Текст книги "Последний бог"

Альфред не собирался дожидаться отчуждения своей собственности в пользу государства и конфискации личного имущества, поэтому решил покинуть Германию. Ему было очень тяжело расставаться с родиной и уезжать из Берлина, города, где была похоронена его любимая жена, но другого выхода не оставалось.

Вместе с сестрой Эммой и детьми (мать и две другие сестры остались в Берлине, собираясь присоединиться к Альфреду позже) Вайнгартен выехал якобы на отдых во французский Биарриц с твердым намерением обратно не возвращаться. Несколько чиновников рейхсбанка, министерства финансов и министерства экономики, подкупленные более чем щедрыми подношениями, помогли ему тайно перевести основные активы банка за рубеж – и когда Альфред оказался в Биаррице, то практически все его состояние находилось на счетах французских, английских и американских банков. В Германии осталась недвижимость – дома в Берлине, Гамбурге, Мюнхене, земельные участки, заводы и фабрики, а также предметы искусства и антикварная мебель.

Ударом для Альфреда стала весть об аресте матери и двух сестер, не успевших вовремя выехать из Германии, – их интернировали, а позднее отправили в концлагерь. И Вайнгартен знал: не покинь он Германию, его ждала бы точно такая же участь. Но с потерей родственников пришлось смириться, как с платой за обретение свободы для себя и детей.

Альфред обосновался в Париже, где ему удалось возобновить работу банка, ставшего из немецкого французским. Узнавая новости из Германии, он радовался тому, что хотя бы часть семьи вовремя покинула страну, в которой у власти оказались фанатичные юдофобы, а по сути – обыкновенные бандиты.

Альфред уделял большое внимание воспитанию сына Джошуа, а вот дочь Вера практически не получала ласки отца. Альфред относился к ней с прохладцей, по-прежнему в глубине сердца уверенный, что именно из-за беременности Джеральдина не смогла выжить. Он много раз задавался вопросом – отчего пули, выпущенные Софией, нанесли вред жене, но не тронули дочку? Или, как твердила ему сестра Эмма, тут действительно «знак божий»?

– Раз Вера осталась в живых, значит, у господа особые планы на ее счет, – внушала Эмма брату. – Ты ведь не знаешь, какую роль ей предстоит еще сыграть!

– Если бог столь всемогущ и мудр, то почему он допустил приход к власти Гитлера? – отвечал ей Альфред. – Ты ведь слышала, евреев в Германии теперь интернируют и посылают в так называемые концентрационные лагеря! Если за всем этим кроется некий гениальный план всевышнего, то я его, увы, никак не распознаю...

Жизнь в Париже текла своим чередом, а дети росли, дела банка шли не блестяще по причине надвигающихся грозовых событий. Гитлер, как того и опасался Альфред, не остановился на достигнутом, и после ремилитаризации Рейнской области, захвата Эльзаса и Лотарингии последовали и захват Чехословакии, аншлюс Австрии. Когда же и Польша пала под натиском немецких войск, Альфред понял: начинается новая война, которая превзойдет по своему масштабу, жестокости и количеству жертв Первую мировую.

Вайнгартен давно рассматривал возможность переселения в Англию или в Америку и после аннексии Польши решился на эмиграцию в США. Но сначала ему требовалось перевести все счета в тамошние банки и подготовить переезд семьи, на что требовалось время...

* * *

Весной 1940 года Альфред решил отправить дочку вместе с сестрой Эммой в Новый Свет. Сам же вместе с любимым сыном остался пока в Париже – без Джошуа он не мог прожить ни минуты. В конце апреля Вера вместе с теткой поднялись на борт одного из пароходов, направлявшихся в Америку. Альфред собирался в течение ближайших двух-трех недель последовать за ними, но прежде хотел уладить оставшиеся дела.

Банкир уже свыкся с мыслью, что придется покинуть Европу, и не сомневался, что за океаном его семью ждет счастливая жизнь. Правда, проблем оказалось больше, чем он думал, и дата отъезда все отодвигалась и отодвигалась. От сестры уже пришла телеграмма – она и племянница добрались до Америки и ждут Альфреда и Джошуа.

Наконец почти все проблемы были улажены, и Вайнгартен собрался покинуть французскую столицу, чтобы поездом добраться до побережья, но надо же было такому случиться – Джошуа вдруг заболел. Альфред вначале считал, что у сына банальная простуда, однако в ночь перед отъездом мальчик впал в беспамятство, на него навалился жар. Срочно вызванные врачи вынесли неутешительный диагноз – менингит. Альфред был в отчаянии – более всего его терзал страх потерять единственного сына.

Доктора дружно советовали ему отменить поездку или хотя бы отложить до выздоровления Джошуа, иначе мальчик может умереть. Альфред тотчас подчинился советам медиков и остался в Париже – сына поместили в один из лучших частных госпиталей.

Болезнь протекала тяжело и все не хотела отступать, но Альфред дал себе слово, что не подвергнет Джошуа риску. Наконец малыш пошел на поправку. Вроде бы уже ничто не мешало им отправиться вслед за Эммой и Верой в Америку, однако за время болезни мальчика в стране и мире многое изменилось.

В апреле силы немецкого вермахта напали на Норвегию и Данию, в мае поработили Нидерланды и Бельгию, а затем двинулись и на Францию. Армия капитулировала, и войска фюрера быстро приближались к Парижу. Все произошло так стремительно, в течение столь короткого времени, что Альфред даже не смог осознать весь ужас сложившейся ситуации. Вначале, узнав о нападении немцев на Францию, он был уверен, что блицкриг, как с Польшей, больше не повторится – французы непременно окажут сильное сопротивление, и военные действия затянутся на длительное время, что позволит ему и сыну уехать в Америку.

Как раз в тот день, когда они намеревались покинуть Париж, во французскую столицу вступили немецкие войска – и возможность отъезда окончательно стала призрачной. Вайнгартен успел сообщить сестре, что все-таки попробует выбраться из оккупированной Франции. Альфред надеялся на то, что нацистов можно элементарно подкупить, и обратился к немецкому коменданту Парижа. Но получил грубый ответ, что ему и сыну запрещено до особого распоряжения покидать столицу.

Одно радовало: здоровье Джошуа с каждым днем улучшалось. Отец забрал его из клиники, и они затворились в парижском особняке, уповая на то, что счастливый случай позволит им покинуть Париж, а затем и Францию. Однако очень быстро Альфред понял – они оказались в мышеловке, бежать за океан практически невозможно.

Пока нацисты не проявляли к нему особого интереса, однако Вайнгартен не сомневался: это – дело времени. Ведь он был евреем, к тому же очень богатым и, что важнее всего, бежавшим несколько лет назад из Германии. До него доходили слухи о том, что в рейхе несладко живется представителям «недорас», официально объявленных людьми второго сорта.

* * *

В конце лета 1940 года в особняке Альфреда Вайнгартена появился нежданный гость – месье Жан-Жак Трюффо, работавший во французском отделении банка Альфреда в должности вице-директора международных трансакций. Именно при его помощи и содействии Альфреду удалось перевести большую сумму личного состояния за рубеж и перекачать почти половину активов банка в Америку.

Месье Трюффо был невысоким, плотным человечком лет сорока с небольшим, с ухоженными темными усиками и наманикюренными ручками. Альфред был рад визиту одного из своих доверенных лиц. Месье Трюффо потрепал по голове Джошуа, возившегося с игрушечными автомобильчиками, и сказал:

– Какой милый у вас мальчик, месье Вайнгартен!

По его тону Альфред понял – гость хочет поведать ему нечто крайне важное. Они заперлись в кабинете, где месье Трюффо, расположившись в большом кресле и закурив тонкую папиросу, наконец заговорил:

– Мне очень жаль, месье Вайнгартен, что вы не смогли вовремя покинуть Францию.

– Мне тоже, – кивнул Альфред. – Сложившаяся ситуация меня угнетает. И более всего беспокоит не собственная судьба, а будущее сына.

– Именно поэтому я и пришел к вам, – продолжил месье Трюффо. – Мне стало известно, что относительно вашей персоны совсем недавно было принято окончательное решение. Вы ведь до сих пор являетесь гражданином рейха, а значит, подпадаете под его юрисдикцию. Но даже если бы это было и не так... Ведь безумные нацисты захватили мою любимую Францию, и они могут творить здесь все, что ни пожелают!

В словах месье Трюффо было столько горечи, что Альфред тотчас понял: этот человек искренне переживает за судьбу родины.

– Они добрались до меня, – тяжело вздохнул Альфред. – Я так и думал. Подозреваю, ничего хорошего меня не ожидает. Заключение под стражу и интернирование?

– Хуже, – удрученно покачал головой месье Трюффо. – За те годы, что я работал вместе с вами, месье Вайнгартен, я убедился в том, что вы чрезвычайно порядочный и высокоморальный человек. Поэтому пришел предупредить: нацисты хотят вас уничтожить и завладеть всеми деньгами – как банка, так и вашим состоянием.

– Да, ради такого огромного куша они пойдут на все, – мрачно заметил Альфред.

Ему сделалось страшно – не за себя, за сына. И только затем он подумал о дочери и сестре, находящихся в Америке. Ну, им-то ничего не грозит! О, если бы все было наоборот: он с Джошуа оказался за океаном, а Эмма и Вера остались в Париже. С последними ничего бы не произошло, потому что нацистам они неинтересны. Им нужен хозяин банка и владелец одного из самых крупных европейских состояний Альфред Вайнгартен!

– Кто-то в Берлине имеет на вас зуб, причем это связано не только с вашей... с вашим происхождением, – сказал месье Трюффо. – Вы понимаете, чем грозит для вас и в особенности для Джошуа немилость со стороны нацистов? Одним словом, у вас имеется одна возможность спастись – бежать!

– Но как? – спросил Альфред. – За моим домом установлено наблюдение, и стоит мне выйти из особняка, как тотчас возникают несколько шпиков.

– О, вам не стоит беспокоиться! Я уже все организовал – вы с сыном сможете покинуть Париж и добраться до побережья, где ожидает яхта, на которой вас переправят в Англию. А оттуда, если пожелаете, вы сможете добраться и в Америку.

Альфред тепло обнял месье Трюффо и воскликнул:

– Вы – настоящий друг! Я знаю, вы рискуете очень многим, в том числе своей свободой и жизнью, однако все же помогаете мне и сыну. Как мне только отблагодарить вас...

Месье Трюффо рассмеялся:

– Но не могу же я оставить вас в беде! Что же касается вашей благодарности, то я делаю это совершенно безвозмездно. Любой порядочный человек поступил бы на моем месте точно так же. Одна мысль не дает мне покоя, месье Вайнгартен. Часть активов банка все еще находится во Франции, и немцы вот-вот наложат на нее лапу.

– Я тоже размышлял об этом, – кивнул Альфред. – Я все искал человека, которому мог бы довериться, и... и нашел его в вашем лице. Я сделаю вас номинальным директором банка, вы получите генеральную доверенность и станете для нацистов владельцем всех активов. Против вас они не плетут интригу, вы чистокровный француз, поэтому после того, как немцы проиграют войну, вы сможете вернуть мне деньги, а до того сможете ими управлять.

Месье Трюффо покраснел:

– Чрезвычайно польщен вашим доверием, однако не могу согласиться на это. Банк – детище вашей семьи, и я не посмею стать его владельцем, хотя бы и для отвода глаз.

И все же после получаса бурных споров месье Трюффо с явной неохотой согласился на подобный трюк. Вечером в особняк пожаловал нотариус, который завизировал необходимые бумаги.

– А теперь нужно подумать о вашем побеге, месье, – заметил Трюффо. – Далее откладывать нельзя. Вы и Джошуа покинете Париж под покровом темноты, за городом вас будет ждать автомобиль. Я раздобыл бумаги для вас и вашего сына – разумеется, поддельные, а также пропуск через немецкие заставы.

В начале третьего ночи Альфред разбудил мирно спящего Джошуа. Поцеловав сына и взяв его на руки, сказал:

– Мы направляемся в Англию, и там нас ждет совсем другая жизнь.

Отец и сын незамеченными покинули французскую столицу. На окраине их ждал черный автомобиль, который рванул с места тотчас же, как только Вайнгартены оказались на заднем сиденье.

Им дважды пришлось останавливаться: немецкие патрули проверяли документы. Каждый раз Альфред боялся, что их развернут назад, однако этого не произошло: выправленные месье Трюффо документы позволили беспрепятственно передвигаться по оккупированной Франции. На всякий случай Вайнгартен накрыл спящего сына пледом – немцы не должны были заметить, что у мальчика темная кожа.

И вот показалось море – Альфред и Джошуа были почти у цели, находились в небольшом приморском городке. Отец и сын остановились в крошечной гостинице, хозяйка которой передала им письмо. В нем находилась записка, гласившая: «23 часа, сегодня». И прилагалась карта, указывавшая, где будет ждать шхуна. Альфред еле сдерживал нетерпение – он с сыном вот-вот покинет Францию и окажется в Англии! Оттуда при первой же возможности они отправятся в Америку.

Вечером отец и сын покинули гостиницу через черный ход и направились к берегу. Днем Альфред побывал там и отыскал небольшую, укрытую с трех сторон высокими скалами бухту, где их и должна была ожидать яхта.

Они оказались на месте без четверти одиннадцать, однако яхты пока не было видно. Альфред и Джошуа спустились к воде. Ночь выдалась тихая, безлунная. Внезапно послышались грубые крики. Альфред в испуге прижал к себе сына – на скалах мелькнули огни, оттуда доносилась немецкая речь и ругательства.

Вайнгартен скрылся с сыном в одной из небольших пещер, надеясь, что немецкий патруль их не заметит. Вдруг, к своему ужасу, он услышал собачье тявканье. Кто-то крикнул:

– В пещере кто-то прячется!

Значит, их план провалился, они потерпели неудачу у самого финиша. Немцы светили фонарями в пещеру. Раздалась команда:

– Выходить с поднятыми руками, иначе мы откроем огонь!

Альфреду стало ясно, что сопротивление бесполезно, и осторожно вышел из пещеры. В лицо ему ударил слепящий свет фонарей.

– О, вы только посмотрите, кто здесь! Что ты тут делаешь? Наверняка ждешь транспорта до Англии!

Джошуа захныкал. Один из немцев схватил ребенка за ухо и произнес:

– А это что за дьяволенок? У него смуглая кожа, сразу видно – бастард!

Он ударил Джошуа по лицу, и Альфред бросился на немецкого солдата. Силы были неравны – Альфреда оглушили ударом приклада по голове. А затем нацисты принялись избивать беззащитного Вайнгартена.

Когда он пришел в себя, то увидел, что находится в тесной маленькой камере. Где Джошуа? Такой была первая его мысль. Но сына рядом с ним не оказалось. Все тело Альфреда неимоверно болело, каждый вздох отзывался болью в ребрах, левая рука висела как плеть. С трудом проковыляв до двери, Альфред ударил по ней и прошептал:

– Верните мне Джошуа!

Но ответа, конечно, не последовало.

В заточении он провел два дня. Альфред потерял счет времени и, когда дверь раскрылась, находился на грани безумия. Его выволокли из камеры и потащили по коридорам. Лязгнула дверь, Альфреда швырнули на бетонный пол. Первое, что он увидел, были сияющие кожаные сапоги. Банкир медленно поднял взгляд и увидел молодого офицера в черной форме, стоявшего перед ним. Альфред плохо разбирался в знаках отличия нацистов, однако понял, что перед ним находится представитель тайной полиции – гестапо. Причем офицер был явно не мелкой сошкой.

Альфред попытался подняться, но офицер пнул его сапогом в грудь.

– Лежать, Вайнгартен, – раздался злой голос.

«Откуда он знает мое настоящее имя? – подумал Альфред. – Ну да, конечно, они нашли документы, которые были при мне, и все поняли». Да и в Париже, наверное, хватились исчезнувшего банкира.

– Где мой сын? – еле слышно спросил Альфред. Ему ужасно хотелось пить, каждая клеточка тела горела адским огнем, но судьба Джошуа была для него важнее всего.

– Там, где и надлежит быть таким, как он, ублюдкам, – ответил офицер. – Посмотри на меня, Вайнгартен!

Альфред поднял голову и взглянул на офицера – молодой, лощеный, вряд ли больше тридцати. Темные, но уже редеющие волосы, зачесанные назад, большой лоб, узкие тонкие губы, голубые глаза навыкате.

– Ты меня не узнаешь, ведь так, Вайнгартен? Еще бы, ты обо мне давно забыл, м... м... м... – офицер силился произнести последнее слово, но оно никак не получалось. Гестаповец отвернулся, прикрыл лицо рукой и наконец выдавил из себя без запинки: – Мерзавец! Мерзавец! Мерзавец!

Странное воспоминание вспыхнуло в мозгу у Альфреда – худосочный подросток, стоящий у дверей церкви. Он заикается, пытается что-то сказать, угрожает...

– Генрих фон Минхов! – воскликнул Альфред.

Офицер повернулся к нему и злобно заметил:

– Наконец-то до тебя дошло!

– Твое заикание, – пояснил Альфред, и гестаповец ударил его ногой в лицо.

– У меня больше нет заикания, я навсегда из... из... из... – лицо Генриха налилось краской, – избавился от него. И только ты, собака, заставляешь меня неправильно выговаривать слова.

Генрих фон Минхов, младший брат Софии, его спятившей невесты и убийцы его жены! Кто бы мог подумать, что за прошедшие четырнадцать лет он сделает карьеру в гестапо и станет одним из нацистских палачей?

– Я же сказал тебе, что ты за все з... за... зап...

– Заплатишь? – предположил Альфред, и Генрих снова ударил его ногой.

– Не смей исправлять меня! Я знаю, что ты ненавидишь меня, но это ты в незавидном положении, а не я!

Альфред понял, что находится в компании с сумасшедшим. Вероятно, болезнь семейная – сначала свихнулась София, затем сошел с ума ее братец. Однако Генрих занимает, судя по всему, важный пост и обладает реальной властью. И именно от него зависит судьба – его, Альфреда, собственная и Джошуа. Эти мысли промелькнули в голове за долю секунды.

– Как же я давно мечтал о таком моменте, Вайнгартен! – проорал Генрих. – Я был так огорчен, узнав, что ты сбежал во Францию. Но теперь Франция стала нашей! И ты снова попытался улепетнуть, но у тебя ничего не получилось.

– Что ты хочешь? – проронил Альфред.

Генрих буквально завизжал:

– Возмездия! Ты опозорил мою любимую сестру, и она из-за тебя потеряла рассудок. Жаль, что она тогда пристрелила только твою черномазую женушку! София потом оказалась в больнице, где и скончалась. Ты не знал?

– Мне очень жаль... – только и промолвил Альфред. А Генрих фон Минхов закричал:

– Тебе очень жаль, Вайнгартен? И это все, что ты можешь мне сказать? Ты разрушил счастье нашей семьи и теперь всего-навсего просишь прощения? Я мечтал о том, что когда-нибудь ты окажешься у меня в руках, и момент настал. Ты поплатишься за все! Хочешь посмотреть, как мучается твой сын, Вайнгартен?

Последние слова Генриха придали Альфреду небывалые силы. Он бросился на гестаповца и повалил его на пол. Но молодой нацист был намного сильнее, отпихнул Альфреда. В камеру вбежали солдаты. Генрих заявил, что сам справится, и велел тем уйти. Достав пистолет, он наставил его на Альфреда.

– Что, сын-бастард – самое любимое в твоей никчемной жизни? И как ты почувствуешь себя, если узнаешь, что он сдох?

– Нет! – прошептал Альфред. – Нет!

– Ты прав, пока нет, но скоро сдохнет, – ответил Генрих. – Уж я позабочусь об этом. Так же, как в свое время позаботился о том, чтобы в концлагерь попала твоя мамаша и сестры. Нашим доблестным врачам в концлагере требуются дети различных недорас, они проводят на них любопытные медицинские эксперименты...

Альфред уже ничего не говорил – по его щекам бежали слезы. Заметив их, Генрих продолжил:

– Ну что же ты не умоляешь меня о пощаде? Попытайся спасти своего сына, Вайнгартен! Я ведь могу передумать, и тогда он просто попадет в детский дом.

Банкир что-то произнес. Фон Минхов склонился над Альфредом:

– Что? Я не расслышал! Ты говоришь, что являешься последним мерзавцем и прохвостом?

Пленник приподнял голову и сказал:

– Ты полное ничтожество! – И плюнул в лицо нацисту.

Тот отшатнулся, будто его ударили, а затем выстрелил в Альфреда. Он выпустил в банкира всю обойму и, только когда пистолет начал безвредно щелкать, остановился. Генрих подошел к бездыханному, залитому кровью телу Альфреда Вайнгартена. В камеру вошли двое солдат.

– Уберите эту грязь, – указывая на мертвеца, приказал Генрих.

Он швырнул пистолет на пол и пошел прочь. Наконец-то сбылось то, о чем он мечтал: Альфред Вайнгартен мертв. Но месть не принесла ему желанного удовлетворения и избавления. Оставался еще мальчишка. И он тоже получит сполна!

* * *

Путешествие через океан показалось семилетней Вере небывалым приключением – она вместе с тетей Эммой занимали каюту первого класса, откуда открывался потрясающий вид на безбрежный океан. Девочка знала, что вскоре к ним присоединятся отец и Джошуа. Отца Вера боялась, потому что он часто был суров, а Джошуа нежно любила.

В Нью-Йорке они получили телеграмму отца, извещавшую, что тот вскоре тоже последует за океан. Однако время его приезда все отодвигалось и отодвигалось. Затем пришло известие, что братец Джошуа серьезно болен, а вскоре заплаканная тетя Эмма, потрясая газетой, сообщила, что немцы напали на Францию, заняли Париж.

Контакт с Францией прервался – от отца не поступало больше никаких вестей. Иссякли и деньги, которые он дал сестре и дочери в дорогу. Взять кредит в банке Эмма не могла, так как все американские счета брата оказались заморожены. Женщина была вынуждена начать поиски работы, однако ей было за пятьдесят, и ее с большим трудом взяли гардеробщицей в небольшой театр на Бродвее.

Тете Эмме и Вере пришлось покинуть апартаменты в отеле «Уолдорф Астория» и перебраться в скромные меблированные комнаты. Тетка часто брала с собой девочку, и так Вера впервые приобщилась к чудесному и необычному миру театра. Она проникала в зал, где, притаившись, следила за репетициями, генеральными прогонами, а по вечерам – и за представлениями, которые давала труппа.

Япония напала на Перл-Харбор, и Америка объявила войну странам оси. Тетя Эмма получила место на одном из военных заводов – ей стали платить больше, и беглянки смогли снять отдельную квартирку. Однако Вера по вечерам отправлялась в театр – там ее хорошо знали и контролеры, и артисты, и девочка с упоением следила за чудесами, происходившими на сцене. Она как-то призналась тете Эмме, что хочет стать актрисой, когда вырастет, на что та ответила:

– Когда война закончится, мы вернемся в Европу, к твоему отцу и брату. Они наверняка очень скучают по нам!

Вера же не хотела возвращаться в Европу – воспоминания об отце и брате потускнели. Она росла подвижной, бойкой девочкой, общалась с детьми эмигрантов из различных стран мира, которые жили в том же квартале, где обитали они с тетей Эммой. Тетка очень удивилась, услышав однажды, что племянница легко болтает по-испански и даже лопочет по-португальски. К десяти годам Вера могла свободно изъясняться по-английски, причем очень похоже копировала разные акценты, по-немецки (дома тетка общалась с племянницей на родном языке), по-французски и по-испански, а также немного по-португальски, по-итальянски, по-герцословацки и по-русски.

– Ты пошла в свою мать, – не раз замечала тетка, но что она подразумевает, упорно не хотела объяснять.

Тетя Эмма радовалась тому, что нацисты проигрывают войну, и ждала момента, когда же можно будет вернуться на родину.

Осенью 1945 года тетка заявила, что они отправляются в Европу – искать отца и брата Джошуа. Вера не хотела покидать Нью-Йорк, но слово тети Эммы было законом. Они пересекли океан, ютясь в каюте третьего класса: на большее у них денег не хватило. Веру поразили развалины, разбомбленные дома, испуганные и исхудалые люди – все то, что она увидела во Франции. Но Париж ей понравился – в этом городе пульсировала жизнь.

Тетка принялась наводить справки и очень быстро узнала: банкир Альфред Вайнгартен был убит при попытке бегства в Англию еще в 1940 году. Выходит, целых пять лет Эмма питала ложную надежду на встречу с братом, но свидеться им было не суждено. Установить, что произошло с Джошуа, было гораздо сложнее. Наконец удалось выяснить, что мальчика, задержанного вместе с отцом, отправили в один из концентрационных лагерей. Тетя Эмма была в курсе, что большая часть заключенных погибла, найдя смерть в газовых камерах, скончавшись от голода, болезней или став жертвами бесчеловечных медицинских экспериментов нацистов. Но ведь какая-то часть выжила, и почему бы среди счастливцев не оказаться и Джошуа...

В Париже их разыскал приятный невысокий господин с холеными усиками – месье Жан-Жак Трюффо. Тетя Эмма помнила, что он являлся одним из сотрудников банка Вайнгартена. Она жаждала узнать, что произошло с деньгами банка, а также с состоянием брата.

– Как ты выросла, малышка! – сказал месье Трюффо, любуясь на Веру. Он преподнес ей большую плитку молочного шоколада.

Тетя Эмма выпроводила племянницу из комнаты, однако Вера затаилась около дверей и через щелочку внимала беседе тети и доброго месье.

– Мадам, меня потрясла жестокая судьба вашего брата, моего хорошего друга и замечательного патрона, – заговорил, качая головой, Трюффо. – Нацисты задержали его уже на побережье. Ему ведь оставалось каких-то тридцать с небольшим километров по воде, и он оказался бы в Англии! Но судьбе было суждено распорядиться иначе. Вы хотели узнать о судьбе вашего племянника Джошуа? Немцы не проявили пощады и к мальчику – он попал в концентрационный лагерь и погиб. Меня так волновала судьба Джошуа, что я организовал поиски мальчика после того, как Германия капитулировала, но узнал лишь о его смерти.

– Вы очень добры, месье Трюффо, – сказала тетя Эмма. – Значит, надежды нет?

– Увы, увы... – развел тот руками.

На глаза Веры навернулись слезы. Она не очень хорошо помнила Джошуа, но брат никогда не обижал ее и умел рассказывать смешные истории.

Месье Трюффо положил на шаткий стол документы.

– Вот копия списка заключенных лагеря. И запись о том, что Джошуа скончался 13 апреля 1941 года. Бедный, бедный малыш!

Тетя Эмма зарыдала, прижимая к груди бумаги.

– Немцы конфисковали часть личного состояния вашего брата после того, как он бежал, – продолжил месье Трюффо. – Перед отъездом из Парижа месье Вайнгартен подписал на мое имя генеральную доверенность, и это стало для меня роковым – я провел в тюрьме четыре месяца. А все деньги были конфискованы оккупантами!

– Но у нашей семьи имелась недвижимость в Германии, – заметила тетя Эмма.

Месье Трюффо горестно вздохнул:

– Да, да. Но она большей частью располагается в советской оккупационной зоне, а вы сами понимаете, мадам, коммунисты не намерены возвращать дома бывшим владельцам. Никто не знает, что произойдет теперь с Германией!

– Но у нас имелась вилла в Гамбурге и поместье в Баварии, – настаивала тетя Эмма. – А это оккупационные зоны союзников!

– У вас прекрасная память, мадам, – похвалил месье Трюффо. – Я уже навел справки – вилла в Гамбурге была полностью разрушена во время авианалета, поместье в Баварии сгорело дотла. Но вы не должны расстраиваться! Мне удалось собрать кое-какую сумму, и она принадлежит только вам!

Он положил перед тетей Эммой продолговатую фиолетовую бумажку, оказавшуюся банковским чеком.

– Пятьдесят тысяч долларов? – сказала та недоверчиво.

Месье Трюффо вздохнул:

– К сожалению, это все, что осталось от состояния вашей семьи, одного из самых крупных в Европе. Какая трагедия, буквально как в бессмертном романе Томаса Манна «Будденброки»! Но что поделать, мадам, очень многие, и я в том числе, пострадали от ужасной войны и зверств оккупантов.

– Ну что ж, пятьдесят тысяч лучше, чем ничего, – ответила тетя Эмма и взяла чек.

Месье Трюффо быстро положил перед ней кипу бумаг.

– Что такое? – удивилась тетя Эмма.

– О, исключительно юридическая формальность! – ответил месье Трюффо. – Вы же знаете, как работают банкиры, нотариусы и адвокаты. Вы должны поставить свою подпись – за себя и свою несовершеннолетнюю племянницу.

Тетя Эмма пролистала первые страницы огромного юридического талмуда и испуганно посмотрела на собеседника:

– Но я ничего не понимаю, месье Трюффо! Финансовыми делами в нашей семье всегда занимались мужчины – сначала мой отец, затем брат. Буду вам признательна, если вы оставите мне документы. Через пару дней, получив консультацию юристов, я дам вам ответ.

Месье Трюффо тяжело вздохнул:

– Ах, мадам, но тогда вы потеряете пятьдесят тысяч долларов. Подумайте, сумма весьма крупная. На нее вы сможете купить себе новый дом и жить припеваючи! Не забывайте, вы не одна, а несете ответственность за Веру, дочь вашего покойного брата и моего хорошего друга!

Но тетя Эмма была непреклонна.

– Я ведь тоже одна из Вайнгартенов, месье, и знаю, что подписывать документы, содержания которых не знаешь, ни в коем случае нельзя. Поэтому я предпочту проконсультироваться с юристами.

– Как знаете, мадам, – с явным сожалением произнес месье Трюффо. – Но вы рискуете упустить шанс получить пятьдесят тысяч долларов. Кстати, могу посоветовать вам отличного юриста...

– Благодарю, месье, я сама справлюсь с поисками адвоката, – ответила тетя и поднялась, давая понять, что встреча завершилась.

Раздался звонок телефона, и тетя, извинившись, вышла. Месье Трюффо проследовал в прихожую (Вера притаилась за дверью) и, уверенный, что за ним никто не наблюдает, никто его не слышит, бурчал себе под нос:

– Старая карга, она мне все портит! Ну что ж, придется прибегнуть к крайним мерам...

Когда появилась тетя, месье Трюффо снова стал воплощением любезности. Он поцеловал тете обе руки, рассыпался в комплиментах, восхваляя ее прозорливость и ум, и откланялся. Вера не придала большого значения словам гостя – тетушка, как она сама знала, бывает очень упрямой, и в таких случаях грех на нее не сердиться. Сумма в пятьдесят тысяч долларов показалась девочке очень большой – еще бы, ведь они смогут даже вернуться обратно в Нью-Йорк и жить, как выразился месье Трюффо, припеваючи. А тетя Эмма отчего-то не хочет принимать предложение!

Тетка, переговорив с кем-то по телефону, во второй половине дня собрала документы, оставленные гостем, положила их в большую хозяйственную сумку, надела свою лучшую шляпку и сказала Вере:

– Ты останешься дома, дорогая, а я навещу адвоката. Он заслуживает доверия, не то что этот скользкий Трюффо. По всей видимости, мне придется провести у юриста несколько часов, но ты никуда не уходи!

Она вышла из квартиры, заперев девочку. Вера взяла в руки «Алису в Стране чудес» на французском и принялась читать. Время бежало, а тетя не возвращалась. Вера все ждала: вот-вот в замочной скважине повернется ключ и на пороге возникнет тетя Эмма, принесшая свежий багет и американские консервы.

Внезапно пробудился к жизни телефон. Вера сняла трубку и услышала мужской голос: