Текст книги "«Офицерство волнуется…» Российский офицерский корпус и публичная политика в 1905–1914 годах"

Авторы и сотрудники редакции «Военного голоса»

Одним из офицеров, старавшимся выделить системные причины обнаружившейся неподготовленности России к войне в условиях индустриальной эпохи, был подполковник Генерального штаба Дмитрий Павлович Парский. Подполковник Парский, как и многие российские офицеры того времени, был выходцем из военной семьи, представителем своего рода офицерской династии. Его отец (Павел Петрович Парский) и дядя (Василий Петрович Парский) были участниками обороны Севастополя, а на Русско-японской войне Д.П. Парский потерял двух братьев (Михаила и Павла Павловичей Парских) – строевых офицеров пехоты[40]40
  Ганин А.В. Первый красный боевой генерал: Дмитрий Павлович Парский // Русский сборник. Исследования по истории России. Т. 16. М., 2014. С. 205–211.


[Закрыть]. Сам Д.П. Парский, будучи офицером Генерального штаба, служил при штабе 3-й Маньчжурской армии, однако под Мукденом принял непосредственное участие в бою, за что был представлен к награде[41]41
  Там же. С. 210.


[Закрыть].

Подполковник Парский посвятил отдельный труд изучению системных факторов, обусловивших поражение России в войне с Японией. Парский стремился к объективному, научному рассмотрению проблемы и полемизировал с встречавшимися в печати поверхностными, упрощенными объяснениями сложных исторических событий. Попытки переложить всю ответственность на одного Куропаткина вызывали его прямое возмущение: «Часто приходится слышать и читать, что многие винят в неудачном для нас исходе последней войны чуть ли не одного главнокомандующего. Это мне кажется несправедливым: я далеко не разделяю способа действий нашего высшего управления армиями, о чем не раз говорил в своих воспоминаниях. Быть может, даже главную из причин наших поражений надо отнести на его долю, но это еще далеко не исчерпывает всего: трудно допустить, чтобы один человек, хотя бы и в таком исключительно решающем положении, как главнокомандующий, мог бы являться единственным ответчиком за неудачную войну»[42]42
  Парский Д.П. Причины наших неудач на войне с Японией. Необходимые реформы в армии. СПб., 1906. С. 7.


[Закрыть], – писал Парский в предисловии к своей работе. Версию о полководческой бездарности как основной причине поражения отвергал и генерал Дружинин, в своей записке 1908 г. во многом подводивший итог дискуссиям первых послевоенных лет: «…никакие таланты полководцев не спасли от гибели Грецию и Рим»[43]43
  Записка Дружинина о нуждах русской армии по опыту Русско-японской войны… Л. 1.


[Закрыть].

Д.П. Парский, продолжая свой анализ войны на Дальнем Востоке, указывал, что «Причины неудач нашей несчастной войны нельзя исчерпывать какой-нибудь одной, их было много, как это всегда бывает в явлениях сложных, и они различны между собой по существу. Попытаюсь выяснить их в общих чертах. Я разделяю все причины наших неудач на три главные: из них одна, и самая основная, заключается в существующем у нас общегосударственном режиме»[44]44
  Парский Д.П. Причины наших неудач на войне с Японией… С. 8.


[Закрыть]. Развивая мысль о несовершенстве политического («общегосударственного») режима, явившемся причиной несостоятельности России перед лицом внешней угрозы, Парский писал: «Было бы ошибочно думать, что проиграли войну только мы, военные, <…> гораздо справедливее отнести неудачу войны не только на долю одной армии, а всей России. Мы мерились на войне с противником числом и качеством войск, их духом, степенью подготовки, умением распоряжаться и оказались слабее, что было очевидно для каждого. Но, ведь, если бы пришлось сравнивать все остальные стороны нашей государственной жизни с тем же противником, то разве мы не пришли бы к подобному же заключению? Непременно, да оно собственно так и было, только обнаружилось не столь рельефно»[45]45
  Там же. С. 9.


[Закрыть].

Вдумчивый анализ событий привел подполковника Парского к проведению закономерной, напрашивавшейся при привлечении широкого исторического контекста аналогии между Русско-японской и Крымской войнами: «…чем, в самом деле, последняя кампания лучше печальной памяти Крымской? <…> Далеко ли в общем ушли мы за эти 50 лет? И что же, как не общий режим, является тормозом к лучшему?»[46]46
  Там же. С. 13.


[Закрыть]

В своих сочинениях подполковник Парский обращался к событиям Крымской войны и до поражения на Дальнем Востоке. Опыт этой неудачной, но покрытой героическим ореолом войны привлекал Парского как начинающего военного историка и публициста. Перу Д.П. Парского принадлежит популярный исторический путеводитель по местам Севастопольской обороны, участие в которой принимали его отец и дядя[47]47
  Парский Д.П. Памятники Севастопольской обороны. Одесса, 1901. В 1902 г. увидела свет основательно переработанная и расширенная версия путеводителя, включавшая также «Список источников, могущих служить для изучения истории Крымской войны и обороны Севастополя» // Парский Д.П. Севастополь и памятники его обороны. Одесса. 1902. О популярности этого труда свидетельствует то, что в 1903 г. он выдержал переиздание.


[Закрыть]. О положительном отклике военной среды на эту работу свидетельствуют благодарные письма читателей, сохранившиеся в фонде Д.П. Парского: «…в деревне с полным удовольствием прочел памятники славной обороны Севастополя, где я, в юности моих лет, некоторым образом проливал кровь за отечество», – писал Д.П. Парскому один из ветеранов Обороны Севастополя[48]48
  Переписка Парского Д.П. по поводу его историко-литературной деятельности… // РГВИА. Ф. 202. Оп. 1. Д. 26. Л. 1–2.


[Закрыть].

Для Д.П. Парского память о Крымской войне имела личное, семейное измерение. Если на долю прошлого поколения военной семьи Парских выпало участие в проигранной Крымской кампании, то Д.П. Парскому и его братьям довелось стать свидетелями и непосредственными участниками катастрофы, постигшей Россию на Дальнем Востоке. Исторические поражения страны накладывались на личные трагедии и в случае военных интеллектуалов вроде Д.П. Парского приводили к глубокой рефлексии относительно «причин наших неудач».

Как видим, в своих сочинениях кадровый, потомственный военный – подполковник Парский, предстает человеком широкого кругозора и либеральных взглядов. Единственное, в чем в воззрениях Парского при желании можно увидеть пресловутую армейскую косность – его отношение к еврейскому вопросу, а вернее, к его специфически военной стороне. Парский поддерживал идею установления полного гражданского равноправия всех народов России, не исключая и евреев, но к евреям на военной службе относился с предубеждением, как и многие другие в подобных случаях, уверяя в своей непредвзятости и ссылаясь на «факты» из личного опыта. «Как известно, у нас в войсках служат представители почти всех народностей России, но нарекания военных относятся почти исключительно к одним евреям»[49]49
  Парский Д.П. Причины наших неудач на войне с Японией. Необходимые реформы в армии. СПб., 1906. С. 53.


[Закрыть], – писал он в своем сочинении о реформах в армии. При всем своем либерализме Парский усматривал причину неготовности евреев к военной службе не во внешних условиях, а во «врожденных» свойствах еврейской народности: «Я полагаю, что нелюбовь еврея к воинской повинности обусловливается не только его положением и военным режимом; при национальной его замкнутости это явление едва ли не врожденное, с чем нельзя не считаться и в будущем»[50]50
  Там же.


[Закрыть]. Парский считал целесообразной дискриминацию евреев на военной службе, выступая за сохранение запрета на получение евреями офицерского чина, ввиду нежелательности иметь офицеров-евреев: «Я вполне убежден, что евреи будут стремиться получить права на офицерское звание. Трудно, конечно, сказать утвердительно, каковым явился бы у нас офицер-еврей, но, судя по заграничным примерам и зная свойства этой народности и отношения к ней прочих, надо предполагать, что этот тип будет нежелательным в нашей армии, по крайне мере, еще долгое время <…> Говорю все это отнюдь не из предубеждения против еврейской народности, а потому, что приходилось наблюдать (евреев в армии. – А. Ф.) самому»[51]51
  Там же. С. 54.


[Закрыть], – прибавлял Парский, стремясь в свое оправдание апеллировать к объективным, эмпирически установленным фактам. Впрочем, как известно, те или иные формы национализма вообще и антисемитизма в частности в то время нередко были присущи представителям либерального лагеря[52]52
  Например, видный деятель кадетской партии В.А. Маклаков признавался, что вынужден был скрывать свою неприязнь к евреям, которой стыдился. Шульгин В.В. Тени, которые проходят. СПб., 2012. С. 162.


[Закрыть].

Подполковник Парский не был одинок в своих воззрениях. Он принадлежал к кругу имевшего схожее социальное положение, а также профессиональный путь и поколенческие черты либерально настроенного офицерства, склонного проецировать опыт реформ, последовавших за Крымской войной, на текущую ситуацию, требовавшую, по их мнению, аналогичных системных решений. В 1906 г. военные с подобными взглядами стали группироваться вокруг редакции «Военного голоса».

Подполковник Парский не являлся инициатором создания «Военного голоса», его нельзя отнести и к числу центральных фигур в редакции газеты. Куда более деятельным сотрудником издания являлся его сослуживец, полковник Генерального штаба В.Ф. Новицкий, впоследствии давший характеристику политических воззрений Парского и всего круга лиц, сотрудничавших в «Военном голосе» и сочувствовавших его направлению: Парский «стал в ряды нашего передового, либерального офицерства, выделившего из себя в то время сильную группу, создавшую военно-революционный орган “Военный голос”. Собственно говоря, Д. П. фактически не входил в состав какого-либо кружка или партии, оставаясь беспартийным, но по духу своих идей, своих надежд и стремлений он близко примыкал к создателям и руководителям “Военного голоса”, считавшим, что армия и флот, являющиеся костью от кости и плотью от плоти русского народа, не могут стоять вне того движения, которое охватило в то время Россию, и должны подвергнуться коренным реформам соответственно изменению политического и социального устройства страны»[53]53
  Новицкий В. Памяти Д.П. Парского // Военная наука и революция. Военнонаучный журнал. 1922. Кн. I. С. 191.


[Закрыть].

Василий Федорович Новицкий

Журнал «Летопись войны 1914–1917 гг.»

Конечно, при оценке свидетельства Новицкого нельзя не принимать во внимание обстоятельства, при которых создавался этот текст. Цитата взята из некролога Парскому, написанного в 1922 г. и помещенного в журнале «Военная наука и революция». Новицкий почтил память своего давнего товарища, будучи профессором Военной академии РККА. В свою очередь, появление этого некролога в советской печати было возможно благодаря тому, что Парский также провел последние годы своей жизни на службе в Красной армии. В этом контексте становится ясно, что определение «военно-революционный орган», которое Новицкий дал «Военному голосу», является по меньшей мере натянутым и в большей степени характеризует время, в которое происходила работа над текстом, чем саму газету. Не пытаясь вывести критерии для определения «революционности» того или иного органа периодической печати, все же следует отметить, что им бы едва ли могло соответствовать издание, в котором активно сотрудничали офицеры, находившиеся на службе в Главном управлении Генерального штаба (ГУГШ), которое возглавлял близкий к великому князю Николаю Николаевичу генерал Ф.Ф. Палицин. Во всяком случае, в номерах «Военного голоса» не содержалось того, что можно было бы счесть «революционной пропагандой». Довольно продолжительное время газета беспрепятственно и вполне легально распространялась в войсках.

Один из современных исследователей полагает, что «Военный голос» придерживался «либерально-кадетской ориентации»[54]54
  Голосенко И.А. Военная социология в России // Журнал социологии и социальной антропологии. 1998. Т. 1. № 2. С. 153.


[Закрыть]. В пользу этой версии можно привести множество доводов, однако в действительности все было несколько сложнее. Если судить по обзорам печати, помещавшимся в каждом номере, то окажется, что редакция «Военного голоса» в большей степени симпатизировала левым «Нашей жизни» и «Двадцатому веку», чем «кадетской» прессе. Симпатия была взаимной. Перепечатки из «Военного голоса» с комментариями и без появлялись не только в упомянутых «Нашей жизни» и «Двадцатом веке», но и в эсеровском «Голосе» – газете уже действительно революционной[55]55
  Полиция проводила обыски в редакции эсеровского органа. Газете удалось просуществовать в общей сложности немногим более двух месяцев.


[Закрыть].

Связи «Военного голоса» с левыми поможет прояснить представление остальных членов редакции. В то время как делопроизводитель ГУГШ, полковник Новицкий, был среди активных сотрудников газеты первым по чину и служебному положению, руководителем предприятия, «душой» всего дела, являлся «скромный» обер-офицер – отставной корнет В.К. Шнеур. Кавалерийский чин корнета соответствовал пехотному подпоручику («фендрику» на военном жаргоне), однако именно Шнеур являлся бессменным издателем и первым редактором газеты. Его имя также носило существовавшее при «Военном голосе» небольшое книгоиздательство. Биография Шнеура полна «темных страниц» и выдает в нем ловкого авантюриста. По некоторым данным, Шнеур (уже после закрытия «Военного голоса») сотрудничал с Охранным отделением, что не помешало ему уже в ноябре 1917 г. поступить на службу к большевикам. Так описывал жизненный путь Шнеура генерал-майор и член партии эсеров К.М. Оберучев: «Кроме партийных военных группировок, были попытки беспартийных офицерских объединений, схождения офицеров, революционно-настроенных, но считавших несвоевременным в интересах общей свободы разделяться на мелкие группы и фракции. И я помню, что в 1905 г. в Петербурге создалось такое офицерское общество содействия революции, но стоявшее вне партийных группировок. Если не ошибаюсь, именно из недр этого общества вышли кадры работников газеты «Военный Голос», официальным редактором которой был корнет Шнеур, впоследствии, уже после ликвидации революции (1905–1907 гг. – А. Ф.), завербованный в ряды агентов Департамента полиции и принятый, после октября месяца 1917 г., в лоно свое делателями октябрьской революции, для руководства войсками во время похода большевиков на ставку главнокомандующего и убийства и изнасилования (sic!) генерала Духонина»[56]56
  Оберучев К.М. Офицеры в русской революции. Нью-Йорк, 1918. С. 36.


[Закрыть].

Оберучеву, по всей видимости, было неприятно, что к одобряемой им газете имела отношение столь одиозная личность, поэтому он стремился всячески преуменьшить роль Шнеура, назвав его лишь «официальным» редактором, а затем прибавив: «Фактическим редактором этой прогрессивной военной газеты, закрытой впоследствии в административном порядке, был коллектив офицеров, настроенных несомненно революционно»[57]57
  Оберучев К.М. Офицеры в русской революции. Нью-Йорк, 1918. С. 36.


[Закрыть]. Нельзя не отметить, что в случае с Оберучевым также имеет место приписывание «Военному голосу» революционности. Однако представляется, что если на Новицкого оказал влияние раннесоветский дискурс, то Оберучев, давая характеристику «Военному голосу», находился под влиянием ожиданий партии эсеров, в 1905–1907 гг. потратившей немало усилий на агитацию в армии и возлагавшей серьезные надежды на независимую военную газету оппозиционной направленности. В этой связи еще раз следует отметить, что революционная агитация в войсках не являлась целью «Военного голоса».

После Октябрьской революции корнет Шнеур действительно оказался в числе первых кадровых офицеров, предложивших свои услуги новой власти. В ноябрьские дни 1917 г. Шнеуру довелось стать исполнителем важнейших поручений советского правительства. Его первая секретная миссия состояла в том, чтобы, перейдя линию фронта, передать немецкому командованию советское предложение о мире. Шнеур успешно справился с заданием, в ночь на 14 ноября подписав соглашение о начале мирных переговоров в Бресте. Из первого поручения логически вытекало второе. Переговоры могли состояться лишь при условии полного контроля над командными структурами армии со стороны новой власти. Соответственно, насущной необходимостью стала ликвидация могилевской Ставки, как вероятного очага сопротивления сепаратным переговорам. Хорошо зарекомендовавшему себя Шнеуру выпало руководить сосредоточением войск, предназначавшихся для занятия Ставки, в статусе начальника полевого штаба советского главкома Н.В. Крыленко. После успешного завершения операции по «овладению» Ставкой главком Крыленко, минуя три ступени, произвел Шнеура из корнетов в полковники. К званию добавилась почетная приставка «народный». Однако уже 24 ноября «народный полковник» был арестован по подозрению в связях с Департаментом полиции. Поводом явилось напечатанное в оборонческой газете «Полночь» («День») датируемое 1910 г. письмо Шнеура на имя тогдашнего вице-директора Департамента полиции С.П. Белецкого с предложением своих услуг в качестве сотрудника Заграничной агентуры. Несмотря на отсутствие иных доказательств сотрудничества обвиняемого с Департаментом полиции и косвенное заступничество Крыленко, новая власть объявила его лицом, «лишенным общественного доверия». Шнеур был осужден революционным трибуналом[58]58
  Шнеур Владимир Константинович // ГАРФ. Ф. Р‐1005. Оп. 7. Д. 73. Л. 16–23.


[Закрыть]. В свою очередь, деятельное добровольное сотрудничество с советской властью и причастность к «расправе» над генералом Духониным сделали Шнеура крайне одиозной фигурой для противников большевиков. Дискредитированный со всех сторон бывший полковник оказался отвергнут и презираем ведущими политическими силами. Блестящее начало карьеры порученца новой власти, сулившее Шнеуру заметную роль в событиях разгоравшейся Гражданской войны, обернулось трехлетним заключением в «Крестах»[59]59
  Там же. Л. 23–25.


[Закрыть].

Подробности сотрудничества Шнеура с департаментом полиции остаются неизвестными, однако именно этот эпизод из прошлого явился причиной стремительного падения «народного полковника».

Но каковы бы ни были действительные обстоятельства жизни Шнеура после революции, многое говорит о том, что в бытность свою издателем «Военного голоса» Шнеур, помимо респектабельных офицеров Генерального штаба, поддерживал контакты и с представителями революционного движения в армии. Например, близким знакомым Шнеура мог являться член партии эсеров корнет Покровский[60]60
  Лазарев М.С. Ликвидация ставки старой армии как очага контрреволюции // Вопросы истории. 1968. № 3. С. 55.


[Закрыть].

На посту редактора (но не издателя) «Военного голоса» Шнеура сменил также имевший связи с радикальным крылом «освободительного движения» военный юрист, зауряд-полковник в отставке, а с 1907 г. петербургский присяжный поверенный П.А. Коровиченко. В 1917 г. Коровиченко оказался в ряду верных соратников А.Ф. Керенского. О степени доверия Керенского к Коровиченко говорит то, что последний был назначен на ответственную должность коменданта Александровского дворца в Царском селе, где с марта по май 1917 г. содержалась под арестом царская семья. Керенский вспоминал: «После этого первого моего посещения царя я решил назначить нового коменданта Александровского дворца, человека, которому мог полностью доверять. <…> Было важно иметь во дворце надежного, умного и тактичного посредника. Я остановил свой выбор на полковнике Коровиченко, военном юристе, ветеране японской и европейской войн, которого я знал как мужественного и прямого человека. Я не ошибся, выбрав его: Коровиченко содержал узников в полной изоляции и при этом сумел внушить им чувство уважения к новой власти»[61]61
  Керенский А.Ф. Россия на историческом повороте. Мемуары. М., 1993. С. 231–232.


[Закрыть].

Если Керенский остался доволен тем, как Коровиченко исполнял свои обязанности, то царь, его семья и лица из числа прежних приближенных, разделившие с ними арест, похоже, были не слишком высокого мнения о новом дворцовом коменданте: «после нашего обеда Коровиченко попросил зайти, чтобы проститься, и привел с собой своего преемника – коменданта Ц.[арско]-С.[ельского] гарнизона полк. Кобылинского. Никто из нас не жалеет об его уходе, и, напротив, все рады назначению второго» – записал в дневнике император[62]62
  Дневники императора Николая II. 1894–1918 гг. Ч. 2. Т. 2. 1905–1918 гг. / Отв. ред. С.В. Мироненко. М., 2013. С. 234.


[Закрыть]. Воспоминания дочери лейб-медика Е.С. Боткина, Т.Е. Боткиной, помогают пролить свет на причины неприязни арестованных к Коровиченко: «Комендантом после Коцебу был назначен полк. Коровиченко, друг Керенского <…> Это был очень образованный и неглупый, но чрезвычайно нетактичный и грубый человек. Он позволял себе, получив и прочитав письма, носить их в кармане и не выдавать их адресату, рассказывая в то же время в посторонних разговорах содержание этих писем. Затем, подметив некоторые любимые выражения их высочеств, как, например, употребление слова “аппетитно” не для одних съедобных вещей, вдруг говорил какой-нибудь из великих княжон: “Какая у вас аппетитная книга, так и хочется скушать”. Конечно, подобные выходки не могли к нему расположить арестованных»[63]63
  Мельник Т.Е. Воспоминания о царской семье и ее жизни до и после революции. Белград, 1921. С. 32.


[Закрыть].

Незадолго до отправки бывшего царя в Тобольск Коровиченко покинул Царское Село и продолжил поднимать престиж новой власти в должности командующего (несмотря на звание полковника) Казанским военным округом[64]64
  Назначение на должности командующих округами лиц, не занимавших серьезного положения в военной иерархии, но верных «завоеваниям революции», являлось обычной практикой Временного правительства. Например, Киевским военным округом командовал упоминавшийся выше К.М. Оберучев. Об этом явлении с негодованием отзывался эмигрантский военный историк Керсновский: «Во главе ряда военных округов были поставлены авантюристы, наспех произведенные в штаб-офицерские чины. Воинской иерархии для проходимца министра не существовало. Московский военный округ получил зауряд-подполковник Грузинов – друг Гучкова, “октябрист” и председатель Московской земской управы. Казанский – зауряд-подполковник Коровиченко – социалист и присяжный поверенный. Киевский – некто Оберучев, социалистреволюционер, из разжалованных подпоручиков, сосланный в 1905 году в Сибирь, возвращенный Гучковым из ссылки и произведенный прямо в полковники “для уравнения со сверстниками”». (Керсновский А.А. История русской армии. Т. 4. М., 1994. С. 239.)


[Закрыть]. И, наконец, уже в октябре 1917 г. Керенский, встревоженный сентябрьской попыткой мятежа в Туркестанском крае, направил Коровиченко командовать войсками в Ташкент. Последнее назначение стало для Коровиченко роковым. После того как в ноябре 17 года местному Совету рабочих и солдатских депутатов, состоявшему из большевиков и левых эсеров, со второй попытки удалось взять власть в свои руки, Коровиченко был арестован и без суда расстрелян в ташкентской тюрьме.

В свете сказанного выше с большой долей уверенности можно предположить, что тяготение «Военного голоса» к левой прессе объяснялось личными связями Шнеура и Коровиченко. К тому же и Шнеур, и Коровиченко могли искренне сочувствовать социалистическим идеям, хотя вехи биографии Шнеура свидетельствуют скорее об отсутствии у него каких бы то ни было прочных убеждений или их второстепенности по сравнению с соображениями карьерного и материального характера.

По причине отсутствия документов сложно прояснить вопрос о финансировании «Военного голоса». Если газета и стала приносить прибыль, то это произошло далеко не сразу. На запуск издания необходимы были довольно значительные средства. В статье о «Военном голосе» в Военной энциклопедии Сытина, редактором которой был все тот же В.Ф. Новицкий, говорится: «Дело было совершенно идейное, начатое на средства, собранные вскладчину среди инициаторов, участников и сотрудников издания»[65]65
  Военная энциклопедия под ред. В.Ф. Новицкого в 18 т. М., 1911–1915. Т. 6. М., 1912. С. 584.


[Закрыть]. «Совершенная идейность» дела как будто и не подразумевала желания добиться коммерческого успеха или даже окупаемости издания.

Но откуда же все-таки пришли деньги? Едва ли небольшая группа офицеров могла начать издавать ежедневную газету в столице, рассчитывая лишь на свои скромные служебные доходы. Амбициозность предприятия предполагала более серьезные инвестиции. Скорее всего, наибольший вклад в капитал издания принадлежал бывшему гвардейскому офицеру и военному атташе российского посольства во Франции А.Н. Брянчанинову. Крупный псковский помещик, сын рязанского губернатора, а впоследствии сенатора Н.С. Брянчанинова, зять К.А. Горчакова (сына канцлера), А.Н. Брянчанинов располагал весьма значительными средствами.

Помимо родовых имений, Брянчанинову принадлежал доставшийся в приданое роскошный петербургский особняк канцлера А.М. Горчакова на Большой Монетной. Военную службу Брянчанинов сменил на гражданскую, заняв выгодную должность чиновника особых поручений при Департаменте железнодоржных дел Министерства финансов. Имелся у Брянчанинова и соответствовавший аристократическому положению придворный чин камер-юнкера. Однако Брянчанинов не воспользовался в полной мере преимуществами своего происхождения для построения блестящий карьеры бюрократа. Его слишком привлекали политика и публицистика, ради которых он в итоге и оставил службу. Брянчанинов участвовал в деятельности «Союза 17-го октября», затем состоял членом ЦК Партии прогрессистов, сотрудничал в газетах «Слово», «Страна»[66]66
  Партии демократических реформ, Мирного обновления, Прогрессистов: документы и материалы, 1906–1916 гг. М., 2002. С. 292.


[Закрыть]. Также на средства Брянчанинова с 1908 г. издавалась газета «Псковская жизнь». К началу Первой мировой войны Брянчанинов был гласным Петербургской городской думы, членом комитета российской экспортной палаты и издателем журнала «Новое звено»[67]67
  Петров С.Г. Провинциал в столице (А.Н. Брянчанинов) // Диалог культур и цивилизаций в глобальном мире: VII Международные Лихачевские научные чтения, 24–25 мая 2007 г. СПб., 2007. С. 487–488.


[Закрыть]. В 1906 г. Брянчанинов помещал статьи и в «Военном голосе»[68]68
  Fuller William C.Jr. Civil-Military Conflict in Imperial Russia 1881–1914. Princeton, 1985. P. 199.


[Закрыть].

Еще одной значимой фигурой в коллективе авторов «Военного голоса» являлся известный специалист по фортификации, военный инженер, капитан (впоследствии генерал-лейтенант) А. В. фон Шварц. Ближайший помощник генерала Р.И. Кондратенко (одного из немногих признанных общественным мнением «героев» японской войны), Шварц оставил знаменитые воспоминания об обороне Порт-Артура, особенно ценимые специалистами того времени за профессиональные суждения инженера-фортификатора. Первоначальный вариант записок Шварца, основанный на его дневниковых записях, был напечатана именно в издательстве «Военного голоса»[69]69
  Шварц А.В. фон. Из дневника инженера. Ч. 1. Заметки по полевой фортификации. Ч. 2. Некоторые фортификационные данные борьбы за Порт-Артур. СПб., 1906.


[Закрыть]. Впоследствии Шварц участвовал в работе комиссии по составлению официальной истории Русско-японской войны, преподавал в Николаевской инженерной академии, состоял членом Главного крепостного комитета, в ведении которого находились все фортификационные сооружения страны, а в 1915 г. руководил обороной крепости Ивангород в окрестностях Варшавы, о чем также оставил ценные воспоминания.

Среди авторов газеты выделялась солидная группа военных юристов. Здесь следует пояснить, что в начале XX в. военные юристы составляли в армии совершенно особую прослойку. Военноюридическая академия была основана в 1866 г. по инициативе одного из лидеров либеральной партии при дворе Александра II – военного министра Д.А. Милютина. Задача Академии состояла в подготовке кадров для обновленной на началах, близких к гражданской судебной реформе 1864 г., системы военных судов. В числе первых преподавателей Академии был выдающийся правовед и общественный деятель либерального направления К.Д. Кавелин. В соответствии с заложенными в «милютинские» времена традициями этого заведения, которые не удалось изжить в эпоху контрреформ, его слушатели получали подготовку, практически идентичную той, что проходили гражданские юристы. На протяжении первых двух лет обучения слушатели Академии вовсе не касались военной юстиции. Учебный процесс в Академии был построен таким образом, что развитию законодательства и судебной практики конституционных государств Европы уделялось не меньшее, а иногда даже большее внимание, чем российскому уголовному и общему праву. С особенностями же функционирования военной судебной системы и спецификой военного законодательства слушатели Академии начинали знакомиться лишь на последнем – третьем году обучения. Как следствие, выпускники Академии по большей части были носителями того же самого «легалистского этоса», что и их коллеги – гражданские юристы, которые уже по самому своему призванию являлись поборниками законности и установления «правого строя»[70]70
  Fuller Jr.W.C. Civil-military conflict in imperial Russia, 1881–1914. Princeton University Press, 1985. P. 124–127.


[Закрыть]. Это приводило ко множественным сбоям в случаях, когда правительство прибегало к военным судам в надежде на «скорую расправу» с государственными преступниками (эта практика получила широкое распространение в годы Первой русской революции). Военным судьям претило осуществление «карательного правосудия». Они отказывались без разбирательств и в кратчайшие сроки выносить обвинительные приговоры и, будучи связанными жесткостью военных законов, все же стремились рассматривать подробности каждого дела и зачастую изыскивали возможность для смягчения участи осужденных. То направление, которое власти хотели придать деятельности военно-судебной системы, вызвало у военных юристов отторжение, вело к профессиональной неудовлетворенности и определенным формам протеста против использования военных судов в репрессивных целях. Нередко военные суды охотно соглашались признать обвиняемых душевнобольными, что было в то время общеизвестным и распространенным способом уйти от тяжелого наказания. Но и когда избежать вынесения смертных приговоров было невозможно, не идя на явное нарушение закона, судьи нередко ходатайствовали перед генерал-губернаторами и начальниками военных округов о смягчении участи осужденных. Например, с 1905 по 1907 г. Казанский окружной военный суд не оставлял ни одного приговора без подобного прошения. Зачастую ходатайства о смягчении наказания удовлетворялись. Это привело к тому, что с 1905 по 1907 г. в исполнение было приведено около трети смертных приговоров, вынесенных военно-окружными судами. Специализировавшийся на политических делах присяжный поверенный А.Н. Вознесенский писал даже, что военные суды во многих случаях были для его подзащитных предпочтительнее гражданских[71]71
  Ibid. P. 182–185.


[Закрыть].

Именно недовольство тем, как с возложенными на них карательными функциями справляются военные суды, привело к учреждению в 1906 г. печально известных военно-полевых судов, где приговоры выносились не имевшими какой-либо юридической подготовки строевыми офицерами безо всяких лишних формальностей и процедур. Военно-полевые суды было невозможно сохранить на долгосрочной основе, но после их упразднения по инициативе председателя Совета министров П.А. Столыпина и вопреки сопротивлению Главного военно-судного управления (ГВСУ) было принято положение, согласно которому в состав военно-окружных судов в качестве временных членов могли вводиться строевые офицеры – юридические невежды, чье влияние должно было нивелировать пиетет профессионалов перед законностью. Однако ничто не помогало. Столыпин по-прежнему был неудовлетворен результатами работы военных судов и всеми силами стремился придать их деятельности нужное направление. В частности, в 1908 г. он добился отставки главного военного прокурора Г.Д. Рыльке, которого (что весьма показательно) называл кадетом[72]72
  Ibid. P. 178.


[Закрыть]. Можно заключить, что по образованию, складу ума и убеждениям военные юристы были ближе к либеральной интеллигенции, нежели к строевым офицерам, вместе с которыми они носили погоны царской армии.

Из сотрудников «Военного голоса», помимо Коровиченко, речь о котором шла выше, в сфере военной юстиции служили В.А. Апушкин, Н.П. Вишняков, В.Н. Нечаев, князь С.А. Друцкой и А.В. Тавастшерна, скрывавшийся под псевдонимом «Сандр». Обладавший литературным талантом Апушкин в ходе Русско-японской войны являлся полевым корреспондентом сразу трех официальных изданий: «Правительственного вестника», «Русского инвалида» и выходившего на французском языке еженедельника Министерства иностранных дел «Journal de St.-Pеtersbourg»[73]73
  Айрапетов О.Р. Пресса и цензура в Русско-японскую войну // Русскояпонская война 1904–1905: взгляд через столетие: международный исторический сборник / под ред. О.Р. Айрапетова. М., 2004. С. 345.


[Закрыть]. Сам Апушкин, полагая, что его перу могло найтись более достойное применение, с негодованием описывал условия, в которые он и другие корреспонденты были поставлены военной цензурой и требованиями редакций: «Военная цензура смотрела на представителей печати в армии, как на каких-то внутренних врагов ее.

Боязнь, что наши сообщения послужат только к пользе противника, доходила до того, что один из военных цензоров предлагал нам писать даже заведомую неправду, дабы вводить в заблуждение японцев. О русском обществе он не беспокоился. Ему представлялось по-прежнему заблуждаться и жить иллюзиями. В свою очередь, редакция просила меня не обнажать те или другие недостатки, грехи и промахи – “русская печать должна говорить о том, что было и есть, а все это говорит о мужестве и силе духа русской армии”. Редакцией ценились только те корреспонденции, в которых рисовались геройские образы генералов, офицеров и солдат»[74]74
  Апушкин В.А. Куропаткин. Из воспоминаний о Русско-японской войне. СПб., 1907. С. 10.


[Закрыть]. Апушкину предоставилась возможность свободно высказаться не только на страницах «Военного голоса». Его полная критики, едких замечаний и «возмутительных» подробностей мемуарная хроника деятельности Куропаткина на посту командующего Манчжурской армией выдержала несколько переизданий еще при жизни автора. Последнее переиздание его более общей работы о Русско-японской войне относится к 2005 г., а в 1925 г. Апушкин, верный жанру разоблачения одиозных военных деятелей, издал в СССР книгу с броским заглавием «Сухомлинов – генерал от поражений». Вполне успешно складывалась и его служебная карьера. Войдя в состав служащих центрального аппарата ГВСУ в 1907 г., Апушкин в 1915 г. получил чин генерал-майора, а после Февральской революции, благодаря устоявшейся репутации либерала и знакомству все с тем же Керенским, занял должность начальника этого ведомства. В качестве профессионала, пользовавшегося доверием новой власти, он был включен и в состав Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства.