Текст книги "В постели с Елизаветой. Интимная история английского королевского двора"

Узнав о смерти жены, Дадли немедленно удалился от двора в свой дом в Кью; Эми похоронили в алтаре церкви Святой Марии в Оксфорде. Похороны обошлись лорду Роберту в 500 фунтов, хотя сам он на похоронах не был и не воздвиг ей никакого памятника. Менее чем через месяц он вернулся к королеве и, судя по всему, возобновил свои ухаживания.[214]214
  BL Add. MS 48023, см.: ‘A Journal of Matters of State Happened from Time to Time as Well Within and Without the Realme from and Before the Death of King Edw. the 6th Untill the Yere 1562’// Ian W. Archer, Simon Adams, G. W. Bernard, Paul E. J. Hammer, Mark Greengrass and Fiona Kisby (comp.), Religion, Politics and Society in Sixteenth Century England (Cambridge, 2003), 35–112.


[Закрыть] Как заметил один придворный, «лорд Роб питает надежду, что женится на королеве, ибо она проявляет к нему такую благосклонность».[215]215
  BL Add. MS 48023, l. 353v; ‘A Journal of Matters of State’.


[Закрыть] Некоторые считали, что такой исход неизбежен. Даже Томас Радклифф, граф Суссекс, зять леди Сидни, чьи отношения с Дадли все больше портились, пришел к выводу, что важнее всего для королевы произвести на свет наследника и потому союз с Дадли может оказаться необходимым злом: «Не хотелось бы, чтобы ее величество медлила с вопросом такой великой важности, но ей необходимо спешно выбрать; и в этом отношении следовать зову собственного сердца, [глядя] на того, кого она сама изберет, omnes ejus sensus titillarentur (при возбуждении всех чувств), что служит самым доступным средством, с Божьей помощью, подарить нам благословенного принца, который избавит нас от неволи. Если бы я знал, что в Англии есть другие законные наследники, я бы не стал подавать такой совет и посоветовал не спешить с выбором мужа. Но, видя, что она ultimatum refugium и что нашим целям не могут служить ни богатство, ни дружба, ни союз с иноземными странами, ни иные преимущества, даруемые супружеством, в отсутствие ее законного потомства, если королева кого-нибудь полюбит, пусть любит там и того, кого она изберет, так жажду я видеть ее любовь. И кого она полюбит и изберет в мужья, я полюблю тоже, буду почитать его и верно служить ему».[216]216
  TNA SP 63/2, l. 82r.


[Закрыть]

Суссекс ссылался на бытовавшее тогда поверье, что половая жизнь полезна для женского и мужского здоровья.[217]217
  См.: William Vaughan, Naturall and Artificial Directions for Health (London, 1626), 64.


[Закрыть] Считалось, что девственники страдают от болезней, связанных с накоплением неоплодотворенного семени, отчего, как считалось, возникает истерия и болезни, известные как «материнские припадки», «удушье утробы» и «бледная немочь».[218]218
  См.: T. Laquer, ‘Orgasm, Generation and the Politics of Reproductive Biology’, Representations, 14 (1986), 1–41. См.: P. Crawford, ‘Sexual Knowledge in England, 1500–1750’, см.: Roy Porter and M. Teich (comp.), Sexual Knowledge, Sexual Science: The History of Attitudes to Sexuality (Cambridge, 1994), 91. О бытовавших взглядах медиков на женское тело в начале Нового времени см.: Ian Maclean, The Renaissance Notion of Woman (Cambridge, 1980). См. также: Peter Stallybrass, ‘Patriarchal Territories: The Body Enclosed’//Margaret Ferguson, Maureen Quilligan, Nancy Vickers (comp.), Rewriting the Renaissance: The Discourses of Sexual Difference in Early Modern Europe (Chicago, 1986), 123–142.


[Закрыть] Подобные недомогания излечивались браком, поэтому считалось, что замужние женщины в целом здоровее, чем девственницы и вдовы.[219]219
  См.: Cogan, The Haven of Health, 247–248.


[Закрыть]

Не все разделяли взгляды Суссекса; многим казалось, что брак Елизаветы и Дадли вызовет катастрофу. Юбер Ланге, дипломат из Бургундии, сообщал, что английские аристократы «ясно дали ей понять, что ее слишком тесная близость с милордом Робертом Дадли вызывает их недовольство и что они ни в коем случае не позволят ему жениться на ней».[220]220
  F. Chamberlin, Elizabeth and Leycester (New York, 1939), 93.


[Закрыть] «Не знаю, что и думать, – писал Трокмортон из Франции, – молва столь обширна и передается здесь столь злобно, затрагивая брак лорда Роберта и смерть его жены, что я не знаю, куда смотреть и как себя держать». Виды на их брак следовало остановить, «ибо, в случае их союза, стране грозит великая опасность гибели и разрушения. И чем больше я об этом думаю, тем больше желаю умереть, ибо жить в такое время я не хочу». Трокмортон умолял Сесила сделать все возможное, дабы «воспрепятствовать свадьбе», иначе последствия будут немыслимыми. «Королева, наша правительница, обесчещена, приговорена и предана забвению; страна погибла, раздроблена и пала жертвой… Держава… подвергается великой опасности».[221]221
  Philip Yorke, Earl of Hardwicke (comp.), Miscellaneous State Papers, from 1501 to 1726, in 2 vol. (London, 1778), I, 121–123.


[Закрыть]

Трокмортон предпочел действовать прямо и решительно. Он послал в Англию своего секретаря Роберта Джонса, чтобы тот лично предупредил королеву о скандальных слухах, из-за которых она превратилась в посмешище при французском дворе, и напомнил о том, что грозит ее доброму имени в том случае, если она решит выйти замуж за своего фаворита.

Вечером в понедельник 25 ноября Роберт Джонс приехал во дворец Гринвич, где родилась Елизавета, – он был одной из любимейших ее резиденций.[222]222
  См.: David Gaimster, ‘London’s Tudor Palaces Revisited’, London Archaeologist, 8, № 5 (1997), 122–126.


[Закрыть] Окна-фонари со средниками украшали фасад, выходящий на Темзу, а внутренние покои размещались в башне. В Гринвиче Елизавета часто принимала послов, так как дворец был удобно расположен вблизи доков, верфей и таможенных складов.

По прибытии Джонс нанес визит Сесилу и передал ему последние новости французского двора. Мария, королева Шотландии, уже слышала сплетни, окружавшие смерть Эми Робсарт, и считала, что Елизавета теперь «выйдет за своего конюшего». Ситуация вышла из-под контроля; Сесил был в ярости.

На следующий вечер Роберт Джонс ужинал с Дадли и членами Тайного совета в резиденции шотландского посла. Посреди ужина Дадли вдруг встал, сказав, что должен вернуться ко двору. Через несколько минут за столом появился некий человек, он попросил Джонса выйти. Когда тот повиновался, ему сообщили, что Дадли чуть позже желает встретиться с ним с глазу на глаз. После ужина Джонс разыскал Дадли в его апартаментах при дворе. Он застал Дадли в приступе ярости; новости французского двора достигли ушей Елизаветы, которая тогда находилась в Элтемском дворце; ей передали злорадное замечание Марии.

В среду вечером королева наконец дала Джонсу аудиенцию в приемном зале Гринвичского дворца. Он описал встречу в депеше, посланной Трокмортону в Париж. Когда Джонс сказал Елизавете, что испанский и венецианский послы распространяют слух о ее предполагаемом браке с Робертом Дадли, Елизавета ответила снисходительно: «Честное слово, я думала, произошло что-то важное… Ему не следовало присылать вас сюда, ибо было бы разумнее держать вас на месте». Посланник тем не менее не сдавался и объяснил, что Трокмортон счел своим долгом сообщить ей «о таких вещах, которые могут затрагивать ее» лично, а не рисковать тем, что происходящее еще больше станет достоянием гласности. Когда Джонс откровенно пересказал королеве, что говорят о ее отношениях с лордом Робертом и об их возможной причастности к внезапной смерти Эми Робсарт, Елизавета беспокойно заерзала в кресле и закрыла лицо руками, а затем нервно расхохоталась. Она настаивала, что обстоятельства смерти жены Дадли «не затрагивают ни его честности, ни ее чести».[223]223
  BL Add. MS 35830, l. 66, см.: P. Forbes, Public Transactions, 482–488.


[Закрыть]

Тем не менее две недели после смерти Эми Робсарт Елизавета держалась скованно и напряженно. Джонс решил, что дело «сильно ее огорчило», и отметил резкую перемену в ее настроении: «Ее величество выглядит не такой бодрой и оживленной, как прежде».[224]224
  Hardwicke (comp.), Miscellaneous State Papers, т. I, 167; BL Add. MS 35830, l. 66.


[Закрыть] Визит Джонса никоим образом не сказался на отношениях Елизаветы и ее фаворита, и уже через несколько недель Трокмортон сообщал: ходят слухи, что Елизавета и Роберт Дадли тайно обвенчались. Испанский посол во Франции сказал ему: Елизавета доказала, «что она немногих почитает в своей стране, ибо ни один человек не посоветовал ей исполнить свою прихоть». В письме к Сесилу Трокмортон встревоженно просит его предпринять более решительные действия и обуздать страсти их своевольной королевы. «Помните, что ваша госпожа молода и подвержена страстям; вы ее советник и обязаны поддержать ее».[225]225
  TNA SP 70/21, l. 137v; CSP Foreign, 1560–1561, 450.


[Закрыть]

Не только подданные Елизаветы просили ее изменить «образ жизни». В декабре Адольф, герцог Голштинский и дядя короля Дании, один из первых поклонников Елизаветы, написал о своей тревоге после продолжающихся сообщений из Англии о ее поведении.[226]226
  BL Cotton MS Nero B III, l. 155r; CSP Foreign, 1560–1561, 450.


[Закрыть] Его письмо ужаснуло королеву, она нашла его унизительным доказательством широкого распространения порочащих ее слухов. В ответе герцогу Голштинскому, написанному под Новый год, она благодарила его за заботу о ее чести и уверяла, что она «никогда не забудет, как ей надлежит поступать в данном отношении». Она «сочтет за услугу, если он не станет верить тому, что слышит, так как слухи не имеют ничего общего с ее истинной честью и королевским достоинством». Наконец, она заверила его, что во всех своих поступках она не ищет ничего, «кроме славы Божией и сохранения своего достоинства».[227]227
  CSP Foreign, 1560–1561, 509–510.


[Закрыть]

Вскоре враги Елизаветы воспользовались обвинениями против ее матери как отправной точкой для дальнейших нападок. Она была дочерью Анны Болейн, «великой шлюхи» Европы; чего же от нее ожидать? В августе Трокмортон написал Сесилу, что некий Габриэль де Сакконе сочинил и напечатал клеветнический трактат, в котором мать Елизаветы называется «Иезавелью» и сравнивается с «языческими наложницами Соломона», ибо она убедила Генриха VIII повернуться спиной к истинной церкви. Их «грязное сожительство» стало результатом похоти, и Анну постигло достойное наказание за ее грехи. Сесил пришел в ужас: если Елизавета узнает о публикации, хрупкий мир с Францией, жизненно важный для безопасности Англии, под угрозой. Пока Сесил медлил, сотни экземпляров книги Сакконе были напечатаны и распространялись в Париже и за его пределами. Наконец в середине сентября, больше чем через месяц после получения письма Трокмортона, Сесил решился передать новость Елизавете. Она велела послу «спешно» отправляться к Екатерине Медичи, матери молодого короля Карла IX, и потребовать, чтобы «непристойную» книгу немедленно конфисковали. Но, хотя королева-мать изобразила изумление и отвращение к пасквилю, Екатерина не стала запрещать переиздания. Она лишь обещала просмотреть книгу, чтобы «составить о ней свое впечатление и на его основании отдать соответствующий приказ».

Екатерина и ее сын Карл имели все причины для отсрочки. Всем известно было, что они поддерживают Марию Шотландскую в ее притязаниях на английскую корону, и пасквиль играл им на руку. Очень не скоро появился указ Карла IX, в котором предписывалось вымарать «оскорбительные места» в книге, а до тех пор запрещалось ее продавать. Елизавету такой исход дела совсем не устроил; она слала сэру Николасу Трокмортону письмо за письмом и требовала, чтобы уничтожили весь тираж.

Наконец на второй неделе октября посол сообщил, что французский король приказал конфисковать весь тираж. К тому времени, однако, ущерб уже был причинен. Елизавета кипела гневом по отношению к Екатерине и Карлу.

Трокмортон советовал Елизавете поблагодарить короля Франции и королеву-мать за то, что те воспрепятствовали распространению пасквиля, но она отказалась, хотя, как указал Трокмортон, Екатерина Медичи будет крайне оскорблена таким несоблюдением этикета. Когда в конце ноября королева все же написала благодарственное письмо, то передала его через посла в Испании. Непочтительность была намеренной: Елизавета давала понять, что не простила французов за то, что те порочили ее мать.[228]228
  CSP Foreign, 1561–1562, 244, 303–304, 309, 311, 329, 344, 356, 361.


[Закрыть]

Глава 8
Плотская связь

Хотя Елизавету неоднократно просили разорвать отношения со своим фаворитом, Дадли, видимо, всерьез решил жениться на Елизавете и начал предлагать иностранцам политические услуги в обмен на решительную поддержку его сватовства к королеве. После брака с Елизаветой он получал неограниченную власть, а его родственникам гарантировалась безопасность. Дадли окончательно реабилитировались после опалы его отца и брата в годы правления Марии I. Несомненно, Дадли питал к Елизавете сильные чувства, но трудно отделить его любовь и преданность Елизавете-женщине от ожиданий милости и богатства, которые он надеялся получить у Елизаветы-королевы.

Остается лишь гадать, каковы были истинные чувства и желания самой Елизаветы. Представляла ли она себя женой Роберта Дадли? В самом ли деле хотела выйти за него замуж? Была ли влюблена в него? Со всей уверенностью можно сказать, что она ему доверяла и называла его «своим единственным источником радости». В другом случае она писала, что если она захочет выйти замуж, то предпочтет его «всем принцам на свете».[229]229
  CSP Span, 1558–1567, 313.


[Закрыть] Совершенно очевидно, что Елизавета обожала Дадли. Они вместе танцевали, охотились, обменивались шутками, понятными только им двоим, и редко разлучались надолго; именно из-за их легкости и близости друг с другом и из-за частых проявлений нежности поползли слухи о предосудительном характере их отношений. Даже Сесил признавал, что Роберт Дадли, «вследствие выдающихся умственных и телесных талантов… весьма мил королеве».[230]230
  CP 154/85, см.: Haynes, Burghley State Papers, I, 420.


[Закрыть] Елизавета же, по мнению Сесила, вместо того, чтобы опровергать подобные слухи, как будто радуется тому вниманию, какое они привлекли к ней. Не слушая тех, кто советует ей изменить поведение, она играет в опасную игру… Впрочем, на самом деле Елизавета, скорее всего, прекрасно понимала, что брак с Робертом Дадли для нее невозможен, особенно после смерти Эми Робсарт.

В январе 1561 г. сэр Генри Сидни обратился к испанскому послу и передал от имени своего зятя предложение для его повелителя: если король Филипп поддержит сватовство Дадли к Елизавете, Дадли готов повиноваться ему и «служить ему как один из его вассалов».[231]231
  CSP Span, 1558–1567, 178–80; см. также: Coleccion de Documentos, т. 87, 312–316.


[Закрыть] Он обещал заручиться согласием королевы на то, чтобы папский нунций, аббат Мартинего, приехал в Англию по приглашению Тридентского собора, XIX Вселенского собора католической церкви.[232]232
  См.: Kenneth Bartlett, ‘Papal Policy and the English Crown 1563–1565: The Bertano Correspondence’, The Sixteenth Century Journal 23 (1992), 643–659.


[Закрыть] Сидни был известным и в высшей степени обласканным сторонником испанцев, поэтому Дадли вполне обдуманно рассчитывал на его роль посредника. Однако Сидни, помимо всего прочего, был еще мужем Мэри Сидни, одной из наперсниц королевы. Поэтому он, по мнению многих, был лучше других осведомлен о настроениях и мыслях Елизаветы. Сэр Генри поведал де Квадре, «как сама королева склоняется к этому браку». Он признал, что у Елизаветы и Дадли «роман», но заверил посла, что «целью его является брак» и «в нем нет ничего недозволенного или такого, чего нельзя исправить властью вашего величества». Знал ли Сидни доподлинно об отношениях королевы и Дадли и о ее желании выйти за него замуж? Конечно, женитьба его зятя на королеве была в его личных интересах, поэтому он защищал Дадли от обвинений в причастности к смерти жены. Хотя Сидни говорил, что «едва ли найдется человек, который не верил бы, что там совершено преступление» и даже «проповедники на кафедрах говорили об этом, не щадя чести самой королевы», он «не сомневался в том, что смерть жены Дадли стала результатом несчастного случая».[233]233
  CSP Span, 1558–1567, 178–179.


[Закрыть]

Когда в апреле Роберту Дадли предоставили апартаменты при дворе, примыкавшие к покоям Елизаветы, естественно, поползли новые слухи.[234]234
  Ibid., 194.


[Закрыть] «Лорд Роберт очень надеется жениться на королеве, – заметил один очевидец, – ибо она выказывает ему такую благосклонность. Он дарит ей много дорогих подарков».[235]235
  An anonymous mid-Tudor chronicle; BL Add. MS 48023, l. 353.


[Закрыть]

В середине апреля 1561 г. таможенники в Грейвсенде арестовали отца Джона Кокса, католического священника, и капеллана сэра Эдварда Уолдегрейва, в прошлом фаворита Марии I. Кокс собирался выехать во Фландрию. При нем нашли четки, требник, немного денег и письма для ссыльных католиков. На допросе у Хью Даррелла, местного мирового судьи, он признался, что вместе еще с пятью священниками он служил мессу в домах сэра Эдварда Уолдегрейва, сэра Томаса Уортона и леди Кэрью. Всех священников впоследствии арестовали и посадили в тюрьму.[236]236
  TNA SP 12/16, l. 49–50, 59–68.


[Закрыть] В конфискованных бумагах обнаружили план заговора, целью которого было посадить на английский трон католика. Заговор основывался на пророчествах колдунов, которые одновременно являлись католическими священниками. По сведениям, полученным из анонимного источника при дворе, прорицатели «вызывали духов, дабы узнать, сколько будет править королева и что будет с верой». Елизавета, по сообщению испанского посла, была убеждена, что они «вызывали духов и вступали в сговор против нее».[237]237
  Lettenhove, Relations Politiques, II, 557. Norman L. Jones, ‘Defining Superstitions: Treasonous Catholics and the Act against Witchcraft of 1563’, см.: Charles Carlton et al. (comp.), State, Sovereigns and Society in Early Modern England: Essays in Honour of A. J. Slavin (New York, 1998), 187–203.


[Закрыть]

Для Сесила все это было эквивалентно очередному католическому заговору, направленному на свержение Елизаветы, и служило веским доказательством того, что католикам доверять нельзя. Сурово допросили даже леди Уолдегрейв; ее спрашивали, что ей известно о приглашении королевы на Тридентский собор; что ей известно о приезде папского нунция, который должен был передать это приглашение; что ей известно о брачных намерениях королевы и о порядке престолонаследия, «если Господь не пошлет ей потомства». Кроме того, леди Уолдегрейв спрашивали, какую помощь она и ее муж оказывали католическим священникам и где она слушала мессу.[238]238
  CSP Dom Addenda, 1547–1565, 509–510.


[Закрыть]

Через несколько недель Сесил получил убедительные доказательства того, что существовал католический заговор с целью убийства Елизаветы и восстановления «истинной веры» в Англии. Письмо о скором приезде папского нунция, найденное дома у сэра Эдварда Уолдегрейва, дало Сесилу, который боялся возвращения Англии под крыло Рима и роста влияния католической церкви, возможность заявить, что заключенные, вступив в сговор с испанским послом, замышляли государственный переворот и реставрацию католицизма в Англии. Как Сесил писал Трокмортону, «епископ Аквила [де Квадра] так ловко научился притворяться, будто совершает здесь благие дела, в первую очередь церковные, но время от времени занимается и другим; он стремился как можно быстрее достичь своей цели, дабы мне не удалось вырвать ее с корнем». Сесил намекнул на то, что время арестов было выбрано не случайно: «Когда около месяца назад я распознал влияние Рима, то счел необходимым притупить надежды папистов, раскрыв нескольких служителей мессы и наказав их, о чем вы, не сомневаюсь, уже слышали. Господь свидетель, никому из них я не желаю зла, а наказываю лишь за злодеяния папистов, которые, благодаря снисходительности ее королевского величества, необычайно разрослись численно. Я нахожу, что мои действия послужили во благо».[239]239
  TNA SP 70/26, l. 61–63.


[Закрыть]

Сесил достиг именно той цели, какой он добивался. Тайный совет отказал во въезде в страну папскому нунцию Мартинего; переговоры об участии Англии в Тридентском соборе были немедленно прерваны, а надеждам Дадли жениться на Елизавете при поддержке испанцев не суждено было сбыться. Опубликовали и распространяли по всей стране подробный отчет о предполагаемом заговоре с целью убить королеву и восстановить католицизм.[240]240
  CSP Foreign, 1561–1562, 93–95, 103–105.


[Закрыть] Несмотря на то что действия Сесила расстроили замысел Дадли заручиться поддержкой Испании в своем сватовстве, слухи о предстоящей свадьбе королевы и Дадли продолжали беспрепятственно циркулировать все лето. В конце июня Дадли дал в честь королевы еще один банкет и прием на реке. Когда Елизавета, Дадли и де Квадра оказались вместе на одной барке, Дадли предложил: поскольку посол также и священнослужитель, он может тут же, на месте, обвенчать их с королевой. По словам посла, «шутка зашла столь далеко, что лорд Роберт предложил ей: если она хочет, я, как лицо духовного звания, могу совершить над ними брачный обряд, а она, вместо того чтобы возмутиться, ответила, что не уверена, достаточно ли хорошо я говорю по-английски». На предложение Дадли де Квадра ответил: если Елизавета избавится от своих советников-протестантов и восстановит в правах католицизм, он с радостью обвенчает их, где и когда они пожелают.[241]241
  AGS E 815, l. 86; перевод см.: CSP Span, 1558–1567, 208–209.


[Закрыть] В ноябре 1561 г., в попытке заткнуть рты сплетникам, Елизавета дошла до того, что переоделась камеристкой Кэтрин Кэри, племянницы Кэтрин Ноллис, чтобы посмотреть, как Дадли стреляет в Виндзоре.[242]242
  CSP Foreign, 1561–1562, 418–419.


[Закрыть] Кэтрин Кэри, старшая дочь Генри Кэри, лорда Хансдона, троюродного брата королевы, была назначена камер-фрейлиной 30 января предыдущего года и вскоре стала одной из ближайших наперсниц Елизаветы. Через два года она вышла замуж за Чарлза Говарда, сына Уильяма Говарда, позже барона Говарда Эффингемского, 1-го графа Ноттингемского. Говард пользовался тем, что его отец поддерживал Елизавету перед ее восхождением на престол и стал ее верным слугой. Его отправили эмиссаром к французскому двору; он стал хранителем королевского поместья Аутлендс в Суррее. Женитьба на Кэтрин Кэри лишь укрепила его и без того прочные связи с королевой. Кэтрин и Чарлз стали настоящим оплотом елизаветинского двора, они пользовались большой любовью и поддержкой Елизаветы.

В том же месяце, когда королева любовалась стрельбой Дадли, леди Файнс де Клинтон, еще одна статс-дама Елизаветы, помогла ей тайно приехать к Дадли домой на ужин. По сведениям, полученным испанским посланником, Дадли «при ехал из Гринвича в дом графа Пемброка тринадцатого; ходили слухи, что он направляется в собственный дом. Переодетая королева оказалась там на следующий день; она ужинала с ними в обществе адмирала [лорда Клинтона] и его жены.[243]243
  CSP Foreign, 1560–1561, 10.


[Закрыть]

В то время как при дворе продолжали циркулировать слухи о совместных пирах королевы и Дадли, Кэтрин Грей, протестантка и наследница престола, безрассудно начала тайный роман с Эдвардом Сеймуром, графом Гертфордом, еще одним претендентом на английскую корону.[244]244
  W. L. Rutton, ‘Lady Katherine Grey and Edward Seymour, Earl of Hertford’, English Historical Review, т. 13 (april 1898), 302–307. См. также: Leanda de Lisle, The Sisters who would be Queen: The Tragedy of Mary, Katherine and Lady Jane Grey (London, 2008).


[Закрыть] Еще в декабре предыдущего года Кэтрин Грей не поехала на королевскую охоту, сославшись на зубную боль. Именно тогда парочка воспользовалась возможностью и тайно поженилась в покоях графа.[245]245
  BL Add. MS 37749, l. 50–59; BL Add. MS 14291, l. 157.


[Закрыть] По свидетельскому показанию очевидца, Кэтрин и Гертфорд «разоблачились» и «легли в постель в той же комнате, где их обвенчали». Едва оказавшись в постели, они «вступили в тесную плотскую связь».[246]246
  BL Harleian MS 6286, l. 35, 53, 70, 77, 81, 89; BL Add. MS 37749, l. 40, 57, 73, 76.


[Закрыть]

В последующие недели, по-прежнему без ведома королевы, Гертфорд регулярно приходил в покои Кэтрин при дворе. Вскоре Кэтрин забеременела и следующие несколько месяцев скрывала от Елизаветы свой растущий живот; она продолжала прислуживать королеве во внутренних покоях. Гертфорда же в мае послали во Францию с дипломатической миссией; подразумевалось, что оттуда он отправится в Италию.

В середине августа 1561 г., когда двор совершал регулярную поездку по Восточной Англии, королева узнала о замужестве Кэтрин и ее беременности. В Ипсуиче, присутствуя на службе с королевой и другими камер-фрейлинами, Кэтрин заметила, что все «перешептываются», и поняла, что «ее положение открыто».[247]247
  BL Add. MS 37749, l. 59.


[Закрыть] В воскресенье вечером она поехала к Дадли домой, «у его постели» призналась в своей тайной свадьбе и беременности и умоляла его «замолвить за нее словечко перед королевой».[248]248
  BL Harleian MS 6286, l. 37.


[Закрыть] Когда Дадли на следующее утро все рассказал Елизавете, та пришла в ужас. Эдвард Сеймур был потомком Эдуарда III, и сын, появившийся на свет от союза с ним, становился фактически наследником Елизаветы и возможным соперником. Более того, если человек, в чьих жилах текла королевская кровь, женился без позволения королевы, такой поступок приравнивался к государственной измене. Кэтрин Грей заключили под стражу и посадили в Тауэр. Во Францию отправили гонцов с требованием немедленно вернуть Гертфорда на родину.[249]249
  Lettenhove, Relations Politiques, т. II, 608; Wright (comp.), Queen Elizabeth and her Times, I, 68–69.


[Закрыть] Елизавета боялась, что свадьба Кэтрин Грей и Гертфорда стала частью крупного заговора, в котором участвуют и другие ее камер-фрейлины. Ее тревога ясно заметна в письме с распоряжениями, которое она отправила 17 августа сэру Эдварду Уорнеру, коменданту Тауэра: «Вы… должны прямо спросить леди Кэтрин, кому еще было с самого начала известно о любви между графом Гертфордом и ею; и пусть знает, что снисхождения ей не будет, если она не скажет правду, не только о придворных дамах, но и о мужчинах, коим все было ведомо: ибо похоже, что в деле замешаны многие особы… Ясно, что замыслы их и цели были велики».[250]250
  Haynes, Burghley State Papers, I, 369–370.


[Закрыть]

Хотя следствие не выявило обширного заговора, королева была явно потрясена беременностью Кэтрин. Как сообщал испанский посол, Елизавета «отекла» и «начала сильно распухать».[251]251
  CSP Span, 1558–1567, 214.


[Закрыть]

В августе 1651 г. восемнадцатилетняя Мария Стюарт, потерявшая незадолго до того своего мужа, Франциска II, вернулась в Шотландию. Прожив за границей тринадцать лет, она намеревалась обосноваться в Эдинбурге.[252]252
  Франциску наследовал его брат Карл, и его мать Екатерина Медичи, игравшая ведущую роль в правительстве, утратила интерес к поддержке притязаний своей овдовевшей невестки. S. Adams, ‘The Lauderdale Papers 1561–1570: the Maitland of Lethington State Papers and the Leicester Correspondence’, Scottish Historical Review 67 (1988), 28–55.


[Закрыть] Через несколько недель Франция, Шотландия и Англия подписали Эдинбургский договор, по которому все иностранные войска, как французские, так и английские, отводились из Шотландии. В августе шотландский парламент принял закон, по которому страна официально признавалась протестантской. Вдали от католического французского двора Мария, лишенная поддержки своей французской родни, должна была укрепить свои позиции на родине. Поэтому она смирилась с устрашающей для себя перспективой.

Прибыв в Шотландию, Мария выразила желание «стать добрым другом и соседом королеве Англии» и всячески подчеркивала свою солидарность с Елизаветой, такой же, как она, государыней: «Женщинам как никому другому важно жить в мире: уверяю вас, я желаю этого всем сердцем».[253]253
  CSP Scot, 1547–1563, 559.


[Закрыть] Однако многие по-прежнему сомневались в истинных намерениях Марии. Томас Рандолф, английский посол в Шотландии, выразил эти страхи так: «Что же касается привязанности этой королевы [Марии] к вашему королевскому величеству, либо она действительно так несравненно велика, либо она тщательно притворяется, искуснее, чем кто бы то ни было. Что бы ни двигало Шотландией – хитрость, притворство или обман, – у шотландских женщин еще свежи воспоминания, или она может с легкостью их воскресить».[254]254
  Ibid., 566.


[Закрыть]

В начале сентября, пока Елизавета обдумывала, как ей обезвредить Кэтрин Грей, в королевский замок Гертфорд, где тогда остановился двор, прибыл Уильям Мейтленд Летингтон, советник Марии Стюарт. Елизавета показалась Летингтону подавленной и болезненной. Он сообщал, как, «судя по всему, она «чахнет, страшно похудела и бледна, как труп».[255]255
  CSP Span, 1558–1567, 214.


[Закрыть] Засвидетельствовав свое почтение Елизавете и передав ей от кузины заверения в любви и доброй воле, Мейтленд сказал, что Мария просит Елизавету назначить ее своей преемницей на английском престоле. Такого Елизавета не ожидала; она надеялась, что Мейтленд подтвердит признание Марией права Елизаветы на английскую корону. Мейтленду она ответила осторожно, хотя и крайне откровенно. «Я обратила внимание на ваши слова, – сказала Елизавета, – что… в жилах вашей королевы течет кровь английских королей и что я обязана любить ее, так как по крови она мне ближе всех остальных. Не скрою, все это правда… я же со своей стороны не знаю лучшей [наследницы, чем королева Шотландии], и сама никого ей не предпочитаю…»[256]256
  См.: S. Adams, ‘The Lauderdale Papers 1561–1570’, 28–55.


[Закрыть]

Елизавета недвусмысленно сообщила, что предпочитает видеть своей преемницей Марию и признает ее права на престолонаследие. Как, должно быть, обрадовался Мейтленд, услышав ее слова, и как ему не терпелось доложить об успехе своей миссии Марии! Но Елизавета еще не закончила.

Во время последней аудиенции с Мейтлендом перед его отъездом Елизавета ясно дала понять, что она тем не менее ни за что не назовет Марию Стюарт своей преемницей, так как боится, что это вызовет беспорядки.

«Желание ваше беспримерно… Вы словно требуете, чтобы я добровольно рассталась с жизнью, и машете перед моим лицом саваном… Как по-вашему, нравится ли мне собственный саван? Государи не могут любить родных детей, ибо те наследуют им… Как же тогда, скажите на милость, могу я полюбить кузину, назвав ее своей преемницей?.. И какая ждет нас опасность в таком случае, посудите сами! Ведь она могущественная государыня и близкая соседка; так что, назвав ее преемницей, мы тем самым ставим под сомнение наше теперешнее положение».[257]257
  J. H. Pollen (comp.) ‘Lethington’s Account of Negotiations with Elizabeth in September and October 1565’, Scottish History Society, т. 43 (1904), 38–45.


[Закрыть]

Елизавета прекрасно знала о «непостоянстве англичан, о том, как все они не любят нынешнее правительство и с надеждой смотрят на следующего в очереди, и, естественно, мужчины более к таким расположены: plures adorant solem orientem quam occidentem [больше мужчин поклоняются восходящему, нежели закатному солнцу]». Как подданные смотрели на нее в годы правления ее сестры, так, возможно, смотрят сейчас на Марию, средоточие их надежд.[258]258
  Pollen (comp.), ‘Lethington’s Account of Negotiations with Elizabeth’, 39.


[Закрыть] Мейтленд не выполнил поручение так успешно, как он надеялся.

В виде утешения Елизавета сообщила послу, что исполнит просьбу королевы Шотландии и встретится с ней лицом к лицу.[259]259
  CSP Scot, 1547–1563, 559.


[Закрыть] Ее обещание также осталось невыполненным; события во Франции через несколько недель вынудили Елизавету сменить курс. 1 марта 1562 г. войска Франсуа, герцога Гиза, истребили несколько сотен гугенотов во время так называемой «резни в Васси» на северо-востоке Франции. Теперь Елизавета не могла и думать о встрече с Марией Стюарт, племянницей Гиза. С тех пор в их отношениях нарастали взаимные враждебность и подозрительность.

В Англии боялись, что Гизы затеяли католический крестовый поход, который вскоре обрушится на их протестантскую страну. В то же время Елизавета узнала новость, которой она давно боялась. 24 сентября Кэтрин Грей разрешилась в Тауэре от бремени. У нее родился сын Эдвард Сеймур, виконт Бошам. По условиям завещания Генриха VIII и по английским законам теперь он стоял за матерью в линии наследования.[260]260
  Diary of Henry Machyn, 267–268.


[Закрыть] Англия одновременно получала наследника-мужчину и протестанта. Елизавета тут же потребовала, чтобы парламент «признал Эдварда Сеймура бастардом».[261]261
  Черновики писем Елизаветы, в которых она приказывает исследовать все обстоятельства брака, см.: TNA SP 12/21/76–7.


[Закрыть]

В конце сентября сэр Николас Трокмортон из Парижа предупредил Елизавету еще об одном заговоре с целью покушения на ее жизнь. На квартиру к послу пришел некий итальянец, назвавшийся Жаном Батистом Белтраном Лионским, и сообщил, что некая «важная особа» поручила греку по имени Маниола де Корфу «совершить путешествие в Англию, дабы отравить королеву». Белтран недавно побывал в Англии, где рассказал о заговоре Дадли и Сесилу, описал внешность будущего убийцы и добавил, что де Квадре, испанскому послу, также известно о заговоре. Вернувшись во Францию, Белтран сообщил Трокмортону, что Маниола уже прибыл в Париж и готов отплыть в Англию, дабы свершить свое черное дело. Если ему назначат «хорошее вознаграждение за труды» и опасность, которой он подвергался, «раскрыв дело», Белтран обещал сопровождать Маниолу в Англию «и там задержать его и все его шкатулки со всевозможными ядами». Трокмортон заверил Белтрана, что он получит щедрую награду, если разрушит планы заговорщиков и задержит Маниолу, хотя никакой конкретной суммы он не обещал.[262]262
  CSP Foreign, 1561–1562, 330.


[Закрыть]

Через две недели Трокмортон снова написал королеве и предупредил, что 6 октября Маниола де Корфу тайно отплыл в Англию через Дьеп. Трокмортон описал приметы убийцы: около сорока лет, с черной бородой, невысокий, но полный, со шрамом на левой стороне носа.[263]263
  Ibid., 360–361.


[Закрыть] Сесил приказал открыть следствие, однако с удовлетворением узнал, что тревога ложная.[264]264
  CSP Span, 1558–1567, 220.


[Закрыть] Тем не менее, как впоследствии сообщал де Квадра, Сесил провел «много часов», выслеживая двоих людей, описанных Белтраном; «не были бы затрачены такие усилия, по крайней мере, самим Сесилом, если бы они не восприняли происходящее всерьез».[265]265
  Ibid.


[Закрыть]