… Выучи и приручи языком. Представь, как первобытный пульс бьется – как крылья колибри в стенах древнего города, куда уже невозможно войти, только можно в своей крови услышать воздух…

Лежа в ванной, я погрузил голову в воду и слушал стеклышки крови… Все стихотворение моментально сочеталось в обряд ритма и танца, как будто кто-то, такой же как я, только сто веков назад, лежал под водопадом и слушал биение сердца воды из недр земного танца…