Текст книги "Как захватить весь мир"

Девочка из ниоткуда

За два года Жанна выучила почти всё: где соль, где варенье, где швабры, водка и пластырь. Сколько шагов до двери Винсента на ощупь по темному коридору. Научилась прятать шампунь от существ без ручек и ножек в деревянную хлебницу. Узнавала каждого из членов семьи по голосу, запаху, даже по вдохам и выдохам. Выучила звук каждого будильника. Иногда Винсент кричал во сне, обычно ближе к рассвету. Это был ее персональный будильник.

Утром она иногда заставала его на кухне пляшущим под песни по радио. «Последним рейсом, но первым классом…»[3]3
  Группа «Мумий Тролль». «Петербург-city».


[Закрыть] – подпевал, переворачивая блинчики на сковороде. Винсент посыпал их разными специями: гвоздикой, ванилью. Поливал вареньем из лепестков роз:

– На! – Придвигал к ней тарелку.

– Спасибо! Я оценила!

Раз-два-три! Продано! Ее душа ушла с молотка за слово «на!».

А иногда с утра проносился мимо в потемках, чуть не задевая плечом, и даже не смотрел в ее сторону. Так тоже бывало.

Винсент вообще каждое утро просыпался совсем другим, как будто каждый раз из сна возвращался новой дорогой. А Жанна просыпалась наудачу, не зная, сожжет он сегодня весь дом или погасит огонь: он курил адский ядреный табак, который нужно запретить хотя бы из соображений гуманности.

Этот специфичный запах добирался и до ее комнатки.

Что до запахов… раньше у нее были духи в красивых флакончиках, а теперь – только флакончики. Давно пустые. Пустой крошечный шкаф. Хорошие вещи за четыре года поизносились. Из накидок и кружевных платьев Жанна вырезала салфетки, стелила на стол. Остался коричневый свитер, который она выбирала как меньшее из всех зол, но всё равно ненавидела.

Трудно было обвинять приемную семью, что о ней не заботились: Элла Вадимовна даже купила ей пуховик. Кислотно-фиолетового цвета, на отвратном синтепоне, «зато тепло».

А девочки из класса ходили в куртках с меховыми воротниками и кроличьих шубках. Девочки сладко пахли…

«Главное – сказочно пахнуть, остальное пусть катится!» – так Жанна с Катюшкиным решили. Катюшкину тоже не очень-то хотелось «донашивать» за сестрами их попсовые духи. Единомышленницы стали ежедневно наведываться в парфюмерные магазины. Забрызгивали запястья и набирали пробников: цветочных, сладких, пряных, сахарных, простых и сложных…

– Вот теперь хотя бы не отдает протухшими листьями в такую-то погодку! – Катюшкин расшвыривала листья ногами и глубоко вдыхала запах с запястий.

– А у листьев, интересно, почему не хрустят позвонки? – Жанна спросила.

– Наверное, потому что они падают на землю уже мертвые. Их можно протыкать и разрывать, трупам всё равно. – И конечно, топнула ногой и нанизала один на каблук. Для наглядности.

Винсент тоже рвал и метал, кричал (Как выразительно напрягались жилы на шее!), устраивал публичные уничтожения набросков, разбрасывал клочки… а всё потому, что всеми желтыми и синими красками мира он так и не смог нарисовать ничего похожего на «Ночь над Роной». И вдруг под очередным водопадом обрывков его посетила новая мысль: если нельзя нарисовать, может, удастся сфотографировать!? Волны и фонари. Ночь. Длинная выдержка. Только бы не было машин! И только бы был крутой фотоаппарат!

Новая идея фикс поглотила Винсента целиком. Фотоаппарат он пытался выменять у кого-то «на черном рынке», но… нет. Даже за пару ворованных прав и паспортов.

Снег засыпал улицы и мостовые. Он смотрел на Неву подо льдом и тяжело вздыхал.

– Не грусти! Главное: у тебя есть талант! – Жанна успокаивала.

– Родиться с талантом или без, неважно… главное: с верой в него, как маньяк верит в свою высшую миссию… Это как будто ты всю жизнь таскаешь внутри умершее существо. Хоть я – не девочка и понятия не имею, как таскать. Но, наверное, как-то так… больно.

Так в невыносимых страданиях творца и полуполярной питерской ночи они оставались зимовать. Казалось, утро никогда не наступит, а, наступив, ничем себя не выдавало. Перегорали лампочки. Потолок…

– Я тазик ставлю, чтобы вода с потолка стекала, а она носки решила постирать! Хоть бы разрешения спросила, наглая девка! – Элла Вадимовна кричала из коридора.

Едва ли Жанна не спросила потому, что была наглая девка. Чтобы как-то оправдать свое пребывание в семье Оболенских, она вызвалась убирать, стирать, мыть посуду. Постепенно, как это часто бывает, на нее переложили всё, что не хотели делать сами.

«Что ты там так громко, Жанна?» Когда она возила тряпкой по полу или гремела кастрюлями, ей больше всего хотелось быть незаметной, никому не мешать, занимать как можно меньше места…

Денег у нее в заначке тоже осталось совсем чуть-чуть. Еще с того времени, когда отец был жив. Она мечтала купить платье или еще что-то красивое, но… выловила Арчи как-то ночью в коридоре и предложила сделать исстрадавшемуся Винсенту совместный подарок:

В последний день зимы Жанна с Даней сидели у именинника в комнате, что-то обсуждали. Вдруг: «Боишься, Винсент?» – она спросила. И со всей силы постучала в стену. За стеной раздался дикий вопль. Винсент, не соображая, что к чему, как по сигналу тревоги, бросился прятаться в коробку. Открыл и чуть не прыгнул сверху на фотоаппарат. Профессиональный фотоаппарат! Пленочный!

Появился Арчи, держа в руках торт с тринадцатью свечами. Арчибальд, несущий торт под аплодисменты и песню «Happy birthday to you!», – сюрреализм уровня Ван Гога, не меньше.

– Арчи, можно я тебя сфоткаю? – Винсенту не терпелось.

– Ни за что! Уж лучше я вас!

Дети достали из-под стола припасенные со школы юнг тельняшки, напялили и стали позировать. Так их и сфоткал Арчи.

Ночью в свете фонарей снег был по-новогоднему апельсиновым, не больно опускался на щеки, на ресницы. Река только-только пробивалась сквозь лед и теперь заполняла свои владения в граните. Трое одноклубников вышли «на дело». «Только никаких машин в кадре! На картине нет их, и тут не надо!» – прихватили запасы оградительной сигнальной ленты. «Идем скорее!», «Тяни, тяни на ту сторону! Нужно перекрыть дорогу!» – Даня с Жанной протянули ленту через проезжую часть набережной Фонтанки. Спрятались в арке. Надо же! Машины действительно останавливались, разворачивались, ехали в объезд. Это была власть!!! Винсент поставил фотоаппарат на штатив. Зафиксировал кадр на длинной выдержке. Раз-два-три… вдох!

Эту фотокарточку размытых по Неве огней он подписал «Impossible is nothing» и повесил на стену прямо под Мухаммедом Али. Всё. Теперь он во что-то уверовал, во что не верил раньше. И понеслась…

В следующий раз, когда они собрались вместе, был один из первых по-настоящему теплых весенних деньков. В кафе открывались летние веранды со множеством милых столиков. Винсент шел впереди и рассуждал о том, что сначала завоевание мира происходит в голове: «Вот смотрите!».

Вдруг он резко рванул к милому столику, стащил прямо с подноса какой-то бутерброд и дал деру. Официант и нагло обобранная женщина кричали вору вдогонку неприятные слова, но его уже и след простыл. Даня с Жанной тут же завернули за угол и прошли еще пол-улицы, прежде чем Винсент, как суфлер на сцене, показался из люка в подворотне: «Я просто разрешил себе это сделать. Зде-е-есь!» – Показал на свой лоб, как любил делать Брейн, мышь из мультика. Вылез на поверхность и вышел им навстречу.

– Главное, чтобы нас не поймали! – Жанна оглядывалась по сторонам.

А он как с цепи сорвался:

– Да это уже не важно! Самое время взять правление в свои руки! Я всё устрою! Повторяйте за мной! – В полразворота он скакал вперед. – Здесь возможно всё! Смотрите, мы можем тут править! – Винсент улыбался, и они узнавали эту авантюрную улыбку.

Он подскочил к столику в кафе и стащил хлебницу. Целую хлебницу! Перекинул Дане: «Лови!». Даня со страху вцепился в нее. «Побежали! Быстрее!» И побежали. Куски хлеба летели в толпу. Корки. Мякиш. Люди толкались локтями. Кто-то грохнулся.

Жанна смекнула, что ей, как соучастнице, тоже надо удирать, когда почувствовала на себе пристальные взгляды двух амбалов-официантов. Она бежала со всех ног и нагнала своих через полквартала: «Нет, ну ладно он ненормальный, но ты-то что за ним повторяешь, Дань???».

Казалось, Даня не слышал, пребывая в эйфории после погони. Но он ответил:

– Ты права, надо, чтобы за мной повторяли!

По дороге им попадались попрошайки всякие, женщина в цветастом (вроде, цыганка):

– Идите сюда, дети, погадаю!

– Но у нас ничего нет! – Жанна ответила.

– Мне много не надо. За хлеб погадаю!

Уцелевшего хлеба было совсем не жаль, и ребята выстроились к ней в очередь.

– Откройся небо на Пасху! (Говорила быстро, весь поток нужно успеть обслужить). – Ты, девочка, достань карту! – Цыганка протянула ей истерзанную колоду, Жанна вытащила одну из глубины. – Ну-ка! Сила – твоя карта. Женщина укрощает льва. Вижу: карьера, слава, города разные… не знаю, какие… Париж, Нью-Йорк! Вижу принца, да, принца! Любовь. И не одну. Всё самое худшее случится не с тобой, а с теми, кого ты любишь. Пусть остерегаются не наземного транспорта. Теперь ты, голубоглазый, тяни!

Винсент вытянул карту.

– Давай сюда. И бутерброд!

Дал (и то и то).

– Твоя карта – Дьявол, мальчик. Вижу большие деньги, славу, власть! Но не те, которые у девочки, СОВСЕМ другие.

– А принцессу? – Винсент уточнил.

– И принцессу. Вижу большую любовь, но ты ее не узнаешь. Ты не будешь знать даже, кто ТЫ такой. Много лет будешь носить под сердцем что-то огромное, то ли мечту, то ли боль, не пойму. Тебе придется много сражаться и много странствовать в погоне за этой болью. Только помни: к таким, как ты, приходит всё. Но не сразу. Даже смерть. Кудрявый, подойди!

Наступила очередь Дани с полупустой хлебницей в счет оплаты.

– Надо же! Опять карта Дьявола. Впрочем, кому спирт – яд, а кому – карамболь. Ты умный! Но ты не воин, никогда не станешь бороться сам, только чужими руками. Тут тоже большие деньги, но не слава, а… я бы даже сказала: титул. Высокий титул, да. И какая-то страшная тайна…

Больше она ничего не нагадала, может, проголодалась.

И вот уже трое хлебных воришек, без пяти минут аристократов и богачей, поворачивали к Летнему саду. Здесь тоже были свои анархисты: маленький мальчик бегал за белочкой с огромным куском дубовой коры в руке и таким выражением лица, как будто хочет ее уничтожить. А за ним – девочка. И кричала: «Отстань от нее!!!».

– Вот так же и я за вами бегаю всю жизнь. Девочки хорошие! – Жанна объясняла.

Даня с Винсентом весело переглянулись:

– Ты смотри, и карта у нее единственная хорошая, и вообще девочки хорошие… когда спят зубами к стенке! – Винсент с Даней захихикали.

– Ой, да ну вас! – Она развернулась и зашагала от них.

Мальчишки остались одни. Только белки с деревьев смотрели с укором: эх…

– Ты не помнишь, как Жанна оказалась в нашем клубе? – Винсент спросил.

– Я думал, ты ее позвал. – Даня растерялся.

– А я думал, ты…

– Значит, просто пришла, и всё? Из ниоткуда?

Люби меня!

 
Они любили друг друга так долго и нежно,
С тоской глубокой и страстью безумно-мятежной!
Но, как враги, избегали признанья и встречи,
И были пусты и хладны их краткие речи[4]4
  Михаил Лермонтов. «Они любили друг друга так долго и нежно».


[Закрыть].
 

…Ммм…

«Они расстались…» – шепот с первой парты.

 
Они расстались в безмолвном и гордом страданье
И милый образ во сне лишь порою видали.
И смерть пришла: наступило за гробом свиданье…
Но в мире новом друг друга они не узнали.
 

– Молодец, Катя, с выражением! Пять, садись! – Римма Константиновна, учительница литературы, оценила. – Почему-то многие девочки выбирают это стихотворение…

Учительница проследила, как Катюшкин садится на свое место (как будто могло быть как-то по-другому), и:

– А сейчас изучение творчества Михаила Юрьевича Лермонтова мы продолжим поэмой «Демон». Скажите, кто-то слышал об этой поэме? Или, может, уже читал ее? Да, Семакина!

– Я видела картину «Демон сидячий», кажется… Он там очень красивый!

– Таким его увидел художник. Теперь вам предстоит каждому составить о Демоне, духе изгнанья, свое впечатление.

– Почему изгнания? – Катюшкин спросила.

– Потому что Бог изгнал его из рая. Тысячи лет Демон кружил над землей. Он делал зло без наслажденья, но потом и зло ему наскучило. Так продолжалось до тех пор, пока он не полюбил земную девушку.

Римма Константиновна была такой типажной учительницей: около сорока, высокая, стройная, строгая, с хорошо поставленным голосом и внимательными глазами. Она, конечно, всем напоминала половину героинь из половины классических произведений. Это не было в духе 9 «Б», то есть обычно они издевались над преподами: биологичкой с ее микробами, информатиком с его шнурками, заправленными в носки… физик и его сосуд вообще всегда были темой! …А тут как-то нет.

Литричка (и то не прижилось), будучи женщиной идейной, видела свою миссию в том, чтобы хоть что-то из своих знаний классу передать. Поэтому она водила их в краеведческий музей в прошлом учебном году и в Исаакиевский собор – в этом. Поэтому сейчас решила сделать объявление:

– Ученики, внимание! Отвлекитесь от посторонних дел, пожалуйста! У меня важная новость! Министерство образования объявило конкурс: нужно поставить на сцене отрывок произведения из учебной программы. В связи с этим я подумала, может быть, нам поучаствовать и взять поэму «Демон»?

… Гробовое молчание.

– Всем актерам и участникам постановки – пятерки автоматом!

– (Копошение, оживление.) Да, давайте!

– Как хорошо, что вы согласны! – Засияла (далее следовал текст о важности этого задания и всё такое)… Но учтите: я, конечно, буду принимать участие в постановке, но в качестве наставника! Мне бы хотелось, чтобы кто-то из вас сам вызвался быть постановщиком!

…

– Я хочу! – Винсент вызвался неожиданно даже для самого себя (театральное на Моховой одержало внутреннюю победу в этот раз).

– Отлично, Витя! Тебе и карты в руки!

– …Скажите, Вас не затруднит называть меня Винсент?

Карты Винсент разыграл, не откладывая в долгий ящик. Он взял в библиотеке томик и сразу же решил полностью «прошерстить» Демона:

– Давайте составим план репетиций, но прежде всего, выберем исполнителей главных ролей: Демона, Тамару, отца и жениха Тамары… ммм… и Ангела. Ангел!

Винсент стал оглядываться по сторонам в поисках ангела:

 
В пространстве синего эфира
Один из ангелов святых
Летел на крыльях золотых…
 

«Даня, это же как раз твоя роль!» – его вдруг озарило.

В Дане и правда было что-то… нет, не что-то одно, а почти всё ангелоподобное! Правильные, как «жи-ши», черты лица, казалось, вычерченные по золотому сечению. Золотые кудри, распахнутые зеленые глаза.

 
…И душу грешную от мира
Он нес в объятиях своих.
 

– Понесешь? – Винсент уточнил.

– Понесу! – Ангел согласился (для Дани, отнюдь не гуманитария, это была единственная возможность получить пять по литературе). – А чью? – уточнил на всякий случай, мало ли…

– Тамары, дочери Гудала. – Винсент листал книгу, искал отрывок про нее.

 
Покрыта белою чадрой,
Княжна Тамара молодая
К Арагве ходит за водой.
 

– А кто такой гудал? Это должность? – вопрос с задней парты.

– Нет, это имя. Ва-а-асточное! – Римма Константиновна по случаю даже изобразила акцент торговца алычой.

 
Клянусь полночною звездой,
Лучом заката и востока,
Властитель Персии златой
И ни единый царь земной
Не целовал такого ока.
 

«Ага-ага… такого ока… гарема брызжущий фонтан не омывал подобный стан… вот!» – Винсент добавил:

 
…Еще ничья рука земная,
По милому челу блуждая,
Таких волос не расплела;
С тех пор как мир лишился рая,
Клянусь, красавица такая
Под солнцем юга не цвела.
 

– Может, Жанну на эту роль? – кто-то предложил.

– Кого?

Жанна не была популярной. И красоткой ее точно не считали. Попадание, скажем так, не в «яблочко», но она была единственной, кто без грима и парика сошел бы за дочь Гудала.

Жанна с надеждой посмотрела на Винсента. «Я не против!» – Он был не против. И быстро: «Кто остался? Собственно, Гудал, отец Тамары»:

 
Высокий дом, широкий двор
Седой Гудал себе построил…
Трудов и слез он много стоил
Рабам послушным с давних пор.
 

«Я так понял, что основная его черта – что он седой. В общем, кому нужна пятерка, вакансия открыта!» – Винсент решил не заморачиваться. И желающие нашлись. Был даже конкурс.

«Теперь жених. Что тут у нас…»

 
Он сам, властитель Синодала,
Ведет богатый караван.
Ремнем затянут ловкий стан;
Оправа сабли и кинжала
Блестит на солнце…
 

– Артем! Возьмешь роль? Только его скоро пристрелят, учти! Максимально скоро! – Винсент предупредил.

– Кто?

 
Его коварною мечтою
Лукавый Демон возмущал:
Он в мыслях, под ночною тьмою,
Уста невесты целовал.
 

– Возмущал Демон и пристрелил, в общем, тоже он. Не сам, конечно, руками какого-то осетина, – постановщик объяснил.

– Ага! – Артем, самбист соответствующего телосложения, без особого энтузиазма кивнул.

– А сам Демон? – Римма Константиновна задумалась. – Витя, то есть… Винсент, почему бы тебе не быть Демоном?

А-ха-ха! (адский смех). Это же то, чего он хотел больше всего! Всеми клеточками, жидкостями, энергиями от макушки до обеих стоп! Козырь – из рукава!

– Ладно, так и быть!

На репетициях Винсент отрабатывал за всех: и за недоделанные горы с цветами, и за не ахти как нарисованных коней, и «за того парня».

 
То не был ада дух ужасный,
Порочный мученик – о нет!
Он был похож на вечер ясный:
Ни день, ни ночь, – ни мрак, ни свет!..
 

В этом месте – улыбался своей фирменной улыбкой, чуть опуская уголки губ.

А в этом –

 
Я опущусь на дно морское,
Я полечу за облака,
Я дам тебе все, все земное —
Люби меня!..
 

– девочки вздыхали и излучали флюиды.

Серый свитер, воротник-хомут, сережка в ухе. Тонкие кожаные фенечки на запястьях и томик Лермонтова под мышкой. Такой Санкт-Петербург-stile. Да он и был Петербург! – так Жанне казалось. У Винсента была плоская, развернутая грудная клетка, как у пловцов, чтобы максимально сократить трение о воду, сохраняя сильный плечевой пояс. И при этом – борцовская осанка, когда всё тело держится на прессе. Он весь – как пружина спускового механизма. Весь изогнутый вовнутрь. Каждое движение – выстрел.

В школе его все любили. И он, в общем, тоже всех.

На очередной дискотеке пил за школой со старшеклассниками коктейли из банок, он и тут был «своим в доску». А потом танцевал медляк с Мариной. «В последний раз я с тобой, в последний раз я твой, в последний раз слезы из глаз, в последний раз[5]5
  Группа «Мальчишник». «В последний раз»


[Закрыть]». Под конец они с ней ушли в темный угол рекреации. И долго не выходили на свет.

Марина была блондинкой с густо накрашенными ресницами, носила каблуки и короткие платья. Мальчишкам она нравилась, ее считали клевой. А самое страшное: она и была клевой.

На следующей репетиции Винсент объявил, что Тамарой будет Марина.

– Она же блондинка! – кто-то из класса подметил.

– Ну и что? Это ведь актерское перевоплощение, игра. У Марины – прекрасные данные, актерские…

Но что бы он ни говорил, в массы уже пошла шутка про то, что роли тут, как и везде, получают через постель.

«А давай тоже напьемся как-нибудь в школе! В туалете на выпускном!» – Катюшкин предложила. Жанна ответила, что до выпускного не дотянет. И пошла домой.

Винсент пил на кухне с приятелями. Разливал портвейн из бутылки, шутил и казался себе неотразимым. А Жанна была такой домашней. Пришла в ночнушке и тапочках погреть молока. Села в углу, читала что-то из своей коллекции. Вся кухня – в сигаретном дыму. Артем, «жених Тамары», самбист, тушил окурок долго и поступательно, вставляя в отверстие в пепельнице:

– А ты уже вставил, Вить? – спросил и сам заржал.

Винсент притянул Жанну к себе за руки. Она испугалась, отшатнулась аж:

– Ты пахнешь дымом!

– А ты пахнешь молоком!

Он улыбался искоса, он сердце выскреб изнутри. Ей стало грустно, видимо, а он всё праздновал. Попивая дешевый портвейн, объяснял свой неоромантизм в действии:

– Надо быть проще, Жанн! Природа учит нас любую девушку использовать по прямому назначению. Только ты же у нас святая! …Ой, кажется, молочко убежало!

– Я поняла. – Сняла ковш с огня и ушла в свою комнату.

Гости стали разбредаться по домам. Кухню проветрили. Родители вернулись. «Жанн, что на ужин?» – Элла Вадимовна спросила.

После ужина все разошлись по комнатам спать. Только Винсент мялся в коридоре у ее комнаты.

Жанна приоткрыла дверь и махнула ему рукой: «Заходи!».

И он вошел:

– Мне нужно с тобой поговорить!

Она села на кровать и смотрела на него:

– Я не для разговоров тебя позвала, – сказала томным голосом и стала рывками, словно сражаясь с невидимыми существами, поднимать подол ночнушки от колен и выше, выше…

Винсент смотрел на нее ошарашенно:

– Что ты делаешь???

– Пытаюсь получить роль.

Он замер, туго что-то соображая:

– Жанн, актриса из тебя всё-таки никудышная!

«Актриса» покраснела и засмеялась по-дурацки:

– Хорошая шутка. Я оценила!

А Винсент зашагал из угла в угол:

– Ну да, ну да, я сам сказал про прямое назначение и всё такое, но… я тебя слишком ценю для этого, слишком ценю для этого! Ха-ха!

Он смачно чмокнул ее в макушку, погладил по волосам и ушел. Захлопнул дверь.

Это был полный провал. Как теперь не плакать? Как встать с этой кровати? Как жить вообще???

Через пару секунд опять заглянул: «Что ты сидишь? Ты какая-то… вялая. Пошли чай пить! Быстрее!».

Шум ливня нарастал. Вода гудела в трубах, в проводах, перегорали лампочки, потолок начинал течь…

– А у меня всё готово к всемирному потопу! – Винсент достал из-под стола фонарь. Тот самый. Специально по этому поводу принес. И стал светить сквозь стену дождя, посылал сигнал SOS в небо азбукой Морзе: – Эй, чувачки инопланетные, смотрите сюда! Заберите нас, пока весь мир не залило водой!

– Так мы инопланетянам шлем сигнал?! А я думала – Богу.

– Ха! А Бог ничё не увидит! Он вообще чем-то другим занят! Он не видел всего, что тут со мной творилось с детства! Это же притон с серьезными традициями, ты-то знаешь! Как хочется нормальной жизни, а придется, чувствую, заниматься черт-те чем! (пауза) Хотя… будем ли мы еще живы? А вдруг нас завтра смоет с земли? Нужно принять меры!

Голуби пикировали вслед за каплями вниз на дно двора. А они, не зная, что будет завтра, звонили в справочную:

– Алло! Нам нужно два билета! Что? Куда?

– Куда осенью улетают птицы! – Жанна подсказала.

– Куда птицы улетают, туда и мы, в общем! В далекую южную страну! Ха-ха! – Винсент положил трубку и смеялся, как ненормальный. И она смеялась.

Им было страшнее посмотреть в глаза, чем лететь за голубями вниз на дно двора. Надо чем-то себя занять, лишь бы только не смотреть. Например, поиграть во что-нибудь. Во что? Думали-думали, решили, что игра должна основываться на вопросах и ответах: один задает вопрос, потом каждый пишет ответ на бумажке. И оба одновременно разворачивают бумажки. Нарезали клочков из школьной тетради. «Приступим!»

– Что бы ты больше хотела: летать или дышать под водой? – Винсент первый начал.

Каждый взял по бумажке. Написали. Раз-два-три!

– Летать, – Жанна ответила.

– Дышать под водой, – Винсент.

– Логично. Ты ведь – вода, а я – воздух, – она улыбнулась.

Жанна родилась на весну позже Винсента, в первый день лета. Ее знак Зодиака был Близнецы, а стихия – Воздух.

– Ха, точно! Интересно, кто кого глотнет? – Винсент, кажется, сам не понял, что сказал.

– Если бы ты мог выбрать только один цвет, который можно носить целый год, какой бы это был цвет? – Жанна спросила.

Обменялись записками, развернули:

– Что? Красный? Винсент, ты серьезно целый год мог бы проходить в красном???

– Сама-то не лучше! Белый!

– Я же девочка!

– И что? Хороший цвет красный, всё, давай закончим игру! – обиделся.

– Ну уж нет!!! Твоя очередь!

Винсент замолчал, как будто больше не собирался говорить. Никогда. А потом резко:

– Какая жизнь лучше? Долгая и размеренная или короткая и сумасшедшая?

Короткая и сумасшедшая

Короткая и сумасшедшая

– Теперь твой вопрос, Жанн!

– …(Задумалась.) Какое качество ты считаешь главным в человеке?

– Одно? А можно три? – уточнил.

– Давай три!

Они обменялись записками, развернули, и в каждой было написано в одном и том же порядке:

Ум

Доброта

Чувство юмора

Пищала радиостанция: пик-пик. 00 часов.

– Ладно, беру! – он сказал.

– Куда???

 
…Прикованный незримой силой,
Он с новой грустью стал знаком;
В нем чувство вдруг заговорило
Родным когда-то языком.
То был ли признак возрожденья?
Он слов коварных искушенья
Найти в уме своем не мог…
Забыть? – забвенья не дал бог:
Да он и не взял бы забвенья!
 

На репетиции Винсент декламировал, глядя ей в глаза.

Он немного переживал, как Марина отреагирует, а Марина сказала: «Правильно! Жанна – сирота, у нее в жизни и так мало хорошего, пусть хоть главная роль ей достанется!».

Действительно, сирота. Он и забыл, что она была не сиротой когда-то. То есть, что в этом есть что-то ненормальное. И особой жалости в себе не чувствовал…

Главное: теперь, когда равновесие восстановилось, Винсент мог сконцентрироваться на своей грандиозной суперидее – крыльях! Крылья планировались как сложная техническая конструкция глубокого психоэмоционального воздействия (художественное Мухинское на Соляном переулке брало реванш). Полкласса пахало на эти крылья целый день: сначала клеили перья на нитки, прикрепленные к каркасу. Потом был пробный запуск. Включали вентилятор, перья срывались с каркаса, кружили по всему классу и осыпались, прибитые сверху дегтем.

От дегтя тогда решили отказаться, слишком много возни: он оставался на окнах, на портретах писателей, развешанных по классу. Пока оттирали, постановщик размышлял: «Почему всех крутых писателей изображают в том возрасте, в котором они умерли? Вот Толстой тоже был молодым. Наверняка! Но умер дряхлым старикашкой. И теперь все его таким и запомнят. Ну Пушкин – ни то ни се. А вот Лермонтов – молодец! Чем раньше умрешь, тем лучше!».

На следующий день все опять впахивали: мазали клеем каркас, украшали. «Так держать, людишки! Мои послушные рабы». – Так Демон ласково всех называл. Получил от Дани за это тряпкой по спине.

И снова: порыв ветра, перья летят… вдох! И сердце замирало. Круто! Холодный расчет работал. Постановщик оказался прав.

Как и в случае с Жанной. Вряд ли можно было сказать, что Жанна – талантливая, одаренная или хотя бы хорошая актриса. Но…

 
Послушай, ты меня погубишь;
Твои слова – огонь и яд…
Скажи, зачем меня ты любишь?!
 

Она говорила, и не надо было дважды для убедительности повторять «погубишь-погубишь». И с одного раза верилось. Сирота, восточные корни, понятно.

Даня тоже брал «природными данными», хотя персонаж его был слишком пофигистичный:

 
В пространстве синего эфира
Один из ангелов святых
Летел на крыльях золотых,
И душу грешную от мира
Он нес в объятиях своих.
 

Ноль эмоций.

– Слушай, тут ведь Ангел уносит душу Тамары, единственной, кого Демон любил за миллион лет! Типа: она слишком хороша для тебя! И теперь уж точно обрекает его на вечное одиночество! Что Ангел при этом чувствует, а? – Винсент пытался вытащить из Дани хоть что-то…

– Нормально, ангелы лишены человеческих страстей. – Римма Константиновна его поддерживала.

Сам Даня ничего особенного по поводу своего понимания роли не говорил. Только однажды выдал: «Я думаю, Ангел и Бог тут – отрицательные персонажи. Зачем они забрали девушку? Кто их просил? Демон ее любил. А в раю-то ее кто полюбит?»

– То есть ты всё это время играл отрицательного персонажа? Отрицательного? – учительница переспросила дважды.

Даня кивнул.

– А Демон тоже отрицательный?

– Он же «сеял зло без наслажденья», ну, там… «искусству своему он не встречал сопротивленья, и зло наскучило ему». Так что нет, наверное, а что?

– Ммм… так ты рискуешь однажды утром проснуться в другой вере.

Римма Константиновна привлекла к сотрудничеству общество хранителей восточных традиций. В день представления в школу пришли две женщины соответствующего хранимым традициям вида. Кажется, они не очень-то говорили по-русски, но в этом и не было необходимости. Они плели Жанне косы, вплетая золотые ленты и гладкие позолоченные украшения. Коричневый свитер в предательских катышках сменили на платье, длинное, шуршащее, из парчовой ткани. Расшитый золотом корсаж. Цепочки, бусы.

Все аж опешили, когда Жанна вышла, побрякивая украшениями, гордо подняв голову, и вслед оборачивались, оборачивались… «Ты прекрасна!» – Катюшкин озвучила то, что другие с непривычки сказать не решились.

На конкурс в Дом культуры неожиданно нагрянуло телевидение с камерами. Жанна стояла на сцене напротив Винсента и:

Тамара.

 
Зачем мне знать твои печали,
Зачем ты жалуешься мне?
Ты согрешил…
 

Демон. Против тебя ли?

Тамара. Нас могут слышать!..

Демон. Мы одне.

Тамара. А Бог!

Демон.

 
На нас не кинет взгляда:
Он занят небом, не землей!
 

Тамара. А наказанье, муки ада?

Демон. Так что ж? Ты будешь там со мной!

…Демон брал ее за руку, и перья срывались с его огромных крыльев и разлетались по залу. Потом этот фрагмент покажут по двум центральным каналам. Такой большой успех.