Текст книги "Убить страх перевозчика. Повесть с элементами фантастики"

Глава 11
Снега на Саланге, жара в Хайратоне

Солнечное утро оповестило начало нового дня. Десятки грузовиков, большинство из них афсотровские МАЗы, готовы к погрузке. Помимо них на станции есть барбухайки и Мерседесы от одиночных перевозчиков. Мы стали подгонять прицепы к зоне погрузки. Площадь тут огромная, так что тесниться не пришлось. Удалые грузчики быстро стали закидывать мешки. В разные грузовики складывали разные грузы, это было заметно по отличающимся этикеткам на мешках. Кому-то досталось зерно, кому-то сахар, кому-то какая-то не ядовитая промышленная химия. Мне загрузили муку.

После завтрака колонна выдвинулась в путь. Тем же маршрутом, той же дорогой, но уже обратно. Двадцать тонн груза ощутимо заставляли мотор трудиться с усилием. И это пока что мы едем по прямой дороге. Как только повернули на горную трассу, подъём стал тяжёлым. Вроде бы и мотор сильная V-образная «восьмёрка», но силёнок явно не хватает. Теперь мы ползём не потому, что есть помехи движению, а потому что просто физически не можем ехать быстрее.

Общими усилиями по горным серпантинам, тоннелям, подъёмам, спускам и перевалам за пару недель доехали до Кабула. Несколько машин остались выгружаться в Пули-Хумри, возможно, потом двинулись снова на погрузку в Хайратон. Я же и ещё несколько других довезли муку до кабульского хлебокомбината.

Грузов доставлять нужно много, поэтому времени на отдых почти нет. После многодневных рейсов тягачи проходят тщательную проверку на автобазе, при необходимости делается мелкий ремонт и замена расходных деталей. А потом они снова направляются в работу. Мне также пришлось по прибытии через два дня снова поехать за новым грузом.

Хотя рейсы длятся очень долго, учитывая расстояние, к особенностям дороги быстро удалось привыкнуть. Уже бесстрашно преодолевал все узкие участки шоссе, где между краем асфальта и обрывом даже не было ограждений. Пропало чувство беспокойного напряжения в тоннеле Саланга. С каждым разом всё увереннее на МАЗе в сложной обстановке возил товары для нужд народа. И до Кабула было доставлено множество продовольствия.

Середина лета, и очередная поездка с продуктовым грузом в Кабул. Неспешно продвигаемся по горам. Стал замечать, что двигатель как-то неравномерно работает. И непонятно, то ли из-за того, что с грузом в гору едем, или ещё какая-то причина. Потом вроде всё стабилизировалось. Но спустя время двигатель снова дал о себе знать. Явно что-то не в порядке. Долго так ехать нельзя, и в Пули-Хумри я решил заехать на ремонт, а основная колонна поехала дальше.

С обученными механиками стали ковыряться. Видимо, все проблемы уже давно известны, так что особенно долго вычислять им не пришлось. Всё, что нужно, было сделано, и двигатель стал работать как новый. Заодно для страховки они провели полную диагностику моторного пространства. Молодцы ребята, понимают, что в пути другого случая для нормального ремонта может не предвидеться, а грузы нужны для их братского народа. Это ли не сплочённость нации и содействие общим интересам. День уже заканчивался, и в путь решил отправиться утром с другой колонной, а вечером выезжать бесполезно, ведь придётся снова скоро делать привал. Не лучше ли остаться для этого в приспособленном месте.

Наступило утро. С другой колонной выдвигаемся в путь. Движемся также не спеша, как и всегда. Спустя час после выезда из города колонна явно снижает скорость для остановки. Я находился в колонне одним из последних, поэтому не мог видеть того, что увидели передние водители. После остановки вышел из кабины, вижу, что также вышли и другие. Проходим вперёд. На краю дороги в попутном направлении стоят обгоревшие остовы. МАЗы с прицепами! Это те, которые ехали здесь вчера. И от которых я отсоединился из-за ремонта. По устным способам передачи новостей выяснилось, что колонну остановили душманы. Был какой-то религиозный праздник, в который не положено работать, и душманы решили наказать нарушителей. Сожгли грузовики вместе с грузами и водителями. Подонки, мягко говоря. Странные убеждения, если они готовы убивать беззащитных мирных людей. У них разве есть полномочия для казни от самого Аллаха? Афганские водители нынешней моей колонны что-то пробубнили, может, даже пропели, наверно, вознесли какую-то молитву, и мы поехали дальше, подав звуковой сигнал на прощание.

Еду и думаю, что вместе с ними мог бы и я оказаться. И меня бы тоже не пощадили. Если они своих же земляков прикончили, то иноземца и подавно не стали бы жалеть. Тем более, что шурави как раз на стороне их врагов. У меня снова те же ощущения, когда я выжил в разбившемся Икарусе. И нахлынули воспоминания совсем еще недавних событий. А эти события, если смотреть на них иначе, ещё только должны будут произойти спустя многие годы.

Потом пришлось лично объясняться перед Степаном Степановичем. А что я ему скажу? Грузовик не сообщает, когда собирается сломаться. Заехал на ремонтную базу, которая во многом стала функционировать именно благодаря Швецу. Не было бы её, пришлось бы своими силами устранять неисправности на обочине, и, возможно, ждать несколько дней техпомощь. А грузы нужно везти, так что разумно было, чтоб колонна не стояла целый день в ожидании меня одного. А про местные религиозные традиции я вообще не был в курсе. У нас в стране важнейшие товары всегда перевозились не взирая на особые даты в календаре, и наказаний за такое не происходило, наоборот, ещё и спасибо скажут. Швец с пониманием меня выслушал. Ругать не стал. Было бы за что. Ругать надо душманов и их предводителей. Как бы там ни было, я всё равно ощущал на себе часть вины за произошедшее, хотя формальной вины никакой.

Пережив пару дней, можно сказать, траурного периода, вместе с другими водителями снова направились в рейс. Снова покорять горные высоты шумом моторов. Снова снабжать население каждодневными необходимостями.

* * *

Лето. Жара. И ведь как-то живут тут люди. Справляются с таким климатом. Можно заметить, что одеваются в несколько слоёв одежды. Это мне хватает одной майки, а эти афганцы одеваются так, как я бы только в середине весны позволил себе одеться. Тут даже дожди бывают редко. А кабины старых МАЗов не имеют кондиционеров, которые давно уже имеют многие иномарки. Открыл окно, включил маленький вентилятор, вот и все способы охлаждения. И в такой жаре приходится работать.

Сколько я уже за лето сделал рейсов и перевёз грузов, не считал. Не так много, если учитывать, что в дороге приходится по две недели быть. Но в масштабах страны сделано немало. Не было бы этой совместной автобазы, даже не знаю уже, какова была бы обеспеченность населения товарами народного потребления. И я наравне с другими водителями продолжаю снабжать местное население.

А вокруг иногда гремят взрывы и происходят перестрелки. В июне в Шинданде, говорят, самолёты были взорваны прямо на аэродроме. Сбивают иногда военную авиацию в воздухе. На трассе каждый месяц не по разу происходят обстрелы военных колонн с боеприпасами и наливняков[4]4
  Наливник, наливняк – (разг.) грузовик с цистерной для перевозки горючего, обычно топлива.


[Закрыть]. Даже в самом Кабуле иногда происходят небольшие взрывы. И на таком фоне продолжает идти своим чередом мирная гражданская жизнь.

Осенью тоже жара не спадает. По осенней жаре снова из Хайратона еду в Кабул. Когда ездишь в одном направлении, то уже не обращаешь внимания и не запоминаешь, что именно везёшь, тем более, что грузы обычно однотипные. Всякие продукты, бытовая мелкая утварь и всё это в мешках или ящиках. Редко кому выпадает привезти какой-то станок для фабрики или оборудование для больницы, негабаритные конструкции для строек. Такое запоминается. Вот и в этот раз груз неприметный в виде мебели для жильцов новостроек. Вес поменьше, чем у продуктов, но везти надо осторожно, чтоб не повредить.

Колонна без военного сопровождения, как иногда это бывает, да и всего-то три машины выехало. Из-за разного веса груза, мы даже немного растянулись, но сохраняли себя в поле зрения. Я был легче всех и ехал впереди. Регулярно посматривал в зеркала, чтоб остальные не отставали и самому не уехать совсем вперёд. На извилистых подъёмах это особенно и не удастся, но мало ли что. К вечеру кучковались снова в колонну и ночевали вместе рядом с какой-нибудь заставой. Вместе выжидали очередь у Саланга.

Утром, когда проехали туннель, и дорога постепенно стала снова направлять под уклон, я опять уехал чуть вперёд. Вниз тяжёлой машине ехать легче, чем забираться вверх. Поэтому МАЗ запросто скатывался почти сам, но приходилось делать усилия торможением, чтобы не укатиться, куда не нужно. Если потерять бдительность, или не рассчитать со скоростью, которой тут непозволительно быть высокой, то можно потерять и машину и груз. Ну и самому покалечиться. Съезжая по серпантинам, видно, что отставшие грузовики по-прежнему движутся следом.

На одном из прямых участков уклона произошло что-то неясное. По крайней мере, мне сначала так показалось. МАЗ, как будто, сильно встряхнуло, хотя дорога совсем ровная, ни ям, ни бугров. Потом послышался какой-то хлопок. А может, даже было наоборот: сначала хлопок, а потом встряска. И я даже, кажется, оглох. Или просто заложило уши. Неужели лопнуло колесо? Я даже не сразу понял, что перед кабиной не стало видно дороги. Куда она делась? Я сижу в кресле, но сижу как-то очень мягко, почти не прижимаясь к нему, будто я в невесомости вместе с кабиной. А потом почувствовал жар. Ну да, жара. Здесь такой климат. Но жарче стало очень существенно. И вижу за стёклами оранжевый цвет. Пламя огня. И новая тряска. Даже не совсем тряска. Кабину стало бросать из стороны в сторону, а я вдруг выпал из кресла и стал всеми частями тела ударяться о внутренности кабины, наблюдая, как стёкла разлетаются на мелкие осколки. Жар вдруг пропал. Даже стало немного прохладно. Это даже странно. Похолодание в середине дня под зноем солнца не может произойти. А тягач, кажется, уже остановился. Только непонятно где, и что вообще происходит за пределами кабины. Чувствую себя в каком-то исступлении. Надо бы выйти, чтобы разобраться в происходящем, только не могу. Понимаю, что надо, но какое-то странное безразличие, подавляющее любые проявления к самовыражению и действиям. Глаза затянуло странным красным цветом, пряча от меня зрительное восприятие окружающего. А потом чёрным. Таким чёрным, какой может быть самая тёмная чернота.

* * *

Конечно, водители не возражали, что Алексей ехал чуть дальше спереди на некотором удалении. Второму, следующему за ним, не нужно постоянно смотреть в задний борт полуприцепа, и обзор всей дороги и местности гораздо лучше. Вот он едет внизу слева, миновав крутой поворот Говара, а после следующего поворота нырнёт в противообвальный туннель. Когда они в него заезжали, Алексей уже успел вынырнуть с другой стороны. Собственно, это не совсем туннель, а галерея, защитный бетонный навес, который держится на вертикальных сваях. Таких сооружений тут много.

Когда два МАЗа выехали из такого туннеля, Алексей был в нескольких сотнях метров. Слушая шум двигателя в кабине, порой не слышно того, что происходит снаружи, особенно источники звука вдали. Поэтому они не слышали и тем более не видели, что происходит в горах. Но громкий взрыв не услышать было невозможно, хоть и было до него метров триста. А уж не увидеть и подавно, всё происходило прямо перед глазами.

Откуда-то слева сверху что-то очень быстро вонзилось в тент полуприцепа. И тут же громогласным звуком, сопроводившимся густым воспламенением, преобразовало прицеп в полыхающий костёр. При этом весь автопоезд дёрнулся и был сдвинут вправо от дороги. Он не остановился, а продолжая ехать, через несколько секунд сорвался в обрыв и кувырком стал падать вниз. Несколько раз перевернувшись на утёсе, горящий тягач с прицепом шлёпнулся на дорогу, на которой он и так бы вскоре оказался, если бы размеренно продолжал движение по серпантину.

Водители оставшихся нетронутыми двух МАЗов незамедлительно подъехали как можно ближе, чтобы посмотреть, можно ли чем-то помочь. Остановившись достаточно близко у пламени, которое целиком охватило изувеченный полуприцеп, они увидели, что кабина, ещё не успела вспыхнуть, хотя огонь уже её коснулся. Поэтому они мигом подбежали к ней. Была бы дверь закрыта, её бы точно заклинило, но открывать её не пришлось, она болталась на петлях. Собственно, можно было бы даже и окнами воспользоваться, чтобы проникнуть внутрь, стёкла разбились, но кабина смялась не очень сильно. Алексея быстро выволокли наружу и оттащили подальше. Через какое-то мгновение кабина тоже стала гореть.

У Алексея были открыты глаза, но он был без чувств. Его окровавленного положили в кабину одного из МАЗов и наспех перевязали раны и ссадины максимально чистыми тряпками, которые нашлись в разных автомашинах. Было решено везти его по направлению Кабула, по крайней мере, ближайший пункт помощи точно будет южнее.

Ехать пришлось довольно долго. Но на ближайшем диспетчерском пункте удалось связаться с автобазой и вызвать помощь. Швец лично распорядился, чтобы за пострадавшим отправили вертолёт. Доставка на автомобиле заняла бы несколько дней. Из Килогая тут же вылетел Ми-8, забрал Алексея и переправил его в Душанбе. В аэропорту уже ждала скорая, которая по прибытии вертолёта, оперативно отвезла его в больницу. Швец знал, что в кабульских больницах есть специалисты, но подозревал, что в Союзе медпомощь будет более качественной. По своим связям Алексея удалось направить в больницу железнодорожников, хотя рядом располагается городская больница.

Глава 12
Душанбе

Прошло уже несколько дней. В Душанбе октябрь, всё равно, что август в средней полосе, где в это время уже желтеет листва на деревьях. То есть по климатическим показателям, самое настоящее лето. За окнами больницы густые деревья даже не собираются готовиться к зимней спячке.

Когда Алексей очнулся, то увидел белые стены, а рядом две пустые койки. Знакомый тип обстановки указывал на то, что он находится явно в больнице. Это доказывали и звуки за дверью, похожие были, когда он был в больнице Нижнекамска. Пошевелиться он почти не мог, что-то очень сковывало его тело, но он его чувствовал, а значит, он не парализован. Имея небольшую возможность шевелить головой, он смог заметить, что почти весь перебинтован.

Будучи в сознании, он визуально, как мог, изучал интерьер, и за этим непростым занятием прошло около часа. В палату наконец зашла медсестра. Подошла к нему. Молча осмотрела и, не сказав ни слова, вышла обратно.

Через несколько минут вошёл лет пятидесяти мужчина в белом халате. На шее висит стетоскоп, значит, он врач. Уверенной походкой подошёл к Алексею, пододвинул ближайший стул и сел рядом с койкой.

– Ну, привет, уважаемый! – бодро с озорными нотками сказал он. – Ничего не болит?

– По-моему, нет, – чуть помедлив, ответил Алексей.

– Вот и прекрасно. Помнишь что-нибудь?

– Я в автоаварию попал, – не особенно напрягаясь, удалось вспомнить, что именно случилось.

– Что ж, значит, с памятью всё в порядке, это хороший показатель.

– Только я не помню, что случилось потом. Ну, когда я, наверно, без сознания оказался.

– О. Тебе несказанно повезло! Твои товарищи на дороге оказали тебе помощь, можешь им спасибо сказать. Если бы не они, тебя, может быть, и не спасли.

– Обязательно скажу, когда увижу. Чего я весь связанный?

– Тебя привезли всего переломанного. Обе руки, рёбра, сильный вывих одной и перелом другой ноги. И это не считая ушибов и порезов. Наши врачи тебя как конструктор собирали.

После этих слов до Алексея снова дошли сигналы от рук и ног, и он ощутил их неестественное присутствие. Какие-то тупые сдавливания. Не боль, а какое-то чувство, будто кости хотят выпрыгнуть наружу из тела.

– Теперь тебе придётся провести здесь некоторое время, пока косточки срастутся.

– И сколько это?

– Ты молодой, заживать всё будет быстро, но полагаю, что до конца года точно задержишься.

– А вы, кстати, кто? – решил спросить Алексей, вспомнив, что иногда приходилось общаться с неизвестными людьми, а его нестандартная ситуация может снова вызвать подобную беседу.

– Я главврач этой больницы. Зовут меня Гани Хакимович. Если будут какие-то вопросы, то через медсестёр можешь всегда меня позвать. Для пациентов я всегда свободен. Разумеется, если я не на операции или не на выезде. Кстати, Степан Степанович просил ему сразу сообщить, когда ты очнёшься, так что ему уже позвонили.

– Он собирается навестить меня?

– Не знаю, он же занятой человек. Но вполне вероятно, что ради соотечественника он сможет оторваться от своих дел. А пока по телефону он передавал привет, и пожелания скорее поправиться.

– Спасибо. Удивительно, что он оказался у телефона. Он же в кабинете совсем не сидит.

– Как видишь, и я в кабинете не всегда бываю.

Главврач встал со стула, потрогал лоб Алексея и сказал:

– Ну что ж, поправляйся. Я пойду осмотрю других пациентов. Но буду регулярно тебя навещать. Хорошего дня, – с этими словами он покинул палату.

Алексею ничего не оставалось, как остаться и неподвижно рассматривать потолок.

* * *

Через два дня явился с визитом Слава. Зашёл в палату в халате поверх летней рубашки. В руках нёс фрукты.

– Ты зачем их принёс? – без элементарного «здрасте» начал Алексей. – Я как их есть-то буду?

– А… извини. Я же не знал, что ты в таком виде.

– Да хоть в каком. Ты должен был знать, что нет нужды мне фрукты таскать.

– Ну, значит, не знал. Поделишься с кем-нибудь, не понесу же я их обратно.

– Я тут один в палате. Делиться не с кем. Так что если унесёшь обратно, будет лучше. Я даже не обижусь.

– Так. Предлагаю не беспокоить фрукты, а поговорить о чём-то другом.

– Про самочувствие тоже не спрашивай.

– Ладно. Как скажешь, – согласился Слава. И сделав паузу, продолжил: – Как себя чувствуешь? – на секунду повисла неловкая пауза. – Ой, извини. Что-то я не переключился…

Алексей с явным неудовольствием смотрел на гостя. Мало того, что он опять оказался в больнице, где предстоит тоскливо прозябать ближайшие дни, да ещё и на более длительный срок, так его ещё и пытают вопросами, в которых он для себя усвоил нет хоть малейшего смысла. «Взгляни на меня, и увидишь какое у меня самочувствие» – так и хотелось выпалить из себя. Радости, от того, что он в гипсе, нет и быть не может. И больше не от самого гипса, а от того, что придётся в таком виде потратить продолжительную часть своей жизни.

– Честно говоря, я не знаю, зачем тебя направили в Афганистан. Чтоб ты понимал, я решений не принимаю. Я изначально был уверен, что ты будешь ездить только в пределах своей страны.

– Опять что ли начальство что-то перепутало?

– Почему перепутало? Видимо, изначально так было задумано. Говорю же, я не полностью и не во всём проинформирован. Но оно видишь как вышло.

– Как вышло??? Я несколько раз чуть не умер. На дороге жизни постоянно здоровался со смертью. Не слишком пафосно звучит?

– Не слишком. Кто же мог знать.

– А вот мне начинает казаться, что знать очень даже кто-то и мог.

– Душманы часто устраивают засады, и знать о них заранее нереально.

– Чушь собачья! Я уж начинаю допускать, а были ли это душманы. А если и душманы, то не по чьей-то ли указке они действовали, чтоб уничтожить колонны. Мне вообще говорили, что грузовики с народными грузами они не трогают. Я мебель вёз. Зачем было её сжигать?

Слава уставился на Алексея чуть ошалелым взглядом. Интересные доводы, но он не мог знать наверняка, был ли это заказ или просто нелепое совпадение. В такой непростой ситуации не хотелось верить в первый вариант. Но и совпадение тоже вот-вот могло рассыпаться и стать просто устной теорией.

Алексей сам прекрасно понимал, что вряд ли кому-то может понадобиться проворачивать такие сложные махинации, чтобы вывести его из строя. Такое если и станут делать, то уж только ради какой-то важной персоны, которая может стать помехой в какой-то политической игре. А заказное убийство доставщика еды, выглядит нелепым, ведь эту еду потом привезёт кто-то другой, пусть и с отсрочкой. Душманов же, у которых горные тропы сродни дому, как он смог убедиться за лето, и вправду почти невозможно вычислить.

– Оставь душманов солдатам. Разберутся. Это их дело. А я позабочусь, чтобы после выписки ты оказался в безопасном месте. По сути, мы уже решили, где ты будешь базироваться.

«Безопасном» подумал Алексей. Любая дорога по-своему опасна. Это ж игра в рулетку, в которой он уже дважды сорвал куш.

– Ладно. Ты поправляйся. А я пока пойду готовить всё необходимое, чтобы тебя перевели на новое место.

В этот же день, но позже, навестил и Швец. Видимо, он действительно смог оторваться от своей работы, если специально прилетел ради него.

– Здравствуй! Мне очень жаль, что ты тут оказался.

– Да что там. Это же вроде вы меня сюда упекли.

Степан Степанович посмеялся.

– Ну да, поспособствовал. Но я про ситуацию в целом. Жаль, что ты пострадал. Но главное, что жив остался.

– Машину жалко. И груз не довёз.

– А вот об этом вообще не беспокойся! Да, техника утеряна, но её можно заменить. А человека, сам понимаешь, заменить нельзя. Когда мне позвонили и сообщили об обстреле, я первым делом распорядился, чтобы тебе оказали полноценную врачебную помощь. А обгорелая машина, кстати, до сих пор там стои́т, её только оттащили в сторону, чтобы движению не мешала. Я приезжал на то место, печальная картина.

– Почему душманы стреляют по гражданской технике?

– Да кто же их знает? По идее, интересов Ахмад Шаха[5]5
  Ахмад Шах Масуд – в описываемых событиях 1980-х полевой командир моджахедов, позднее с 1992 по 1996 – министр обороны Афганистана.


[Закрыть] в этом нет. В пропитании нуждаются все – и мирные жители и повстанцы. Если духи прекратят поставки продовольствия, то сами станут вымирать. Может, запугивают просто. А может, выполняют боевой приказ командования. Я не раз смог убедиться, что жизнь они не ценят абсолютно. Если помнишь, когда твой МАЗ был на ремонте, они сожгли всю колонну. И не пожалели жизни своих земляков. У них такие убеждения, что они безропотно расстанутся со своими жизнями ради исполнения, как они считают, воли Аллаха. Тринадцатого числа они взрыв у кооперативного магазина устроили, хорошо, что не было пострадавших.

Алексей молчал. Что можно сказать, когда жизнь висела на волоске. И теперь оставшись в живых, находишься в таком плачевном состоянии. А подонки, которые его чуть не прикончили, продолжат безжалостно убивать, как солдат, так и мирных жителей. Потому что душманы свято верят, что это их враги, у которых нет права жить.

– Мне сообщили, что после выписки тебя переведут в другое АТП. Жаль. Я был бы рад, если бы ты остался у нас.

Перед тем, как выйти из палаты, Алексей окликнул Швеца:

– Степан Степанович. Передайте тем, кто меня вытащил из кабины, большое спасибо. Я просто не знаю, как кроме слов ещё их отблагодарить.

– Передам обязательно. Не сомневайся.

* * *

Лежать так долго в больнице было невыносимо. Большинство пациентов могут хотя бы передвигаться. Ходить по палате, выходить в коридор. Кому-то даже позволяют выйти на улицу во двор больницы. А Алексею даже с койки нельзя слезть. Он просто физически не может это сделать. И так часы напролёт. Каждый день. В неподвижной лежачей позе, от которой всё тело затекает со временем. Даже если провести в таком виде один день, можно от скуки свихнуться. А когда это длится месяцами, томящее ожидание, что это хоть когда-то кончится, начинает раздражать и изматывать.

Но и это ещё не всё. Из-за многочисленных перевязок и гипса Алексей не в состоянии о себе позаботиться. Поэтому медсёстры кормят его из ложечки. В самом буквальном смысле. Приносят еду в палату. Приподнимают его на постели. И ложкой запихивают в него еду. Даже те фрукты, которые ему принёс Слава, скормили ему, разделив на маленькие куски. Хотя он настаивал, чтобы они забрали их и унесли к другим пациентам. То, что его кормят, как маленького ребёнка, он считал для себя унизительным. Но как бы то ни было, без сторонней помощи он бы просто умер от голода. А ещё, и это больше всего его смущало, он не мог посещать туалет. И приходилось, как это говорится, «ходить под себя». Каждый день не по разу медички вынимали из под него железную ёмкость, и взамен ставили другую чистую. Такой факт биографии, который даже если попросят, не станешь рассказывать.

Но медсёстры со всей ответственностью относились к своей работе. Алексей считал, что врачами становятся, чтобы помогать людям. И своими глазами убеждался, что это так. Они очень о нём заботились. Ребёнком его не считали. И с честью выполняли свой врачебный долг. С проворной сноровкой кормили его и вычищали горшок. И делали это так, как и подобает медику при оказании помощи пусть и постороннему, но всё-таки человеку. Ведь без их помощи у него мало шансов, чтобы поправиться.

Это продолжалось почти три месяца. Периодически заходил Гани Хакимович. Ему явно было небезразлично здоровье пациентов больницы. Иногда он передавал приветы от Швеца, значит, тот тоже не забывал и звонил. Постоянно сновали медсёстры с едой и медикаментами.

Недавно ему сделали рентген. И по его результатам главврач одобрил удаление гипса. Пришли врачи и необычными ножницами и пилками повсюду стали удалять жёсткие повязки. Наконец-то можно подвигать конечностями. Хотя врачи настоятельно рекомендовали разминать их с осторожностью и не делать резких движений. Собрали в кучу остатки повязок, потом медицинским раствором обработали почти всё тело, ведь оно было забинтовано почти полностью. Процедура, которая показалась некоторым блаженством, ведь он почти три месяца не мылся. Терпеть было уже невмоготу, и Алексей решил стать на ноги, чтобы пройтись по палате. Опять же врачи просили осторожничать и на всякий случай с обоих сторон поддерживали его. Было ощущение, что тело забыло, как нужно ходить. Даже с поддержкой врачей Алексей шагал неуклюже и чуть пошатывался. Пройдя до двери, развернулся и дошёл до койки. И сразу на неё присел. В сидячем положении он также не находился длительное время. Он хотел, чтобы больничное проживание поскорее закончилось. Но, как оказалось, снятие гипса, это ещё не всё.

Потом последовали восстановительные процедуры. Алексею делали массаж разного типа, нужны были двигательные упражнения. Как объяснил ему главврач, это необходимо, чтобы вернуть мышцам и связкам нормальную функциональность, ведь от длительного бездействия они атрофировались. Вроде как даже циркуляция крови нарушилась. Так что избежать всех этих процедур по реабилитации просто нельзя.

До конца зимы он в палате делал чудодейственную зарядку, которая должна была вернуть ему прежнюю подвижность. И ведь она действовала. Ходил в процедурный кабинет, где опытный массажист колдовал над ним, проделывая хитрые манипуляции с ногами и руками. Алексей подметил для себя, что массаж ему делают впервые в жизни. С каждым разом он определённо чувствовал себя всё лучше и лучше. И передвигался самостоятельно всё более уверенно.

В конце февраля его уже стали готовить к выписке. Гани Хакимович после всех терапий и окончательных осмотров подтвердил, что Алексей поправился. И пора бы уже наконец заняться общественно-полезной деятельностью. Давно пора. Он уж измаялся за зиму сидеть на одном месте.

В больнице Алексей носил пижаму, временно выданную, как постояльцу. Одежда, в которой он был в момент подрыва МАЗа, пришла в полную негодность и была утилизирована. И даже, если бы она сохранилась, то не подошла бы к зимней погоде Таджикистана. В пижаме он уйти не мог. Поэтому подходящий комплект привёз с собой Слава. Как для весны, коей здесь была зима, так и для настоящей зимы, в которую они должны были направиться после окончательной выписки. Но он в любом случае собирался встретить его, и сопроводить до нового места дислокации.

Алексей распрощался с врачами, которых он всех стал неплохо так знать за все прошедшие месяцы. Попрощался крепким рукопожатием и с Гани Хакимовичем. Он вообще стал почти родным. Таким врачам надобно памятники ставить, думал Алексей. После этого вместе со Славой направился к аэропорту. Пешком. На этом Алексей настоял, идти недалеко, всего минут двадцать, заодно и для суставов зарядка.

Ближайшим рейсом они вылетели в Москву.