Текст книги "Секретный футболист. Изнанка футбольного мира"

Секретный футболист. Изнанка футбольного мира

© Дизайн обложки, Крадышев А. Н., 2016

© ООО «Издательство «Эксмо», 2016

* * *

Эта книга лучше любой помпезной футбольной биографии на книжных полках и точно стоит того, чтобы к ней присмотреться.

Sunday Business Post

Еще ни разу со времени введения абсолютного запрета[1]1
  Super injunction (англ.) – один из видов судебного запрета, не разрешающий упоминать сам факт существования запрета. – Примеч. ред.


[Закрыть] личность анонимной звезды спорта не вызывала столько спекуляций, какие окружают… Секретного футболиста.

Choice

Исключительно проницательный и своенравный взгляд на современную игру.

Morning Star Online

Введение
Пол Джонсон, заместитель редактора Guardian News and Media

«Я – Секретный футболист» – это одновременно и громкое заявление, и лозунг для достижения цели. С тех пор как он написал свою первую колонку для Guardian два с половиной года назад, многие прикладывали серьезные усилия для того, чтобы раскрыть его личность. Попытки идентифицировать Секретного футболиста посредством тщательного анализа его работ, где упоминаются какие-либо имена, игры, клубы и матчи, предпринимаются до сих пор. На фанатских форумах постоянно идут дебаты на эту тему. Есть даже специальный сайт, посвященный ему – www.whoisthesecretfootballer.co.uk. Фанаты выдвигали на эту роль несколько десятков игроков. По словам тех, кто полагает, что смог разгадать его загадку, он играет за «Блэкберн», «Сандерленд», «Фулхэм», «Болтон», «Вулвз», «Бёрнли», «Ньюкасл», «Лестер», «Ливерпуль», «Вест Хэм», «Эвертон», «Тоттенхэм», «Бирмингем» или «Селтик». Ну, и еще за пару команд.

Во введении к посвященной ему статье из «Википедии» сказано, что он англичанин и сыграл как минимум за два клуба английской Премьер-лиги. Споры и поиски подсказок увлекательны и вполне понятны – возможно, однажды наступит день, когда он решит раскрыть свою личность. Но писать так, как он, детально рассказывая об игре и людях, к ней причастных, в открытую было бы невозможно. Его клубу (или клубам?) это бы не понравилось и, вероятно, привело бы к расторжению контракта. А его агент и тренер (или тренеры?) гарантированно были бы в ярости.

Он говорит нам, каково это – забивать в ворота «Манчестер Юнайтед», рассказывает о Джоне Терри и о том, как отреагировал на удар локтем в лицо: «Я ударил его по ногам так сильно, как только смог, после чего он повалился на землю». Он описывает жизнь с зарплатой в 1,4 миллиона фунтов в год (равно как и с ипотекой в 19 тысяч фунтов в месяц) и то, как, по его собственным словам, это «предоставляет уйму возможностей для досуга». Проныры, коричневые конверты, сделки, запутанная система бонусов; зловредные и понимающие менеджеры; отзывчивые партнеры по команде и неуверенные в себе; пресса, женщины и выпивка – все это здесь есть, и масштабы могут быть вполне себе пугающие.

Но Секретный футболист – не такой, он другой, и эти различия, выделяющие его на фоне остальных, начали проявляться в его жизни рано. Он описывает свое взросление в среде рабочего класса, когда ему приходилось играть в растянутых трениках, доставшихся от кого-то по наследству. Он родился в любящей и заботливой семье, где был отец, приучивший его читать классику – Шекспира, Диккенса, Джойса и т. д. Он попал в спорт не привычной дорогой и вынужден был мириться с парадоксом: жил своей мечтой, играя в футбол, но постоянно боролся с досадой и разочарованием за пределами поля. То же напряжение он испытывал, изо всех сил стараясь не забывать свои корни и одновременно развивая в себе вкус к хорошему вину, дорогим произведениям искусства и роскошным путешествиям. Это давление довело его до того, что он стал сомневающимся, скрытным и непостоянным; он стал искать помощи и подсел на таблетки, когда обнаружил, что после тренировки просто садится в кресло и сидит не двигаясь, пока не настанет время ложиться спать. Все это рассказано так, словно мы реально наблюдаем за его жизнью.

Какое-то время назад, листая Financial Times в выходной, Секретный футболист наткнулся на колонку, написанную агентом по недвижимости, пожелавшим остаться анонимным. В этой статье показывался целый мир, не понаслышке знакомый и покупателям, и продавцам, мир, сильно отличающийся для тех, кто в теме: более сложный, потенциально опасный и всегда с двойным дном. Сходства с футболом были слишком очевидными. Ведь это игра, которую смотрят миллионы, она всегда подробно описывается и преподносится в самых красочных деталях, как в газетах, так и на радио, телевидении и в Интернете. Тренеры и игроки дают интервью, бывшие профессионалы пишут статьи. Тактика, личности, деньги и мотивы бесконечно обсуждаются. И все-таки, что мы в конечном счете понимаем? Ответ Секретного футболиста на этот вопрос прост: не так уж и много.

Так у него появилась идея создания колонки. Когда нам (Иэну Прайору, спортивному редактору Guardian, и мне самому) предложили ее публикацию, мы решили, что у этого проекта фантастический потенциал. Но мы также сомневались, будет ли он честен, все ли решится освещать, сможет ли он поддержать разговор на некоторые темы, умеет ли он вообще писать? Все эти мысли улетучились, как только пришла первая его работа – и с тех пор его статьи стали только лучше. Эта книга, увидевшая свет в 2012 г., была его идеей. Вся она – целиком его слова, его опыт, его собственные мысли и эмоции. Он – удивительный человек.

Лондон, август 2013 г.

Рассказ жены
Жизнь с Секретным футболистом

Когда мы встретились, его имя никому не было известно. Абсолютно никому. Поэтому мы много разговаривали о том, чего хотели бы от этой жизни. У него была масса идей и задумок, которые были куда масштабнее городишки, в котором мы жили. Но особенно мне врезался в память тот факт, что он ни разу не упомянул, что хотел бы стать футболистом. Когда я познакомилась с его друзьями, они рассказали мне, насколько он хорош, но когда я спрашивала его самого об этом, он всегда менял тему разговора. Было ясно уже тогда, что он не хотел иметь ничего общего с тем, что он позднее сам называл клеймом позора футболиста. Он хотел, чтобы окружающие люди принимали его слова и поступки.

Когда он перешел в свой первый большой клуб, стало очевидно, что они имеют на него более серьезные планы, чем на регулярные выходы на поле по субботам. Они хотели видеть в нем своего мальчика с плакатов и постоянно выдвигали его для интервью, исполнения корпоративных функций и участия в спонсорских мероприятиях. Ничего необычного во всем этом не было, но все поменялось, когда некоторые члены совета директоров и руководства клуба захотели, чтобы он познакомился с влиятельными лицами из числа их друзей, поскольку знали, что он не выставит клуб в плохом свете.

Поначалу он был совсем не против участия в этих встречах, но вскоре стало ясно, что что-то здесь не так. Он сказал мне, что все, что у него спрашивали, касалось того, каким человеком являлся тот или иной футбольный персонаж и каково было играть против такого-то игрока. Так он достиг переломной точки своей жизни: его использовали, и он этому воспротивился.

Он надеялся, что сможет выстроить с этими людьми деловые отношения, говорить с ними об искусстве или других вещах. Однако стало ясно, что им он был интересен исключительно как футболист – и это его задевало. С тех пор, если они не хотели обсуждать с ним то, чем они занимаются и как зарабатывают на жизнь, он моментально начинал грубить. Он жестко обрывал их посреди разговора, а затем выставлял их глупыми и поверхностными людьми, желающими обсуждать только футбол. Так он разочаровал множество важных персон в клубе, и я думаю, что именно после этого карьера уже никогда не будет прежней: он стал отшельником, залег в темном и укромном месте на самое дно. Но никто не смел конфликтовать с ним, потому что он был невероятно важен для команды на поле. Его попросту оставили в покое. И, вероятно, именно поэтому никто в клубе не обратил внимания на его депрессию. Что неудивительно, потому что он снискал себе славу проблемного игрока с тяжелым характером.

Когда его карьера развернулась в другую сторону, ему было трудно это принять. Он столкнулся с колоссальным давлением и ненавистью со стороны фанатов, но всем, кто знал его лично, было очевидно: он попросту не мог нормально функционировать на поле. Я сказала: «Просто признайся им, почему ты себя плохо чувствуешь», – но он не сделал этого, и на следующее утро я проснулась и узнала, что вместо того, чтобы сказать, он об этом написал. Через день ему, кажется, полегчало. Он не хотел, чтобы люди знали о его недуге – ему просто нужно было сбросить этот камень с души.

Игра в футбол на высочайшем уровне стала реализацией одной из его профессиональных амбиций, но, я думаю, что он перерос это уже очень давно. Он часто говорил мне, что добился того, что планировал несколько лет назад, и теперь ему стоит уйти на покой.

Он звонил мне после матчей и жаловался, что ему было трудно сконцентрироваться на игре, потому что ему не давала покоя одна навязчивая идея. С тех пор у меня их уже целый список. В его характере все держать под контролем, и, бывает, я замечаю, что он не спит в четыре утра, потому что не может уснуть из-за энергетических напитков, выпитых во время матча, и что-то пишет.

Игра в футбол не давала ему заниматься другими вещами, которыми он хотел разнообразить свою жизнь. Я убеждена, что его депрессия связана именно с этим: он ненавидит, когда ему говорят, в какое время и в каком месте ему надо быть, потому что он всегда выступал против авторитета любой власти. Он из тех, кого нужно оставить в покое и позволить заниматься тем, чем они хотят и когда они того хотят. Это невероятно эгоистично с его стороны, но именно тогда он чувствует себя наиболее счастливым. Он творческая личность, а таким людям приходится трудно, когда их в чем-то искусственно ограничивают.

Когда он сказал мне, что принял решение покончить с футболом, мы решили поговорить обо всех идеях, которые он хотел реализовать, прямо как в день нашей первой встречи. Но он ясно дал понять, что прежде чем двигаться дальше, он хочет сначала разобраться со своей карьерой игрока.

После того как он начал сотрудничать с Guardian на почве анонимной колонки в газете, то сообщил мне, что Пол Джонсон и Иэн Прайор долго беседовали с ним о его внефутбольных увлечениях и интересовались его мнением на самые разные темы. Он знал, что у него было кое-что, чего они хотели, прямо как тот первый большой клуб в его карьере; разница была в том, что они звонили ему, чтобы пообщаться обо всем на свете. Особенно часто для таких бесед с ним встречался Пол.

С тех пор он стал другим человеком. Он действительно оценил по достоинству то, что его воспринимают всерьез, и хотя именно футбол свел его с новыми коллегами, он вновь поверил, что людям интересны его идеи. И что более важно, там, где речь касалась его будущего, в нем видели не просто футболиста. Потому что все всегда было гораздо сложнее.

Глава 1
Первые шаги

Когда я начал зарабатывать на жизнь игрой в футбол, я поклялся, что никогда не превращусь в одного из тех ожесточившихся ветеранов-профессионалов, собрать коллекцию из которых, казалось, на тот момент решил мой новый клуб. Они были далеки от того, чтобы давать мне какие-либо советы или вводить меня в мир игры, зато не упускали возможность ткнуть меня носом в мои ошибки или намекнуть на проявление бестактности. В те дни я и понятия не имел, что футболисты начинают тренироваться в десять утра, а заканчивают в полдень. Я помню, как болтался по раздевалке после первой тренировочной сессии, ожидая что кто-нибудь скажет мне, когда можно идти домой. Никто не сидит с тобой с книжкой инструкций «как быть футболистом» и не учит тебя спортивному этикету. Ты либо из тех, кого тренеры называют «умудренным улицей», либо, на свою беду, слишком наивен. В моем случае я был таким же сырым, как и мой футбол.

Я по-прежнему считаю, что мне невероятно повезло, потому что я никогда не проходил через клубную академию, и на то есть две причины. Во-первых, я всегда имел кучу проблем с кем бы то ни было, кто имел власть, особенно если этой властью злоупотребляли, придав своей персоне больше важности, чем было нужно на самом деле. Во-вторых, я предпочитаю играть в то, что называется «уличным футболом». Воспитанника академии легко узнать за километр, но игроки, одаренные от природы, которых практически невозможно тренировать, всегда вызывают у зрителей больше всего ярких эмоций. К примеру, Лионеля Месси и Уэйна Руни муштровать не нужно: они играют точно так же, как играли на улице, будучи десятилетними мальчишками. Разумеется, стоит принимать во внимание, что их, возможно, придется интегрировать в какую-то схему или адаптировать под стиль игры, но в целом их выступление – чистый экспромт. Я не Месси и не Руни – давайте сразу это четко проясним, – но добрую часть своей карьеры я играл так, словно мне нечего было терять. Я обожал выходить против футболистов, которым все принесли на блюдечке с голубой каемочкой, а затем уходить с поля со своей законной бутылкой шампанского, полагающейся лучшему игроку матча. Не потому что я так люблю шампанское – но у этого напитка был вкус победы, одержанной ради всех тех ребят с улицы, которые так никогда и не добрались до большой игры.

Как новичок, я незамедлительно забился в самый угол, достаточно удалившись от доминирующей группы игроков и подойдя ближе к тренеру. К сожалению, в мой первый день в качестве профессионала один скандинавский игрок, который был в числе тех самых ожесточившихся ветеранов, не одобрил мой выбор места в раздевалке и раскидал все мои вещи, пока я был на обеде. Вернувшись, я обнаружил свои пожитки разбросанными по всему коридору и душевой. Это стало для меня неожиданностью: я был убежден, что команда – это именно команда, группа людей, где все заботятся друг о друге, помогают друг другу и сражаются друг за друга. Как же я ошибался. Если и было что-то, что я усвоил, так это то, что у каждого игрока в раздевалке есть своя программа. Не имеет значения, кто из них твой ближайший друг или заклятый враг – каждый тут сам за себя. Осознание того, что многие из них играют в футбол, потому что он оплачивает их счета и позволяет заработать на кусок хлеба и, что было даже хуже, многие из них являлись никудышными футболистами, стало для меня настоящим открытием. Но в то же самое время это придало мне невероятную уверенность в собственных силах.

Ребенком я играл в футбол дни и ночи напролет – я имел привычку брать с собой мяч даже в кровать, так что по пробуждении я мог чеканить его еще перед тем, как пойти в школу. Каждый день после уроков я просматривал кассету «101 великий гол» (ту самую с Бобби Чарльтоном на обложке), вычеркивая из списка каждый удар, который мне удавалось воссоздать либо в парке, либо на заднем дворе, где стояли два идеальных каштановых дерева, обеспечивавших простор для исполнения таких же дальних ударов, как у превосходного Эмлина Хьюза из «Ливерпуля» (не могу вспомнить номер того гола, но он был моим любимым, потому что на записи можно было слышать, как Хьюз орет во всю глотку, радуясь забитому мячу).

Вот почему я хотел играть в футбол: он предлагал мне возможность урвать кусочек славы и счастья и сбежать от занудной мирской жизни, что текла в маленьком городке, где я вырос. Моей главной целью была победа на чемпионате мира. У меня был альбом со стикерами Panini за 1986 г., который мне купил отец, и я с увлечением разглядывал всех этих иностранных игроков в разноцветной форме – звезд вроде Сократеса или Раца из России, Румменигге и, конечно же, Марадоны. Этот альбом показал мне дверь в большой дивный мир, и я попался на крючок. Много лет спустя одного из моих партнеров вызвали в сборную Англии; он был первым игроком из числа моих знакомых, кто добился подобного. То был волнующий момент для всех, и мне не терпелось расспросить у него, каково это. «О, это круто, кореш, – сказал он мне. – Тебе дают 50 тысяч за одни только имиджевые права».

Я не могу выразить то, насколько счастливым делала меня игра в футбол в детстве. Иметь возможность выйти на улицу и пинать мяч целыми днями, воображая себя Иэном Рашем или Гленном Ходдлом, было лучшим ощущением в жизни. Но хотя я и был поглощен футболом, отец взялся за мое образование не только в том, что касалось его любимой игры. Узкий круг лиц, которые в курсе, что я – Секретный футболист, задавали мне один и тот же вопрос: откуда в моих колонках эти странные, иногда совсем неочевидные обороты? Ответ – из богатой отцовской коллекции литературной классики, включавшей в себя книги Шекспира, Диккенса и Джойса, а также из оригинальных виниловых пластинок великих музыкантов, вроде «Beatles», «Pink Floyd», Дилана, «The Rolling Stones» и т. д. Пока некоторые из моих друзей уезжали в отпуск на курорты, отец не думал ни о чем другом, кроме поездки на две недели в Данию, на ферму. По пути он слушал вдохновленный наркотиками рок-н-ролл, а мы читали классическую литературу, сидя на заднем сиденье. Будучи десятилеткой, я бунтовал против этого порядка, не считая его нормальным. Но я бы ни за что в жизни не изменил его.

Не то чтобы я был академиком. Недавно я нашел один из старых школьных отчетов обо мне, в котором написано: «…не слушает и упускает ключевые рекомендации, что ведет к его отставанию от класса». Последующее улучшение концентрации только подчеркнуло мою поразительную неспособность придавать хоть какое-то значение тому, что говорилось в школе. Футбол был единственным, чем я хотел заниматься: будь на дворе утро, полдень или глубокая ночь, и я был убежден, что смогу добиться успеха. Родители подстегивали меня, мотивируя делать футбольную карьеру, и каждые выходные возили меня на матчи. Я играл за лучшие местные, окружные команды, а также за команды графства и за собственную школу. Я был известен как один из талантливых игроков, которые в то время появлялись тут и там. Кое-кто из них впоследствии стал профессионалом, другие сменили футбол на уважаемую работу, а третьи, вроде меня самого, понятия не имели, что делать в этой жизни, если мечте о футбольной карьере никогда не суждено будет сбыться. И с течением времени перспектива играть на профессиональном уровне стала казаться такой же призрачной, как надежда запустить руку чуть выше внутренней стороны бедра Кейт Брукс на наших школьных уроках по науке.

В возрасте около пятнадцати-шестнадцати лет кое-кого из моих партнеров взяли в профессиональные клубы. Самым главным из них был парнишка, подписанный академией «Тоттенхэма» (его отчислили оттуда двумя годами позднее). Я и сам проходил просмотры и в целом показывал себя хорошо, но скаутами в моей стране были не тренеры и не менеджеры. Когда бы я ни приходил на такие просмотры, мальчишек ростом чуть выше метра моментально закидывали гнить на фланг, тогда как те, что были немного выше остальных, оказывались в центре обороны, несмотря на то, что они говорили скаутам, что их привычная позиция – в центре полузащиты или в нападении. Какое-то время спустя это повторялось. Это бесило меня, но что более важно, это раздражало папу, которому приходилось возить меня на другой конец страны, чтобы наблюдать за тем, как его сын час играет правого защитника, а потом еще пятнадцать минут на левом фланге.

Говоря по-честному, детский скаутинг для топ-клубов с тех пор не сильно стал лучше. Сеть скаутского траулера была как никогда большой, и призовой улов оказалось очень легко достать. Один мой друг, более десяти лет работающий скаутом в ведущем клубе, как-то сказал мне, что если бы однажды он заленился, ему бы даже не пришлось покидать собственный офис, потому что менее раскрученные клубы и так сами регулярно ему названивают, предлагая своих лучших молодых игроков. «С каждым годом эти звонки начинаются все раньше, и дети поступают все младше». И он знает, о чем говорит.

В начале 2012 г. «Челси» заплатил 1,5 миллиона фунтов за Патрика Бэмфорда, восемнадцатилетнего нападающего, который провел в большом футболе только двенадцать минут в составе «Ноттингем Форест». Фрэнк Кларк, председатель правления «Форест», объяснял, насколько все поменялось в мире футбола. «Раньше мы могли на пару лет придержать игрока у себя, подготовив его для первой команды, теперь же по-настоящему большие клубы готовы платить целые состояния за ребят тринадцати, четырнадцати, пятнадцати и шестнадцати лет». Самое страшное, что мой друг признает: ему вовсе не обязательно играть по правилам. «Если я смогу составить конкуренцию другой большой команде – значит, я выполнил свою работу. Если футболист не стал регулярным игроком основы, это вина тренера, а не моя».

Когда в дело идут громкие имена, все становится проще. Пару лет назад я общался с другим своим приятелем, который на тот момент был шеф-скаутом одного из топ-клубов Премьер-лиги. Мы пили кофе, и я просто спросил, как у него жизнь. Его команда только-только стала чемпионом Англии, и я ожидал увидеть его сияющим от счастья. Но его ответ застал меня врасплох. «Каждый год одно и то же. После того как тренер и его штаб пробьют себе бюджет у владельцев, мы все садимся и начинаем изучать список возможных трансферов. Они все смотрят на меня и говорят: «Нам нужен атакующий полузащитник». И я говорю: «Ок, нет проблем, есть Тотти, Кака и Роналдиньо». У меня нет опыта работы шеф-скаутом, но если настанет день, когда мне предложат такую позицию в топ-клубе, я не сочту ее слишком сложной.

Что касается моих собственных попыток прорваться наверх, то мне было весьма трудно наблюдать, как некоторых моих партнеров выбирают профессиональные клубы. Я не считал, что они были такими же мастеровитыми, как я; более физически сильными, может быть, более фактурными в свои пятнадцать, чем я, но далеко не такими же техничными. К сожалению, в то время клубы скорее обращали внимание на физические данные игрока, нежели на его технические навыки.

К счастью, вышло так, что пока многие из моих друзей экспериментировали на наркотическом фронте в конце 1990‑х, я смог, по крайней мере ментально, сбежать от всего этого. Я принял решение, что чем бы я ни собрался заниматься в своей жизни, большая ее часть не будет спущена в унитаз в родном городке, где не происходило практически ничего интересного. Именно тогда, когда я планировал свой побег (за неделю до того, как должен был покинуть страну), моей матери позвонил некий скаут и спросил у нее, не желает ли ее сын прийти на следующей неделе на просмотр в клуб, на который он работал. В то время я не числился ни в одной лиге и получал что-то около 30 фунтов в неделю. Как я узнал позднее, со скаутом связался один из моих прежних тренеров, который сообщил ему, что у меня есть достаточный потенциал для того, чтобы устроить мне вторые смотрины. Также он сказал, что при дополнительном обучении они смогут сделать из меня готового профессионала.

Я не помню многого из того, что тогда происходило. Моя голова все еще была полна мечтаний о том, что в моем понимании называлось свободой, так что когда в перерыве тренер схватил меня за ворот в туннеле и сказал: «Отменяй свой отпуск – мы собираемся подписать тебя», радость, которую я мог почувствовать, затмил тот факт, что я уже заплатил за билет в один конец до Сан-Франциско, и реально думал только о том, что мне еще надо прикупить в магазине «Superdrug».

С тех пор я размышлял об этом почти каждый день. Я думал о том, что могло бы произойти, если бы мне хватило решимости тогда отказать ему. Несмотря на желание играть в профессиональный футбол, с тех пор как я начал ходить, я уже достаточно прожил, чтобы понять: как только ты привяжешь себя к чему-то, вернуть свою свободу станет очень трудно. Я раздумываю о том, где бы я мог быть сейчас. Выиграл бы я медали и получил бы свои пятнадцать минут славы за то, что сделал бы что-нибудь на отлично? Пережил бы я те моменты невероятного счастья после забитого гола или выигрыша решающего матча? Реальные вопросы, которые нужно задавать себе, таковы: было бы у меня больше настоящих друзей, если бы я был с ними рядом хотя бы в один уик-энд за последние двенадцать лет? Смог бы я прийти на свадьбу своего лучшего друга, где должен был быть шафером, вместо того чтобы в этот момент выслушивать отказ от «Арсенала»? Смог бы я присутствовать на похоронах, которые пропустил, и вообще избежать всех этих отсутствий, за которые меня так никогда и не простят? Сидел бы я на антидепрессантах, как сейчас? Разозлил бы я немалое количество людей только лишь потому, что не хотел быть таким же, как они? И знал бы я, чем и как измерить свою жизнь, помимо денег и успеха на поле? Опять-таки, кто знает? Как сказал кто-то однажды, футбол был моей любимой игрой.

Но я подписал контракт (500 фунтов в неделю, это было для меня целым состоянием), и моим главным ощущением от начала карьеры было то, что они позвали в святая святых чужака, того, кого, быть может, им не стоило впускать. И теперь, когда я был там, никто не мог с этим ничего поделать. Это ощущение никогда меня не покидало.

Если быть честным до конца, я сразу почувствовал, что совершил колоссальную ошибку. Уровень команды был низким, кое-кого из игроков я попросту не переваривал, а сам образ жизни был для меня совершенно непривычным. Я мог сидеть дома часами, раздумывая, чем бы мне заняться, а когда на следующий день я приходил на тренировку, меня травили за то, что я был «другим», что бы это слово ни означало. Поскольку я никогда не сталкивался с подколами, кое-кто из числа наиболее горластых ребят каждый день чихвостил меня ради собственного развлечения. Любимым их развлечением было говорить: «Ш-ш-ш-ш», каждый раз, когда я хотел что-то сказать, пока я, в конце концов, не перестал пытаться, или заставлять меня снимать шапку за обедом, утверждая, что ее ношение противоречит клубным правилам. Однажды они украли мой телефон и отправили тренеру сообщение, поблагодарив его «за прошлую ночь».

Я помню, как однажды сидел в раздевалке перед тренировкой, когда кое-кто из старших профессионалов разговаривал про «забегание третьего». Поскольку я никогда не слышал этот термин, я невинно спросил, не могут ли они объяснить его значение. Они посмотрели на меня с отвращением. Тишину нарушил только еще более циничный игрок, который тогда редко выходил на поле: «И мы еще удивляемся, почему выигрываем так мало матчей – конечно, такое-то дерьмо подписывать».

Были и другие эпизоды, прочно застрявшие в моей памяти. Несколько старших игроков пасовали мне мяч с такой силой, с какой только могли, в жалких попытках заставить меня потерять над ним контроль, что было крайне нелепо, хотя с тех пор я узнал, что подобная инициация происходит всегда. В первый день Дуайта Йорка в «Манчестер Юнайтед» Рой Кин намеренно запустил в него мяч так сильно, что нападающий не смог его отбить. «Добро пожаловать в «Юнайтед», – сказал Кин. – Кантона такое на раз-два решал». Как бы сильно я ни возмущался тому, что со мной делали старшие игроки, в некотором смысле это пошло мне на пользу, потому что теперь я всегда приезжал на тренировку раньше других и заканчивал ее также позже всех. Подобное отношение только укрепило мое страстное желание стать лучше и оставить их позади.

Спустя примерно шесть месяцев, я смог продемонстрировать, что более чем способен играть на этом уровне. Я стабильно выступал и регулярно получал награды как лучший игрок матча (мы не могли позволить себе траты на шампанское, так что в качестве приза нам полагались фотография со спонсором и упоминание в программке на следующем матче). Я начал делать себе имя, что означало, что те, кто усложнял мне жизнь, постепенно теряли хватку. Примерно тогда же тренер смог сплавить изрядное количество ветеранов, так что мое положение в раздевалке резко изменилось с ничтожного до геройского. Я определенно проделал долгий путь с момента своего дебюта; помню как-то я услышал, как один из фанатов соперника выкрикивает мою фамилию. По глупости я подумал, что это мог быть кто-то из моего города, кто приехал посмотреть на мою игру, и потому обернулся. Как только это случилось, вся трибуна завопила: «Дрочила-а-а-а-а!» – и зашлась в хохоте. Я совершенно забыл о том, что когда ты играешь на таком уровне, на футболке указана твоя фамилия.

Я до сих пор не очень люблю ежедневную рутину жизни футболиста. Я получал удовольствие от игр, даже при том, что мы и близко не были Командой мечты, но посреди недели мне было ужасно скучно, я мог только сидеть дома, читать и смотреть телевизор. Часто я старался задержаться в клубе как можно дольше, просто чтобы чем-нибудь себя занять. Я часами набивал мяч об стену, на которой были нарисованы пронумерованные квадраты. Иногда мы играли друг против друга – нужно было попасть по всем шести квадратам в порядке очередности, и первый, кому это удавалось, получал 5 фунтов. Но кроме этого делать в клубе было нечего. Тренировочный центр был весьма примитивным: у нас был корт для хэд-тенниса[2]2
  Когда игроки перебрасывают друг другу мяч головами через высокую сетку. – Примеч. пер.


[Закрыть], обнесенный колючей проволокой, и парковка, также служившая местом для отработки длинных передач, но ровно до тех пор, пока я метким попаданием не разбил окно тренерской машины, испортив всем настроение. Мой длинный пас с тех пор стал гораздо лучше, но счет в 180 фунтов за поврежденное стекло до сих пор снится мне в кошмарах.

В обычный день мы встречались на стадионе перед тем, как отправиться на тренировочное поле. Я был без машины, поэтому меня подвозил игрок, расположившийся рядом со мной в раздевалке, и его друзья. Они были очень сплоченной компанией черных ребят, и мне приходилось мириться с весьма поганым R’n’B, который играл на протяжении всей поездки, но по каким-то причинам они тепло относились ко мне и крестили меня в статусе «почетного брата». Этот титул означал, что они всегда заступятся за меня; если я попадал в неприятности, они мне помогали, и если я допускал ошибку, они мне сразу о ней сообщали. И в момент, когда я был на грани ухода из клуба, надеясь отыскать новые возможности, они сделали несколько звонков в свои прежние клубы, замолвив за меня словечко. Я многим им обязан.

Разницу между запугиванием и добродушными издевками лучше всего иллюстрирует то, что делала эта компания. Раз в неделю один из них приходил раньше всех и организовывал что-то вроде кустарной парикмахерской. Затем один за другим остальные черные игроки заходили туда и читали журналы, пока им приводили в порядок прически. Я всегда был первым, кто приезжал на тренировку не из этой компании, и чувствовал, что они достаточно расположены ко мне, чтобы разрешить мне подтрунивать над собой. Так что я говорил: «Да ну на фиг, Дезмонд опять здесь!» Или иногда я брал у кого-нибудь ножницы и, притворяясь, что стригу сидящего в кресле, воображал себя парикмахером из фильма «Поездка в Америку». «Каждый раз, когда я говорю о боксе, белый человек тут же начинает корчить из себя гребаного Рокки Марчиано. Пошел ты, пошел ты и пошел ты. Кто следующий?» Я думаю, что они смеялись скорее из снисхождения, ибо мои пародии были посредственными, но для межрасовых отношений это было здорово. Однажды, правда, как только я зашел в дверь, меня атаковали пять черных мужиков, вооруженных машинками для стрижки и твердо намеренных сбрить все мои волосы. И говоря «все», я действительно имею в виду все.