Текст книги "Дневник бороздящей ад"

Никогда не чувствовала себя столь глупой.

Солнце такое красивое… Все больше мир я вижу в черно-белых тонах, это уже не кажется мне смешным, это пугает меня. Действительно пугает. Разве может все становиться таким серым с течением времени?

Я, оказывается, могу писать очень длинные заметки. За этот день я исписала уже половину своего дневника, наверное. Шесть страниц… Уже семь».

Вновь хранитель всех моих тайн оказался средь одежды, фотоальбома и консервов, а я побрела дальше, преисполненная ничего иного как едкой, сухой скуки. На смену моего былого подобия активности пришла настоящая апатия, в которой я задохнулась мгновенно, словно оказавшись на дне.

Когда тихий хрип привлек мое внимание, я как раз терла свои грязные, перепачканные желудочным соком колени. Повернув голову в направлении звука, я увидела окно первого этажа какого-то дома, открытое. Из него наполовину свесилась вниз «девочка» с удивительными рыжими волосами, что неровными кудрями торчали во все стороны.

Приглядевшись к больной, я поняла, что у нее нет нижней челюсти. «Девочка» истошно хрипела, но ничего не предпринимала, даже не двигалась толком, и просто лежала наполовину в квартире, наполовину на улице, выставив на обозрение свои белоснежные глаза, покрытые тонкой пленкой.

Она не будет против, если я… загляну к ней? Да, загляну. Мне кажется, это не будет самым страшным из моих «грехов», которых уже к вечеру наберется с добрую сотню, даже тысячу.

Я ведь не собаку съедаю, право дело

Тем более, собака после съедения, судя по всему, может встать и побежать дальше, словно совершенно жива и здорова, да и вообще не тронута.

Перекинув рюкзак на другую сторону окна, я с трудом смогла подтянуть себя вверх и оказаться на подоконнике, едва не потеряв свою обувь, что зацепилась за острый край какого-то кирпича. Локти дрожали и предательски готовились сломаться под моим не самым большим весом.

– Так тихо… – я проговорила это, рассевшись на окне, нелепо пытаясь отдышаться. Когда ноги начали затекать, мне удалось опустить их на пол, но вставать я не стала, замерев, запрокинув голову, чуть ли не фыркая от ощущения спокойствия.

«Девушка» все еще лежала рядом со мной, не двигаясь и хрипя.

Сомневаюсь, что ей сейчас здесь хоть что-то интересно.

Комната, расстилавшаяся пред моими глазами, была скудна на мебель, а пол ее был вымазан характерными для всех больных жидкостями. Двуспальная кровать с изрезанными, изорванными простынями и одеялами стояла у стены, напротив нее располагался шкаф с распахнутыми дверцами, из которого вывалилось все его разноцветное содержимое. Кучка перьев лежала поверх растерзанной подушки, а дверь украшала собой пол, будучи… выбитой.

Меня все это не интересует, мне нужен только холодильник. В этой комнате его нет, а это значит, что я должна искать дальше.

Прекратив сидеть на подоконнике и встав, я вновь водрузила рюкзак себе на плечи, после чего мельком глянула на рыжеволосую «девушку» и нервно сглотнула, ощущая привкус кислоты и соли во рту.

– Прости…  – нехотя я отвернулась от всего этого зрелища, вытерев рот уголком рукава толстовки, на вид которой мне пришлось наплевать вопреки внутренней брезгливости, что заставляла внутренности сжиматься тугим комком.

Мелкими шажками я направилась в сторону кухни, что находилась прямиком за дверью, обогнув ванную, в которую вел еще один дверной проем.

Прямоугольный стол, с которого кто-то сорвал желтоватую скатерть и бросил последнюю в углу, был пуст и чист, а кухонный диванчик был завален столовыми приборами: вилками, ножами, ложками, выглядывал и край штопора. Холодильник стоял у стены, невысокий и пузатый. На нем висело с десяток разномастных магнитов, изображавших маленьких животных, страны и улыбки.

Мне не нравилась вся эта картина. Она была слишком спокойной, она находилась в контрасте с тем, что мне пришлось пережить за этот слишком длинный, беспорядочный день.

Все такое… живое.

Противно от этого.

Я дернула на себя дверцу холодильника, ожидая отыскать в нем хоть что-нибудь съестное, но от увиденного лишь повалилась на пол, издав испуганное сипение, в горле в одно мгновение стало сухо, что-то булькнуло в груди. Ноги сами понесли меня назад, и только когда мой затылок соприкоснулся со столом, я застыла на месте, запрокинув голову и изучая содержимое открытого.

Что-то скрюченное и склизкое, столь похожее на мертвеца и, впрочем, бывшее мертвецом, вывалилось на пол безжизненным мешком из холодильника, распространив гамму наихудших запахов тухлого мяса и плесени, рассыпав вокруг себя комья белоснежных червей. Рой мух закружил по кухне, а я сидела, упираясь затылком в стол и чувствуя пот, что ледяными струями бежал по моей спине.

Только не говорите мне, не говорите мне, что это… Я не вынесу, я ведь понимаю, что это необоснованно и глупо, держать кого-то в холодильнике, потому что он умер… Или потому что умер ты…

– Не двигается… – тошнота вновь переполнила меня незабываемым ощущением кома в горле, но я, скривившись, поднялась, опираясь на стол, после чего села на край дивана и изо всех сил заехала самой себе по левому колену кулаком, пытаясь сосредоточиться. Слезы потекли у меня из глаз, обжигая натертую, покрасневшую кожу век.

Труп лежал на полу, маленький и скрюченный. Он казался особенно скользким в слабом свете солнца. Кожа его блестела и отливала серой гнилью.

Просто не надо смотреть в его сторону… Это ведь просто. Поищу в ящиках что-нибудь…

Схватившись за эту мысль так, как стоит хвататься за соломинку утопающему, я кинулась к ряду ящиков и тумб, обогнув скрюченное нечто по дуге. Мои пальцы дрожали, когда я открывала все дверцы, которые только могла, вываливая на пол все, что мне удавалось найти.

Здесь были макароны, какие-то крупы, сода, соль, мука. Все это летело на скользкий, чистый линолеум и оставалось на нем, пока я не выгребла все до конца, опустившись перед этой мешаниной пакетов и открытых пачек на колени.

Я поем… Что-то нормальное, пусть и сухое… Я поем, поем, поем! Набью желудок чем-то, кроме таблеток…

Напомнив себе о том, что стоит отыскать еще и аптечку, я рывком разорвала пачку с макаронами и начала есть, перемалывая на своих зубах все, попадавшее в рот, в мелкую, хрусткую крошку. Это была редкостная дрянь, которая резала меня изнутри, когда я ее жевала.

Кровь из десен запенилась у меня на губах, а я все грызла и грызла макароны, издавая истеричное, нервное хихиканье. Розовая жижа, похожая на грязь, вылилась из меня вместе с подобием рвоты, когда мое тело, наконец, скрутило в приступе боли. Желудок внутри предательски сжался и готов был взвыть, но все равно терпел и принимал пищу, а я ела через силу, жмуря глаза и вымученно скалясь.

Больно… Больно, грязно, противно и мерзко… Я бы с радостью сварила все это и скормила самой себе… Но нет электричества. Ничего нет. Нужно просто есть всякую дрянь и радоваться тому, что у меня есть хотя бы этот пакет… Который уже почти пуст.

Вода слабой струйкой текла из крана в пустую бутылку из-под минералки, которую я все же догадалась прихватить с собой из того злосчастного магазина.

Мне хотелось смеяться и плакать одновременно, но я стойко терпела все это жизненное издевательство и пыталась наслаждаться тем, что у меня было – слабой струйкой воды и ноющим, разрывающимся желудком, который, казалось, наелся колючей проволоки.

«Теперь я не могу есть макароны в таком… сухом виде, это так больно… Нужно что-то придумать, я знаю это. Я бы с радостью что-нибудь придумала, но не могу. Физически не могу.

Я сижу на кухне и жду, пока бутылка наполнится водой. С пола на меня смотрит маленький трупик, выпавший из холодильника этой «девушки».

Я еще о ней не писала… У нее очень красивые рыжие волосы, чей цвет я смогла понять без лишних вопросов или взглядов. Не могу поверить в то, что такие красавицы становятся… монстрами. Это странно. Так не должно быть.

Хотя, о чем я вообще пишу? Никто не должен заражаться такой дрянью и лишаться разума… Никто».

– Придется пришить еще листы… Я забыла нитки дома… – отпив из бутылки и вновь поставив ее наполняться, я спрятала дневник в рюкзак и, оставив его на столе, прошлась до чужой спальни, после чего обогнула дверь, лежавшую на полу, и нехотя попыталась порыться в вещах той «девушки».

У нее была лишь разноцветная, плохая одежда. Мужская, женская, детская… Меня вновь передернуло от полного осознания того, что я нашла в холодильнике, и макароны заерзали в желудке иголками дикобраза, заставив меня опомниться и приняться обыскивать ящик явно старого деревянного комода.

Нижнее белье, духи… Откупорив последние и принюхавшись, я скривилась, не выдержав столь стойкого и терпкого аромата, а вот их обладательница, все еще лежавшая наполовину в квартире, а наполовину на улице, зашевелилась, принявшись дергать босыми ногами.

Подумать только… Я обыскиваю чужой дом, пока его владелица висит на окне…

Никакого швейного набора не было ни в спальне, ни на кухне, хотя в ванной мне удалось отыскать аптечку.

– Обезболивающее… – перебирая лекарства, я невольно бросила взгляд на наполненную водой ванну, в которой что-то витало под самой гладью, широко раскрыв белесые глаза. Смотреть поближе на это у меня не было никакого желания.

Перебрав аптечку и сунув пару лекарств в карманы, а несколько первых попавшихся таблеток себе в рот, я запила этот горький коктейль водой из бутылки, что наполнялась пускай и медленно, но все же наполнялась.

Время шло, а я кругами рыскала по квартире, обходя стороной то ванную, то скрюченный трупик на полу.

Теперь это место выглядит так, словно в нем побывали мародеры… Притом не один раз.

Усмехнувшись собственным мыслям, я все же подобралась обратно к подоконнику и присела на самый его край, рядом с вновь прекратившей двигаться «девушкой», перекинув ноги на сторону улицы. Прыгать вниз даже с маленькой высоты было страшно, поэтому я застыла на месте, смотря то на небо, то на темневший внизу, в нескольких сантиметрах от моих кроссовок, асфальт.

Мне было мерзко от того, что я делала минутами ранее, но в то же время меня всю охватывал азарт, что тек по моей крови приятным душе адреналином. Жизнь налаживалась. Впервые за столь долгое время я была на улице, да еще и имела при себе столько еды и вещей.

Только консервного ножа у меня нет…

Обернувшись и захотев было пойти за ним, я уловила лишь шум открывающейся двери и скользнула вниз, позабыв о том, чего боялась мгновениями ранее.

Рыжеволосая «девушка» среагировала на все это мгновенно и даже обернулась, успев расширить глаза и искривить свое искореженное лицо в столь дикой гримасе, что я почувствовала уже ставшую для меня родной тошноту.

Там, в квартире, кто-то был.

Если это кто-то… Такой же, как и я? Ведь людей много… Так много, что… Ну, а если нет? Если там тот, для кого все это – не больше, чем простуда? То что мне тогда делать? Я не могу с ним столкнуться… Или с ними.

Рассудив подобным образом, я отступила в сторону от окна и замерла, прижавшись спиной к стене, вслушиваясь в заунывную тишину, что на мгновение сменилась треском, а после – чьим-то падением.

Воздух наполнился едким хрустом, я вцепилась зубами в рукав своей грязной толстовки, чувствуя, что макароны вместе с водой и выпитой мною дрянью пошли наверх.

А самое смешное во всей этой ситуации то, что я совершенно не вижу, что происходит там. И не смогу увидеть, если не заберусь обратно.

Кривая улыбка наползла на мои губы, и я, повинуясь какому-то внутреннему порыву, побрела прочь, гонимая с этой улицы, гонимая от этого дома чем-то неведомым. Вероятнее всего – рассудком. Его здоровой частью.

А где-то позади меня улицу наполнял заунывный хруст. Он был тих, но при этом от него не веяло ничем хорошим.

Совсем.

Глава II

«Меня можно смело назвать самовлюбленной… И вы будете правы. Я – эгоистка в черт знает каком поколении. Я забочусь только о себе. Сейчас – точно. Ведь Я… Я могу обокрасть чужой дом, если мне понадобится это сделать. Я многое на самом деле могу совершить… Но только в этот день.

Все завершилось без лишних приключений. Через несколько минут я лягу спать. Даже не на улице, на ней очень холодно. Буду дремать в маленьком магазинчике. Уже заперлась в кладовой, хотя мои новые друзья и соседи очень любят дергать дверную ручку и слушать. Странные у них увлечения. Не понимаю их.

А вообще, все не так уж и плохо. В этой комнатке почти не холодно, а рюкзак под головой хорошо заменяет подушку. Пишу я, пользуясь фонариком. Думаю, их еще привлекает свет, но я в этом не уверена полностью.

Желудок все же принял макароны и прекратил отбрыкиваться от них. Хорошо, что я захватила с собой несколько пачек, завернув в свою одежду, кинув в рюкзак. Все же, за шум здесь цена высокая… Очень высокая.

Могу смело заявить, что я планирую выжить. Писать приходится постоянно и, наверное, слишком часто и слишком много, но этот день сурка настолько длинен, что мне приходится писать каждое воспоминание и каждую новость.

А еще, завтра у меня день рождения. Мне исполнится… Сколько?»

Щелкнув кнопкой, я отключила фонарик и сунула тетрадь обратно в рюкзак, зная, что за дверью притаилось с десяток «людей». Я слышала, как они водили ладонями по разделявшей нас с ними жалкой деревяшке. Они не хотели выбить ее или что-то еще, нет. Они пытались открыть кладовку. Умело пытались, но я не была виновата в собственной осторожности.

Дверная ручка заскрипела и принялась ходить вверх-вниз, когда я, закрыв уши и зажмурив глаза, свернулась костистым калачиком на полу. Спать не хотелось совершенно… Нечего таить, мне было дико страшно. Страшно за себя, за свое гнилое будущее, за родителей в конце концов.

Я смогла перешагнуть через себя и обокрала дом. Значит ли это, что другие могут поступить так же и решиться на… на убийство, например? Я ведь не самый плохой человек, нет, никогда мне не стать чем-то… Брр… А сейчас я – примерная дочь… Дочь…

Под симфонию шорохов мне все же удалось задремать, хотя темнота упорно отказывалась поглотить меня и дать окунуться в спасительный мир сновидений с головой.

Сон и реальность сплетались для моего не самого здорового разума в единый клубок. Разницы между этими двумя вещами я не видела. Мне всегда думалось, что граница между ними толстая и понятная, часто бредовая, но эту ночь я провела в кошмаре и лихорадке, не понимая, что происходит.

Меня трясло и жгло изнутри, я едва могла соображать. Я не понимала, где нахожусь и почему все именно так. Озноб перемежался с дрожью в моем слабом теле.

Рыжая «девушка», «собака» с оскаленной пастью, бьющийся головой о стену «мужчина», все это галереей скомканных видеозаписей проносилось у меня перед лицом, и, когда я пыталась забыть об этом, оно приходило, возникало снова и снова, вызывая у меня истерические метания.

Завершающим этапом кошмара стал склизкий труп, который во сне я поймала руками и уронила на покрытый коричневым линолеумом пол.

Проснулась я в тот же момент, глотая воздух словно рыба, выброшенная на берег.

Было тихо, и только пот бежал по моему лбу ледяной струйкой. Я вытерла его ладонью и на четвереньках ткнулась щекой в дверь, зажмурившись и превратившись в слух в буквальном смысле.

Ничего с той стороны не было, а если и было, то не афишировало факт своего нахождения там. Может, таилось. Может, спало. Может, и ушло.

Это был просто сон… Ничего страшного. Я здесь, со мной все хорошо, руки-ноги целы… И сама я жива… Не стоит обращать внимания на кошмары…

Но тот трупик был таким живым и натуральным…

Он был страшным.

Обхватив свои колени руками и глотая слезы, я сидела и представляла, что вокруг меня нормальная квартира, а вовсе не кладовка мелкого магазина. Это совершенно не помогало. Это лишь позволяло мне осознать всю мерзость той ситуации, в которой я оказалась даже не по своей воле. Стало совсем тошно, и я повалилась набок, едва не сшибив на себя какое-то пластиковое ведро.

Потолка не было видно. Было темно и тихо.

Нашарив в кармане фонарик, я отыскала на нем кнопку и включила свет, направив его сначала в собственное лицо, а после – в стену, позволив себе оказаться не в кромешной тьме.

Мне бы на весы сейчас… Мне нужно узнать свой вес… Мне это жизненно необходимо… Ведь во мне всего тридцать килограммов… Тридцать… Это так мало… Это почти воздух…

Попытавшись отвлечь саму себя от плохих мыслей, я села, положила фонарик на пол и прижала к себе рюкзак, впервые почувствовав спокойствие от того, что нахожусь в запертой комнате. Мне было хорошо. Не больше, ни меньше. Просто хорошо, и ничто этому не могло помешать. Только дверная ручка. Но она не двигалась. Она тоже была спокойна.

Я коснулась ее, надев рюкзак себе на плечи, готовая отправиться дальше, окунуться в жестокий мир апокалипсиса с головой.

Ручка опустилась вниз, когда я вспомнила о замке и щелкнула им, невольно вздрогнув.

Кто же догадался размещать дверные ручки внутри кладовок? Спасибо этому человеку… Для меня он навсегда останется непризнанным гением, даже героем.

Магазин, любезно принявший меня на ночь, не был пуст, и вдоль его прилавков бродила парочка пожилых «людей», что временами наталкивались друг на друга и сдержанно, не слишком открыто что-то сипели, блестя белоснежными глазами.

Когда дверь открылась, они взглянули на меня единовременно и застыли, будто не зная, что делать. «Женщина» была низенькой и круглой, вот только вся ее округлость скаталась под кожей в какие-то странного вида складки, придав всему ее телу гротескную худобу. «Мужчина» был высоким и ходил, судя по всему, сгибаясь и опираясь о полки. У него странно дрожали колени, когда он просто стоял.

Они пробыли на одном месте недолго, и их взгляд расфокусировался, когда больные вернулись к своим обыденным хождениям. Я же поспешила на выход, не решившись задержаться в этом магазине электроники хоть еще на полчаса.

На улице было холодно. Действительно холодно, и все вокруг меня кутались в свои одежды или дрожали, столь напоминая мне нормальных, обычных людей.

Все они не люди, а «люди». Это стоит помнить. Мне не нужно лезть к ним… Они действительно опасны, как мне кажется. Так смотрят… Наблюдают. Будто понимают, что я отличаюсь от них.

Но так ли это на самом деле? Может, и нет…

Мне нужно было податься куда-то. И я подалась, не найдя ничего лучше, чем пройтись до автобусной остановки, на ходу отхлебнув воды из опустевшей наполовину бутылки. Бесцветная жидкость льдом обожгла мое горло, уйдя в желудок, а я опустилась на скамью, чудом не усевшись на пятно какого-то гнилья, что растекалось по дереву багрово-серой лужицей.

Вокруг была все та же гробовая тишина. Не было ни единого лишнего звука. Не было ни лая, ни чириканья, карканья птиц, ни голосов. Были лишь шаркающие шаги и, временами, тихие стоны. Все это окружало меня, став моим новым куполом, совершенно не защитным.

Я преодолела страх и вышла из собственной квартиры, чтобы оказаться в аду, который переполнен бездушными куклами, что не могут делать ничего, но при этом ходят, едят и беснуются.

А еще, они хрустят. Или хрустят ими.

Кто их знает…

Сначала непонятное, а мгновением позже – нежеланное воспоминание резануло мне по разуму, и я сжала руки в кулаки, чувствуя внутри, под кожей, двигающиеся суставы, что напоминали собою змей.

Там, в той квартире, кто-то хрустел. Этот кто-то вошел через дверь и хрустел.

Перед моими глазами будто прокрутилась кинопленка из сотен кадров, и я замерла, чувствуя собственный пульс как никогда хорошо.

Они все совершенно бесшумны. Но у них великолепный слух. Быть может, они просто… не видят меня? Нет, это слишком глупо, чтобы быть правдой… Они меня не замечают, потому что я тоже больна. Они ведь шаркают. И не реагируют на мой голос, кашель…

Свет. Они видят свет и идут на него, желая достать его источник. Они интересуются тем, что отличается от их картины мира…

А еще, у них монохромное зрение.

У меня ведь оно монохромное.

Я сопоставила собственный взгляд на мир с тем, что теперь окружало и поглощало меня, и мне стало тошно окончательно. Отстраненное понимание сути вируса все же пришло в мою дурную голову, но стало столь неожиданным и нежеланным, что захотелось отказаться от него и прекратить рассуждать вовсе.

«Люди» бродили вокруг меня, с трудом переставляя свои ноги, и не прекращали смотреть, изучать все, что их окружало. Эти безжизненные глаза, подернутые белой пленкой, отражали свет, словно выкрашенные чем-то стеклянные шарики.

Сил думать у меня не осталось, и я залилась тихим хихиканьем, замерев на скамье, запрокинув голову и схватившись за нее, зарывшись пальцами в собственные грязные светлые волосы, ставшие неожиданно противными и гадкими, будто черви.

Здесь на самом деле очень страшно… Мне сейчас очень нужна чья-нибудь помощь. Я не могу терпеть это… Я сдамся… Я не могу не сдаться, не могу!

– Нет! Соберись! – крик мой замер в воздухе, и десятки молчаливых тварей повернули ко мне свои головы и пошли, двигаясь словно контуженные. Они не издавали лишних звуков, только брели, а я сидела, вцепившись в свои волосы и жмуря глаза.

Будь что будет!

Не будет… Не будет, конечно же!

Я слышу… Что я слышу?..

Звук.

Радио. Невесть откуда взявшееся старое радио залило странной, дерганой музыкой всю округу, стоя на окне третьего этажа дома, что располагался напротив меня. Никого там увидеть я не успела, только окинула причудливую музыкальную коробку взглядом.

Нестройные ряды больных развернулись, совершенно забыв обо мне, после чего все «люди» направились к окну, не издавая лишних звуков. Шли они медленно, конвульсивно, но при этом в каждом их новом движении чувствовалось мышечное напряжение.

– Спасибо… – бросила я в воздух единственное слово, пришедшее мне в голову, и поднялась на ноги, заковыляв в совершенно новом направлении – мне нужна была прачечная. Мне нужно было место, в котором я смогла бы избавиться от всего этого. Странное желание привести себя в порядок засело в моем мозгу неожиданным образом.

Была бы у меня карта… Было бы у меня хоть что-нибудь… Кроме ножа. Он ведь лежит на дне… Точно!

Вспомнив о подобии оружия, которое лежало у меня в рюкзаке, я улыбнулась, после чего ухватилась за стену и, пошатываясь, пошла дальше, двигаясь вдоль дома. Музыка доносилась до меня, и ее было нельзя заставить замолчать. Но это и не нужно было делать.

Существует ли еще радио на батарейках? Я бы хотела его послушать… Услышать что-нибудь, а не эту какофонию… Но я же сейчас это и делаю! Видимо, все же эта штука еще существует. Электричества ведь нет, но музыка-то играет!

Слабая улыбка украсила мой рот, когда вместо прачечной я вышла на улицу, вдоль которой проходила линия длинного дома с множеством разномастных магазинов. Напротив этого дома была широкая дорога, ныне лишенная машин, за которой располагался киоск, за которым разворачивался двор с детской площадкой, который не мог скрыть жилых домов, выстроившихся за ним.

На этой улице было просторно и спокойно, все ее обитатели сбились в молчаливую кучу и шли в направлении все не желавшей утихать музыки, что влекла их невыносимо и сильно.

Расстегнув толстовку, я на ходу скинула ее на асфальт, понимая, что эта одежда исчерпала себя совершенно. Внутренней моей теплой кофте повезло – она была сухой и чистой, но это не могло продлиться долго.

Блеклое, прекрасное небо начинали застилать тучи, которые не могли нести в себе ничего, кроме воды и молний.

– Будет дождь… – для самой себя констатировала я, ощущая острую потребность в общении, и не нашла ничего лучше, чем взобраться по ступенькам наверх и попытаться открыть дверь первого попавшегося магазина. Он оказался заперт изнутри.

Внимательный взгляд с той стороны уперся мне в глаза, и на дверь навалился «человек», скаля желтоватые зубы. Это был бледный «мужчина» с белесыми глазами, он опустил одну ладонь, подергал дверную ручку, после чего вновь уперся лбом и локтями в стекло, надавливая на него всем своим весом.

Оно не выдержит!

Я отступила назад, едва не поскользнувшись на очередной ступеньке. Рюкзак неумолимо тянул мое тело вниз, в нем было больше трех килограммов вещей.

Больной смотрел на меня, и его глаза были широко раскрыты. Сосудистые темные сетки наполняли собою его белки. Тихое рычание донеслось до моего слуха, и я отступила еще дальше, чудом не упав со ступеньки. Идти задом наперед для меня было сложной задачей.

Тело «мужчины» ударилось о стекло, отошло назад, вновь ударилось, и так несколько раз подряд. Он теперь тихо рычал, но все равно продолжал свои попытки добраться до меня. В его намерениях у меня сомнений не было.

Оказавшись на асфальте, я не нашла ничего лучше, чем отбежать подальше и обернуться, чтобы убедиться в том, что из своего «заточения» больной еще не выбрался, хотя к этому он явно приблизился – по стеклу прошлась сетка крупных трещин.

Я не спасусь, если он ходя бы ходит на нормальной… слово-то какое… на нормальной скорости.

Пробежавшись до следующего магазина, который оказался магазином одежды, я толкнула от себя его дверь, но и на этот раз меня постигла неудача – это место было закрыто, пусть и не имело никакой подтверждавшей это вывески.

Сбоку же послышался треск, я не стала смотреть туда, только молча перемахнула через перила и вновь оказалась на асфальте, после чего переместилась под лестницу, по которой до этого поднималась.

«Мужчина» оказался быстрее, чем я рассчитывала, и спустя несколько секунд он уже тянул ко мне руки, не догадавшись, что препятствие в виде лестницы можно облезть или на худой конец обойти.

Рюкзак оказался на моих коленях, я вытащила из него нож и направила его на больного, что все еще пытался проломить своим телом несчастную лестницу.

Надо просто ударить ему по рукам. Он уже не живой, он не почувствует… Иначе он убьет меня! Нет… Я не могу, это же человек…

Это же человек!

Меня всю пробила дрожь, нож я вновь сунула в рюкзак, положив его поверх еды и одежды так, чтобы его можно было вытащить за рукоять в любой момент.

– Что тебе от меня нужно?.. – уловив движение противника влево, он все же догадался о том, что можно поступить по-другому, я кинулась в противоположную сторону, вылетев из-под лестницы на четвереньках, волоча за собой рюкзак.

Ледяной ветер ударил мне в лицо, когда я обернулась и увидела, что за мной на руках и ногах ползет больной, вырывая из земли клочья травы, что росла под лестницей островком жухлой зелени.

– Уйди от меня! – подняться на ноги мне удалось быстро, еще быстрее я метнулась по улице, на ходу закинув рюкзак себе на спину, едва не упав на землю от его веса, навалившегося на меня в один момент.

«Мужчина» уже поднимался на ноги, когда я добралась до очередного магазина, потянув его дверь на себя. Она поддалась, и я ввалилась внутрь помещения, переполненного зоотоварами, уронив несколько коробок.

Трупы птиц и грызуны в клетках, всплывшие животами вверх рыбы с белесыми глазами… Все это окружало меня сейчас. Я с трудом прорвалась через очередное заграждение коробок, когда увидела дверь подсобки, что была открыта и обладала спасительной дверной ручкой с внутренней стороны.

Замок щелкнул, а я повалилась на пол, вспомнив о том, что в толстовке было несколько блистеров таблеток.

Мне бы сейчас они пригодились… А фонарик? Фонарик я где оставила? Только не говорите мне, что там…

Хоть в чем-то мне повезло, и фонарик оказался в рюкзаке. Я нажала на кнопку его включения, осветив все, что находилось вокруг.

Это место оказалось не столь подсобным помещением, сколь обычной уборной, в которой все было покрыто белыми и голубыми плитками. Кран был открыт, и струйка воды текла из него. Она была холодной.

Избавив комнату и от этого звука, я услышала с другой стороны двери сдержанное дыхание и погасила фонарик, привычно превратившись в слух.

Зашелестело.

Щупает… Пытается найти меня. Но у них всех такая плохая память… Он должен забыть обо мне… Но стоп, я сама себя заперла в одном магазине с этим… Монстром, больным… И теперь мне не выйти отсюда…

Больной меж тем отыскал дверную ручку и принялся вертеть ее с характерным скрежетом и даже хрустом. Стоны доносились с той стороны, и я слушала их, не имея никакого выбора. Единственным, что я смогла сделать, было то, что я закрыла свои уши ладонями.

Ручка вертелась долго, свериться мне было не с чем, но по моим личным наблюдениям прошло около часа. Временами больной прекращал ее вертеть и замирал на той стороне, а временами принимался даже долбить по двери, но чувствовалось, что его внимание постепенно угасает.

Наконец, шаркающие шаги его начали удаляться, и я даже коснулась разделявшей нас с ним деревяшки, затаив дыхание. Но все же выходить сейчас было опасно. Мой противник мог оказаться не самым глупым из больных.

Тихое сипение смешалось со звуком падения чего-то металлического, а после сменилось хрустом. Вновь закрыв уши ладонями, я прижалась спиной к двери, держа рюкзак у себя на коленях. Мне вновь стало страшно.

Длилось это недолго. Странный и громкий звук прорвался сквозь стену моего неприятия, и все вокруг на мгновение затихло, а после взорвалось волной яростных криков. Гроза начиналась и сводила город с ума, превращая его население в беснующихся сумасшедших.

Конечно… Они ведь не могут понять, откуда весь этот шум… Не могут физически, потому что сведены с ума своими болезнями… Какая глупая ситуация.

Только после того, как несколько раз грянул гром, я смогла открыть дверь и увидеть, что в зоомагазине находилась совершенно одна. На полу валялись пустые клетки, по плитке растекалась вода из аквариумов. Не было ни единого живого существа средь перевернутых коробок.

– Прекрасно… – говорить с самой собой мне давалось все легче, перебравшись через завалы и закинув рюкзак себе за спину, я выглянула на улицу, надеясь, что мои опасения не подтвердились.

По дороге метались, именно метались, а не просто ходили «люди» и костлявые «звери». Они переполнили это место и носились по нему, наполняли его, делали его живым и ужасающим.

Больные вцеплялись друг в друга, блестели белыми глазами и рычали, и все это – под звуки взрывающегося громом и молниями неба. Дождь орошал землю, и она блестела, когда кровь, устилавшая ее, уносилась с водой в канализацию.

Пахло пылью, грязью, гноем и прочими не сами приятными жидкостями. Чувствуя боль в животе, я опустилась на ступеньку, закрыв глаза. Меня вновь вырвало, и розовая кровь вперемешку с чем-то белым утекла вниз.

– Какая мерзость… – задумчивая и отстраненная фраза покинула мой разум словами, и я все же поднялась на ноги, пытаясь не смотреть вниз и на саму себя, направившись к новому магазину, чувствуя воду, что пропитывала собою мою не самую новую, но все же дорогую сердцу одежду.