Текст книги "Рассказы. Юморески. 1886—1886"

Тексты подготовили и примечания составили: Э. А. Полоцкая (март 1886 г.), И. Ю. Твердохлебов (апрель – июль 1886 г.), А. Л. Гришунин (август – октябрь 1886 г.), В. М. Родионова (ноябрь – декабрь 1886 г.; примечания к рассказу «Хорошие люди» – А. С. Мелковой).

Вступительную статью к примечаниям написал А. Л. Гришунин.

Отрава

Впервые – «Осколки», 1886, № 10, 8 марта (ценз. разр. 7 марта), стр. 4. Подпись: А. Чехонте.

Сохранилась вырезка из журнала с авторской пометой: «NB. В полное собрание не войдет» (ЦГАЛИ).

Печатается по журнальному тексту.

Рассказ написан 3 марта 1886 г. Сообщая Н. А. Лейкину 4 марта, что рассказ послан ему накануне, Чехов писал: «Начал я рассказ утром; мысль была неплохая, да и начало вышло ничего себе, но горе в том, что пришлось писать с антрактами». Получив рассказ, Лейкин ответил 6 марта: «Рассказ „Отрава“ действительно плоховат, но все-таки он печатается в № 10. Не понимаю даже, при чем тут название „Отрава“. Также ни к селу ни к городу там адвокат». Далее Лейкин сообщал, что вместе с В. В. Билибиным он исключил из рассказа упоминание об адвокате.

Во время подготовки издания А. Ф. Маркса Чехову напомнил об этом рассказе Ф. Ф. Фидлер, к которому он 6 февраля 1899 г. обратился за библиографической справкой о своих рассказах, напечатанных в «Петербургской газете». Фидлер ответил 10 февраля, а 23 февраля вместе с письмом (ГБЛ) послал Чехову вырезку с рассказом «Отрава».

Рассказ без конца

Впервые – «Петербургская газета», 1886, № 67, 10 марта, стр. 3, отдел «Летучие заметки». Подпись: А. Чехонте.

Сохранилась рукописная копия с авторской пометой: «NB. В полное собрание не войдет. А. Чехов» (ЦГАЛИ).

Печатается по газетному тексту.

Психологическое наблюдение, отраженное в рассказе, имеет реальную основу: «П. И. Кичеев, – писал Чехов 12 января 1886 г. Н. А. Лейкину, – покушался на самоубийство, но пуля оказалась дурой. Третьего дня я виделся с ним и слушал, как он рассказывал анекдоты». В описании раны Васильева Чехов также использовал детали, отмеченные в газетных сообщениях («Новости дня», 1885, № 350, 24 декабря; «Русский курьер», 1885, № 354, 24 декабря). П. И. Кичеев, как и Васильев в чеховском рассказе, выстрелил себе в грудь из револьвера, но пуля, не коснувшись тела, застряла в его одежде.

Шуточка

Впервые – «Сверчок», 1886, № 10, 12 марта (ценз. разр. 8 марта), стр. 74—78. Подпись: Человек без селезенки.

Вошло в издание А. Ф. Маркса.

Сохранились гранки для собрания сочинений с текстом «Шуточки» (ИРЛИ).

Печатается по тексту: Чехов, т. II, стр. 206—211.

«Шуточка» – второй рассказ Чехова, напечатанный в «Сверчке» – юмористическом журнале, начавшем выходить с января 1886 г. Первый – «Ночь на кладбище (Святочный рассказ)» – был опубликован в № 1 от 8 января; псевдоним «А. Чехонте», поставленный под ним редакцией, вызвал недовольство Н. А. Лейкина и последующее объяснение Чехова (см. том IV Сочинений).

Редактор «Сверчка» Е. А. Вернер также упрекал Чехова за недостаточно активное сотрудничество. «Жду от Вас рассказов и мелочей», – напоминал он 17 февраля 1886 г. (ГБЛ). В том же письме Е. Вернер выразил свое недовольство качеством получаемых от Чехова материалов: «Я совершенно разобиделся на Вас – в „Осколки“ Вы посылаете совсем другой материал».

В ответ на просьбы Е. Вернера и появилась в «Сверчке» «Шуточка».

Время переработки текста для издания А. Ф. Маркса можно определить по письму Чехова Ю. О. Грюнбергу от 21 мая 1899 г., в котором сообщалось, что в числе других рассказов для второго тома выслана «Шуточка». Авторская правка была на этот раз весьма существенной: герой-рассказчик превратился из словоохотливого остряка, уверенного в своей жизненной позиции, в человека интеллигентного, тонкого, далекого от самодовольства; стала иной развязка – вместо благополучной женитьбы на Наденьке герой уезжает из города и высказывает грустные мысли о себе и о судьбе Наденьки; изменился повествовательный тон и музыкальный строй рассказа, ставший – в соответствии с новым содержанием образа рассказчика – более сдержанным и вместе с тем более лирическим.

Рассказ был замечен критикой лишь после выхода в свет тома II сочинений. Обратив внимание на необычность ситуации в «Шуточке», А. Басаргин (псевдоним А. И. Введенского) взывал к читателю с «тревожными» вопросами: «…зачем, хотя бы и в шутку, доставлять другому человеку поводы к напрасным страданиям и сожалениям о невозможном? <…> Зачем это страдание? Зачем эта игра с чужою душой? Кто дает человеку на это право?» («Московские ведомости», 1900, № 270, 30 сентября).

Лирическое звучание рассказа было замечено А. И. Богдановичем. Отметив поэтический колорит, грациозность и изящество рассказа, написанного как настоящее стихотворение в прозе, Богданович писал о его финале: «…в конце всё же невольно является тоскливое чувство, как невесела жизнь вообще, если на всю жизнь, как самое трогательное и прекрасное воспоминание, сохраняется какой-нибудь пустяк из дней юности» («Мир божий», 1900, № 11, стр. 92—93).

При жизни Чехова рассказ был переведен на болгарский, немецкий, польский, сербскохорватский и словацкий языки.

Агафья

Впервые – «Новое время», 1886, № 3607, 15 марта, стр. 2, отдел «Субботники». Подпись: Ан. Чехов.

Включено в сборник «В сумерках», СПб., 1887; перепечатывалось в последующих изданиях сборника.

Вошло в издание А. Ф. Маркса.

Печатается по тексту: Чехов, т. III, стр. 354—366, с исправлением по НВ: стр. 33, строка 34 – деревня вместо деревья.

При подготовке сборника «В сумерках» Чехов исключил лирическое отступление, которым в «Новом времени» прерывалось повествование: «В душу запросилась ~ Спасите ее, ночные духи!» (стр. 493, строки 10—28). Сделано также несколько других сокращений.

Рассказ «Агафья» был в числе первых пяти рассказов, помещенных в «Новом времени», о которых Чехов писал 10 мая 1886 г. брату Александру Павловичу, что он поднял ими в Питере переполох.

Получив от Чехова сборник «В сумерках», Д. В. Григорович писал ему: «Рассказы „Мечты“ и „Агафья“ мог написать только истинный художник; три лица в первом и два во втором едва тронуты, а между тем нечего уже больше прибавить, чтобы сделать их более живыми, обозначить рельефнее физиономию и характер каждого; ни в одном слове, ни в одном движении не чувствуется сочиненность, – всё правда, – всё, как должно быть на самом деле; то же самое при описании картин и впечатлений природы: чуть-чуть тронуто, а между тем так вот и видишь пред глазами; такое мастерство в передаче наблюдений встречается только у Тургенева и Толстого…» (письмо от 30 декабря 1887 г. / 11 января 1888 г. – Слово, сб. 2, стр. 207—208).

Со сборником «В сумерках» связано самое раннее знакомство Л. Н. Толстого с чеховскими рассказами, а с «Агафьей» – самый ранний отзыв о Чехове. В яснополянской библиотеке Толстого сохранился экземпляр второго издания сборника (СПб., 1888). К чтению этой книги, очевидно, относятся записи о Чехове в дневнике Толстого за март 1889 года. 15 марта: «Я читаю хорошенькие вещицы Чех<ова>. Он любит детей и женщин, но этого мало». 17 марта: «Читал Чех<ова>. Нехорошо – ничтожно <…> Весь вечер сидел один, читал Чехова. Способность любить до художеств<енного> прозрения, но пока незачем». 18 марта: «…дочитал Чехова…» (Л. Н. Толстой. Полное собрание сочинений в 90 томах, т. 50. М., 1952, стр. 52—53). Как раз в эти дни состоялся разговор об «Агафье», записанный И. М. Ивакиным (см.: ЛН, т. 69, кн. 2, стр. 101).

К 1888 году относится отзыв В. Г. Короленко об этом рассказе. Свое мнение Короленко высказал в связи со статьей К. К. Сараханова, предназначавшейся для «Северного вестника»: «Рассказ замечательно правдив; в нем нет черточки фальшивой, – это правда. Но он написан со стороны, точка зрения помещена вне психики главных героев. За это, по-моему, нельзя осуждать Чехова: это прием очень удобный именно для небольших эскизов, но факт остается фактом: психологический анализ отсутствует в данном рассказе совершенно» (письмо от 24 сентября 1888 г. – В. Г. Короленко, Собрание сочинений, т. 10. М., 1956, стр. 99—100).

В печати отзывы о рассказе появились после выхода первого издания сборника «В сумерках».

К числу лучших рассказов сборника «Агафью» отнес А. Ф. Бычков, рецензировавший его в связи с присуждением Чехову Пушкинской премии (Бычков, стр. 47).

В некоторых рецензиях «Агафья» вместе с рассказами «Мечты», «Кошмар» и др. была отнесена к произведениям, свидетельствующим о близком знакомстве Чехова с бытом деревни, складом понятий и речи крестьян (рецензия без подписи в «Русской мысли», 1887, № 10, стр. 589).

Сближая эти произведения с рассказами Чехова о детях, К. К. Арсеньев делал вывод о несложности психологии изображенных Чеховым людей: «…для Чехова доступнее всего психология тех людей, которые по своей психической организации отличаются крайнею простотою, зависящей от малочисленности и несложности управляющих ими побуждений». В то же время, имея в виду главным образом «Агафью», критик писал: «Из самых обыкновенных, заурядных элементов складывается материал для драмы, развязка которой остается не известной читателям, но легко может быть восполнена их воображением» («Вестник Европы», 1887, № 12, стр. 773). Мысли о драматизме рассказа высказали также В. Л. Кигн («Книжки Недели», 1891, май, стр. 201) и К. Ф. Головин (Орловский) в книге «Русский роман и русское общество» (СПб., 1897, стр. 455).

Скрывший свое имя рецензент журнала «Северный вестник», (1887, № 9) уделил внимание бесфинальному завершению рассказа. В отличие от Арсеньева он оценил эту особенность отрицательно и связал ее с общим «сумеречным» характером таланта Чехова. Утверждая, что Чехов только завязывает узлы и не развязывает их, а оставляет героев в самую критическую минуту, «когда коллизия обстоятельств их жизни достигает высшей степени сложности и трагизма» (стр. 83), рецензент ссылался (кроме рассказов «Ведьма», «Верочка») на концовку «Агафьи». Пафос анонимной статьи, направленный к усилению открытого гражданского выражения авторской «боли и скорби» за героев, дал повод В. П. Буренину для грубых нападок на демократическую критику. В рецензии на первое издание сборника «В сумерках» («Новое время», 1887, № 4157, 25 сентября) он привел финальные строки рассказа с ироническим комментарием, искажавшим позицию противника: «Критика требует, чтобы автор непременно выяснил, как встретил муж Агафью: „убил он ее или прибил, выругал, простил?“ Очевидно, критике хочется, чтоб была изображена супружеская потасовка или примирение во вкусе современного реализма…»

О поэтичности пейзажа в «Агафье», особенно в описании заката, писала «Петербургская газета» (1887, № 248, 10 сентября, без подписи). Пейзаж «Агафьи» оказался едва ли не главным поводом для сопоставления таланта Чехова с талантом первостепенных писателей. Один из рецензентов, выделивший в «Агафье» «изображение грубой, животной, но верно обрисованной страсти» в простонародной среде, отметил, однако, свойственную рассказам Чехова картинность и поэтичность описаний природы, несколько напоминающих манеру Тургенева (см. «Наблюдатель», 1887, № 12, стр. 69).

При жизни Чехова рассказ был переведен на сербскохорватский, словацкий и чешский языки.

О своих переводах (в частности «Агафьи») и публикации их чешский переводчик и критик Августин Врзал 23 июня 1890 г. писал Чехову: «Я приобрел сборники Ваших замечательных рассказов: „Невинные речи“, „В сумерках“, „Рассказы“,„Детвора“ <…> Некоторые из них мне настолько понравились, что я перевел их на чешский язык и кое-что уже опубликовал в печати <…> Рассказы чехам очень нравятся» (ЛН, т. 68, стр. 749).

Мой разговор с почтмейстером

Впервые – «Осколки», 1886, № 11, 15 марта (ценз. разр. 14 марта), стр. 4. Подпись: А. Чехонте.

Печатается по журнальному тексту.

Вероятно, об этом рассказе идет речь в письме Чехова к Н. А. Лейкину от 8 марта 1886 г.: «Посылаю рассказик».

Волк

Впервые – «Петербургская газета», 1886, № 74, 17 марта, стр. 3, отдел «Летучие заметки». Заглавие: Водобоязнь (Быль). Подпись: А. Чехонте.

Сохранились: лист авторской рукописи, очевидно, 1886 г. (ГЛМ); автограф всего рассказа, относящийся к 1890-м годам (ГБЛ), а также писарская копия первопечатного текста с авторской пометой: «„Петербургская газета“, 1886, № 74» (ТМЧ).

Печатается по тексту автографа (ГБЛ), опубликованному впервые в журнале «Русская мысль», 1905, № 1, стр. 153—159.

Текст автографа (ГБЛ) значительно отличается от газетного. Датировать автограф можно лишь по почерку, предположительно 1890-ми годами. Перед измененным в автографе заглавием значится: II.

Перерабатывая рассказ, Чехов значительно сократил его. Зачеркнутые в автографе места почти буквально совпадают с текстом газетной публикации.

В первоначальном тексте у Нилова – председателя мирового съезда (а не просто помещика, как это стало в тексте автографа) было два товарища по охоте: второму, земскому врачу Пегасову, и принадлежало устрашающее слушателей описание признаков водобоязни. Все реплики Пегасова (кроме тех, которые были исключены) в автографе переданы следователю Купреянову и доктору Овчинникову. Изменен финал рассказа. В газетном тексте более резко выраженным психическим страданиям Нилова (он поседел и стал впадать в «мистицизм») соответствовала иная, сниженная оценка его нравственного выздоровления: Нилов стал равнодушен к печалям других людей.

Позднее Чехов переключил внимание читателя на психологический казус, происшедший с человеком, здоровым нравственно и физически.

В 1886 г. в газетах часто писали о нападениях на людей бешеных волков и собак (см. также примечания к рассказу «В Париж!»). 24 февраля 1886 г. К. П. Победоносцев сообщал Александру III, что в ночь на 17 февраля в городе Белом, Смоленской губ., бешеный волк искусал 18 человек, из которых «наиболее опасные» были посланы в Париж – в лечебницу Пастера («К. П. Победоносцев и его корреспонденты», т. I. М. – Л., 1927, стр. 559). В том же номере «Петербургской газеты», где напечатан рассказ «Водобоязнь», было помещено сообщение о смерти человека, укушенного бешеным волком («Изо дня в день»).

По свидетельству Д. П. Маковицкого («Яснополянские записки», вып. II, М., 1923, стр. 5 – запись от 21 января 1905 г.), этот рассказ читал вслух Л. Н. Толстой (ошибка Маковицкого: «о том, как охотник бился с бешеной собакой»). Как раз в январе 1905 г. вышел первый номер журнала «Русская мысль» с рассказом «Волк». Под впечатлением чеховского рассказа Толстой в этот вечер вспоминал аналогичные известные ему эпизоды из жизни.

В Париж!

Впервые – «Осколки», 1886, № 12, 22 марта (ценз. разр. 21 марта), стр. 4—5. Подпись: А. Чехонте.

Сохранилась вырезка из журнала с авторской пометой: «NB. В полное собрание не войдет. А. Чехов» (ЦГАЛИ).

Печатается по журнальному тексту.

Рассказ написан в связи с известиями о первых опытах лечения от бешенства по методу французского бактериолога и химика Луи Пастера (1822—1895). Открытие в 1885 г. международной больницы Пастера в Париже вызвало широкие отклики в русской печати. «Русская медицина» сообщала 2 марта: «Путешествия к Пастеру с людьми, укушенными бешеными собаками, всё учащаются» (№ 9, отдел «Хроника»). П. А. Монтеверде предложил открыть подписку для сбора сумм, предназначенных для отправки больных в Париж, чтобы не приходилось ждать финансовой помощи от земства, обычно задерживаемой («Ежедневная беседа», подпись: Амикус – «Петербургская газета», № 63, 6 марта). Обилие корреспонденций о Пастере вызвало также иронические отклики – в «Петербургской газете», в журнале «Будильник» и др.

Весной

Впервые – «Петербургская газета», 1886, № 81, 24 марта, стр. 3, отдел «Летучие заметки», с подзаголовком: Сценка. Подпись: А. Чехонте.

Вошло в издание А. Ф. Маркса.

Сохранились гранки для собрания сочинений с текстом рассказа и авторской правкой (ИРЛИ).

Печатается по тексту: Чехов, т. III, стр. 128—134.

В 1900 г. редакция журнала «Нива» обратилась к Чехову с просьбой – участвовать в сборнике в честь 25-летнего юбилея службы Ю. О. Грюнберга (см. письма сотрудника «Нивы» П. Н. Полевого от 27 апреля и 18 сентября 1900 г. в ГБЛ). Чехов предполагал поместить в сборнике рассказ «Весной». 22 сентября 1900 г. он отвечал П. Н. Полевому: «Не найдете ли Вы возможным принять и напечатать в сборнике мой рассказ, не теперь, но давно уже написанный.<…> Его готовят в типографии Маркса для III тома, но если Вы возьмете его для сборника, то он может войти в IV или V томы издания Маркса». 5 ноября 1900 г. Грюнберг умер, и сборник вышел уже с посвящением его памяти («Васильки». Литературно-художественный сборник. СПб., 1901) – без чеховского рассказа, который остался в составе третьего тома собрания сочинений.

При подготовке рассказа для собрания сочинений Чехов снял подзаголовок, сократил рассказ и внес в текст много поправок, изменил состав действующих лиц. Рассказ стал свободнее от иронических и сатирических интонаций.

Имея в виду рассказы «Весной» и «На реке (Весенние картинки)», В. В. Билибин писал Чехову 2—3 апреля 1886 г.: «Последние две статьи в „Петербургской газете“, на мой взгляд, – слабы. Извиняю и позволяю еще раз и вполне искренно сказать, что я признаю в Вас крупный талант и жду крупного» (ГБЛ).

25 ноября 1900 г., уже после выхода в свет третьего тома марксовского издания, где был напечатан рассказ «Весной», в Москве состоялось публичное чтение этого рассказа. «Сегодня в Литературно-художественном кружке назначено исполнительное собрание. Боевой номер программы – новое произведение А. П. Чехова „Весной“, которое прочтет А. К. Ильинский», – сообщали «Новости дня» (1900, № 6292, 25 ноября); «Известия книжных магазинов товарищества М. О. Вольф», 1901, т. IV, № 3—4 (декабрь 1900 г. – январь 1901 г.; ценз. разр. 12 февраля 1901 г., стр. 63) поместили краткую заметку об этом вечере с пересказом содержания рассказа Чехова.

Как вспоминает Б. А. Лазаревский, к типу литературного неудачника, изображенному в рассказе, Чехов относился без сочувствия («Русская мысль», 1906, № 11, стр. 92).

При жизни Чехова рассказ был переведен на немецкий язык.

Много бумаги

Впервые – «Осколки», 1886, № 13, 29 марта (ценз. разр. 28 марта), стр. 5. Заглавие: Скарлатина и счастливый брак. Подпись: А. Чехонте.

Вошло в издание А. Ф. Маркса.

Печатается по тексту: Чехов, т. I, стр. 185—188.

При подготовке рассказа для собрания сочинений Чехов изменил заглавие и передатировал «документы».

Форма рассказа – «архивное изыскание» в виде официальных документов, составленных по всем правилам тогдашней канцелярской переписки, – не была случайной для Чехова. Откликаясь в письме 4 марта 1886 г. на публикацию в «Осколках» (№ 7, 15 февраля) рассказа Н. А. Лейкина «Из переписки сельского учителя», Чехов заметил: «…изложение в форме писем устарелая вещь. Оно годится, если вся соль сидит в самих письмах (например, отношение станового, любовные письма…)». Подобное назначение имела форма письма в рассказах самого Чехова, относящихся к 1880—1886 гг.: «Письмо к ученому соседу», «Исповедь, или Оля, Женя, Зоя (Письмо)» – см. т. I Сочинений, «Два письма» – т. II, «Новейший письмовник» – т. III, «Мои жены (Письмо в редакцию Рауля Синей Бороды)», «Письма» – т. IV, «Нытье (Письмо издалека)» – настоящий том.

При жизни Чехова рассказ был переведен на болгарский, польский и сербскохорватский языки.

Кошмар

Впервые – «Новое время», 1886, № 3621, 29 марта, стр. 1—2, отдел «Субботники». Подпись: Ан. Чехов.

Включено в сборник «В сумерках», СПб., 1887; перепечатывалось в последующих изданиях сборника.

Вошло в издание А. Ф. Маркса.

Печатается по тексту: Чехов, т. III, стр. 383—399.

Рассказ «Кошмар» был опубликован в дни, когда уже печатались «Пестрые рассказы», и Н. А. Лейкин в письме к Чехову от 4 апреля (ГБЛ) просил разрешения включить его в сборник. Отказав Лейкину (см. письма Чехова от 6 и от 19 апреля 1886 г.), Чехов, видимо, хранил «Кошмар» и другие рассказы, напечатанные в 1886 году в «Новом времени», для следующей своей книги. Все они вошли в сборник «В сумерках».

Сразу же по опубликовании рассказа в редакцию «Нового времени» поступило письмо читателя, взволнованного изображенной в рассказе нищенской жизнью сельской интеллигенции. «В рассказе г. Чехова „Кошмар“, – писал читатель, – говорится о докторше, которая сама полощет белье. Вам, вероятно, это показалось странным. Но врачей это не может удивлять. Все видят казовую, внешнюю сторону, все знают об этих 3-х руб., 5-ти руб., которые приходится платить за визиты, и никто не хочет знать обратной стороны. Врач эксплуатируется всеми и повсюду <…> и формула: жена попа без рубахи, а жена врача полощет белье на речке – не есть исключение, а правило для России» («Новое время», 1886, № 3624, 1 апреля – «О врачах. Письмо в редакцию». Подпись: Врач). Билибин писал Чехову 2—3 апреля, что «Кошмар» ему понравился «еще больше», чем «Агафья», и добавлял: «Он, очевидно, произвел сильное впечатление: даже письмо в редакцию „Нов<ого> вр<емени>“ появилось» (ГБЛ).

«Я не ждал от „Кошмара“ успеха, – отвечал Чехов 4 апреля. – Трудно попасть в жилку!».

К. Арсеньев, почувствовав социальную остроту изображенной Чеховым ситуации, в статье «Беллетристы последнего времени» («Вестник Европы», 1887, № 12) писал: «В „Кошмаре“ прекрасно нарисован отец Яков, подавленный и униженный нуждою. Недоразумение, в которое он вводит „благонамеренного“ помещика, порывистая страстность, с которою он, наконец, решается обнажить свои язвы, позднее раскаяние Кунина, поторопившегося жалобой архиерею, – всё это производит потрясающее действие. Нигде, может быть, автор „Сумерек“ не возвышался до такого истинного драматизма» (стр. 774). Но авторскую оценку Кунина в финальной фразе («Так началась и завершилась искренняя потуга к полезной деятельности…» и т. д.) Арсеньев не принял: он увидел в ней подмену роли повествователя ролью моралиста; защищая Кунина от Чехова, он писал о «холодном заключении „Кошмара“, которое звучит тем более фальшиво, что несколькими строками раньше говорилось о намерении Кунина помочь отцу Якову, и ни из чего не видно, чтобы это намерение должно было остаться неисполненным» (стр. 775). В. Альбов, напротив, в образе Кунина увидел симптоматичное для многих чеховских героев состояние – бессилие вызвать в себе благородный порыв, а вызвав – удержать его: «…вот искренняя потуга к полезной деятельности скользит по поверхности души, не задевая ее глубоко, и бесследно пропадает („Кошмар“)» («Мир божий», 1903, № 1, стр. 101).

Считая рассказ «Кошмар» одним из примеров изображения «хмурой» эпохи 80-х годов, П. Н. Краснов писал о гнетущем впечатлении, которое производит бессилие Кунина, не сумевшего помочь отцу Якову («Труд», 1895, № 1, стр. 207—208).

О социальном содержании рассказа писали также: А. Ф. Бычков в отзыве о сборнике «В сумерках», безымянные рецензенты «Наблюдателя» (1887, № 12, стр. 69) и «Книжного вестника» (1890, № 7, стр. 309—310).

Счастливое сочетание в авторе «Кошмара» поэта и наблюдателя, мыслителя и гуманного человека отмечал И. Ясинский (под псевдонимом М. Белинский – «Труд», 1892, № 2, стр. 479).

Тип деревенского священника, задавленного нуждой, находящегося на грани нищеты, получил новое звучание в 1890 году, когда появилась повесть И. Н. Потапенко «На действительной службе» («Вестник Европы», №№ 7 и 8) с центральным образом идеального священника-филантропа Кирилова. Почти словами Кунина из рассказа «Кошмар» писал А. Скабичевский в рецензии на повесть Потапенко: «Повесть наводит на мысль, что народ имеет прекрасную религию, но он лишен пастырей, которые собственным примером осуществляли бы нравственные правила этой религии, имели бы духовно-нравственное влияние на свою паству и нравственно возвышали бы ее под тьмою мелочных, будничных дрязг» («Новости и биржевая газета», 1890, № 224, 16 августа).

Безымянный рецензент «Книжного вестника» (1891, № 9, стр. 339) непосредственно связал содержание чеховского рассказа с повестью Потапенко. Он писал, что в сборнике «В сумерках» обращает на себя внимание рассказ «Кошмар», затрагивающий очень серьезную тему и приобретающий особенный интерес благодаря известной повести И. Н. Потапенко «На действительной службе». Ф. Е. Пактовский особое место уделил рассказу «Кошмар» – как произведению, в котором слышится «голос Ф. М. Достоевского с его любовью к „униженным и оскорбленным“». (Ф. Е. Пактовский. Современное общество в произведениях А. П. Чехова. Казань, 1901, стр. 18—21).

Сохранилась рукопись статьи А. А. Александрова, сотрудника «Русского обозрения», «Русского вестника», «Московских ведомостей»: «Молодые таланты в русской беллетристике. III. Антон Чехов» (1888 г. – ЦГАЛИ, ф. 2, оп. 1, ед. хр. 35). В рассказе «Кошмар» Чехов, по словам Александрова, правдиво, тепло и «с глубоким сочувствием изобразил крайне тяжелое положение простого, доброго, но забитого и подавленного страшной нуждой молодого деревенского священника. В то же время он сумел не увлечься и не бросить с беспощадной жестокостью камня в Кунина, непременного члена присутствия по крестьянским делам <…> Автор не казнил его с излишней беспощадностью, не изобразил в слишком мрачных красках, а только, после того как тот узнал и понял, наконец, истинное положение вещей, наполнил всю его душу „чувством гнетущего стыда перед самим собой и перед невидимой правдой“…» Уравняв таким образом полярно противоположных в социальном отношении героев будто бы одинаковым авторским отношением, рецензент делал вывод о бестенденциозности чеховских рассказов.

При жизни Чехова рассказ был переведен на финский язык.