Текст книги "Спецвыпуск «СовременникЪ». Антология, посвященная классику русской литературы Н. В. Гоголю"

И было время, когда люди пытались продавать друг другу вещи, надеясь заработать на хлеб насущный…

Спартак выигрывал. Футбольный болельщик знает эти ощущения. У Антонова было хорошее настроение. Он сел на диван перед телевизором. Расположился основательно, предварительно перед этим налив чай в бокал, намазав хлеб маслом и мёдом, и поместил всю эту еду на поставленный перед собой стул. Комната в его доме не была образцом порядка и предметом зависти по количеству богатств и уюта. Что в ней было из «достопримечательностей»? Телевизор, диван, старые обои, давно требующие замены. Комната была разделена занавеской, за которой был, в общем, склад вещей. И на стене, как одна из главных примечательностей всего пространства, висела картина «Три богатыря». Неизвестно, сказал бы несведущий человек, чьей кисти копия. Но это было дело рук самого Антонова. Когда-то в детстве, в юности он увлекался рисованием, ходил в студию, ездил на этюды. Только это было так давно, что, можно сказать, являлось неправдой.

Он сегодня пришёл пораньше. Оставил не кончающиеся никогда дела предпринимательства. Впрочем, какого предпринимательства! Так, мелких попыток зарабатывания средств существования. Как сам он считал.

Он наблюдал за матчем, за подачами, прострелами. Вслух восхищался или огорчался.

Он жил один. Личная жизнь не складывалась, хотя, казалось, внимание женщин не обходило его стороной. Но сегодня он не искал встреч и хотел побыть дома в одиночестве.

Вдруг раздался звонок в дверь. Кто бы это мог быть? Антонов никого не ждал. Он прошёл через кухню частного дома, в котором жил, через недлинную пристройку к входной двери, спросил: «Кто?»

За дверью стали отвечать как-то нечётко:

– Я хотел… узнать… по поводу товара. Сказали… что у тебя есть партия трикотажа.

– Кто сказал?

– Да это… как его…

– Гиви, что ли?

– Да-да, – согласились за дверью. И Антонов, пребывая в эйфории хорошего настроения, даже и не подумал о возможном подвохе. Стал открывать замок, поворачивая.

На пороге стоял молодой человек лет двадцати.

«Нерусский», – подумал хозяин дома.

– Ну заходи, – сказал через секунды Антонов. – Я не знаю, о каком товаре говорил Гиви, посмотри сам.

Товар у Антонова находился дома. Была заставлена, завалена всякими вещами половина комнаты. И стояли тюки, коробки, ящик, закрытые от глаз просто занавеской. Той самой, разделяющей комнату. В то время, о котором идёт рассказ, у многих торгашей из-за неимения складских помещений целые комнаты были отведены под товар. Значит, тому, что товар находился дома, удивляться нечего.

– Пойдём, посмотришь, – сказал Антонов и пошёл вглубь комнаты, ведя за собой гостя.

Когда они подошли к занавеске, за которой был товар, хозяин увидел, обернувшись, что прошли за ним два человека. Это его несколько удивило: откуда появился второй? В голове стали возникать недоумения: может быть, здесь что-нибудь не то. Это была его роковая беспечность. Но остановить развитие событий уже было невозможно.

Антонов подвинул занавеску, показал коробки и сказал:

– Смотрите, я пойду закрою дверь.

И пошёл к выходу, думая закрыть замок. Но на входе стоял мужик – амбал круглого телосложения, такой колобок, но выше Антонова ростом.

И только сейчас, повернув слегка голову, боковым зрением Антонов заметил, что те двое, оставленные им у товара, пошли за ним. И теперь стояли у него за спиной. Мгновение, кажется, и, переглянувшись с колобком, первый вошедший схватил Антонова за руку и стал её заламывать, то же сделал и второй вошедший с другой рукой.

– Затаскивайте его в комнату, – скомандовал колобок и набросил на голову Антонову что-то типа мешка, закрыв тому любую видимость.

Почти удалось бандитам затащить свою жертву в середину комнаты.

И главный, колобок, подал команду: «Ищите деньги, да включи погромче телевизор».

Всё теперь понял Антонов. Это было нападение. Это было насилие. Это было то, о чём знал Антонов из прессы, из телевидения, понаслышке. Но теперь, судя по разворачивающимся событиям, приходится ему испытать на себе.

Он не был слабаком. Но неожиданность, с которой всё происходило, вначале лишила возможности Антонова как-то защищаться, дать отпор, начать сопротивляться. И, оказавшись почти в безвыходном положении, только тогда он встрепенулся. Он вывернул назад, освободил неимоверным усилием одну руку и мощно двинулся вперёд, отшвырнув колобка в сторону. Хотя второй бандит всё ещё висел на руке сзади, Антонов пошёл к выходу, понимая, что только там, на улице, возможно спасение. Да, Антонов почувствовал, что он был сильнее каждого из нападавших. Но вместе они не оставили бы ему никакого шанса на победу. И он устремился к двери и добрался до неё, но она уже была закрыта. Кто-то из нападавших уже это сделал. Может быть, появившийся четвёртый. Впрочем, этого не видел Антонов. Ему нанесли сильный удар в лицо, и он на мгновение потерял ориентацию в пространстве, и без того находясь в темноте, с мешком на голове, закрывающим зрение.

Мгновений было достаточно, чтобы нападавшие снова вцепились в Антонова. И один из них, приставив что-то твёрдое к спине, крикнул:

– Не рыпайся, это пистолет, пристрелю.

На Антонова этот крик не подействовал, ему не страшно было в ту минуту быть пристрелянным. Но он со всей непримиримостью к насилию свободолюбивого человека, не терпящего и не умеющего принять любую неволю, жутко испугался за возможность оказаться в полной власти подонков. Это было для него страшнее смерти. Он начал сопротивляться, освобождать руки и отмахиваться от нападавших. Но его свалили, стали наносить удары, и один из бандитов сел на ноги, стал их связывать чем-то жёстким, впивающимся в кожу.

Лёжа на полу, Антонов ещё отмахивался руками, их не могли удержать нападавшие.

Но в то же время, почувствовав всю свою беспомощность в этом положении, он решился ещё на один, внешне бессмысленный, самый отчаянный шаг. Он начал кричать: «Помогите!». Но собственный голос показался ему каким-то сдавленным, еле слышимым и неотчётливым, словно бы у парализованного человека, который снова учится говорить. Но даже этой возможности кричать его скоро лишили. Начали сквозь ткань накинутого мешка запихивать в рот тряпку – кляп. Быть услышанным и без того было невообразимо трудным, а теперь становилось безнадёжным. Он понял бесполезность сопротивления. И только в голове как надежда на чудо мелькнуло: «Может быть, это сон?», и сейчас он проснётся, и снова всё будет благополучно. И он словно по-настоящему впал то ли в сон, то ли в полуявь. Представилось, будто бы нет никого вокруг и на самом деле всё хорошо…

Во всей этой возне среди отчаянного своего положения Антонову показалось, что он провалился в какое-то небытие и словно не чувствовал ударов, боли, будто бы он очутился в другом пространстве и кто-то там посмотрел на него… как-то заботливо и в то же время строго. Это было настолько явственно, что потом, вспоминая своё состояние, Антонов не мог не признать, что пришла к нему помощь не из этого мира, хотя всё объяснилось после на бытовом, обыденном уровне легко и просто.

Нежданно ему вспомнилось это состояние, бывшее в его детстве, когда он, плохо плавающий, решил перебраться на тот берег реки в самом широком месте. И конечно, он начал тонуть. Но безлюдны были берега. И тогда он тоже почувствовал странное ощущение присутствия рядом над ним, в пространстве незримого кого-то… И он в конце концов нащупал ногами дно, хотя за секунды до этого казалось, он погибал…

Странно, но всё это ему то ли привиделось, то ли вспомнилось в мгновения, пока он лежал на спине и навалившиеся несколько человек пытались его скрутить. Как это уместилось: продолжительные по длительности действия, воспоминания – в доли секунды? Когда он задыхался под тяжестью тел, не хватало воздуха…

И вдруг Антонов почувствовал свободу, освободилась, словно сама по себе, сдавленная грудь от массы людей, отпустили руки. И он услышал, как открылась дверь, и молчаливый шорох шагов, он почувствовался каким-то внутренним ощущением. Его противники ушли в дверь.

Он был свободен, и только ноги остались связанными. Антонов быстро пополз к двери, скинул с головы мешок, встал на колени, дотянулся до ключа и закрыл дверь. Сейчас ему нужно было время, чтобы освободиться от верёвок, связывающих ноги. Начал развязывать узлы.

И, освободившись окончательно, он первым делом пошёл в комнату, где во всю мощь орал телевизор. Антонов отодвинул оставшийся неопрокинутым каким-то чудом стул от дивана. И внизу, под днищем мягкой мебели, нащупал ручку маленького топорика.

Антонов не собирался отсиживаться и радоваться своему освобождению. Он был решителен и зол. И хотел наказать своих обидчиков. Кто были они, кто их навёл и что они по-настоящему хотели: денег или убить его? Зачем? Богатства его не представляли большого интереса для крупного воровского мира. А кто была эта мелочь, пришедшая к нему? Не умеющие даже как следует связать жертву, хотя убить могли без каких-либо предрасположений к этому.

Антонов открыл дверь и шагнул за порог. В этот момент он, кажется, был готов применить своё оружие. Но во дворе никого не было. Не было никого и за воротами двора частного дома. Такая вечерняя тишина, что, казалось, кричи сейчас на всю улицу, никто не выйдет и не придёт на помощь. Идти в полицию Антонов посчитал бессмысленным. Помощи «оттуда» насмотревшиеся на этих молодцев здравомыслящие люди давно не ждут. Попросишь помощи – получишь только проблемы.

Поэтому Антонов пошёл по улице, держа свой топорик наготове. Но единственная вещь, показавшаяся подозрительной во всей тишине улицы, – машина, стоящая за соседским домом. Раньше Антонов её здесь никогда не видел. Она была с затенёнными окнами. Он обошёл её вокруг. В ней не обнаруживалась жизнь. Он мог бы подумать, что это соседи навели на него бандитов. Не ладил Антонов с соседями. Но оснований для подозрений не находилось…

Так куда исчезли люди, пришедшие его грабить? И самое главное: почему они вдруг, когда, казалось, цель их прихода была реализована, неожиданно сорвались с места, отпустили уже захваченную жертву? Что случилось и что произошло? Не в самом же деле пришли на помощь высшие силы.

Многое из неясного Антонов узнал только на другой день.

Новым вечером следующих суток после всех передряг прошедшего и прошлого дня Антонов снова находился в своём жилище один, жарил яичницу на ужин. Как вдруг, словно бы повторение вчерашнего вечера, раздался дверной звонок. «Неужели вернулись вчерашние гости?», – подумал настороженно Антонов. И осторожно стал подходить к двери, не торопясь открывать. Встал около проёма, попытался вслушаться, что там, за порогом. Конечно, было бы абсурдным посчитать, что вновь вернулись бандиты на место своего преступления на другой же день. Но преступники тех лет были в большинстве своём или случайные люди, или вообще полностью отмороженные, не придерживающиеся никаких расчётов и правил. Поэтому Антонов не исключил и такой вариант развития событий. Он спросил тихо: «Кто?»

– Игорь, открой, – раздалось за дверью.

Антонов услышал вроде бы знакомый голос, но в то же время не мог понять, кому он принадлежит. В голове начался перебор людей с похожими голосами.

– Игорь, что, не узнаешь? Это я, Роман.

– Роман, ты какими судьбами? – узнал Антонов своего давнего приятеля, Романа Сетикова. Да, этот голос мог только ему принадлежать, давнему его знакомому, с которым не виделись, наверное, лет десять. Товарищ его по творческим увлечениям, по поездкам на этюды, по спорам о процессах творчества. Этот человек был как из прошлой жизни, из другой эпохи, где у Антонова были не такие дела и увлечения. Хозяин стал открывать дверь, поворачивая все четыре оборота замка. Конечно, посчитал Антонов, его друг никак не мог быть связан со вчерашним происшествием, приходом и исчезновением бандитов. И, оказалось, в этом он сильно ошибался.

Игорь открыл дверь и тепло поздоровался со старым знакомым.

Роман, увидев на лице Антонова синяки, фингал под глазом, ободранный нос, спросил:

– У тебя всё хорошо?

– Ну да, – усмехнулся Антонов, – теперь всё хорошо. Ну ты проходи. Расскажу сразу про вчерашнее. Теперь-то всё хорошо. А вчера на меня напали. Пытались связывать вот здесь, в коридоре. Но кто-то, похоже, спас меня… Неожиданно как-то все исчезли.

– Игорь, – остановил Сетиков рассказ друга и через паузу добавил: – Спас тебя я.

– Как ты?

– Я вчера приходил к тебе…

И Роман начал рассказывать, как он неожиданно, возвращаясь из гостей, решил заехать к своему приятелю. Давно не видел своего соратника по увлечению юности. Почему решил посетить? Не знает сам. Захотелось.

Поставил Антонов стул, как вчера, около дивана, пригласил своего друга попить чай. И слушал рассказ, сопоставляя свои впечатления с тем, что видел Роман.

А он вчера, подойдя к двери дома Антонова, услышал за ней какую-то возню, стуки и в конце концов сдавленный крик. Да, он не на шутку испугался. Крик он не узнал чей. Но понял, что кому-то нужна помощь. Мог ли он, не обладающий умениями в драках, чистый гуманитарий, оказать физическую поддержку? Вряд ли.

И у него сразу появилась мысль бежать от двери куда подальше. Но, надо сказать, на самом деле он проявил мужество, остался, постучал в дверь и крикнул:

– Игорь Николаевич!

В ответ на мгновение шум затих, а потом, кажется, усилился, и через секунду дверь открылась. Он увидел несколько незнакомых человек и поспешил сойти с высоких ступеней около двери во двор. Но там его ждал ещё один мужик, не давший ему сбежать сразу. Спустились к нему и те четверо, которые находились в комнате. Непростая возникла и у Романа ситуация.

В это время он увидел, как закрылась дверь дома – с другой стороны. И вернуться вышедшим из неё «посетителям» уже было невозможно. Может быть, и поэтому не стали эти люди применять силу к Роману, потому что на улице мог кто-то им помешать, а возможности вернуться в жильё уже не было.

По сути, нападавшие, как представители «сословия» бандитов, были лохами, но выглядеть хотели как заправские изверги. Они подошли к Роману, стали его спрашивать, кто он такой, зачем пришёл. В конце концов сказали ему, чтобы он бежал отсюда и никогда их больше не вспоминал. Приятель Антонова так и сделал – бежал. И потом тоже не пошёл в полицию…

Да, он не был героем и отважным защитником обиженных. Но на другой день, страшась и труся, он всё же пришёл навестить своего друга, узнать о его судьбе…

Сидели, разговаривали старые друзья. О вчерашнем дне, а потом – и об их прошлом. Висела над ними репродукция «Три богатыря» как символ их когда-то объединяющего увлечения. Много ушло с тех пор времени, когда обсуждали они искусство да и своё творчество. Казалось, это время уже не вернётся. Не увлечёт снова, не поможет им в жизни. Хотя как-то опосредованно в жизни, оказывается, давнее увлечение помогало.

Сидели они, беседовали обо всём вдвоём. Но, наверное, верится в это после всего случившегося, что кто-то ещё, оберегавший их, незримо присутствовал рядом с ними, не мешая беседе и всему течению жизни.

Непрост был Ашот, нечета каким-нибудь там лохам. Он знал себе цену и других при случае мог оценить. Точка его, где торговала жена, процветала. Сам он помогал ей в руководящем плане. Но эта его помощь не считалась существенной в глазах супруги, распоряжаться всей наличностью и капиталом ему не разрешалось.

Завёл он как-то разговор со своим соседом по торговле о значимости человека.

– Скажи, Володя, что вот я сейчас из себя представляю? Телефон у меня старый. Стыдно его перед друзьями доставать. У них у всех последние модели. Ходят… у них постоянно они на виду. А у меня прошлогодний. А с женщиной пойдёшь на встречу… Хоть вообще при ней не звони.

– Да что толку от этого телефона. У меня вообще кнопочный, и ничего, не комплексую.

– Да что ты вообще говоришь… Вот сколько у тебя было вообще телефонов?

– У меня за всю жизнь один. Зато я десятую машину меняю, последняя – новая.

– Э, машина это не то… Я, например, не могу водить машину. А вот модель телефона показывает, человек ты или так себе.

– А вон давай Изю спросим. Видишь, он сидит, как будто нас не видит, а на самом деле уши как локаторы – подслушивает. Изя, скажи сколько нужно иметь телефонов, чтоб быть настоящим человеком? А… Видишь, даже не отвечает нам, только ухмыляется, – сказал через паузу Володя и, понизив голос, зашептал на ухо Ашоту: – Телефон, я не видел, у него какой модели, а сам он ездит на «пирожке», на вид вообще рухлядь. Зато я точно знаю, что строит он пятый дом! И там такие хоромы! А где берёт бешеные деньги, никто не в курсе. Он сам ни с кем не дружит. Доходы от налоговой скрывает. Прикидывается бедным.

– Да что это за жизнь, если не можешь показать: человек ты или нет? – горячился по-кавказски Ашот.

А Юрок, стоящий недалеко от разговаривающих приятелей, тоже никому не показывал, какой у него телефон; он, стоя за развешенными трусами и футболками – своим товаром – подслушивал разговор. И тоже, наверное, думал о человеческом своём значении. Правда, сидел он на водительском кресле последний раз тогда, когда в советское время водил троллейбус. А жил до сих пор в общежитии, откуда его постоянно пытаются выселить. Но он строил большие планы и думал о времени, когда начнёт раз за разом менять телефоны, машины и дома.

И все эти люди думали о больших доходах. Приходили с самого утра на работу, катали тележки с товаром, задыхались в набитых барахлом автобусах, челноча в Москву и обратно.

Неужели и вправду всё это было для того, чтобы посчитали тебя человеком?

«Ступеньки уже наполовину разрушились», – думал Иван Витальевич Прорехин, поднимаясь на проходную родного завода. Почему-то именно сегодня ему это бросилось в глаза, словно только сейчас началось разрушение и он теперь обратил внимание. А раньше за чередой дел и не замечал этого. Выщербы и трещины давно уже не ремонтировались. Побитая, растресканная плитка ступенек, похоже, никого не интересовала. Не до того стало начальникам. Задолжало предприятие полмиллиона зарплаты фрезеровщикам некогда образцового цеха. Как будут выдаваться деньги – неизвестно… Да, вот последняя смена. Больше нет здесь работы: нет заказов, нет финансов, партнёров и прочей всячности, о которой говорят, когда закрывают предприятие.

Вышел из проходной режимного завода Прорехин и пошёл, склонив голову, по направлению к дому. Тяжёлые мысли его не давали расходиться шагам; а как бывало в молодости, когда он словно летел в стремительном движении, обгоняя идущих в одном направлении заводчан! Тогда пролетал он за секунду стеклянные двери проходной, быстро подходил к камере хранения, где оставлял сумку, с которой нельзя было проходить через турникеты, брал свою поклажу и шёл… в любых нужных ему направлениях.

Теперь он медлил, останавливался, прислонялся к длинному высокому забору территории.

Завтра ему уже не надо на производство, сюда, на проходную, где пропуск выдавали ему вахтёры, зная его в лицо. Не требуются больше его ударное сверление и резка деталей. Он безработный.

Дома не интересны были ни еда, ни разговоры с женой. Ночь плохо спал Прорехин. Просыпался. Ворочался. И как итог раздумий утром он решил сходить на кирпичный завод, узнать насчёт вакансий. Сейчас ему нужны какие-нибудь простые профессии. За молодёжью с её углублённым знанием компьютерных технологий Виталич угнаться не мог. А там, на кирпичах, думалось ему, будет у него возможность заработать. Практически всю ночь он размышлял о будущей работе. Не то чтобы раньше не думал он об этом, он знал уже, что завод закрывается, но глубокое осознание пришло как бы только в последний день. А до этого словно и не верилось, что надо круто повернуть жизнь. Думал он о молодости, когда не было трудно сменить свою работу. В прошлом он получил права на грузовые машины категории С. Освоил третий разряд по специальности «слесарь-электромонтажник», учась в ПТУ. Ему нравилось, кроме всяческих электрических работ, типа укладки высоковольтного кабеля, заниматься сбором разных приборов. Пытался ремонтировать всякую аппаратуру. Часами он в свободное время сидел над схемами, соединяя диоды с сопротивлениями, транзисторами, лампочки с выключателями, соблюдая последовательность или параллельность в электрических цепях. Но это было как хобби, а как человек практический и немного всё-таки по молодости лет мечтательный он думал найти такую профессию как золотую жилу, некий вечный двигатель доходов. Да, он много читал о попытках изобретения вечного двигателя и так он и представлял свои возможные доходы: неиссякаемая ни при каких катаклизмах работа, вечный доход. Потом он как-то позабыл о своих юношеских мечтах, женился, стал трудиться на хорошей, приносящей неплохие деньги работе, – фрезеровщиком… Теперь эта работа закончилась. Что делать дальше?.. В таких ситуациях, в резких разворотах судьбы всякие могут посетить мысли и прийти в голову какие-то давно забытые, сокровенные… И вспомнились ему давние мечты о постоянных непрекращающихся работах и получении вечных доходов. Представлял он тогда себя забавно так: стоящим у некоего длинного такого шланга, из которого сыпятся ему в руки шелестящие купюры. При всём понимании наивности этого видения он не исключал возможность существования настоящей вечной, нужной при любых перипетиях жизни работы, которая может быть и денежной, и нетрудной.

Теперь эта мечта вспомнилась, всплыла из глубины памяти, поманив за собой. Но уже она не могла ярко осветить рабочий путь труженика, пережившего много катаклизмов в судьбе, а только где-то улыбнула его практичное сознание и отошла в сторону. Правда, недалеко: осталась в пределах осознаваемости, некоторой видимости.

На кирпичном заводе предложили потрудиться на изготовлении цементных плиток. Сделали такой цех наряду с общим производством. Вошёл Прорехин в помещение после поступления на работу, увидел конвейеры, движущиеся в разные стороны, катки, такелажные тележки, передвигающие ленты… Работа заключалась в правильной подаче формочек, в которые сверху из специального приспособления, некоего рукава, насыпался цемент, и дальше направлялись эти контейнерки для следующих операций. Сложность такой простой работы заключалась в том, чтобы вовремя подать не очень уж лёгкие формочки, правильно подставить под ссыпающийся цемент. И если кто-то из рабочих зазёвывался, то мог получить порцию цемента прямо себе на голову. Работа была вредной. Болезни персонала сопровождали её. Вплоть до неизлечимых, в основном – лёгочных. Была большая текучка кадров.

С первых же минут своей работы понял Виталич всю непростоватость его нового труда. Произошло это уже сразу, когда отвлёкшийся то ли на нового работника, то ли замечтавшись, один труженик получил порцию цемента себе на голову. И стряхивая попавшие на волосы и уши цемент, несмотря на защитный головной убор, зло ругаясь, крикнул Виталичу:

– Что ты здесь мешаешься! Бери вон телегу и работай.

И Прорехин работал. Никогда не допускал, чтобы ему на голову падала ненужная его плешивости смесь. Был он и ловок, и проворен. И не был никогда дураком.

Но где же среди этих гор цемента, формочек и печей скрыто недосягаемое, неисчерпаемое дно доходов? Нет, явно это была не золотая жила. Даже унести что-то с завода, как он делал на прошлой работе, нельзя. Не насыплешь себе за пазуху цемент и не положишь в трусы кирпич, чтобы отнести домой. Через год пребывания на кирпичном заводе решил сменить место работы Прорехин. Не отпускала его администрация. Работал он по-настоящему, неплохо, быстро освоив профессию и даже по ходу деятельности улучшая свои навыки. Но решил он уходить бесповоротно. Нелёгкий был этот труд для пятидесятилетнего мужика. Колени стали «стрелять», да и спину несколько раз «срывал». Взоры его обратились на аккумуляторный завод. Вот уж где точно было золото, да и серебро тоже! Пригодилась ему давняя профессия слесаря-электромонтажника: устроился в цех, связанный с его знаниями по электрике, где паяли-соединяли по-настоящему драгоценные провода – из золота. Собирали в жгуты, потрогав руками драгоценный металл, но не получая от этого богатства ничего. Лудить и паять, ощущать дым припоя и канифоли приходилось на этой работе Прорехину. Такое однообразие неприятно воздействовало на ищущий разум Ивана Витальевича. Взять здесь ничего нельзя было. Контроль и учёт постоянный. До грана вымеряли выдаваемые золотые технические изделия проверяющие, прямо скажем, надзиратели над персоналом цеха. И проверяли даже нижнее бельё у работников, не положили ли они туда ненароком какой-нибудь золотой провод.

Понял Прорехин, что искать здесь, в полной несвободе для личности, нечего… Как-то шёл он в задумчивости около проходной и на стенде, где обычно вывешиваются разные показатели завода, всякие объявления, заметил листок, явно неофициально прикреплённый. Он всмотрелся, вчитался… Мелкими буквами было написано «требуется» и крупными, сантиметра в три, – «ШЛАНГОНОСЕЦ». И дальше обычным шрифтом расшифровка: «Помощник водителя ассенизаторской машины: очистка выгребных ям, туалетов и т. д.»

«Вот что нужно!» – сразу осенило Прорехина. Да, это было то, что надо. Вмиг представился, как неисчерпаемый колодец с драгоценностями, труд этот – откачка дерьма.

Он нашёл, что искал. И уже недолго размышляя, направился в шарашку по указанному адресу. Грязь и вонь не пугали его, не испытывал он отвращения, приученный за жизнь ко всякому и разному, к нечистотам ям и туалетов. Шагал шустрой походкой к своему будущему, к достатку, уверенный, что его примут, несмотря на возраст. Именно такие люди, думал он, подходят для этой работы: небрезгливые, упорные, добросовестные. Хотя и с хитринкой, знающие, где можно урвать и побольше… Но что дополнительно извлечёшь из ямы нечистот? Э, граждане, клиента всегда можно развести на бабки. Немного, не слишком, но получить добавку – найдётся как, где, за что.

Напарника дали ему, или даже начальника – Серёгу, двадцатипятилетнего парня, уже три года катающего бочку с г. ном. И пошла работа. Дружно и умело всё у них выходило. Подъедет, скажем, Серёга к объекту – туалетному домику – не то чтобы близко, а так, в отдалении. И кричит помощнику: «Виталич, разматывай метров пятнадцать, ближе не подъеду!» И Прорехин в резиновых непромокаемых рукавицах, в сапогах, в спецовке синего цвета снимает с бочки закатанные кру́гом шланги, разматывает и соединяет их друг за другом до тех пор, пока последний конец всех соединений не доставал до ямы. Тогда включает он насос, и бежит по каналам шлангов, фыркая и захлёбываясь, грязное и вонючее содержимое сортира. Но это и была по-настоящему золотая жила, неиссякаемый источник трудных трудовых доходов.

По душе была Виталичу его новая профессия. И как-то на досуге за бутылочкой водочки говорил он, рассказывал своему напарнику Серёге:

– Вот, Серёга, – откровенничал Прорехин, – вроде бы кто я? Шлангоносец. Ничтожное какое-то название, и профессия кажется так себе – в говне ковыряться. Но это на первый взгляд. А на самом деле я у вечного источника доходов. Я – шлангоносец, несущий шланг дохода, своего благополучия. Всегда при такой работе будешь с куском хлеба. Мужик – это, знаешь, добытчик…

Философствовал Виталич и даже где-то поучал своего начальника. Серёга посмеивался, отшучивался. Но на самом деле, несмотря на свою молодость, знал он, кажется, больше о вечных золотых жилах доходов.

Однажды приехали они на одну из многочисленных богатых дач откачивать сливную яму. Подъехали к высокому каменному забору с колючей проволокой наверху. Что-то было знакомое в этом заборе Виталичу. Он так и сказал своему напарнику:

– Забор с колючей проволокой прям как у нас на заводе.

– Дядя Ваня, а ты чё, не знаешь? – спросил Серёга. – Ты же на заводе «Антей» работал?

– Да.

– Так это его дача, директора вашего.

– Да неужто? Вот живёт человек…

Стал заглядывать за забор Виталич. А там с виду хоромы как из сказки: с башенками и флюгерами. Казалось, что сейчас выйдут из ворот, как из прошлого, добры молодцы с топориками…

– А нам, Серёга, работягам, за полгода зарплату зажал, – сказал Виталич, рассматривая дачку директора бывшего родного своего завода.

Из ворот вышли не добры молодцы, а такой блеклый человек с суровым лицом.

– Это его садовник. Я уже не раз здесь бывал. Сейчас покажет сливную яму во дворе, – шепнул Серёга Виталичу.

Садовник молча махнул работникам, чтоб заходили во двор, показал на место сливной ямы и ушёл куда-то вглубь необозримого двора.

Рассматривали они богатства и простор этого места. Беседки, подстриженные кустарники, ровный ковёр травы, бетонные плиты дорожек.

Виталича заинтересовал недалеко расположенный от забора фонтан с мужской фигурой в центре композиции. Толкнул он в бок Серёгу:

– Пойдём посмотрим.

Подошли они поближе, увидели: в середине фонтана стояла скульптура мужчины довольно молодой внешности с полуобнажённым мускулистым торсом. В одной руке этот объект держал что-то типа скипетра, а в другой – предмет, похожий на шланг, из которого лилась вода. Взгляд скульптуры был направлен на струи воды, и просветлённое лицо, казалось, улыбалось льющимся струям.

– Что, Виталич, узнаешь своего директора? – сказал Серёга. – Это ведь ему памятник здесь стоит.

– Да как бы вроде и признаю. Видел я вживую директора пару раз. Но настоящий как бы постарше.

– Это ему братва памятник подогнала. Слегка омолодили. Вначале хотели у проходной завода поставить, но потом все-таки такой наглости избежали… Это мне всё садовник рассказывал. Не смотри, что он такой молчаливый и блюдёт установки хозяина. А как выпьет, разговорчивым становится.

– Это как же так? Значит, памятник при жизни?

– А что тут такого? Я видел, один деятель лик свой в виде иконы в церкви поставил. И ничего – ходят прихожане, молятся. А один депутат деревню назвал своим именем: то ли Володино, то ли Петрово. И правильно сделал, до этого она называлась Жопинка. А сейчас всё как у людей. В деревне уже никого не осталось, все жители разъехались или умерли. А он там соорудил саунно-отдыхательный комплекс. Баня, массаж и всё такое. Жители появились, возвращаться стали. Работают как обслуживающий персонал.

– Да неужели жители вернулись?

– Да ты, Виталич, какой-то совсем древний, ничего не знаешь. Ты хоть в интернете смотри…

– Да ладно, Серёга. Ты вот мне что скажи. Что это держит памятник директора в руке? Не шланг ли?

– Да нет…

– Да как нет? Шланг!