Текст книги "Обратная сторона смерти"

Татьяна не верила: такие, как этот тип, никогда добровольно не прекращают убивать, не обрывают свою жуткую игру. В одном Марк прав – иной возможности, как верить ему на слово, у нее пока что нет.

– Прошу вас подождать! – сказал похититель и вышел из автомобиля.

Писательница осторожно толкнула свою дверцу – та все еще была заблокирована. Она видела, как мужчина в униформе шофера вытащил из багажника два ее чемодана, поставил их перед крыльцом дома, а затем снова уселся на водительское сиденье. В динамиках опять зазвучал его голос:

– Ну вот, собственно, и все. Правила вам ясны, игра началась. Вы можете быть свободны!

Раздался еле слышный щелчок, и Татьяна поняла, что похититель разблокировал замки. Она толкнула дверцу – и та раскрылась, впустив в салон свежий, пропитанный холодной влагой воздух.

– Был крайне рад пообщаться с вами! И, если разрешите, передам от вашего имени привет мамочке! – Марк вновь хрюкнул.

– Что вы сделали с настоящим шофером? – спросила Татьяна. – Убили?

Собеседник театрально изумился:

– За кого вы меня принимаете, за бездушного киллера без принципов? Впрочем, вы правы, таковым я и являюсь. О судьбе настоящего шофера не беспокойтесь. Нет, первой жертвой станет не он. Потому что уже стал жертвой. Увы, лес рубят, щепки летят!

Татьяна затаила дыхание. Итак, ради достижения своей цели этот тип убил еще одного человека. Что означало: маньяк готов убивать и дальше. А у нее имеется уникальная возможность положить кровавой бойне конец.

– Ладно, шучу! Ничего страшного я с шофером не сделал, только вывел его из строя, позаимствовал форму и автомобиль. Кстати, мне надо поторопиться, парень, наверное, уже пришел в себя. Вы же не хотите, чтобы он умер?

Татьяна вышла из автомобиля.

– Будьте так любезны, закройте за собой дверцу! – раздался голос Марка. – Или вы надеетесь, что я вылезу, дабы закрыть ее, а вы ударите меня по хребту своим неподъемным чемоданом? Смотрите, если не закроете дверцу, мне придется выпотрошить шофера!

Это была циничная шутка, в которой, вне всяких сомнений, была доля… циничной шутки.

Татьяна хлопнула дверцей, и автомобиль, мигнув на прощание фарами, покатил прочь.

Татьяна запомнила его номер, хотя и понимала, что это ничего не даст. Маньяк сам сказал, что машина из автопарка издательского холдинга, угнанная им у томившегося невесть где настоящего шофера.

Она обернулась – лимузина, где за рулем сидел маньяк, которого по определению не могло существовать, уже не было видно. И весь вопрос в том, был ли он вообще…

Писательница взглянула на два сиротливо стоявших около ее ног чемодана, потом раскрыла сумочку и извлекла ключи. При этом перетрясла содержимое, желая лишний раз убедиться, что тюбика алой губной помады там в самом деле больше нет.

Значит, маньяк существовал.

Конечно, существовал, как же иначе! Однако чего бы она только не отдала за то, чтобы психопат исчез… Чтобы произошедшее обернулось дурной шуткой, страшным сном, невероятным розыгрышем…

Но это не были ни шутка, ни сон, ни розыгрыш. Все намного страшнее и безысходнее. Это – суровая действительность.

Татьяна открыла парадную дверь, прошла в подъезд и через минуту оказалась около двери своей квартиры. В ее отсутствие тут бывала Антонина Ивановна, а также вездесущая Аллочка.

Ну и, как выяснилось, еще и Марк Шатыйло.

Вернее, маньяк, косящий под него.

Вздохнув, она воткнула ключ в замочную скважину и, чувствуя, что руки мелко дрожат, повернула его по часовой стрелке.

Раздался щелчок, потом еще один. Татьяна шагнула через порог и быстро включила свет, почему-то опасаясь, что маньяк притаился в темноте. Однако даже такой виртуоз кошмара, как ее Марк Шатыйло, не смог бы уехать на автомобиле у нее на глазах – и парой минут позднее оказаться в квартире раньше ее самой.

Писательница отключила сигнализацию, вкатила чемоданы в коридор и захлопнула дверь. Хотя, не исключено, створку надо было оставить приоткрытой – чтобы сбежать из квартиры, если вдруг выяснится, что маньяк все же поджидает ее в жилище.

Ей было страшно. В квартире стояла жуткая тишина, и только паркет в коридоре едва слышно поскрипывал под ногами. Странно, раньше малоприятные звуки издавала только одна половица, а теперь – почти все!

Наверное, у нее просто нервы расшатались, и она обостренно воспринимает любой шорох. И неудивительно…

Приказав себе не впадать в истерику, Татьяна прошла на кухню, когда вспыхнул свет, заметила записку от Антонины Ивановны, в которой сообщалось, что та приготовила ее любимый яблочный пирог.

Писательница и сама обожала готовить, но позволяла экономке, относившейся к хозяйке с благоговейным почтением, время от времени баловать себя различными вкусностями. Только вот откуда Антонина Ивановна узнала, что она сегодня прилетит? Ведь и малейшего понятия об этом не должна была иметь! Или домработница как-то связана с Марком?

Объяснение оказалось гораздо проще и прозаичнее: там же, на столе, обнаружилась и записка от Аллочки – ей сказали о ее прилете в издательстве. Помятуя о привычках хозяйки, секретарша заблаговременно ушла домой – Татьяна терпеть не могла, чтобы во время возвращения из отпуска или деловой поездки ее встречала дома подлинная делегация.

А вот Игоря не было. Ну его и не могло быть – наверняка неверный муж развлекается со своей «зайкой».

Журавская обернулась – и только сейчас заметила на холодильнике надпись. Кто-то при помощи помады – украденной у нее! – сделал на его белой дверце два слова: «Открой меня!»

Почерк был до боли знаком – буквы начертал Марк Шатыйло. Точнее, психопат, вообразивший себя героем последнего романа писательницы. Но самое ужасное заключалось в том, что у книжного Марка Шатыйло должен был быть именно такой почерк. Именно таким Татьяна его себе и представляла!

Она постаралась припомнить, описывала ли почерк маньяка. Кажется, да. Или все же нет? И решила, что надо бы проверить, имеется ли в романе соответствующий пассаж. Однако в данный момент это было не так важно.

Чувствуя, что у нее засосало под ложечкой, Татьяна открыла дверцу холодильника, которая тихо скрипнула. И увидела на одной из полок черную пластиковую коробку с прилепленной к ней запиской, начертанной опять же при помощи помады: «Съешь меня!»

Дрожащими руками извлекла из холодильника коробку и поставила ее на стол. Не отрываясь, смотрела на нее – а потом решилась. И сняла крышку.

Да, она знала, что ее ожидает. Потому что это было в манере Марка – ее Марка. И, судя по всему, этого Марка тоже.

На дне коробочки лежала бордовая печень. А около нее – человеческий глаз и отрезанный палец с изящным маникюром. Точной такой же маникюр был у секретарши австрийского профессора, у фрау Цепик.

Татьяна вздрогнула, быстро закрыла коробку, потом обернулась, желая достать из сумочки телефон и позвонить в полицию. Но еще до того, как взяла в руки мобильный, тот ожил, залившись светом и издавая переливы. Заметив, что номер не определился, приняла звонок. И услышала знакомый голос:

– Татьяна Валерьевна, на вас ведь лица нет! Неужели мой подарок так напугал?

Собравшись с мыслями, писательница сухо произнесла:

– Вы склонны к циничным шуткам.

– Но именно вы таким меня выдумали! – нагло заявил маньяк, явно над ней издеваясь. – Если бы написали, что я белый и пушистый, точно был бы белым и пушистым. В том, что я убиваю, виноваты исключительно вы, моя литературная мамочка!

Татьяна молчала, а маньяк продолжал:

– Хотите узнать, откуда мне известно, что на вас лица нет? Откуда я узнал, что вы только что извлекли мой подарок и успели полюбоваться на него?

– Совпадение, – пожала плечами Журавская. – Точнее, логическое мышление.

Она и думать не хотела о том, что псих-имитатор напичкал ее квартиру миниатюрными камерами и наблюдает за каждым ее движением.

– Совпадение и есть логическое мышление, – огрызнулся явно задетый ее словами убийца. – Просто хотел вам продемонстрировать, что высоко сижу, далеко гляжу. Поэтому никаких лишних телодвижений, никакой полиции, никаких частных сыскных агентств! Но, судя по вашему тону, мой подарок вам не понравился?

– Что вам нужно? – вопросом на вопрос ответила Татьяна. Хотя и так понимала, что именно: помучить ее, поиздеваться над ней, сбить ее с толку и унизить.

– Напомнить вам, что вот-вот начнется отсчет времени! – заявил Марк. – Ну и сообщить, что я, так и быть, освобожу шофера издательства. Разве вы не ликуете, слыша эту новость?

Взгляд Татьяны упал на черную коробочку. При мысли о ее содержимом передернулась и буркнула:

– Прыгаю от радости с улыбкой во все лицо!

– Ну а хамить вовсе не обязательно, Татьяна Валерьевна, – театрально вздохнул маньяк. – Я вам ничего плохого не сделал – во всяком случае, пока. Я же вижу, что вы стоите, нахмурив брови и сосредоточенно думая над тем, где я установил камеру…

Закусив губу, Татьяна подумала, что в проницательности психопату не откажешь. А тот явно усмехнулся и заговорил снова:

– Ну что же, хочется, чтобы все прошло честно! Поэтому не буду отнимать у вас время. Не забудьте – в кабинете вас ждет сюрприз. Кстати, шофера я действительно освободил. А вот жертву, ту самую, которую вы можете спасти или, наоборот, отправить на тот свет, только что взял под свой контроль. Хотите услышать, как она стенает?

Несмотря на то что писательница ничего не ответила, в трубке раздались мычащие, испуганные звуки. Их издавала испуганная молодая девица с кляпом во рту, оказавшаяся в руках маньяка, готового убить ее, если Татьяна Журавская даст неправильный ответ.

– Хватит! – послышался властный оклик мучителя, и стенания прекратились. – Ну что, довольны? Жертва дрожит и плачет. И вы можете сократить время ее страданий, если дадите ответ. Желательно – правильный. Впрочем, если дадите неправильный, страдания жертвы тоже прекратятся. Но только после того, как я всласть наиздеваюсь над ней, подвергнув самым изощренным пыткам. Рассказать каким?

Марк явно куражился. Куражился, зная, что ситуация находится полностью под его контролем.

– Ну что же, пора вам приступать к изучению моей шарады, Татьяна Валерьевна, – произнес он. – Прошу вас не обращать внимания на орфографические и пунктуационные ошибки, а также на стилистические погрешности и шероховатости. Вот будут мне платить, как вам, тогда и начну писать жи-ши через «и»!

Татьяна сжала телефон, чувствуя, что в ней закипает гнев. Будь маньяк в пределах досягаемости, она бы, рискуя собственной жизнью, бросилась бы на него, желая только одного: задушить прямо на месте!

– Итак, игра начинается. Делайте ставки, дамы и господа! Делайте ставки! – хрюкнул псевдо-Шатыйло. – А от вас, Татьяна Валерьевна, требуется только одно – имя убийцы. Лишь от вас зависит, в каком месте будет поставлена запятая в сакраментальной фразе «Казнить нельзя помиловать». И вы, королева российского детектива, не должны разочаровать меня и мою мамочку. Иначе…

Не договорив, маньяк отключился, а писательница все стояла, прижимая к уху трубку и слушая короткие гудки. И что ей делать в подобной ситуации? Если бы она работала над этой сценой, создавая очередной роман, то знала бы, что почувствовала героиня, что подумала и что должна сделать.

Но ведь это был не роман, это была реальность!

Кому она могла позвонить, с кем связаться? Не исключено, что убийца контролирует ее мобильный, а также домашний телефоны. Значит, надо воспользоваться любым другим.

Но что сказать? Утверждать, что ее преследует маньяк, которого в природе не существует, которого выдумала она сама? Если ее после такого заявления не отвезут в Кащенко, будет весьма удивительно.

Да, Марк Шатыйло все отлично рассчитал. Официально его не существовало – он был плодом ее воображения, имелся только на страницах ее нового романа. Того самого, что находился на жестком диске спрятанного в сейфе компьютера.

Бросившись в кабинет, Татьяна подошла к картине с абстракционистским мотивом, что украшала одну из стен, нажала на раму, и картина ушла в сторону, открывая дверцу сейфа. Задав нужную комбинацию, Журавская потянула на себя толстую стальную крышку – и увидела свой ноутбук. Погладив его, заперла дверцу и вздохнула. Похоже, она зря начала паниковать.

Взгляд ее упал на письменный стол, на котором возвышались два прозрачных ящичка. Татьяна медленно подошла к столу и рассмотрела «подарки» Марка.

Одна коробка была побольше, и в ней лежала черная папку. Не прикасаясь, она внимательно изучила емкость. Та, похоже, была сделана из особого вида пластмассы и снабжена тончайшими проводками, которые тянулись внутри стенок и крышки, и механическим кодовым замком.

Заметила Татьяна и небольшое электронное табло. Опять же, внутри. В этом ящичке, в папке, явно находился опус маньяка.

Затем она перевела взгляд на другую коробку, поменьше и уже, однако сработанную из точно такого же материала и тоже пронизанную проводками. На дне ее лежал большой черный конверт, содержащий, судя по всему, имя злодея из писанины убийцы. Как и первый, ящичек был снабжен кодовым замком.

Татьяна взяла в руки большую коробку – та оказалась не такой уж и тяжелой. Под ней обнаружилась записка, начертанная опять же помадой: «Рассказ. Вскрыть до полуночи. Код – дата вашего рождения без года в обратном порядке».

Журавская посмотрела на часы – было без четырнадцати двенадцать.

Она прикоснулась ко второму ящичку, но тут же отдернула руку. Вдруг в нем сработает скрытый механизм, и маньяк получит сообщение о том, что она пыталась добраться до отгадки шарады? Тогда Марк убьет жертву!

И все же писательница решилась, взяла в руки ящик, увидев под ним еще одну записку, информировавшую: «Правильный ответ. Раньше времени не вскрывать!»

Татьяна осторожно перевернула коробку, заметив внутри точно такой же, как и в первой, электронный циферблат. Дно тоже было пронизано проводками. А что, если выпилить щель и попытаться вытащить через нее конверт? Однако конверт был укреплен посередине ящичка при помощи особых зажимов и словно парил в воздухе, походя на таинственный сюрприз, заключенный в большом куске янтаря.

Руки женщины вспотели – не от жары, от волнения. Она снова перевернула ящичек – и вдруг тот, выскользнув из пальцев, полетел на пол. Татьяна вскрикнула, попыталась поймать его на лету, однако ничего не вышло: коробка со всего размаху грохнулась на пол.

Покрывавший пол ковер смягчил удар, однако Татьяна в ужасе вскрикнула. И тут же нагнулась, подняла ящик. Что, если он поврежден? Вдруг треснула крышка и Марк получил сигнал о том, что кто-то пытался вскрыть его? Ведь жертва у него в плену, и он в любой момент мог сделать с ней все что угодно!

Однако с ящичком ничего не произошло – материал был на редкость прочный. На электронном табло ничего не зажглось, ни один из проводков не отошел, по крайней мере, на первый взгляд.

Переведя дух, Татьяна собралась поставить коробку обратно на стол – и вдруг снова ее мобильный зазвонил. Это так напугало ее, что она едва не выронила ношу во второй раз.

Номер опять не определился.

– Татьяна Валерьевна, какая же вы, однако, неловкая! Так и быть, пока прощаю вашу оплошность. Однако больше ящичек на пол не бросайте, иначе я решу, что вы пытаетесь его вскрыть! И тогда…

До слуха писательницы вновь донеслись стоны заложницы, а потом звуки то ли ударов, то ли шлепков, после которых стоны стали намного громче и жалостливее.

– Это исключительно ваша вина! – нахально сказал маньяк. – Кстати, у вас осталось не так уж много времени…

– Будете меня отвлекать постоянными звонками, останется еще меньше! – воскликнула Журавская и на сей раз сама повесила трубку. И отключила мобильный телефон.

Ей было ужасно неприятно из-за того, что жертве по причине ее криворукости пришлось страдать. Мысль о том, что вообще-то за действия психопата она ответственности не несет, совсем не утешала.

И тем не менее теперь Татьяна почувствовала себя увереннее. Пусть психопат-похититель наблюдает за ней, ему не удастся заставить ее играть по его правилам. Во всяком случае, что касалось телефонных разговоров.

Тот факт, что Марк позвонил уже два раза и напоминал, что надо открыть ящичек с текстом рукописи, свидетельствовал: маньяк тоже на взводе. Хотя тщательно скрывает это.

Проще всего было отказаться читать текст, заключенный в пластиковый ящик. Однако Татьяна не сомневалась: Марк не блефовал, он готов убить жертву, находившуюся, вне всякого сомнения, в его полной власти.

Опять взглянув на часы, Журавская отметила, что уже без трех минут полночь. И вспомнила наставления Марка: если не вскрыть ящичек с рассказом убийцы, отсчет времени автоматически начнется с первой секундой нового дня. Поэтому взяла емкость с ответом, открыла ящик стола и поставила ее туда. Конверт с разгадкой не должен смущать ее и постоянно притягивать к себе внимание! Записку маньяка она сунула туда же, а потом обратила свой взор на коробку с рукописью.

Тяжело вздохнув, Татьяна стала вводить число своего рождения в обратном порядке: сначала месяц – 07, наконец день – 14. Когда последняя цифра, четверка, была набрана, послышался легкий щелчок. И крышка, до того плотно прилегавшая, подпрыгнула вверх.

В тот же момент электронное табло внутри ящичка активизировалось, на нем возникли цифры: 23:59:59. Секунды побежали, убывая – 8, 7, 6… и стало ясно: игра началась.

В голову пришла странная идея, и Журавская извлекла из стола вторую коробку. Как она и предполагала, электронное табло ожило и в ней тоже: синхронно с большой в маленькой мелькали цифры, с каждой секундой сокращая отведенные ей на литературное детективное расследование двадцать четыре часа.

Заметив, что прошло уже почти полторы минуты, на циферблате теперь значится 23:58:33, Татьяна решила больше не терять время впустую, спрятала маленький ящичек обратно в стол, открыла крышку большого и извлекла черную папку.

В ней содержалось порядка трех десятков напечатанных на лазерном принтере листов, покрытых мелкими черными буквами. Писательница шумно вздохнула – именно в таком формате, на такой бумаге и таким шрифтом она распечатывала свои романы. Убийца был отлично осведомлен о ее привычках.

Ну конечно же, ведь она была его «матерью», а он – ее «чадом».

Татьяна извлекла последний лист – и увидела надпись жирным шрифтом: «Кто убийца?» А далее следовал электронный адрес, приписанный – как могло быть иначе! – губной помадой. Интересно, подумала Татьяна, использовать ее косметику маньяк решил с самого начала или это был гениальный экспромт?

Впрочем, какая разница. К тому же гениальным у этого типа изначально ничего быть не могло, он – убийца, жестокий, циничный, бессовестный. Убийца, которого она выдумала. На свою голову. Убийца, перешедший из мира иллюзий в мир реальных событий и решивший сыграть злую шутку со своей создательницей.

Точнее, конечно же, больной на голову субъект, вообразивший себя убийцей из ее неопубликованного романа.

Электронный адрес был затейливый: [email protected]

Татьяна обратила внимание на то, что и ее имя, и имя самого маньяка были написаны по-немецки, а домен был австрийский. Словно наглая насмешка над ее пребыванием в альпийской клинике!

Интересно… А что, если попросить опытного хакера выявить, кто же создал адрес? Может, удастся отыскать убийцу по следам, оставленным во Всемирной паутине? Эти следы, как знала писательница, в отличие от обычных следов на месте преступления, полностью уничтожить нельзя.

Однако в данный момент она должна была думать об ином. Потому что на электронном табло пошла уже пятая минута отведенного ей на расследование времени.

Татьяна читала много, в том числе и произведения своих коллег по цеху, хотя в последнее время перешла на книги иностранных авторов, с которыми знакомилась на языке оригинала. Но одно дело наслаждаться новым романом известного отечественного или зарубежного автора, будучи расслабленным, находясь в приятной обстановке, имея возможность в любой момент прервать чтение и возобновить его через час, день, неделю безо всяких ужасных последствий. И совсем другое – читать по приказанию маньяка невесть какой опус, зная, что надо не просто прочитать, но и разоблачить убийцу и дать правильный ответ. Иначе несчастная неведомая жертва будет убита зверским образом…

Писательница посмотрела на первую страницу. Название маньяческого «шедевра» – отчего-то она верила словам Марка о том, что это его творение, – гласило: «Ведьмино болото».

Несколько заинтригованная, Татьяна обернулась в поисках стула, но потом решила сесть на диван. Что и сделала, поджав под себя ноги. Усталость как рукой сняло, женщина сконцентрировалась и снова машинально взглянула на часы, на которых время текло в обратном направлении. Она потеряла почти десять минут!

Десять минут, которых может в итоге не хватить и которые могут стоить безымянной жертве жизни.

Положив на диван стопку страниц, Журавская взяла первый лист и еще раз пробежала глазами по названию. Странно, но эти два слова вызвали у нее в памяти слабый ветерок какого-то воспоминания, которое могло оказаться важным – и помочь разгадать всю шараду, пренебрегая правилами маньяка.

Воспоминание ускользнуло, так толком и не материализовавшись. Но Татьяна знала: рано или поздно оно вернется. И сейчас не стоило тратить время на то, чтобы пытаться извлечь утерянную мысль из недр памяти, все равно не получится.

Поэтому она сделала то, что оставалось сделать в подобной ситуации – погрузилась в чтение. Итак,

«ВЕДЬМИНО БОЛОТО»

Хоть имя, данное ей при рождении, было Евгения, все – родители, родственники, подруги и соседи – звали ее Женей. Или Женечкой. Или, к примеру, Женюсиком. Хотя последнюю уменьшительно-ласкательную форму использовал ее отец, а до него его мать в отношении своей рано скончавшейся дочки, сестры отца, умершей от воспаления легких еще крошкой. Матушку отца, то есть свою бабушку, которую Женя очень сильно чтила и в честь дочери которой ее и нарекли Евгенией, она хоть и не знала, но боготворила. Да, они были тезками, и было это не случайно…

Татьяна отвела взгляд от листа и удостоверилась – на то, чтобы пробежать глазами первый абзац, ей понадобилось всего несколько секунд. Минута, начавшаяся в тот момент, когда принялась за чтение, все еще не истекла.

Частенько ее просили дать рецензию на роман. Это были люди из числа знакомых, хорошо или не очень, более чем обеспеченные, которые вдруг решили, что у них имеется литературный талант, а значит, надо осчастливить человечество своими опусами. До того как отдать их в издательство, они и просили Журавскую вынести свой вердикт.

В массе своей сии произведения были беспомощные и нечитабельные. Что Татьяна в итоге и сообщала горе-литераторам. Правда, в щадящей форме, не желая задеть их чувства. Каково же было ее удивление, когда один из таких опусов вышел в свет, причем в том же издательстве, в котором печаталась и она сама. Но еще удивительнее было, что роман принялись изо всей силы раскручивать. Посыпались хвалебные отзывы, а в итоге книга получила даже какую-то литературную премию, пусть и не самую престижную, но тем не менее известную.

Автор сего опуса с Татьяной более не общался, видимо сочтя ее негативный отзыв попыткой не допустить появления его гениального произведения. Только, сталкиваясь на светских приемах, многозначительно качал головой и тотчас начинал громко говорить о том, что ничего гаже детективов в литературе нет. Сам-то он написал не детектив, а так называемый концептуальный роман о смысле жизни и величии смерти. Кстати, роман его – с учетом, что таланта у автора было около ноля, – сравнивали по глубине с «Фаустом» Гете, по выразительности с «Войной и миром» Толстого, по изящности стиля с «Бледным огнем» Набокова.

А потом один из редакторов издательства поведал Татьяне, что «великий литератор» сам оплатил появление своего опуса, как и всю связанную с ним рекламную кампанию и окололитературную шумиху. Благо «концептуальный автор» был человеком более чем состоятельным, к тому же занимавшим, до недавнего времени далеко не последнее место во властной вертикали.

Татьяне тогда стало смешно. Гордиться проплаченной из собственных же денег премией было по крайней мере глупо. Равно примерно тому, чтобы украсть диссертацию и радостно вписывать в визитную карточку слова: «доктор наук, профессор». Другие-то, может, и поверят, но как быть с самим собой? Зачем жить в параллельной действительности?

Именно тогда Журавская и сделала для себя вывод: если первые две страницы какого-либо произведения, а то и первые два абзаца не произведут впечатления, то читать его дальше не стоит.

Эта мысль снова пришла ей в голову, когда она прочла первый абзац «Ведьминого болота». Надо же, ждала чего-то кровавого, брутального, мужского, а выходило нечто плаксивое, викторианское, дамское. Да к тому же весьма претенциозное по стилю.

Впрочем, как отметил классик устами другого душегуба, если имеешь дело с убийцей, то можно положиться на затейливость прозы. Что ж, слащавая сентиментальность во многих случаях была сиамским близнецом врожденной жестокости. А то, что сейчас Татьяна имеет дело с убийцей, сомнений не вызывало.

Но выбора у нее не имелось – нужно было прочитать весь рассказ. Потому что от этого зависела жизнь человека. Или его смерть.

В голове мелькнуло продолжение того самого, полузабытого, стихотворения:

 
Янтарное озеро, луна изо ртути…
Мне страшно, мне страшно, мне страшно до жути!
Бегу, задыхаясь: он хочет убить!
А дверь заперта… Без ключа – не открыть!
 

Да, было страшно. Но что она могла поделать? Поэтому, собравшись с силами, Татьяна принялась читать дальше. Итак, «Ведьмино болото».

«…Да и появилась на свет Женя в тот же год, что бабушка отдала Богу душу. И смерть старушки, последовавшая во сне, стала только началом череды несчастий, посыпавшихся, как из рога изобилия, на семейство коллежского асессора Аркадия Емельяновича Тараканова.

Вначале у жены его любимой, Таисии Осиповны, врачи обнаружили чахотку, от которой несчастная сгорела в полгода. Жене было тогда три года. Потом сам Аркадий Емельянович стал жертвой злого рока – в петербургском министерстве, где он работал, вдруг возник переполох. Что за переполох именно, никто не знал, связан он был с пропажей важных документов. И указывало все на то, что виновата в этом только одна персоналия – Аркадий Емельянович.

Его взяли под стражу, потом начался судебный процесс, короткий и для публики закрытый, и Аркадий Емельянович отправился на сибирскую каторгу. Женя же – было ей тогда уже почти пять лет – попала к младшей сестре своей бабушки, Елизавете Никитичне, которая и воспитала ее в почтении к почившей в бозе бабке, дагерротипами коей была завешана вся ее крошечная столичная квартирка на Мойке.

Это был мир религиозного рвения, затхлости ума и мелкой придирчивости, и чем сильнее сестра бабушки третировала Женю, тем сильнее та пламенела любовью к самой покойной бабушке, ставшей в ее представлении некоторым подобием ангела и образца доброты, любви и справедливости. Тем более что могла она ежесекундно созерцать на стенах квартирки ее кроткую улыбку и взгляд добрых, умных глаз из-под чепца.

Так прошло больше двух лет. А потом случилось невероятное: вскрылось, что документы в министерстве похитил и передал кому-то недоброму не Аркадий Емельянович вовсе, а начальник его, сделавший все, дабы улики пали на добросовестного и несколько нерасторопного подчиненного. Как вскрылось, кем вскрылось, газеты не писали, намекали только, что сии планы были разоблачены доблестными силами российской контрразведки, отражавшей нападки шпионов иной могущественной и пока что дружественной империи.

На скамье подсудимых оказался в итоге начальник, а Аркадий Емельянович возвратился из-под Читы. Только это был не прежний отец, светлый образ которого сохранился у Жени в памяти.

Да, с каторги вернулся совершенно иной человек. И не только внешне. Аркадий Емельянович отпустил бороду, полностью уже осеребренную сединой, постарел и облысел. Глаза его горели недобро, манеры, некогда изысканные, сменились воровскими повадками, а нрав, некогда кроткий, уступил место поведению домашнего тирана. Но самое ужасное было в том, что он запил горькую.

Вроде бы его готовы были взять обратно на работу в министерство, потому как не был он ни в чем виноват. Однако ж Аркадий Емельянович не захотел идти туда, заявив, что если черти окаянные не поверили ему тогда, то ныне сам он им не верит.

Устроился господин Тараканов в письменный стол, где худо-бедно продержался пару лет. А в итоге оказался на улице – по причине своего беспробудного пьянства и невыносимого нрава.

Удивительно, но факт: Елизавета Никитична, которая могла покарать за любую провинность, реальную аль мнимую, внучатую свою племянницу Женю, относилась к ее отцу, сыну покойной сестры, с великим почтением и непонятным умилением. А ведь раньше, когда все было в порядке и когда Аркадий Емельянович работал в министерстве, терпеть его не могла и знать не желала. Теперь же, когда он из почтенного гражданина и доброго буржуа превратился в завсегдатая мерзких трактиров и гадких публичных домов, религиозная до истовости женщина вдруг возлюбила его, словно следуя известной заповеди возлюбить ближнего своего, быть может, весьма порочного, сильнее, чем самого себя.

Она потакала всем капризам племянника, никогда его не ругала и всегда снабжала деньгами. А деньги у тетушки – так Жене велено было называть сестру бабушки – водились. Да немалые. Ибо хоть и жила она в квартирке небольшой и особой была весьма скаредной, имелась у нее неподалеку, тут же, на Мойке, своя собственная ростовщическая лавка, которую тетушка предпочитала именовать на заграничный манер ломбардом.

В ломбарде том Женя проводила много времени, ибо после гимназии, куда она была определена хлопотами тетушки, путь ее лежал мимо него. Это был особенный мир, настоящая вселенная, походившая на помесь музея с церковью. Закладчиков тетушка принимала в маленькой комнатке, выкрашенной в унылый болотный цвет, без стульев, но со столом, покрытым засаленной, до пола свисавшей фиолетовой скатертью, чья бахрома касалась истоптанного башмаками тысяч несчастных пола. Любила Женя, когда посетителей не было, а тетушка чем-то занималась, прятаться под столом – ибо если ломбард был целой вселенной, то стол, вернее, подстолье, было вселенной во вселенной. Там было так покойно и тихо!

Однажды против своей воли Женя стала свидетельницей того, как пришла к тетушке благородная вдовица, дабы заложить последнее, что осталось от покойного ее супруга – золотое кольцо с редким, как оказалось, камнем. Деньги вдовице требовались, дабы прокормить своих малюток и не оказаться на улице, куда грозил выгнать семейство бессердечный хозяин. Тетушка назвала сумму, но та показалась вдовице слишком маленькой.