Текст книги "Тайный враг"

2

Но не усидела Евдокия дома. Не смогла, не вынесла. Мальчику после ухода лекаря стало еще хуже – теперь его изможденное личико было так бледно и тенисто, что более приличествовало мертвецу, нежели живому человеку. Лоб его был холоден, как лед, а губы – обескровлены и белы, будто у голодного стригоя.

Устав от душевных переживаний, Евдокия сама отнесла мальчишку на телегу, сама, не дожидаясь запропавшего где-то возчика Матвея, взяла в руки поводья и сама направила лошадку за торжок к единственной вещунье, о которой она не слышала ни одного худого слова.

И вот она уже у Голицы. Голица – баба дородная, румяная, в белом кружевном чепце – смотрит на Евдокию удивленно, но без вражды.

– Не думала, что когда-нибудь увижу тебя здесь, Евдокия. – Голос у Голицы чистый и звонкий, а руки, лежащие на старательно выскобленной столешнице, нежны и мягки, как поднявшийся хлеб. – Чего в глаза не смотришь, матушка? Али вину за собой какую знаешь?

– Ни в чем я перед тобой не виновата, вещунья. И виниться не собираюсь.

– Вот как? Зачем же тогда пожаловала?

Евдокия вздохнула и как-то вся обмякла, потускнела, будто со вздохом этим из ее стройного молодого тела улетучились остатки сил.

– Несколько месяцев назад к нашей общине прибился мальчик, – произнесла она. – Сейчас он болен и лежит в моей телеге. Я вызывала лекаря Елагу, но он сказал, что ничем не сможет помочь.

– И тогда ты вспомнила обо мне?

Евдокия кивнула:

– Да.

Голица чуть склонила голову набок и пристально вгляделась в лицо гостьи своими бледно-голубыми, почти бесцветными, глазами.

– Что же твой плачущий бог не поможет тебе советом? – спросила она спокойно, без тени насмешки или издевки.

Проповедница побледнела и медленно поднялась с лавки.

– Прости… – вымолвила она. – Я пойду.

– Погоди, – остановила ее Голица и прищурила прозрачные глаза. – В спешке правды нет. Сядь. Сядь, говорю!

Евдокия снова опустилась на лавку. Голица улыбнулась улыбкой столь же светлой и прозрачной, как ее глаза, и неспешно, мягко проговорила:

– Не обижайся, Евдокия. Я не хочу ссориться ни с тобой, ни с твоим богом. Где мальчик?

– Лежит в телеге, – ответила матушка Евдокия. – Хочешь, чтобы я принесла его?

Она уже хотела подняться, но вещунья накрыла ее руку своей мягкой, белой ладонью и распорядилась:

– Сиди. Мой слуга это сделает. Валуй! – окликнула она.

В горницу вошел крепкий мужик в грубой, застиранной до ветхости рубахе.

– В телеге лежит мальчик. Принеси его сюда и положи на топчан.

Мужик повернулся и вышел из горницы. Голица вновь, еще внимательнее, чем прежде, взглянула на Евдокию.

– Хотела тебя спросить, матушка… Я слышала, ваш бог запрещает людям заглядывать в будущее. Правда ли это?

– Будущее уже предрешено, – сказала проповедница, не глядя вещунье в глаза. – Для всех.

– И что же со всеми нами будет?

– Высший судия придет судить людей. И каждому воздастся по заслугам его.

Голица задумалась.

– Это было бы справедливо, – сказала она после раздумий. – Но ничего этого не будет. Боги помогают только сильным.

– Мой Бог жалеет слабых и увечных, и сам открывает пред ними двери в царствие свое, – возразила Евдокия.

Голица усмехнулась:

– Что же это будет за царство, коли в нем станут жить только слабые да увечные?

– Царство добра, – спокойно ответила Евдокия. – В том царстве не останется лютости и несправедливости, и людям не будет нужды лить слезы.

Голица посмотрела на гостью мягким, лучистым взглядом, вздохнула и проговорила:

– Хотела бы я жить в таком царстве, матушка Евдокия. Но, боюсь, не доведется. Да и как сотворить такое царство?

– Просто, – ответила проповедница. – Коли вспомним, что мы люди, а не звери, так дело сразу пойдет на лад. Учение Христа потому и открыто всем до единого, что задает простые задачи. Занес руку для удара – опусти ее. Сжал кулак – разожми. Держи свой меч в ножнах, а ножны – в погребе. Коли все будут так поступать, то и сделается для всех благоденствие.

– Где ж это видано, чтобы людишки перестали драться? – усомнилась Голица. – Человеку только одного и надо: чтобы ближнему хуже жилось, чем ему. Даже если и злобы к нему не имеют, то все равно завидуют. А от зависти единый шаг до ненависти. Как тут за меч не взяться?

– Гнев – он ведь словно огонь. Возьми воду и залей. Источник с водой рядом.

Голица внимательно вгляделась в лицо Евдокии и усмехнулась.

– Нравится мне твой Бог, матушка, но уж больно он простодушен. Его учение не для нашего мира.

В горницу вошел Валуй с мальчиком на руках. Прошел к топчану и неуклюже опустил мальчишку на соломенный тюфяк, неловко подогнув ему ноги.

– Осторожнее, леший! – сердито окликнула его Голица. – Ногу-то не зажми!

Валуй поправил мальчишке ногу. Затем выпрямился и выжидающе посмотрел на вещунью.

– Ступай теперь, – распорядилась она. – Но далеко не уходи, скоро позову.

Валуй кивнул и вышел из избы. Голица и Евдокия поднялись с лавок и подошли к топчану. Рядом они смотрелись странно. Матушка Евдокия – высокая, тонкая, угловатая, с худым красивым лицом, вся закутанная в темную ткань. Голица – приземистая, ширококостная, в светлом чепце и светлом платье, медлительная до томности.

Вещунья склонилась над мальчиком и всмотрелась в его землисто-бледное лицо. Затем выпрямилась, чуток помолчала и сказала:

– Лекарь не обманул, твой мальчик очень хвор. И хворь его не в теле, а в душе. Душа его – как смятый цветок, брошенный в темный чулан, где нет лучика света.

Евдокия подалась вперед.

– Что это значит, Голица? – взволнованно спросила она.

Вещунья нахмурилась и четко проговорила:

– Он что-то оставил.

– Где?

– Там, откуда пришел.

Несколько мгновений Евдокия изумленно смотрела на Голицу, потом горько усмехнулась и качнула головой.

– Нет, вещунья, это невозможно. Для него нет дороги назад, ибо путь его лежал через Гиблое место.

Голица внимательно взглянула на матушку Евдокию и спросила, не скрывая любопытства:

– Это он сам тебе рассказывал?

Проповедница слегка стушевалась.

– Я слышала, как он бредит по ночам, – призналась она. – И в бреду своем он постоянно толковал о страшной чащобе, в которой бродят чудовища.

– Вот оно что. – Голица вновь перевела взгляд на мальчика. Тот все так же неподвижно лежал на топчане и смотрел в потолок безразличным взглядом. Личико его было бледным, как полотно, кончик носа заострился, а под темными глазами пролегли фиолетовые тени.

– Странно это все, – сказала Голица после долгой паузы. – И странный это мальчик. Пыталась я заглянуть в его прошлое, Евдокия, но увидела там одну лишь тьму. Но самое страшное, что и в будущем его – такая же тьма. И это сильно меня тревожит.

Лицо Евдокии стало растерянным.

– Что же мне теперь делать? – проговорила она тусклым голосом. – Лекарь Елага тоже говорил, что снадобьями мальчика не излечишь. Чем же мне его лечить?

– Ежели хочешь для него добра, не жалей и не заботься о нем, а положи его на телегу и отвези туда, откуда прибыл.

Лицо матушки вытянулось от изумления.

– Ты говоришь о Гиблом месте? – не поверила она своим ушам.

Голица кивнула:

– Да.

– Ты в самом деле хочешь, чтобы я отнесла его в чащобу, кишащую темными тварями?

– Этого хочу не я, – спокойно ответила Голица. – Этого хотят боги. Если ты оставишь его здесь, мальчик умрет через несколько дней.

Голица вдруг взяла со стола нож и потянулась к мальчику. Евдокия схватила ее за руку и испуганно воскликнула:

– Ты что!

– Не бойся, – сказала Голица. – Я не сделаю ему плохого.

Евдокия нехотя отступилась. Вещунья поддела пальцами прядку волос на голове мальчика и аккуратно срезала ее ножом. Затем поднесла прядку к горящей лучине.

Прядка вспыхнула, и Голица бросила ее на глиняную тарелку. Подождала, пока волосы прогорят, затем собрала пепел, взяла с полки какую-то круглую деревянную штуку, ковырнула ее пальцем и сунула в получившуюся щелку пепел. Затем протянула штуковину Евдокии и сказала:

– Это лешья указка. На иголку наткнута стрелка из кошачьей кости. Она укажет, куда идти.

Евдокия взяла штуковину и поднесла к глазам. Это была небольшая глубокая чаша, посреди которой колыхалась на железной игле костяная стрелка.

– Подожди, пока она остановится, – велела Голица. – Да сама не шевелись.

Дрогнув еще пару раз, стрелка замерла. Проповедница нахмурилась и взглянула на вещунью:

– Стрелка указывает на Гиблое место?

Голица кивнула:

– Да.

– Сколько же нам идти?

– Этого я не знаю. Но ежели ты не отвезешь мальчишку туда, куда ему нужно, он скоро умрет. Тебе решать.

Евдокия помолчала, обдумывая слова Голицы, потом вздохнула и сказала:

– Благодарю тебя за помощь, Голица. Сколько я тебе должна за эту вещь?

– Нисколько, – ответила вещунья.

– Но…

Голица усмехнулась:

– Просто помолись за меня своему доброму богу. И скажи ему, что я не так плоха, как он про меня думает.

3

Выйдя в отставку, воевода Видбор уже не носил шелом и броню, заменив их на шерстяную стеганку, серый суконный плащ и шапку замысловатого покроя. Но благодаря горделивой осанке, твердому взгляду и богатырскому сложению даже в этом одеянии он выглядел настоящим ратником.

Рыжеватую бороду, тронутую кое-где сединой, Видбор стриг теперь коротко – очевидно, для того, чтобы казаться моложе своих лет.

– Здравствуй, Евдокия! – с улыбкой поприветствовал он проповедницу и спешился с могучего коня.

– Здравствуй, воевода Видбор! – улыбнулась и Евдокия.

Видбор выпростал из-под плаща руку и протянул матушке берестяную коробочку.

– Это что? – вскинула брови Евдокия.

– Подарок, – пробасил Видбор.

– И что там?

– Открой и посмотри.

Проповедница взяла коробочку, откинула крышку и достала нечто разноцветное, невесомое, мягкое, как крыло бабочки.

– Платок? – удивилась Евдокия.

Видбор кивнул:

– Да.

Проповедница улыбнулась и покачала головой.

– Видбор, я ношу черный платок не потому, что у меня нет других. Мой черный платок – это знак того, что я отрешилась от этого мира с его соблазнами. Я ведь уже говорила тебе, что хочу стать невестой Иисуса.

– Разве женщина может стать невестой бога? – усомнился воевода Видбор. – Никогда не слышал, чтобы девки набивались в жены к Сварогу или Перуну.

Евдокия нахмурилась. Видбор заметил это и поспешно проговорил:

– Прости, Евдокия. Я, должно быть, слишком глуп, чтобы толковать о таких вещах. Я двадцать пять лет был ратником и отвык от обычной людской жизни. Теперь мне приходится многому учиться заново. Ты обещала прогуляться со мной в роще, помнишь?

– Не совсем так. Я обещала, что расскажу тебе о страстях Христовых.

Видбор покраснел.

– Прости, если я опять сморозил глупость, – смущенно произнес он.

Несколько секунд матушка Евдокия разглядывала богатыря, потом засмеялась.

– На тебя совершенно невозможно сердиться, Видбор. И ты тоже – не обижайся на меня. На самом деле, я ждала тебя.

– Правда? – вскинул брови воевода, и в голосе его послышалось тщательно скрываемое волнение.

Евдокия кивнула.

– Да. Мне нужна твоя помощь.

Глаза пожилого ратника блеснули.

– Я сделаю все, что ты скажешь, Евдокия, – пробасил он. – Клянусь Перуном.

– Погоди, – остановила его проповедница. – Сперва выслушай, а потом будешь клясться. Помнишь мальчика, который прибился к нашей общине?

– Конечно. В последнее время ты заботишься о нем больше, чем о храме.

Евдокия поморщилась от его слов, и Видбор снова виновато нахмурился.

– Он, кажется, был не совсем здоров? – смиренно проговорил воевода.

– Он и теперь нездоров. Но хворь его усугубилась.

– И что я могу для него сделать? Если тебе нужен хороший лекарь, я сей же час…

Евдокия нетерпеливо качнула головой:

– Нет, Видбор. Лекари ему не помогут. Сегодня утром я возила мальчика к повитухе-вещунье Голице.

– Что? Ты ходила к Голице? Но ты ведь сама говорила, что вещуньи и ведуны противны твоему богу.

– Я вынуждена была это сделать, – с горечью пояснила Евдокия. – Я поступилась своими убеждениями ради мальчика, Видбор. Теперь я хочу, чтобы ты поступился своими.

Видбор посмотрел на проповедницу удивленно.

– О каких убеждениях ты говоришь, Евдокия? Клянусь, я сделаю все, что ты скажешь.

Евдокия прищурила зеленовато-карие глаза и сказала:

– Ловлю тебя на слове, Видбор. Помнишь, ты рассказывал мне, что ходил в Гиблое место?

По обветренному лицу воеводы Видбора пробежала тень.

– Да, – подтвердил он, сдвигая брови. – Я ходил туда. Но это было один раз. А почему ты спрашиваешь? – повторил он.

– Раз ты был там один раз, значит, сможешь пойти туда и во второй. Верно?

Видбор усмехнулся и качнул головой.

– Не думаю. В прошлый раз я едва унес оттуда ноги. А почему ты спрашиваешь? – повторил он.

– Вещунья Голица сказала, что мальчик умрет, если я не отведу его в Гиблое место. Я переговорила со всеми ходоками, которых знаю или о которых слышала, но ни один из них не взялся проводить меня в Гиблое место. И тут я вспоминал о тебе, Видбор. – Евдокия положила длинные, тонкие пальцы на могучее предплечье воеводы и заглянула ему в глаза. – Проводи меня и мальчика в Гиблое место.

Видбор взглянул на пальцы матушки и нахмурился.

– Евдокия… – проговорил он, тяжело, будто с трудом, ворочая языком. – …Ты не понимаешь, о чем просишь. Я еще не настолько очерствел сердцем, чтобы губить тебя.

– Видбор, мальчик умрет, если мы не сделаем этого!

– Ты ошибаешься. Гиблое место не несет людям избавления, оно несет только смерть.

Евдокия прищурилась.

– А как же пробуди-трава, которую Первоход принес княжне Наталье и которая исцелила ее от смертельной немощи?

– Это все вранье.

– А что, если нет? Я пойду в Гиблое место, Видбор. С тобой или без тебя. Так каков будет твой ответ?

– Мой ответ будет «нет!», – отчеканил Видбор. – И лучше тебе совсем об этом забыть.

Проповедница долго молчала, кусая губы. Наконец, заговорила:

– Хорошо… Тогда я снова поищу среди ходоков. Кто-нибудь из них согласится мне помочь.

– Нынче мало ходоков, – возразил Видбор угрюмым голосом. – Те из них, которые решаются пойти в Гиблое место, берут за это огромные деньги серебром и золотом. У тебя нет таких денег.

– Я могу продать усадьбу отца! – порывисто заявила Евдокия.

– Это не поможет, – сказал Видбор. – Болото подступило к твоей усадьбе вплотную, и нынче она ничего не стоит.

Щеки Евдокии вспыхнули.

– Что ж, тогда я пойду одна! – выдохнула она дрожащим от негодования голосом.

– Не зная дороги, ты заблудишься в лесу, – вновь возразил Видбор. – Погубишь и себя, и мальчика.

Кровь отлила от щек матушки Евдокии, зеленовато-карие глаза блеснули недобрым светом, и она выпалила:

– Уходи, Видбор. Не хочу тебя больше видеть!

– Что? – не поверил воевода своим ушам.

– Уходи! – гневно повторила Евдокия. – Убирайся! И больше не показывайся мне на глаза!

Видбор открыл рот, затем снова закрыл его, с усилием сглотнул слюну и тяжело выговорил:

– Вот, значит, как. Ты выгоняешь меня из-за того, что я отказался тебя погубить. Что ж… – Он нахлобучил на голову шапку и повернулся к коню.

– Убирайся! – выкрикнула ему вслед матушка Евдокия, тряхнув маленькими кулаками. – И забудь дорогу к моему дому!

Видбор молча сел на коня. На проповедницу он больше не смотрел. Да и Евдокия не стала ждать, пока он уедет со двора, не махнула, как обычно, рукой, не проводила добрым взглядом, но резко повернулась и быстро зашагала к избе.

– Глупая девчонка, – с досадой произнес Видбор, глядя на удаляющуюся стройную фигурку, закутанную в черное платье. – Даром что проповедница… В голове сущий ветер.

Он досадливо крякнул, повернул коня и направил его к большаку.

4

С наступлением сумерек жизнь в Порочном граде ожила. По узким улочкам, отделяющим кружала от срамных домов, сновали купцы и пьяные бродяги. Время от времени в игровых домах, где шла бойкая и шумная игра в кости и в карточки, открывались двери, и охранники вышвыривали очередного проигравшегося в пух и прах игрока.

Высокий рыжеволосый человек спрыгнул с телеги и швырнул возчику медную монетку.

– Выпей за мое здоровье, приятель!

– Отчего ж не выпить – выпью, – пообещал возчик, вновь взялся за поводья и тронул телегу с места.

Рыжеволосый огляделся и негромко изрек:

– Все-таки в дерьме что-то есть, ведь миллионы мух не могут ошибаться.

Он поправил на поясе чехол с торчащей из него черной ручкой выжигателя и зашагал к самому большому кружалу. Походка его была легка и бесшумна, словно у хищного зверя. Да и во внешности его было что-то звериное. Рыжая щетина так густо покрывала щеки, что напоминала стриженую шерсть. Лицо, узкое и худое, было вытянуто вперед, и нос с выпяченной верхней губой слегка напоминали звериную морду.

Войдя в кружало и услышав завывание рожков, гул голосов и грохот сдвигаемых кружек, рыжеволосый улыбнулся, словно попал в родную стихию.

– Эй, братец! – окликнул он целовальника.

Тот подошел, окинул рыжего безразличным взглядом и спросил:

– Чего подать?

– А чего есть?

– Олус, березовица, брага, квас, сбитень, водка…

– Водку, – оборвал перечень целовальника рыжий. – Дай мне стопку водки.

Целовальник небрежно поставил на деревянную стойку оловянный стаканчик и плеснул в него водки из оловянного кувшинчика. Рыжий взял стаканчик, выдохнул через плечо, затем резко выпил и хлопнул стаканчиком об стойку.

– Уф-ф… – сипло проговорил он. – Дрянь, конечно, но бодрит. А теперь скажи мне, братец, где тут у вас начальство?

– Чего? – не понял целовальник.

– Ну, где тут у вас самый главный?

– Ты про Крысуна Скоробогата?

– Если он главный, то про него.

Целовальник приосанился и произнес голосом торжественным, почти благоговейным:

– Господин наш Крысун располагается наверху, в своих покоях.

– Ну да, – кивнул рыжий незнакомец и криво усмехнулся. – Где ж ему еще и быть, как не наверху. Начальство всегда забирается на самую верхотуру. – Рыжеволосый подмигнул целовальнику, швырнул на стойку монету и зашагал к лестнице.

Целовальник повернулся в сторону начальника Избора, беседующего о чем-то у двери с группой охоронцев, и тихонько свистнул. Когда начальник Избор подошел к стойке, целовальник указал ему на рыжего и сказал:

– Вон тот спрашивал про Крысуна.

Избор взглянул на удаляющуюся спину незнакомца.

– Ждан! Липа! – окликнул он своих людей, резко повернулся и зашагал за незнакомцем.

Два охоронца быстро последовали за ним.

Рыжий ступил ногой на ступеньку, намереваясь подняться наверх, но охоронцы догнали его и преградили ему путь. Избор, подошедший сзади, положил руку на плечо незнакомцу и холодно поинтересовался:

– Далеко навострился, парень?

Рыжий глянул на него, перевел взгляд на охоронцев, снова оглянулся на Избора и сухо вопросил:

– Может, уберешь лапу с моего плеча, здоровяк?

– А то что?

Рыжий пару мгновений пристально смотрел в глаза Избору, затем с явным усилием улыбнулся и сказал:

– Я не хочу ни с кем ссориться, здоровяк. Просто проводи меня к Крысуну Скоробогату.

– Зачем он тебе?

– Хочу предложить ему выгодное дельце.

– Что это за дельце?

– Извини, здоровяк, но тебя это не касается, – ответил рыжий незнакомец и посмотрел на Избора спокойным, небоязливым взглядом.

Избор оценил этот взгляд.

– Стой здесь, – сказал он, обошел рыжего незнакомца и зашагал наверх.

Незнакомец посмотрел ему вслед, затем подмигнул охоронцам и с усмешкой заявил:

– Здоровый у вас начальник, ребята. А взгляд – прямо насквозь прожигает. Я чуть не обделался от страха.

Охоронцы ничего на это не сказали.

Вскоре начальник вернулся.

– Ступай за мной, – коротко приказал он, повернулся и снова пошел наверх.

Рыжеволосый зашагал за ним. У двери, ведущей в покои Крысуна, начальник вновь остановил его и дал знак охоронцам. Один из них приставил к груди незнакомца острие меча, а другой быстро и умело обыскал его.

Пока происходил обыск, рыжеволосый стоял молча и ухмылялся – не дерзко и бесстрашно, а скорей насмешливо, словно все происходящее жутко его забавляло. Лишь раз он позволил себе заговорить – когда один из охоронцев попытался забрать у него висевшие на поясе ножны с какой-то черной деревяшкой.

– Э, нет, – сказал он и положил руку на деревяшку. – С этим я не расстанусь. Это мой личный оберег.

Охоронец взглянул на своего начальника – тот небрежно кивнул: можно.

Когда обыск был закончен, охоронец грубо толкнул гостя в спину.

– Иди.

Начальник, ухватившись за толстое чугунное кольцо, открыл дубовую дверь, прошел сам и чуть посторонился, впуская рыжеволосого гостя в покои самого могущественного купца княжества – Крысуна Скоробогата.

Шесть охоронцев, стоявших у двери, хмуро взглянули на вошедшего. Тот усмехнулся и весело спросил:

– А где хлеб-соль?

Человек, сидевший в глубине комнаты, на высоком и широком троне, обложенном бархатными подушками и мягкими коврами, отнял руку от лица, рассеянно взглянул на гостя и сипловато приказал:

– Ближе.

Двое охоронцев взяли гостя под руки и повели к трону. Вблизи Крысун Скоробогат оказался высоким, тощим и кадыкастым мужчиной с хилой темной бородкой и такими же хилыми усиками. В лице его, тощем, скуластом, и впрямь было что-то от крысы или хорька. Хозяин Порочного града был закутан в красный плащ с каракулевой подкладкой, расшитый золотыми нитями, а ноги его были обуты в красные сапожки из мягкой кожи.

Рыжебородый церемонно поклонился и громко произнес:

– Приветствую тебя, солнцеподобный Крысун, сын Перуна, внук Сварога, и так далее, и тому подобное! Не вели казнить, вели слово молвить!

Лицо Крысуна и без того длинное, слегка вытянулось от изумления. Он коротко моргнул, затем нахмурился и грубо спросил:

– Кто ты и чего тебе надо?

Рыжеволосый приосанился и громко ответил:

– Меня зовут Рах, сын Раха-Костолома, внук Рола-Кровопийцы, и так далее, и тому подобное.

Крысун при этих словах нахмурился еще больше.

– Мне передали, что ты хочешь со мной поговорить, – холодно вымолвил он. – Так что перестань трепать языком и говори, зачем пожаловал в мои покои. Иначе я прикажу охоронцам выбросить тебя в окно.

Рыжеволосый Рах улыбнулся.

– А ты и впрямь деловой человек, Крысун, – сказал он, щуря лукавые зеленоватые глаза. – Это делает тебе честь. Я был бы рад поболтать с тобой о природе и погоде, но раз ты настаиваешь, я сразу перейду к делу.

При этих словах Рах и впрямь напустил на себя деловой вид и заговорил сухим голосом:

– Ты преуспевающий человек, Крысун. Посуда у тебя из серебра, ножны увиты золотом, а брильянт на пальце тянет карат на десять. А теперь скажи мне, богатый купец Крысун: нужны ли тебе деньги?

Крысун прищурил злые глаза.

– Ты пришел сюда, чтобы издеваться надо мной? – сипло спросил он.

Рыжеволосый улыбнулся.

– Отлично! Я всегда говорил: чем больше человек зарабатывает, тем острее он нуждается в деньгах. Что до тебя, Крысун, то ты…

– Ты меня утомил, бродяга, – небрежно протянул Крысун. – Избор, вышвырни этого мерзавца из кружала.

Начальник охоронцев двинулся с места, но Рах отступил на шаг и прорычал, зыркнув на Избора холодными, жесткими глазами:

– Только попробуй, верзила. Последний, кто пытался это сделать, лежит на дне Касского озера с проломленной головой. – Затем перевел взгляд на Крысуна и добавил: – Я не обидчив, но постарайся держать себя в руках, купец.

Крысун усмехнулся.

– Избор, я передумал, – сказал он начальнику охоронцев. – Вышвырни этого наглеца в окно. И если при этом он свернет себе шею, я не обижусь.

– Ждан! Липа! – окликнул начальник охраны.

Двое охоронцев подняли мечи и двинулись на рыжеволосого Раха.

Тот вдруг выхватил из ножен свою черную палку, похожую на обломок посоха, и направил ее на коренастого бородатого богатыря Ждана. Белый всполох на мгновение озарил комнату – и Ждан осыпался на пол кучкой серебристо-черного пепла.

Рах ловко крутанул своей черной корягой в воздухе и сунул ее в чехол. Затем обвел взглядом изумленные лица охоронцев, прищурился и спросил:

– Кто-нибудь еще хочет вышвырнуть меня в окно? Нет? Отлично! – Он вновь повернулся к Крысуну: – Ну что, Скоробогат, теперь-то мы поговорим о деле?

Купец поджал губы и, опасливо поглядывая на волшебный посох Раха, пробормотал:

– Что тебе нужно?

– Я хочу стать твоим помощником, – ответил Рах. – Тебе ведь нужен помощник, Крысун?

– Крысун Скоробогат не нуждается в помощниках, – неуверенно прогудел у него за спиной начальник Избор.

– Скажешь еще слово, здоровяк, и я превращу тебя в кучку пепла, – не оборачиваясь, пообещал ему рыжий Рах. – Есть возражения?

Избор нахмурился, но предпочел промолчать.

– Вот так, – кивнул Рах. Затем мечтательно улыбнулся и добавил: – Если бы все люди были такими понятливыми, в мире бы давно наступила гармония. Итак, господин Крысун, на чем мы остановились?

Крысун облизнул тонкие губы и проговорил с затаившейся в маленьких, мышиных глазках ненавистью:

– Ты сказал, что хочешь стать моим помощником.

Рах кивнул:

– Именно так. Ты самый богатый и влиятельный купец в княжестве, Крысун. Поэтому я выбрал тебя.

Крысун прищурил подозрительные, недобрые, похожие на два тлеющих уголька глаза.

– И чем же ты мне поможешь?

Рах улыбнулся:

– Вопрос не в бровь, а в глаз. И я тебе отвечу. Я тут порас-спросил народ, и узнал, что у тебя много врагов. Ты, конечно, лев, но вокруг тебя полно зловонных гиен, и каждая из них норовит оттяпать у тебя кусок свежатины. Я буду защищать тебя от этих гиен. И я не стану ждать, пока они нападут, а буду действовать на упреждение.

– Как это? – не понял Крысун.

– Просто. Мы первыми нанесем удар и уничтожим всех твоих врагов.

Крысун нервно усмехнулся.

– И как же ты собираешься это сделать? – тихо спросил он.

Рах вскинул брови:

– Разве я не показал тебе?

– Все, что ты сделал, это убил одного охоронца.

– А ты хочешь, чтобы я убил их всех? – Рах небрежно пожал плечами и потянулся к чехлу. – Не проблема.

Увидав, что гость вновь достает свой черный посох, охоронцы побелели и попятились к стене.

– Постой, – сказал Крысун. – Погоди.

Рах, держа палку наготове, выжидающе взглянул на купца.

– Твой волшебный посох столь же страшен, как огнестрельный посох Глеба Первохода, – заговорил Крысун сипловатым, недовольным голосом. – Но надолго ли его хватит? Откуда я знаю, сколько еще огненных стрел он может выпустить?

Рах сдвинул рыжеватые брови.

– Об этом не беспокойся, купец, – заверил он. – Зарядов в моем «посохе» хватит на то, чтобы испепелить сотню мерзавцев.

– Что ж… – Крысун задумчиво прищурился. – Если это так, то твое предложение выгодно для меня.

– Рад, что ты так считаешь, – усмехнулся рыжеволосый Рах. – Ты не пожалеешь, что связался со мной, купец.

– Да-да, – рассеянно кивнул Крысун. – Но… – Глаза Крысуна снова стали острыми и проницательными. – …Зачем это тебе, Рах? Зачем ты пришел ко мне?

– Что ж… – Рах облизнул губы. – Прямой вопрос – прямой ответ. Я хочу стать твоим компаньоном, Крысун. У тебя деньги, у меня – сила. Вместе мы свернем горы. Согласен?

Крысун помолчал, обдумывая ответ Раха. Затем кивнул и сказал:

– Да будет так. Как ты хочешь, чтобы тебя называли?

– А как ты называешь своих парней?

– Охоронцами.

– Вот и меня зови так же. Охоронец Рах. – Рыжеволосый усмехнулся. – По-моему, звучит неплохо. Кстати, хотел спросить вас, ребята – тут все твердят о каком-то Глебе Первоходе. Кто это такой?

При слове «Первоход» Крысун поморщился, словно у него внезапно разболелся зуб.

– Глеб Первоход – здешний ходок, – ответил он нехотя.

– Ходоки – это те чудаки, которые ходят в Гиблое место и приносят оттуда странные вещи?

Крысун кивнул:

– Да. Но Первоход не просто ходок. Он особенный.

– Вот как? И что же в нем особенного?

– Он первым пошел в Гиблое место.

Рах усмехнулся:

– Забавно. А если я первым спрыгну с крыши – ты тоже будешь считать меня особенным?

Крысун насмешливо прищурился:

– Если после этого ты останешься цел и невредим, то да.

– Выходит, этот ваш Глеб Первоход – самый живучий и ловкий из ходоков. И у него тоже есть «волшебный посох», верно?

– Верно, – кивнул Крысун. – Он называет свой посох «ольстрой». Эта ольстра разит недругов громом и крохотными стрелами, которые Первоход называет пулями.

– Вот оно что. – Рах задумался. – И как давно он у вас появился?

– Лет шесть тому.

– Гм… Давненько. А не называл ли он себя Кревом?

Крысун прищурил темные, маленькие глаза и качнул головой.

– Нет. Я о таком не слышал.

Рах вздохнул и улыбнулся.

– Ладно, забудь. Слушай, Крысун, мне бы помыться да подкрепиться. Выдели мне комнатку и вели своим людям принести большой чан с горячей водой. От меня воняет, как от пса.

– Ты получишь все, что просишь, Рах, – величественно проговорил Крысун и глянул на Избора. Тот кивнул и, в свою очередь, дал знак одному из своих людей. Тот также кивнул и выдвинулся вперед, готовый служить Раху.

– Что-нибудь еще, Рах? – поинтересовался Крысун.

Рыжий улыбнулся и ответил, понизив голос:

– А как у тебя насчет девочек, купец? Выберешь для своего нового партнера?

Крысун сдержанно усмехнулся.

– К тебе приведут десяток девок, и ты сможешь выбрать сам. Эй, как тебя там… – обратился он к охоронцу.

– Меня зовут Липа, – с готовностью подсказал тот.

– Липа, проводи Раха в гостевые покои и дай ему все, что он пожелает.

– Все сделаю, господин, – кивнул охоронец.

Рах расплылся в улыбке.

– Спасибо, Крысун. Ты не пожалеешь, что связался со мной. – Он махнул купцу рукой и повернулся к двери: – Идем, борода. Покажешь мне мои апартаменты.

Как только дверь за Рахом и его провожатым закрылась, Крысун подозвал к себе начальника Избора и, когда тот подошел, процедил сквозь зубы, злобно сверкая черными мышиными глазками:

– Не спускай с чужеземца глаз. Как только выпустит из рук посох – убей его. Тело брось в овраг, пусть его сожрут бродячие собаки. А посох принеси мне.

Избор сдвинул косматые брови и осторожно заметил:

– Этот посох – чародейский. Уверен ли ты, что хочешь взять его в руки?

– Во время войны с Голядью Глеб Первоход раздал громовые посохи десятку дружинников. И ни у одного из них руки не покрылись язвами.

– Коли так, то сделаю, – качнул головой Избор. – Прикажешь идти?

– Иди.

Поклонившись Крысуну, Избор повернулся и зашагал к двери.