Текст книги "Замок на Воробьевых горах"

8

Странная женщина, размышлял Лосев, ковыряясь в карточках. Говорит, что не сыщик, а сама расспрашивает. Может, рассказать о ней Реброву? Да, надо сказать. А вдруг Ребров убьет ее?

Лосев представил себе, как Ребров убивает эту женщину, и поежился. Это было страшно, а он не любил страшные вещи. Он и того мальчишку на инвалидной коляске не любил – лишь за то, что тот брал только страшные фильмы.

Каким же больным гадом нужно быть, чтобы все время смотреть такие фильмы! Уж лучше смотреть на голых девочек. Неважно, что они делают, лишь бы были голыми.

Толстые пальцы Лосева замерли. Он задумчиво улыбнулся своим мыслям.

– Лосев! – окликнул его кто-то.

Арсений вздрогнул и поднял взгляд. Перед ним стояла та самая женщина: худощавое лицо, серые глаза, ежик тронутых сединой волос, в руке – трость.

Лосев несколько раз моргнул, словно не верил своим глазам.

– Вы? – пробормотал он. – Что вам нужно?

– Я приняла решение.

– О чем вы говорите?

Она улыбнулась.

– Ты сказал, что умеешь угодить женщине. Вот я и подумала: может, поднимемся ко мне в комнату?

Лосев несколько раз моргнул.

– Прямо сейчас? – неуверенно проговорил он.

Посетительница пожала плечами:

– А почему бы и нет?

– Но я… работаю.

– Иногда приходится выбирать между работой и жизнью. – Мария обошла стойку, присела на край стола и посмотрела увальню в его сонные глаза. Негромко проговорила: – У меня очень давно не было мужчины. Ты тоже не похож на человека, избалованного женским вниманием.

– Да, но я…

– Ты хочешь или нет?

– Да… но…

Мария поднялась со стола, повернулась, чтобы идти, но вдруг пошатнулась и стала заваливаться на Лосева. Он замычал что-то невразумительное, неуклюже обхватил ее руками за талию, помог ей подняться.

– Спасибо, – буркнула Мария, выпрямилась и, опираясь на трость, захромала прочь.

Челюсть Лосева медленно отвисла.

– Куда вы? – громко окликнул он.

– Мне пора, – обронила через плечо Мария.

– А как же наше свидание?

– Ты слишком долго думал.

Мария отходила все дальше от стойки, оставив Лосева в недоумении. В кармане у нее похрустывал конверт, который она вынула из журнала, запустив пальцы в приоткрытый ящик стола Лосева.

Зайдя за угол, Мария достала конверт и приоткрыла. И увидела глянцевые краешки фотографий. Ухватившись худыми пальцами за краешек верхнего снимка, слегка вытащила его из конверта. Губы Марии сомкнулись и слегка побелели, а лицо, и без того худое, осунулось еще больше.

Глядя на снимок, Варламова облизнула пересохшие губы кончиком языка, затем быстро вложила фотографию обратно в конверт, а конверт сунула в карман.

Опираясь на трость, Мария достала из кармана платок и вытерла вспотевший лоб. Подумала, злясь на саму себя: «Любопытство может завести человека гораздо дальше, чем он рассчитывал. И может закончиться для него очень и очень плохо».

* * *

Мария шагала через холл центрального корпуса ГЗ. Мраморные колонны, под ногами – мраморная мозаика. Мраморные ступени, уходящие на второй этаж, а там, наверху, виднеется бронзовый памятник одному из отцов российской науки.

Вокруг – толпы студентов. Кто-то бежит по делам, кто-то разглядывает афиши, кто-то изучает книги на книжном развале, кто-то покупает диски известных рок-поп-рэп и еще черт-те каких групп.

Вдруг у Марии закружилась голова. Она шмыгнула носом, поднесла к нему пальцы, затем взглянула на них и увидела кровь. У нее пошла носом кровь! Признак приближающегося видения. Неужели прямо сейчас – здесь, среди белого дня, в самой гуще народа? Не может быть! Ведь никогда не происходило так.

Мария достала из сумочки платок и приложила его к носу. И вдруг ощутила легкую вибрацию, словно сквозь нее проходили какие-то теплые невидимые потоки. Она заспешила прочь из холла, быстро пересекла коридор, но вдруг остановилась и с ужасом посмотрела вокруг.

Это началось!

Люди вдруг исчезли. В холле еще некоторое время стоял гул голосов, и при отсутствии источника звука – людей – звучал он страшно и нелепо. Затем наступила полная тишина.

И тут же все, что видела Мария, начало меняться. Солнечный свет потускнел, штукатурка на стенах холла стала скукоживаться и обсыпаться. Мрамор под ногами потемнел и покрылся трещинами. Деревянные прилавки киосков и книжных развалов также потрескались и перекосились. А в следующую секунду на высокие окна снаружи наползла вьющаяся поросль, стены с обнаженной кое-где кирпичной кладкой подернулись зеленоватой плесенью.

В холле воцарился полумрак. Где-то звякнуло стекло, и по ногам потянуло сквозняком. Затем щеки Марии коснулось дуновение ветра, словно недалеко распахнули окно. По углам, подобно порванным рыболовным сетям, заколыхались ошметки паутины.

Мария осторожно пошла вперед. Шаги ее в затхлой пустоте покореженного и заплесневевшего холла звучали гулко и безотрадно. Где-то далеко послышался странный звук, похожий на легкий скрип. Будто кто-то катил перед собой тележку. Мария остановилась.

– Кто здесь? – осторожно спросила она.

Голос ее эхом отдавался от стен коридора. В здании стояла тишина, но в ней Марии почудилось ожидание. Как будто кто-то замолчал, наблюдая за ее движениями.

Она снова тронулась с места, и странный звук послышался вновь. Мария опять остановилась как вкопанная. Этот звук буквально сковал ее.

Мария много знала о своих способностях. Она была уверена в том, что справится с любой жизненной ситуацией, особенно когда дело касалось собственных видений, в которых она была полновластной хозяйкой. Но тут ее почему-то пронзило острое чувство страха.

Воцарилась тишина.

– Кто здесь? – снова окликнула Мария.

И опять раздался холодящий, скрипящий звук. В темном коридоре что-то двигалось. Варламова пока ничего не видела, но слышала странное поскрипывание. И вдруг вновь наступила тишина. Ни звука.

Ветер утих и больше не бился в окна. Мария задержала дыхание. Если в коридоре или в холле было какое-нибудь живое существо, то оно затаилось так же, как и она сама.

Теперь странный звук раздался прямо у нее за спиной. Мария обернулась и обомлела. По коридору катилось инвалидное кресло – катилось само собой, неторопливо, ровно…

Неожиданно стены коридора ожили, заходили ходуном, вздулись мягкими пузырями. Мария с ужасом осознала, что это не просто пузыри, а человеческие лица. Они раскрывали рты и метались, стараясь прорвать тонкую грань, отделяющую их мир от мира Марии. Из стен к ней потянулись руки, зацарапали ногтями изнанку мягких стен, пытаясь найти трещину или прореху. Она услышала многоголосый человеческий стон – стон боли, отчаяния и жажды мести.

Мария поняла: еще немного – и она сойдет с ума.

– Нет! – вырвался из груди крик, Варламова зажмурилась и заткнула уши.

9

– Мария Степановна! Вы меня слышите?

Туман рассеялся, и она увидела суровое, смуглое, испещренное мелкими морщинками лицо заведующего кафедрой.

– Максим Сергеевич… – выдохнула Мария.

Завадский нахмурился.

– С вами все в порядке?

– Да… – Мария коснулась лба тыльной стороной ладони. Лоб был холодный как лед. Она слабо улыбнулась: – Не волнуйтесь… со мной иногда такое случается.

Она огляделась и с удивлением уставилась на дверь кафедры.

– Я возле кафедры?

Холодные глаза Завадского сузились:

– Вы не помните, как сюда пришли?

– Помню… Конечно, помню.

– Хотите, отведу вас к врачу?

Мария отрицательно качнула головой:

– Нет. Мне уже лучше. Просто… немного голова закружилась.

Мужчина вперил в нее суровый взгляд. Мария в ответ неуверенно улыбнулась, спросила:

– Мне показалось, или я вижу в вашем взгляде недовольство?

Ответ последовал незамедлительно:

– Возможно, я не слишком четко сформулировал свою позицию. Так вот, я не очень доволен вашим пребыванием здесь.

– Тогда почему же вы согласились утвердить мой спецкурс в рамках кафедральных занятий?

– Вероятно, потому, что до сих пор не научился отказывать начальству.

– По вам этого не скажешь.

– Внешность обманчива.

Мария взглянула на часики.

– Максим Сергеевич, простите, но мне нужно идти.

– Да, – отступил он в сторону, давая ей дорогу, – идите, но помните, что я слежу за вами. Если вы допустите малейший просчет, я избавлюсь от вас без всяких сожалений.

Мария усмехнулась.

– Что мне нравится на вашей кафедре, так именно то, что все играют с открытыми картами.

– Это не игра, – заверил ее Завадский. – Когда-то вы были актрисой, но здесь университет, а не театр. И перед вами не публика, а студенты, будущие специалисты, от которых зависит благосостояние и конкурентоспособность нашей страны.

– Спасибо, что просветили. Я постараюсь запомнить.

– Сделайте милость. – Завадский помолчал, хмуря брови. – Я слышал, что вы собираетесь возобновить работу театральной студии.

– Да. Я уже получила разрешение.

– Перед вами открываются все двери?

– Не все, но почти все. Такой уж у меня дар.

– Тогда постарайтесь использовать ваш дар на благо кафедры. Честь имею.

Завадский повернулся и, заложив руки за спину, зашагал по коридору. Во всем его облике читалось жуткое недовольство, однако Мария смотрела ему вслед с улыбкой. Несмотря на угрюмость и раздражительность, Завадский ей понравился. По крайней мере, он не лицемерил и не пытался сгладить острые углы благожелательной миной и ободряющим словом.

Мимо, не заметив Варламову, задумчиво прошла Вика, что Марии показалось странным. В конце коридора Вика окликнула Завадского, тот остановился и что-то довольно резко сказал ей. Вика в ответ неуверенно улыбнулась и начала что-то быстро ему говорить. Завадский отрицательно мотнул головой, повернулся и быстро зашагал прочь. Вика секунду или две стояла, затем вздрогнула и засеменила за ним. Еще секунда – и оба скрылись за углом.

Мария задумчиво сдвинула брови. Что-то забрезжило на самой изнанке ее сознания, какая-то догадка, но Мария была слишком занята другими мыслями, чтобы попытаться ее сформулировать.

На подходе к репетиционной Марии снова встретился этот странный черноволосый мальчик с проколотыми ушами и подведенными глазами. Гот.

Он внезапно встал у нее на пути.

– Мария Степановна, простите, что отвлекаю, но я хотел поговорить с вами о Насте Горбуновой.

– О Насте?

Как же его зовут… Какое-то странное и редкое имя… Кажется, Антип?

– Она не была на вашем занятии, потому что плохо себя чувствовала. У Насти больные суставы.

– Да, я слышала. Кажется, у нее артрит?

– Врожденное заболевание суставов. Вы не должны быть к ней слишком строги. Если она и бесится, то только из-за своей болезни. У нее железный характер и – глиняные суставы. Тут кто угодно взбесится, правда?

– Да… – ответила Мария рассеянно. Она хотела идти дальше, но вдруг спросила: – Ты был знаком с Колей Сабуровым?

Антип кивнул:

– Да. Он был странным парнем.

– Что же в нем было странного?

– Ну… – Антип пожал плечами. – Его презирали и побаивались одновременно.

– По-твоему, это странно?

– А по-вашему, нет?

Мария машинально потянулась в карман за сигаретами. Рука наткнулась на хрустнувший конверт с фотографиями, которые она взяла (украла? стащила?) из стола толстого увальня Лосева.

Еще одно незаконченное дело. Но ничего, время еще есть. И было бы неплохо разобраться прямо сейчас. Попробовать? Она достала из кармана конверт, вынула кончик верхней фотографии и показала его Антипу.

– Взгляни-ка. Не знаешь, где сделаны эти фотографии?

Антип уставился на верхний фрагмент снимка и поскреб пятерней в затылке.

– Что-то знакомое… Но вот что?

– Похоже на шкафчики раздевалки, верно? – натолкнула его на мысль Мария.

Антип преобразился.

– О черт! А я сразу и не понял. Да, это раздевалка бассейна. А что на фотографии?

– Неважно.

Мария убрала конверт назад в карман кофты.

– Прости, мне нужно идти, – сказала она.

Трость резво застучала по мраморному полу. Мария чувствовала, что Антип озадаченно смотрит ей вслед.

Шагая по коридору ГЗ, Мария поймала себя на том, что с опаской поглядывает на стены. Теперь, после своего жутковатого видения, она знала, что слухи о замурованных в стены зэках имеют под собой некоторые основания.

Через несколько минут Мария была на месте. Остановилась и посмотрела по сторонам. Рядом, лениво о чем-то переговариваясь, торчали два парня.

– Простите, – обратилась к ним Мария, – можно вас спросить?

Парни взглянули на нее.

– Куда ведет эта лестница? – спросила Варламова и указала тростью на узкую лестницу, ведущую вниз.

– Как куда? – удивленно проговорил один из парней. – В бассейн.

– В самом деле, я совсем забыла, что в ГЗ есть бассейн… – Мария улыбнулась. Посмотрела в сторону лестницы и задала следующий вопрос: – Там есть и раздевалки, верно?

Парни переглянулись.

– Само собой. Вам помочь спуститься?

– Нет-нет. Спасибо.

Парни вновь переглянулись, пожали плечами и двинулись к стеклянной вертушке выхода.

Мария глядела вниз, на уходящие в полумрак подвала крутые ступеньки лестницы, и кусала губы. Для нее это было непреодолимое препятствие.

10

А в тот же момент в маленькой комнатке студенческого общежития происходил важный разговор. Настя Горбунова сидела на краешке стола и строго смотрела подведенными глазами на Вику Филонову, сидевшую на кровати.

– Почему ты не хочешь? – резко спросила она.

– Потому что не люблю, когда кто-то заигрывает со смертью, – отозвалась Вика и отхлебнула из алюминиевой банки с каким-то алкогольным фруктовым коктейлем.

Настя презрительно посмотрела на банку. Сама она пила только пиво и терпеть не могла всякие искусственные коктейли в красивых баночках. Затем девушка перевела взгляд на Вику и сухо проговорила:

– Это будет весело.

Вика сделала еще несколько глотков.

Антип перехватил взгляд, каким Настя смотрела на Вику. Прямо как кошка, изогнувшаяся перед решающим прыжком. Впрочем, с ее артритом не слишком-то попрыгаешь, подумал Антип. Иногда по утрам Настю так скручивало, что она даже зашнуровать ботинки сама не могла. А случалось и еще хуже – буквально не могла подняться с кровати, не выпив целую горсть таблеток.

К горлу Антипа, как часто бывало, подкатила жалость. За что Бог так наказал ее? За какие такие грехи девушка испытывает адскую боль?

– Может, тебе хватит пить? – холодно спросила Настя.

Вика тряхнула пышными каштановыми волосами и ответила:

– Я не пьяна.

– Я этого и не говорила.

– И правильно сделала. Я никогда не пьянею. Я не готка.

Несколько секунд девушки смотрели одна на другую в упор. Антип молча наблюдал за их бессловесным поединком со стороны.

Он вдруг отметил, что у Вики, как и у Насти, зеленые глаза. Но на том их сходство и заканчивалось. Внешность Вики говорила об ее утонченности и благосостоянии. Ничего подобного у Насти не было. Притом что ее темные волосы тщательно причесаны, она имела мрачный и диковатый вид. Широкоскулое лицо с короткой верхней губой и небольшим ртом перегружено траурной косметикой – глаза густо подведены тушью, на губах темная помада. В носу поблескивала бриллиантовой точкой крошечная серьга. Еще несколько сережек блестели в проколотой левой брови.

Антип знал, как их, готов, называют одногруппники. «Некрасивые дети бедных родителей» – вот кем они были для местных мажоров. Впрочем, его это никогда не напрягало.

Вика Филонова выглядела полной противоположностью Насти. Она была из тех девушек, о которых мечтают и которых хотят. Тонкая талия, высокая грудь, ухоженные волосы. Но Антипу она совсем не нравилась.

Вика допила коктейль, поставила пустую банку на пол и поднялась, поправляя юбку.

– Мне не нравится то, что вы задумали, – заявила она. – И мне не нравитесь вы. С такими, как вы, обязательно попадешь в неприятности.

Настя посмотрела на Вику, и Антип заметил в ее глазах злой огонек.

– Все уже согласились участвовать, – обобщала Настя. – Не хватает только тебя.

Вика усмехнулась уголками алых, соблазнительных губ.

– Не знаю, как вы, а я не люблю ходить в стаде. Слово «все» для меня ничего не значит. Все, мне пора.

Она пошла к двери.

– Но ты не можешь отказаться, – сказала вдруг Настя.

Вика взглянула на нее удивленно.

– Почему?

– Ты слишком много знаешь, – мрачно изрекла Настя. – Если ты откажешься, мы должны будем тебя убить.

Красивое, ухоженное лицо Вики вытянулось. Антип кашлянул в кулак, чтобы сдержать смех.

– Да не напрягайся ты, – весело обронил он. – Это шутка.

Вика облегченно вздохнула.

– Блин, шуточки у вас…

– Готские, – пояснил Антип.

– Идиотские, – поправила Вика.

Она достала из кармана пальто длинный розовый шарф и обмотала им шею. Затем надела пальто. Уже в дверях вдруг обернулась и посмотрела на Настю.

– Рассказывать я никому не стану. Так что, если вас застукают, я здесь ни при чем, – заявила напоследок и вышла из комнаты.

Когда шаги ее затихли, Настя не выдержала:

– Господи, что за тупая, эгоистичная, самовлюбленная сучка!

Антип улыбнулся.

– По-моему, ей просто западло связываться с таким отребьем, как мы.

Настя презрительно фыркнула:

– Граубергеру не западло, Малевичу с Жировым и даже Бронникову тоже. А ей, видите ли, западло.

– Для парней это просто веселое развлекалово под пиво. А Вика Филонова – трусиха. Она просто трусит.

Настя сжала кулаки, но тут же испуганно разжала их и поморщилась от боли – артрит дал о себе знать.

– Она согласится, – процедила Настя сквозь зубы. – Придет в последний момент – вот увидишь.

Настя сползла с края стола, повернулась к окну и уставилась на моросящий дождь. Антип смотрел на спину подруги и улыбался. Она была славная. В сущности, добрая и умеющая посмеяться над несуразностями жизни.

Они сошлись после смерти Коли Сабурова. Их объединила общая беда. А до того почти не общались. Никто на факультете не подозревал, что у Коли Сабурова есть девушка. Никто не мог представить, что в мире существует девушка, которая ляжет с калекой Сабуровым в постель. Но такая девушка была. И она стояла сейчас перед Антипом.

Иногда он пытался представить, как это у них было? Ну, чисто с технической стороны. Настя помогала Сабурову перегрузиться из инвалидной коляски в постель? Может быть, она даже помогала ему принимать ванну или душ? Возможно. Скорей всего, они сошлись на почве уязвимости. Он – на инвалидной коляске, она – со своим невыносимым и неизлечимым артритом.

Настя продолжала стоять у окна и задумчиво смотреть на капли дождя. Никаких резких слов, никаких колючих иголок. Именно такие моменты, пусть крайне редкие, делали их партнерство приятным для Антипа. И он надеялся, что таких моментов будет все больше, и, быть может, однажды партнерство перерастет в нечто большее.

Пока же, как и обычно, перемена в ней оказалась кратковременной. Настя отвернулась от окна со словами:

– Ладно. С Викой или без, но мы сделаем это. Мы обещали ему, помнишь?

Антип кивнул:

– Конечно. Я все помню. – По лицу его пробежала легкая тень. – Но, честно говоря, я думал, что он шутит.

– Коля никогда не шутил.

Антип нахмурился.

– Насть, по-моему, ты придаешь его словам слишком большое значение. Мало ли что может брякнуть человек…

– Я не хочу это обсуждать, – оборвала его Настя. – Мы обещали сделать, и – сделаем.

Она снова отвернулась к окну. Помолчала немного, глядя на испещренное дождевыми каплями стекло, и вдруг сказала:

– Это глупо, конечно, но я и сама немного побаиваюсь.

– Так давай отменим, – с надеждой проговорил Антип. – Давай просто забудем об этом – и все.

Настя на секунду задумалась, потом отрицательно качнула головой:

– Нет. Поздно что-то менять.

– Но ведь все равно глупость! – в сердцах проговорил Антип. – Ты же не веришь, что сработает?

Настя обернулась (на фоне светлого квадрата окна ее хрупкий силуэт показался Антипу зловещим).

– Через несколько часов мы об этом узнаем, – просто сказала она.

Возразить Антипу было нечего.

11

Мария взглянула на собравшихся ребят. Здесь была вся ее группа, за исключением Насти Горбуновой. Виктор Бронников – высокий, широкоплечий, белокурый красавец с лицом римского патриция и холодным взглядом. Темноволосый красавчик Стас Малевич и его неизменный спутник Денис Жиров, румяный, конопатый, похожий на циркового силача. А вот Эдик Граубергер – кудрявые волосы, маленькая кучерявая бородка, рассеянные глаза за толстыми стеклами очков. И, наконец, красавица Вика. Она единственная из всех смотрела на Марию с искренним и нетерпеливым любопытством. По-видимому, девушке не терпелось сыграть Офелию.

Но начали они с обсуждения другой сцены – встречи Гамлета с призраком.

– По-моему, говорить стихами глупо и несерьезно, – с ходу заявил Виктор Бронников.

– Глупо? – удивилась Мария.

– Он хотел сказать: неправдоподобно, – вступился за одногруппника Эдик Граубергер и вдруг предложил: – А давайте попробуем сыграть то же самое, но прозой?

Мария усмехнулась.

– Прозой? Что ж, валяйте. Любопытно будет посмотреть, как у вас получится Эдик Граубергер и Виктор Бронников вооружились книжками и приступили. Граубергер поправил пальцем очки, сделал страшное лицо и завыл:

– У-у-у!

– Кто ты? – нахмурившись, спросил его Бронников.

Граубергер тоже сдвинул брови и грозно прорычал:

– Я – призрак твоего отца. По ночам я скитаюсь по улицам, а днем горю в адском огне. Так будет до тех пор, пока все мои грехи не выгорят дотла! К счастью для тебя, мне запрещено рассказывать тебе о загробном мире. А если бы я тебе рассказал, ты бы поседел от страха!

– Ты точно призрак моего отца? – деловито осведомился Бронников.

Эдик Граубергер кивнул:

– Да. И я хочу с тобой поговорить.

– О чем?

Граубергер приосанился и торжественно изрек:

– Я умер не своей смертью. Меня убили. И теперь ты должен отомстить за меня!

Бронников выкатил на него удивленные глаза, присвистнул.

– Тебя убили? Но кто? Скажи, кто это сделал, и я отрежу ему уши.

Граубергер усмехнулся:

– Вижу, ты готов для мести. Так вот, знай: меня убил мой родной брат! Он же – твой дядя.

– Что? Мой дядя?

Граубергер кивнул:

– Да. Он убил меня, чтобы стать королем и переспать с моей женой. Мерзавец давно уже неровно к ней дышит.

– Я не верю своим ушам!

– Тебе придется поверить. – Граубергер поежился и с опаской глянул по сторонам.

– Что с тобой? – взволнованно спросил его Бронников.

– Ветром утренним пахнуло. Надо торопиться. Отомсти за меня, сын. Не дай постели датских королей служить кровосмешенью и распутству!

Виктор подумал, кивнул и вдруг спросил:

– А как поступить с мамой? Ее я тоже должен…

Граубергер отрицательно мотнул головой:

– Нет. Ей хватит и мук совести. А теперь мне пора. Солнце уже всходит. Прощай, сын! И помни, что я тебе сказал!

Эдик Граубергер опустил книжку и весело взглянул на Марию.

– Ну, как?

– Терпимо, – улыбнулась Варламова.

Виктор Бронников тоже опустил книжку.

– Мария Степановна, – заговорил он со своей обычной холодноватой вежливостью, – а вам не кажется, что в пьесе много неточностей?

– Ты о чем? – не поняла Мария.

– О том, что Гамлет действительно больной и несчастный человек. Ему кажется, что он прикидывается сумасшедшим, но он на самом деле сумасшедший.

В реплике Бронникова не было никакой озлобленности. Он просто высказал свою версию понимания истины, его глаза смотрели не мигая.

– Сумасшедший, который считает себя здоровым человеком, изображающим из себя сумасшедшего? – Мария прищурила серые глаза. – Это что-то новое. Не мог бы ты объяснить свою мысль?

– Пожалуйста, – пожал плечами Виктор. – Судите сами: Гамлет своими глазами увидел призрак отца. И не просто увидел, но внимательно его выслушал и тут же бросился выполнять его просьбу. А спустя несколько страниц Гамлет вдруг начинает рассуждать об «ином мире, откуда нет возврата». Что значит «нет возврата», когда он сам – своими глазами – видел своего умершего отца?

– Да… – озадаченно пробормотала Мария. – Я как-то не обратила на это внимания.

Виктор взглянул на нее снисходительно.

– Есть и другие неточности. Но дело даже не в них. Знаете, что меня больше всего бесит?

– Что?

– Гениальным литературным произведением считается пьеса, герой которой – сумасшедший. То есть – неполноценный.

– Ну и что? В наше время на экранах и театральных сценах полно неполноценных героев.

– В том-то и дело. В наше время неполноценность становится нормой. Даже более того – образцом для подражания. Вспомните фильмы, которые получают «Оскара». Они же все об инвалидах и ненормальных.

Мария пожала плечами.

– Бывают не только физические или психические уроды, бывают еще и уроды нравственные.

– Чушь, – скривился Бронников, – выдумка. Мораль – всего-навсего свод правил, которые выдумали люди. Завтра они выдумают что-нибудь другое.

Мария поняла, что без тяжелой артиллерии в споре не обойтись.

– А как насчет нравственного императива, о котором говорил Иммануил Кант? Если мне не изменяет память, философ считал, что представление о морали дано нам с самого рождения. По-твоему, Кант не прав?

– Бывают не только врожденные достоинства, но и врожденные болезни, – небрежно бросил Виктор. – По-моему, Кант сморозил глупость. От нее один шаг до признания существования Бога.

– А ты не веришь в Бога?

– Я не нуждаюсь в этой гипотезе.

– Достоевский где-то написал, что если Бога нет, то можно людей резать.

Виктор взглянул на нее холодно:

– Мария Степановна, мы слишком далеко ушли от Шекспира. Что касается пьесы, то я настаиваю на своей точке зрения: только идиот может считать ее гениальным творением.

– В таком случае я – тот самый идиот, – с улыбкой сказала Мария. – Давайте продолжим репетицию…