Текст книги "Русалки белого озера"

– Так и есть, вот оно, «Чертяково». Вас где высадить-то, у самого входа?

На прощание же, перед тем как Анна покинула салон автомобиля, мужчина добавил:

– Ну вы это, поосторожнее. Чертяковский монстр и все такое прочее. Только я во все это не верю…

Анна еле сдержала улыбку, потому что подобное скептическое заявление из уст человека, только что на полном серьезе рассказывавшего о встрече своего деда с русалкой, звучало более чем нелепо.

Обдав ее облаком выхлопных газов, автомобиль развернулся и покатил в сторону городка. Анна же стояла перед массивной витой оградой, украшенной золоченой доской, на которой значилось: «Музей-усадьба» Чертяково. До революции 1917 г. – резиденция княжеского рода Святополк-Донских. Охраняется государством».

Далее шел перечень дней и часов, в которые можно было посетить усадьбу, а рядом красовался фамильный княжеский герб.

Особого наплыва туристов не наблюдалось. Впрочем, стояли теплые летние дни, родители со своими отпрысками предпочли отправиться в теплые края. Никто не стремился ознакомиться с коллекцией картин или гобеленов в музее-усадьбе «Чертяково».

Анна прошла через ворота и остановилась, наслаждаясь видом величественного дворца, возвышавшегося на небольшом пригорке. Конечно, и сам дворец, и раскинувшийся вокруг него парк с фонтанами нельзя было сравнить с Петергофом, Царицыно или Измайлово. Дворец был, собственно, не такой уж большой, трехэтажный, однако от него веяло величием.

Подул резкий ветер, и на небе, на котором не было ни тучки, вдруг возникла большая фиолетовая клякса, закрывшая собой солнце. В одно мгновение летнее утро превратилось в осенний вечер. А из леса, который виднелся вдали, вдруг потянуло холодом.

Анна двинулась вперед по широкой дороге, которая вела ко дворцу. Она заметила закусочную в аляповатом псевдорусском стиле, а также несколько магазинчиков с туристическим барахлом. Увидела она и группки туристов, в основном в возрасте, кажется, иностранных, которые, щелкая фотоаппаратами, вывалились из магазинчика, держа в руках открытки, календари и статуэтки.

Столь же внезапно, как лето превратилось в осень, снова сделалось солнечно и ясно. Туча исчезла неведомо куда, а лес не выглядел таким уж враждебным и страшным. Внезапно Анна подумала, что где-то там, в чащобе, прячется и неведомый Чертяковский монстр. Хотя что за глупости – не верит же она в эти байки! Ведь если она в это верит, тогда надо и в русалок верить!

В русалок Анна точно не верила, поэтому, приказав себе сконцентрироваться на том, что, собственно, и привело ее в музей-усадьбу, отправилась дальше. Когда она оказалась вблизи дворца, то заметила, что его уже давно не ремонтировали: краска фасада поблекла и облупилась, с колонн обсыпался гипс.

Анна поднялась по ступенькам и оказалась около массивных дверей. Она попала в просторный прохладный холл, где заметила за окошком кассы пожилую женщину. В этот момент послышались громкие голоса, и Анна увидела, что из только что прибывшего автобуса вывалилась группа подростков, сопровождаемых взмыленными мужчиной и женщиной.

– Так, никто никуда не уходит! Все дружно идем в музей! Есть и покупать сувениры будем потом! – гаркнула женщина, и Анна подумала, что зря ей казалось, что молодежь обходит «Чертяково» стороной.

Анна посторонилась, пропуская группу к кассе. Мужчина демонстрировал какие-то билеты, видимо, приобретенные на всю орду заранее. Появилась элегантная дама, представившаяся экскурсоводом. И первый вопрос, который задал ей веснушчатый парень в широченных, словно спадающих с него брюках, был:

– А где у вас тут монстр живет?

Сопровождавшие группу мужчина и женщина, наверняка воспитатели в подростковом оздоровительном лагере, зашипели:

– Сундуков, не говори глупостей!

Экскурсовод же, мило улыбнувшись, ответила:

– О, Чертяковскому монстру у нас посвящен целый зал.

– Круто! – загалдела ребятня. – Мы туда сразу и пойдем?

– Туда мы пойдем, когда осмотрим основную экспозицию! – ответила экскурсовод, продолжая улыбаться. Она едва заметно кивнула сопровождающим мужчине и женщине, мол, не беспокойтесь, все под контролем, и не с такими справлялись, и, указывая на первый зал, произнесла громким, хорошо поставленным голосом:

– Рада приветствовать вас в музее-усадьбе «Чертяково», находящемся под охраной государства. Меня зовут Инга Валерьевна, и в ближайшие полтора часа я расскажу вам об истории этого уникального места. Сразу отмечу, что не возбраняются никакие вопросы, наоборот, ваша активность только приветствуется. Однако давайте договоримся: час двадцать вы внимаете сухим историческим фактам, а в последние десять минут я поведаю вам ужасающие факты о Чертяковском монстре!

Анна улыбнулась – экскурсовод явно знала свое дело и вмиг привлекла внимание и успокоила галдящих и суетящихся подростков. Группа школьников двинулась в глубину зала, но Анна успела услышать фразу, которую адресовал тот самый неугомонный Сундуков какому-то своему приятелю:

– У них ведь тут недавно какого-то мужика зверски убили! Вот бы хоть одним глазком посмотреть на место преступления…

Дождавшись, пока подростки удалятся, Анна подошла к кассе и произнесла:

– Добрый день! Меня зовут Анна Енгалычева, я из Москвы. У меня назначена встреча с Борисом Борисовичем…

Борисом Борисовичем звался директор музея-усадьбы. Кассирша, которая, поджав губы, весьма неодобрительно смотрела в сторону громогласных подростков, тотчас подобрела и сказала:

– Ах, да-да! Борис Борисович вас ожидает!

Она подняла трубку допотопного ярко-красного телефона, который стоял в ее каморке, и сюсюкающим голосочком произнесла:

– Дорогой Борис Борисович, прибыла московская гостья! Да, конечно-конечно!

Анна подумала, что уж слишком любезно, даже скорее подобострастно беседовала кассирша с директором. Похоже, она была без ума от своего начальника.

Повесив трубку, женщина произнесла:

– Борис Борисович вас немедленно примет. Сейчас вас заберут и проводят к нему!

В этот момент из зала вдруг выскользнули две фигурки – Анна узнала неугомонного Сундукова и его безымянного приятеля. Кассирша, тотчас превращаясь из слащавой старушенции в Бабу-ягу, подлетела к ним и прорычала:

– Куда это вы намылились?

Подростки переглянулись, и Сундуков промямлил:

– Да вот, в туалет бы нам…

Кассирша указала им на дверь с соответствующей вывеской, а когда подростки шмыгнули туда, произнесла, обращаясь к Анне:

– Будто я не знаю, куда эти субчики собрались! Хотят посмотреть на место, где труп нашли!

Сделав вид, что ей ничего не известно, Анна произнесла:

– Труп, какой труп, неужели у вас кто-то умер?

Кассирша, обернувшись, словно не желая, чтобы ее подслушали, хотя делать это было вроде некому, заявила:

– Да, умер… Несчастный случай произошел… Вернее, одного из сотрудников медведь заломал…

– А что, у вас медведи водятся? – полюбопытствовала Анна, а кассирша, снова обернувшись, быстро произнесла:

– У нас здесь все водится. И даже Чертяковский монстр, слышали о таком?

Анна неопределенно пожала плечами – было бы странно, если бы аспирантка, писавшая диссертацию о музее, не знала связанных с ним легенд.

– На него все похоже, на него! – заявила кассирша со знанием дела. – У меня бабушка едва его жертвой не стала, ребенком, конечно!

Анна едва не удержалась от вопроса о том, на чьих еще бабушек и дедушек нападал когда-то Чертяковский монстр.

– Только это давно было! Потому что он просыпается каждые сорок два года. И последний раз период активности был в 2009 году. То есть теперь он должен начать убивать только в 2051-м. И почему он вдруг сейчас принялся за это, никто понять не может. Чертовщина какая-то!

Дверь туалета распахнулись, оттуда появились смущенные подростки. Завидев их, кассирша снова посуровела и приказала:

– Куда это вы направились? Экспозиционные залы в противоположной стороне!

Подростки затрусили в нужном направлении. Проводив их взглядом, кассирша вздохнула:

– Одно горе с этими любопытными! Наше «Чертяково» ведь как это… Геопатогенная зона паранормальной активности!

Мудреные слова она выговорила просто, как будто они прочно вошли в ее лексикон. Кто знает, может, и вошли – похоже, местные жители любили поточить лясы на тему Чертяковского монстра.

– Только наше «Чертяково» так после перестройки обозвали. Это когда сюда все эти ученые понаехали, а также журналисты и вообще всякие придурки. Сейчас ажиотаж улегся, но сколько их тут было в последний период активности, представить себе не можете! Хотя тогда Чертяковский монстр всего двух человек убил. Наверное, поэтому и пробудился сейчас опять, мало ему, еще нужно…

О Чертяковском монстре кассирша рассуждала так, как будто вела беседу о злом соседском псе. Его существование она точно не ставила под сомнение.

– Так что не очень-то умно было организовать неподалеку оздоровительный школьный летний лагерь. Конечно, там патриотическое воспитание главенствует, моральные ценности нынешней расхлябанной молодежи прививают. Дело хорошее, потому что таких, как эти шебутные пацаны, надо приструнить! Иначе толку из них не выйдет!

Кассирша покачала головой, явно сокрушаясь о падении нравов современной молодежи.

– Но не здесь же! Хотя ведь до следующего периода активности еще тридцать с лишним лет… А монстр взял и сейчас пробудился! Такого еще никогда не было! Не к добру это, поверьте, не к добру!

– А это точно монстр? – спросила Анна, и кассирша усмехнулась, явно забыв, что только что отстаивала иную точку зрения:

– А кто ж еще? Медведи, как вы сами заметили, у нас не водятся.

– Может, маньяк? – предположила Анна, и кассирша замахала руками:

– Господь с вами! Какой такой маньяк? Этот, как Чикатило, что ли? Или как дядя Крюк?[1]1
  История маньяка дяди Крюка изложена в романе А. Леонтьева «Часовня погубленных душ». Изд-во «Эксмо».


[Закрыть] Нет, никакой это не маньяк, а наш Чертяковский монстр!

Говорила она о монстре с какой-то непонятной гордостью и, кажется, даже затаенной любовью.

– А этот монстр – это что? Или кто? – спросила Анна, но кассирша не успела ответить, потому что появилась сухопарая особа средних лет с бесцветными волосами, собранными в пучок, подвижным морщинистым личиком, посреди которого торчал длинный, увенчанный круглыми очочками в металлической оправе, нос.

– Сплетничаем вместо того, чтобы работать? – спросила она мармеладным тоном, но кассирша тотчас стушевалась и пробормотала:

– Серафима Ниловна, что вы, что вы! Конечно, работаю!

И кассирша ринулась обратно к окошку, тем более что в холл вошли несколько новых посетителей.

Серафима Ниловна, видимо, была непререкаемым авторитетом, раз бойкая кассирша так ее испугалась. Особа протянула Анне ручку, больше похожую на птичью лапку, и произнесла:

– Меня зовут Серафима Ниловна Горянская, я – главный искусствовед музея-усадьбы «Чертяково».

А директора зовут Борис Борисович Горянский, вспомнила Анна. Значит, эта особа – его родственница. Или, что более вероятно, жена.

– А вы, как я полагаю, Анна Игоревна Енгалычева? – спросила женщина и уставилась на гостью прозрачными, светло-серыми глазами, в которых сквозил ум и… И жестокость. Однако странные искорки в глазах, время от времени выдававшие ее истинный характер, тяжелый и властный, Горянская умело прикрывала милой улыбкой и располагающей манерой общения.

– Рада с вами познакомиться! – сказала она, когда Анна подтвердила ее предположение. – Борис Борисович, директор нашей усадьбы-музея и по совместительству мой супруг, ожидает вас. Я провожу!

Она указала на лестницу, которую Анна не сразу заметила, по которой они поднялись на третий этаж. А затем отправились по анфиладам богато обставленных залов куда-то в глубь здания.

За те несколько минут, которые им понадобились, чтобы дойти до кабинета директора, Горянская устроила Анне подлинный экзамен. Задала вопросы о том, где она училась, какова тема ее диссертации, что у нее за специализация. Причем все вопросы были вроде бы вежливые и невинные, но явно направленные на то, чтобы проверить гостью.

Анна была ужасно рада тому, что сумела, кажется, ответить на все вопросы быстро, без запинки и, кроме того, правильно, судя по легкой улыбке на тонких губах Серафимы Ниловны.

Затем последовал блок вопросов по истории и искусствоведению, но и тут Анна не сплоховала, сумев развеять сомнения Горянской, если, конечно, они у нее имелись.

– Прошу прощения, что устроила вам настоящий экзамен, однако в последнее время к нам пытались проникнуть репортеры под видом практикантов или научных сотрудников! – сказала с извиняющимися интонациями Горянская. – Однако было достаточно одного вопроса, чтобы раскусить их. Но вы – подлинный ученый. Вижу, что мы сработаемся!

Видимо, последняя фраза была высочайшей степенью похвалы из ее уст. Тем временем они миновали экспозиционные залы и прошли в крыло, где располагались хозяйственные и административные помещения.

Женщины остановились перед резной дверью, около которой висела огромная вывеска: «Директор музея-усадьбы «Чертяково», кандидат исторических наук Б. Б. Горянский». Сухая ладошка Серафимы Ниловны легла на позолоченную ручку, и Горянская спросила:

– А как у Анатолия Дмитриевича дела с сердцем? Он серьезную операцию перенес, ведь так?

Запаниковав, Анна не знала, что ответить. Какой такой Анатолий Дмитриевич? Что еще за операция? И вдруг поняла – речь идет о ее так называемом научном руководителе, том самом, у которого она якобы писала диссертацию и который направил ее в «Чертяково». Хорошо, что профессор сейчас находился за границей, и нельзя было позвонить ему просто так и спросить, что это за аспирантка такая – Анна Енгалычева.

– О, после операции он совершенно оправился! – заявила Анна, понимая, что надо что-то сказать, иначе пауза вызовет подозрения. Кто бы мог подумать, что Горянская знала московского профессора!

– Отлично! – промолвила та, улыбаясь еще шире. – Ведь с Анатолием Дмитриевичем мы когда-то учились на одном курсе! Кстати, занятный у вас перстень!

Переход от научного руководителя к фамильной реликвии Анны был неожиданный. Девушка и не подозревала, что Горянская вообще заметила ее раритетное украшение. Оказывается – очень даже заметила!

Серафима Ниловна, не стуча, распахнула дверь, и они оказались в уютном небольшом кабинете. Кабинет был завален книгами, журналами, рукописями. В углу стоял большой сейф. А за письменным столом Анна увидела лобастого человека с окладистой седеющей бородой. Бородач что-то стремительно набирал на клавиатуре, причем делал это с такой необыкновенной скоростью, что Анне казалось, что его руки мелькают в воздухе, подобно двум птицам.

Оторвавшись от компьютера, бородач сдвинул на кончик носа очки в металлической оправе – точно такие же, как и у его жены, – и произнес сочным басом:

– Ага, наша милая столичная гостья! Польщен, очень польщен! Какая, однако, красавица!

Его супруга поморщилась и сурово заявила:

– В первую очередь – умница! Не то что последние практикантки, которые у нас в архиве копошились. Ничего, ну абсолютно ничего не знают, и это – краснодипломники и аспиранты! Уровень образования катастрофически падает!

Бородач соскользнул со стула, и Анна вдруг поняла, что стул был особым, наподобие пуфика со спинкой. Сиденье пуфика было вывинчено до предела. Директор оказался перед ней – и Анна поняла, что он едва достает ей до плеча. Рост его был от силы метр шестьдесят.

Галантно поклонившись, Горянский поцеловал ей руку и прочувствованно произнес:

– Рад приветствовать вас в стенах возглавляемого мной музея! Ой, какой у вас редкостной красоты перстенек!

И он туда же! Или это просто неловкая попытка сделать сомнительный комплимент красивой юной даме? Ведь директор явно не желал отпускать ее ладонь, и Анна вдруг почувствовала, как коротышка игриво поглаживает своими мясистыми пальцами ее запястье. Ну надо же, здесь водился не только Чертяковский монстр, но и Чертяковский донжуан. Теперь Анна могла понять, отчего Серафима Ниловна поморщилась, когда ее муженек стал делать московской гостье комплименты, едва она перешагнула порог.

Борис Борисович умел говорить и любил это делать. Голос у него был очень красивый, убаюкивающий, и Анна вдруг поняла – даже сексуальный. Горянский брал не своей красотой и, возможно, даже не умом, а голосом и красноречием. Понятно, почему кассирша млела от него!

Анна вытащила из портфеля рекомендательное письмо и положила его на край стола. Театрально взмахнув рукой, Горянский произнес:

– Что это? Какие-то письма? Господи, ну кому нужны эти формальности! Анечка, прошу вас, садитесь! Какой я, однако, негостеприимный хозяин! Прошу это извинить, моя дорогая!

Он указал на небольшой кожаный диванчик в углу. А вот его жена сухой лапкой взяла конверт, в котором находилось рекомендательное письмо, вскрыла его и стала внимательно изучать послание.

Лоб Анны покрылся испариной. Она уповала на то, что Олег Егорович и его люди постарались и что Горянская не завопит сейчас, указывая на то, что подпись профессора поддельная.

Но, судя по тому, что та отложила письмо в сторону, Серафима Ниловна осталась довольна содержанием письма. Анна помнила, что ее превозносили там до небес, одновременно прося оказать помощь в сборе материалов для диссертации. Что значило – позволить ей пройти в музее практику и работать в архиве и запасниках.

Анна опустилась на диванчик, с которого холеричный директор смел старые журналы и книги, и вдруг поняла, что директор уставился ей на коленки. Вот ведь жук!

– Анечка, что вы хотите? – проворковал он. – Чай, кофе, сок?

– Воду! – раздался голос его жены. – У нас имеется газированная вода!

Она указала на бутылку, стоявшую на подоконнике.

Борис Борисович скривился и произнес:

– Фимочка, милая моя, наша гостья наверняка хочет кофе! Ведь так?

Еще до того, как Анна ответила, он хлопнул в ладоши и произнес:

– Фимочка, ты ведь приготовишь нам кофе? Нам всем, разумеется? Спасибо, дорогая, спасибо огромное!

Он благодарил ее, хотя Серафима Ниловна не дала согласие приготовить кофе. Однако, видимо, таково было у них распределение их семейных обязанностей, или обязанностей служебных. Горянская с явно недовольной миной отправилась из кабинета готовить кофе, оставив мужа и Анну наедине.

– Анечка, дорогая моя, вы ведь не против, что я вас так называю? – щебетал директор.

Анна была против, но ведь не конфликтовать с Горянским, в музей которого она прибыла, чтобы шпионить?!

– Вот и отлично, что не против! – произнес он, и вдруг его рука, словно случайно, легла ей на коленку. Анна – тоже словно случайно! – смахнула ее и повернула ноги в другую сторону, подальше от жадных ручек Бориса Борисовича.

Тот же извергал из себя водопад цветистых фраз, и Анне не требовалось даже поддерживать беседу – Горянский мог, кажется, вести разговоры сам с собой на протяжении многих дней, если не недель.

– Так что же привело вас в наш скромный провинциальный музей? – спросил он вдруг и уставился на нее своими выпуклыми темными глазами. Вдруг Анна поняла – не таким сексуально озабоченным простачком был этот коротышка, а весьма хитрым и продуманным субъектом. Как и его жена.

Анна принялась излагать заготовленную легенду о диссертации, тема которой, как она поняла, директора не очень интересовала, и с нее ловко перевела разговор на коллекцию княжеских драгоценностей.

– Исчезла, бесследно исчезла! – заявил директор и даже, казалось, всхлипнул, словно переживал потерю драгоценностей самолично.

– Говорят, что князь спрятал ее где-то во дворце… – начала Анна, и позади нее раздался голос:

– Чушь! Борис Борисович директорствует здесь уже тринадцатый год, я работаю искусствоведом двадцать два. И никто не знает «Чертяково» лучше меня. Это не бахвальство, а констатация факта. И если бы сокровища были спрятаны здесь, то мы бы их нашли!

Серафима Ниловна, держа в руках поднос, на котором возвышались чашки, чайничек и сахарница, явилась, как привидение, из ниоткуда. Анна ведь сидела вполоборота к двери и должна была видеть, как Горянская появилась, но этого не произошло. Та выскочила, как чертик из табакерки!

– Вы же хотели кофе, не так ли? – произнесла вошедшая, опуская поднос на журнальный столик. – Все говорят, что я варю очень крепкий. А мне кажется – вполне обычный!

Анна отпила глоток и закашлялась. Кофе в самом деле был ужасно крепкий. Директор засуетился, выговаривая жене за то, что она «сварила свою ведьмину бурду», Анна же только натужно улыбнулась.

Горянская смотрела на нее, наклонив голову набок. И в ее взгляде читалась то ли ненависть, то ли презрение. Но отчего? Ведь она сама сказала, что они отлично сработаются!

– И куда они могли в таком случае деться? – спросила Анна, поставив чашку на блюдце. Она решила к кофе больше не прикасаться. А вот сама Серафима Ниловна прихлебывала этот адский напиток, как будто это был жиденький чаек. Причем она не положила в него сахара и не разбавила кофе молоком.

– Кто знает, кто знает! – произнесла Горянская, и Анна заметила, как она и ее супруг быстро переглянулись. Ей показалось – или они действительно что-то знают? Но если бы они нашли драгоценности, то точно бы не остались сидеть в этой пыльной комнатке!

– Говорят, что не так давно в одном из антикварных салонов Питера обнаружили предметы, некогда принадлежавшие князю Святополк-Донскому… – забросила пробный шар Анна.

Реакция нулевая. Директор хватал с тарелочки овсяные печенья и засовывал себе в рот, его супруга наслаждалась кофе.

– Ну что же, такие предметы время от времени всплывают, – заметила Горянская, – потому что и во время революции, и во время Гражданской и Отечественной войн масса предметов исчезла.

– Вас не интересует? – продолжила Анна. – Может быть, для расширения коллекции музея?

Прожевав печенья и смахнув с бороды крошки, директор энергично заявил:

– Анечка, милая моя, откуда у нас деньги на приобретение всех этих дорогущих вещиц! Мы же находимся на балансе государства, то есть, иными словами, средств катастрофически не хватает! Вот сделали бы из нашего музея центр для встреч на высшем уровне, тогда бы сразу нас деньгами засыпали. А так…

– Да, и что это за вещицы? – усмехнулась его супруга. – Очередной поддельный бюст Нерона или фаянсовый ночной горшок с изображением Терпсихоры?

– Часы со слоном и магараджей, – сказала Анна, и тут послышался хрип. Директор, жевавший новое печенье, вдруг подавился. Горянский выпучил глаза и бил себя по груди. Анна вскочила, метнулась к нему, встала за спину, обхватила его грудную клетку руками и надавила на нее.

При этом ее взгляд упал на сидевшую подле Серафиму Ниловну. Лицо у нее было окаменевшее, а по руке лился ручеек черного кофе. Но этого Горянская не замечала, смотря куда-то перед собой.

Директор заходился кашлем, Анна поддала ему коленкой в спину, и крошка, застрявшая в горле Бориса Борисовича, вылетела. Он, жадно дыша, повалился на стул.

– Анечка, вы моя спасительница! Я обязан вам жизнью! Господи, я думал, что сейчас помру! Фима, Фима, что ты сидишь, как языческое изваяние?

Его жена вдруг очнулась от транса, поставила чашку на стол и отчеканила:

– Боря, извини, я задумалась.

– Задумалась? – воскликнул он злобно. – Я, можно сказать, кончался, а ты задумалась? Если бы не Анечка, то здесь бы лежал мой хладный труп!

– С учетом, что температура трупа падает в среднем на градус каждый час, здесь лежал бы твой далеко не хладный труп, а труп очень даже теплый! – заявила с циничной улыбкой Серафима Ниловна. – Анна Игоревна, я премного вам благодарна! Но лучше расскажите, что вам известно об этих часах?

Так и есть, именно упоминание о часах со слоном и магараджей ввело Горянскую в ступор! Анна отделалась общими фразами, заявив, что толком ничего не знает и слышала это от одной знакомой аспирантки, которая, в свою очередь, – от знакомого искусствоведа.

– А о других часах, точно таких же, ничего слышно не было? – спросил вдруг Борис Борисович, и Анна догадалась: он ведь подавился тоже по причине того, что услышал о часах.

– А что, существуют другие часы? – спросила живо Анна. – Они находятся в «Чертяково»? Можно на них взглянуть?

Раздалось звяканье посуды. Это Горянская снова взяла чашку с блюдечка.

– Нет, таких часов в экспозиции музей нет и никогда не было! – заявила она, и Анна поняла, что та элементарно лжет.

– Очень интересно, откуда… – начал Борис Борисович, но жена прервала его:

– Кажется, мы утомили Анну Игоревну своей болтовней ни о чем. Она, в конце концов, молодой ученый, человек занятой. Давайте я покажу вам кабинет, в котором вы сможете работать, и объясню, как у нас все функционирует!

Борис Борисович все порывался что-то спросить, но жена явно не давала ему сделать это.

– Говорят, что у вас недавно убили человека… – произнесла Анна и, придав своему лицу смущенное выражение, продолжила: – Понимаю, что вам и так надоедают с этой темой, но все же… У вас ведь в музее экспозиция имеется… Чертяковский монстр… Какое он имеет ко всему этому отношение?

Горянская усмехнулась и сказала:

– Мы же свои люди, ученые. Конечно, никакого монстра не существует. Так же, как его нет и в шотландском озере Лох-Несс. Но кто бы хотел посетить это озеро, если бы не легенда о чудище? Верно, может, пара туристов в сезон, не более. На этом они делают бешеные деньги!

При упоминании о бешеных деньгах губы Горянской слегка дернулись.

– Примерно то же самое и у нас происходит, конечно, в гораздо более скромных масштабах. Ведь наш музей, конечно, уникальный, но если бы не эта история о Чертяковском монстре, то туристов было бы раз в десять меньше.

– Значит, монстра не существует? – спросила Анна, и Горянская заметила:

– А вы сами как думаете?

Отвечать вопросом на вопрос было, конечно, не очень-то вежливо, но Анна смолчала. В разговор вступил Борис Борисович:

– Анечка, мы же взрослые люди! Все эти монстры – ерунда на постном масле! Тут у нас толкутся все эти уфологи, исследователи паранормального, просто любопытные, естественно, чокнутые и, конечно же, журналисты из желтых изданий. И не только из желтых. Все это – бесплатное паблисити, реклама для нашего музея-усадьбы. Ведь я уже сказал, что нас финансируют из бюджета, поэтому на подобные пиар-акции у нас элементарно нет средств. А так – народ валит, хотя и не шибко. Тем и держимся!

– А как же быть с циклом активности? – спросила Анна, и Горянская сухо и крайне неприятно рассмеялась.

– С каким циклом активности? Раз в сорок два года? Слышали-слышали, наш Чертяковский монстр просыпается раз в сорок два года, убивает кучу людей в течение нескольких дней, потом бесследно исчезает…

– Впадает в спячку! – поправил ее муж, и Серафима Ниловна продолжила:

– Пардон, впадает в спячку, конечно же, как я могла упустить это из вида! Как ежик или ужик. Итак, все это бред сивой кобылы. Да, люди умирают, да, пропадают в лесу, да, становятся добычей диких животных или жертвами собственной глупости и безответственности. Но при чем тут монстр?

– А что касается цикла активности, так все это – избирательность человеческого восприятия, Анечка! – добавил директор добродушно. – Доподлинно установлено, что в Бермудском треугольнике исчезает не больше и не меньше кораблей, чем в любом другом участке Мирового океана с интенсивным движением. Но с чьей-то легкой руки именно это место стало обиталищем то ли «зеленых человечков», то ли утаскивающего на дно несчастных мореплавателей спрута. Сто€ит в Бермудском треугольнике пропасть яхте, как стои€т вой на весь мир. А то, что в это же время корабли, яхты и самолеты бесследно исчезают и в иных местах, никого не занимает.

Он поднял к потолку узловатый, покрытый рыжей растительностью указательный палец.

– Так же, милая Анечка, и с «Чертяково». Люди гибнут время от времени и у нас. И даже убийства случаются. Что делать, живем в современном мире! Но какой-то идиот запустил в оборот этот миф с циклом активности в сорок два года, и пошло-поехало. Отчего, скажите на милость, не в тридцать три или пятьдесят один? А ведь разумно – если цикл почти полвека, то никто и не помнит толком, что там было, во время последнего так называемого всплеска. То, что и в другие годы людей убивают или находят растерзанными, никого не занимает. Но не приведи Господь, если обнаружат в год так называемой активности Чертяковского монстра погибшего заплутавшего грибника, идиота-самоубийцу, выбравшего в качестве места последнего упокоения лес, или неосторожного ребенка, ставшего жертвой кошмарного несчастного случая… Тогда все сразу начинают стенать – вот, очередная жертва Чертяковского монстра! Монстр вышел из спячки и отправился на охоту!

Его жена, слушавшая словоизлияния Бориса Борисовича с тонкой улыбкой, прибавила:

– И нынешний несчастный случай – тому красноречивое подтверждение. Хотя и очень трагическое. Ведь последний цикл активности приходился на 2009 год, новый ожидается только в 2051 году. А Чертяковский монстр опять нанес удар, хотя должен быть в глубокой спячке еще тридцать с лишком лет. Какой вывод? Верно, никакого монстра нет, все это – бредни и сказочки!

Она говорила так убедительно и красноречиво, что Анна почти поверила ей. Почти. Как будто они хотели уверить ее, что Чертяковского монстра не существует. Как незадолго до этого с точно таким же пафосом заверяли ее, что никаких часов со слоном и магараджей в «Чертяково» отродясь не было. Хотя все факты указывали на то, что погибший работник музея похитил их именно здесь.

Но ведь часы существовали, причем не в единичном экземпляре, а в количестве целых трех штук, совершенно идентичных! Странно, но из этого можно было сделать вывод, с точки зрения формальной логики, возможно, и небезупречный, что и Чертяковский монстр тоже существовал. Все, что отрицала чета Горянских, было реальностью! В этом Анна была отчего-то уверена на сто процентов.

Только вот не хотелось Анне, чтобы и монстр, подобно часам, имелся в количестве трех штук. Если существует, то хотя бы один – с ним и так проблем хватает. А уж с тремя…

– Конечно, вы правы, – произнесла Анна, – никакого монстра не существует, во всяком случае такого, каким он предстает в легендах. И вы, конечно же, правы: мне бы очень хотелось осмотреть ваш музей и увидеть свой кабинет!

Она снова заметила, как муж с женой переглянулись, и Горянская заметила:

– Отлично, тогда я вам сразу и покажу! Потому что Борису Борисовичу надо работать!

– Надо, надо, но для вас, Анечка, я всегда могу выкроить полчасика… – начал директор, но сник под суровым взглядом своей второй половины. На прощание Борис Борисович снова поцеловал Анне руку и заметил:

– Нет, все же какой, однако, милый перстенек!

И с чего и он сам, и его супруга постоянно говорят о ее перстне? Да, уникальный в своем роде, однако, конечно, далеко не шедевр ювелирного искусства.