Электронная библиотека » Анна Сьюэлл » » онлайн чтение - страница 8


  • Текст добавлен: 16 октября 2020, 04:42


Автор книги: Анна Сьюэлл


Жанр: Зарубежная классика, Зарубежная литература


Возрастные ограничения: +12

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

Шрифт:
- 100% +
XXX. Конная площадь

Новичкам весело попасть на конную площадь: есть на что посмотреть. Но, конечно, весело это только тому, кому нечего терять, кто сюда попал не от хорошей жизни.

Длинной вереницей толпились на площади молодые лошади, пригнанные прямо из деревни; тут же стояли лохматые валлийские лошадки, не больше нашей Резвушки. Здесь можно было увидать сотни ломовых лошадей с заплетенными хвостами, перевязанными красным шнурком. Были и породистые, хороших статей лошади, как я, которые попали на распродажу вследствие несчастного случая, попортившего ноги лошади или грудь. Среди них видны были красавцы, молодцевато вскидывавшие ноги и показывавшие высокую школу езды покупателям, перед которыми их выводили конюхи, бежавшие подле них.

Но за блестящей толпой виднелись и жалкие заморенные лошади с узловатыми коленями и задними ногами, которые подергивались на каждом шагу; у некоторых дряхлых лошадей нижняя губа совсем отвисла, уши прижались с таким выражением, как будто у них исчезла всякая радость жизни и все надежды на лучшее; у иных ребра торчали из-под натянутой кожи, а на спинах заметны были следы тяжких побоев. Сердце больно сжималось при виде этих несчастных, и невольно являлся вопрос: не постигнет ли и самого тебя такая участь?

Наслушался я довольно людской лжи и насмотрелся всяких обманов, пока стоял на площади и смотрел на торговлю барышников.

Меня поставили в одну кучу с двумя-тремя сильными лошадьми, и нас многие смотрели. Господа при виде моих попорченных коленок удалялись, несмотря на уверения продавца в том, что я поскользнулся в стойле и, падая, зашиб ноги. Покупатели подходили, открывали мне рот, смотрели в глаза, щупали ноги сверху донизу, после чего пробовали мой ход. Некоторые при этом грубо вертели меня во все стороны, а другие нежно дотрагивались до меня, точно ласкали меня. По этому я судил о покупателях.

Один из покупателей мне так понравился, что я очень желал попасть в его руки. Это был не господин, а простой человек, невысокий, но стройный и живой. Как только он тронул меня, я тотчас увидал, что у него большая сноровка в обращении с лошадьми. Голос у него был мягкий; добрые серые глаза смотрели ласково. Как ни странно, но мне даже показалось, что от него пахнет свежим сеном, что меня тоже к нему расположило. Не табаком и пивом пахло от него, – я ненавидел эти запахи, а пахло так, как будто он пришел с сеновала.

Он предложил за меня двадцать три фунта стерлингов, но меня не продавали за эту цену, и он ушел. Я с сожалением посмотрел ему вслед, особенно когда подошел другой покупатель с суровым лицом и грубым, громким голосом. Я ужасно боялся, как бы он не купил меня, но и он не сошелся в цене. Приходили еще два или три человека, и неприятный человек со злым лицом опять вернулся. Он предложил двадцать три фунта; заспорили, стали торговаться; продавец, боясь упустить все случаи, начал уступать, но в эту минуту вернулся милый человек. Я невольно потянулся к нему мордой. Он ласково погладил меня.

– Что, старина, – сказал он, – мы, кажется, годимся друг другу. Слушайте, вот вам двадцать четыре фунта, – обратился он к продавцу.

– Скажем, двадцать пять, и дело по рукам, – отвечал продавец.

– Ну, двадцать четыре фунта и десять шиллингов, больше ни копейки. Да или нет? – продолжал торговаться добрый покупатель.

– Идет! – заключил продавец. – Останетесь довольны. Отличная лошадь, особенно для езды в кэбе, – прибавил он.

Деньги были тотчас отсчитаны, и мой новый хозяин повел меня в гостиницу, где у него были приготовлены узда и седло. Он дал мне хорошую кормежку, стоя подле меня и все время разговаривая со мной.

Полчаса спустя мы поехали в Лондон. Проезжать приходилось приятными деревенскими проселками. Наконец мы доехали до огромного города и к сумеркам добрались до Сити. Там уже горели газовые фонари; направо и налево тянулись улицы и скрещивались без конца. Мне казалось, что мы никогда не доедем до места назначения. Наконец, проезжая по одной улице, я увидел извозчичью биржу. Мой седок крикнул:

– Доброго вечера, хозяин!

– Здорово! – послышалось в ответ. – Что ж, хорошую лошадь купил?

– Кажется, да, – ответил мой владелец.

– Ну и отлично! Дай бог тебе благополучия с покупкой.

– Благодарю, хозяин.

Мы поехали дальше. Вскоре мы свернули в одну боковую улицу, а потом, проехав ее до половины, поворотили в узкий переулок с довольно бедными домами по одной стороне и чем-то, что мне показалось конюшнями, по другой. Мой хозяин остановился у одного из домов и посвистел. Дверь быстро отворилась; на пороге появилась молодая женщина с двумя детьми: мальчиком и девочкой. Начались оживленные приветствия.

– Ну-ка, Гарри, сынок, отопри ворота, а мать принесет фонарь.

Через минуту вся семья окружила меня на дворе перед конюшней.

– Папа, она смирная? – спросила девочка.

– Да, Долли, такая же смирная, как твой котенок. Поди сюда, погладь ее.

Маленькая ручка задвигалась по моему плечу так славно!

– Я принесу отрубной похлебки, – сказала мать девочки, – а ты пока почистишь лошадь.

– Отлично, жена, это самый лучший ужин для нашего нового жильца. Я знаю, что ты и мне приготовила славную похлебку.

– Жареные сосиски и пирог с яблоком! – воскликнул мальчик, которого звали Гарри.

При этом восклицании все рассмеялись.

Меня ввели в чистое, покойное стойло, в котором было много сухой соломы на полу. Здесь после прекрасного ужина я лег спать. Казалось, что для меня настала счастливая жизнь.

XXXI. Лондонская извозчичья лошадь

Моего нового хозяина звали Иеремия Баркер, но его все называли просто Джери; так и я буду называть его.

Полли, его жена, была славная женщина, небольшого роста, полная, с гладко причесанными волосами, темными глазами и смеющимся ртом. Их сыну Гарри было лет двенадцать. Это был высокий, добродушный мальчуган с прямым, открытым выражением лица. Маленькая Долли, как ее называли, вышла лицом вся в мать; ей было только восемь лет. Все они горячо любили друг друга. Я никогда еще не видал такой веселой и счастливой семьи.

Джери держал собственный экипаж и двух лошадей. Он возил седоков то на одной, то на другой лошади.

Моего товарища, высокую лошадь с широкой костью, прозывали Капитаном. В молодости это был, должно быть, статный, красивый конь, но он состарился, хотя еще гордо носил голову и выгибал шею. Он рассказал мне, что молодым участвовал в Крымской войне. Он принадлежал тогда одному кавалерийскому офицеру и шел во главе полка.

На другое утро, после того как меня хорошо вычистили, Полли пришла с девочкой посмотреть на меня и познакомиться со мной.

Гарри помогал все утро отцу на конюшне. Я слышал, как Джери сказал про меня, что из меня выйдет отличная извозчичья лошадь. Полли принесла мне кусочек яблока, а девочка – ломоть хлеба. Они ласкали меня и хвалили так, что мне показалось, будто я опять стал Черным Красавчиком. Мне было так приятно чувствовать себя снова любимым, что я старался всячески выразить мою благодарность новым хозяевам. Полли сказала, что я даже был бы слишком красив для извозчичьего экипажа, если б у меня колени были целы.

– Кто знает, отчего случилось это несчастье? – сказал Джери. – Я не думаю, чтобы он сам был виноват. Назовем его Джеком, Полли, как звали старую лошадь. Что ты скажешь?

– Хорошо, – отвечала Полли.

– Мне нравится это имя, пусть оно не переводится у нас.

Это утро Капитан провел в езде. Гарри пришел после школы задать мне корму и напоить. После обеда меня заложили, причем Джери тщательно пригнал сбрую и узду, чтобы я чувствовал себя ловко. Я вспомнил нашего доброго кучера Джона Манли. На меня надели не строгую узду, а простую, свободную уздечку. Это было настоящее блаженство!

Проехав несколько переулков, мы выехали к той большой извозчичьей бирже, мимо которой мы проезжали, когда Джери крикнул «Добрый вечер!». С одной стороны улицы тянулись высокие дома с причудливыми вывесками, с другой была старинная церковь и кладбище, огороженное чугунной решеткой. Вдоль решетки стояли извозчичьи экипажи. На земле валялись клочки сена; многие извозчики стояли кучкой и разговаривали, а некоторые из них сидели на козлах и читали газету. Два-три человека кормили своих лошадей сеном и поили их. Мы остановились подле крайнего извозчика. Несколько человек тотчас обступили нас.

– Лошадь как раз годится для похоронной процессии, – заметил один из них, осмотрев меня.

– Слишком нарядная лошадь для извозчика, – сказал другой. – Смотри, Джери, как бы не оказалось в ней какого-нибудь скрытого порока.

– Чего же мне смотреть? – весело отвечал Джери. – Окажется, тогда и увижу, а вперед загадывать бесполезно.

К нам подошел широколицый мужчина в толстом сером кафтане с капюшоном, с большими белыми пуговицами. Шея его была повязана голубым шарфом; из-под шляпы виднелись седые волосы, но, несмотря на седину, человек этот имел бодрый вид, и видно было, что он пользуется всеобщим уважением, потому что ему сейчас же уступили место. Он осматривал меня, как будто собирался купить, и наконец высказал свое мнение.

– Лошадь по тебе, Джери, – сказал он. – Мне все равно, сколько ты за нее заплатил, но она стоит того.

Итак, мнение обо мне установилось на бирже.

Человека в сером кафтане звали Грантом. «Грей Грант» или чаще «хозяин Грант» – так величали его извозчики. Он был старейший между ними и решал все дела биржи. Добродушный и разумный в трезвом виде, он становился суровым, когда ему случалось выпить. В таких случаях все боялись его кулака.

В первую неделю моей службы на новом месте мне пришлось довольно помучиться. Я не привык к городскому шуму и к сутолоке экипажей. Лондонская толпа людей и лошадей смущала меня; я все боялся беды, но вскоре страхи мои прошли: я убедился в том, что Джери везде сумеет выбраться, и вполне доверился ему. Он же, видя мое усердие, никогда не употреблял бича, который красовался в стойке подле него.

В короткое время мы отлично поняли друг друга. В конюшне я пользовался самым лучшим уходом; Джери делал все возможное для удобства своих лошадей. На ночь с нас снимали недоуздок, и мы могли свободно ворочаться в стойле, как нам вздумается. Нас держали в большой чистоте и часто меняли пищу, которой было всегда вдоволь, так же как и воды. Джери ставил ведра со свежей водой в стойла, и мы могли пить сколько угодно. Некоторые кучера боятся того, как бы лошадь не выпила слишком много воды, но это совсем неверно: если лошадь имеет возможность часто пить, то она не выпьет сразу много, и это гораздо полезнее для нее.

Джери только тогда не ставил нам воды, когда мы бывали разгорячены. Между тем сколько есть конюхов, которые уйдут домой пить свое пиво, а нас, лошадей, оставят с сухим овсом и сеном без капли воды, так что приходится часами терпеть жажду, после чего всегда выпьешь слишком много. Но что было всего лучше на моем новом месте – это воскресный отдых. Без него вряд ли извозчичья лошадь могла бы вынести свою недельную работу. Весело было хорошенько отдохнуть и поговорить между собою. В один из таких воскресных отдыхов я узнал историю моего товарища, Капитана.

XXXII. Старая боевая лошадь

Капитан начал службу у военного; его с детства готовили в полковые лошади. Во время Крымской кампании ему пришлось идти с хозяином в дальний поход. Он рассказывал, что, пока он учился, военная жизнь казалась ему очень веселой. Весело было идти в ногу с целым рядом лошадей, поворачивать направо и налево по команде и пускаться во весь карьер при звуках труб и барабанов. Капитан был смолоду красивым темно-серым конем в яблоках. Его молодой хозяин очень любил его и обращался с ним с большой заботой и лаской.

Все шло прекрасно для Капитана, пока не наступила война. Когда пришлось отправиться на большом корабле в далекую чужую сторону, он изменил свое мнение о военной службе.

– Представь себе, – говорил он мне, – что нас на длинных ременных петлях перекидывали с берега на палубу. Это было ужасно. Приходилось перелетать по воздуху через широкую полосу моря. На корабле нас заперли в крошечные стойла без окон, после чего мы долго не видали света божия и не могли хорошенько расправить ноги. Иногда корабль высоко подымался большой волной, и нас швыряло во все стороны. Конечно, нам делалось дурно и головы сильно кружились.

Но наконец наше мучение кончилось. Нас опять обвили ремнями, приподняли и перекинули на берег. Мы заржали от радости, когда ноги наши коснулись твердой земли.

Вскоре оказалось, что страна, куда нас привезли, мало походила на нашу родину. Погода здесь была дурная. Стояли холода; на земле часто лежал снег, который таял и превращался в грязь. Некоторые из офицеров и из солдат, положим, так любили своих лошадей, что придумывали всякие средства для того, чтобы оградить их от холода и сырости.

– Ну, а что ты скажешь насчет сражений? – спросил я. – Должно быть, это самое худшее?

– Еще бы! – отвечал Капитан. – Пока мы чувствовали узду в твердой руке хозяина, нам не было страшно, а скакать при звуках музыки было даже очень весело! Тут и не замечаешь разрывающихся гранат, свистящих мимо ушей пуль, сабельных ударов. Несемся в каком-то чаду. Много видел я на поле сражения искалеченных и умирающих лошадей, но как-то мысль о грозящей мне самому опасности не приходила в голову. Бодрый голос, которым мой хозяин посылал своих солдат вперед, вселял в меня уверенность, что ничего плохого с нами не случится. Видал я солдат смертельно раненных, валившихся с лошадей, слыхал стоны умирающих, натыкался на людей и лошадей, умирающих и умерших; приходилось ступать по земле, сделавшейся скользкой от застывшей крови, и все-таки до одного ужасного дня я не знал слишком большого страха. Зато этот день я никогда не забуду.

Старый Капитан умолк, тяжело вздыхая. Я ждал, пока он снова заговорит.

– В одно осеннее утро, – начал он, – перед рассветом наш полк стоял в полном боевом порядке. Неизвестно было, выступим мы или нет, но люди были наготове подле лошадей, ожидая только приказа. По мере того как становилось светлее, среди офицеров стало заметно возбуждение, и день еще не наступил, как мы услышали пальбу неприятеля. В эту минуту к нам подъехал офицер и приказал людям садиться на коней. В одно мгновение все вскочили в седла, и лошади готовы были ринуться вперед при малейшем прикосновении своих седоков; но мы все были так приучены, что не двигались с места в ожидании приказа и только нетерпеливо покусывали удила.

Мой хозяин стоял во главе боевой линии. Он поправил выбившуюся прядь моей гривы и, трепля меня по шее, сказал: «Ну, будет денек нам с тобой, красавец мой Баярд! Что ж? Мы не ударим с тобой лицом в грязь». Он в это утро ласкал меня более чем когда-либо; рука его нежно гладила мою шею, но мысли его были где-то далеко. Я чувствовал себя очень счастливым и гордо выгибал шею, но стоял как вкопанный, отлично понимая настроение хозяина и зная, когда надо было быть веселым, когда серьезным.

Рассказывать все, что случилось в тот день, я не стану; я расскажу только о последней атаке. Дело было в лощине, под самым жарким огнем неприятеля. Мы, лошади, уже хорошо свыклись с ружейной пальбой, с грохотом пушек, но никогда еще мы не бывали под таким огнем. Справа, слева, впереди, отовсюду сыпались ядра, свистели пули. Много людей пало в этот день, много лошадей свалилось, сбрасывая с себя седоков. Не одна бедная лошадь попалась нам, дико скачущая вперед без седока. Ряды то и дело редели, но мы тем плотнее смыкались, тем бешенее скакали, чем ближе становились неприятельские пушки, окутанные белым дымом, ежеминутно прорезываемым полосками огня.

Мой господин, высоко подняв правую руку, звал товарищей вперед, и вдруг пуля прожужжала около моей головы и попала в него. Я почувствовал, как он зашатался, сабля выпала из его правой руки, из левой выскользнула узда, и он упал назад. Другие всадники проскакали мимо нас; меня увлекло вместе с ними, и я невольно оставил своего хозяина позади, лежащим на земле.

Я хотел удержаться подле него, но это оказалось невозможным. Итак, я остался один, без хозяина, среди ужасной резни! Вот когда страх овладел мною. Я бросился, как другие лошади без седоков, в ряды скачущих и старался скакать с ними, но солдаты саблями отгоняли меня. Случилось, что под одним солдатом была убита лошадь, он вскочил на меня, и мы понеслись дальше. Но вскоре остатки нашей конницы, видя невозможность борьбы, стали отступать. Были лошади настолько тяжело раненные, что они не могли двигаться, истекая кровью; другие старались идти на трех ногах, а некоторые становились на передние ноги, волоча за собой раздробленные задние ноги. Я никогда не забуду их раздирающих криков и молящих взоров, устремленных на тех, кто проезжал мимо, оставляя их на произвол судьбы.

После сражения принесли раненых людей в лагерь и стали хоронить умерших.

– Неужели раненых лошадей оставили на поле сражения? – спросил я.

– Нет, полковой ветеринар обходил поле, и тех, кого можно было спасти, увозили оттуда и лечили, а безнадежных тут же убивали. Из каждых четырех лошадей в нашем полку осталось в живых не больше одной.

Никогда я больше не видал моего господина. Кажется, он был убит наповал. После того сражения я был и в других битвах, и раз пуля ранила меня, но слегка. Когда я выздоровел, то вернулся домой, в Англию.

– Отчего же люди так хвалят войну? – спросил я.

– Кто так говорит, – отвечал Капитан, – тот никогда не был на войне. В мирное время, конечно, людей забавляют парады и смотры, но когда тысячи человеческих и лошадиных жизней гибнут, когда столько же остается калек на всю жизнь, нельзя смотреть на войну без ужаса!

– Из-за чего же воевали? – спросил я опять.

– Этого я не сумею тебе сказать. Что может лошадь знать об этом?

XXXIII. Джери Баркер

Я не встречал лучшего человека, чем мой хозяин Джери Баркер. Он был добр и любил правду во всем, не менее нашего славного Джона Манли; к тому же нрав у него был такой веселый и добродушный, что вряд ли кто мог с ним повздорить. Он очень любил напевать разные песенки. Я помню, в одной из них говорилось о том, чтобы отец и мать, сестра и брат – все члены семьи – принимались дружно за общее дело. И так поступала семья Джери Бартера. Гарри, сын его, знал уже конюшенное дело не хуже взрослого и всегда помогал отцу. Бывало, утром к нам являлись Полли и девочка; они чистили подушки и мягкие стенки коляски, протирали боковые стекла, между тем как Джери чистил и мыл нас на дворе, а Гарри приводил сбрую в порядок. Сколько было смеху и шуток в это время! Нам становилось весело, и мы готовы были гораздо лучше работать, чем если бы слышали брань и ссоры.

Джери терпеть не мог праздного шатания и напрасной траты времени; он дорого ценил ранние утренние часы, говоря, что потерянного утра потом во весь день не вернешь, как ни спеши. Поэтому ничто не раздражало его так, как требование седоков нагнать скорой ездой потерянное ими без всякой нужды время.

Один раз к нам подошли два молодых человека, которые вышли из трактира. Вид у них был странный, и они куда-то страшно торопились.

– Эй, извозчик! – крикнул один из них. – Мы запоздали, вези нас скорее на вокзал Виктории. Надо поспеть к часовому поезду. На чай получишь, если поддашь хорошенько пару.

– Пару поддавать я не стану, господа, – отвечал Джери, – а свезу вас, если угодно, обыкновенной рысью. На чай мне не нужно получать.

– Пожалуйте ко мне! – закричал сосед наш на бирже, извозчик Лари. – Уж я доставлю вас вовремя, не извольте беспокоиться.

Он поспешно отворил дверцы и посадил молодых людей в свой экипаж.

– Он считает грехом шибко ездить, – прибавил он, лукаво подмигнув в сторону Джери.

С этими словами Лари хлестнул свою заморенную лошадь и покатил во всю прыть. Джери потрепал мою шею, сказав:

– Деньгами такую езду не окупишь, Джек, мой старый друг, как ты думаешь?

Хотя вообще он и не допускал слишком быстрой езды, однако бывали случаи, когда и Джери отступал от своих правил. Так, например, я помню следующий случай: мы стояли на бирже, ожидая седока, как вдруг один господин с тяжелым дорожным мешком поскользнулся на апельсинной корке, валявшейся на мостовой, и упал со всего размаху.

Джери бросился к нему на помощь. Падение было такое сильное, что господина оглушило, и его с трудом отвели в соседнюю лавку.

Джери вернулся на биржу; но, когда его позвали к лавке минут через десять, он тотчас подъехал туда.

– Можете ли вы меня довезти до Юго-Восточного вокзала? – спросил молодой человек, которого Джери поднял с мостовой. – Такая досада, что я поскользнулся и расшибся, – продолжал он, – теперь, пожалуй, опоздаю на поезд, а мне крайне нужно попасть на него! Если можете доставить меня вовремя, я готов заплатить сверх таксы, что хотите.

– Если вы настолько поправились, что можете ехать, сударь, – отвечал Джери, – я постараюсь услужить вам, как могу.

Лицо молодого человека побледнело как полотно; видно было, что он чувствует себя дурно.

– Я должен ехать, – сказал он очень серьезно. – Отворите дверцы, пожалуйста, и поторопимся.

Джери вскочил на козлы и, весело свистнув мне, тронул вожжи.

– Ну-ка, Джек, старина, – сказал он, – покажем им, как мы можем бежать, когда необходимо.

Я понял его и приложил все свое старание. Быстрая езда в Лондоне в полдень – вещь очень трудная. Улицы загромождены всевозможными экипажами, но хорошая лошадь с опытным кучером могут выбраться из этого лабиринта.

Чувствительность моего рта много помогала в таких случаях. Я в одно мгновение понимал самое легкое подергивание узды и мог быстро переходить от тихого шага, вынужденного особенной сутолокой, к быстрому ходу, когда являлась возможность проскользнуть вперед. Приходилось перегонять длинные вереницы ломовых, тянувшихся черепашьим шагом, или вдруг осаживать, налетев на экипаж, который вдруг почему-либо останавливался. Иной раз, лавируя между колесами экипажей, омнибусов, подвод с кладями, мы так близко проезжали около них, что почти задевали колеса, но все-таки в следующую минуту нам удавалось благополучно выбраться на более свободное место, и я бежал изо всех сил. Да, это настоящее искусство – проехать днем по Лондону!

Мы с Джери научились ему, и никто не мог обогнать нас, когда у нас была срочная езда. Во мне было много живости и смелости, а Джери соединял с большой сметливостью необыкновенное терпение. Он полагался на свою лошадь; лошадь же слепо верила ему. О биче не было и речи: я понимал по звуку его голоса, по движению вожжей, когда надо было поддавать ходу, когда задерживать его.

Итак, мы в тот день благополучно добрались до Чипсайда. В этом месте столпилось множество экипажей, проехать было невозможно и пришлось остановиться.

Наш седок высунулся из экипажа и сказал:

– Я лучше пойду дальше пешком, а так мы никогда не попадем на вокзал.

– Положитесь на меня, сударь, – отвечал Джери, – уж я все сделаю, что можно будет. Где же вам идти с таким багажом? Должно быть, остановка сейчас кончится.

В эту минуту воз, заграждавший нам дорогу, двинулся, и мы могли пробить себе дорогу. Наш экипаж засновал вправо и влево, объезжая другие экипажи, и, когда мы доехали до Лондонского моста, на нем, по счастью, было просторно и можно было очень быстро ехать благодаря тому, что все ехавшие, по-видимому, спешили в одном с нами направлении.

Стрелка на больших железнодорожных часах показывала без восьми двенадцать, когда мы со многими другими подкатили к подъезду станции.

– Слава богу, поспели! – воскликнул наш молодой человек, выходя из экипажа. – Спасибо вам и вашей доброй лошади! – сказал он Джери. – Вот вам полкроны за труды.

– Не нужно, сударь, – возразил Джери, – благодарю вас, но я лишнего с вас не возьму. Я так рад, что мы поспели. Поторапливайтесь, вот звонок. Эй, носильщик, возьмите вещи барина! На Дувр, двенадцатичасовой поезд!

Не дожидаясь ответа, Джери повернул меня, и мы отъехали в сторону, где стали дожидаться разъезда.

– Как я рад, что довез его вовремя! – говорил Джери дорогой. – Хотел бы я знать, зачем он так спешил, бедный.

Джери имел привычку вслух разговаривать сам с собою.

Когда мы вернулись на биржу, его стали дразнить тем, что он польстился на лишнюю плату за срочную езду, тогда как он всегда восставал против этого. Извозчики допытывались, сколько он получил.

– Гораздо больше того, что я получаю за такой конец, – отвечал Джери, лукаво посмеиваясь. – Полученного достанет мне на хорошее угощение в продолжение нескольких дней.

– Каково! – воскликнул кто-то.

– Видите, какой ханжа! – заметил другой. – Сам делает, а другим проповеди читает.

– Слушайте, товарищи! – сказал Джери. – Господин предложил мне полкроны сверх таксы, но я не взял. Я получил награду достаточную, увидав, как он обрадовался, что поспел на поезд. Что вам за дело, если нам с Джеком нравится иной раз хорошенько пробежаться.

– Ты никогда не будешь богат, это верно, – заметил Лари.

– Вероятно, нет, – сказал Джери, – но я не жалею об этом; богатство не сделало бы меня счастливее. Слыхал я не раз заповеди, и нигде не сказано: «Будь богат». А в Новом Завете есть такие речи о богатых, что я бы, пожалуй, и постыдился быть богачом.

– Если тебе суждено разбогатеть, – сказал хозяин Грей, – то ты, наверняка, заслужишь свою удачу: ты не найдешь проклятья для себя в деньгах. А ты, Лари, умрешь бедным, потому что ты слишком много тратишь на бечевку кнута.

– А что же мне делать, если лошадь без кнута не идет? – возражал Лари.

– Ты не даешь себе труда попробовать лошадь без того, чтобы ее не хлестать ежеминутно. Посмотришь, как у тебя рука то и дело взмахивает, можно подумать, что у тебя пляска святого Вита. Если ты не устаешь от этой работы, то лошадь твоя точно от нее страдает. Ты постоянно меняешь лошадей, – почему? Да потому, что они не видят у тебя ни поощрения, ни покоя.

– Просто незадача мне, – сказал Лари, – вот в чем дело.

– И не будет у тебя никогда удачи, – заметил Грей. – Удача выбирает человека с добрым сердцем и здравым смыслом. По крайней мере я сделал это наблюдение в жизни.

Хозяин Грей углубился после этого замечания в свою газету, а извозчики вернулись к своим экипажам.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации