Текст книги "Много добра, мало зла. Китайская проза конца ХХ – начала ХХI века"

8

Пришла хорошая новость. Я как раз пил чай с Ван Гуанчжи, вицемэром, который отвечал за сельское хозяйство. На три звонка мобильного я не ответил, а на четвертый вообще отключил. Отключая, увидел, что звонит Ду Цзюаньхун, а она, я знаю, из-за ерунды беспрестанно названивать не будет. Но не мог же я отвечать на звонок в присутствии вице-мэра, проявлять такую невежливость! Дождался окончания четвертого звонка и выключил телефон, показывая таким образом, что беседа с мэром – это не то что разговор с кем-то еще, демонстрируя искренность и уважение к собеседнику.

Этим звонком, на который я не мог ответить, Ду Цзюаньхун наверняка хотела сообщить что-то срочное, но, что бы то ни было, сначала нужно доиграть спектакль с уважаемым вице-мэром. Через какое-то время я сказал, что отлучусь в туалет, и перезвонил по мобильному Ду Цзюаньхун. Новость была вдохновляющей. Оказывается, Ван Дунфан сообщил о звонке Фан Яна из Цинхая. Красный камень таки нашли, почти такой же, как тайваньский розовый, но с более сочной окраской. Местные называют его яшмой «цветок персика».

– Хорошо, – сказал я. – Я еще с вице-мэром. Как закончу, найду тебя.

С сияющим лицом я вернулся в отдельный кабинет ресторана. Вицемэр Ван и девица, специалист по чайной церемонии, обсуждали способы заварки чая «лунцзин». Судя по тому, как увлеченно они это делали, я понял, что этот паршивец Ван Гуанчжи никакой не любитель «чайного дао» – воспитания духа изысканным вкусом к чаю, ему больше по нраву покорность и застенчивость девицы.

Этого Ван Гуанчжи повысили совсем недавно и перевели в городское правительство с поста партсекретаря города, а когда новый чиновник вступает в должность, в нем предостаточно высокомерия, еще и не договоришься о встрече. Несколько раз договаривались, но встреча так и не состоялась, пока ему не позвонил сын Чжуна, замсекретаря парторганизации всей провинции, и не сказал, что я свой. Только тогда он и согласился. Сперва я хотел залучить его в «Ааобинчэн», чтобы он подразвлекся как следует с дунбэйскими[25]25
  Дунбэй – северо-восточные провинции Китая.


[Закрыть] красотками. Не думал, что с первого раза этот тип общаться не станет. Ему непременно чаю подавай. Оставалось лишь примириться с этакой утонченностью. Только назначили паршивца, а ему-то всего сорок с небольшим, младше меня на восемь лет! Про меня-то он был наслышан, а вот мне про него, естественно, многое было неясно. Спешить он, конечно, не станет. Хоть к красоткам неравнодушен, но не может же он сразу показать свое истинное похотливое обличье! Надо что-то и оставить, первый раз встречаемся все-таки. Вот мы и зашли в лучшую в городе чайную «Дагуаньюань»[26]26
  Дословно «Сад с великолепным видом» – название сада из классического китайского романа «Сон в красном тереме».


[Закрыть]. Этот паршивец не успел войти, как тут же заявил:

– Эх, управляющий Сяо! Открытая тобой, дружище, чайная великолепна, да, а вот духа литературы не хватает! Коли уж выбрал такое название – «Дагуаньюань» – должен присутствовать стиль «красного терема». Взять хотя бы иероглифы: тут рука одного мастера, там другого, просто неприлично, да и стихи не из романа. А картины: на одной стене птицы, на другой – лошади, куда же это годится! На мой взгляд, лучше было бы заменить стихи на те, что в романе, картины же – всех этих птиц и лошадей не надо, заменить все на «Двенадцать шпилек из Цзинлина»[27]27
  «Двенадцать шпилек из Цзинлина» – еще одно название романа «Сон в красном тереме».


[Закрыть]. Название комнаты тоже не очень, думаю, нужно сменить. И при чем здесь «мерседесы», БМВ, «линкольны», это же не автовыставка. Поменять на стихи из «Сна в красном тереме», и славно!

Глядя на его потуги изобразить человека образованного, знатока изящных искусств, я в душе знай посмеивался. Сегодня у него перебор вышел, заигрался он в эстета, а тут с ним какой-то солдафон. Только вот у солдафона от всех «ведь» и «же», которыми этот эстет пересыпает свою речь, даже кожа на голове онемела[28]28
  Игра слов: «ма», созвучное слову, означающему «ведь» и «же», составляет часть слова «онеметь» – «фа ма».


[Закрыть]. Я тут же подозвал девицу-метрдотеля и велел сходить за управляющим Ли. Тотчас, радостно виляя задом, прибежал Ли Чэнфан и, поднося сигарету, залебезил:

– Мэр у нас воистину человек высокообразованный, абсолютно верно, подчиненные мои подзагнили, образования маловато, ой маловато, завтра же все поменяем, завтра же. Это я обожаю любоваться машинами, вот подчиненные так комнату и назвали. Это они, видать, чтобы мне угодить. Низкопоклонством нельзя наслаждаться как попало, можно и ошибку допустить. На этот раз моя ошибка велика. Если бы не мудрые слова мэра, так ничего бы и не понял. Премного благодарен, премного благодарен. – И договорив, расплылся в улыбке до ушей.

Так и хотелось дать ему пинка, чтобы свалился. «Что же ты, мать твою – говоришь, что подчиненные перед тобой низкопоклонничают, а сам перед вице-мэром стелешься? Да еще, мать твою, “вице” добавить забываешь? Повилял хвостом и проваливай, занимайся своими делами, здесь тебе делать нечего, давай, чтобы в момент тебя здесь не было». Пока я так ярился про себя, Ли Чэнфан рассыпался перед мэром, приглашая проследовать в самый лучший кабинет, и одновременно велел метрдотелю приготовить его и заварить лучшего чаю. Потом подмигнул мне и удалился.

Мы с Ван Гуанчжи прошли в другой кабинет, но о базе экологически чистых продуктов так и не заговаривали. Мы понимали друг друга без слов, он чувствовал, что не позволить мне осуществить этот проект у него не получится. Не стоит и устраивать конкурентную борьбу, чтобы отобрать его у меня, потому что слишком у многих это вызовет неудовольствие. Я, конечно, тоже понимал, пусть сила велика и мне помогают высокопоставленные лица, которых он знает, нужно одолеть этот барьер, чиновник не то что уездное начальство[29]29
  Игра слов: словосочетания «этот чиновник» и «уездное начальство» звучат одинаково.


[Закрыть]. Мы оба четко понимали это. Я осмотрительно пытался переиграть его, он тоже осмотрительно на это реагировал. Никто не знал, что у противника на руках, каждый наблюдал, кто с какой карты пойдет, и нельзя было опрометчиво раскрывать их. По сути дела, расклад каждого был известен, поэтому, раскрыта карта или нет, особого смысла не имело. Тут все дело в психологии: кто первый не выдержит, заговорит о главном, вытащит тот самый козырь, о котором и тот и другой прекрасно знают.

Тем не менее встреча уже показала, что линия, которой мы оба придерживаемся, одна, и это линия старика Чжуна, заместителя секретаря парткома по организационной работе. Вице-мэр это понимал, знал он и о наших со стариком отношениях. Не то чтобы эта встреча была сигналом от старика Чжуна, да и зачем ему давать такой сигнал? Достаточно одного слова его сына. Все в этом замешаны, неужели он этого не понимает? Старик Чжун, конечно, тоже не мог знать о таком деле слишком много.

Недавно назначенный на пост вице-мэра, этот Ван Гуанчжи уже преуспел в привлечении инвестиций, отдал много сил продовольственной базе городского населения. Сам я тоже не страдаю от недостатка пищи и одежды, но нужно думать и о скудной продуктовой корзине народа, и эта задача, если всеми силами не добиваться капиталовложений, очень велика. Но ведь все служат народу, так стоит ли беспокоить по этому поводу заместителя секретаря парткома провинции?

На самом деле нам сегодня незачем обсуждать базу экологически чистых продуктов, этот козырь у нас на руках, вопрос лишь в том, показывать его или нет. Сегодня только познакомимся, станем ближе. Впоследствии – раз мы оба придерживаемся одной линии – о любом деле можно долго и не разговаривать. Если во всем расставлять точки над 1, будет уже не тот уровень. А не будет уровня, то мы уже не сможем посидеть вместе, попивая чай и разговаривая о том о сем. Если не побеседовать сначала какое-то время за чаем с незнакомым человеком, разве это, мать его, не безумство? Ведь в это время могут позволять себе чего душа пожелает. Сумеет незнакомый человек пройти через эти церемонии, значит, это судьба, а судьба соединит длинной вьющейся лианой меня и множество таких, как он, чтобы всем расти и крепнуть.

Когда мы уселись, он перестал обсуждать чайную церемонию с девицей-экспертом, а с видом человека сведущего заявил:

– Управляющий Сяо, что-то больно долго ты в туалете сидел, наверняка дело какое!

«И впрямь вундеркинд этот паршивец, понял, что я звонить ходил». А вслух сказал:

– Ничего особенного, управляющий Ван из ювелирной компании докладывал о партии алмазов из Южной Африки, которую готовят выставить завтра на продажу, и спрашивал, не оставить ли один, и я сказал, мол, конечно, самый лучший. – Тут я замолчал, отложил мобильник и, взяв чашку, стал попивать чай. Потом обратился к девице сказав, что я в этом деле разбираюсь неплохо и заварю чай сам.

– Хорошо-хорошо, – согласилась она. И направилась к выходу. Дойдя до двери, обернулась: – Если господам что-то понадобится, прошу нажать на звонок вызова.

– Хорошо-хорошо, – откликнулся я.

Я сменил чайный лист, продемонстрировал, как должно, весь процесс заварки, разлил заваренный чай по чашкам, накрыл заварочный чайник крышкой и отставил на другой край чайного столика. Через некоторое время от чашек пошел аромат, я поднес одну под нос и повращал:

– Понюхайте, это тайваньский улун[30]30
  Улун («Черный дракон») – подуферментированный чай, сочетает свойства черного и зеленого чая.


[Закрыть] – очень ароматный.

Ван Гуанчжи тоже взял чашку и нюхал, пока тонкий аромат чая не проник в ноздри и не дошел до души.

– Вашей невестке нести неудобно с рынка, завтра накажу малышке Ду прислать несколько сортов, пусть выберет, – сказал я.

Ван Гуанчжи принюхивался шумно, слегка приподняв голову и не отрывая губ от края чашки, чтобы насладиться ароматом. Казалось, он хотел что-то сказать, но края чашки мешали. Возможно, он хотел или отказаться, или выразить благодарность, но, когда эти слова готовы были сорваться с губ, стало очевидно, что в них нет нужды. Он, конечно, понимал, о чем я заговорил, знал он, и что алмазы эти очень редкие. Нужно ли одному из отростков лианы говорить на языке двух семей? Хоть это и первая встреча.

Видя, что пора заканчивать, я поднял чашку и стал шумно прихлебывать маленькими глотками. Когда зеленовато-желтая жидкость, достигнув кадыка, устремилась к желудку, а затем вернулась назад к кадыку, приятно щекоча горло, я протянул руку и нажал на кнопку вызова.

Постучав, вошла официантка.

– Барышня, счет, пожалуйста, – сказал я.

Официантка ушла.

За это время я почувствовал в Ван Гуанчжи человека степенного. Такой не станет, как некоторые, говорить слова благодарности, которые следует говорить при прощании, и выражать пожелания. Судя по всему, это большой мастер, и уровень его как чиновника очень высок. Возможно, впоследствии далеко пойдет. Слова благодарности, конечно, пустая болтовня, ему не за что быть благодарным, это я должен быть признателен, что он согласился прийти на чай. Обещания отблагодарить – тем более пустые слова, обещай он не обещай, это тоже не от него зависит. Сегодня он, подобно деревенщине, внезапно оказавшемуся у власти, которая вскружила ему голову, подобно не знающему, почем фунт лиха, невежественному чиновнику, может раздавать обещания направо и налево, и самое большее, что он может, это дорасти до этого уровня. В нем же высокий уровень уже чувствуется, похоже, это здоровый побег, и этому побегу расти и расти. Надо потом познакомиться с ним поближе, нельзя ждать, пока он вырастет слишком высоким.

Через пару минут вошла официантка:

– Тысяча двести юаней.

Я тут же полез за деньгами.

Но она добавила:

– Управляющий Ли сказал, что, он угощает, счета не будет.

Вот ублюдок этот Ли Чэнфан, ведь прекрасно знает, что когда я здесь пью, тоже никогда не плачу, я и счет попросил при Ван Гуанчжи для виду. А этот паршивец без обиняков решил одним выстрелом двух зайцев убить – и мне сделать одолжение, и Ван Гуанчжи. Ну, сукин сын Ли Чэнфан, окажешься в «Лаобинчэне», вот уж велю У Саньляну с тобой разобраться.

9

Образцы «цвета персика» прибыли самолетом. Когда я приехал на гранильное производство ювелирной компании, рабочие вскрывали упаковку, а рядом Ван Дунфан с главным инженером Фан Яном давали указания.

Увидев меня, Фан Ян не стал ждать, пока первым заговорит Ван Дунфан, и с таким видом, будто собирался присвоить чужие заслуги, принялся рассказывать:

– Такой камень добывают в северной части горного хребта Баян-хара, у нас в геологической петрологии он называется розовый углерод. Из-за гладкости и блеска в народе этот камень называют яшмой «цветок персика». Его можно использовать для производства браслетов, ожерелий, а также резных изделий. Сообщение там неудобное, размеры добычи на сегодня еще невелики. Этот минерал превосходит преподнесенный вам тайваньским коммерсантом розовый камень и по окраске.

– А по цене как? – поинтересовался я.

– Цена на руднике составляет семьсот, в Синине – тысяча двести юаней за тонну, – доложил Ван Дунфан.

– А тайваньский?

Ни Ван Дунфан, ни Фан Ян не нашлись, что ответить.

– Ну и как прикажете разговаривать с Хуан Хэ, если вы понятия не имеете о цене на Тайване?

– Когда Хуан Хэ преподнес вам этот камень с Тайваня, я с ним немного потрепался, – поспешил заявить Ван Дунфан, видя, что я начинаю распаляться. – И он проговорился, что камень стоит тридцать тысяч тайваньских долларов. Весит этот камешек примерно десять граммов, то есть три тысячи тайваньских долларов за грамм. Если перевести три тысячи тайваньских долларов в юани, получится почти тысяча юаней за грамм, соответственно, цена за тонну должна составлять где-то миллион юаней.

– Это цена уже готовой продукции, – добавил Фан Ян, – а мы говорим о цене на сырье. Цену, конечно, нужно хорошенько обмозговать, только потом можно обсуждать ее с этим тайваньцем. Завысишь – Хуан Хэ не согласится. Как тут быть? Судя по уровню обработки на Тайване, работа и материал у них обычно распределяется поровну. Таким образом, если из миллиона юаней – розничной цены – вычесть работу, то цена за тонну составит пятьсот тысяч. При оптовой торговле с розничными торговцами обрабатывающему производству нужно еще делать пятидесятипроцентную скидку – получаем двести пятьдесят тысяч юаней за тонну. Из этих двухсот пятидесяти тысяч вычитаем уголки и отходы, которые составляют примерно пятьдесят процентов от продукции на выходе, затем из этой же суммы нужно вычесть заработную плату. Что дает нам стоимость исходного материала в размере двенадцати целых пятидесяти тысячных юаня за тонну. Я тут проработал кое-какие материалы и обнаружил, что месторождение подобного камня на Тайване уже иссякло. По этому поводу я еще обратился к специалистам Всекитайского общества редких минералов, и их заключение совпадает с моим. Исходя из вышеприведенных данных тайваньская цена на сырье должна совсем ненамного расходиться с моей оценкой – двенадцать целых пятьдесят тысячных юаня за тонну. Если Хуан Хэ будет закупать у нас, а потом продавать на Тайване, следует предоставить ему всемерные возможности. Поэтому я рекомендую заявить цену в районе пятидесяти тысяч. При этом с вычетом транспортных расходов и других затрат он может заработать пятьдесят тысяч с тонны. Наша прибыль с тонны будет составлять около сорока пяти тысяч.

– Такая высокая доходность, точно? – Я сильно засомневался в выкладках Фан Яна: чтобы этот красный камешек и давал такую огромную прибыль!

– Редкие минералы – товар особенный, – сказал Фан Ян. – Их базовую цену определить невозможно, для этой разновидности даже департамент ценового регулирования может назвать лишь временную, не установленную твердо цену. Потому определить ее нельзя, все камни неодинаковы, себестоимость одного может составлять всего один юань, возможно, кто-то захочет продать его за десять тысяч, а камень себестоимостью десять тысяч ты можешь подарить кому-то, а он этому человеку, может, и не нужен. К примеру, фон этого камня – красный, но узор на его поверхности неповторим. Когда в этом камне много красного, а вкраплений немного, обычно его используют для изготовления браслетов, ожерелий, резных изделий. Среди вкраплений обычно преобладает черный цвет, есть и желтые, примешиваются и белые. Когда красный цвет основной, а вкрапления играют вспомогательную роль, при разрезании куска оригинального материала в основном получаются пластины толщиной восемь сантиметров, и есть возможность в полной мере продемонстрировать их узор. Получается естественный декоративный камень, в котором структура узоров образует целые картины природы, бесконечно красивые, в этом и состоит очарование редких минералов. Рекомендую эти камни не резать, а продавать Хуан Хэ как есть, в изначальном виде, потому что, не разрезав их, никто не узнает, что они собой представляют внутри. Это отчасти как в случае с сырьем жадеита, то, что называется «сделать ставку на камень», а народное название надреза на уголке – «открыть окно в небо». Это «окно в небо» обычно лазурное, с этого и начинается торговля о цене. Он называет заоблачную цену, ты в ответ – цену земную. И как только договорились, если при разрезании окажется, что материал без примесей, – прогорел, если проступает бирюзовый – значит, ты с большой прибылью. В этом и состоит прелесть «ставки на камень». Разрезать камень и позволять Хуан Хэ покупать выборочно для нас невыгодно. Лучше уж рисковать обоим. Если после разреза окажется, что рисунок особенно хорош, – в прибытке он. Нам тоже завидовать не стоит: если после разреза выявится, что в узоре ничего особенного, деньги он назад не получает, и нас обвинять не в чем.

– Ну, инженер Фан, спасибо за труды, распространяться обо всем этом не нужно, я знаю – и хорошо, можешь отдохнуть пару деньков.

– Да что там, какие труды. – Фан Ян прикусил язык, будто хотел еще что-то сказать, но передумал.

Я, конечно, не мог позволить ему говорить дальше и повернулся к Ван Дунфану:

– Управляющий Ван, инженер Фан подустал, передай в финансовый отдел, чтобы завтра перевели ему десять тысяч на кредитку «Великая Стена»[31]31
  «Великая Стена» – кредитная карточка Банка Китая.


[Закрыть], пусть попутешествует, расслабится немного. – И вышел в сопровождении Ду Цзюаньхун.

Вернувшись в офис, я тут же взял трубку и позвонил на мобильный Ван Дунфана:

– Дунфан? Это Сяо Цзыбэй.

– А, да, шеф, да, шеф, – затараторил он, ожидая, что я скажу дальше.

Было такое впечатление, что он польщен неожиданной честью, потому что уже не первый год дела в ювелирной компании шли не ах, ежегодная прибыль тоже составляла где-то пятьсот тысяч юаней. Я с самого начала не придавал ей большого значения и не часто вмешивался в дела. А тут сам приехал на производство, да еще лично позвонил и по-свойски назвал его по имени.

– Дунфан, – сказал я, – намотай на ус следующее. Первое: послезавтра инженер Фан должен отправиться в туристическую поездку, его нельзя допускать к участию в переговорах. Второе: содержание составленного инженером Фаном письменного отчета о командировке – все обстоятельства разысканий на руднике, месторасположение, цены, транспортная ситуация и тому подобное – нужно срочно переписать начисто со всеми подробностями и подать доклад об осуществимости данного проекта. Всего распечатай три экземпляра, один оставишь себе для архива, два пришлешь мне. В памяти компьютера этот документ не сохранять. Это сверхсекретная информация, и ее утечки нельзя допустить ни в коем случае. Если такое случится, спросим с тебя. Фан – человек ученый, надо понимать, говорит все как есть, но тебе следует со всей ясностью объяснить ему правила дисциплины в компании, в противном случае… – Я, конечно, не мог сказать по телефону, что будет в противном случае: – Хм! Ну, сам знаешь, что сказать, не мне тебя учить.

– Понятно, шеф. Однако, шеф, раз эта штука есть в Цинхае, думаю, что долго нам ее в секрете не сохранить. – Наверняка у него слегка взыграло воображение, и он перепугался, что, если утечка произойдет в Цинхае, деваться ему будет некуда, а он прекрасно представляет, как я обхожусь с теми, кто выдает тайны.

– Дунфан, – успокоил его я, – не надо падать духом, мне нужно всего полгода, самое меньшее три месяца, понятно? Три месяца, и довольно.

– Понятно, – пробормотал тот, – понятно.

Его предыдущую фразу я услышал довольно ясно, а последнюю – неразборчиво: видать, от долгого разговора у него ухо заболело и, перед тем как сказать последнюю фразу, он переложил трубку к другому.

– Завтра пришли разрезанный образец этого «персикового цветка», выбери самый лучший! – строго велел я.

– Хорошо-хорошо.

10

Лето. Сегодня оно и наступило.

Я сижу за рулем, машина мчится по шоссе.

Лета нам в этом городе бояться нечего, оно здесь как весна, и мне очень нравится. Везде распускаются цветы, воздух напоен благоуханием. В городах и деревнях севера мне не нравится – ширь да гладь, никакой изюминки. Как в Пекине: зимой холодина – околеешь, летом жарища – сдохнуть можно, вот я туда и не езжу, зачем мне такое наказание? Да еще некоторые пекинцы мне не по душе. Выходят из домов один за другим – ну чисто посланники императора, говорят один другого громче, просто противно. Поэтому, когда многие знакомые уезжают в Пекин на повышение, я еще больше стараюсь одолеть соблазн и не ехать. Да я и не считал, что, когда ты в бизнесе, ездить в Пекин придется хочешь не хочешь. Потом я туда все же ездил, но не по делам. Выбрал для этого весенний денек, Пекин был полон весенних красок, в воздухе даже плыли какие-то белые штуковины, похожие на комочки хлопка, казалось, все небо в них, раскрой рот, и точно залетит несколько. Я мало ходил по большим оживленным улицам, а взял в аренду велосипед и отправился в старинные переулочки, хутуны. Старички и старушки там, наоборот, очень приветливые. Расскажут, как куда пройти, только не говорят, направо или налево, у них все «на север», «на юг», «на восток», «на запад». А мне как быть, куда идти, если я по сторонам света не ориентируюсь? Взрослые девицы, когда говорят, пришепетывают так мило, ну совсем не так, как пекинцы, кого я встречал до того, те разговаривают, будто уже в почтенном возрасте. Испытал, что значит ездить в хутунах на велосипеде, сделал для себя вывод, что пекинцы, которые стараются перекричать друг друга, оказывается, все понаехали из других провинций. Как мои приятели, что несколько лет назад перебрались в Пекин, тоже, мать твою, изъяснялись на столичном говорке – южном диалекте с пекинским акцентом. Позвонили мне по телефону, я, конечно, сначала понимал, а потом сказал, мол, вы, мать-перемать, давайте говорите по-человечески, не выделывайтесь, а то мне аж нехорошо становится. Те, конечно, перешли на наш говор, и только тогда стало можно с ними говорить. А этот пришепетывающий местный диалект пекинцев как послушаешь – ощущение чего-то очень правильного, классического. На выезде из хутуна я спросил у одной старушки, что это за пушинки летают в небе. «Это цветки тополя», – прошамкала та с набитым ртом. Такая прелесть эта бабуля!

Вот я и в офисе. Несколько человек что-то переставляют под руководством Ду Цзюаньхун. Завидев меня, она велит всем выйти.

Рядом с футляром из красного дерева красуется подаренный тайваньцем розовый камень, на дереве мастерски выполнена изящная виньетка, из-за чего камень кажется еще более ценным. Ду Цзюаньхун поставила его у меня на столе слева. Яйцо динозавра, тоже накрытое стеклянным колпаком, поставлено на круглую колонну из красного дерева в центре стеклянной витрины. На фоне подложенного под колонну синего плюша яйцо сильно выделяется. Если его поставить на чайный столик у окна, эффект будет замечательный.

– Шеф, список нуждающихся студентов, которым оказывает поддержку компания, просматривал? – В руке Ду Цзюаньхун подготовленные для меня материалы.

– Нет, не смотрел, но с этим надо повнимательнее. Проверь этих студентов, действительно ли они хорошо учатся и на самом ли деле у них нет денег на учебу? Сейчас народ в деревне не такой честный, как раньше. Деревенским властям переводить эти деньги нельзя, могут прокутить. Рекомендовать этих нуждающихся студентов лишь по сведениям с места жительства тоже нельзя. После того как мы проверим и убедимся сами, деньги можно послать напрямую родственникам студентов или им самим.

– Это я уже организовала. Отправила начальника отдела по связям с общественностью, чтобы посетил семью каждого ученика, а вместе с ним пригласила корреспондента газеты. Компания оказывает поддержку тридцати детям, у которых нет возможности учиться, и наверняка предстоит немало волнующих моментов. Газетчикам такие вещи нужны, да и нашей компании лишняя известность не помешает. К тому же уже год, как в рамках проекта «Надежда» открылась начальная школа Боши, которой мы оказываем поддержку. После их поездки можно заодно съездить посмотреть.

Когда речь зашла о газете, я вспомнил про статью, что собирался написать. Давно уже хотелось написать ее, целых десять лет мучился. Я вообще считал себя в большом долгу перед ее старшим братом Ду Хунцзюнем, это было тяжелое бремя, давившее всякий раз, когда выдавалась свободная минутка, я вспоминал об этом, вспоминал, и на душе становилось невесело. Положишь что-то из жизни на бумагу, так это лишь бумага. Может, займет уголок в газете или станет книгой, которую поставишь в угол книжной полки, и она покроется там слоем пыли. Только то из прошлого, что помнит сердце, всегда живет в нем и не преходит. Хранимое сердцем и есть самое настоящее, самое драгоценное. Так мое сердце помнит Ду Хунцзюня, и, возможно, только с моей смертью он исчезнет из него. Человек, живущий в памяти сердца, получает самое благородное в роде человеческом обхождение, я добился этого, добился. Я часто вспоминал о нем, вспоминал, как мы болели душой друг за друга. Эта боль всегда была со мной, потому я давно и задумал статью в его память. Конечно, эта статья не просто лист бумаги, она позволит раскрыть то, что у меня на душе. Позволит выплеснуть безысходную тоску. Она будет называться «Вечно живой ветеран». С тех пор как у меня в подчинении оказался такой писатель с именем, как У Саньлян, еще с большей силой захотелось написать ее. Писатель из меня неважный, хотя в армии я год прослужил в канцелярии. Когда я поведал эту историю У Саньляну, он расчувствовался до слез. Написал он что-то или нет? Столько забот в последние дни, что даже не удосужился спросить об этом.

– У Саньлян появлялся, нет?

– Появлялся. – Ду Цзюаньхун вышла и принесла из своего кабинета его статью.

Я взял статью и принялся читать. Но когда я дошел до строк: «Его боевой друг мог постареть, но всегда будет молодым. Навечно двадцатипятилетний, он определил для себя этот прекрасный возраст, возраст расцвета, и навсегда остался в сердцах боевых друзей вечным ветераном… Хотя в ходе Оборонительной войны[32]32
  «Оборонительной войной» в Китае называют вооруженный пограничный конфликт с Вьетнамом 1979 г.


[Закрыть] они сражались всего лишь за небольшую высотку, это была земля нашей Родины», глаза у меня наполнились слезами.

«Ох уж этот У Саньлян, надо же так написать, чтобы растрогать до слез, ублюдок», – расчувствовавшись, ругался я. И по своей реакции понял, что он начинает мне нравиться. Хм, надо бы прибавить ему жалованье.

– Малышка Ду, скажи У Саньляну, что за работу, проделанную в «Лаобинчэне», его годовое жалованье повышается до ста тысяч. – Я назначал ему столько, сколько нужно было дать с самого начала.

– Шеф, успехи «Лаобинчэна» не сказать чтобы впечатляли. Хотя ежемесячно получается триста тысяч, но если принять во внимание, сколько туда вложено, это, считай, ничего. Предварительные цели, поставленные компанией, не достигнуты. Думаю, если на это поставить управляющего Хэ, он сможет добиться большего. Он, конечно, очень способный. – «Похоже, Ду Цзюаньхун не отказалась от амбиционных замыслов побороться за это место для Хэ Жэньцзи: рекомендует его, как только представляется возможность».

– Развлекательный бизнес сейчас не очень прибылен, слишком много таких заведений. Достичь уже достигнутого и то было нелегко. На мой взгляд, Хэ Жэньцзи на его месте не смог бы принести столько прибыли, и это вопрос уже решенный. – «Больше обсуждений с ее стороны не допущу».

– Статью публикуем?

– Публикуем.

– В газете или в журнале?

– Конечно, в вечерней газете, там тираж больше.

– Хорошо. В конце каждой недели четвертая полоса там посвящена литературе, значит, послезавтра и выйдет. – Ду Цзюаньхун забрала рукопись и пошла распорядиться.

В полдень, когда я собрался пойти перекусить, Ду Цзюаньхун ввела в кабинет Ван Дунфана.

– Шеф, – смущенно начал он, – образцов сегодня на фабрике подобрать не удалось. Камень слишком большой, да еще и твердый, седьмого уровня, у нас на фабрике камнерезные станки маленькие, подходящего оборудования для таких размеров нет. Я навел справки, разрезать можно только на фабрике мраморных изделий «Мэйли». Да и полировальные машины у нас используются для полировки браслетов или поверхности драгоценных камней, для такого большого камня не годятся, подойдут только машины большого размера, они тоже лишь на фабрике мраморных изделий. Камень после разрезания получается грубый, тусклый и неровный, отполировать до глянца можно только после первоначальной грубой шлифовки и последующей тонкой, лишь тогда он станет красивым и ярким. Но абразивы, которые используются на фабрике мраморных изделий, отечественного производства, требования по шлифовке мраморных плит не такие высокие, как для драгоценных камней. Наши камни именно такие, поэтому мы используем импортные японские абразивы. Сначала грубо полируем отечественными, потом наводим тонкую шлифовку японскими. Образцы будут готовы только завтра, видите ли, шеф… – Ван Дунфан глянул на меня, боясь, что я сейчас взорвусь.

Вообще-то такие вопросы, конечно, касаются ювелирной компании, они сами их решают, и дело с концом. Но запрос был сделан мной лично и был связан с получением компанией немалой прибыли. Ван Дунфан боялся допустить ошибку, не стал звонить и примчался сам.

Взглянув на него с этой стороны, я про себя порадовался: значит, предан и компании, и мне. И снисходительно улыбнулся:

– Ты, Дунфан, все правильно делаешь, я в ваших делах на фабрике не разбираюсь. Хм, ты чуть перестарался, можно было и по телефону позвонить. Попозже так попозже.

Фабрика компании расположена в южном пригороде, не ближний свет, похоже, он сегодня не только у себя на фабрике побывал, но и на пару фабрик мраморных изделий смотался, и так устал до чертиков, а еще в офис явился, чтобы доложить обстановку. Чувствует ответственность, так что эта его преданность заслуживает моей улыбки. Довольно было бы и пары слов, чтобы успокоить, но он наверняка посчитал, что в данном случае стоит явиться самому.

– Завтра доделаете, поместите в футляр из красного дерева и вот здесь поставите. – Я указал туда, где стоял подаренный тайваньцем розовый камень. – Его тайванец увезет с собой. Потом сообщите Хуан Хэ, что послезавтра приглашаю его в офис обсудить проект по экологически чистым продуктам.

Ду Цзюаньхун с Ван Дунфаном переглянулись, поняв, что преследую я совсем иные цели: как говорится, мысли Старого Пьяницы обращены не к вину[33]33
  Старый Пьяница – прозвище Оуян Сю (1007–1072), знаменитого китайского поэта эпохи Сун. Имеется в виду, что его истинные помыслы обращены не к вину, а к жизни среди гор и потоков.


[Закрыть]. Проект по экологически чистым продуктам еще не готов до такой степени, чтобы я мог лично обсуждать его с Хуан Хэ. Приглашал я его под предлогом обсуждения в основном для того, чтобы он увидел розовый камень нашей компании.