Текст книги "Гончие смерти"

2

Ночь они провели спокойно. Хлопуша отлично выспался. Лесана тоже выглядела отдохнувшей. На смуглых скулах ее играл румянец, серые глаза смотрели спокойно и совсем не хмуро.

Они по очереди сходили к реке, умылись и привели себя в порядок. Потом сели завтракать.

– Жаль, что не осталось рыбы, – посетовал, вытряхивая из сумки вяленое мясо и хлеб, богатырь. – Люблю свежую рыбку.

– После еще наловлю, – пообещала Лесана.

За весь завтрак она съела лишь один маленький кусочек мяса и горбушку черствого хлеба.

– Этак ты себя до смерти уморишь, – недовольно сказал Хлопуша, доедая огромный кусок вяленой лосятины.

– Я ем мало, – сказала Лесана. – Это давняя привычка.

– В твоей стране люди живут впроголодь? – удивился Хлопуша, для которого не было дела важнее, чем набить урчащий от голода желудок.

– Можно сказать и так, – кивнула Лесана.

– Гм… – Хлопуша вытер ладони о штаны и проговорил с набитым ртом: – Видно, совсем плохи дела в вашем княжестве. Чего можно ожидать от людей, которые не ценят собственного брюха?

При слове «людей» Лесана нахмурилась и поджала губы. Однако Хлопуша ничего этого не заметил и продолжил разглагольствовать, запихивая остатки еды в сумку.

Стоял солнечный день, настолько яркий, что лучи проникали даже сквозь самые густые кроны деревьев. Ветер был очень слабый, но все-таки он был. Вверху шумели кронами осины, под ними раскачивались папоротники. Над вершинами деревьев вились вороны.

Чем дальше ехали Хлопуша и Лесана, тем гуще становились деревья и тем прохладней делался воздух. Через час пути в тени, между обвитыми хмелем ольхами, блеснула вода бочага. Потом лес снова стал редеть.

За день странники еще дважды делали привал, чтобы отдохнуть и подкрепиться. На ужин Хлопуша решил угостить Лесану горячей ествой. Из куска копченой свинины и ячневой крупы он приготовил ароматное и вкусное варево, которым и сам с большим удовольствием полакомился.

Свечерело. Солнце неумолимо клонилось к западу. Лес, и без того темный, потемнел еще больше. Изредка деревья и кустарники сходились так густо, что кони с трудом продирались сквозь них. Раза три Хлопуша спешивался с коня и шел впереди, прорубая своим огромным гофским мечом просеку.

Наконец, когда до захода солнца оставалось чуть больше часа, они подъехали к большому ручью, пологие берега которого были усыпаны камнями, похожими на погибших воинов.

Хлопуша остановил коня.

– Если верить карте, которую начертил Дягиль, здесь или примерно здесь начинаются владения волхвов, – сказал он.

– Что ж… – Лесана тоже осадила коня. – Мы с тобой к этому готовы, правда?

И она первой направила коня в ручей.

Перебравшись через ручей и въехав на небольшой холм, путники огляделись. Лес впереди ничем не отличался от леса, оставшегося позади. Хлопуша пожал плечами и хотел сказать, что здесь все то же, что и прежде, однако увидел побледневшее лицо Лесаны и осекся.

– Ты чего? – удивленно спросил он.

– Дягиль не соврал, – отчеканила Лесана. – Они уже знают, что мы здесь.

– Они? – Хлопуша озадаченно нахмурился. – Ты говоришь про волхвов?

– Да.

Хлопуша снова окинул взглядом лес, и на лице его отобразилась тревога.

– Значит, ты их чувствуешь? – понизив голос, спросил он.

– Так же, как волхвы нас, – ответила Лесана недрогнувшим голосом.

С минуту оба молчали, вслушиваясь в звуки вечернего леса. Потом Лесана заговорила снова:

– Будь начеку, – сказала она. – Лес полон ловушек, и все они смертельно опасны. Я поеду впереди, а ты езжай за мной след в след. И помни: сойдешь с тропы – умрешь!

Последние слова Лесаны прозвучали так зловеще, что Хлопуша невольно поежился.

– Вперед! – сказала девушка и пристукнула коня каблуками по влажным от пота бокам.

Впереди ярко зеленела озимь. Возле небольшого лесного озерца расположилась стая тетеревов. Несмотря на вечереющее, стылое небо, тетерева токовали совсем как в солнечный весенний день, и Хлопуша невольно улыбнулся их неунывающему нраву.

Вдруг в отдалении послышался треск валежника. Путники осадили коней.

– Ты слышишь? – тревожно спросил Хлопуша.

– Да, – тихо отозвалась Лесана.

– Что это за…

– Тихо!

Хлопуша замолчал. Лесана сунула руку в карман, достала щепоть сушеной травы, быстро растерла ее в пальцах, нагнулась и дала понюхать пальцы своему коню. Потом достала новую щепоть, снова ее растерла и поднесла пальцы к широким ноздрям Хлопушиного воронка. Снюхав с ладони девушки перетертую траву, кони стали смирными, словно на них напала сонная одурь.

Послышался треск, и на поляну вышел медведь. Пригнув голову, он уставился на странников маленькими, сердитыми глазами.

– Леший потрох… – пробормотал, во все глаза глядя на медведя, Хлопуша. – Ты видишь этого кодьяка, Лесана? Если с него снять шкуру, можно пошить роскошную шубу.

– То ли еще будет, – тихо проговорила девушка, не спуская глаз с преградившего им дорогу хищника.

Лесана оказалась права. Вновь послышался легкий треск валежника, и через несколько секунд из леса вышли три огромных волка. Они встали рядом с медведем, бок о бок, и тоже уставились на Лесану и Хлопушу.

– Кажется, они собираются нас сожрать, – хрипло пробормотал Хлопуша. – Никогда прежде не видел, чтобы волки и медведи…

Договорить он не успел. Из кустов мягкой, бесшумной поступью вышла рысь. За ней еще одна. За рысями вышел барсук, а за барсуком – несколько росомах, чьи оскаленные клыки выглядели мощнее и острее рысьих.

Хлопуша сглотнул слюну и покосился на Лесану. Лицо девушки было хмурым и сосредоточенным, а губы тихонько шевелились, будто она беззвучно молилась.

А звери все прибывали и прибывали, и от изумления Хлопуша слишком поздно понял, что лесная живность окружила их кольцом, прорваться сквозь которое было невозможно.

Медведи, волки, росомахи, еноты, рыси стояли бок о бок, как ратники, готовые к бою, и с ненавистью глядели на незваных гостей.

В какой-то миг Хлопуша с удивлением осознал, что, несмотря на близость хищников, конь под ним совершенно спокоен. Спокоен был и конь Лесаны. Они будто оцепенели и даже не фыркали и не прядали ушами.

«Колдовство!» – подумал Хлопуша. Поняв, что выпутаться не удастся, но испытывая огромное желание что-нибудь сказать, он пробормотал:

– Что будем делать, Лесана?

Девушка не ответила. Губы ее по-прежнему беззвучно шевелились, но, судя по свирепому виду зверей, проку от ее молитвы было немного. Тогда Хлопуша с угрожающим лязгом вытянул из ножен свой огромный гофский меч и прорычал:

– Они хотят драться? Я готов!

Он тронул было коня вперед, но Лесана коротко проговорила:

– Ты не одолеешь их мечом!

Хлопуша остановил коня и процедил сквозь сжатые зубы:

– Что же ты предлагаешь?

– Стой на месте и не двигайся.

С этими словами Лесана соскользнула с коня и спокойной, бесшумной поступью двинулась навстречу зверям.

– Лесана! – испуганно окликнул ее Хлопуша. – Леса…

Девушка, не оборачиваясь, подняла согнутую в локте руку, призывая его к молчанию. Хлопуша послушно замолчал. Он уже не раз убеждался, что эта девка никогда и ничего не делает зря, даже если со стороны ее действия кажутся сущим бредом. Однако на этот раз ей придется иметь дело не с людьми, а с ополчившимися лесными тварями. И что-то подсказывало Хлопуше, что убедить их отступить будет непросто.

Лесана прошла несколько шагов и остановилась. И тут звери зарычали – все одновременно – и от этого жуткого, многоголосого рыка по спине Хлопуши пробежал мороз.

Должно быть, никому из людей еще не доводилось слышать, чтобы медведи, волки, рыси, барсуки и росомахи рычали одновременно, в один голос. Казалось, даже листья на деревьях дрогнули от этого невероятного рыка.

Не дрогнула только Лесана. Она чуть пригнула голову и уставилась в глаза медведю. Это был настоящий кодьяк. Огромный, матерый, свирепый. Рослые широкогрудые волки рядом с ним казались простыми дворнягами. Десятки налитых кровью и злобой глаз смотрели на Лесану. Сотни клыков и зубов сверкали в оскаленных пастях.

Лесана медленно подняла левую руку и выставила ее перед собой ладонью к кодьяку. Шерсть на загривке медведя встала дыбом, а волки, рыси и росомахи, зарычав сильнее и громче прежнего, сделали шаг Лесане навстречу.

И тут Лесана заговорила, и язык ее был странен – будто ворковали два голубя, один пониже, другой повыше тоном. Хищники навострили уши. Лесана продолжала говорить, и голос ее стал набирать силу. Звучал он по-прежнему негромко, но в каждом звуке слышались уверенность и сила.

И тут одна из рысей прыгнула на Лесану. Хлопуша подался вперед, но не успел понять, что произошло. Рысь рухнула к ногам Лесаны, обдав ее сапоги фонтаном алой крови. Только тогда Хлопуша заметил, что в правой руке Лесана сжимала кинжал и что странный, изогнутый змейкой клинок кинжала обагрен кровью.

Другие хищники не двинулись с места, но уставились на убитую рысь голодными, злыми глазами. Лесана не остановилась ни на мгновение, голос ее продолжал ворковать на тех же тонах и в том же темпе. И постепенно что-то стало происходить. Сначала звери перестали скалиться, а потом стали один за другим поворачиваться и уходить в лес.

В конце концов на поляне остались лишь три хищника – кодьяк и два матерых волка, один серый, второй – черный. Лесана замолчала лишь на миг, чтобы перевести дух, и в этот миг волки бросились на нее.

Лесана увернулась от клыков черного волка, метнулась в сторону и, взмыв в воздух, запрыгнула на нижнюю ветку огромной ели. Волк прыгнул вверх, пытаясь ухватить ее за ногу, но Лесана, извернувшись, схватила его за шиворот и полоснула кинжалом по морде. Волк, взвыв, рухнул на землю.

– Хлопуша! – крикнула Лесана.

Второй волк уже бежал к здоровяку. Хлопуша в мгновение ока спрыгнул с коня и бросился зверю навстречу. Один удар мечом решил дело – волк отлетел в сторону с разрубленной надвое головой. В ту же секунду Лесана спрыгнула с дерева и точным, быстрым ударом кинжала добила раненого черного волка.

Медведь, все это время стоявший неподвижно, мотнул огромной головой, рыкнул и ринулся на богатыря. Хлопуша отпрыгнул и ударил хозяина леса мечом по хребту. Удар отозвался в руке звенящей болью, будто он рубанул по железу или граниту. Медведь взревел и повернулся к Хлопуше. Но в этот миг Лесана запрыгнула кодьяку на спину и с размаху всадила клинок ему в ухо.

Медведь зарычал, вскинулся было на дыбы, но покачнулся, а потом рухнул на живот и затих. Лесана спрыгнула на землю, перекувыркнулась и мгновенно вскочила на ноги. На поляне лежали четыре звериных трупа. Сражение было закончено.

Восстановив сбитое дыхание, Хлопуша вытер рукавом потное лицо и хрипло спросил:

– Что это было?

– Ты сам видел, – тяжело дыша, ответила ему Лесана.

– Их натравили на нас волхвы?

Она кивнула.

– Да.

Хлопуша взглянул на убитых хищников и спросил:

– Но почему ушли остальные? Как ты сумела с ними справиться?

Девушка не ответила, и тогда Хлопуша, понизив голос почти до шепота, спросил:

– Лесана, ты колдунья?

Она вскинула голову и взглянула ему в глаза. Здоровяк слегка побледнел под этим взглядом. Он готов был сойтись один на один с медведем или волколаком, но, как и все богатыри, привыкшие рассчитывать только на физическую силу, побаивался ведьм с их страшными и необъяснимо действующими чарами.

Лесана заметила, как изменился в лице Хлопуша. Она усмехнулась и спросила:

– Ты боишься колдовства?

– Я его… не люблю, – неохотно признался богатырь.

– Меня тебе бояться не следует, – успокоила его Лесана. – Мы ведь на одной стороне.

– Слава богам, что это так, – с хмурой усмешкой произнес Хлопуша. – Не хотел бы я стать твоим врагом.

– Этого не будет, пока у нас с тобой единая цель, – отчеканила Лесана.

– Верно, – согласился Хлопуша. – Но мне бы больше понравилось, если бы ты сказала, что этого не будет никогда.

Лесана улыбнулась.

– Я не вещунья и не могу заглядывать в будущее, Хлопуша. – Она сорвала пучок травы, тщательно вытерла кинжал и вложила его в ножны.

Богатырь же, чуть передохнув, занялся необходимым делом. Склонившись над медвежьей тушей, Хлопуша вырезал хищнику глаза, размахнулся и зашвырнула их в далекие кусты бузины.

– Лесной дух, прими от нас сей дар и не мсти нам за своего лохматого собрата! – зычно проговорил он.

Потом отрезал кодьяку нос, завернул его в тряпицу и сунул в карман полукафтана.

– Зачем это? – спросила Лесана.

– Душа медведя находится в кончике его носа, – объяснил Хлопуша. – Если бы я его не отрезал, медведь пришел бы ко мне во сне и растерзал меня. – Богатырь вытер нож, отряхнул одежду, огляделся, затем уставился на Лесану и спросил:

– И что дальше? Устроим привал?

Девушка покачала головой.

– Нет. Мы поедем дальше.

– Через полчаса в лесу будет совсем темно, – возразил Хлопуша. – Ночной лес – не место для прогулок. Если нас не разорвут звери, то острые ветки выколют нам глаза.

– Не бойся, – сказала Лесана. – Я пойду вперед.

Хлопуша угрюмо усмехнулся.

– Пойдешь вперед? Уж не хочешь ли ты сказать, что видишь в темноте?

Лесана прищурила глаза и ответила с легкой усмешкой:

– Иногда.

– А как же ночные хищники? Ты сметешь их с пути одним лишь взглядом?

– А разве мы с тобой – не хищники? – ответила Лесана вопросом на вопрос. – Мы те, кого следует бояться. Разве не так?

– Пожалуй, что так. И все же по ночному лесу я не ходок.

Лесана протянула руку и коснулась пальцами ладони Хлопуши.

– Просто доверься мне, – сказала она, глядя ему в глаза.

3

Они выскочили на тропу внезапно. Два огромных черных волколака. Выглядели они отвратительно и противоестественно. Туловище, лапы, хвост и шея – волчьи. Но к косматым волчьим шеям их были «приделаны» вполне человеческие головы. Лица – черные, будто у африканцев. Лиловые глаза – чуть навыкате. Губы толстые, вывернутые, а между ними видны острые клыки.

Выскочив на тропу, волколаки не медлили, а тут же бросились на Глеба. Однако он успел вскинуть ольстру и дважды нажать на спусковой крючок. Один из волколаков споткнулся и рухнул на землю. Второго пуля сшибла на лету, и Глеб едва увернулся от лап смертельно раненного зверя. Отпрыгнув в сторону, Глеб резко повернулся влево и снова нажал на спуск. Пуля пробила голову третьему волколаку, выпрыгнувшему из кустов.

Покончив с тварями, Глеб быстро огляделся. В чащобе все было тихо. Не почуяв угрозы, Орлов опустил ольстру и, как выяснилось мгновением позже, совершил большую ошибку. Огромный упырь прыгнул ему на спину и вцепился зубами в шею. Глеб завертелся на месте, пытаясь сбросить с себя упыря, но тот держался крепко, все глубже и глубже засаживая клыки в шею Глеба.

Раздался отвратительный хруст, кровь из разорванной шеи Глеба брызнула во все стороны. Глаза его заволокло кровью. Глеб пошатнулся и стал падать, с ужасом осознавая, что в следующий раз поднимется с земли уже упырем, поскольку слюна живого мертвеца попала в его кровь. В этот момент раздался резкий сигнал, и на красном экране монитора выскочила пылающая огнем желтая надпись:

GAME OVER!

– Уф-ф… – Глеб откинулся на спинку кресла, перевел дух и вытер рукавом толстовки лоб.

– Ну, как? – окликнул Глеба из-за спины голос Яшки Фенделя. – Клевый шутер?

– Да, неплохой. – Глеб взял со стола пачку «Кэмела», вытряхнул сигарету и вставил ее в губы. – Но бывали и лучше. – Прикурив от бензиновой «Зиппо», он выдохнул облако дыма и уточнил: – Как, говоришь, называется игра?

– «Гиблое место», – ответил Фендель.

Глеб подумал и кивнул.

– Хорошее название. Только малость чернушное.

– А по-моему, прикольное. Короче, или бери, или я Гарику Скворцову унесу. Он давно просит.

– Гарик перебьется. Оставляй, короче. Правда, в ближайшие дни у меня времени гамиться не будет.

– Чего так?

Глеб стряхнул в чашку с недопитым кофе пепел и небрежно ответил:

– Еду в командировку.

– Куда?

– На конвент писателей-фантастов.

Фендель ухмыльнулся:

– Ясно. Алка-зельцером запасся?

– Я же не на пьянку еду.

– Угу. Мне-то не отвешивай. Знаю я фантастов. Пока не остограммятся, за комп не садятся.

Глеб усмехнулся и пожал плечами.

– Надо же чем-то стимулировать воображение. Кстати, Яков Михалыч, что там с моей «Тойотой»? Нашел покупателя?

– В принципе, да. Одного не пойму: на фиг ты ее продаешь? Нормально же еще машинка бегает.

– Бегает-то нормально. Но надоела. Хочу купить себе «Хонду-аккорд».

– Новую?

Глеб затянулся сигаретой и покачал головой.

– Не, новую не потяну.

– Купил бы себе лучше подержанный джип. Телки тащатся от джипов.

– Телки от меня и так тащатся, – с ухмылкой проговорил Глеб. – А я хочу «Хонду-аккорд».

Фендель зевнул и принялся что-то тихонько напевать. Глеб прислушался. Фендель был в своем репертуаре и напевал какой-то хиппозный бред:

 
Выгоняли из автобуса бомжа,
Привязавшись, что одежда несвежа.
Ну подумаешь, великая беда!
Это ж кризис гуманизма, господа!
 
 
«Господа» – литературный оборот,
Часто видно ли в автобусах господ?
Понавешали Распятого на грудь,
А сами, суки, так и ждут, кого б распнуть…
 

– Это чего? – спросил Глеб.

– Песня, – небрежно пояснил Фендель. – Миши Никольского. Меня с ним Натаха Ячменева познакомила. – И Фендель снова запел:

 
Эка невидаль, сопля на бороде.
Может, в прошлом он ученый, или где,
Может, кинула жена – ушла с другой.
Сердце нежное разбилось – и в запой!
 
 
Жизнь опасна, как гадюка под ковром.
За обломом неудача – вновь облом.
Но согражданам дубиной не вдолбить,
Что такое ненавидеть и любить.
 

Фендель замолчал. Посидел немного молча, задумчиво глядя на книжные полки, потом вдруг спросил:

– Орлуш?

– Чего? – отозвался Глеб.

– Как думаешь, в чем смысл жизни?

Глеб на секунду оцепенел, потом стряхнул с сигареты пепел и усмехнулся.

– Ни фига себе вопрос. А ты сам-то как думаешь?

– Я думаю, что смысл жизни – в человеколюбии.

Глеб присвистнул.

– Ну, ты загнул. Это тебе песенка про бомжа навеяла?

– Угу.

– Ну и зря. От бомжей действительно воняет.

– И что? Их запах – это запах святости. Думаешь, святые старцы часто мылись? Хрен-то. Это тебе не древние греки или римляне. Христиане все время думали о своей душе. А на мысли о бренном теле у них не оставалось времени.

Глеб поморщился. Разговоры о смысле жизни всегда вызывали у него раздражение.

– Фендель, завязывай с этим депрессняком. По-моему, тебе пора восполнить недостачу алкоголя в крови.

Яша вздохнул:

– Сам знаю. Пойдем сегодня в «Воблу»? Посмотрим бокс, попьем пивка. Только чтоб без баб, суровой мужской компанией.

– Я только «за», – сказал Глеб. Он швырнул окурок в кофейную чашку, и в этот миг Яшка Фендель вдруг хрипло проговорил:

– Орлуш… Что со мной?..

Глеб обернулся, и лицо его вытянулось от изумления. С Яшкой Фенделем происходили жуткие метаморфозы. Руки и ноги его стали вытягиваться, превращаясь в длинные паучьи лапы, а рот искривился и вдруг резко расползся в стороны, словно уголки его губ лопнули и разошлись «по шву».

А в следующее мгновение Фендель повалился на пол, быстро перевернулся со спины на живот, оперся длинными руками и ногами в пол и приподнял над полом толстое паучье брюхо.

– Яшка… – изумленно выдохнул Глеб.

Фендель отвратительно рассмеялся и вдруг побежал к Глебу, быстро перебирая паучьими лапами по полу.

Не успел Глеб понять, что происходит, как Фендель уже оказался рядом. Взмыв в воздух, он прыгнул Глебу на грудь и впился ему в лицо зловонными, острыми, как крючки, зубами.

Глеб закричал от ужаса – и проснулся.

4

Тихо потрескивали люминесцентные лампы. Включились автоматически. Значит, уже утро. Глеб вздохнул и огляделся. Никакого Фенделя тут, конечно же, не было. Яшка Фендель погиб пять лет назад вместе с шестью миллиардами других людей. Погиб, не успев мутировать. Земля ему будет пухом.

Рядом с Глебом, свернувшись калачиком, тихо посапывала во сне Катя Королькова. Глеб выпростал из-под одеяла руку и провел пятернею по лицу, словно опасался нащупать на нем следы от зубов человека-паука. Но лицо, если не считать трехдневной щетины, было совершенно чистым.

«Слава богу», – с облегчением подумал Глеб.

Он отбросил край одеяла и тихонько, стараясь не скрипнуть пружинами, поднялся с кровати. Оглянулся через плечо на Катю. Она спала, отвернувшись лицом к стене, и Глеб видел только ее голое плечо и затылок. Длинные каштановые волосы Кати разметались по подушке.

Глеб улыбнулся. Какое это все-таки счастье, что он нашел ее и что она жива. Хотя… скорее эта сама Катя разыскала его в Пепельном городе. Глеб отвернулся и стал тихо одеваться.

Одевшись, Первоход вышел в соседнюю комнату и плотно притворил за собою дверь. Потом подошел к окну, отодвинул засов и распахнул железный щит, закрывающий окно изнутри. Осторожно выглянул на улицу. Небо было тяжелым и серым. Последние два месяца Глеб почти не пользовался респиратором. Воздух был вполне пригоден для дыхания. Вспомнив об этом, Глеб, как всегда, испытал тихую радость.

С высоты пятого этажа он увидел привычный пейзаж: десятки брошенных машин, кирпичные и бетонные коробки домов с черными дырами окон. В некоторых окнах все еще поблескивали стекла. Большинство машин настолько проржавели, что превратились в бесформенную рухлядь.

Полотно Дмитровского шоссе и тротуары давно затянулись лишайником, мхом и клевером, на которых позже выросли высокие травы и чахлые березы. Само шоссе стало миграционным путем для медведей и волков. Контролируемой среде давно пришел конец.

По ту сторону шоссе Глеб разглядел трех псов-мутантов, грызущих что-то отвратительно красное. Глеб поморщился и отвернулся от окна. Затем неторопливо подошел к шкафу. Открыл створки и уставился на развешанное на вбитых гвоздях оружие.

Достав из шкафа пятнадцатизарядную «беретту», Глеб сунул ее за ремень, после чего распихал по карманам плаща запасные обоймы, а на плечо повесил «АКМ» с полным рожком. Подумал и добавил к своему арсеналу еще один рожок.

Он уже направился к входной двери, когда вдруг вспомнил, что обещал разбудить Катю перед уходом. Он улыбнулся и направился к спальне.

Катя крепко спала. Глеб подошел, положил руку на ее голое плечо, легонько тряхнул и позвал:

– Кать!

Она не проснулась.

– Катюш! – Он тряхнул чуть сильнее.

Глебу вдруг показалось, что плечо, на которое он положил руку, слишком холодное. Мгновенно пропотев, Глеб быстро перевернул Катю и, вскрикнув, отступил от кровати.

Грудь и живот Кати были разорваны, и из кровавой дыры вместе с внутренностями торчали отвратительные паучьи лапы. Лапы зашевелились. Череп Кати хрустнул, и из ушей ее вылезли такие же паучьи лапы. Катя открыла глаза и стала поднимать голову с подушки.

– Нет… – прохрипел Глеб. – Нет… Только не ты!

В это мгновение Катя с невероятной скоростью вскочила на четвереньки, раскрыла рот и яростно зашипела на Глеба. Во рту ее задрожал длинный, черный язык, усыпанный шипами.

Глеб выхватил из-за пояса пистолет, быстро приставил к Катиной голове и нажал на спуск.

* * *

– Не-ет!

Вопль ужаса и отчаяния потряс темные, волглые стены темницы. Два охоронца, сидевшие по ту сторону решетки и игравшие в кости, вздрогнули и, повернув головы, уставились на узника. Тот захрипел и заворочался во сне.

– Вот орет, – тихо проговорил один ратник другому. – Ажно мороз по коже. Хотел бы я знать, что ему снится.

– На кой ляд?

– Да ни на кой. Просто интересно.

– Прогневишь волхвов, узнаешь.

– Не приведи Белобог! – Молодой ратник быстро обмахнул лицо охранным знаком. Затем снова угрюмо посмотрел на узника и недовольно проговорил: – До прихода волхвов еще два часа. Дай ему еще отвара, Миляй.

Второй ратник, пожилой, с иссеченным шрамами лицом, наморщил лоб и с сомнением проговорил:

– Не знаю, Кряж… Может, ему хватит? Гляди, как трясется. Откинет копыта, волхвы с нас три шкуры сдерут.

– А коли страхов накопится мало, так они все равно озлятся, – возразил молодой охоронец. – Помнишь, что было три дня назад, когда волхвы не насытились?

Пожилой Миляй слегка побледнел от неприятного и страшного воспоминания. Проронил сквозь зубы:

– Ладно. Дам ему еще отвара, но немного.

Он взял со стола крынку с темной жидкостью, поднялся с лавки и двинулся к узилищу, гремя по пути ключами.

Вскоре охоронец Миляй уже поил узника отваром, приподняв его голову, чтобы пролить поменьше. Кряж задумчиво посмотрел на длинные, грязные седые волосы узника и тихо спросил:

– Миляй, а сколько ему лет?

Охоронец пожал плечами:

– Не знаю.

– Должно быть, старик, – задумчиво проговорил молодой охоронец. – Волосы, вишь, совсем седые.

– Волосы седые, а кожа молодая. Гляди – морщин-то почти нет. Да и зубы еще крепкие. Лет тридцать, должно быть. Навряд больше.

– Надо же, – удивился Кряж. – А глянешь со стороны – совсем старик.

Миляй отнял от губ узника крынку и сказал:

– Это все сны. Тебя бы туда на три ночи, тоже бы поседел.

– Типун тебе на язык, Миляй! – воскликнул Кряж и обмахнул себя охранным знаком.

Пожилой Миляй засмеялся. Проверил, крепки ли на руках и ногах узника оковы, а затем вышел из клетки.

Прошло немного времени, и узник вновь заметался во сне.

– Началось, – с придыханием проговорил Кряж. – Никак не могу привыкнуть к тому, как это у них начинается. Ты только посмотри на него, Миляй. Сам лежит на топчане, а душа его уже далече.

– Незачем тебе об этом думать, Кряж, – сухо посоветовал пожилой охоронец. – Лучше бери кости, и продолжим игру. Мне еще нужно отыграть у тебя свою фибулу.

– Отыграешь, как же! – усмехнулся Кряж. – Скорей проиграешь вторую!