Текст книги "Если перевернуть страницу"

Если перевернуть страницу
Редактор-составитель Нари Ади-Карана

Серия: Антология Живой Литературы (АЖЛ)

Серия основана в 2013 году Том 21

В оформлении обложки использована картина Ирины Муравъевой-Пушник «Парадизио».

© Составление, оформление. ООО «Издательско-Торговый Дом “Скифия”», 2024

Все тексты печатаются в авторской редакции.

Предисловие

Миры на песчаной отмели – знакомые, привычные и такие хрупкие… А на обратной стороне листа?

I. А на обратной стороне листа

Алексей Береговой
г. Москва

Автор сборников стихов и публицистики. Начинал в советское время, но столкнулся с жесткой идеологической цензурой.

Из интервью с автором:

Поэзия – это, наверное, язык жизненного опыта, затрагивающего глубины чувственного бытия, где нет места лишнему, тривиальному, лживому. Все мои увлечения – живопись, путешествия, подводное плавание – приводят в конечном счете к обогащению моего внутреннего поэтического восприятия мира. В данном сборнике читателю представлена выборка из сборника «Многоточия».

© Береговой А., 2024

 
О, знал бы я, в тревогу дня
Вонзаясь скрежетом терпенья,
Как слов сквозящая струя
Слагается в стихотворенья.
О, знал бы я, что мир как есть —
Необъясним и бесконечен,
Как существующее здесь —
Всего лишь обороты речи.
О, знал бы я, как одинок
Постигший внутреннюю тайну,
Как среди вырвавшихся строк
Смысл пробуждается случайно.
О, знал бы я, как суть вещей
Беспрекословна и бездушна.
Но я не знал и жил как все —
Наивно, медленно, послушно.
 

 
В тихой тайне рыданий
Затаенная грусть,
В пустоте ожиданий
Такт шагов наизусть.
В тесноте одиночеств
Спит увядший цветок,
И разорваны в клочья
Серпантины дорог.
В глубине сожалений
Ни свобод, ни преград,
Только странные тени
По карнизам скользят.
В лабиринтах надежды
Завывает метель,
Жизнь как будто бы между —
И ни ночь, и ни день.
На границе сомнений
Все не то, все не так,
Безразличие лени —
Для судьбы верный знак.
На простуженных ветках
Мнутся нежные сны,
И, застывшие в клетках,
Души просят весны.
 

 
Разбиваются тени
О пустые мосты,
Разливаются стены
В зеркала пустоты.
Дождь шифрует ответы
Ветер рвет паруса
Под вуалью рассвета
Время дремлет в часах.
Небо шепчет обманы
Вещих снов глубины,
Окунаясь в туманы
Тает призрак луны.
Время ищет растраты
В мутной тайне окна,
Передернуты карты,
Вместо слов – тишина.
В тесноте гулких улиц
Открывается высь,
И смоля, и сутулясь
Город падает в жизнь.
 

 
О, эта музыка, в которой
Любовь, растерянность и боль,
И чувства кажутся опорой,
И вера властна над судьбой.
О, эта музыка, вонзаясь
В тяжелый мир иглой звезды,
Омыта теплыми слезами
Неразбиваемой мечты.
О, эта музыка прозрений,
Сметя надежду на исход,
Уносит в тайну измерений,
Где смерти жизнь не признает.
Казалось, в пустоте без места
Не удержать своей души,
О, эта музыка из детства
Сквозь пальцы в никуда спешит.
 

 
Нет времени на страх и славу,
На одиночество и фальшь,
На месть, на глупые забавы,
На суеверия и блажь.
Нет времени на пустословье,
На бесполезность суеты,
Любовь, рoвняя с нелюбовью,
Нет времени для красоты.
Нет времени на злость и слабость,
На прошлое, на всякий вздор,
На все, что было и осталось
Невысказанным до сих пор.
Нет времени на расставанье,
На горькую тоску утрат,
На знание и на незнанье,
На всех, кто беден и богат.
Нет времени на ожиданья,
На предсказуемость причин,
На ревность правообладанья,
Когда любовь в душе молчит.
Нет времени на неизбежность,
На сложность всякой простоты,
И в вымыслах одних и тех же
Нет времени для пустоты.
Нет времени на постоянство,
На радость жизни и печаль
У безграничного пространства
Нет времени на все, что жаль!
 

 
Случится так или иначе —
Случайный взгляд, смущенный вздох,
И сердце радостно заплачет,
И на душе – переполох.
Шаги на перекрестке улиц,
Весенний ветер ей в лицо,
Пути петляли и сомкнулись
В неразделимое кольцо.
Рука в руке – еще мгновенье
Затопит нежностью волна
Любовь рождает вдохновенье,
Плодит иллюзии Луна,
Свобода не имеет мненья,
Когда в сердцах бушует страсть,
И как в иное измеренье
Нам суждено в любовь упасть.
 

 
Где-то сны нетерпенья
Гонят волны души,
И упав на колени
Ночь за днем не спешит.
Где-то смех, где-то слезы,
Сквозь молчание речь,
Где-то грозные грозы,
И себя не сберечь.
Где-то цель, где-то случай,
Словно луч в облаках,
Властным призраком участь
Топит жизнь как река.
Где-то время сомнений,
Где-то путь перемен,
Шаг по узкой ступени
То к свободе, то в плен.
Где-то месть, где-то жалость,
Где-то радость и боль,
Мне ж как чудо досталось
Быть любимым тобой!
 

 
Сгорает ночь в малиновом сиропе,
За черным лесом прячется луна,
И время тишину торопит
И комкает обрывки сна.
Колючий взгляд опустошенных окон,
Шаги, бегущие по лестнице тайком,
И падающий в солнце локон,
И близкое так далеко.
И сердцу б вырваться из внешней фальши,
Любовь безмолвствует в плену причин,
Не важно, что случится дальше,
Душа обмануто молчит.
И явное уже неоднозначно,
Как часто жизнь предпочитает ложь?
И тихо утро на ступеньках плачет,
Кто прав, кто виноват – не разберешь…
 

 
Здесь некуда спешить,
Здесь время надломилось,
Здесь не берет души
Ни боль, ни злость, ни милость.
Здесь не о чем мечтать,
Здесь жизнь не происходит,
Здесь душит пустота
И память о свободе.
Здесь некого винить,
Здесь было то, что было,
Здесь рвется судеб нить,
И тишина постыла.
Здесь не пугает страх,
Здесь гложет неизбежность
И в бесконечных снах —
Растраченная нежность.
Здесь нечего терять,
Здесь не к чему стремиться,
И только милый взгляд
Сквозь ржавчину оград
Во тьме кромешной мнится.
 

 
Шум шагов, грохот лестниц,
Жженый шорох машин,
Этот город так тесен,
Этот город спешит.
И в искусственных стенах
Инженерных сетей
Рвутся души из плена
Городских новостей.
В этом городе мало,
Не исчезнуть в толпе,
Мне тебя не хватало
В безрассудной судьбе.
Заблудившись в метели
Белых дней ноября,
Наши звезды блестели,
Отпустив якоря.
Город-лед, город-тайна
Распахнул тишину,
И как будто случайно
Мы упали в весну.
 

 
Падут сиреневые тени
В объятья тишины.
И поцелуи полетели
В глаза весны.
Щемящий шелк прикосновений
И влажность плеч,
И в нежном выдохе мгновений
Бессильна речь.
Ни времени, ни расстояний
В смятенье глаз,
И сердце рвущееся ранит
Ознобом ласк,
И на закат звериной воли
Ведут ветра,
И близость тоньше сна и боли
Отхлынувшее стихнет море
Вчера, вчера…
 

 
Колючий снег,
    Слеза пощечин,
Печаль потерь,
    Листок упал,
Мир обезличен,
    Обесточен
Распался в серебре зеркал.
    Колючий снег
В ладонях лужи,
У неизвестности в плену,
Бессилен и обезоружен,
Мир опускается ко дну.
Колючий снег,
    Зов вдохновенья,
Свобода ищущей души,
Тюрьма и чувственность терпенья.
Кто много видел – не спешит.
Колючий снег —
    Конец-начало —
Лови погасшую упавшую звезду.
Любовь безумствуя молчала,
Предчувствуя, как тень, беду.
Горячий снег – что в настоящем?
Жизнь коротка, а смерть глупа,
Мир ежится в ознобе спящем,
Не ведая, куда попал.
 

 
Дождись! Твои волосы пали
Лучами янтарной зари,
Твои неземные печали
Уже далеко от земли.
Без жертв невозможны победы,
Нет счастья без слез и потерь,
И жизнь настоящая где-то,
Куда заколочена дверь.
Судьба не прощает ошибок,
След памяти – путь без причин.
Одна – в море слов и улыбок.
Мир времени призрачно зыбок
Сжигает остаток ночи…
И сердце тревожно молчит.
 

 
Снега. Словá тревогу бьют,
Вмерзая в строчки.
Снега прохода не дают
Поодиночке.
Снега. Так немощен уют
Квартирных кресел.
Снега висят, снега снуют,
И мир так тесен.
Снега уносят в холода
Крупицы страсти,
И кажется, что навсегда
Исчезло счастье,
И вычеркнут из жизни миг
Всего, что было…
И взгляд к бессилию привык,
И даль заныла.
 

 
Что же дальше за сном и надеждой,
За чертой одинокой души,
Что же там в темноте безмятежной
Необъятная ночь ворошит.
Что же дальше за вымыслом счастья,
За пустым сожаленьем потерь,
Что же там за границей безвластья
Вне привычного – здесь и теперь,
Что же там, где конец и начало,
Замыкая без времени круг,
Рассекая пространство лучами,
Бесконечность, любовь и случайность,
Жизнь и смерть
    Превращают в игру.
 

 
Нетерпеливый вздох созвучий
Холодной ясности пучин,
И, понадеявшись на случай,
Живая музыка излучин
Струной серебряной журчит.
Предельная вина иллюзий
В сквозящем промежутке чувств,
Как жертва на зеркальном блюдце
Вскипает горизонт прелюдий
Кровавым замыслом искусств.
Прозрачным мотыльком порхая
Над смертной сутью бытия,
Безумие, как сон вдыхая,
Впиваясь в пустоту стихами
Безмолвствует душа моя!
 

 
Когда распахнутое солнце
Коснется пепельной зари,
И тьма на глубине колодца
Тоской осенней отболит.
Когда шершавые аллеи
Как змеи не жалеют кож,
И одиночество сильнее,
И ветер словно острый нож.
Когда становится привычкой
Терять и не жалеть потерь,
И день зажжен промокшей спичкой,
И прячется бездомно тень.
Когда, заштопанный крестами
Случайно уцелевших стай,
Холодный свет, судьбу верстая,
Стирает в памяти места.
Когда разлука необъятна
И сердце топит пустота,
Твой взгляд зовет меня обратно
Начать все с белого листа,
И отступает пустота.
 

 
Белый сумрак дрожит ожиданьем,
Необъятная тишина
Незамеченными следами
Повисает над пропастью сна.
Сумрак бредит, предчувствуя вечность,
Превращаясь в таинственный страх
Жизнь безвременна и быстротечна,
Как свеча в бесконечности млечной,
Как улыбка на тонких губах.
Дыры в космос – открыты сознанья,
Там мгновенья – здесь тысяча лет,
Там, где, путая сны и желанья,
Смерти нет и бессмертия нет —
Только свет, ослепительный свет…
 

 
Со дня распущенных проталин,
Подснежников и полусна,
В распахнутые крылья спален
Рвалась безумная весна.
Стыдливой смелостью владея,
Красавица казалась пьяной,
Из окон на нее глазели
Стеклянные зрачки изъяна.
Но стоило того – родиться,
С зарею заново воскреснуть,
Когда трепещущие птицы
Душе не находили места.
Сгорая в тесноте игривой,
Звеня мелодией объятий,
Весна трясла цветущей гривой
И вздохом раздувала платья.
И плыли звезды к изголовью,
Сводя с ума любым ответом
Души́, испуганной любовью,
Стремящейся, как в пропасть,
                                     к Свету!
 

 
В каждом вздохе – весна,
В каждом взгляде – намек,
В перекрестке окна
Мельтешит мотылек.
Золотая душа
Пьет янтарный озноб,
Вечно огненный шар
Вязнет в пропасти проб,
Тает лед, тает ночь,
На плечах алый плед,
И ручьями не прочь
Опоясаться свет.
Целовать зеркала
Ясных глаз, мокрых щек
Ты меня позвала —
Остальное не в счет.
На продрогшем пути
Время втоптано в грязь,
Значит – снова цвести,
Значит – жизнь, значит – связь.
Хрусталями капель
Истекла словно сон,
И весна, словно зверь,
Пьет как кровь небосклон.
 

Светлана Броновицкая
г. Москва

Окончила Московский колледж управления и права. Первая официальная публикация была в восьмом томе Антологии Живой Литературы издательства «Скифия» – «За границами снов». Публикаций до этого не было, не считая участия в литературных конкурсах на различных сайтах и в журналах.

Из интервью с автором:

Прожив многое из «официальных галочек» жизни, потеряв и приобретя, построив и разрушив, ты начинаешь понимать, что важное зачастую совсем не важно, а поверхностное – глубже чем кажется… Что приносят с собой прожитые годы? Людей, события, места. Новые и старые. Мне они приносят места и события из моих собственных миров. Я стараюсь не слишком увлекаться – все-таки реальную жизнь никто не отменял. Поэтому иногда судьбы реальных и нереальных героев перекликаются. И мне это очень нравится. Это мои правила, для этого и существуют именно эти миры.

© Броновицкая С., 2024

Первый снег пошел на Самайн. Он не был легким и пушистым. Мокрая и тяжелая субстанция становилась ледяной кашей на дороге. Машина не слушалась, видимость была нулевая.

Я сбросила скорость до десяти километров в час. Ехать все равно придется – мне надо попасть в Псков к утру. Да и ночевать в чистом поле в этой местности сейчас небезопасно – можно и не проснуться утром. Хотя вроде бы оживленная трасса, большие деревни…

Но я прекрасно чувствую могильный холод межвременья, ласковую и сладкую мглу дня мертвых. Этот туман не развеять и не объехать. И Е77 в любой момент может оказаться проселочной дорогой без домов по бокам. И я даже не замечу поворота в никуда. Может быть, стоило остаться в Изборске, куратор в музее уговаривал меня не рисковать ночной поездкой по такой дороге и в такое время. Но что-то манило меня обратно, в Псков. Я не смогла объяснить это ни куратору ни себе, просто села за руль и повернула ключ. Самайн, вообще – не лучшее время для путешествий. Для обычного человека. Но кто сказал, что это относится ко мне тоже? Две клинические смерти в анамнезе перечеркивают нормальность, даже если она выдавалась при рождении. И день мертвых уже много лет – мой день. Я вижу и слышу прошлое и будущее, я связываю их в один клубок, чтобы весь следующий год вязать из этой пряжи свою жизнь. От Самайна до Самайна. Я всегда живу между берегами реки забвения. Но именно в этот день вижу мост и могу зайти на него. Может быть, я увижу тех, кто давно ушел и больше никогда не вернется. Если они захотят. Может быть, зыбкая картинка покажет что-то из будущего – предупредит и обезопасит. Вечность плавно ведет меня по моей дороге, не отпуская на другой конец моста. Наверное, я что-то не успела сделать, что-то сказать, с кем-то встретится. Не знаю. Я давно не спрашиваю – почему. Я принимаю происходящее как есть.

Тень через лобовое стекло заставила меня резко нажать на тормоз. Скорость была не большая, но дорога в ледяной каше, машину понесло. Я вцепилась в руль и лихорадочно вспоминала уроки экстремального вождения. Лет пять назад близкий друг силой привел меня туда и заставил пройти все – от и до. Ноги сами собой вспоминали на какие педали жать, руки крутили руль без участия головы – наверное, курсы все-таки были хорошими. Машина встала как вкопанная на краю обочины. Или это уже было что-то иное?

Маленькая ладошка стучала в боковое стекло. Я замерла. Стук не прекращался. Закрыв глаза, я нажала на кнопку стеклоподъемника. В салон машины потянуло холодом и туманом. И прелой травой и еловыми шишками. Приехали, не иначе как кикимора какая в гости зовет.

– Открывай глаза сестра, я не обижу.

Голос как будто детский. Осторожно выдохнув, я открыла глаза. У боковой двери машины стоял мальчик лет десяти. Как из фильмов про классическую русскую деревню – светлые волосы, голубые глаза, холщевая рубаха. Ага. Под снегом. Только вот снег на него не падает. Он отдельно, а снег отдельно.

– Я не боюсь, что ты меня обидишь. Кто ты?

– Конечно не боишься, ты уже умирала два раза в этом круге. Чего тебе боятся. Мне нужна твоя помощь. Раз уж ты сумела сюда зайти, я просто обязан попросить тебя. Помоги мне не умереть.

– Тебе? Но раз ты здесь, значит уже ушел с того берега.

– Нет. Сегодня Самайн, ты забыла? Я могу быть и там, и здесь. Как ты сейчас. Но я там – в этом круге, не верю ничему, не слышу предостережений, если и дальше так пойдет – то на следующей неделе я уйду. А мне нельзя. Я должен сделать то, зачем пришел в этот раз. Помоги мне не уйти.

– Но как, если ты там ничего не слышишь?

– Так ты же вернешься. Я не прошу тебя ничего мне там рассказывать. Ты просто не должна отпустить меня именно в ту ночь из дома. Хочешь привяжи, накорми снотворным, не знаю, напои до беспамятства. Я не должен сесть за руль и вообще не должен выйти из дома. А когда ночь пройдет, все понемногу выправится, и я смогу исполнить что должен – я это видел сегодня. Я стоял здесь и ждал – может кто-то сумеет перейти к нам. И ты смогла. Это знак. Помоги мне.

– Но как я узнаю тебя там? И как найду? Ты же примешь меня за сумасшедшую.

Очертания мальчика за дверцей машины понемногу начали расплываться – и вот уже передо мной молодой мужчина, длинноволосый и красивый, те же голубые глаза, прозрачные и бездонные. Только взгляд совсем другой – гордый, надменный и презрительный. И как я должна такого где-то задержать??

– И где тебя искать?

– В Пскове. Ты же едешь именно туда. Я приду к тебе сам. Постараюсь сделать так, чтобы тебе не пришлось меня искать. Ночь с третьего на четвертое – ты должна удержать меня дома именно тогда. Если у тебя все получится, я обязательно отблагодарю тебя. Верь мне. Такие услуги не забываются никогда. Если ты сейчас закроешь глаза, я попробую быстро вернуть тебя на твой берег. Хотя кто его знает, какой именно – твой…

Я послушно зажмурилась. Воздух понемногу менялся, туман как будто стал не таким плотным, и я открыла глаза. Моя машина стояла на обочине, посреди какой-то деревни, где-то метрах в 200 от нее остановился черный джип, навстречу бежали несколько мужчин.

– С Вами все в порядке? Мы видели, как Вашу машину занесло, Вам плохо?

Наверное, мой бледный вид убедил сердобольных дяденек, что мне просто стало нехорошо, я послушно уступила место за рулем одному из них, послушно подставила руку под какую-то фигню для измерения давления и так же послушно проглотила таблетку. Все было как в тумане. Нет, не в том, шишкинском, из которого вышел мальчик в холщевой рубахе. Туман был в моей голове, он словно окутал ее, как огромное банное полотенце, и все происходило как будто сквозь него. В себя я пришла только на стойке регистрации в гостинице, – мой сопровождающий спрашивал про паспорт – без него меня отказывались заселить в гостиницу. Помотав головой, я попыталась вспомнить – а что вообще происходит. Так. Я в Пскове. Приехала на своей машине. Но за рулем был этот дяденька, который просит мой паспорт. А какого лешего он делал за рулем моей машины? Мальчик… Точно. Мальчик просил помешать ему уйти из дома, кажется, с третьего на четвертое ноября. И встретить этого мальчика, который не мальчик, я должна в Пскове. То есть, я правильно приехала. Теперь надо вспомнить, где моя сумка. И позвонить домой, сказать, что я останусь в Пскове до четвертого ноября. Он же говорил про ночь с третьего на четвертое?

– Простите, Вы останетесь до четвертого? Может паспорт все-таки найдете?

Оказалось, все это время я рассуждала в слух, а милый сердобольный дядька, который меня привез, вслушивался в мой бред.

Нашлась сумка, нашелся паспорт, меня проводили в номер и на пальцах объяснили, что я могу остаться до четвертого числа, и что утром придет врач меня осмотреть. По-моему, дядька выдохнул, когда выходил из номера.

Я осталась один на один с Самайном, ночью и своими мыслями. Ну и мальчиком с того берега, куда ж теперь без него. Он сказал, что придет сам. Остается только ждать. Но я видела его взгляд – как я смогу доказать что-то такому человеку? Он и азбуке то с таблицей умножения не верит, не то что мне. Что я должна сказать, чтобы он согласился? Что сделать? И почему день мертвых в этом году обернулся для меня практически невыполнимым обещанием странному существу, которое я видела впервые в жизни…

Утром меня разбудил стук в дверь. Нет, не так – барабанная дробь в дверь. Как я уснула накануне – я не помнила. Глаза я открыла под дверные выстукивания на кресле у окна. Мышцы затекли, ноги, естественно, не ходили. Кто спал в кресле – тот поймет.

А за дверью стоял вчерашний мальчик. В белом халате и с большим пластиковым коробом – врачи на скорой с таким приезжают. Бездонный и надменный взгляд прозрачных голубых глаз, небрежный блондинистый хвост за плечами – то ли рокер, то ли художник, но никак не врач…

– Я позвал администратора, но Вы сумели встать сами. Что ж, одной проблемой меньше. Вы должны лечь, я сделаю кардиограмму.

Ни здравствуйте, ни как вы себя чувствуете, ни даже – «я – Вася Петров»… Мда…

– Вы, простите, кто? И с какого перепугу я должна позволять Вам делать мне кардиограмму? Я не вызывала скорую, не просила сделать этого администратора, что вообще происходит?

– Вчера ночью Вам стало плохо за рулем. Вашу машину занесло. Мой хороший приятель подобрал Вас, привез сюда и по доброте душевной попросил меня утром провести осмотр. Вы вообще ничего не помните?

– Помню я все. Вы кардиолог?

– Да. Моя клиника через два дома от гостиницы. Смею Вас уверить, одна из лучших в городе. Разочарованы не будете.

Вот оно. Мне должно быть плохо. Очень плохо. Настолько, что он будет сидеть со мной до четвертого числа, а потом я смогу уехать домой.

Но моя кардиограмма оказалась превосходной. И пульс, и давление в норме. В конце осмотра адонис от медицины смотрел на меня с еще большим презрением. Он молча собрал свои инструменты и собрался уходить.

– Вы что, уходите?

– У меня нет ни одной претензии к Вашему самочувствию, Вы в полном порядке. Просьбу друга я выполнил. У меня нет причин задерживаться.

– Есть. Мне же было плохо вчера – просто так подобные вещи не случаются. Я должна пройти полное обследование. У Вас в клинике есть стационар? Вы должны положить меня туда.

Мне показалось, что он разглядывает таракана, глядя на меня. Более презрительно смотреть было бы просто невозможно. Что за человек, откуда берутся такие.

– В моей клинике нет стационарного отделения, и даже если бы оно было, я не вижу повода рекомендовать Вам госпитализацию. Вы можете обратиться к своему врачу, когда вернетесь домой. Это будет более правильно.

– Но домой я поеду за рулем. И путь от Пскова до Москвы неблизкий. А если мне опять будет плохо по дороге? Вы можете гарантировать мне, что я без несчастных случаев доберусь до дома?

– Вы можете отправиться домой на поезде или автобусе. В самом крайнем случае вызвать такси или водителя для собственного автомобиля. И вообще, я врач, почему Вы заставляете меня думать над решением Ваших проблем? Ко мне они не имеют никакого отношения.

– Вы – врач, а я – Ваш пациент.

– Вы не мой пациент. И Вы вообще не пациент, если уж на то пошло – с Вами все в порядке.

– Нет, не в порядке, мне стало плохо за рулем, а вдруг это повториться, Вы должны найти причину.

– Да ничего я Вам не должен, что за глупые споры в конце концов. Я Вас осмотрел. Отклонений от нормы не нашел. Мой долг врача выполнен, и не надо мне читать нотации и рассказывать о моем долге и клятве Гиппократа, – к Вашему случаю он точно не имеет отношения. И вообще – Вы уверены, что Вам вчера было плохо? Мой приятель не последний человек в Пскове, и он недавно развелся, ничего не хотите мне еще рассказать?

Вот тут ступор нашел на меня. За золотоискательницу меня точно принимают первый раз в жизни. Лет мне явно не двадцать, пластики на лице и ниже не наблюдается – так что его вывод для меня был как минимум странен.

– Не делайте большие глаза. Мой приятель не любит типаж роковых красоток ни белых, ни черных, скорее библиотечных серых мышей – так что Вы как раз в его вкусе, иначе он не прибежал бы ко мне с утра пораньше с криками о помощи.

Отлично. Без меня меня женили. Роковая встреча на дороге. Она пронзила его в самое сердце в ночь на Самайн. И жили они долго и счастливо, и умерли в один день. Ни больше, ни меньше.

– Есть что сказать? Нет, тогда до свидания.

Дверью он не хлопнул, но видимо очень хотел – воздух в комнате дрожал, понемногу рассеивая его гнев и негодование. Мое поведение он явно не одобрял, доверия я ему не внушила, и как выполнять его же собственную просьбу теперь – я просто не представляла. Перебирая в голове все мыслимые и немыслимые способы, я завязывала узлы один за другим, но узор никак не хотел складываться. Нет у меня реальных идей. Ну то бишь они, конечно, есть. Как это – я и без идей, только вот ни одна из них в жизнь не воплотится, судя по отношению господина доктора ко мне.

В дверь номера постучали. Не так как утром – не барабанная дробь, а, скорее, осторожный вопрос – можно ли войти? За дверью оказался мой вчерашний спаситель. Я смутно помнила, что он из себя представляет, но после утренних откровений моего доктора посмотрела на дяденьку под другим углом. Как мне показалось, мужчина был не молод – хорошо за пятьдесят, и в принципе ничего примечательного в его внешности не было – классический университетский профессор или, не знаю, адвокат, что ли. Очки в тонкой оправе, небольшая бородка, хороший английский пиджак в клетку. Ничего из ряда вон – ни швейцарских часов на руке, ни итальянских ботинок на ногах. Ну то есть увидев его на улице или где-то еще, за объект вожделения юных меркантильных дев я бы его явно не приняла. Ну уже хорошо. Может, он все-таки более адекватен, чем его приятель медик.

– Я прошу прощения, Сэм сказал, что с Вами все в порядке. Но он как-то странно себя вел, и я решил заглянуть сам. Сэм не из приятных собеседников, но отличный врач, если он сказал, что все в порядке – его мнению можно доверять.

– Проходите пожалуйста, я еще не успела поблагодарить Вас за помощь – ни вчера, ни сегодня. Как Вас зовут?

– Константин. А Вы – Оксана? Я просто заполнял за Вас гостиничную форму вчера, поэтому знаю Ваше имя.

– Оксана. По паспорту. Близкие зовут меня Аксиомой или Симой. Давным-давно, с детства. Я историк, мы с куратором разбирали в Изборске новые фонды к выставке, но нужно было кое-что уточнить в Пскове, вот я и вернулась. А дорога видите какая вышла.

– Я иногда читаю лекции в Псковском университете на факультете экономики, а так занимаюсь инвестициями. Я не живу в Пскове постоянно, так, наездами, просто сейчас этот наезд вышел долгим. Мы открывали особую экономическую зону в Псковской области.

– А Сэма Вы давно знаете? И он реально – Сэм?

– Он Семен. Мы знакомы с детства – родители были близкими друзьями. Просто много лет прожил в Америке. Поэтому Сэм более привычно и ему и остальным. Мы почти ровесники, хоть внешне и не скажешь.

– Вообще не скажешь, извините, не хотела обидеть.

– Я уже дано не обращаю на это внимание. Почему, кстати, он был таким злым после того, как вышел от Вас?

Я внимательно посмотрела на Константина. Ласковый внимательный взгляд, легкая полуулыбка, кажется – просто миллион лет знаешь и доверяешь, как кому-то из близких. Может рассказать ему все как есть? Если Сэм так дорог ему, то ведь он же должен мне помочь? Поверит – хорошо, а не поверит… ну, сочтет сумасшедшей, не велика потеря. Не в первый раз, и думаю, не в последний в этой жизни.

– Знаете Константин, я сейчас расскажу Вам историю – и Ваше право верить мне или не верить.

Мой рассказ был не долгим – я уложилась буквально в несколько предложений. И нет, Константин не смотрел на меня как на сумасшедшую. Я бы даже сказала наоборот – он разглядывал меня, как я свеженайденный черепок на раскопках, когда на них попадаю.

– И часто с Вами такое происходит?

– Ну, можно сказать, что каждый Самайн. После двух клинических смертей я и так практически живу между мирами, иногда на Белтейн тоже что-то выстреливает. Ну, то бишь, потом, сопоставляя даты, я поняла, что именно так. Пришлось почитать про колесо года поподробнее. В принципе, я много работала в Изборске – и, естественно, знаю об этих праздниках немного больше рядового обывателя. Но никак не предполагала, что столкнусь с ними в таком контексте.

– Так, а чем Вы Сэма-то разозлили, рассказали ему все?

– Я странная, но не сумасшедшая. Он и сам себе-то не верит, а тут такая сказка. Нет, конечно. Просто попросила его положить меня в стационар – думала, что-нибудь потом нафантазирую, может, так проще будет. Только вот моя кардиограмма оказалась идеальной, и он решил, что я даже к категории пациентов не отношусь. Вы мне поможете?

Константин задумался. Он молчал так долго, что я унеслась своими собственными мыслями далеко за горизонт, так что, когда он заговорил, даже немного испугалась – а что, в комнате еще кто-то есть?

– Я, конечно, математик по натуре и образованию. Ну, почти. И в принципе должен ответить Вам – что за бред Вы себе вообразили. Но мне, как ни странно, очень хочется Вам верить. Потому что мы с Сэмом действительно хорошие друзья, и знать о его предполагаемой смерти и ничего не делать при этом я, естественно, не могу. Так что бред это или не бред – мы узнаем только четвертого ноября. А до этого – мы в одной команде, и я чем смогу обязательно Вам помогу.

– Я хочу Вас предупредить, Константин, Ваш Сэм решил, что моя неприятность с машиной на дороге – это диверсия с целью приобрести свежеразведенного мужчину с хорошими активами. Мне это сказали открытым текстом. Как и то, что я правильно нацелилась – потому как выбранный мною типаж как раз в Вашем стиле, так что нам с Вами туго придется.

Константин рассмеялся. Так беззаботно, и по-юношески, что его «хорошо за пятьдесят» сразу куда-то слетели, а бородка и очки стали казаться карнавальным костюмом.

– Вот теперь я все понял. Не переживайте, его поведение вполне объяснимо. Моя последняя жена появилась как его знакомая, и расстались мы не очень красиво и крайне громко с точки зрения раздела имущества. И как я ни старался ему объяснить, что он здесь вообще не при чем, и подобное могло произойти с любой дамой – с его подачи или без, он считает себя виноватым в случившемся. И, кстати, он отчасти прав относительно типажа. Но до его подсказки я не расценивал Вас с точки зрения объекта вожделения.

– Слушайте, давайте перейдем на «ты». И с вожделением будем разбираться немного позднее – сейчас это как-то неактуально, что бы Сэм об этом не думал.

– Как скажешь, Сима? Я Константин.

Дела в Пскове у меня реально были, просто потусторонние просьбы плавно совпали с моим маршрутом, поэтому мы с Константином договорились встретиться вечером, чтобы подумать, что делать дальше. На календаре было 1 ноября, у нас оставалось пару дней в запасе, так что каждый мог спокойно заняться своими делами. Пятиминутная проблема из моей головы в Псковском музее-заповеднике плавно превратилась в канитель на несколько дней с целой кипой предписаний и разрешений. Я плохо знала здешний персонал – моя работа была в основном с Изборском, поэтому с местной бюрократией пришлось бороться своими силами. Часам к восьми вечера коридоры опустели, а желудок напомнил о том, что весь день его кормят только чаем. Город я не знала совсем, где поесть – оказалось вопросом сложным. Я вышла за ворота и подбросила монетку – направо или налево? Решка вывела меня вниз через сквер к кафе с советским названием «Компот». Милая вывеска и закрытые зонтики (все-таки уже ноябрь) во дворе убедили меня в том, что надо зайти. Скорее всего, голодной не останусь. Так что звонок Константина застал меня за тыквенным супом и сэндвичем в честь поп-дивы, ему пришлось переспрашивать несколько раз – где я, говорить с набитым ртом я не умею. Завтрак и обед, как выяснилось, он тоже пропустил, поэтому к обсуждению насущных проблем мы вернулись часа через полтора, сытые и довольные.