Текст книги "Гончие смерти"

15

Прошка резко повернулся в ту сторону и увидел зверька. Тот был небольшой, размером с кошку, но такой чудной и смешной, что Прошка едва не расхохотался.

Тело у него и впрямь было похоже на кошачье, только мех был короткий и голубовато-серебристый. А вот голова диковинного зверька походила на голову ребенка, только с кошачьими усами и черным носиком-пуговкой. По бокам головы колыхались на ветру уши, огромные и нелепые.

Хвост, голубоватый, как и все тельце, был распушен на конце в кисточку, будто у коровы. Лапки зверька были пушистые и аккуратные.

Завидев Прошку, зверек на мгновение оцепенел, уставившись на него своими огромными глазами, а потом отступил назад и испуганно прикрыл ушами мордочку. Зрелище было до того потешное, что Прошка не удержался от смеха.

Смех его прокатился ветерком по траве и листьям, вспугнув целый рой каких-то серебристых мошек. Выпорхнув из кустов, серебристое облако понеслось над поляной, меняя форму, как ее меняют настоящие облака. Вот оно стало похоже на какого-то зверя, плывущего над травой, а вот – на человека.

Прошка пригляделся и с удивлением узнал в этом облачном человеке свою собственную худую фигуру. Серебристый рой мошек подражал Прошке, намереваясь сбить его с толку.

Прошка поднял руку. Облачная фигура, сложенная из тысяч маленьких, серебристых мушиных тел, тоже подняла руку. Прошка опустил руку. Опустил ее и двойник.

– Здорово! – восхищенно выдохнул Прошка.

Наблюдая за облаком, он совсем забыл про зверька, а когда вновь повернулся к нему, вскинул брови от удивления и слегка попятился. На этот раз у стены деревьев стоял не один зверек, теперь их было три. Все ушастые, с потешными мордочками и огромными удивленными глазами.

Зверьки стояли и глазели на Прошку, должно быть, пораженные его видом не меньше, чем он сам был поражен видом этих смешных зверьков.

«Вот бы поймать одного», – подумал вдруг Прошка.

Стоило ему об этом подумать, как в голове тут же сложился волнующий коммерческий проект. Хорошо бы поймать двух таких зверьков – самочку и самца и заняться их разведением. А потом продавать как диковинку по серебряной монете за штуку. Ежели они плодятся, как кошки, то всего за год можно сколотить целое состояние!

Прошка аж пропотел от волнения. Богатство стояло прямо перед ним, глядя на него по-детски любопытными глазенками и тихонько прядая огромными ушами.

«Только б не напужать», – с волнением подумал Прошка. Он сделал осторожный шажок навстречу зверькам, опасаясь, что они развернутся и удерут в лес. Однако зверьки, похоже, были слишком удивлены, чтобы думать о собственной безопасности.

«Хорошо», – подумал Прошка и сделал еще один маленький шажок. Приближаясь к зверькам, он старался двигаться как можно плавнее и все время улыбался, давая зверькам понять, что он не желает им зла.

Еще шажок… И еще… Зверьки смотрели на него с таким безмерным изумлением, что, казалось, еще чуть-чуть, и их выпученные глазки вывалятся из глазниц.

Так, шажок за шажком, вершок за вершком, он прошел несколько саженей и остановился в двух шагах от сказочных созданий.

И тут один из зверьков открыл свой потешный детский ротик и что-то чирикнул. Другие зверьки закивали головами, будто соглашаясь со своим товарищем, а затем стали пятиться к лесу, не спуская с Прошки настороженных глаз.

Опасаясь, как бы они не развернулись и не скрылись в лесу, Прошка облизнул губы и мягко проговорил:

– Ну-ну-ну… Я не сделаю вам ничего плохого. Я просто хочу с вами поиграть. Вы ведь любите играть? Любите? Кис-кис-кис.

Он протянул руку и осторожно потер указательным пальцем о большой, словно между ними было зажато лакомство. Зверьки уставились на его пальцы.

– Идите ко мне, кошечки, – коварно улыбнувшись, позвал Прошка. – Я дам вам кусочек сыра.

Зверьки переглянулись, а потом резко, как по команде, развернулись и медленно затрусили к лесу.

– Леший! – выругался Прошка и с досадой сплюнул себе под ноги. В то же мгновение из травы высунулся гибкий серебристый усик и сердито хлестнул Прошку по сапогу.

Суховерт испуганно отскочил в сторону, но усик, погрозив ворёнку, как грозят пальцем расшалившемуся ребенку, снова скрылся в высокой траве.

Прошка вытер рукавом рубахи потный лоб. В этом серебристо-голубом лесу было теплее, чем в промозглой Прошкиной избе. Голубое облако, через которое ворёнок прошел в здешний мир, висело на том же месте и приветливо переливалось, будто говорило: «Не бойся. Я все еще здесь и никуда не денусь».

Прошка немного успокоился. Повертев головой по сторонам, он снова увидел лопоухих кошек. На этот раз они не смотрели на Прошку, а, окружив большие чаши красно-голубых цветов, слизывали с лепестков нектар своими длинными, голубоватыми язычками.

Зрелище было настолько умилительное, что Прошка снова улыбнулся. Определенно, хотя бы одного зверька словить стоило. Любая купчиха отвалит за такого милягу горсть меди, а то и больше.

Прошка снова двинулся к зверькам, но на этот раз он сильно пригнулся и зашагал так мягко, как только мог. Благо, наука, преподанная ему когда-то Глебом Первоходом, не прошла даром.

Зверьки, поглощенные трапезой, не обращали на него внимания. Прошка уже примеривал расстояние для прыжка, как вдруг… что-то свистнуло в воздухе, и один из зверьков, подскочив вверх, рухнул на траву, а двое других прыснули в лес.

Из шеи упавшего зверька торчала стрела, а сам он был неподвижен. Прошка быстро спрятался за ближайшее дерево и положил пальцы на рукоять кинжала. Сердце его билось так быстро, что могло выскочить из груди.

Выждав немного, он осторожно выглянул из-за дерева и увидел маленького, худого человечка, склонившегося над убитым зверьком. Из одежды на человечке была только набедренная повязка, а кожа его была покрыта голубоватой, короткой шерсткой. Лук незнакомец уже закинул за спину, а ни меча, ни кинжала у него на поясе не было.

Прошка тоже не спешил доставать кинжал. Человек был один и совсем не походил на душегуба. Вдруг незнакомец напрягся и к чему-то прислушался.

Что-то темное стремительно выскочило из леса, набросилось на человечка, сбило его с ног и повалило на траву. Прошка не собирался ждать, чем закончится эта схватка, он развернулся и со всех ног бросился к голубоватому облаку. И тут Прошка с ужасом понял, что облако уже не серебрилось. Оно бледнело и выцветало, будто собиралось исчезнуть, растворившись в синем воздухе.

– Нет! – закричал Прошка и последним, огромным и судорожным рывком прыгнул в облако.

Он «щучкой» влетел в голубое свечение, пролетел сажень и грохнулся на пол, больно ударившись плечом об ножку стола. Тут же поднял голову и оглянулся. Голубое свечение за спиной почти истаяло, от густого облака осталась лишь легкая, едва заметная дымка. Упырь сидел на лавке, в углу и таращился на Прошку своими собачьими жалостливыми глазами.

– Фу ты, леший! – выдохнул Прошка.

Отдуваясь и кряхтя, ворёнок поднялся на ноги. Потер пальцами ушибленный лоб, поморщился. Взглянул на упыря и сердито проговорил:

– Ну? И как это называется? Хотел оставить меня там?

Живой мертвец виновато поежился и посмотрел на облако. Оно совсем уж было истаяло, но под взглядом упыря стало разгораться снова. До ушей Прошки донесся отдаленный шум – будто бы кто-то тяжело дышал за стеной, царапал бревна и яростно клацал зубами.

– Это еще что? – удивился Прошка.

И вдруг до него дошло.

– Облако! – крикнул он испуганно и сверкнул глазами на упыря. – Убери его! Развей по воздуху! Быстро!

Упырь вздрогнул от крика и отвел взгляд от голубого облака, по которому вновь заходили радужные волны. Как только он это сделал, голубоватое свечение начало гаснуть, а вслед за тем и само облако стало выцветать.

И вдруг – Прошка не поверил собственным глазам – прямо из затухающего облака на него выскочило нечто черное и огромное. Лицо Прошки обдало гнилостным дыханием, на мгновение он увидел перед собой два полыхающих злобой глаза и разверзшуюся пасть, похожую на собачью.

Прошка выхватил из-за пояса кинжал и быстро присел на корточки. Огромная тень перемахнула через него, достигла стены, прыгнула сквозь нее и исчезла. Будто ее и не было.

Прошка не сразу пришел в себя. А как пришел, повернулся к упырю и резко спросил:

– Чего это было?

Урод не ответил. Прошка, сжимая в руке кинжал, шагнул к нему и грозно крикнул:

– Ну! Отвечай!

Мертвец захлопал глазами и попятился. Видно было, что он и рад бы сказать, но не знает, как. Прошка остановился и шумно перевел дух.

– Леший! – угрюмо выругался он. – Кажется, мы с тобой впустили в наш мир какое-то жуткое чудовище.

При слове «чудовище» упырь тихо заскулил. Прошка поморщился.

– Ладно, не скули. Может, мне померещилось, и это была простая тень? Ведь может такое быть, верно?

Упырь молчал. Прошка вздохнул, сдвинул брови и хмуро проговорил:

– Будем считать, что ничего не было, понял? И чтобы никаких мне больше облаков и огромных собак! Еще раз увижу, что ты этим занимаешься, – отрежу уши!

Урод выслушал речь Прошки с покорным, подобострастным лицом. Внезапно ворёнку стало противно.

– И вообще! – вспылил он. – Надоел ты мне хуже горькой редьки! Сегодня ж отведу тебя в лес! А не пойдешь – продам охоронцам князя Добровола! Пускай везут тебя в Порочный град и заставляют скакать по помосту – на утеху бражникам!

16

Час спустя в дверь Прошкиной избы постучались. Ворёнок, дремавший на лавке, поднял голову и удивленно уставился на дверь. Стук повторился. Прошка опустил ноги на пол и взял со стола кинжал.

– Эй! – окликнули из-за двери. – Есть тут кто?

Прошкино лицо вытянулось от удивления. Он ожидал услышать любой голос – басовитый, охрипший, сиплый, но мужской. А голос, которым окликали его из-за двери, был женским.

– Есть кто в избе? – снова позвали из-за двери.

Прошка облизнул пересохшие губы и громко отозвался:

– А кого надо-то?

– Эге, да эта изба не пуста, – негромко проговорил второй голос, который, несомненно, был мужским.

Прошка вдруг разозлился. Что это еще за новости – приходят среди ночи, стучат в дверь, будят!

– Конечно, не пуста! – сердито крикнул он. – Я здесь живу! А вы кто такие?

– Я та, чей дед построил эту избу, – ответили из-за двери. – Впусти меня, парень!

Прошка поднялся с лавки и нахмурился. Открывать – не открывать? После недолгих размышлений решил, что, пожалуй, можно и открыть. Вряд ли это разбойники. Разбойники не водили с собой баб. Да и история про деда, который построил избу, выглядела правдоподобно. Такую историю на пустом месте не выдумаешь.

И Прошка решил открыть. Сдвигая левой рукой засов, правую с зажатым в пальцах кинжалом он держал за спиной.

У порога и впрямь стояла баба. Молодая, красивая, пышногрудая, в дорогом цветастом платке. А рядом с ней – парень. Высокий, худой, в добротном кафтане, со смешливыми глазами и добродушным лицом.

– Можно войти? – спросила баба, глядя на Прошку мягким, добрым взглядом.

Прошка молча посторонился. Ему вдруг стало стыдно, что он прячет за спиной кинжал, однако убрать его незаметно теперь было невозможно.

Молодая баба и ее долговязый спутник вошли в избу и остановились, не проходя на середину. Окинув глазами стены, баба перевела взгляд на Прошку, улыбнулась и спросила:

– Как тебя зовут, парень?

– Прохор, – ответил он. – А тебя?

– Чужие кличут Любою, свои – Любашей. А вот это – мой муж, Гридя.

Долговязый парень добродушно усмехнулся и церемонно поклонился Прошке. Тот хмуро сдвинул брови и спросил, обращаясь к Любаше:

– Ты пришла, чтобы выгнать меня отсюда?

– Выгнать? – она покачала головой. – Вовсе нет. Живи себе.

– Зачем же вы тогда пришли?

Любаша смущенно улыбнулась.

– Да вот, хотела показать Гриде, где жили мои предки.

Парень улыбнулся, прижал девушку к себе и поцеловал ее в щеку. Прошка хоть и был хмур, но эти двое ему понравились. Было в них что-то светлое, незапятнанное. Словно и не взрослые они были, а большие дети.

И вдруг Гридя и Любаша увидели упыря. Некоторое время улыбки еще оставались у них на губах. Потом до гостей дошло, что существо, сидевшее в углу на кособокой лавке, – не человек, а темная тварь. Любаша закричала от ужаса, а Гридя схватил валявшееся у двери полено и, замахнувшись, с силой швырнул его в упыря.

Метателем поленьев Гридя, судя по всему, был неважным. Просвистев у твари над головой, полено стукнулось об стену и с грохотом упало на пол. Гридя оттеснил Любашу к двери, а сам, сжав кулаки, двинулся на перепуганного упыря. Однако на пути у него встал Прошка.

– Не убивай его! – крикнул он.

Гридя остановился, недоуменно глядя на ворёнка, а Любаша у него за спиной испуганно и удивленно крикнула:

– Ты чего? Это же упырь!

– Он никому не сделал зла, – отчеканил Прошка, хмуро глядя на Гридю.

Тот обернулся к Любаше и недоуменно пожал плечами.

– Не сделал, так сделает, – сказала тогда Любаша. – Да и откуда ты знаешь, что не сделал?

– Он сам мне рассказывал, – пробубнил Прошка.

– Рассказывал? – не поверила ушам Любаша.

– Да.

– Так этот упырь разговаривает? Это что-то новое.

Любаша закусила губу и осторожно прошла вперед, не сводя с лица упыря внимательного, тревожного взгляда.

– Он безобидный, – сказал Прошка. – И я научил его есть мертвое мясо. Вот, глядите!

Прошка взял с полки полуобглоданную кость, из которой намеревался утром сварить похлебку, и швырнул ее упырю. Тот схватил кость и принялся с чавканьем и хрустом грызть ее.

Гридя поморщился и отвернулся. А Любаша нахмурилась.

– Он хороший, – сказал им Прошка. – Его даже можно погладить. Хочешь?

Любаша наморщила нос:

– Ну уж нет. Еще, чего доброго, откусит мне руку.

Упырь перестал грызть кость и испуганно посмотрел на Прошку.

– Тише, – сказал, понизив голос, Прошка. – Ты его пугаешь.

– Я его пугаю? – Любаша возмущенно хмыкнула. – Интересно. Я еще никогда не пугала упырей. Вот они меня пугали, это было.

– Послушай, парень, – заговорил вдруг Гридя, и Прошка удивился тому, каким приятным и добрым был у него голос. – Ты не можешь держать упыря у себя в избе.

– Почему?

Гридя вздохнул и качнул головой.

– Ты точно сумасшедший. Этот урод – не человек. И даже не собака. Он – темная тварь.

– И что с того? Я знаю множество людей, про которых можно сказать то же самое. А вас обоих я вообще впервые вижу, однако ж не гоню из своей избы.

Гридя повернулся к Любаше.

– Ты слышала? – с усмешкой вопросил он. – Этот парень наглеет прямо на глазах.

– Он имеет на это право, – заметила Любаша. – Мой отец оставил эту избу несколько лет назад. Я думала, от нее уже и бревен не осталось. Так говоришь, этот упырь неопасен?

– Он не кусается и ест обычное мясо, – ответил Прошка. – Вы ведь видели?

– Да, мы видели. – Любаша посмотрела снизу вверх на своего долговязого мужа, потом перевела взгляд на ворёнка и сказала:

– Ладно, парень, нам пора. Живи здесь, сколько хочешь. Мы тебя больше не потревожим. Ни тебя, ни твоего упыря. А коли помешали, так прости.

– А с уродом все же будь осторожнее, – посоветовал Гридя. – К столу его, что ли, привязывай.

Он протянул Прошке руку, и тот ее пожал.

Прошке вдруг стало жаль, что они уходят. В кои-то веки ему довелось говорить с хорошими людьми, и разговор этот оказался до обидного краток.

– Вы это… – краснея от смущения, пробормотал ворёнок. – Вы заходите. У меня только сегодня шаром покати, а в иные дни бывает много ествы. Случаются и лакомства.

– Хорошо, – кивнула Любаша. – Как-нибудь придем.

– Обязательно придем, – подтвердил Гридя. – Мы только что приехали в Хлынь-град и никого, кроме тебя, тут не знаем. Выходит, ты – наш первый друг.

В сердце Прошке плеснула теплая волна. Друг! Этот парень назвал его другом!

Девушка одарила Прошку улыбкой, потом повернулась и пошла к двери. Гридя двинулся вслед за женой.

Прошке снова стало жаль, что они так рано уходят. Но остановить их он не мог. Просто не знал, как это делается.

Любаша и Гридя уже дошли до двери, когда случилось ужасное. Дверь не шелохнулась и не вздрогнула, однако из нее – прямо из струганых досок, из которых она была сколочена, – навстречу паре выскочила огромная тварь, похожая на черного пса.

Дальнейшее произошло почти мгновенно. Тварь сбила Любашу и Гридю с ног и с голодным рычанием вцепилась парню зубами в шею. Быстро перекусив ему горло, она выпустила Гридю из пасти и повернулась к Любаше.

Та, лишившись дара речи и глядя на огромного пса расширившимися от ужаса глазами, попробовала отползти, но пёс одним прыжком настиг ее и ударил лапой по голове. Голова Любаши резко мотнулась в сторону, а в следующий миг безобразный пёс раскрыл свою огромную пасть, вцепился Любаше в лицо и с хрустом сжал челюсти.

Глава вторая
Волхов лес

1

День был солнечный и безветренный. Солнце светило как в разгар лета. Лесана и Хлопуша давно свернули с большака, но лесная тропа, по которой они ехали, была наезженная и просторная. По обеим сторонам от тропы росли высокие сосны, и воздух был наполнен их животворящим запахом.

– Расскажи мне о своем народе, Лесана, – попросил Хлопуша, мерно покачиваясь в седле.

Девка поправила притороченный к седлу колчан со стрелами и покачала головой.

– Нет.

Хлопуша насупился.

– Отчего ж так?

– Ты не знаешь, кто я и откуда пришла. А если узнаешь, сам упрекнешь меня за то, что я все тебе рассказала.

Хлопуша наморщил лоб.

– Ты говоришь так же мудрено, как мой друг Рамон. Но если его я худо-бедно понимал, то тебя не понимаю вовсе.

Лесана усмехнулась.

– Не понимаешь, и не нужно. Чем меньше ты обо мне знаешь, тем тебе будет спокойнее.

Хлопуша окинул стройную фигурку девушки внимательным взглядом, помолчал, потом сказал:

– У тебя странная посадка.

– Это потому, что я второй раз в жизни сижу на коне, – ответила Лесана.

– Разве такое возможно?

– Возможно. В моей стране нет коней.

– Нет коней! – ахнул Хлопуша. – Как же вы там передвигаетесь?

– Ногами, – просто ответила Лесана.

Пока Хлопуша обдумывал слова девушки, она сняла шапку и тряхнула густыми волосами. А затем подставила лицо яркому солнцу и сказала:

– День сегодня теплый. Не хочешь сполоснуться?

– В реке? – растерянно спросил Хлопуша.

Лесана хмыкнула:

– А где ж еще?

У реки девушка в мгновение ока скинула с себя всю одежду, быстро перевязала волосы ленточкой и зашлепала босыми ногами к воде.

Хлопуша покраснел и кашлянул в огромный кулак, но взгляда не отвел. Девка была стройная, как натянутая струна, загорелая с ног до головы, будто всю жизнь ходила нагишом, с очень тонкой талией и небольшими бедрами. Руки и ноги ее были по-девичьи тонкими, но выглядели очень сильными. На спине у девки Хлопуша увидел неяркий рисунок – что-то вроде переплетенных змей, пытающихся ужалить друг друга.

Ступала Лесана босыми ногами мягко, но стремительно, совсем не боясь наступить на сосновую шишку или иголку, из чего Хлопуша заключил, что там, у себя дома, она часто ходит босиком.

Вода кишела мелкой рыбицей. Чуть в стороне на волнах покачивались голубоватые речные цветы. Зайдя в воду по пояс, Лесана обернулась и задорно крикнула:

– Ну что же ты, здоровяк? Боишься утонуть?

– Нет, – хрипло отозвался Хлопуша. – Но в воду не полезу. Я купался три дня назад.

– Как хочешь, – пожала острыми плечами Лесана. – Там, откуда я родом, мы моемся каждый день. Вода в наших купальнях чистая и прозрачная. И еще – она сверкает, как ваши серебряные монеты.

Лесана отвернулась, сложила вместе ладони и «щучкой» ухнула в воду. Прошла минута, а девушки все не было видно. На середине второй минуты Хлопуша заволновался – не утонула ли? Но тут Лесана вынырнула из воды, размахнулась и швырнула что-то на берег.

– Оглуши ее! – крикнула она и снова скрылась под водой.

Большая щука забила по земле упругим серебристым хвостом. Хлопуша быстро подскочил к рыбе, схватил ее под жабры и ударил головой о комель дерева. Щука затихла.

Вскоре Лесана снова вынырнула из воды и швырнула на берег еще одну рыбу. На этот раз – большущего, размером с три растопыренные Хлопушины ладони, леща.

Еще дважды Лесана ныряла в реку, а когда она наконец выбралась из воды, на берегу лежали четыре рыбины. Две длинные щуки, жирный лещ и здоровенная красноперка.

Лесана, не одеваясь, села на камень, взглянула на рыбин и улыбнулась.

– Рыба у вас такая же, как в наших реках. Даже цветом не отличается.

Хлопуша, стараясь не смотреть на мокрое девичье тело, пробубнил:

– Ты бы оделась.

– Зачем? – удивилась Лесана.

– Может, у себя в стране вы и ходите голыми, но у нас это не принято.

Лесана нахмурилась, будто о чем-то вспомнила, и серьезно проговорила:

– Прости, здоровяк. Я забыла, что могу тебя смутить.

Пока девка одевалась, Хлопуша развел костер и принялся потрошить рыбу.

Полчаса спустя Лесана сидела на бревне, уткнув локти в колени и подперев ладонями лицо. Взгляд ее, устремленный на костер, был печален и задумчив. Хлопуша поворошил палкой угли, поднял на девку взгляд и спросил:

– О чем ты задумалась?

– Так. Ни о чем.

Хлопуша хмыкнул.

– «Ни о чем». Тебе незачем от меня таиться, милая. Я твой друг.

Лесана посмотрела на богатыря недоверчивым взглядом, потом вздохнула и сказала:

– Я думаю о том, что будет, если Первоход не сможет нам помочь.

– Первоход не сможет? – Хлопуша усмехнулся. – В мире нет врага, которого Первоход не смог бы одолеть! Ты уж мне поверь. Я знаю.

Лесана с сомнением качнула головой.

– Может быть, и так. Но ты ведь слышал, что сказал охоронец Дягиль. Редко кому из узников Мории удается сохранить рассудок. Что, если Первоход давно обезумел от своих кошмаров?

Лицо Хлопуши потемнело.

– Если это так, то я вернусь в Хлынь-град и прикончу князя Добровола! – прорычал он. – Задушу его вот этими вот руками!

Здоровяк поднял растопыренные пятерни и тряхнул ими перед лицом девушки. Она улыбнулась.

– Ты смелый воин, Хлопуша. Но не всего в этом мире можно добиться одной лишь смелостью. Хитрый трус – опаснее бесстрашного растяпы.

– Хочешь сказать, что я растяпа? – возмущенно вскинул брови Хлопуша.

Лесана покачала головой:

– Нет. Но иногда ты напоминаешь мне большого ребенка.

– Это когда же?

– Да хотя бы сейчас. Пока ты грозишь далекому князю кулаком, рыба твоя подгорает.

Хлопуша встрепенулся и устремил взгляд на рыбу – та и впрямь начала подгорать.

– Леший! – выругался здоровяк и поспешил снять вертелы с опаленных рогатин.

Слава Белобогу, сгореть рыба не успела, лишь подрумянилась чуть сильнее, чем следовало бы. По крайней мере, Лесане и Хлопуше она пришлась вполне по вкусу.

– Нам остался день пути, – сказала Лесана, задумчиво жуя мягкое рыбье мясо. – Потом мы вступим во владения волхвов. Это самые опасные противники, каких только можно вообразить. Ты уверен, что хочешь продолжить путь?

Хлопуша усмехнулся и ответил с набитым ртом:

– Скажешь еще слово, и я забуду, что ты девка, и хорошенько тебя взгрею!

Лесана улыбнулась.

– Я рада, что ты не отказался, богатырь. Это значит, что в вашем мире дружба стоит так же дорого, как и у нас. Помнишь, я говорила тебе, что в случае опасности буду спасать свою шкуру, а не твою?

– Помню, – кивнул Хлопуша.

– Теперь это не так. Отныне ты мой друг, и твоя толстая шкура мне так же дорога, как моя собственная.

– Что ж… – Хлопуша посмотрел на девку веселым взглядом. – Я видел сегодня твою шкурку. И скажу тебе откровенно: моя против твоей не стоит и ломаного гроша.

Хлопуша и Лесана уставились друг на друга, несколько секунд молчали и вдруг рассмеялись. Отсмеявшись, Лесана попросила:

– Расскажи мне про Глеба Первохода.

– Ну… – Хлопуша наморщил лоб. – Он явился в Хлынь-град много лет тому назад. Мы тогда не были знакомы. Откуда он к нам пришел, никто не знает.

– Даже ты?

– Даже я. Поначалу все считали его колдуном.

– Из-за его ольстры?

Хлопуша кивнул:

– Да. Люди называли его ольстру огнестрельным посохом. Сам же Первоход называл ее «ружьем». Впрочем, в то время Глеба еще никто не звал Первоходом. Для всех он был просто Глеб-чужеземец.

– Да, об этом я слышала. Он и в самом деле первым пошел в Гиблое место?

– Он стал первым, кто оттуда вернулся. Хотя… говорят, что люди ходили в Гиблое место и до него. Однако про тех людей никому ничего не известно.

Лесана посмотрела на языки пламени и тихо проговорила:

– Я слышала эту историю. У тогдашнего князя тяжело заболела дочь, и пришлый лекарь сказал, что излечить ее может только особая трава. И что трава та растет лишь в Гиблом месте.

– Верно, – кивнул Хлопуша. – Глеб отправился в гнилую чащобу за пробуди-травой и принес ее. Он стал первым ходоком в места погиблые.

– Ходоки – это охотники за темными тварями? – уточнила Лесана, глянув на Хлопушу быстрым взглядом из-под полуопущенных ресниц.

– Да, – ответил богатырь. – Но охота – не единственный их промысел. Раньше, до того как князь Добровол расставил у межи посты дружинников, ходоки водили в Гиблое место людей.

– За чудны́ми амулетами?

Хлопуша кивнул:

– Угу. Дело было опасное, но желающие испытать судьбу не переводились. Одних чудны́е амулеты исцеляли от тяжких хворей. Других наделяли необыкновенным везением. Однако бывали среди амулетов и такие, которые приносили человеку, нашедшему их, не счастье, а мученье и смерть.

Лесана усмехнулась:

– С чудесами всегда так. Вечная жизнь оборачивается вечным страданием, а светлое счастье – сумрачным горем. Этот промысел приносил Глебу Первоходу много денег?

Хлопуша хмыкнул.

– Не мало, это точно. Он был лучшим ходоком. Темные твари, едва заслышав его поступь, разбегались.

– А ты знаешь, что такое Гиблое место? – спросила вдруг Лесана.

Богатырь покачал русоволосой головой.

– Нет, милая. И никто не знает. Говорят, тыщу лет назад на славный и богатый Кишень-град упала с неба звезда. С тех пор Кишень превратился в мертвый город, а лес вокруг него наполнился чудесными амулетами и темными тварями.

– Волколаками, оборотнями и упырями?

Хлопуша кивнул.

– Точно. И не только. Предания говорят, что звезда, упавшая с неба, была посмертной ладьей.

Лесана присвистнула.

– Ого! И кто ж был в той ладье?

Здоровяк облизнул губы, хмуро посмотрел на девушку и тихо обронил:

– Боги. Падшие боги. – Он немного помолчал, затем добавил: – Раньше в Гиблом месте водились нелюди. Многие считали их потомками тех богов. Но несколько лет назад нелюди пошли на людей войной, и тогда Глеб Первоход уничтожил их.

– Он тоже считал их потомками падших богов?

Хлопуша мотнул головой.

– Нет. Он говорил, что они «му-тан-ты». Одичавшие потомки жителей Кишень-града.

Говоря о нелюдях, Хлопуша заметил, как по лицу девушки пробежала тень, а по краям ее рта пролегли на миг две скорбные морщинки. Однако Хлопуша списал это на отблески костра.

– Что ж, – тихо проговорила Лесана. – Слава богам, наш путь лежит не в Гиблое место, а в Волхов лес.

– Верно, – согласился богатырь. – Но впереди у нас Мория. А если верить Дягилю, это местечко ничуть не лучше Гиблого места.

Больше вопросов Лесана не задавала.

Пока странники ужинали, небо стало совсем темным и сумерки продолжали сгущаться. Где-то далеко завыл волк. На его вой откликнулся другой. Вскоре их поддержал и третий. Прислушиваясь к этому многоголосому вою, Хлопуша нахмурился и недовольно пробурчал:

– Песий потрох! Судя по голосам, там их целая стая!

– Не стоит волноваться, – небрежно произнесла Лесана, так, словно речь шла о чем-то мелком и незначительном. – Это всего лишь волки. – Она зевнула и отложила недоеденную рыбу. – Ты ложись, а я немного похожу вокруг.

Лесана поднялась с бревна, и не успел Хлопуша возразить, как девушка растворилась во тьме.