Текст книги "Аутсайдерское искусство в России: тенденции, темы, образы"

Глава 1. Дискурс искусства аутсайдеров в отечественной культуре

1.1. Исследования Павла Карпова и дискурс психопатологической экспрессии в 1920-е годы

В первое время после революции 1917 года теория и практика пролетарского искусства смыкается с вопросами изучения творчества душевнобольных и «психотического искусства». Перестройка всех сфер жизни, от управления и политического строя до структуры семьи, в новой советской России привела также к кардинальному переосмыслению сферы искусства и художественного творчества. Вслед за изменениями в художественном образовании в 1921 году была организована Государственная академия художественных наук (ГАХН)[46]46
  Государственная академия художественных наук. [Электронный ресурс] URL: https://topos.memo.ru/en/node/62 (дата обращения: 21.01.2020).


[Закрыть] (с 1921 по 1925 годы – Российская академия художественных наук (РАХН)), научный институт, в котором велись исследования проблем теории и истории всех видов искусства, а также изучение физических и психологических основ творчества и восприятия. Уровень научного потенциала и актуальность исследуемых проблем в ГАХН были сопоставимы с европейскими академиями, а «по своей организации, чрезвычайно широкой компетенции, новаторской тематике исследований и плюрализму мнений она является уникальным явлением в советской России»[47]47
  Государственная академия художественных наук. [Электронный ресурс] URL: https://topos.memo.ru/en/node/62 (дата обращения: 21.01.2020).


[Закрыть].

Бессменным президентом РАХН (и затем ГАХН) стал литературовед Петр Коган. Принципы и структура ГАХН разрабатывались с привлечением ведущих исследователей, прежде всего теоретиков культуры и искусства 1910-х – начала 1920-х годов. Одним из активных участников и сооснователей ГАХН стал художник Василий Кандинский, который в 1914 году покинул Германию и в 1918 году вошел в художественную коллегию московского отдела ИЗО Наркомпроса[48]48
  Сарабьянов Дмитрий, Автономова Наталия. Василий Кандинский. М.: Галарт, 1994.


[Закрыть]. Василий Кандинский определил цели, методы и задачи принципиально новой науки об искусстве, что было частично реализовано в ГАХН. Целью теоретической деятельности ГАХН Кандинский видит «поиск (перво)элементов искусства» и стремление лабораторным, «научно-объективным» способом «изучать их воздействие на человека»[49]49
  Государственная академия художественных наук. [Электронный ресурс] URL: https://topos.memo.ru/en/node/62 (дата обращения: 21.01.2020).


[Закрыть]. Благодаря этой идее формируется Физико-психологическое отделение ГАХН, лаборатории которого занимались изучением «позитивных законов»: на их основе создается и воспринимается художественное произведение (например, «законов восприятия тех общих явлений света, цвета, формы, пространства, времени, которые предшествуют чисто художественному восприятию произведения искусства» (1925))[50]50
  Цит. по: Государственная академия художественных наук. [Электронный ресурс] URL: https://topos.memo.ru/en/node/62 (дата обращения: 21.01.2020).


[Закрыть]. Эта интенция лежит в русле теоретических поисков Кандинского, которого интересуют вопросы психофизического воздействия формальных аспектов искусства, о чем он пишет в своих ключевых текстах «О духовном в искусстве» и (в большей степени) «Точка и линия на плоскости». Хотя Василий Кандинский стал вице-президентом ГАХН, но уже в год основания, в 1921 году, он возвратился в Германию.

В составе ГАХН были следующие подразделения: 1) социологическое отделение (председатели В. М. Фриче, Л. И. Аксельрод); 2) философское (председатели ГГ. Шпет, ГА. Габрическаий); 3) физико-психологическое (председатели В. В. Кандинский, А. В. Бакушинский). Именно физико-психологическое отделение ГАХН было ориентировано на исследование в том числе искусства душевнобольных – предтечи аутсайдерского искусства.

С деятельностью физико-психологического отделения ГАХН была связана работа Павла Карпова. В составе этого отделения ГАХН существовали следующие подразделения:

• Комиссия по изучению примитивного творчества (с марта 1922 года). Председатель А.В. Бакушинский, ученый секретарь Н.П. Сакулина.

• Комиссия по изучению творчества душевнобольных (с ноября 1923 года). Председатель П. И. Карпов.

• Комиссия по изучению внушающего действия художественного слова. Председатель П. И. Карпов.

• Комиссия по изучению творчества в условиях гипноза и внушения. Председатель П.Н. Каптерев.

• Комиссия по изучению восприятия пространства. Председатель Г. И. Челпанов.

• Комиссия по изучению художественного творчества (с 1925 года). Председатель Г. И. Челпанов[51]51
  Государственная академия художественных наук. [Электронный ресурс] URL: https://topos.memo.ru/en/node/62 (дата обращения: 21.01.2020).


[Закрыть].

Павел Карпов – один из значимых исследователей, оказавших влияние на формирование дискурса аутсайдерского искусства в России. Ему посвящено несколько научных статей, среди которых в первую очередь важно отметить работы Владимира Гаврилова и Елены Гальцовой[52]52
  Гаврилов В. В. Павел Иванович Карпов – неутомимый исследователь творчества душевнобольных и его время. Сообщение 1 // Медицинская психология в России: электрон. науч. журн. 2013. № 1 (18). [Электронный ресурс] URL: http://mprj.ru/archiv_global/2013_1_18/nomer/nomer16.php (дата обращения: 21.01.2020).
  Гаврилов В. В. Павел Иванович Карпов – неутомимый исследователь творчества душевнобольных и его время… Сообщение 2 // Медицинская психология в России: электрон. науч. журн. 2013. № 4 (21). [Электронный ресурс] URL: http://medpsy.ru (дата обращения: 21.01.2020).
  Перцева Т. М. Исследование творчества душевнобольных в Российской Академии Художественных Наук // Художественный примитив: эстетика и искусство. М.: МГУ, 1996. С. 76–82.
  Гальцова Е.Д. Книга П. И. Карпова «Творчество душевнобольных и его влияние на развитие науки, искусства и техники» (1926) в европейском культурном контексте: материалы к исследованию // Новые гуманитарные исследования. 2011. [Электронный ресурс] URL: http//www.nrgumis.ru (дата обращения: 21.01.2020).


[Закрыть].

История Павла Карпова, его биография и психиатрическая карьера подробно описаны Владимиром Гавриловым, именно в его исследованиях отмечено, что серьезное погружение врача в проблему душевной болезни и творчества начинается с работы с Михаилом Врубелем, одним из психиатров которого и был Карпов. В 1911 году Павел Карпов начинает собирать «продукты творчества» душевнобольных, хотя «не исключено, что подобные замыслы сложилось у него значительно ранее – в период общения с М. А. Врубелем»[53]53
  Гаврилов В. В. Павел Иванович Карпов – неутомимый исследователь творчества душевнобольных и его время. Сообщение 1 // Медицинская психология в России: электрон. науч. журн., 2013. № 1 (18). [Электронный ресурс] URL: http://mprj.ru/archiv_global/2013_1_18/nomer/nomer16.php (дата обращения: 21.01.2020).


[Закрыть]. За коллекционированием искусства психиатрических пациентов у Карпова следуют исследования различных феноменов «странного искусства»: «Творчество душевнобольных» (1926), «Бытовое эмоциональное творчество в древнерусском искусстве» (1928), «Творчество заключенных» (1929)[54]54
  Карпов П. И. Творчество душевнобольных и его влияние на развитие науки, искусства и техники. Л.: Государственное издательство, 1926.
  Карпов П. И. Бытовое эмоциональное творчество в древнерусском искусстве. М:. Издательство Гос. Исторического музея, 1928.
  Карпов П. И. Творчество заключенных: Рисунки, скульптура и работы мастерских. М.: Изд-во Нар. Ком. Внутр. Дел, 1929.


[Закрыть].

Как пишут в более ранних исследованиях, Павел Карпов принимал участие в V Международном Конгрессе по призрению психически больных, проводимом в Москве в начале 1910-х годов. Именно в рамках этого конгресса прошла выставка работ душевнобольных, а Павел Карпов прочитал доклад «О творчестве душевнобольных». Однако, как пишет Владимир Гаврилов, впервые исследовательский интерес к искусству Павел Карпов проявил еще в 1913 году в работе «О рисунках детей»[55]55
  Гаврилов В. В. Павел Иванович Карпов – неутомимый исследователь творчества душевнобольных и его время. Сообщение 1 // Медицинская психология в России: электрон. науч. журн. 2013. № 1 (18). [Электронный ресурс] URL: http://mprj.ru/archiv_global/2013_1_18/nomer/nomer16.php (дата обращения: 21.01.2020).


[Закрыть].

Павел Карпов собрал одну из самых масштабных в России коллекцию работ душевнобольных, которая состояла из «нескольких тысяч рисунков и рукописей»[56]56
  Карпов П. И. Творчество душевнобольных и его влияние на развитие науки, искусства и техники. Л.: Государственное издательство, 1926. [Электронный ресурс] URL: http://www.medklassika.ru/karpov_1926 (дата обращения: 21.01.2020).


[Закрыть]. В работе Карпова заметно влияние известного труда 1922 года Ханса Принцхорна[57]57
  Prinzhorn Hans. Artistry of the mentally ill. New York: Springer-Verlag, 1972.


[Закрыть]. Еще более интригующим выглядит упоминание в архивах, обнаруженное Еленой Гальцовой, о «довольно противоречивых сведениях о заграничных контактах П. И. Карпова. Сохранилась запись: “Загранкомандировки. Берлин, Гейдельберг, 1912 г., 1,5 мес с научной целью”»[58]58
  Гальцова Е. Д. Книга П. И. Карпова «Творчество душевнобольных и его влияние на развитие науки, искусства и техники» (1926) в европейском культурном контексте: материалы к исследованию // Новые гуманитарные исследования. 2011. [Электронный ресурс] URL: http//www.nrgumis.ru (дата обращения: 21.01.2020).


[Закрыть]. Именно Гейдельберг был тем местом, где хранилась коллекция Ханса Принцхорна и впоследствии была написана его же книга. О влиянии Принцхорна на деятельность Карпова свидетельствует и опубликованная русским исследователем в 1929 году книга о творчестве заключенных (труд по аналогичной тематике был издан Принцхорном в 1926 году)[59]59
  Карпов П. И. Творчество заключенных: Рисунки, скульптура и работы мастерских. М.: Изд-во Нар. Ком. Внутр. Дел., 1929.


[Закрыть].

Павел Карпов входит в состав ГАХН в 1923 году и достаточно скоро становится ученым секретарем президиума физико-психологического отделения и председателем комиссии по изучению творчества душевнобольных, а также психофизической лаборатории[60]60
  Перцева Т. М. Исследование творчества душевнобольных в Российской Академии Художественных Наук // Художественный примитив: эстетика и искусство. М.: МГУ, 1996. С. 76–82.


[Закрыть]. Как отмечается в более ранних исследованиях, планировалось изучать «творчество и восприятие субъектов патологических и примитивных или дефектных» и проводить «этнопсихологическое исследование художественного творчества»[61]61
  Перцева Т. М. Исследование творчества душевнобольных в Российской Академии Художественных Наук // Художественный примитив: эстетика и искусство. М.: МГУ, 1996. С. 76–82.


[Закрыть]. Но, по-видимому, серьезные исследования и эксперименты не состоялись, так как в книге 1926 года Карпов ссылается на «эксперименты» 1911-1912 и 1913 годов.

Каковы же смысловые позиции труда Павла Карпова «Творчество душевнобольных и его влияние на развитие науки, искусства и техники»? Уже во введении Карпов делает акцент на том, что творчество душевнобольных подобно творчеству вообще, но при этом сам процесс этого вида творчества имеет «темную сторону»: «Душевнобольные творят по тем же законам, как и здоровые люди, а потому наблюдение творческого процесса у постели больного, наблюдение самого творца и изучение его самого и творчества, ему присущего, может способствовать освещению темных недр творческого процесса вообще»[62]62
  Карпов П. И. Творчество душевнобольных и его влияние на развитие науки, искусства и техники. Л.: Государственное издательство, 1926. Доступ: http://www.medklassika.ru/karpov_1926 (дата обращения: 21.01.2020).


[Закрыть]. В этом Карпов близок общим интенциями эпохи, представлению о психопатологической природе гения. Карпов комментирует далее, что творцы в области науки, искусства и техники «почти все страдают нервной неуравновешенностью, характеризующейся отвлекаемостью и способностью обобщения на основе недостаточного количества признаков. Вышеприведенные симптомы могут не доводить субъекта до больницы, но образ его мышления имеет все свойства, присущие циркулярному психозу»[63]63
  Карпов П. И. Творчество душевнобольных и его влияние на развитие науки, искусства и техники. Л.: Государственное издательство, 1926. Доступ: http://www.medklassika.ru/karpov_1926 (дата обращения: 21.01.2020).


[Закрыть]. Эти идеи, раскрытые Павлом Карповым, смыслово пересекаются с трудами Григория Сегалина – врача-психиатра, общественного деятеля, художника, ставшего основоположником эвропатологии (или эврико-патологии), раздела психиатрии, исследующего влияние болезней на творческий процесс, и ингениологии, всесторонне изучающей процессы творчества.

Также Карпов пишет об условности границ между психической болезнью и здоровьем: «Границу здоровья и душевного расстройства уловить трудно, а точно формулировать совершенно невозможно»[64]64
  Карпов П. И. Творчество душевнобольных и его влияние на развитие науки, искусства и техники. Л.: Государственное издательство, 1926. Доступ: http://www.medklassika.ru/karpov_1926 (дата обращения: 21.01.2020).


[Закрыть]. По мысли Карпова, возможно, эта ситуация носит временный характер, пока наука о мозге имеет мало точных сведений, и в будущем ставить диагноз можно будет не только по клинической картине, основанной на наблюдениях за больным, а на основе анатомических изменений. Важен фокус исследования, обозначенный Карповым в начале книги: выявление и теоретическое обоснование процессов творчества.

Концепция творчества Павла Карпова кардинально отличалась от курса Пролеткульта; возможно, именно это обусловило сворачивание деятельности психиатра-исследователя. Карпов делал акцент на том, что творчество не может быть коллективным, поскольку имеет интуитивный характер: «Не менее важен вопрос об индивидуальности творчества, ибо коллективного высокого творчества в науке, искусстве и технике не бывает. Творческий процесс индивидуален потому, что он интуитивного происхождения; интуиция никогда не бывает коллективной»[65]65
  Карпов П. И. Творчество душевнобольных и его влияние на развитие науки, искусства и техники. Л.: Государственное издательство, 1926. Доступ: http://www.medklassika.ru/karpov_1926 (дата обращения: 21.01.2020).


[Закрыть]. Именно интуитивное творчество становится высочайшим достижением культуры.

Основой концепции Павла Карпова стала идея о том, что творческий процесс генерируется «душевно неуравновешенным субъектом». Психическая неустойчивость или болезнь служит главной движущей силой, но она может быть направлена как на созидание, так и на разрушение. Карпов выдвигает необычайно смелую, революционную гипотезу: «Душевнобольные были и будут реформаторами во всех областях человеческой жизни, поэтому изучение творчества душевнобольных может дать новые данные для понимания в высокой степени темного вопроса творчества вообще»[66]66
  Карпов П. И. Творчество душевнобольных и его влияние на развитие науки, искусства и техники. Л.: Государственное издательство, 1926. Доступ: http://www.medklassika.ru/karpov_1926 (дата обращения: 21.01.2020).


[Закрыть].

Несколько глав книги Павел Карпов посвящает описанию и анализу конкретных произведений, созданных больными шизофренией (ранним слабоумием), паранойей, прогрессивным параличом, эпилепсией и циркулярном психозом. Карпов собирает анамнез этих пациентов, описывает их тексты и рисунки, а также пытается выявить взаимосвязи творческой деятельности и специфики заболевания. В этом аспекте исследования более заметно влияние Чезаре Ломброзо, нежели работы Ханса Принцхорна. Также помогает понять логику Карпова сопоставление душевнобольных и знаменитых творческих личностей. Например, описывая случай больного с циркулярным психозом (в современной классификации – биполярное расстройство), Павел Карпов проводит аналогии с деятельностью и психическим типом Михаила Врубеля, Исаака Ньютона и др.: «Особенности мышления больных циркулярным психозом создают условия гениальности, как было сказано выше; и если эту мерку приложить к личностям, отошедшим в область истории, то мы увидим, что как в области науки, так и в области искусства и техники имеется большое количество лиц, мыслящих по описанному выше шаблону»[67]67
  Карпов П. И. Творчество душевнобольных и его влияние на развитие науки, искусства и техники. Л.: Государственное издательство, 1926. Доступ: http://www.medklassika.ru/karpov_1926 (дата обращения: 21.01.2020).


[Закрыть].

Большой интерес представляет собой заключительная глава «Психотехника творческого процесса» книги Павла Карпова «Творчество душевнобольных и его влияние на развитие науки, искусства и техники». Карпов делает акцент на развитии теории Зигмунда Фрейда, а именно выявляет соотношение работы сознания и подсознания. По мысли Карпова, это возможно, изучая патологические случаи и различные состояния сна, так как в нормальных условиях сознание и подсознание работают «содружественно».

Для Павла Карпова интуитивный творческий процесс имеет характерные особенности: «Интуитивный творческий процесс в высокой степени заинтересован в работе подсознания; он заинтересован и в том, чтобы работа, происшедшая в подсознании, вливалась в поток бодрственного сознания в виде готовых решений и усваивалась бы нашей личностью»[68]68
  Карпов П. И. Творчество душевнобольных и его влияние на развитие науки, искусства и техники. Л.: Государственное издательство, 1926. Доступ: http://www.medklassika.ru/karpov_1926 (дата обращения: 21.01.2020).


[Закрыть]. Процессы взаимодействия сознания и подсознания Карпов запечатлевает в многочисленных схемах, которые подобны графическим абстракциям.

Процессы мышления, связи сознания и подсознания в момент творчества Павел Карпов описывает следующим образом: «Готовое решение, оформившаяся идея, выявившись в потоке контролирующего сознания, производит психическую сенсацию в последнем, так как оно действительно не работало над разрешением выкристаллизованной проблемы, поэтому последняя и производит психическую сенсацию в сознании»[69]69
  Карпов П. И. Творчество душевнобольных и его влияние на развитие науки, искусства и техники. Л.: Государственное издательство, 1926. Доступ: http://www.medklassika.ru/karpov_1926 (дата обращения: 21.01.2020).


[Закрыть]. Сюда добавляется ощущение восторга и «высшей радости», которые сопутствуют этому процессу. По мысли Карпова, именно подсознание дает ключи для понимания психологии творчества.

Увлечение Карповым теорией Зигмунда Фрейда заметно также в изучении значения сновидений и механики сна. Карпов предпринимает экскурс в культурную историю сновидений и выявляет их связь с предвидением и работой интуиции, а также описывает известные ему случаи из психиатрической практики патологических состояний сна. Суммируя исследование Павла Карпова о творчестве душевнобольных, можно сделать вывод, что, несмотря на дискурсивную смежность с трудом Ханса Принцхорна 1922 года, Карпов, тем не менее, не повторяет данную логику и подходы к исследованию. В труде Карпова более заметно, с одной стороны, увлечение концепциями Зигмунда Фрейда и стремление развить их, с другой – идея об общности механизмов творчества и его интуитивной природе. В отличие от Ханса Принцхорна, Карпов практически не апеллирует к дискурсу современного ему искусства.

В 1929 году издается еще одна книга Карпова, дискурсивно связанная с полем аутсайдерского искусства: «Творчество заключенных»[70]70
  Карпов П. И. Творчество заключенных: Рисунки, скульптура и работы мастерских. М.: Изд-во Нар. Ком. Внутр. Дел, 1929.


[Закрыть]. В ней фокус внимания разворачивается в соответствии с существующей идеологической парадигмой; творчество заключенных Павел Карпов интерпретирует как средство их воспитания.

На протяжении нескольких десятилетий исследования Павла Карпова были забытыми (упоминания о нем возникают в профильной научной литературе только во второй половине 1980-х годов). Но одним из любопытных аспектов включения исследований Павла Карпова в дискурс даже не аутсайдерского искусства или смежных с ним феноменов, а научно-популярного интеллектуализма становится упоминание фрагмента текста Карпова в книге братьев Стругацких «Понедельник начинается в субботу», впервые опубликованной в 1964 г.:

 
В кругу облаков, высоко
Чернокрылый воробей,
Трепеща и одиноко,
Парит быстро над землей;
Он летит ночной порой,
Лунным светом освещенный.
И, ничем не удрученный,
Все он видит под собой,
Гордый, хищный, разъяренный,
И летая, словно тень.
Глаза светятся, как день.
Вслед несется ястреб жадный.
Воробей тому счастливый,
Улетая в дальность прочь…
Но ведь ястреб быстрокрылый
Увидит его, небось.
Его мелких крыл журчанье
Нарушает тишину.
Ястреб носится отчайно,
Но не найдет путь к нему.
Сколько же осталась фут
Пролететь и где заснуть
Ему придется наедине?
В лесу ль? В роскошной ли долине
Увы, придется ль отдохнуть?[71]71
  Стругацкие бр. Понедельник начинается в субботу. Доступ: http://www.rusf.ru/abs/books/pnvs02.htm (дата обращения: 21.01.2020).


[Закрыть]
 

Герой романа пребывает в некоторой психоделически-странной, но имитирующей советское НИИ реальности, в которой события и мотивы – от фольклорных до исследовательских – переплетаются подобно шизофреническому бреду. Поэтому и книга Павла Карпова (а ее название фигурирует в тексте Стругацких) попадается на глаза герою в самом начале романа. Именно в период 1960-х годов начинается трансформация всего поля «неученого» искусства, поворот от идеологизации к идее не зависимого от влияний культуры высказывания.

1.2. Дискурс аутсайдерского искусства 1980-1990-х годов

Изучение творчества душевнобольных в СССР в поле психиатрии велось несколькими исследователями в период 1920-х и 1970-х годов (П. И. Карпов, В. А. Гиляровский, Э.А. Вачанадзе, С. А. Болдырева). В первой половине – середине 1980-х годов актуализируется процесс расширения границ функционирования сложившихся дискурсов. Власть на разных уровнях меняет структуру дискурсов. Существовавшие на кафедрах психиатрии медицинских вузов и в психиатрических лечебницах коллекции рисунков душевнобольных, ранее широко использовавшиеся как средство диагностики психических болезней, начинают интерпретироваться также и как проявление творческого начала. На трансформацию дискурса влияет и изменение границ искусства, возможность знакомства «агентов влияния» – психиатров и коллекционеров – с искусством авангарда и модернизма, деятельностью зарубежных арт-институций данного профиля.

Дискурс аутсайдерского искусства в общемировом контексте во многом формировался психиатрией, в отечественном культурном процессе эта модель оказалась также функциональна, пусть и в «запаздывающей» фазе. Но идеологическое давление на все сферы культуры обусловило свою специфику формирования дискурса отечественного аутсайдерского искусства. Советская психиатрия была включена в репрессивные процессы идеологии. Извне, со стороны западных интеллектуалов, советская психиатрия оказалась во многом воплощением речи 1959 года Н.С. Хрущева, который заявил, что «только душевнобольные могут быть не согласны со светлыми перспективами строительства коммунизма. А поскольку такие несогласные существовали и они по определению были душевнобольными, то появилась новая потребность в “тихой” внесудебной расправе с ними – средствами психиатрии»[72]72
  Карательная психиатрия в России: Доклад о нарушениях прав человека в Российской Федерации при оказании психиатрической помощи. Москва: Изд-во Международной Хельсинкской федерации по правам человека, 2004. С. 40.


[Закрыть]. В период конца 1970-х годов благодаря расследованиям правозащитников эта ситуация становится публичной; так, в 1979 году в Нью-Йорке публикуется книга А. П. Подрабинека «Карательная медицина», вскоре переведенная на английский язык[73]73
  Подрабинек А. П. Карательная медицина. Нью-Йорк: Хроника, 1979.


[Закрыть].

Тем не менее, идеологические процессы эпохи застоя были ориентированы также и на формирование некоторой благоприятной для западного общества картины жизни в советском государстве и, более того, на создание положительного образа советской психиатрии. Эта ситуация также была усугублена тем, что на состоявшемся в 1977 году в Гонолулу VI конгрессе Всемирной психиатрической ассоциации была принята резолюция, осуждающая советские политические злоупотребления психиатрией. В конце 1970-х годов Минздрав СССР разработал проект плана основных мероприятий, согласованный с КГБ при СМ СССР, Гос комитетом СМ СССР по делам издательств, полиграфии и книжной торговли и МИД СССР. Документ включал также пункт о подготовке изданий, в том числе ориентированных на западного читателя: «Госкомиздату СССР подготовить и издать на русском и иностранных языках научные публикации об организации психиатрической помощи населению СССР и судебно-психиатрической экспертизы для направления национальным ассоциациям психиатров и крупнейшим ученым зарубежных стран»[74]74
  Карательная психиатрия в России: Доклад о нарушениях прав человека в Российской Федерации при оказании психиатрической помощи. Москва: Изд-во Международной Хельсинкской федерации по правам человека, 2004. С. 107.


[Закрыть].

Для реализации этого плана в первой половине – середине 1980-х годов выходит в свет трехтомное издание, посвященное рисункам душевнобольных. Для западных интеллектуалов, воспринимающих советскую психиатрию как «карательную», издание в это время трех книг об изобразительном языке душевнобольных стало неожиданностью. Статус советской психиатрии перед VII конгрессом Всемирной психиатрической ассоциации (1983) был необычайно низким, ряд национальных психиатрических ассоциаций добивались исключения советского Всесоюзного научного общества невропатологов и психиатров из Всемирной психиатрической ассоциации (ВПА) из-за политических злоупотреблений психиатрией в СССР. В том же году Всесоюзное научное общество невропатологов и психиатров добровольно вышло из ВПА[75]75
  Abuse of psychiatry in the Soviet Union: hearing before the Subcommittee on Human Rights and International Organizations of the Committee on Foreign Afairs and the Commission on Security and Cooperation in Europe, House of Representatives, Ninety-eighth Congress, frst session, September 20, 1983. Washington: U. S. Government Printing Ofce, 1984.


[Закрыть].

Трехтомник создавали авторитетные советские психиатры (Бабиян Э. А., Морозов Г. В., Морковкин В. М., Смулевич А. Б.) и искусствоведы, которые в число авторов изданий не включены. В числе авторов книги – В. Г. Морозов – директор Всесоюзного НИИ общей и судебной психиатрии имени В. П. Сербского с 1957 по 1990 годы, один из наиболее известных представителей практики использования психиатрии в политических целях в СССР[76]76
  Abuse of psychiatry in the Soviet Union: hearing before the Subcommittee on Human Rights and International Organizations of the Committee on Foreign Afairs and the Commission on Security and Cooperation in Europe, House of Representatives, Ninety-eighth Congress, frst session, September 20, 1983. Washington: U. S. Government Printing Ofce, 1984.


[Закрыть]. Советские книги об «изобразительном поведении» душевнобольных выпускались в Швейцарии, с хорошим иллюстративным материалом и параллельным текстом на русском и английском языках и были ориентированы на распространение за рубежом; уже на момент издания они стали в СССР библиографической редкостью.

Программный характер имеет первое издание «Изобразительного языка больных шизофренией», в предисловии которого описаны дискурсивные границы феномена творчества душевнобольных в видении советских исследователей[77]77
  Изобразительный язык больных шизофренией. Базель: Сандоз, 1982.


[Закрыть]. В первую очередь отмечено, что творчество душевнобольных еще не получило точного терминологического определения, но обозначен спектр понятий, которыми описывают этот феномен в русскоязычной литературе: «художество», «изобразительное поведение душевнобольных», «патологическое художество». В использовании слова «художество» заметно влияние классической работы Ханса Принцхорна начала 1920-х годов «Искусство душевнобольных» (Bildnerei der Geisteskranken), название которой на русский язык часто переводили как «Художества душевнобольных»[78]78
  Prinzhorn Hans. Artistry of the mentally ill. New York: Springer-Verlag. 1972.


[Закрыть]. В тексте начала 1980-х годов авторы останавливаются на термине «изобразительный язык», который, с одной стороны, уже связан с дискурсом искусства (в отличие от термина «изобразительное поведение душевнобольных», также использовавшегося в это время), но при этом в издании избегается слово «искусство», в отличие от уже сложившихся к тому моменту в западной науке терминов Art Brut и Outsider Art.

Также авторы книги «Изобразительный язык больных шизофренией» проводят перспективный обзор существующих на тот момент подходов к творчеству душевнобольных, что свидетельствует об изучении данной проблемы. Они выделяют следующие подходы: 1) исключение произведений душевнобольных из поля искусства; 2) признание сходства и различия творчества больного и здорового человека; 3) отсутствие принципиальной разницы между «художественным самовыражением больных» и современным модернистским искусством (экспрессионизм, абстрактная живопись, сюрреализм). Описывая свою позицию и подход к анализу приставленных рисунков, авторы книги делают акцент на «закономерностях динамики патологического процесса», который проявляется «несмотря на разный уровень одаренности и профессиональной подготовки пациентов, а также различия в жанре и объектах изображения»[79]79
  Изобразительный язык больных шизофренией. Базель: Сандоз, 1982.


[Закрыть]. Не обозначая напрямую свою позицию, авторы, тем не менее, определяют изображения как проявления психического заболевания, принадлежащие дискурсу психиатрии.

Но, несмотря на изначально обозначенную установку, в тексте присутствуют элементы искусствоведческого дискурса. Так, авторы-психиатры предлагают классифицировать работы душевнобольных в соответствии с характером изобразительного языка следующим образом: 1) распад изобразительной формы; 2) естественная изобразительная форма; 3) условная изобразительная форма («Изобразительный язык больных шизофренией»)[80]80
  Изобразительный язык больных шизофренией. Базель: Сандоз, 1982.


[Закрыть]. По мысли авторов, первый тип рисунков, характеризующийся «явным распадом изобразительной формы, ее деформацией и искажением», плотно связан с проявлением болезни и имеет патологический характер[81]81
  Изобразительный язык больных шизофренией. Базель: Сандоз, 1982.


[Закрыть]. Но еще более интересна личностная характеристика этих больных, даваемая психиатрами: «Наряду с несвойственной ранее религиозностью, склонностью к абстрактным философским построениям постепенно формируется особая система эстетических взглядов, обычно сочетающаяся с однобоким увлечением авангардистскими течениями в живописи, склонностью к художественному конструированию»[82]82
  Изобразительный язык больных шизофренией. Базель: Сандоз, 1982.


[Закрыть]. То есть в тексте происходит характерное для советского властного дискурса эпохи застоя соединение поля авангардных языков искусства и девиации (в данном случае психической болезни); советская пресса часто иронически описывала авангардное искусство как социальную деформацию или политическую диверсию. Интересна также стилистическая характеристика, даваемая произведениям: «Живописные работы носят или абстрактный, или кубистический характер»[83]83
  Изобразительный язык больных шизофренией. Базель: Сандоз, 1982.


[Закрыть].

Работы второго типа авторы описывают как «выполненные в естественной изобразительной форме» (под «естественным», как можно понять из подбора иллюстраций, подразумевается близость к реалистическому языку)[84]84
  Изобразительный язык больных шизофренией. Базель: Сандоз, 1982.


[Закрыть]. Причем именно в этом случае отмечается, что занятия живописью являются «реализацией природных склонностей», а болезнь не сопровождается ранней инвалидизацией[85]85
  Изобразительный язык больных шизофренией. Базель: Сандоз, 1982.


[Закрыть]. В этой группе произведений много пейзажей, а в работах этого типа исчезает индивидуализация. Важно, что в рассуждениях о стилистике произведений появляется очень актуальная в арт-критике того времени тема – проблема вкуса: «Контекст культуры среднего или дурного вкуса, постулирующий в искусстве принцип “все как в жизни” и ведущий к фотографической достоверности, а не к реалистической глубине и одухотворенности изобразительного образа, проявляется в этих случаях с особой очевидностью»[86]86
  Изобразительный язык больных шизофренией. Базель: Сандоз, 1982.


[Закрыть]. Данная сентенция также свидетельствует о соединении творчества душевнобольных с полем искусства.

Произведения третьей группы отличает «плоскостная интерпретация пространства, локальность тона, аппликационная уплощенность рисунка, условность и фантастичность образов»[87]87
  Изобразительный язык больных шизофренией. Базель: Сандоз, 1982.


[Закрыть]. Авторы книги отмечают, что эти пациенты не обнаруживали ранее признаков художественной одаренности; таким образом, изобразительный язык их работ «представляется маловыразительным, однообразным, примитивным», часть работ близка стилистике детского рисунка[88]88
  Изобразительный язык больных шизофренией. Базель: Сандоз, 1982.


[Закрыть].

В 1985 году под авторством тех же психиатров издается второй том серии «Изобразительный язык больных шизофренией с бредовыми и сверхценными образованиями (часть II)» (что ранее не было указано, по всей видимости, изначально серии не планировалось)[89]89
  Изобразительный язык больных шизофренией с бредовыми и сверхценными образованиями (часть II). Базель: Сандоз, 1985.


[Закрыть]. Предисловие к этому изданию пишет А. В. Снежневский – на тот момент председатель Научного совета по психиатрии Академии медицинских наук СССР, директор Института психиатрии АМН СССР; психиатр, до 1983 года являвшийся почетным членом Всемирной психиатрической ассоциации. Само наличие вступительной статьи главы советской психиатрической школы А. В. Снежневского симптоматично и имело политический характер. Отношение западных коллег к Снежневскому было негативным. Во время выступления в качестве свидетеля на судебном процессе по делу Якира и Красина в августе 1973 года Снежневский сказал, что «на международном конгрессе психиатров в Мехико в 1971 году для него и его советских коллег сложилась весьма неприятная обстановка вследствие того, что среди делегатов конгресса были распространены экземпляры английского издания Хроники текущих событий”, а также книга Ж. и Р. Медведевых “Кто сумасшедший?”»[90]90
  Карательная психиатрия в России: Доклад о нарушениях прав человека в Российской Федерации при оказании психиатрической помощи. Москва: Изд-во Международной Хельсинкской федерации по правам человека, 2004. С. 83.


[Закрыть]. Представители международного психиатрического сообщества резко осуждали практику карательной психиатрии в СССР и призывали к обструкции Снежневского и его советских коллег. Поэтому наличие вступительной статьи было некоторым политическим шагом, попыткой сохранения статус-кво советской психиатрии.

В предисловии к этому изданию уже отмечено, что в подготовке серии принимала участие искусствовед, доктор философских наук Е.В. Завадская (как отмечается в сноске, она же была консультантом первого издания). Другим существенным новшеством стала и отсылка (перечисление в тексте) к работам зарубежных исследователей: Ханса Принцхорна, Вальтера Моргенхальтера и др., что, с одной стороны, свидетельствует о более глубоком погружении авторов книги в данный вопрос и стремлении продемонстрировать апелляцию к «западной науке», но, с другой стороны, и о понимании междисциплинарной природы творчества душевнобольных и невозможности рассматривать его только с точки зрения психопатологии. В предисловии отмечается, что в книге представлено много работ профессиональных художников, но отдельно оговаривается их анализ как изобразительной формы выражения психопатологических расстройств со «строго клинических позиций». Это включение в подборку произведений профессиональных художников (обладающих более высоким художественным уровнем) свидетельствует о стремлении авторов-психиатров к интерпретации издания не только как психиатрического, но и как эстетически-художественного. Примечательно также, что в книге рассматриваются произведения одного из знаковых художников нонконформистов – Владимира Яковлева, известного за рубежом и бывшего на психиатрическом учете с середины 1940-х годов.

Наверное, самым знаковым пассажем А. В. Снежневского оказался тезис о том, что анализ изобразительного языка душевнобольных не только расширяет диагностические возможности, но и «способствует более глубокому пониманию всего душевного строя бредовых больных, свойственного им особого мировоззрения, необычного видения внешнего мира и формирующейся по мере развития патологического процесса новой социальной ориентации»[91]91
  Изобразительный язык больных шизофренией с бредовыми и сверхценными образованиями (часть II). Базель: Сандоз, 1985.


[Закрыть]. Наряду с психиатрически дискурсивной патологией высвечивается контекст инаковости, проявленный через философско-эстетические обороты: «особое мировоззрение», «необычное видение».

В основном тексте книги «Изобразительный язык больных шизофренией с бредовыми и сверхценными образованиями (часть II)» указывается, что анализировались 175 произведений 19 больных шизофренией, клиническая картина у которых определялась бредовыми и сверхценными образованиями. Большое внимание в тексте уделяется описанию специфики анамнеза и клинической картины болезни пациентов. Особо также оговариваются подходы к анализу и отмечается, что, хотя в анализируемом материале в равной степени представлены произведения как дилетантов, так и художников-профессионалов, у последних «художественность не является доминантой изобразительного формообразования, а лишь сохраняется как рудименты прошлого, здорового художественного опыта»[92]92
  Изобразительный язык больных шизофренией с бредовыми и сверхценными образованиями (часть II). Базель: Сандоз, 1985.


[Закрыть]. По мнению авторов издания, основой образности и содержания рисунков пациентов стало именно психическое заболевание.

Описывая специфику изобразительного языка, авторы отмечают, что при всем его многообразии нет ни одной работы, «содержащей изображение реальной картины природы, идиллических или хотя бы просто красивых или спокойных пейзажей или натюрмортных композиций»[93]93
  Изобразительный язык больных шизофренией с бредовыми и сверхценными образованиями (часть II). Базель: Сандоз, 1985.


[Закрыть]. Все произведения обладают диссонативностью и полны зловещих образов и символов. Отдельно отмечается также «интерпретационный характер» работ, т. е. включение в собственно изобразительный материал и текстов. Психиатры-авторы книги делят рисунки на две части.

Первая (121 из 175 рисунков) отличается некоторой рационалистичностью и отражает «не какие-либо конкретные бредовые переживания, но более общие, лишь опосредованно связанные с бредовым психозом нарушения самосознания»[94]94
  Изобразительный язык больных шизофренией с бредовыми и сверхценными образованиями (часть II). Базель: Сандоз, 1985.


[Закрыть]. Происходит описание проявлений различных психиатрических аспектов шизофрении и их связи с образностью рисунков. Например, пациенты с идеей величия обращаются к автопортрету.