Текст книги "Час пик"

14

– По-моему, я влюбилась! – крикнула Лена Зверева из ванной. Очевидно, момент телесного очищения показался ей наиболее подходящим для подобных признаний.

– В меня? – спросил Костя Данилов, распахивая дверь и заглядывая внутрь.

– Ай! – вскрикнула Лена и, пытаясь прикрыть интимные места, подняла резким движение тучу брызг. – Да. И даже хочу выйти за тебя замуж.

– Глухой номер, – сообщил Костя, присаживаясь на край ванны. – Тен-тай для поддержания формы должен спать с множеством разных женщин. А жены обычно ревнивы, – добавил он, беззастенчиво разглядывая нагую купальщицу.

– Как тебе не стыдно смущать бедную влюбленную девушку?! – весело возмутилась Лена, более основательно закрывая самое сокровенное мочалкой и обеими руками.

– Никак не стыдно. Тен-таи не ведают страха и не знают стыда.

– Оно и видно.

– Разумеется. Кроме того, я ведь предупредил, что дверь в ванную не запирается.

– Это еще не повод в неё врываться.

– А я и не врывался. Просто ты захотела побеседовать, вот я и зашел. Согласись, не очень удобно орать через дверь, особенно когда речь идет о любви.

– Ты грубый и невоспитанный. Хорошие мальчики не заходят в ванную, когда там купается малознакомая девушка.

– Значит, я плохой мальчик, – сказал на это Костя с видом отличника воскресной школы. – Кроме того, ты противоречишь сама себе. Если мне не изменяет память, ты минуту назад выразила желание стать женщиной тен-тая. А раз так, то тебе придется привыкать ходить в моем доме обнаженной не только передо мной, но и перед моими гостями. Таков обычай.

– Нет, я так не играю, – тоном капризного ребенка заявила Лена.

– Дело твое, – ответил Костя и покинул ванную комнату.

На самом деле Лена просто хотела проверить реакцию Кости на весьма пикантную ситуацию. Девушка моется в ванне, дверь не заперта, снаружи мужчина, и она вдруг ни с того ни с сего признается ему в любви.

Вообще говоря, Лена была готова лечь с ним в постель после первой же встречи в городском парке. Но тогда все получилось как-то странно. Бросив своих побитых друзей, Лена прошла следом за Костей до дверей дома, где он поселился. Путь был недолгим, и в конце его Лена останавливаться не собиралась. Она была готова войти в подъезд и подняться в квартиру, однако Костя – который не обращал на Лену внимания до такой степени, что девушка засомневалась, а заметил ли он ее вообще – вдруг обернулся и сказал:

– Иди домой.

И она послушно повернулась и пошла домой. Однако краем глаза заметила, как зажегся свет в одном из окон седьмого этажа.

В дверь этой квартиры она наудачу позвонила через два дня. Открыл он.

– Привет, – сказала Лена. – Можно к тебе? Он молча посторонился, пропуская ее.

– Меня Леной зовут.

– Константин, – хмуро представился он.

– Очень приятно, – сообщила Лена. Костя промолчал и ушел в комнату, неуловимыми движениями вращая между пальцами маленький хрустальный шарик.

– Ты тут живешь? – спросила гостья.

– Нет, жду трамвая, – ответил Костя.

– И скоро он придет? – поинтересовалась Лена, показывая, что и она не лишена остроумия.

– Через долю мгновения, если измерять по часам вечности.

С этими словами Костя улегся на диван, а Лена сняла куртку и села в кресло.

– Ты всегда такой умный? – спросила она.

– Если ножка обломится, я не виноват, – невпопад ответил он, жонглируя хрустальными шариками.

Лена вскочила на ноги, испуганно заглянула под кресло и, обнаружив, что оно хоть и старое, но еще вполне устойчивое, посмотрела на Костю укоризненно.

– Издеваешься, да?

– Ни в коем случае. Нам это запрещено.

– Кому это «нам»?

– Тен-таям.

– А кто такие тен-таи?

– Тен-таи – это, например, я.

– А еще кто?

– Ты хочешь узнать слишком много, приложив к этому слишком мало усилий.

– Прошу прощенья. Можно бестактный вопрос? Ты один живешь?

– Нет, у меня много тараканов.

Квартира выглядела непрезентабельно. Некто, фарцующий недвижимостью, купил ее у какого-то алкоголика, а до переоборудования руки не дошли, и он сдавал ее так, как есть. И тараканов здесь действительно было полно, но Лена на это плевать хотела, потому что у нее дома их было не меньше.

– А девушка у тебя есть? Или жена?

– Поищи в шкафу.

– Что?

– Девушку. Или жену.

Вот так они и беседовали в эту вторую встречу, пока Костя, наконец, не заявил, что ему пора идти по делам.

– Я бы оставил тебя здесь общаться с тараканами. Но если долго быть с ними наедине, то это надоедает и становится скучно. А я сегодня вряд ли вернусь.

– К женщине идешь? – с ноткой иронии осведомилась Лена.

– К девушке или жене, – поправил Костя…

– Врешь ты все, – сказала Лена в лифте, – Нет у тебя никакой жены.

– И девушки, – добавил Костя, и Лена поняла это как намек.

Она даже хотела воспользоваться теснотой лифта, чтобы, будто невзначай, прижаться к нему и спровоцировать на поцелуй, но лифт уже приехал на первый этаж, и Костя не имел намерения в нем задерживаться.

– Банзай, – сказал он вместо «До свидания». Не потому, что так было принято у тен-таев, а потому лишь, что «банзай» понравилось ему больше, чем «бай-бай».

В следующий свой приход к Косте Лена не застала его дома. Это побудило ее раздобыть Костин телефон по уже известному адресу – была у Лены возможность сделать это бесплатно, через друзей, работающих в городской телефонной сети.

Поймать Костю дома оказалось труднее, чем заполучить его телефон. Но настойчивость принесла свои плоды, а когда это случилось, Лена сделала вид, что звонит по делу сугубо житейскому.

– Слушай, у тебя горячая вода есть?

– Я как раз сейчас ошпариваю ею тараканов. Чтобы живее бегали.

– Короче, у тебя в ванне помыться можно? А то у нас горячей воды нет вообще, а с холодной перебои.

– Заходи, обсудим.

Однако когда она зашла, вопрос решился без обсуждения. Костя без лишних слов провел гостью в ванную и лаконично проинструктировал ее, указывая на отдельные предметы окружающей обстановки:

– Ванна. Мыло. Мочалка. Душ. Полотенце. Шампунь «Голова и плечи» предложить не могу – я извел его на мыльные пузыри. Зато могу одолжить семейные трусы.

– Спасибо, не стоит, – вежливо отказалась Лена.

– Ванна не запирается. Прежний хозяин доверял ближним и держал все двери открытыми.

– И что с ним стало?

– Об этом история умалчивает. Перед тем как залезть в воду, Лена зачем-то спросила у Кости, приоткрыв дверь:

– У тебя есть братья и сестры?

Костя ничего не ответил, и она решила, что он не услышал вопроса. Но когда она уже плескалась в горячей воде. Костя сказал, проходя мимо двери:

– Ты проявляешь нездоровый интерес к моей скромной персоне.

– Ничего подобного. Очень даже здоровый, – возразила Лена. – По-моему, я влюбилась.

– В меня? – спросил Костя, просунув голову в дверь…

Когда он покинул ванную комнату, Лена несколько минут молчала, собираясь с мыслями. Что, если Костя обиделся на ее отказ ходить обнаженной перед ним и его гостями и сейчас прогонит ее без лишних разговоров? Тогда дело совсем дрянь. Ведь со старой своей компанией Лена на почве Кости разругалась вдрызг, и даже с применением запрещенных приемов. Когда Ленька Дубов пообещал за измену изукрасить ее, как Бог черепаху, Лена ответила ему, обильно перемежая речь непечатными словами, примерно следующее (большинство непечатных слов и выражений опускается): «Ты что, уже забыл, как Костя тебе рога обломал? Тебя ж, небось, до сих пор нестояк мучает. А то я его попрошу, чтоб напомнил. Он тогда тебя навсегда этим самым сделает… Не пидорасом, а этим, как его… Евнухом, вот!» – и далее в том же духе.

Это был блеф, но действенный. Ленька с кодлой от нее отстали и только смотрели издали с ненавистью.

Но после этих разговоров терять Костю Лене было никак нельзя. Чревато серьезными последствиями и тяжкими телесными повреждениями.

За этими размышлениями Лена машинально продолжала и закончила мытье, а когда вытиралась большим махровым полотенцем, решила бросить пробный шар.

– Ты, наверное, подглядывал в детстве за девочками.

– Почему только в детстве? – донесся со стороны кухни Костин голос, и у Лены отлегло от сердца. Значит, он не так уж сильно обиделся.

– А можно, я тут постираю кое-что?

– На интимные вопросы отвечаю интимно. Делай все, что угодно, только не вывешивай на балконе свой лифчик. Прохожие могут не так понять.

– У меня нет лифчика.

– Это характеризует тебя с лучшей стороны. Она постирала все, кроме куртки – даже свитер и джинсы. А потом вышла к Косте в одном полотенце, обмотанном вокруг бедер, и спросила:

– Можно, я буду ходить вот так?

– Как тебе будет угодно.

– Только мне придется ночевать у тебя. Ты ведь не выгонишь меня в таком виде на мороз?

– Будь ты женщиной тен-тая, я обязательно выгонял бы тебя на мороз ежедневно и именно в таком виде. Но увы.

– Ты спишь на диване?

– Вне всякого сомнения.

– Если хочешь, я могу лечь с тобой.

– Я не хочу, но больше все равно некуда. Остатки совести не позволяют мне уложить тебя на грязный палас и допустить к твоему телу наглых тараканов. Можешь назвать это ревностью.

Весь вечер после этого Лена пыталась приступить непосредственно к плотской любви, но Костя все время уклонялся и ускользал, используя для этой цели азы искусства тентай-де. Естественно, возбуждение девушки от этого только росло и ко времени отхода ко сну перехлестнуло все мыслимые пределы.

А когда они очутились на одном диване и под одним одеялом, оба нагие, как Адам и Ева до поедания яблока, Лену постиг страшный облом. Костя глубокомысленно произнес: «Уснуть. И видеть сны. Вот и ответ…», и тут же уснул, причем сон его был настолько крепок, что никакие ухищрения возбужденной до степени нимфомании соседки по дивану не могли его пробудить.

Костя не слышал, какие изощренные проклятия обрушивала на его курчавую голову разъяренная Елена, какие кары земные и прочие она ему сулила и как она рыдала, уткнувшись в его нежное, по-детски округлое плечо.

Он видел сны.

15

А ведущему бизнесмену города Белокаменска, миллиардеру и владельцу заводов, газет, пароходов Сергею Грекову приснился в эту ночь странный сон. Будто пришла к нему его погибшая дочь Снежана и попросила отца не отменять праздник по поводу открытия отеля «Снежная Королева». Ибо если этого праздника не будет, то и тайна ее гибели останется неразгаданной. Если же торжества состоятся, то в ходе их наступит минута, когда эта страшная тайна откроется и справедливое возмездие настигнет убийцу.

– Веселитесь, – сказала Снежана в этом сне. – Пойте, танцуйте, радуйтесь жизни. Я не в обиде. На этом празднике я буду с вами. А если он не состоится – не будет для меня обиды страшнее.

А потом закружила вьюга и унесла Снежану, скрыла за снежной пеленой, и кто-то белобородый в красном колпаке и красной шубе захохотал громко и так страшно, что аж мороз по коже – и показалось Грекову, будто с шубы и шапки белобородого капает на снег алая кровь…

От всего этого Греков вскрикнул испуганно и проснулся. А проснувшись, потянулся сразу к телефону, но опомнился, потому что как раз в этот момент кукушка в стенных ходиках трижды сказала свое «ку-ку».

Больше в эту ночь Греков не заснул. До утра у него было достаточно времени, чтобы еще раз прокрутить в голове таинственный сон и обдумать действия, с ним связанные.

Вообще-то Греков был человеком здравомыслящим. Время, когда он верил в колдунов, магов, астрологию и вещие сны, давным-давно прошло. И скорее всего он не стал бы предпринимать никаких действий – мало ли что может присниться. Но только все время до конца этой ночи его мучила тревожная мысль: «А что, если все-таки бывают вещие сны? Что, если Снежана права, и, отменив праздник, ее отец никогда не узнает, кто виноват в ее смерти? И наоборот, вдруг на этом празднике все каким-то чудесным образом откроется, и преступник получит по заслугам?» Уж об этом можно не беспокоиться! Если станет известно, кто убийца Снежаны Грековой, то лютой смерти ему не избежать. Даже в том случае, если он уйдет от грековской секьюрити и попадет в руки законопослушной милиции, Ткач позаботится, чтобы возмездие было полным.

Ночной порыв немедленно позвонить людям, ответственным за подготовку праздника, и распорядиться продолжать стихийно угасшие работы – с тем, чтобы они были завершены в срок, к двадцать пятому числу – к утру прошел, и когда начался новый день, Греков еще не принял никакого решения.

Но когда он вышел в холл, где стоял гроб с телом Снежаны, ему показалось, будто мертвая девочка улыбается. Совсем как та, живая, в его сегодняшнем сне.

А между тем, это был день похорон, 19 декабря. В этот день непогода разыгралась вовсю. Буран, обрушившийся на город, был подобен тому, который приснился Грекову накануне ночью. Но похороны все равно получились грандиозными. Слишком много было в городе людей, чем-то обязанных Грекову или Ткачу, либо желавших заручиться их поддержкой. А еще было много друзей у самой Снежаны. Правда, их сначала пытались не допустить до участия в похоронах. По этому поводу Ткач сказал Грекову так:

– Это из-за них она погибла. Если бы она развлекалась в нормальных кабаках и найт-клубах, а не в их вонючих подвалах, ничего бы не случилось.

– Но они – друзья моей дочери, – возразил Греков и приказал пропустить тех, с кем Снежана провела последний день своей жизни.

А уж потом, во время поминок, Греков сказал Ткачу:

– Знаешь, я решил не отменять праздник.

– Какой праздник? – не понял сначала Ткач.

– Открытие гостиницы. Представляешь, она сама пришла сегодня ко мне и попросила об этом.

– Кто, гостиница? – Ткач был уже изрядно под газом и соображал с трудом.

– Нет, Снежана. Во сне.

– Во сне, говоришь… А с каких это пор ты веришь в сны?

– А вот с этих самых и верю. Понимаешь, а вдруг там, – он показал рукой вверх, – что-то все-таки есть? Вдруг там рай, и моя Снежана? И она оттуда смотрит на нас и хочет этого праздника. Представляешь, вся в белом и с крылышками…

– Скажи честно, ты свихнулся?

– Не исключено, – пожав плечами, ответил Греков.

16

В тот день, когда хоронили Снежану Грекову и город целый день находился во власти непогоды, молодой художник Денис Арцеулов искал натурщицу для своей новой работы. То есть сначала он вышел на улицу просто потому, что с утра его мучили будуны и хотелось пива. После пива в голове посветлело, а буран подсказал идею картины со Снежной Королевой в качестве главного действующего лица. А может, причиной был вовсе не буран, а тридцатитрехэтажная белая громадина – новый отель, возле которого уже начали работать ларьки. В одном из них Арцеулов как раз и купил свое утреннее пиво.

Натурщицу он нашел несколько часов спустя, уже под вечер, совсем в другом месте и будучи уже в том градусе подпития, когда скрытая в глубине подсознания наглость прорывается наружу и берет верх над природной скромностью.

Блондинка с холодным аристократическим лицом была не одна. Но художник не обратил совершенно никакого внимания на мужчину, идущего рядом с нею, Решительно преградив обоим путь, он обратился к женщине так, как если бы никакого мужчины не было в помине.

– Здравствуйте, – сказал он. – Я художник, и вы должны мне позировать сегодня вечером.

Он всегда говорил именно эту фразу, и, как ни странно, многие действительно соглашались ему позировать. Вернее, чаще всего отвечали так: «Вы сумасшедший?»

Но на это Арцеулов заявлял без тени смущения:

«От сумасшедшего до гения один шаг», – и дамам было нечем крыть.

Нет, конечно, его нередко посылали на три буквы, иногда били по щеке или по обеим, а то и просто по морде, но процент давших согласие позировать – и отнюдь не всегда в одежде – был достаточно высок для того, чтобы не отказываться от этой практики.

Блондинка в ответ на слова Арцеулова не произнесла ничего – просто остановилась как вкопанная, глядя на него непонимающе. А вот ее спутник повел себя странно. Он не возмутился, как следовало бы ожидать, и не сделал ничего, что полагается делать в таких случаях. То есть не набил нахалу морду, не оскорбил его словесно, не попытался сдать куда следует и даже не счел нужным просто проигнорировать приставания и побыстрее увести даму, как это делают в подобных ситуациях рафинированные интеллигенты, не склонные к дракам и нецензурным выражениям.

Ничего этого спутник сногсшибательной блондинки не сделал. Он бросил спутницу на произвол судьбы, а сам быстрым шагом направился к стоящим неподалеку красным «Жигулям».

На это Арцеулов тоже не обратил внимания, но тут блондинка попыталась догнать мужчину. Ей это не удалось, зато «Жигули» резко рванули с места навстречу, чуть не сбили ее, и не заметить этого художник не мог при всем желании.

Арцеулов помог упавшей девушке подняться и сам , задал вопрос, который обычно адресовали ему:

– Он что, сумасшедший?

– Кто? – удивленно спросила блондинка.

– Ну, этот тип в «Жигулях».

– Не знаю, я не заметила.

– Понятно. Кто из нас пьяный, ты или я?

– Наверное, ты, – ответила девушка, но все-таки пошла с Денисом рядом, а еще через несколько минут согласилась ему позировать…

– Интересно, что я скажу мужу, – пробормотала она на следующее утро, зевая и потягиваясь.

– А у тебя есть муж? – удивился Арцеулов.

– К несчастью, – ответила девушка, которую, как выяснилось еще накануне вечером, звали Мариной.

– Так это он вчера уехал так поспешно и не попрощавшись?

– Куда уехал?

– Откуда я знаю. Вдоль по проспекту Гагарина на красных «Жигулях».

– Не понимаю, о чем ты говоришь.

– Вчера, когда мы с тобой познакомились, с тобой был какой-то тип. Он уехал на красных «Жигулях» и чуть тебя не задавил.

– Разве? Не помню.

– Да? И часто у тебя это бывает?

– Что?

– Ретроградная амнезия. Провалы в памяти.

– Никогда ничего такого у меня не бывает. И вообще, мне идти пора.

И она ушла, оставив вопрос об амнезии открытым, но дав художнику надежду разрешить эту проблему в будущем. Когда они целовались на прощанье в прихожей, Марина дала понять, что эта встреча не последняя и она непременно придет позировать еще, причем очень скоро. Муж позированию не помеха, и пора ему привыкать.

А на следующий день, ближе к ночи, уставший от трудов праведных и трезвый от безденежья Арцеулов решил посмотреть американский триллер про маньяков по местному телеканалу. Но включил ящик слишком рано и попал как раз на белокаменские новости.

– Интересное предположение относительно логики действий маньяка высказал известный в нашем городе психиатр, доктор медицинских наук Борис Абрамович Медник, – бодро сказал телерепортер, и на экране появилось благообразное лицо психиатра.

– Любой серийный убийца обязательно следует некоторой логике, но подчас она понятна только ему одному. В нашем случае это не совсем так. Обратите внимание на цвет волос жертв Санта-Клауса. Ирина Маелова – брюнетка. У Галины Петренко – русые волосы. У Снежаны Грековой – золотистые. Последняя жертва, о которой стало известно сегодня – блондинка. Правда, не натуральная, а крашеная – но все равно закономерность налицо. И она каким-то образом связана с характером мании этого человека.

– Вы хотите сказать, что для каждого преступления Санта-Клаус выбирает более светловолосую жертву?

– Это совершенно очевидно.

– Но тогда не логично ли будет предположить, что четвертое убийство окажется последним? Ведь у блондинок самые светлые волосы.

– Ручаться за это нельзя. Есть ведь еще и натуральные блондинки. А кроме того, он может выстраивать не прямую, а что-то вроде синусоиды – сначала от темного к светлому, потом наоборот, и так далее…

Слушая эту беседу, Денис задумчиво наматывал на палец длинный белый волос Марины. Она была натуральной блондинкой. Но думал Денис не столько о Марине, сколько о том типе в красных «Жигулях». Гордившийся своей фотографической памятью художник никак не мог вспомнить его лицо.

17

– Жалко Снежану.

– Как любого перспективного клиента.

– Ты циник, и это плохо. Неужели тебе не жаль ее просто по-человечески?

– По-человечески мне жаль всех. Даже себя. Но не ты ли проповедуешь, что после смерти все мы перенесемся в мир, где всегда тепло, сияет солнце и цветут орхидеи? У нас с тобой разделение труда. Тебе – бог, мне – бизнес. Чего стоит церковь без денег? Это только Христос гонял торгующих из храма, да и то его последователи сообразили, что зря.

– Если бы христианские заповеди кто-нибудь выполнял, им бы цены не было…

– Сомневаюсь.

– Ладно, я не о том хотел поговорить. Ты заметил, последняя жертва не имеет к нам никакого отношения. Как и вторая.

– Но в отличие от первой и третьей.

– Вот именно.

– Да. Не лишено своеобразия. Впрочем, у инквизиторов должен быть иезуитский ум. Только какова цель?

– Нагие девушки на снегу. Это тебе ничего не напоминает?

– А что это должно мне напоминать?

– Вспомни, до чего у нас осталось четыре дня.

– До дня рождения Солнца. Ну и что?

– А теперь вспомни канон мессы Торжествующего Рассвета. Ты ведь сам участвовал в его составлении.

– Ты хочешь сказать?..

– Именно это я и хочу сказать.

– Да, но ведь их же никто не привязывает к деревьям и не морозит насмерть.

– Это знаем мы с тобой. А представляешь, что скажут простые обыватели, когда узнают, как проходит ночная месса дня рождения Солнца?

– А они узнают?

– Ну, раз мы решили стать открытой церковью и допустить к своим службам непосвященных, то значит, не будет и тайн. Так вот, обыватели скажут, что это кто-то из наших свихнулся на почве разврата и языческих заблуждений. А могут и всю церковь обвинить в человеческих жертвоприношениях.

– Думаешь, до этого дойдет?

– А что, очень может быть. Мы ведь кто? «Вредная языческая секта, чуждая историческим традициям российского народа и враждебная христианским ценностям». Цитирую по памяти, так что за точность не ручаюсь.

– Его преосвященство?

– Разумеется. Воскресная телепроповедь. Предостережение молодым, дабы боялись лживых обольстителей.

– А что, скажешь, ты не обольститель?

– Я не лживый.

– Не доказано, поскольку недоказуемо. Как и само бытие Божие вместе с мистической силой Солнца. Итак, ты думаешь, кто-то хочет нас подставить?

– Очень похоже на то.

– Кто? Инквизиторы?

– Разве у нас мало недругов?

– Однако насилие по отношению к нам применяли пока только они. Остальные до сих пор обходились словами.

– Я знаю твое отношение к инквизиторам. Я их тоже не люблю. И все-таки что не доказано, то не факт. Кстати, твои слова.

– Мои. Я согласен – давай отвлечемся от инквизиторов. И вообще от недругов. Ты не допускаешь, что это все-таки кто-то из наших? Ведь может же человек взять и сойти с ума. И не только на почве языческих заблуждений.

– Все может быть. Но подстава все же вероятнее. И это грозит нам большими неприятностями.

– Какими именно?

– Принимая во внимание, что большинству населения на религию наплевать, а доказательств человеческих жертвоприношений нет и быть не может… Думаю, массовых наездов не будет. Уже который год кричат: «Бей сектантов!», а народ – ноль внимания. Вот если кто-то сфабрикует улики…

– Разве толпе нужны улики?

– Толпу еще надо собрать. Нет, в Варфоломеевскую ночь я не верю. Россия постиндустриальной эпохи для этого неподходящее место. Но возможны неприятные вылазки одиночек и мелких агрессивных групп. И органы нас будут трясти наверняка. И очень возможно, что нашу церковь попытаются под этим соусом ликвидировать. А преуспеть в таком деле ничего не стоит, если постараться. Это только фанатики с оловянными глазами могут стоять стеной против любых гонений. А у нас глаза обыкновенные, живые.

– Да, кстати, насчет того, кто может стоять стеной против чего угодно. В городе появился тен-тай.

– Я уже слышал, но зачем он тут появился, известно одному только небу.