Текст книги "Глубина моря; Открытое море"

Глава 14

Штеффи чувствовала странное волнение во всем теле, пульсирующий жар, неизвестный раньше. Ей не хотелось вспоминать о Бенгте и веранде, но она ничего не могла с собой поделать. То, что произошло между ними, было неправильно, и лучше бы этого никогда не случалось. Но если бы это был кто-то другой? Если бы это был Свен?

Свен. Теперь она не думала о нем так часто, как раньше. Но иногда воспоминания снова отзывались болью, словно старая рана, после которой остался шрам.

Они встречались несколько раз весной два года назад, после того как Штеффи переехала из квартиры его родителей. Ходили в кондитерскую и болтали о школе, о книгах и музыке. О том, что произошло между ними, они не говорили.

Свен избегал называть имя Ирьи, но Штеффи знала, что они все еще встречались.

Она не ходила на его студенческие вечеринки, хотя Свен приглашал ее и она знала, что Ирья там не бывала. Осенью Свен уехал в Лунд изучать литературу. Сейчас он служил где-то на границе с Норвегией. Последний раз Штеффи получила от него весточку зимой; Свен прислал новогоднюю открытку. Обратного адреса он не оставил.

Штеффи решила не выходить из трамвая на Каптенсгатан. И все же вышла. Ноги сами несли ее к выходу и на посадочную площадку. Она понятия не имела, что будет там делать, но ноги знали, куда идти.

Она остановилась у пивной на Каптенсгатан. В этой пивной работала Ирья, тут с ней тайно встречался Свен.

Через окно Штеффи видела коричневые стены, за столами сидели старики и пили светлое пиво. Девушки не заходят в подобные заведения. Вдруг эти старики ее обидят!

Из кухни вышла девушка, неся поднос с бутылками и стаканами. Это была не Ирья.

Штеффи собралась уходить. Но тут ей пришла в голову мысль, что даже если Ирья здесь больше не работает, новая девушка может знать, где она.

Набравшись мужества, Штеффи открыла дверь. Казалось, все на нее смотрят.

– Здравствуй, дружок, – сказал один старик. – Можно пригласить тебя на кружку пива? Или ты зашла не туда?

Штеффи испуганно посмотрела на него. Но глаза на небритом лице смотрели добро и хитровато. Он просто шутил с ней.

– Простите, – спросила она официантку. – Я хотела узнать… Ирья здесь работает?

– Конечно, – ответила девушка.

Она повернулась к шторке, отделявшей зал пивной от кухни, и крикнула:

– Ирья! К тебе гости!

Штеффи захотелось исчезнуть. Развернуться, выбежать в дверь и помчаться по Каптенсгатан до трамвайной остановки. Что она здесь делает? Что она скажет Ирье?

Но ноги сами приняли решение. Они словно приросли к полу.

Шторка отодвинулась.

Появилась Ирья. Она выглядела смущенной.

– Кто…?

У Штеффи свело горло. Она не могла произнести ни слова.

Ирья внимательно ее рассматривала.

– Это не…? – сказала она медленно. – Это ты, Стефания?

– Да, – прошептала Штеффи.

Лицо Ирьи просияло.

– Пойдем ко мне на чашку кофе! Моя работа на сегодня закончена.

Дом Ирьи располагался на соседней с Каптенсгатан улице, только на квартал дальше. В подъезде пахло капустой и жареной селедкой. Было время ужина. Пройдя два лестничных пролета, они остановились у двери с написанной от руки табличкой «Ирья Андерсон».

Штеффи зашла в кухню Ирьи. На веревке под потолком сушилось белье. Бледно-розовые трусы, бюстгальтер и сорочка.

– Прости, – сказала Ирья, махнув рукой в сторону белья. – Вчера у меня был выходной. Обычно по выходным я стираю. Садись!

Штеффи села за кухонный стол. Ирья сняла с плиты кофейник и разлила по чашкам кофе.

– У меня нет сахара, – сказала она. – Ничего?

– Спасибо, – сказала Штеффи. – Ничего страшного.

Штеффи отхлебнула горький напиток. Ей нужно что-нибудь сказать. Ведь Ирье интересно, чего она хочет.

Но прежде чем Штеффи успела придумать, что сказать, Ирья дружелюбно улыбнулась и произнесла:

– Я так рада нашей встрече. Свен много рассказывал о тебе.

Рассказывал. Теперь он наверняка забыл о ней.

Ирья подняла чашку с кофе и отпила. Что-то блеснуло на безымянном пальце ее левой руки.

Обручальное кольцо.

Они помолвлены. Ирья и Свен.

– Поздравляю, – сказала Штеффи, чувствуя ком в горле. – С помолвкой.

– Спасибо, – сказала Ирья.

– Когда вы женитесь?

– Я не знаю, – сказала Ирья. – Не хотелось бы жениться и заводить ребенка сейчас, война ведь. Мы подождем.

Она снова отхлебнула кофе и сказала:

– Мы недавно познакомились. Нам нужно лучше узнать друг друга.

Что она имела в виду? Свен и Ирья знакомы не меньше двух с половиной лет.

– Вот как, – сказала Штеффи.

Ирья поняла, что она озадачена. И рассмеялась.

– Это не Свен, если ты думала про него. У нас давно все закончилось.

Штеффи не верила своим ушам. Она вспомнила голос Свена:

– Я люблю Ирью, мы любим друг друга.

Как же могла закончиться такая любовь? Взаимная любовь?

– Из этого ничего бы не получилось, ничего серьезного, – продолжала Ирья. – Знаешь, он даже не решился рассказать своим родителям обо мне.

– Он должен был! – сказала Штеффи. – Он собирался! Я знаю. Он собирался!

Ирья улыбнулась.

– Не нужно его защищать, – сказала она. – Все давно прошло. Мы слишком разные.

Ее голубые глаза были ясные и задумчивые.

– Ты ничего не знала, – сказала она. – Разве вы не переписываетесь?

– Нет, – пробурчала Штеффи. – Нет, не переписываемся.

– Моего жениха зовут Йон, – сказала Ирья. – Он норвежский беженец.

Девушки какое-то время говорили о войне.

– Теперь они держат нос по ветру, – сказала Ирья. – Шведское правительство. Пока немцы побеждали, они им кланялись. А теперь все понимают, что победа за союзниками, и все резко поменялось. Надо быть на стороне победителей.

Наконец Ирья посмотрела на часы и сказала, что Йон может прийти в любой момент. Штеффи поняла, что пора уходить. Она поблагодарила за кофе и встала. Ирья проводила ее до двери и протянула руку. Они серьезно пожали друг другу руки, как взрослые.

– Прощай, – сказала Ирья.

– Прощай.

Глава 15

В среду утром Хедвиг Бьёрк встретила Штеффи в коридоре. Ей не нужно было ничего говорить: лицо учительницы светилось от радости и говорило само за себя.

– Они согласились, – сказала она и обняла Штеффи. – Они согласились! Я просто хотела сообщить тебе. Обсудим это позже.

Радуясь, Штеффи успела заметить, что некоторые девочки косо смотрели на нее. Были такие, кто думал, что они с Хедвиг Бьёрк слишком хорошие друзья. Что Хедвиг Бьёрк выделяет ее. Что Штеффи не заслужила свои высокие отметки по предметам Хедвиг Бьёрк.

Началась перемена на завтрак, и Хедвиг Бьёрк попросила Штеффи спуститься с ней в учительскую. Она рассказала, что комитет помощи обещал продлить содержание Штеффи еще на два года, но сумма будет меньше, чем сейчас.

– На питание хватит, – сказала она, – а деньги на карманные расходы тебе придется зарабатывать самой. Если хочешь, я найду тебе к осени учеников. Ты ведь сможешь помочь школьницам с математикой и немецким – почему бы и нет?

Хедвиг Бьёрк хитро улыбнулась.

– Я так рада за тебя, – сказала она. – И тому, что мы будем общаться все лето.

– Ты не будешь встречаться сегодня вечером с Верой? – спросила Май, после того как они поужинали, помыли посуду и сделали уроки. – Ведь сегодня среда.

– Нет, – коротко ответила Штеффи.

Май посмотрела на нее, словно ждала объяснений, но их не последовало, и она сменила тему разговора.

Май ушла на свое собрание в молодежном клубе, а Штеффи собрала вещи с субботнего вечера: платье Веры, ее бюстгальтер, порванные шелковые чулки и туфли со сломанным каблуком. Она отыскала коричневую оберточную бумагу и завернула в нее одежду.

Завтра у Веры свободна вторая половина дня, и Штеффи возьмет сверток с собой в школу. После школы она позвонит в квартиру хозяев Веры и попросит передать ей сверток. Если никого не будет дома, она просто оставит вещи у двери.

Сложность заключалась в том, как вернуть свою одежду и прежде всего туфли. Уже четыре дня она ходила в зимних ботинках. Было жарко и тяжело, и Штеффи заметила, что прохожие смотрят на нее.

Она совершенно не знала, как правильно поступить.

Но Штеффи не пришлось идти к Вере. На следующий день она вышла из школы и увидела, как у ограды сверкнули рыжие волосы. Вера стояла, держа в руках почти такой же сверток.

– Штеффи! – крикнула Вера и помахала рукой.

Штеффи подошла к ней. Она чувствовала себя скованно и беспокойно.

– Ты не пришла вчера вечером, – сказала укоризненно Вера. – Я ждала тебя несколько часов.

Штеффи вскипела.

– Ты думала, я приду? – прошипела она. – После того, что случилось в субботу? Вот, возьми свои вещи. Чулки испорчены и туфли.

Один пакет она сунула Вере, а другой вырвала у нее из рук.

Вера выглядела пристыженной.

– Мне так жаль, – сказала она. – Пойми, я не хотела, чтобы так получилось. Пожалуйста, выслушай меня. Совсем недолго.

– Нет, – сказала Штеффи.

– Пожалуйста, – снова сказала Вера. – Штеффи, не делай так. Ты… ты мой единственный настоящий друг.

Штеффи посмотрела на Веру. Ее зеленые глаза были полны слез.

– Недолго, – сказала Штеффи.

Они отправились к парку вокруг Пруда Белых Лилий. Штеффи подумала, что они выглядят комично – две девочки с одинаковыми свертками в руках.

– Я никогда бы не подумала, – сказала Вера, – что Бенгт… Он всегда казался таким вежливым и хорошо воспитанным. Я думала, вы посидите на веранде, помечтаете, может, немного поцелуетесь или прогуляетесь под луной. Я и правда не думала, что он на тебя набросится.

– Он сказал, что девушки, которые уходят с парнями посреди ночи, должны пенять сами на себя, – сказала Штеффи.

Собственный голос показался ей грубым, словно слова застревали в горле.

Вера вздохнула.

– Должно быть, он еще больший идиот, чем я думала, – сказала она.

– А ты сама?

Вера резко остановилась.

– Что ты имеешь в виду?

– Думаешь, мы не слышали, чем вы там с Рикардом занимались?

– Штеффи, – сказала Вера, – я…

– Часто ты так делаешь? Прыгаешь в постель с первым, кто понравится на танцах?

– Что ты обо мне думаешь? – возмущенно сказала Вера. – Разумеется, нет. Это было впервые.

Штеффи растерялась. Кое-что она не понимала, что-то не сходилось.

– Ты влюблена в него? В Рикарда?

– Ясное дело, – ответила Вера.

Она посмотрела на Штеффи. Взгляд ее зеленых глаз был умоляющим. Губы слегка дрожали.

– Ты не веришь мне, Штеффи?

На Веру невозможно сердиться. Как и много раз прежде, злость схлынула. Штеффи сунула пакет под мышку и взяла Веру под руку.

– Жаль, что так вышло с чулками, – сказала она.

– Ничего, – сказала Вера. – Скоро в Руте закончится сезон, и тогда танцам конец.

– В одном я уверена, – сказала Штеффи. – Я больше никогда не пойду туда.

Дома на коврике в коридоре лежала почтовая карточка.

«Терезиенштадт, 10 апреля 1943

Штеффи!

Сегодня вечером мама должна была петь Царицу Ночи. Но вчера все культурные мероприятия отменили.

Мы чувствуем себя хорошо и постоянно думаем о вас с Нелли.

Папа».

Несколько слов в тексте были перечеркнуты жирными черными штрихами – не синими чернилами папиной ручки. Должно быть, кто-то другой зачеркнул слова. «Почему?» – думала Штеффи. Что же там написали, раз ей нельзя было читать? Всего лишь тридцать слов, и то пять из них у нее отобрали! А ведь эти слова принадлежали только ей и папе.

Злость на перечеркнутые слова помешала Штеффи на время дочитать текст до конца. Это разозлило ее еще больше и одновременно опечалило. Мама так долго ждала возможности петь арию Царицы Ночи! Должно быть, она ужасно разочарована.

Кто-то, чье имя Штеффи не знала и чье лицо никогда не видела, имел власть над мамой и папой. Он запретил маме петь, а папе писать то, что он хочет. Над Штеффи он тоже имел власть, потому что ее жизнь связана с ними.

Она ненавидела этого безымянного безликого человека, с которым никогда не встретится.

Если б только закончилась война!

Глава 16

В субботу вечером Штеффи с Май взяли с собой одеяло, термос и несколько булочек и отправились на пикник. Бриттен с тоской смотрела на них, но ее не спросили, хочет ли она пойти с ними. Они хотели побыть одни и поговорить.

Девочки расстелили одеяло с подветренной стороны расселины на вершине холма, где располагалась Сандарна. За их спинами высились скелеты недостроенных домов. Здесь улицы назывались в честь островов в шхерах. Одна из них носила название острова Штеффи.

Река поблескивала в лучах вечернего солнца. У подножья крутого склона стояли портовые склады и сараи. На другой стороне реки виднелись краны и доки верфи Эриксберг, где работал папа Май. Над головами кружились чайки и морские ласточки. У ног раскинулись заросли терновника с облачками сливочно-белых цветов.

Май откупорила термос и налила кофе в две кружки.

– Какой чудесный вечер, – сказала она.

– Да, – согласилась Штеффи.

– Хочешь булочку?

– Давай, спасибо.

– Послушай, Штеффи, – сказала Май.

– Да?

– Можешь не рассказывать, если не хочешь. Но если захочешь о чем-то поговорить… ты же знаешь, я никому не скажу.

Ее взгляд был серьезным и прямым. Да, Штеффи знала, что может доверять Май.

– В прошлую субботу, – начала она, – сначала было по-настоящему скучно. Меня почти не приглашали. Затем пришла Вера с двумя знакомыми. Одного звали Бенгт.

Когда Штеффи рассказывала, все выглядело нелепо. Получалось, ее сразили пара серых глаз и надежная рука. Но Май не смеялась, лишь тихо слушала.

Штеффи рассказала о веранде. О диване. О том, что себе позволил Бенгт.

– А где была Вера? – спросила Май. – И этот, второй?

Скрип пружин внутри дома. Об этом она не могла рассказать.

– Они пошли погулять, – сказала Штеффи. – Под луной.

– Что ты сделала?

– Убежала.

О словах, брошенных ей вслед Бенгтом, она тоже умолчала. Штеффи было больно произносить их.

– Правильно, – сказала Май.

Ее глаза сверкали за стеклами очков. Штеффи стало интересно, пытался ли кто-нибудь когда-нибудь поцеловать Май.

Спустя пару дней пришла почтовая открытка. В этот раз от мамы.

«Терезиенштадт, 14 апреля 1943

Милая моя!

Твое длинное письмо очень порадовало меня. Но почему не пишет Нелли? Она случайно не заболела? Вот уже несколько месяцев мы не получали от нее ни единого письма.

Целую,

Твоя мама».

«Я пишу каждую неделю».

Так сказала Нелли. Но она солгала.

Неужели ей не понятно, как беспокоятся мама с папой, если не получают от нее весточку? Неужели ей не понятно, как важны для родителей их письма?

Нужно поговорить с Нелли. Нужно поговорить с ней как можно скорее; Штеффи не могла ждать, пока закончится учебный год, хотя собиралась ехать на остров не раньше, чем начнутся каникулы. В воскресенье уже нужно быть там!

Она села на утренний пароход. Было всего лишь восемь часов, но день обещал быть теплым. Пароход заполнен радостной молодежью и семьями с корзинками для пикника.

В этот раз у лодочного навеса не было велосипеда. Пришлось проделать долгий путь через остров под звон церковного колокола.

Тетя Марта была в своем воскресном платье. Она сидела в кресле-качалке и читала Библию.

– Ты приехала сегодня? Вот неожиданность.

Штеффи ничего не рассказала о настоящей причине ее приезда. Это их с Нелли дело.

После обеда она поехала на велосипеде к тете Альме. Нелли, Эльза и Йон только что вернулись из воскресной школы. Они сидели за столом в саду и пили с тетей Альмой сок.

– Нелли, – сказала Штеффи, – мне нужно поговорить с тобой.

– Ну что еще? – кисло спросила Нелли.

– Пойдем, – сказала Штеффи. – Погуляем.

– Не хочу, – ответила Нелли. – Мы только что пришли домой.

Штеффи не знала, что сказать. Она хотела поговорить с Нелли наедине. Но если все пойдет не так с самого начала, Нелли никогда не станет ее слушать.

– Нелли, – ласково сказала тетя Альма, – сделай то, что хочет Штеффи. Наверное, она хочет сказать тебе что-то важное.

Нелли неохотно поднялась. Они спустились к небольшому пляжу.

– Ты ведь знаешь, что мама с папой в лагере, – начала Штеффи. – Нам не так много известно о том, каково им там, но то, что им тяжело, – это точно.

– Я знаю, – нетерпеливо сказала Нелли. – Ты же говорила это сотни раз.

– И, конечно же, они сильно беспокоятся, – сказала Штеффи. – Папа переживает за маму, в этом я уверена.

– Да, да.

– Ты не думаешь, что мы, по крайней мере, могли бы не заставлять их беспокоиться еще больше?

– Что ты имеешь в виду?

Штеффи достала из кармана платья карточку от мамы и показала ее Нелли. Нелли прочитала и вернула карточку сестре. Она надулась и уставилась в землю.

– Ну?

– Конечно же, я пишу, – сказала Нелли. – Иногда.

– Нелли, – сказала Штеффи, – ты не понимаешь…

Нелли подняла на нее взгляд. Ее глаза горели.

– Они бросили нас! – крикнула она. – Мы им не нужны. Почему я должна о них беспокоиться?

Ее слова, словно волна, обрушились на Штеффи. Так бывает, когда купаешься у берега, а большая волна сбивает с ног. Ничего не видишь, ничего не слышишь, только чувствуешь вкус соли. Штеффи боролась, чтобы снова твердо встать на ноги.

Она не могла сказать ни слова в ответ. Не могла объяснить то, что они обе знали: мама с папой отправили их, потому что боялись за них, хотели, чтобы они были в безопасности. Ей просто хотелось плакать, как она плакала давным-давно в тот первый вечер на острове. «Мама, приезжай и забери меня. Забери меня, иначе я умру».

Но вместе с тем волна боли, грозившая поглотить ее, превратилась в раскаленный добела гнев. Штеффи ударила Нелли, крепкая пощечина заставила ту завопить от боли.

Когда Штеффи пришла в себя, Нелли была уже далеко. Она бежала по тропинке к поселку, и ее длинные черные косы развевались за спиной.

– Нелли! – крикнула Штеффи.

Но Нелли не обернулась.

Ладонь Штеффи горела. И щеки горели, словно ударили ее саму. Единственный раз она получила пощечину от тети Марты в тот раз, когда разорвала свое платье.

Мама с папой никогда их не били.

Как же это случилось? Как она смогла ударить Нелли?

Глава 17

Штеффи отправила маме еще одно длинное письмо. Она написала, что Нелли наверняка отослала много писем, но они, скорее всего, потерялись в пути. Штеффи лгала, что Нелли могла неправильно написать адрес. Или забыла наклеить марку. Если письма вернутся, она отправит их снова.

Штеффи терпеть не могла обманывать маму. Но рассказать правду тоже не могла. Правда была ужасна. Такая же история была с первым письмом маме и папе в Вену, когда Штеффи только что приехала на остров, письмо она так и не отправила. По правде говоря, Штеффи обманывала родителей с тех пор, как оказалась в Швеции. Не так явно, как сейчас, когда она придумывала чистую неправду, скрывая нежелание сестры писать им. Штеффи лишь приукрашивала действительность, преувеличивала все хорошее и умалчивала о трудностях и огорчениях.

Внезапно ей стало интересно, что думают о ней мама с папой. Верят ли они тому, что она так довольна, как хочет казаться, или видят ее насквозь. Родители ее прекрасно знают. Но они не встречались уже четыре года. Уезжая, она была двенадцатилетним ребенком, а теперь ей скоро исполнится шестнадцать.

Еще одна мысль посетила Штеффи. Что, если мама с папой поступают точно так же! Вдруг они не рассказывают ей всей правды? Чтобы не расстраивать, или этот безымянный немец запрещает им? Может, все гораздо хуже, чем она думала?

Штеффи запечатала конверт и с тяжестью на сердце бросила его в почтовый ящик по пути в школу.

Спустя две недели письмо вернулось.

– Что было на конверте? – спросила Юдит. – Была ли надпись по-немецки «Адресат переведен»?

– Нет, – ответила Штеффи. – Просто «Возврат».

– Вот что, – сказала Юдит. – Твою маму могли перевести в другой барак. Или на почте произошла какая-то ошибка. Наверняка в следующий раз письмо дойдет.

– «Переведен», – повторила Штеффи. – Мама переехала? Куда же она могла переехать?

– Не знаю, – сказала Юдит. Она поджала губы и не желала больше говорить на эту тему.

Девочки прогулялись вместе, был чудесный летний вечер. Липы вдоль аллеи усыпаны бледно-зелеными цветками, а соцветия каштанов напоминали белые свечи. Штеффи и Юдит спустились ко рву, окружавшему старую часть города, и сели на краю обрыва, свесив ноги.

– Ты забрала из мастерской свои туфли, – сказала Юдит, бросив взгляд на ноги Штеффи.

– Да.

– Я думала, ты врешь, – сказала Юдит. – Ты так странно выглядела, когда сказала, что туфли в ремонте. Какие они на самом деле, твои приемные родители?

Штеффи попыталась описать тетю Марту с дядей Эвертом как можно лучше. Юдит молча слушала.

– Странные эти шведы, – наконец сказала она. – Какие-то толстокожие. Ничего не чувствуют.

– Да нет, чувствуют, – сказала Штеффи. – Просто иначе показывают свои чувства.

– Вот закончится война, – сказала Юдит, – я поеду в Палестину. А ты?

– Домой, наверное, – сказала Штеффи.

– Домой, – повторила Юдит. – У нас больше нет дома. Они отняли наши дома. Отняли само право на жизнь.

– Но после войны, – сказала Штеффи, – немцы уйдут. Ты не думаешь, что все снова станет, как прежде?

– Никогда уже не станет. Никогда!

Штеффи задумалась. Наверное, Юдит права.

– Мы жили в Леопольдштадте, – сказала Юдит. – Я никогда не забуду, как немцы взорвали синагогу. Каменные блоки взлетели на воздух на несколько метров. Совсем как на войне.

Юдит откинулась на спину и легла на траву. Ее ноги висели над темной поверхностью воды. Она подложила ладони под голову и смотрела в небо.

– Я надеюсь, там ничего не осталось, – сказала она. – Ни единого дома, ни церкви, ни улицы. Надеюсь, бомбы все уничтожили. Всю Вену. Чтобы никто никогда там больше не смог жить.

Штеффи посмотрела на красивое лицо Юдит, обрамленное завитками волос. Голубые глаза пылали ненавистью.

Штеффи представила, как Вену сровняли с землей. Ее школа в руинах, дом, где жила ее семья, раскрошен взрывами бомб. Витрины магазинов на прежде красивых улицах зияют черными дырами, трамвайные пути разворочены. Колесо обозрения в парке Пратен возвышается искореженным скелетом.

– Нет, – сказала она. – Я не могу надеяться на такое.

Штеффи увидела, что Юдит плачет.

Слова Юдит не выходили у нее из головы.

«У нас больше нет дома».

До сих пор Штеффи всегда представляла себе, что после окончания войны все станет как прежде. Они возвратятся в свою просторную квартиру неподалеку от парка и всей семьей заживут там снова.

Но в их квартире живут чужие люди, не евреи, поэтому у них есть право на нормальную жизнь. Если дом не разбомбили, как хотела Юдит.

Будет ли у нее снова семья? Можно ли встретиться через четыре, пять или шесть лет и жить, словно ничего не случилось? Если война продлится еще пару лет, она повзрослеет. Малышка Нелли станет упрямым подростком, будет чувствовать себя по-настоящему дома в Швеции, а не в Вене.

Мысль о сестре поразила ее. Раньше они были так близки. Теперь у каждой своя жизнь, словно они и не сестры.

Воспоминание о пощечине жгло ее. Ей не хотелось думать об этом.

«Это пройдет, – внушала себе Штеффи. – Мы – одна семья. Мы любим друг друга. Наверное, нужно время, но у нас все наладится. Только бы закончилась война».

«Мы» означало разные вещи для Штеффи и Юдит. Для Штеффи «мы» – это «моя семья». Для Юдит – «мы, евреи».

До прихода немцев Штеффи никогда не задумывалась, что они – евреи. Она знала об этом. Но это означало лишь то, что они пару раз в год ходили в синагогу, как ее подружки-христианки посещали церковь на Рождество и на Пасху.

Немцы указали ей, Нелли и маме с папой, что они принадлежат к особой группе, немцы вынудили их переехать, а девочек – сменить школу.

Немцы сделали ее еврейкой. Приехав на остров, она стала христианкой. Членом Пятидесятнической церкви, «спасенной» и крещеной. Но ее терзало тайное сомнение. Чувство, что она лишь притворяется.

Юдит была уверена в том, кто она. Иногда Штеффи завидовала ей, хотя знала, что Юдит больше натерпелась от войны и от преследований. Но ее «мы» было шире и не такое хрупкое. Во всяком случае, у Юдит остались братья в Палестине и мечта уехать туда.

«А что есть у меня? – думала Штеффи. – Кто я? Кем стану?»