Текст книги "Иероглиф смерти"

3

Глеб повернулся и, пошатываясь, заковылял к ванной.

В сущности, все не так плохо, как кажется. Был он журналистом, был писателем, но пора осваивать новые высоты. Директор PR-департамента – это а) статус и б) зарплата в два раза выше той, которую он привык получать, будучи репортером криминальной хроники. Пусть компания и небольшая, но у нее есть перспективы. А значит, перспективы есть и у самого Глеба. Перечисленный Еленой Прекрасной аванс пришелся весьма кстати, поскольку после выплаты карточного долга банковский счет Глеба грозил превратиться в полный пшик.

На новое место работы Глеб прибыл в радужном настроении. Однако после четырех часов сидения в офисе Корсак приуныл. Отношения с офисной оргтехникой тоже не заладились, на что не преминул обратить внимание один из молодых менеджеров.

– Глеб Олегович, – со снисходительной улыбкой сказал он, – ну зачем же вы сами? Это должен делать секретарь. Кстати, вы не туда суете листок.

– Правда? – Корсак выпрямился, прекратив тщетные попытки разобраться с ксероксом. – Тогда, может быть, засунешь куда надо? А я посмотрю со стороны.

Молодой менеджер улыбнулся:

– Как скажете.

– Только не проси с меня денег за просмотр – я сейчас на мели.

– Заметано!

Парень взял у Корсака документ, который требовалось отксерить, и аккуратно установил его на планшетку ксерокса.

– Готово, Глеб Олегович. Теперь, если уж вам приятно все делать самому, можете нажать на зеленую кнопку. Заодно и новую оргтехнику освоите.

– Надеюсь, этот монстр не оторвет мне руку?

– Не должен.

Глеб ткнул пальцем в зеленый прямоугольник.

– Чувствую себя, как в рубке космического корабля, – признался он.

– Ничего, привыкнете. Кстати, у вас галстук сбился на сторону.

– Это не галстук, – сказал Корсак. – Это ошейник. Еще дней пять, и я научусь лаять по команде и приносить брошенную палочку.

Менеджер засмеялся.

– Не будьте пессимистом! Все не так мрачно, как вам кажется.

– Думаешь? Значит, я из тех, для кого стакан всегда наполовину пуст, – резюмировал Глеб.

День тянулся медленно, стрелки на круглом циферблате, висевшем над дверью, почти не двигались.

Когда до конца рабочего дня оставалось чуть больше часа, Корсак, остановившись возле пластиковой перегородки, чтобы подтянуть ослабший шнурок на ботинке, невольно подслушал разговор двух менеджеров.

– Ой, а ты видел последнюю серию «Цыганской любви»?

– Нет. А что там?

– Ой, там такое! Короче, слушай…

«И с такими милыми ребятами мне предстоит работать каждый день, – с тоской подумал он. – С девяти утра до шести вечера, с понедельника по пятницу… А иногда даже в субботу. И, что особенно неприятно, – в понедельник, утром…»

Глеб скривил лицо и передернул плечами – жуть!

Корсак вышел на лестничную площадку, на стене которой висела табличка «Место для курения», ослабил на шее галстук и поморщился. Он успел подзабыть, что зарабатывание денег может быть таким скучным занятием.

– С ума я тут сойду, – вздохнул он.

– Есть сигаретка? – окликнул женский голос.

Глеб повернулся и протянул пачку подошедшей блондинке. Утром он видел ее в отделе кадров.

– Как вам первый день? – спросила она, закурив.

– Замечательно, – ответил Глеб. – Все такое чистое и белое… Как в больнице.

Блондинка выпустила струйку дыма уголком губ и усмехнулась:

– Иронизируете?

– С чего вы взяли?

– Это видно. Говорят, вы были известным журналистом, но после скандала вынуждены были уйти из профессии?

– Люди много всякого болтают.

– Еще говорят, что вы картежник. И что вы сильно проигрались. Это правда?

Глеб не ответил. Девушка не стала настаивать. Она затянулась сигаретой и, выпустив дым, помахала перед лицом рукою.

– Хотите начистоту?

Глеб пожал плечами:

– Валяйте.

– Вы здесь не приживетесь.

– Да ну?

– Точно вам говорю. Вы не такой, как все мы. Другой формат, понимаете?

– Не совсем.

– Мы – «офисный планктон», – разъяснила девушка. – А вы – творческий человек.

Глеб усмехнулся:

– Это комплимент или обвинительный вердикт?

– Констатация факта. – Блондинка стряхнула пепел в стальную урну и снова посмотрела на Корсака. – Не могу понять, как вас сюда занесло?

– Ветер был попутный.

Глеб посмотрел через стеклянную стену на кабинет начальницы. Лена… То есть Елена Владимировна… А еще точнее – Елена Прекрасная, сидя за столом, беседовала с представителем фирмы-клиента.

Девушка проследила за взглядом Глеба и понимающе улыбнулась.

– А, понятно.

– Что «понятно»?

– Вы очередной протеже нашей мегеры.

– «Очередной»?

Девушка кивнула:

– Угу. Но это ненадолго. Она вами наиграется и заменит кем-нибудь другим.

– Мрачную перспективу вы мне обрисовали, – иронично заметил Глеб.

– Правдивую, – пожала плечами блондинка. – Она не для вас.

– Хотите сказать, что я ее недостоин?

– Наоборот. Она вас недостойна. По сути, наша Леночка Владимировна – заурядная стерва.

Девушка швырнула окурок в урну.

– Ладно, не болейте!

Она махнула ему ладошкой, повернулась и ушла. Оставшись один, Глеб снова посмотрел на Лену… то есть на Елену Владимировну, поскольку теперь она была ему не только любовницей, но и начальницей, и здесь, в офисе, он обязан был звать ее по имени-отчеству, да еще и обращаться к ней на «вы».

Начальница как раз выпроваживала представителя клиентов, радужно ему улыбаясь и открывая перед ним стеклянную дверь кабинета.

– Н-да… – задумчиво проговорил Глеб. – А ведь девчонка права – эта дверь открывается в обе стороны.

4

По пути домой Глеб заехал в супермаркет и купил все, что необходимо молодому мужчине, чтобы приятно скоротать вечер в одиночестве, а именно – бутылку водки «Смирнов» и литровую бутылку тоника. Проходя мимо стеллажа с компакт-дисками, он увидел кучу новых альбомов, выбрал из стопки альбом джаз-ремиксов и направился к кассе.

Интересно, что происходит с нереализованными компакт-дисками? – подумал он вдруг. Куда их отправляют – на какой-нибудь сток-склад или прямиком на свалку? А может, их разбирают себе продавцы? В качестве премиальных. Глеб попытался представить себе продавца, который взял бы себе в качестве премиальных диск с бит-версиями хитов Сары Воэн или Луи Армстронга. Ему представился немолодой, уставший от жизни мужчина. Большая голова с залысинами, очки, резкие морщины по краям рта. Пиджак такой же поношенный, как лицо, но обувь новая и хорошая. Потому что этот парень – старый москвич, а ни один уважающий себя москвич, даже тот, чье пальто побито молью, не позволит себе разгуливать по улицам в дрянной обуви. Лет сорок назад этот лысоватый любитель джаза был юным стилягой, называл друзей «чувачки» и бриолинил себе чуб. С тех пор он сильно пообносился, сменил кучу работ. Но кое-что от прежних замашек осталось.

Испытывая симпатию к неведомому продавцу, берущему премии компакт-дисками, и считая его почти товарищем по несчастью, Глеб свернул во двор и остановился возле подъезда, уставившись на собаку, привязанную к железному заборчику, огораживающему клумбу. Собака лежала на земле, вытянув передние лапы и положив на них голову. Выглядела она внушительно – белая, рослая, короткошерстная, с массивной головой, купированными ушами и маленькими глазами.

Намордника на собаке не было, хотя на вид она явно принадлежала к группе грозных бойцовских зверюг, для которых перекусить человеку ногу или руку не стоило никакого труда.

Среагировав на приближение Глеба, собака приподняла голову и уставилась на него своими темными глазами. Несколько секунд собака разглядывала его, а затем снова опустила голову на лапы.

– Хорошая собачка, – на всякий случай сказал Корсак.

Он осторожно двинулся к подъезду, стараясь пройти как можно дальше от собаки и думая о том, что встретиться с такой зверюгой, когда она голодна и рассержена, он не пожелал бы и врагу.

Вот, наконец, и подъезд. Глеб прижал электронный ключ к гнезду замка, распахнул дверь и шагнул в теплый полумрак подъезда, испытывая некоторое облегчение оттого, что встреча с бойцовским псом закончилась благополучно.

Перед тем как вызвать лифт, он привычно поднялся на несколько ступенек и открыл дверцу почтового ящика. Железная гнутая, исцарапанная дверца не закрывалась на замок. Русские люди, в крови у которых до сих пор играла пугачевская вольница, не терпят замков и запоров и ломают их везде, где только встречают.

Стараясь не испачкать рукав плаща, Корсак сунул руку в почтовый ящик, пошарил там и наткнулся среди вороха рекламных листков на что-то твердое, обернутое в бумагу. Глеб вынул предмет из почтового ящика. Это был небольшой сверток. Бумага – грубая, оберточная, без единой надписи.

Глеб повертел сверток в руках. Хотел было его развернуть, но передумал и сунул в карман плаща. Подъезд был слишком тускло освещен. Вынув из почтового ящика несколько рекламных листков, Корсак не глядя швырнул их в картонную коробку, стоявшую в углу, затем спустился к лифту и нажал на кнопку вызова, чувствуя сильное, почти непреодолимое желание выпить.

У себя в квартире Глеб первым делом поставил на проигрыватель купленную пластинку, нашел композицию «Speak Low», а затем стал раздеваться, пританцовывая под трогательные речитативы Билли Холидей, положенные на битовую основу.

Сделав особо сложное танцевальное па и швырнув в танце рубашку на диван, Глеб усмехнулся и пробормотал:

– Жаль, что меня сейчас никто не видит.

Переодевшись в старые джинсы и футболку с надписью «ЙУХ», Корсак выставил на журнальный столик водку, тоник, широкий стакан из толстого стекла и вазу со льдом. Затем уселся в кресло, закинул ноги на край стола и принялся смешивать себе коктейль. Треть стакана водки, столько же тоника, выжатая половинка лимона и горсть льда.

– I feel wherever I go that tomorrow is near, tomorrow is here and always too soon… – пел из динамиков хрипловатый и душевный женский голос.

И тут Корсак вспомнил про сверток, который достал из своего почтового ящика. Вспомнил – и удивился. В былые времена он развернул бы посылку, едва переступив порог квартиры, а сейчас практически позабыл о нем. Казалось, вместе с профессией репортера Глеб потерял и свойственное ему обычно любопытство.

Отставив бутылку, Корсак поднялся с кресла и направился в прихожую. Вскоре он вернулся, неся в руке посылку. Сел в кресло и еще раз внимательно осмотрел ее. Обычная оберточная бумага. Ни адреса, ни имени. Любой здравомыслящий человек на месте Корсака вообще не брал бы в руки этот сверток. Мало ли что могут бросить в почтовый ящик журналисту, пусть даже и бывшему. Особенно – в наше время. Тем более что после серии скандальных статей, изданных родной газетой, Глеб получил не менее десятка писем с угрозами. Его обещали избить, пристрелить, зарезать и, разумеется, взорвать вместе с машиной.

На трезвую голову Корсак непременно вспомнил бы об этих обещаниях, но после двух-трех стаканов водки с тоником он обычно становился нечувствительным к любой опасности. Верующие люди называли подобное состояние «христианским бесстрашием». Глеб же формулировал его для себя примерно так: «Кучей дерьма больше, кучей дерьма меньше».

Отхлебнув коктейля и с хрустом раскусив попавшийся на зубы кусок льда, Корсак принялся разматывать сверток. Слой за слоем, все ближе к середине, и вскоре сорванная бумага валялась на столе, а у Глеба на ладони лежал предмет, сильно смахивающий на обрезок кости. Желтоватый, вычищенный до блеска.

Пару секунд Корсак просто таращился на предмет. Потом сделал резкое, брезгливое движение, словно хотел отшвырнуть его от себя, но сдержался. Глупо швыряться костями, сидя в собственном кресле. В конце концов, фрагмент кости безопаснее, чем бомба, и интереснее, чем использованное женское белье (случалось, присылали ему и такое).

Глеб повертел кость в руках и вдруг заметил, что на ней что-то написано. Надпись была сделана тонким черным маркером. Глеб приблизил жуткую штуковину к лицу и разглядел две латинские буквы: «S» и «E».

Подержав еще немного кость на ладони, Глеб положил ее на стол и потянулся за водкой.

Вскоре, прихлебывая водку с тоником и поглядывая на загадочную кость, Глеб размышлял над тем, что следовало предпринять нормальному человеку в подобной ситуации. Наверное, нужно позвонить в милицию, то есть в полицию. Но что он скажет? «Здравствуйте! Меня зовут Глеб Корсак. Кто-то бросил мне в почтовый ящик кость. Правда, настоящая она или нет, я не знаю. Пришлите, пожалуйста, кого-нибудь по адресу… (Далее следовал полный адрес проживания Глеба.) Пусть заберут эту дрянь и отвезут ее в лабораторию».

Глеб хмыкнул. Не нужно быть пророком, чтобы предсказать, что ему скажут в ответ.

Поразмыслив еще несколько секунд, Глеб решил, что самым правильным в данной ситуации будет выпить. Приняв решение, он снова потянулся за бутылкой.

Глава 2

1

Маша Любимова взглянула на стопку бумаг, лежавшую на потертом столе, затем откинулась на спинку стула и помассировала пальцами ноющее плечо. После аварии прошло целых четыре месяца, но плечо, собранное хирургами буквально по кусочкам, до сих пор заставляло ее содрогаться и стонать от боли.

Любимова убрала руку с плеча и вздохнула. В последнее время суета с бумагами выматывала ее так же сильно, как работа на выездах. К вечеру она чувствовала себя не то что уставшей, но совершенно выжатой. А ведь еще совсем недавно все было абсолютно иначе.

«Самая талантливая в выпуске», «восходящая звезда отечественной юриспруденции». И что в итоге? Ей тридцать четыре года. За плечами… то есть почти за плечами – развод с весьма обеспеченным мужем, с которым она еще совсем недавно собиралась прожить всю жизнь. Что осталось? Съемная «двушка» в Марьиной Роще… Остаток страховки на банковском счету. В нижнем ящике стола – стопка благодарностей от начальства. На погонах – одна большая звезда, которая освещает путь… куда? Да, собственно, никуда. Завтра все будет так же, как сегодня, и чем дальше, тем меньше ожидается сюрпризов. Впрочем, это и к лучшему. Да-да, в тридцать четыре года лучше обходиться совсем без сюрпризов, потому что понимаешь, что сюрпризы в этом возрасте случаются в основном неприятные.

Недавний пример был весьма показателен: когда Маша вышла из реабилитационного центра и вернулась домой (ах, как полезно иногда бывает явиться домой неожиданно, без звонка), она обнаружила в собственной постели совершенно незнакомую женщину. Женщина была обнажена, а из ванной комнаты доносилось фальшивое пение ее супруга, похожее на урчание удовлетворенного кота.

Маша повернулась и покинула квартиру, а на следующий день подала на развод. Однако муж заявил, что он не намерен разводиться и будет бороться за нее.

«Бороться»… Кому нужна его борьба?

Маша снова помассировала пальцами левое плечо. Вот уже четыре месяца она не могла и дня прожить без обезболивающих препаратов. Боль была не острая и на первый взгляд вполне терпимая, но в конце концов и самая малая боль способна измотать человека и превратить его в тряпку.

У Маши было слишком мало времени, чтобы тратить его на борьбу с болью, поэтому в потайном кармашке ее сумки всегда лежал флакон с «Неврилом», обезболивающим лекарством на кодеиновой основе. Для себя Маша называла его просто кодеин.

Подумав о флаконе с лекарством, Маша достала его и встряхнула. Осталась всего одна таблетка. Черт… как всегда неожиданно. Маша сокрушенно вздохнула и положила таблетку под язык. Устроилась в кресле поглубже, пару минут подождала. Боль начала утихать.

Но Маша знала, что это ненадолго. Через несколько часов боль вернется снова.

Мария достала из кармана мобильник, нашла в справочнике номер, обозначенный буквой «Д», и нажала на кнопку вызова.

– Слушаю, – отозвался бодрый и приветливый мужской голос.

– Это я.

– Здравствуйте, Мария Александровна! Чем могу быть полезен?

Маша крепче прижала трубку к уху и тихо произнесла:

– Мне нужен препарат.

– Как всегда или что-то особенное? – тем же приветливым голосом уточнил собеседник.

– Как всегда.

Короткий вздох, и улыбка самодовольства (Маша так и видела ухмыляющееся лицо дилера – наверное, приятно знать, что держишь на коротком поводке майора угрозыска).

– Хорошо, Мария Александровна. Перезвоните мне через пару часов. Всего доброго!

Дилер отключил связь.

Мария убрала телефон в свою безразмерную сумку, в которой помещался миллион необходимых вещей. Погладила ладонью больное плечо, словно надеялась усмирить боль. Взгляд ее упал на зеркало. Худощавое лицо с правильными, но не слишком выразительными чертами. Светлые вьющиеся волосы, остриженные в каре. Высокие скулы. Карие глаза. Под глазами – тени, притушенные пудрой. Минимум косметики (губная помада да чуть-чуть туши на ресницах).

И прежде хрупкая, сейчас она напоминала себе хрустальный бокал, готовый разбиться от простого прикосновения.

– Запустила ты себя, Маша, – со вздохом сказала она. – Ой запустила. Пора бы уже выкарабкиваться.

Вздохнув, она продолжила размышлять вслух:

– Роман, что ли, закрутить? Но для романа обычно нужны мужчина и женщина. Где же мне взять подходящего мужчину?

Зазвонил телефон. Любимова взяла трубку:

– Да.

– Мария Александровна, это я.

– Слушаю вас, Андрей Сергеич.

– У нас труп. На пустыре, неподалеку от «Щелковской». На обочине дороги. Выезжайте срочно – машина уже ждет.

– Волохов и Данилов в курсе?

– Да. Вероятно, они приедут на место раньше вас.

– Хорошо, Андрей Сергеич.

Положив трубку, Мария убрала бумаги в стол, поднялась с кресла и шагнула к вешалке. Надевая свой стильный, непромокаемый бежевый плащик от «Burberry», Маша совсем не чувствовала боли. В один миг в ней проснулся профессиональный азарт, наполнив ее рвением и уверенностью в своих силах.

2

Погода не радовала. Выпавший накануне снег растаял, оставив после себя грязные озерца луж, которые уныло поблескивали под серым осенним небом. Моросил мелкий дождик, больше похожий на взвесь холодного пара. То и дело налетавший ветер заставил Машу поднять воротник плаща.

Она огляделась. Группа криминалистов, приехавшая раньше нее, была занята работой.

– Здравствуй, Толь! – поприветствовала она оперативника Толю Волохова.

– Привет, Маруся!

Майор Волохов, белобрысый, рослый и могучий, как древнерусский богатырь, бережно пожал ей руку, словно боялся ее сломать. Слегка одутловатые щеки его покрывала двухдневная щетина.

– Как сама? – обронил Толя Волохов, вглядевшись в бледное лицо Марии.

– Ничего. А ты?

– Да все путем.

– Как Галя? – осторожно спросила Маша.

По лицу Волохова пробежала тень.

– Плохо, – пробасил он. – Она меня уже не узнает. Принимает то за брата, то за отца. Доктора говорят, что процесс уже необратим.

– А как у тебя там? – столь же осторожно спросила она, намекая на любовную связь Волохова на стороне.

Толя сощурил глаза:

– А тебе все надо знать, да?

– Ты мой друг. Но если не хочешь – не говори.

Он вздохнул:

– Да ладно, чего уж… Там у меня все закончено. Удивил?

– Немного.

– Да я и сам на себя дивлюсь. Понимаешь, Марусь, не могу я так. Жена тяжело больна, а я шашни кручу с любовницей. Как будто пир во время чумы. Как будто уже похоронил Галку при жизни. Все это как-то не по-человечески.

– И что будет дальше?

– Сам не знаю. Может, ничего и не будет. Я в последнее время сам не свой. Думал, давно уже ничего не чувствую, а тут вдруг… проняло. Посмотрел однажды на ее руки тонкие, на ее щеки запавшие, на ее глазища… Ну, и дернулось что-то внутри. Тебе смешно?

Маша покачала головой:

– Нет.

Толя усмехнулся:

– Ладно, Марусь, давай не будем о грустном. О, а вот и наш буддист вышагивает! – Он протянул руку подошедшему оперативнику Стасу Данилову. – Здравствуй, брахмапутра!

– Те же и там же, – иронично констатировал Стас. – Красавица и чудовище.

Худощавый, насмешливый Стас Данилов пожал протянутую руку, глянул на заросшие щетиной щеки здоровяка-оперативника и спросил:

– Анатоль, мон ами, вы совсем перестали бриться?

Волохов поскреб толстыми пальцами по щетине.

– А что, не нравится?

– Трудный вопрос. Скажу одно: если ты думаешь, что борода добавляет тебе шарма, ты ошибаешься. Это же относится и к мешкам под твоими глазами. Если, конечно, в этих мешках у тебя не золото.

Глядя на коллег, Маша в который уже раз подумала, что они выглядят как полная противоположность друг друга. Стас не только был худощав и темноволос, но и обладал приятной наружностью, тогда как Толя Волохов был вылеплен грубо и незатейливо. Чувственные черты Стаса и светящийся мальчишеский взгляд его серых глаз могли покорить самое неприступное женское сердце. Волохов же в присутствии красивых женщин терялся, краснел и делался еще более неуклюжим.

– Что тут у нас? – спросил Стас.

– Мертвая девчонка, – ответил Волохов.

– Пошли, посмотрим.

Они двинулись к женскому телу, распростертому на земле неподалеку от дороги. Молодой криминалист Паша Скориков, долговязый и носатый, стоял на сухом участке между двух луж и фотографировал место преступления.

– Привет, Паша! – поприветствовала его Мария.

– Здравствуйте, Мария Александровна!

– Судмед еще не приехал?

– Нет, – ответил Скориков.

– Ты уже провел осмотр?

– Да, только что. Трупное окоченение не наступило, да и тело не совсем остыло.

Мария взглянула на тело. Девушка была одета в джинсы и свитерок. Лежала она на правом боку, голова была запрокинута, и Маша видела широко раскрытый голубой глаз. Губы девушки были зашиты черной нитью. На шее виднелись синяки – признак того, что ее душили.

К Маше, широко задирая ноги, чтобы не угодить в лужи, подошел следователь Пожидаев из Следственного комитета. Выглядел он уставшим и недовольным. Впрочем, как всегда. Щеки обвисли, на лбу морщины, в бесцветных глазах – вековая усталость и обида на бога за свою неудачную долю.

– Здравствуй, Маш.

– Здравствуйте, Юрий Михайлович. Сегодня вы?

– Угу. И дело это, судя по всему, сунут тоже мне. Ты как, уже оклемалась?

– Как видите.

– Ну и отлично. Работай, а я пойду доложусь. Трубу в машине оставил.

Следователь, подтянув брюки и задирая ноги еще выше, двинулся к своей машине. Он был похож на старую цаплю.

– Когда, по-твоему, наступила смерть? – спросила Мария у криминалиста Скорикова.

– Думаю, пару часов назад, – ответил тот.

– При девушке найден паспорт на имя Ирины Викторовны Романенко, – пробасил Толя Волохов. – Восемьдесят шестого года рождения.

– Стас, – обратилась Маша к оперативнику Данилову, – позвони в управление, пусть пробьют по нашей базе.

– Хорошо, Марусь.

Данилов полез в карман за телефоном. Мария снова взглянула на криминалиста Скорикова:

– Можно я?

– Само собой, – сказал Скориков и отошел в сторону.

Мария присела на корточки рядом с телом девушки. Вдохнула ноздрями воздух и ощутила едва уловимый запах парфюма. Дорогого парфюма. Аромат немного приторный и очень навязчивый…

Она ожидала почувствовать другие запахи, более неприятные, но, к своему удивлению, поняла, что никаких других запахов нет. Поначалу это привело Марию в замешательство, но через несколько секунд она вспомнила, что это дизосмия. Функциональное расстройство, часто возникающее у людей, переживших стрессовую ситуацию или психическую травму (об этом ей рассказывал на одном из сеансов доктор Козинцев). Мозг отказывается воспринимать определенные запахи, особенно неприятные.

Маша сосредоточилась на изучении тела. Девушка была молодая, не больше двадцати пяти лет. Красивое лицо, чувственные губы, хорошая фигура. Кожа уже приобрела характерную мертвенную бледность, но все еще было видно, что при жизни девушка не забывала ходить в солярий. На лице у погибшей Мария разглядела ссадины и царапины.

– Ну, что видно? – поинтересовался Скориков.

– Дай мне еще пару минут, – попросила Маша.

Она продолжила систематично изучать труп, стараясь не пропускать деталей, но вскоре поняла, что лекарство, принятое недавно, мешает ей сконцентрироваться. И тогда Маша заговорила вслух, надеясь, что звук собственного голоса поможет ей мобилизоваться.

– Паша, ты прав. Девушка умерла около трех часов назад. На шее отчетливые следы удушения. Скорей всего, смерть наступила из-за этого.

Мария продолжила осмотр.

– Рот жертвы зашит грубой нитью. Шов ровный. Прижизненный. Либо голова жертвы была прочно закреплена, либо рот ей зашивали, пока она была без сознания.

– Что такого могла сказать женщина, чтобы понадобилось зашивать ей рот? – пробасил Волохов.

Он стоял рядом с Машей, сунув руки в карманы брюк и дымя сигаретой, небрежно воткнутой в уголок твердых губ. Мария не ответила. Она аккуратно осмотрела, а затем ощупала руки жертвы.

– На правом запястье – следы от звериных клыков, – снова заговорила Маша. – Сухожилие перекушено.

Мария осторожно ощупала сперва левую, а потом правую ногу. Затем приподняла правую брючину и внимательно осмотрела щиколотку и голень. На голой коже Мария обнаружила свежие поперечные шрамы – один сразу под коленом, второй у ступни. Мария осторожно потрогала ногу между этими шрамами кончиками пальцев. Ткани легко продавились, не встретив сопротивления, которое должна была оказать кость.

– Убийца вырезал жертве часть левой большеберцовой кости, – снова заговорила Маша.

– Вырезал ей кость? – удивился Волохов.

– Да. А потом зашил кожу. Я не специалист, но, на мой взгляд, операцию он произвел вполне профессионально, и было это… примерно два дня назад.

– Значит, девчонка в тот момент была еще жива?

– Да.

Волохов смачно выругался.

Мария внезапно почувствовала, что ее мутит, и закрыла глаза. Пару раз глубоко вдохнула и выдохнула. Снова открыла глаза. Скориков наклонился сделать крупную фотографию лица погибшей.

– Жалко девчонку, – сказал Волохов. – Молодая совсем. И зачем этому гаду понадобилась ее кость?

– Ты меня об этом спрашиваешь?

– А кого? – усмехнулся Волохов. – Ты же у нас гений криминалистики. И интуиция у тебя, как у экстрасенса.

Маша пожала плечами. Поднялась на ноги и машинально отряхнула плащ.

– Нужно поискать на земле отпечатки шин, – сказала она. – Возможно, убийца съехал с дороги, чтобы не тащить тело девушки от самого бордюра.

– Я распоряжусь.

Волохов отошел к следственной бригаде.

Мария перевела дух и снова осмотрела место преступления.

– У нее что-то есть в руке! – воскликнул Паша Скориков, присаживаясь рядом с телом. – Вот здесь!

Мария посмотрела на правую кисть убитой девушки. Паша Скориков осторожно разжал пальцы жертвы.

– Похоже на человеческие волосы, – сказал он. – Рыжие волосы. Отлично!

Не скрывая радости, криминалист потянулся за своим чемоданчиком, который стоял в шаге от тела девушки.

Пока он, пользуясь пинцетом, упаковывал волоски в пластиковый пакетик, Маша закурила коричневую сигарету с ароматом вишни. У нее неприятно заныло под ложечкой. Было совершенно очевидно, что это не простое убийство. Зашитый рот, извлеченная кость… Все это было похоже на ритуал.

У Маши снова заныло плечо. Словно обратное эхо грядущих бед и неприятностей.

Она отошла от тела и достала из сумочки мобильник. Нашла в недавних контактах номер дилера и клацнула по кнопке связи.

– Мария Александровна… – Голос у дилера был уже не такой приветливый. – Где вы пропадаете?

– Я работаю.

– Я тоже. Товар уже у меня. Вы намерены его выкупить?

– Да. Но теперь только вечером.

– Хорошо. Но цена будет той, о которой мы договаривались. Мне пришлось здорово потрудиться, чтобы раздобыть лекарство за сорок минут.

– Хорошо.

– Тогда до вечера, и жду вашего звонка.

Мария убрала телефон в сумочку. Подошел Стас Данилов.

– Матери у девушки нет, а номер телефона отца сейчас пришлют.

– Хорошо. Передашь его мне.

Стас внимательно посмотрел на Машу.

– Сама к нему поедешь? – спросил он.

– Да.

– Это не обязательно, Марусь. Я могу съездить.

Мария качнула головой:

– Нет. От тебя больше проку будет здесь. «Оттопчите» с Толей всю прилегающую местность и опросите всех пасущихся там бомжей. Место тут пустынное, но, возможно, кто-то все же ошивался поблизости.

– Сделаем, Маша.

Возле бордюра остановилась красная «девятка». Дверца открылась, и из салона выбрался судмедэксперт Лаврененков. Высокий и тощий, как мумия, в длинном, просторном пальто цвета мокрого асфальта. На носу и щеках у долговязого судмедэксперта цвели розы от слишком частых возлияний.

Завидев Любимову, Лаврененков воскликнул хриплым, пропитым голосом:

– А, Машенька! Ты что, уже уезжаешь?

– Да, Семен Иванович. Вы слишком долго добирались.

Эксперт развел руками:

– Пробки. Что там у нас? Интересный случай?

– Вам понравится.

– О! Я весь в предвкушении!

– После осмотра расскажете все Волохову и Данилову, они мне передадут.

– Хорошо, Машенька. Как ты себя чувствуешь?

– Хорошо, Семен Иванович. А вы?

– Я, Машенька, давно ничего не чувствую. Но спасибо, что поинтересовалась.

Судмедэксперт подмигнул Маше и зашагал дальше. Любимова тоже было двинулась к машине, но ее остановил следователь Пожидаев, человек с таким же помятым лицом, как и его пальто. Разве что пальто было помоложе и выглядело приличнее и дороже, чем лицо.

– Мария Александровна, не перемудри, – сказал Пожидаев усталым голосом. – Разрабатывай версии попроще. Чем проще, тем оно, знаешь, ближе к истине.

– Юрий Михайлович, вы меня учите работать?

– Упаси боже. Просто советую тебе как старший товарищ. Ты, кстати, как себя чувствуешь?

– Нормально чувствую. Что вы все ко мне пристаете с этим вопросом? – внезапно вспылила Мария.

– Ну-ну-ну, не горячись. Просто мы волнуемся за тебя.

– За себя волнуйтесь.

Маша повернулась и зашагала к машине.

К следователю подошел Толя Волохов. Пожидаев покосился на него и глубокомысленно изрек:

– Плохо ей еще.

– Да уж, – пробасил, дымя сигаретой, Волохов. – Нехорошо.

– Она вроде к психологу ходит?

– Может, и ходит. Да только нас с вами это не касается.

Следователь приподнял брови.

– Чего?

Волохов добродушно осклабился:

– Врачебная тайна, Юрий Михайлович. Знаете, поди, что это такое?

Пожидаев несколько секунд молчал, оценивающе глядя на верзилу-оперативника, потом отвел взгляд и пробубнил:

– Ну-ну. Ладно, поеду и я. Встретимся на совещании у Жука.

Пожидаев заковылял прочь, всем своим видом показывая, что он заранее недоволен всем, что собираются сделать, решить или сказать опера.

Толя Волохов отбросил окурок и вернулся к Стасу Данилову.

– Что скажешь? – спросил тот.

– Ничего, – ответил Стас. – Жрать охота. Когда закончим, поеду в кофейню. Ты со мной?

Волохов помотал головой:

– Нет.

– Боишься потерять изящество линий? – с усмешкой осведомился у него Стас.

Могучий Волохов смерил худощавую, поджарую фигуру коллеги презрительным взглядом и сказал:

– Зачем тебе есть – все равно еда в прок не идет.

– У меня повышенный метаболизм, – заявил Стас.

– Чего?

– Еда переваривается быстро. Сгорает, как в топке паровоза. – Стас глянул на живот Волохова и добавил, усмехнувшись: – Но тебе, я вижу, эта проблема незнакома. Твои закрома всегда полны.