Текст книги "Зверский детектив. Когти гнева"

Глава 3,
в которой всё пропало

– Это я виноват. – Крот-экскурсовод высморкался в лопух. – Я один во всём виноват.

Болотные огоньки – сработавшее аварийное освещение – печально блуждали по разорённой выставке, выхватывая из полумрака и как бы с упрёком предъявляя присутствующим то кроваво-красное пятно на моховом ковре, оставшееся от произведения «Красное на зелёном», то муравьёв, бестолково суетившихся в руинах разрушенного до основания «Милого дома», то пустой сучок, на котором ещё недавно висел шикарный парадный костюм из змеиной кожи с меховой оторочкой.

– Мне пора домой, – сказала Зайчиха. – Я должна быть с детьми.

– Ха! Я тоже хочу домой! – завопил Йот. – У меня шок! Я должен побыть один!

– Я сказал: всем оставаться на своих местах, – зашипел Барсукот.

– Да какая теперь разница. – Крот-экскурсовод горестно уткнулся мордой в лопух. – Всё пропало. Всё искусство пропало…

Пропала береста с метками и рисунками, выполненными в наивно-когтевой технике. Пропала выставочная коллекция древних орудий труда, в том числе особо ценные ежовые рукавицы и паутинные сети старинного тройного косого плетения (менее ценные сети двойного прямого плетения валялись на полу – разодранные, распоротые, растоптанные). Пропали шипы и иглы, ореховые и желудёвые ядра и прочее старинное оружие, использовавшееся в ходе Великой Двадцать Первой Лесной Охоты. Пропали трофейные клыки вражеских псов, вырванные во время битвы при Вековом Дубе.

Самый ценный экспонат, «Муху в янтаре», как ни странно, не взяли. Но теперь через всё произведение тянулись пять глубоких борозд – гневный след преступной когтистой лапы.

Барсук Старший громко отфыркался – от вони першило в горле. Пахло Скунсом, с перепугу совершившим незапланированный перформанс, и гарью. Пол был густо усыпан обугленными светляками, многие из которых казались почему-то полосатыми. Барсук Старший с кряхтеньем наклонился, поворошил светляков лапой и удовлетворённо хмыкнул. Полосатые не были светляками. Они были дохлыми пчёлами.

Барсук Старший прошаркал к «Мухе…», тронул лапой и понюхал царапины в янтаре, поковырял когтем пчелиные соты на раме.

– Кто умелец, сделавший раму? – спросил Барсук.

– Я, начальник. – Крот-экскурсовод всхлипнул. – Это я сделал раму. Это я здесь всё неправильно сделал. Я плохо настроил светляков. Я не уберёг экспонаты. Я тупой, безглазый, безмозглый, криволапый грызун! Арестуйте меня! Накажите! Посадите в тюрьму! Я виновен в утрате и порче особо ценных произведений искусства!

– У нас в Дальнем Лесу за безглазость и криволапость в тюрьму не сажают, – сказал Барсук Старший. – Кто виновен в утрате и порче – это мы разберёмся. Ну а что касается рамы из сот – она сделана как раз мастерски. Охранная система сработала на отлично. При попытке кражи произведения пчёлы вылетели, покусали преступника – и погибли.

– Но преступник испортил произведение! – простонал Крот. – Он оставил следы когтей.

– Вот и славно, – отозвался Барсук. – Зато мы знаем, какого зверя искать.

– И какого же? – Маркиза распахнула свои глаза-луны и похлопала пушистыми ресницами.

– Ищем зверя с таким же отпечатком когтей, как на янтаре, – важно сказал Барсукот. – И при этом сильно покусанного пчёлами. Именно поэтому я приказал всем оставаться на своих местах. Сейчас проведём досмотр и обнаружим преступника.

– Вы-то, конечно, приказали, начальник, – сказал Крот-экскурсовод. – Да только, пока было темно, я почуял, что многие убежали. В темноте я особенно хорошо чую.

– А я чую, что кого-то из них я сейчас приведу обратно. – Барсукот дёрнул ухом и встопорщил усы-вибриссы. Наверху, на земле, вот прямо над ним, кто-то был. Кто-то хитрый затаился и думал, что правосудие его не настигнет. Барсукот и сам не мог бы сказать, как он вычислил этого зверя – тонкий слух ли ему помог, или чуткие, как компас, вибриссы, или шестое чувство охотника. В любом случае, он распознал подлеца, так что дело оставалось за малым. Сейчас Маркиза увидит, каков он за работой. Барсукот присел, напружинился – и метнулся вверх, как шальная охотничья пуля, как полночная молния, как пущенная стрела. Он пробил головой потолок подземной выставки, мгновенно выпустил когти и выверенным, точным движением поймал преступника в лапы правосудия. Послышался пронзительный визг:

– Стри-и-и-иг! Стри-и-иг! Стриг! Никого не трогал! За что?!

Глава 4,
в которой смотрят в глаза фактам

– Я требую немедленно рассмотреть мою жалобу, – сказал Стриж Парикмахер. – Я требую официальных извинений! Я требую компенсацию за моральный и физический ущерб! Вы думаете, вам это просто так сойдёт с лап? – От возмущения Стриж взмыл к потолку полицейского участка и принялся летать против часовой стрелки. – Вы выдернули меня вчера из моей парикмахерской, заставили бросить дела и срочно лететь по вызову полицейского, желающего подстричься без очереди и без записи! Но этим вы не ограничились! Вы…

– Да не желал я стричься! – Барсукот раздражённо задёргал хвостом. – Этого желала моя подруга, сельская кошка, которая…

– Тебе сейчас лучше помолчать, Барсукот, – одёрнул его Барсук Старший.

– … Так вот, вы схватили меня, вы чуть не придушили меня, вы помяли мне хохолок! – Стриж Парикмахер спикировал вниз и приземлился на рабочее место Барсукота. – Вы отняли у меня время, нервы и перья. Но я на вас управу найду! Я обращусь в Союз Смешанных Лесов!..

– Разумеется, – сказал Барсук Старший. – Это ваше полное право. Но сейчас нам хотелось бы услышать ваши свидетельские показания. Вы утверждаете, что видели вчера зверя со следами пчелиных укусов, бегущего от подземной выставки по направлению к чаще леса. Так?

– Ну, так. – Стриж Парикмахер нахохлился.

– Что это был за зверь? Расскажите.

– Пусть вот он сначала расскажет, на каком основании он меня схватил в когти! И пусть извинится. Сначала извинения – потом показания.

– Младший Барсук Полиции Дальнего Леса, – устало сказал Барсук Старший. – Разъясни, почему ты схватил в когти свидетеля Стрижа.

– Ничего себе! – Барсукот распушил хвост. – Это кого у нас сейчас в полицейском участке допрашивают, меня – или этого?!

– У нас сейчас никого не допрашивают. У нас снимают показания со свидетеля Стрижа. А свидетель просит от тебя объяснений и извинений. И, кстати о птичках, я считаю, что ты должен объясниться и извиниться.

– Да пожалуйста. – Барсукот изящно запрыгнул на своё рабочее место, как бы невзначай спугнув в прыжке Стрижа Парикмахера.

– Стри-и-и-иг! – завопил Стриж и взмыл к потолку, а потом спикировал на рабочее место Барсука Старшего.

Барсукот проводил Стрижа взглядом и облизнулся.

– Я схватил свидетеля Стрижа в лапы, потому что принял его за преступника. И я, конечно, дико извиняюсь, но кто ничего не делает, тот никогда не ошибается. Ну, довольны? – Он с вызовом посмотрел на Стрижа и Барсука Старшего. – А теперь давайте перейдём к делу, то есть к преступнику. Опиши преступника, Стриж. Во всех деталях.

– Подозреваемого, – сказал Барсук Старший.

– Что?

– «Опиши подозреваемого» – так следует говорить.

Пока вина не доказана, никого нельзя называть преступником.

– Стриг. – Стриж Парикмахер прошёлся по столу Барсука Старшего, потом перелетел на рабочее место Скворца. – Стриг, стриг, стриг я его.

– Это вы с кем сейчас разговариваете? – уточнил Барсук Старший. – Если со Скворцом, то у него выходной.

– Да с вами я разговариваю! – раздражённо ответил Стриж. – Рассказываю про подозреваемого, в деталях. Я стриг его. Я стриг его много раз. Причёсывал его мех, выклёвывал колтуны, паразитов. В последний раз я сделал ему шикарную фирменную укладку под названием «Снежный зверь». Поэтому меня так потряс его внешний вид, когда он бежал от подземной выставки к чаще леса. Он выглядел ужасающе. Распухший от пчелиных укусов, измазанный в земле, паутине и клюкве! Песец. Мой постоянный клиент.

– Песец! – завопил Барсукот. – Я в этом не сомневался! Я был уверен!

– Да ещё этот бант на хвосте! Такая пошлость! – Стрижа передёрнуло от отвращения.

– Какой ещё бант? – прищурился Барсук Старший.

– Такая бумажка, сложенная в форме банта, на верёвочке. Песец зачем-то привязал её к своему хвосту, и она за ним волочилась – как будто он впал в детство и решил поиграть с бантиком.

– Хм. А был ли Песец с поклажей? Возможно, при нём была сумка или мешок? Держал ли он что-то в зубах?

– Без понятия. На такую ерунду я никогда не обращаю внимания, – с достоинством сказал Стриж. – Для меня имеет значение только качество шерсти и внешний вид.

– Спасибо за сотрудничество, – кивнул Барсук. – Вы можете быть свободны. Если вспомните какие-то ещё подробности про Песца, обязательно сообщайте.

– Стри-и-и-ичь! Стричь! – вместо прощания завопил Стриж и вылетел из полицейского участка.

– Да всё с ним ясно, с Песцом этим, – махнул хвостом Барсукот. – Будем его брать. Я только вот сейчас сбегаю ненадолго в Охотки, в Дом культуры на выставку кошек. Маркиза там сегодня участвует в конкурсе красоты, хочу посмотреть, как её выберут королевой. Но это много времени не займёт. Как только вернусь, сразу же приступлю к поимке Песца.

– Вообще-то, у нас сейчас по плану не конкурс красоты, а снятие показаний со свидетеля Крота.

– Зачем нам Крот, если Стриж видел покусанного Песца? Что нового может сказать нам Крот?

– Об этом мы с тобой лучше спросим Крота.

– Но… Если я буду спрашивать Крота, я не увижу, как Маркизу выберут королевой красоты.

– Мой юный друг, – Барсук Старший устало разгладил усы, – я понимаю, что у тебя сейчас март…

– У всех март, – буркнул Барсукот.

– Ну, скажем так, не на всех зверей март так влияет, как на… э-э-э… некоторых…

– … котов, – закончил за него Барсукот. – Ты ведь это хотел сказать? Что я – кот и поэтому теряю голову и влюбляюсь по весне?

– Нет, что ты, я вовсе не имел в виду, что ты обязательно именно кот… – смутился Старший.

– А я, кстати о птичках, вполне допускаю, что я именно кот, – выпалил вдруг Барсукот. – Да-да, не надо делать вид, что ты удивлён. Мы, полицейские, должны смотреть в лицо фактам. А факт заключается в том, что эти вот две полоски, – Барсукот яростно ткнул когтем в чёрные полоски у себя на морде, – ненастоящие. Они у меня не от природы. Я рисую их сам. И ты это знаешь. И когда полоски стираются – я похож на кота. Смотри. – Барсукот облизал обе лапы и стёр с морды полоски. – Что, скажешь, не похож?

– Похож, – оторопел Барсук Старший. – Но сходство само по себе ещё не доказывает, что…

– Не надо меня утешать. Я полицейский и готов смотреть фактам в глаза. Тем более среди кошек порой попадаются невероятно красивые экземпляры. Так что стесняться тут нечего. А вот предположение, что время года как-то влияет на мой интеллект, для меня оскорбительно. Я же не говорю, что все барсуки становятся лентяями зимой.

– Вообще-то становятся. Все, кроме меня, – обиделся Барсук. – Я единственный барсук, которому этой зимой даже на недельку не дали впасть в спячку.

– И в отместку ты не даёшь мне приобщиться к кошачьей красоте?

– Да приобщайся ты на здоровье хоть к собачьей. Показания я и один могу снять. – Барсук зевнул, устало прикрыл глаза и потёр их лапами.

Когда он открыл их, Барсукота в полицейском участке уже не было. Он умел исчезать мгновенно и очень тихо. Будто прыгнул в параллельное измерение.

– Молодость, – пробормотал Барсук Старший себе под нос и снова зевнул. – Март.

Глава 5,
в которой Барсукот открывает в себе таланты

– Твои усы – как свежий сыр… Нет, не то… Свежи твои усы… как капельки росы… – Барсукот рысил по влажной лесной тропе, мягкими лапами отбивая ритм будущего стихотворения.

До этого марта он никогда не сочинял стихов, но сейчас не видел никаких причин сопротивляться неожиданно открывшемуся поэтическому дару. С другой стороны, не исключено, что поэтический дар был у него уже давно – просто среди великого множества талантов, которыми обладал Барсукот, именно этот, поэтический, он мог сразу не заметить.

– … Маркиза – кошка… моей мечты… О, как истошно… орут коты… – Барсукот перешёл с рыси в галоп. – Ты – кошка кошек… в моей судьбе… Моя дорожка… ведёт к тебе… И пусть истошно… орут коты… Тебе я скромно… несу цветы…

Цветы. Он резко остановился, взметнув фонтан весенней грязи. Ну конечно, цветы. К королеве красоты не ходят с пустыми лапами. Барсукот огляделся. Вдоль тропы тянулся глубокий овраг с талой водой, и на противоположном его склоне покачивались на ветру чудесные, хрупкие, только-только распустившиеся подснежники. Как раз такие, которые замечательно подошли бы к белоснежной шерсти Маркизы.

На дне оврага ещё с прошлой осени лежало поваленное молнией дерево, но сейчас из воды торчала только сухая чёрная ветка с заострёнными сучьями – точно когтистая лапа гигантского тонущего сыча. Барсукот напружинился, оттолкнулся – и прыгнул. Он легко и изящно перелетел через овраг и в полёте даже успел разглядеть клочок серо-бурой шерсти, одиноко висевший на одном из сучьев-когтей: кто-то прыгал здесь до него и зацепился за ветку. Кто-то явно менее ловкий, чем Барсукот.

Барсукот собрал букет подснежников, сунул в зубы и грациозно перепрыгнул овраг в обратном направлении. В отличие от неизвестного серого неудачника, для него это не составило никакого труда.

Глава 6,
в которой гордый зверь считает, что ему всё дозволено

– Значит, вы утверждаете, что Песец угрожал вам накануне открытия подземной выставки? – спросил Барсук Старший.

– Утверждаю, начальник, – кивнул Крот-экскурсовод.

– Почему же вы сразу не сообщили в полицию об угрозах?

– Постеснялся, – ответил Крот.

– Постеснялись?!

– Ну, Песец, он был такой важный, начальственный. Он мне сразу сказал: «Запомни, Крот. Ты – никто, и звать тебя никак. А я – влиятельный, состоятельный, уважаемый, гордый зверь. Такие, как я, распоряжаются. Такие, как ты, выполняют. И молчат. А если не выполняют и не молчат – ложатся в сырую землю». Ну, вот я и подумал: Песец – начальник, ему видней. Раз он сказал молчать, значит, надо молчать.

– Иначе говоря, вы испугались угрозы Песца, поэтому не обратились в полицию?

– Какой угрозы?

– Про сырую землю. Скворец, ты записал про сырую землю?

– Записал про сырую землю, – отозвался Скворец.

– А, нет, про сырую землю – это я вообще не понял, – ответил Крот. – Я ему так и сказал: «Начальник, я в сырой земле и так всегда сплю. Я к этому делу привыкший».

– Так в чём, по-вашему, состояла угроза?

– Он сказал, если он не получит «Муху в янтаре», мне не жить.

– Это то же самое, только более простыми словами, – устало сказал Барсук. – Но вернёмся к «Мухе в янтаре». Песец сразу начал вам угрожать, как только о ней зашла речь?

– Нет, сначала он со мной по-доброму говорил. Сказал, что сделает мне предложение, от которого я не смогу отказаться, потому что «Муха» должна стать звездой его личной коллекции.

– И что же он вам предложил?

– Он предложил мне шиши. Я, говорит, прямо сейчас тебе отсчитаю, тупое ты животное, миллион шишей, а ты отдашь мне «Муху в янтаре» и на выставке её показывать не будешь.

– И что вы ему ответили?

– А я ему ответил: «Прости, начальник, но “Муху” я тебе продать не могу – ни за миллион шишей, ни за сколько. Потому что это произведение принадлежит не мне, а всему Дальнему Лесу».

– Молодец, Крот, – одобрил Барсук Старший.

– Правда, начальник? А Песец на это сказал, что я безмозглая земляная крыса. И ещё он сказал, что он гордый северный зверь и привык всегда получать то, что ему нравится, будь то чужая еда, чужое произведение искусства или чужая самка.

– Что за нравы у них там, на севере… – покачал головой Барсук Старший. Он прикрыл глаза и медленно втянул носом воздух. Воздух пах весной – талым снегом, молодой травой, брачными играми, дождевым червём, личинками жуков, новой жизнью, – но Барсуку Старшему почему-то захотелось обратно в зиму. В занесённую снегом, уютную нору с тёплым полом. Завернуться в плед, выпить пару глотков мухито – и спать, спать, спать… И не знать ничего про гордых и наглых заполярных зверей, считающих, что им всё дозволено. И про скромных, нерешительных тугодумов Дальнего Леса, не желающих обращаться в полицию, когда им угрожают, – про них чтобы тоже не знать… И чтоб не было этого противного чувства, будто он, Барсук Старший, что-то важное упускает… Чтобы просто свернуться в комок, и спать, и во сне бесконечно облизывать «Пень-Колоду»…

– Э, начальник! Если вы спите, я, наверное, лучше пойду?

– Я не сплю! – Барсук Старший вздрогнул и вытаращил глаза. – А вы, прежде чем уйти, напишите, пожалуйста, список всех гостей, которые были на открытии выставки искусства Дальнего Леса. И ещё отдельный список тех, кто сбежал, когда лопнули светляки.

– Может, не надо, начальник? Ведь ежу понятно, что это Песец.

– Ежу понятно. Но это обязательная формальность.

– А может, всё ж таки не надо писать, начальник?

– В чём проблема, Крот? Вам сложно написать список?

– Сложно – не то слово, начальник. – От смущения Крот вспотел, шерсть на лбу стала влажной. – Я слепой и не умею писать.

– Ну так диктуйте. Мы всё на Скворца запишем.

– Ничего себе, какая у вас современная техника! – восхитился Крот. – Значится, присутствовали: Песец, Муравьед, Дикобраз, Скворец, Барсукот, с ним пришла без приглашения сельская кошка Маркиза…

Крот старательно диктовал дальше, но на кошке Барсук Старший перестал слушать. Снова это противное чувство, будто он упустил что-то важное. Что-то связанное с наглым Песцом и красивой кошкой…

– … Всё, начальник. Я продиктовал оба списка. Кто пришёл и кто ушёл.

– Понял! Понял! – подскочил вдруг Барсук. – Скворец! Отмотай-ка запись назад! «Гордый северный зверь…» – что там дальше?

– Гордый северный зверь привык всегда получать то, что ему нравится, будь то чужая еда, чужое произведение искусства или чужая самка, – отозвался Скворец.

– А теперь отмотай до вчерашнего вернисажа. «Прекрасная самка»… «чужая самка»… «просто ангел, а не самка»? Нет чего-то такого?

– Нет чего-то такого, – ответил Скворец.

– Тысяча сычей! Как жаль, – огорчился Барсук Старший.

– Тысяча сычей, как жаль, что вы принадлежите другому! – проговорил Скворец голосом Песца. – И как жаль, что этот другой ведёт себя так невежливо… Как вас зовут, о чудесная, подобная ангелу кошка?.. Её зовут Маркиза, и она со мной, – теперь Скворец изображал голос Барсукота. – А я работаю в полиции… Тысяча сычей, как жаль, что вы принадлежите другому! – снова голос Песца. – И как жаль, что этот другой ведёт себя так невежливо…

– Достаточно, – мрачно сказал Барсук Старший и направился к выходу. – Похоже, мне нужно срочно бежать в Дом культуры на выставку кошек. Придётся приобщиться к кошачьей красоте.

– Да приобщайся ты на здоровье хоть к собачьей, – ответил Барсуку Скворец его же собственным голосом.

Глава 7,
в которой Барсук Старший одинок

– Лишний жир, – задыхаясь, сказал сам себе Барсук Старший. – Лишний жир – позор Барсука Полиции. Вот не надо было вчера идти в бар «Сучок» и заказывать там «Пень-Колоду». Сколько раз я давал себе обещание не объедаться на ночь!.. – Он зафыркался. – Может быть, если бы я вчера себе устроил разгрузочный вечер, сейчас был бы в нормальной зверской форме!..

Он сидел, привалившись к дереву на краю леса, и пытался привести в порядок дыхание. Он сидел так уже давно. До Охоток ему оставалось всего ничего, с того места, где он сидел, даже виден был Дом культуры, грязно-белое здание на холме, с похожими на подгнившие ножки подосиновиков колоннами. Но последний рывок он сделать никак не мог. Поначалу он бежал хоть тяжёлой, но всё-таки рысью, дальше шёл – хоть и медленно, но всё-таки шёл, – но потом силы покинули его окончательно. Он присел отдышаться – и так и остался сидеть. Он видел, как прошёл другой тропой, за деревьями, Барсукот с букетом белых цветов, напевая себе что-то под нос и размахивая хвостом как безумный. Он видел, как из Дома культуры выскочила женщина и забегала вокруг здания, прижимая одну руку к сердцу, а другой потрясая в воздухе. Он видел, как следом за женщиной выбежали ещё несколько человек и засуетились на холме. Барсук Старший пригляделся: как обычно, никакой логики в человеческих перемещениях не было. Просто бегают. Бестолковые существа без нюха, цели и смысла.

Он сидел и думал: ну а в нём-то, в Барсуке Старшем, какой есть смысл? Что он делает здесь, беспомощный, жирный, старый барсук, не способный просто дойти до Дома культуры, не то что ловить преступников?.. Какие уж тут преступники! Одиночество и выход на пенсию – вот что ему предстоит. Беспросветная зверская старость в пыльной, тёмной норе. Зубы выпадут, вылезет шерсть, усы пожелтеют. И стакан воды никто не подаст. И протёртым пюре из личинок никто не накормит. Разве что Барсукот зайдёт как-нибудь из вежливости. Из чувства долга. С кислой миной будет сидеть на краешке несвежей барсучьей подстилки из прошлогодней листвы, рассказывать о раскрытых и нераскрытых преступлениях, о жене и о детях. Может быть, он женится как раз на этой вот пушистой, белоснежной Маркизе, которую сейчас награждают за красоту в Доме культуры… И конечно же, с ней ничего не случится. Вот с чего он решил, что Песец её непременно похитит с конкурса красоты? Что с того, что она приглянулась Песцу на подземной выставке? Что с того, что Песец привык получать всё, что хочет, включая чужую пищу, чужое искусство и чужих самок? Это всё слова. Просто слова нахального зверя. Они ничего не значат. Невозможно представить, чтобы дикий лесной зверь просто взял и украл домашнюю кошку из Дома культуры. Это всё же село, а не какой-то там дикий лес, здесь у них цивилизация, электричество, ружья, охрана на высшем уровне. И напрасно он, Барсук Старший, сюда припёрся. Обманула его зверская логика. И интуиция.

В небе глухо зарычал Большой Медведь Громовержец, и крупные капли упали Барсуку на нос, на лоб и на усталые лапы. Дышать сразу же стало легче. Барсук Старший запрокинул морду и подставил её дождю. Многие жители Дальнего Леса панически боялись Большого Медведя и считали, что тот насылает на них громы и молнии, чтобы покарать за плохое поведение. Но Барсук Старший только посмеивался над этими суевериями. Он-то знал, что Большому Медведю нет дела до жителей леса. Просто время от времени он рычит на своего Небесного Медвежонка, если тот топчет грязными лапами облака, отковыривает звёзды или совершает ещё какой-то проступок, и тогда до Дальнего Леса доносится раскат грома. А Небесный Медвежонок пугается и плачет, и тогда идёт дождь. А потом Большая Медведица, его мать, приходит его утешить. Она делает радугу, чтобы его развлечь. Она делает из туч смешные фигурки в форме зверей или выпускает солнечных зайчиков. И Небесный Медвежонок тогда смеётся, и небо становится ясным.

Про семью Небесных Медведей рассказывал Барсуку Старшему в детстве его отец, а тому – его отец. И он, Барсук Старший, тоже собирался рассказывать эти истории своим детям… Но жизнь сложилась иначе. Одинокая старость – вот что ждёт его впереди.

Барсук Старший вздохнул, поднялся и отряхнулся: пора возвращаться в участок. Он неспешно направился в глубь леса и уже собирался нырнуть в мокрые заросли кустарника, когда услышал за спиной, со стороны Охоток, отчаянный лай собак.

– Укр-р-р-рали! Кр-р-расоты кор-р-р-ролеву укр-р-р-р-р-рали! Р-р-растерзаем вор-р-ра! Р-р-р-разыщем и р-р-р-растер-р-рзаем!

Барсук Старший застыл. Значит, всё-таки он не ошибся. Тушка у него жирная, предпенсионная, но зверский ум по-прежнему остр. Он решительно развернулся, вышел из леса и затрусил по холму к Дому культуры.