Текст книги "Рассказы. Юморески. 1886—1886"

Статистика

Впервые – «Осколки», 1886, № 42, 18 октября (ценз. разр. 17 октября), стр. 4. Подпись: Человек без селезенки.

Печатается по журнальному тексту.

Первый абзац этого рассказа, после небольших сокращений, Чехов использовал позднее в подготовленной, но не опубликованной им подборке «Из записной книжки Ивана Иваныча (Мысли и заметки)» (ЦГАЛИ). К этому абзацу присоединялся в подборке текст юморески «Новейший письмовник».

Предложение

Впервые – «Сверчок», 1886, № 41, 23 октября (ценз. разр. 22 октября), стр. 323, 326. Подпись: Человек без селезенки.

Печатается по журнальному тексту.

Необыкновенный

Впервые – «Осколки», 1886, № 43, 25 октября (ценз. разр. 24 октября), стр. 3—4. Заглавие: Бука. Подпись: А. Чехонте.

С измененным заглавием напечатано в «Журнале для всех», 1898, № 12, стлб. 1419—1422. Подпись: Антон Чехов.

Вошло в издание А. Ф. Маркса.

Печатается по тексту: Чехов, т. I, стр. 232—237.

Посылая рассказ в «Осколки», Чехов писал Н. А. Лейкину 23 октября 1886 г.: «Я послал Вам рассказ „Бука“, но, кажется, неудачный, по крайней мере гораздо худший Вашего „Праздничного“, который Вам чертовски удался» («Сценка» Н. А. Лейкина «Праздничный» напечатана в «Осколках», 1886, № 42, 18 октября).

Вероятно, в письме к В. В. Билибину (это письмо до нас не дошло) Чехов отозвался о своих рассказах, напечатанных в это время в «Осколках» («Статистика», «Необыкновенный»), резко отрицательно, на что Билибин ответил 3 ноября 1886 г.: «Ваши рассказы в „О<сколка>х“ я не назову „мерзкими“. Напротив, насчет акушерки мне понравилось» (ГБЛ).

В «Журнале для всех», наряду с изменением заглавия, рассказ подвергся сокращениям. Менее значительные поправки сделаны для издания А. Ф. Маркса.

При жизни Чехова рассказ был переведен на болгарский язык.

Мой Домострой

Впервые – «Будильник», 1886, № 42, 26 октября (ценз. разр. 24 октября), стр. 502. Подпись: Брат моего брата.

Сохранилась рукописная копия рассказа с авторской пометой: «NB. В полное собрание не войдет. А. Чехов» (ЦГАЛИ).

Печатается по журнальному тексту.

Тина

Впервые – «Новое время», 1886, № 3832, 29 октября, стр. 2—3. Подпись: Ан. Чехов.

Включено в сборник Чехова «Рассказы», СПб., 1888; перепечатывалось в последующих изданиях сборника.

Вошло в издание А. Ф. Маркса.

Печатается по тексту: Чехов, т. IV, стр. 182—203, с исправлением по Р1—13:

Стр. 371, строка 39: было пора ужинать – вместо: была пора ужинать.

Для сборника «Рассказы» (1888) текст местами был исправлен. Более значительные изменения, но тоже небольшие, произведены при подготовке издания А. Ф. Маркса.

«Тина» вызвала ряд неприязненных критических отзывов.

Рассказ не понравился журналисту и переводчику, редактору «Русской мысли» В. М. Лаврову. Об этом сообщал Чехову в письме от 5 ноября 1886 г. Л. И. Пальмин: «…„Тина“ Ваша не понравилась ему; говорит: только для „Нового времени“ такое и писать» (ГБЛ).

13 декабря 1886 г. Чехов послал «Тину» писательнице М. В. Киселевой. В ответном письме она писала:

«Начну с того, добрейший Антон Павлович, что присланный Вами фельетон мне совсем и совсем не нравится, хотя я убеждена, что к моему мнению присоединятся весьма немногие. Написан он хорошо <…> но мне, лично, досадно, что писатель Вашего сорта, т. е. не обделенный от бога, – показывает мне только одну „навозную кучу“. – Грязью, негодяями, негодяйками кишит мир и впечатление, производимое ими, не ново, но зато с какой благодарностью относишься к тому писателю, который, проводя вас через всю вонь навозной кучи, вдруг вытащит оттуда жемчужное зерно. Вы не близорукий и отлично способны найти это зерно, – зачем же тогда только одна куча? Дайте мне зерно, чтобы в моей памяти стушевалась вся грязь обстановки; от Вас я вправе требовать этого, а других, не умеющих отстоять и найти человека между четвероногими животными, – я и читать не стану <…> Может быть, лучше бы было промолчать, но мне нестерпимо хотелось ругнуть и Вас и Ваших мерзких редакторов, которые так равнодушно портят Ваш талант. Будь я редактором – я, для Вашей же пользы, вырезала бы Ваш этот фельетон. <…> Предоставьте писать подобные (по содержанию!) разным нищим духом и обездоленным судьбою писакам, как-то: О’Крейц, Pince-nez, Алоэ и tutti quanti бездарностям!».

Рукой А. С. Киселева в том же письме приписано: «Моя ругается, и совершенно справедливо, от Вас можно и должно ждать другого, дорогой Антон Павлович» (ГБЛ).

Чехов отвечал 14 января 1887 г.: «…позвольте огрызнуться на Вашу критику… Даже Ваша похвала „На пути“ не смягчила моего авторского гнева, и я спешу отмстить за „Тину“ <…> Прежде всего, я так же, как и Вы, не люблю литературы того направления, о котором у нас с Вами идет речь. Как читатель и обыватель я охотно сторонюсь от нее, но если Вы спросите моего честного и искреннего мнения о ней, то я скажу, что вопрос о ее праве на существование еще открыт и не решен никем <…> У меня, и у Вас, и у критиков всего мира нет никаких прочных данных отрицать эту литературу. Я не знаю, кто прав: Гомер, Шекспир, Лопе де Вега, вообще древние, не боявшиеся рыться в „навозной куче“, но бывшие гораздо устойчивее нас в нравственном отношении, или же современные писатели, чопорные на бумаге, но холодно-циничные в душе и в жизни? <…> Что мир „кишит негодяями и негодяйками“, это правда. Человеческая природа несовершенна, а потому странно было бы видеть на земле одних только праведников. Думать же, что на обязанности литературы лежит выкапывать из кучи негодяев „зерно“, значит отрицать самоё литературу. Художественная литература потому и называется художественной, что рисует жизнь такою, какова она есть на самом деле. Ее назначение – правда безусловная и честная. Суживать ее функции такою специальностью, как добывание „зерен“, так же для нее смертельно, как если бы Вы заставили Левитана рисовать дерево, приказав ему не трогать грязной коры и пожелтевшей листвы. Я согласен, „зерно“ – хорошая штука, но ведь литератор не кондиер, не косметик, не увеселитель; он человек обязанный, законтрактованный сознанием своего долга и совестью <…> Он то же, что и всякий простой корреспондент. Что бы Вы сказали, если бы корреспондент из чувства брезгливости или из желания доставить удовольствие читателям описывал бы одних только честных городских голов, возвышенных барынь и добродетельных железнодорожников?

Для химиков на земле нет ничего не чистого. Литератор должен быть так же объективен, как химик; он должен отрешиться от житейской субъективности и знать, что навозные кучи в пейзаже играют очень почтенную роль, а злые страсти так же присущи жизни, как и добрые <…> Вы пишете: „Будь я редактором, я для Вашей же пользы вернула бы Вам этот фельетон“. Отчего же не идти и далее? Отчего не взять на цугундер и самих редакторов, печатающих такие рассказы? Почему бы не объявить строгий выговор и Главному управлению по делам печати, не запрещающему безнравственных газет?

Плачевна была бы судьба литературы (большой и мелкой), если бы ее отдали на произвол личных взглядов. Это раз. Во-вторых, нет той полиции, к<ото>рая считала бы себя компетентной в делах литературы. Я согласен, без обуздывания и палки нельзя, ибо в литературу заползают шулера, но, как ни думайте, лучшей полиции не изобретете для литературы, как критика и собственная совесть авторов. Ведь с сотворения мира изобретают, но лучшего ничего не изобрели…

Вы вот желали бы, чтобы я потерпел убытку на 115 рублей и чтобы редактор учинил мне конфуз. Другие, в том числе и Ваш отец, в восторге от рассказа. Четвертые шлют Суворину ругательные письма, понося всячески и газету, и меня, и т. д. Кто же прав? Кто истинный судья?»

К. К. Арсеньев в рецензии на первое издание сборника «Рассказы» отнес «Тину» к рассказам, которые «не возвышаются над уровнем анекдота» («Вестник Европы», 1888, № 7, стр. 260).

К. П. Медведский, критик реакционного «Русского вестника», подверг разбору «Тину», в которой, по его мнению, «г. Чехов распространяется за счет внешних подробностей». Изложив содержание рассказа, К. П. Медведский писал:

«Что же скажет читатель, пробежав рассказ? Очень мило, интересно и не без пикантности.

И мы согласны с этим отзывом. Но при чем тут тина? Что было неотразимо обаятельного и чарующего в еврейке? каким волшебством отрывала она мужей от жен и женихов от невест? Г-н Чехов ничего не разъясняет. <…> Итак, возникает целый ряд соображений, которые основываются на чрезвычайно скудном фактическом и психологическом материале. Они не помогают добраться до смысла рассказа, а только более и более запутывают любознательного читателя. Чем старательнее вникает он в смысл произведения, тем труднее ему ориентироваться. В конце концов остается успокоиться на том заключении, что автор сам не знает внутренней подкладки происшествий, о которых рассказывает» (К. М—ский. Жертва безвременья. – «Русский вестник», 1896, № 8, стр. 279, 283—284).

В итоге своего рассмотрения автор рецензии отмечал, что Чехов чужд грубой тенденциозности, но, как приверженец будничных тем и настроений, «старается изображать жизнь как можно проще», что не всегда целесообразно. «Однако эта простота не помогла делу, и мы уже знаем, к какой неразрешимой загадке привел в данном случае читателя г. Чехов. Я думаю, он смешал простоту, иначе говоря, искренность отношения художника к жизни с несложностью житейских явлений, будто бы проистекающих всегда от действия очень нехитрых и очевидных факторов» (там же, стр. 292).

П. Н. Краснов считал «Тину» показательной для характеристики обрисованной Чеховым ужасающей пошлости общества и ставил ее в один ряд с такими шедеврами, как «Именины» и «Палата № 6»: «При чтении их сердце сжимается ужасом и холодом – до чего всё мелко, низко, пошло и как эта пошлость всё давит собою, охватывает, поглощает!» (П. Краснов. Осенние беллетристы. – «Труд», 1895, № 1, стр. 207).

И. А. Бунин включил «Тину» в перечень лучших, по его мнению, произведений Чехова (ЛН, т. 68, стр. 677. Из произведений 1886 г. здесь названы: «Святою ночью», «Тина», «На пути», «Хористка»). «Меня поражает, – писал Бунин в воспоминаниях о Чехове, – как он моложе тридцати лет мог написать „Скучную историю“, „Княгиню“, „На пути“, „Холодную кровь“, „Тину“, „Хористку“, „Тиф“… Кроме художественного таланта, изумляет во всех этих рассказах знание жизни, глубокое проникновение в человеческую душу в такие еще молодые годы» (ЛН, т. 68, стр. 642). Бунин приводит переписку Чехова с М. В. Киселевой по поводу «Тины», полностью становится на сторону Чехова и заключает: «Через пятьдесят лет, после выхода в свет моих „Темных аллей“, я получал подобные письма от подобных же Киселевых и приблизительно некоторым из них отвечал так же» (там же, стр. 648).

В письме к И. Я. Павловскому от 5 декабря 1894 г. Чехов рекомендовал «Тину» в числе шести своих рассказов («Тина», «Поцелуй», «Дуэль», «Дома», «Страх», «Именины»), по его мнению, «наиболее подходящих для французского читателя» – «для Лангена» (издатель из Мюнхена).

При жизни Чехова рассказ был переведен на немецкий, словацкий и французский языки.

Жилец

Впервые – «Осколки», 1886, № 44, 1 ноября (ценз. разр. 31 октября), стр. 4. Заглавие: Жилец № 31. Подпись: А. Чехонте.

С изменениями напечатано в «Журнале для всех», 1898, № 11, ноябрь, стр. 1283—1286. Подпись: Антон Чехов.

Печатается по тексту «Журнала для всех».

О сотрудничестве Чехова в «Журнале для всех» см. в примечаниях к рассказу «Муж» (стр. 641).

Готовя рассказ к напечатанию в «Журнале для всех», Чехов внес в текст существенные изменения.

Недобрая ночь

Впервые – «Петербургская газета», 1886, № 302, 3 ноября, стр. 3, отдел «Летучие заметки». Подпись: А. Чехонте.

Сохранилась вырезка из «Петербургской газеты» с авторской пометой: «NB. В полное собрание не войдет. А. Чехов» (ЦГАЛИ).

Печатается по тексту газеты.

Калхас

Впервые – «Петербургская газета», 1886, № 309, 10 ноября, стр. 3, отдел «Летучие заметки». Подпись: А. Чехонте.

Печатается по тексту газеты.

Рассказ «Калхас» в начале января 1887 г. был переделан Чеховым в одноактный драматический этюд «Лебединая песня (Калхас)».

Мечты

Впервые – «Новое время», 1886, № 3849, 15 ноября, стр. 2, отдел «Субботники». Подпись: Ан. Чехов.

Включено в сборник «В сумерках», СПб., 1887; перепечатывалось в последующих изданиях сборника.

Выпущено отдельным изданием Московского общества грамотности, М., 1898, с подзаголовком «Рассказ» (подпись: А. Чехов) и указанием на титульном листе: «Особым отделом Ученого комитета Министерства народного просвещения рассказ признан пригодным для ученических библиотек средних и низших учебных заведений и для бесплатных народных библиотек».

Вошло в издание А. Ф. Маркса.

Печатается по тексту: Чехов, т. III, стр. 214—224.

При подготовке рассказа для сборника «В сумерках» и для собрания сочинений правка в тексте была небольшой.

Восторженный отзыв о рассказе был получен Чеховым от Д. В. Григоровича (см. примечания к рассказу «Агафья»).

А. С. Лазарев-Грузинский также высоко оценил рассказ «Мечты» и связывал его в воспоминаниях с началом своего знакомства с Чеховым, «когда звезда его начала восходить ослепительно ярко после ряда великолепных беллетристических „субботников“, появившихся в „Новом времени“, – „Агафья“, „Ведьма“, „Мечты“» (Чехов в воспоминаниях, стр. 151).

«„Мечты“, – отмечалось в журнале „Наблюдатель“ (1887, № 12, отдел „Новые книги“, стр. 68), – мастерская характеристика бродяги, не помнящего родства».

По мнению К. К. Арсеньева, Чехову особенно удаются рассказы, «когда избранная им тема не требует широкого развития, когда она укладывается легко и свободно в небольшую рамку». Образцом таких рассказов он считал «Мечты», где автору удалось воспроизвести мгновенные душевные настроения, понятные «без углубления в прошедшее действующих лиц, без всестороннего знакомства с ними». Критик видел сильную сторону таланта Чехова и в его описаниях природы: «Он обладает искусством олицетворять ее, заставлять ее жить точно человеческою жизнью…» («Вестник Европы», 1887, № 12, стр. 772, 774).

Гуманистический пафос рассказа отмечен в ряде статей. По мнению критика «Петербургской газеты» (1887, № 248, 10 сентября), гуманность – отличительная черта таланта Чехова. «Рассказы его проникнуты сердечной теплотой. В последнем бродяге г. Чехов умеет открыть и изобразить сторону глубоко человеческую, вызывающую симпатию и сострадание».

М. Белинский (псевдоним И. И. Ясинского) именовал Чехова «русским Боккачио», рассказы которого – «Мечты», «Беспокойный гость», «Ведьма» и «Кошмар» – «изобилуют <…> нежными и грустными красками, обличающими в авторе не только наблюдателя, но и поэта, не только мыслителя, но и гуманного человека» («Труд», 1892, № 2, отдел «Новые книги», стр. 479).

В некоторых статьях подчеркивалась общественно-гражданская значимость рассказа. Так, Ф. Е. Пактовский считал, что такие рассказы, как «Мечты», «Беда», «Злоумышленник», «Темнота», «ярко освещают громадной важности вопрос, который едва ли может разрешаться только тюрьмой, ссылкой и каторгой, который важен не столько для обыкновенного читателя, сколько для присяжных представителей нашей юриспруденции» (Ф. Е. Пактовский. Современное общество в произведениях А. П. Чехова. Казань, 1901, стр. 33).

При жизни Чехова рассказ был переведен на венгерский, немецкий, польский, сербскохорватский и чешский языки.

Тссс!

Впервые – «Осколки», 1886, № 46, 15 ноября (ценз. разр. 14 ноября), стр. 4. Подпись: А. Чехонте.

Включено в сборник «Невинные речи», М., 1887.

Вошло в издание А. Ф. Маркса.

Печатается по тексту: Чехов, т. I, стр. 280—283.

В сборнике «Невинные речи» рассказ напечатан без изменений. При подготовке собрания сочинений текст был стилистически выправлен и несколько сокращен.

В рецензии на первый том сочинений Чехова А. Басаргин (А. И. Введенский), характеризуя рассказ «Тссс!», находил в нем «дидактическую цель»: он, как и другие рассказы Чехова, указывает «зло, но – зло исправимое. Стоит человеку осознать это зло, и его не будет». Критик резко осудил героя рассказа «Тссс!»: «И вся-то цена этому „литератору“ изломанный медный грош <…> Какая жесткая и жестокая правда! Какое противоречие между действительным положением человека, его более чем скромною „ролью в мировом процессе“ и его самообожанием своей собственной персоны, великой и значительной только в его собственных глазах!» («Московские ведомости», 1900, № 36, 5 февраля).

При жизни Чехова рассказ был переведен на болгарский, немецкий, румынский, сербскохорватский и шведский языки.

На мельнице

Впервые – «Петербургская газета», 1886, № 316, 17 ноября, стр. 3, отдел «Летучие заметки». Подпись: А. Чехонте.

Печатается по тексту газеты.

Хорошие люди

Впервые – «Новое время», 1886, № 3856, 22 ноября, отдел «Субботники», стр. 2. Заглавие: Сестра. Подпись: Ан. Чехов.

Вошло в издание А. Ф. Маркса с новым заглавием и в переработанном виде.

Печатается по тексту: Чехов, т. VI, стр. 336—348.

Правя рассказ для собрания сочинений, Чехов сократил его. Были сняты значительные отрывки, связанные с полемикой 1886 года вокруг философско-публицистических работ Толстого. Вместо этого дана лаконичная характеристика 80-х годов XIX века. Изменен финал рассказа: в окончательном тексте повествуется о бесславном конце героя, похороненного на Ваганьковском кладбище и вскоре позабытого.

Рассказ «Сестра» свидетельствует о том, что в 1886 г. Чехов активно интересовался философскими работами Толстого и включился в литературную полемику, следы которой сохранились и у других писателей того времени. Так, в «Сказании о гордом Аггее» В. М. Гаршина изображен жестокий правитель страны Аггей, перевоспитанный не проповедью религиозной морали, а только путем наказания («Русская мысль», 1886, № 4). В. Г. Короленко в «Сказании о Флоре-римлянине» оправдывал насилие в борьбе со злом: «Сила руки – зло, когда она подъемлется для грабежа и обиды слабейшего, когда же она подъята для труда и защиты ближнего – она добро» («Северный вестник», 1886, № 10, стр. 15).

Подводя итог полемике вокруг сочинений Толстого, Л. Е. Оболенский отмечал дурной, необъективный тон многих газет и журналов: «Почти всё лето эта пресса бичевала Толстого на все лады и всякими способами, начиная с высокомерной иронии и кончая просто неприличной бранью и залезанием в дела семейные, личные и денежные…» (Л. Оболенский. Русская мыслебоязнь и критики Толстого. – «Русское богатство», 1886, № 8, стр. 120).

Н. С. Лесков в статье «О рожне. Увет сынам противления» давал общую характеристику тогдашним критикам Толстого: «Есть хвалители, есть порицатели, но совестливых и толковых судей нет» («Новое время», 1886, № 3838, 4 ноября).

Того же мнения был и Чехов, который в начале января 1887 г. в споре с А. Д. Курепиным «доказывал, что нужно хорошенько разобраться в толст<овской> теор<ии> сопр<отивления> злу, а пока нельзя честно говорить ни за ни против» (письмо А. С. Лазарева-Грузинского к Н. М. Ежову от 2—3 января 1887 г. – ЦГАЛИ, ф. 189, оп. 1, ед. хр. 19, л. 165 об.).

Рассказ Чехова «Сестра», появившийся в «Новом времени» вскоре после статьи Лескова, явно полемичен. Образ героя рассказа – критика Лядовского вызывает ряд ассоциаций с фигурами А. М. Скабичевского, Н. К. Михайловского и фельетониста В. К. Стукалича, особенно резко нападавших на Толстого.

Как и Скабичевский в газете «Новости и биржевая газета», Лядовский «вел в газете еженедельный критический фельетон». С 15 января 1886 г. в «Русском курьере» Стукалич начал серию «Очерков современной литературы», отличавшихся самоуверенным тоном и риторическим пафосом: «Борьба за правду и право – вот девиз человека, выступившего на общественную арену»; «Неужели думают добиться истины, не говорим уже правды, устранив вдохновение, воодушевление высшими идеалами человечества!» («Русский курьер», 1886, № 14, 15 января; см. также № 29, 30 января – подпись-псевдоним: Веневич).

Тон и смысл этих статей, их пафос и стилистические штампы проступают в фельетонах и речи чеховского героя – Лядовского.

Рассуждения Лядовского в «Сестре» о непротивлении, как о «чепухе и белиберде», «темной, туманной теории», его слова: «Мы будем носиться в туманном поднебесье, а человечество пусть страдает, коснеет в рабстве, невежестве!» – соответствуют некоторым оценкам непротивления в статьях Скабичевского, а главное, их общему тону. Скабичевский утверждал, что во всей системе взглядов Толстого «мы видим много темного, невыясненного, противоречивого» («Новости и биржевая газета», 1885, № 126, 9 мая), что с идеалами Толстого человечество будет вечно «топтаться на одном месте» («Новости и биржевая газета», 1886, № 264, 25 сентября).

В характеристике метода и стиля фельетона Лядовского есть нечто общее с оценкой, данной Л. Е. Оболенским статьям Михайловского о Толстом в «Северном вестнике» (см. «Русское богатство», 1886, № 8, стр. 129—130).

Рассказ Чехова не прошел незамеченным для защитников Толстого. Оболенский вскоре опубликовал статью, в которой Чехов как истинный художник жизни был противопоставлен романтику Короленко, не в пользу последнего («Русское богатство», 1886, № 12, стр. 166—185).

А. С. Лазарев-Грузинский впоследствии вспоминал, как «в очень тесном кружке заговорили об этой статье». Чехов объяснил одному из присутствовавших позицию Оболенского: «Ведь почему Оболенский меня хвалит, а Короленко бранит? Ведь на это же есть причина!

– Какая?

– Оболенский – страстный поклонник Толстого. Я недавно напечатал в „Новом времени“ „толстовский“ рассказ, а Короленко написал кое-что против „толстовства“ – вот и попал в немилость. Ведь это же ясно! Я так на это и смотрю!» («Русская правда», 1904, № 99, 11 июля).

Критика при жизни Чехова почти не заметила рассказ.

Г. П. Задера обратил внимание на образ Веры Семеновны: «В рассказе „Хорошие люди“ мы в первый и единственный раз встречаемся с врачом-женщиной». Но Задера выражал сомнение в успехе ее работы, так как она не имела «ни малейшего призвания к медицине» (см. «Нива. Ежемесячные литературные и популярно-научные приложения». СПб., 1903, № 10, стлб. 321).

А. С. Лазарев-Грузинский в письме к Н. М. Ежову от 1—2 декабря 1886 г. так отозвался о рассказе: «Сегодня просмотрел (утром) последн<ий> расск<аз> Чехонте в „Нов<ом> вр<емени>“ – „Сестра “. Растянут и скучен, хотя не лишен „немножко“ оригинальности» (ЦГАЛИ, ф. 189, оп. 1, ед. хр. 19, л. 147).