Текст книги "Бес шума и пыли"

Антон Мякшин
Бес шума и пыли

Часть первая
КОВАРСТВО И ЛЮБОВЬ

ГЛАВА 1

БАХ!

Неплохое начало рассказа, правда? Вообще-то «БАХ» был не совсем «бах»… На словах этот звук описать трудно, но, если вы слышали треск сильного электрического разряда, возможно, поймете, о чем я.

Рухнув на лесную лужайку с двухметровой высоты, я пару раз перекувыркнулся; заходя на третий кувырок, уперся ногами в землю и погасил движение. Поднялся, отряхиваясь. Удобная всё-таки вещь – джинсы: переживут любую катастрофу, по швам не поползут, на коленках не треснут – разве что немного испачкаются…

– К вылету готов? – звучали еще в моих ушах слова дежурного Кондрашкина. – Поше-о-ол!..

Бейсболка отыскалась на месте моего приземления. Даже в подслеповатых предутренних сумерках я ее сразу увидел – стоило только оглянуться. В высокой траве она светилась, как невиданная, перезревшая до багрянца ягода. Нацепил ее как и обычно – козырьком назад, смахнул с армейских ботинок ошметки земли, выпрямился, разминая руками шею. Ну вот – жив, здоров, головной убор в порядке, обувь в наличии – без этого мне сейчас никак нельзя: я ведь на задании! Теперь можно и приступать…

Перво-наперво обследовал поляну, в центре которой нашел любопытное кострище. Угли еще слегка дымились. Было бы неплохо увидеться с тем, кто здесь ночью костерком баловался. Вообще-то странно, что клиент меня не встречает…

– Ау! – позвал я на всякий случай. – Ау-у-у!

Нет ответа… Что ж, ладно, придется искать…

Направление поиска я определил интуитивно – моментально то есть. А чего тут долго раздумывать, если от кострища через всю полянку тянулись по смятой траве следы, отчетливые, словно лыжня. По следу и пошел.

Лужайка скоро закончилась. Углубившись в лес, я будто оказался в подвале с отсыревшими стенами – темно, прохладно, просторно… Деревья всё больше древние… Влажная плесень, как седина, на покрытой мощными буграми коре… Ветви смыкаются высоко над головой, совсем не пропуская света…

Хотя следов на земле уже нельзя было различить, потерять направление я не боялся.. Ночью по такому лесу случайные люди разгуливать не рискнут. А клиент мой – явно не профан в лесной жизни: не будет он бестолково блуждать! Вот и я с прямого пути не сверну…

Говорят, у большинства людей шаг правой ногой длиннее, чем левой. Оттого-то, идя без ориентира, человек незаметно для себя забирает влево и, следовательно, ходит по кругу, словно телок на привязи… Моя правая нога не своевольничает. Она хромает. И жалеть меня не надо – хромота не врожденная и не приобретенная, а профессиональная.

Шел я около часа. Страшно жалел о том, что на мне футболка, а не рубашка с длинным рукавом! Комаров было столько, что на три шага вперед ничего не видно – как при сильном снегопаде… И здоровенные же твари – едва с ног не сбивали, когда натыкались на меня в полете, а уж хоботками своими, наверное, насквозь проткнуть могли!

Ближе к опушке деревья пониже стали. Посветлее сделалось. Лесной сумрак, наполненный вертолетным жужжанием исполинских насекомых, отступил. Даже птичье пение послышалось. А потом и еще кое-что…

«Пора бы и клиенту моему появиться», – подумал я и, конечно, не ошибся.

* * *

Свернув влево, я ускорил шаг. Почти побежал, пригибаясь под ветвями. Когда голоса, заглушавшие щебетание птиц, смолкли далеко позади, я остановился, присел на корточки и начал наблюдать.

А посмотреть было на что. Двое розовощеких молодцев в черных кафтанах и остроносых высоких сапогах широко шагали меж деревьев. Здоровенные сабли в узорчатых ножнах болтались на поясах. Судя по тому, как оживленно они разговаривали, прогулка доставляла обоим немалое удовольствие.

А вот старик, пошатываясь, тащившийся впереди парочки, удовольствия их явно не разделял. Одетый в белую рубаху и драные портки, он уныло загребал босыми ногами, постанывал, кренясь то на левый, то на правый бок. Руки его были связаны за спиной, на голове дерюжный мешок, из-под которого топорщились нечесаные седые волосы.

Идти по лесу с мешком на голове наверняка неудобно! Если старик не знал об этом раньше, то уж теперь-то мог в полной мере оценить всю прелесть такого способа передвижения… Еще два шага, и…

– Оп! – прошептал я.

– Ox! – простонал старик, ткнувшись лбом в очередной ствол.

Вооруженные молодцы радостно расхохотались.

– Како дерево? – вопросительно крикнул один из них.

– Дуб… – тоскливо предположил старик

– А вот дам тебе в зуб! – жизнерадостно завопил задавший вопрос и, прыгнув вперед, воплотил обещание в действительность.

Зуботычина придала движению старика довольно замысловатую траекторию, на излете которой он впечатался в соседнее дерево – правда, уже не лбом, а затылком.

– Како дерево?! – в один голос закричали молодцы.

– Осина…

Молодцы залились счастливым смехом и одновременно рванулись к старику, вразнобой проговаривая:

– А вот теперь по мягкому месту, но – сильно! – На этот раз старику повезло. Вместо того чтобы собственным черепом проверить на крепость молодую липку, он пролетел мимо и ухнул в заросли валежника. Молодцы хохотали. Как дети, клянусь вратами преисподней! В том смысле, что шутки-то довольно-таки дурацкие, притом никакого уважения к старости!

Определенно клиента пора было выручать. Неловко вести деловые переговоры, когда он валяется в кустах, жалобно скулит и дрыгает босыми ногами…

Я вышел из-за дерева и поздоровался. Один из молодцев раскрыл рот и попятился. Другой выпучил глаза и изумленно ахнул:

– Басурманин! – со свистом выпрастывая саблю из ножен.

Почему-то я заранее был уверен в том, что на вежливую просьбу одолжить мне старика на полчасика ребята именно так и отреагируют! Поэтому начинать разговор даже не стал и пытаться – как-то не до разговоров, когда наточенная до убойной остроты сталь рассекает воздух в непосредственной близости от твоего лица!..

– Басурманин! – произнес снова молодец с саблей и неуверенно добавил: – Сгинь, пропади!

Он подождал минутку, наверное, втайне всё-таки надеясь на то, что я сгину и пропаду, но я крепко стоял на ногах и растворяться в прозрачном утреннем воздухе не собирался.

– Морок! – высказался второй молодец. – Лесной дурман! Чур, чур, сгинь тот, чья плоть тоньше комариного писка!

Насчет комариного писка – это он зря! В чаще комары гудели, как носороги какие-нибудь… Не успел я додумать эту мысль до конца, как первый из молодцов, воодушевленный словами товарища, взмахнул саблей – должно быть, хотел проверить, настолько ли тонка моя плоть, как предполагалось… Само собой, эксперимент до успешного завершения он не довел.

Отскочив, я перехватил его руку, вздернул крайне удивленного таким поворотом дела молодца в воздух, раскрутил и зашвырнул по направлению к выглядывавшему из-за верхушек деревьев желтому солнцу. Сабля, звякнув, упала к моим ногам, а молодец, очень скоро превратившись в крохотную точку, исчез в голубой небесной пучине.

Товарищ его посерел.

– Еропка… – не сводя с меня глаз, позвал он. – Еропка, ты где?

Я поднял с земли саблю. Молодец на клинок в собственной руке взглянул с ужасом и отшвырнул, будто это вовсе не оружие было, а полутораметровая гадюка! Затем он подскочил на месте и со всех ног бросился бежать в чащу, причем спиной вперед, потому что глаз своих не мог оторвать от моего лица, словно собирался загипнотизировать меня своим страхом!.. Я первый раз такое видел – прямо как кинопленка, запущенная в режиме ускоренной обратной перемотки.

– Чур меня… – гукнул позади слабенький старческий голос.

Я обернулся. Старик, кривыми оглоблями раскинув ноги, сидел в куче изломанного валежника. Мешок, сползший с его головы, валялся рядом.

– Изыди… – добавил старик и ритмично задергал плечами – наверное, хотел перекреститься, чему явно не способствовали связанные за спиной руки.

– Значит, так, батя, – решил я сразу перейти к делу, – желания клиента для нас закон, поэтому я и явился по первому, так сказать, зову…

– Матушка Пресвятая Богородица! Да будет заступничество твое…

Я вздохнул. Начиналась обычная канитель – предварительная работа с клиентом… За годы службы я эту работу научился сводить к минимуму:

– Может, еще крестный ход по поводу моего прибытия устроим? Короче, батя, если ты меня вызвал…

– Не вызывал я! – застонал старик. – Родимый, отпустил бы ты меня. Или лучше сразу сабелькой по вые, чем муку такую терпеть…

Старик с готовностью подставил мне жилистую шею. Ход был, что и говорить, нестандартный!.. Не снимая бейсболки, я поскреб пальцами правый рог. Старик скулил, не поднимая головы:

– Мельник я тутошний… Федор Васильев… Безвинно опричниками в ведовстве обвиненный… Известно – рази ж мельника можно в ведовстве не обвинить?.. У крестьянских коров молоко пропадать начало, а кто ж виноват? Мельник Федор сразу и виноват… Вот и терплю наказание без вины…

– Костер кто на лужайке жег?

– Не знаю никаких костров…

– Волчий папоротник и жабьи лапки в огонь кто кидал?

– Не кидал, не кидал… Не я!

– А код доступа кто называл?! – рявкнул я.

– Руби! – заплакал мельник. – Руби грешную выю… Или отпусти на мельницу обратно!

– Вали, – разрешил я.

Старик с ловкостью китайского акробата – без помощи рук – вскочил на ноги и был таков. А я остался у развороченного валежника. Елки-палки, первый раз такое в моей практике! С клиентом обознался!.. Ну, допустим, мельник тут действительно ни при чем… Тогда где же настоящий клиент?

Ближайшие кусты с шумом раздвинулись. Оттуда с лосиной грацией выбрался детина, ростом, наверное, повыше конной статуи Авраама Линкольна на площади Государственной Свободы, что в Алабаме.

– Это я, – сказал детина.

Недра преисподней! Выглядел парень внушительно – настолько, что я даже запоздал с приветствиями, разглядывая его. Иногда говорят: «бочкообразная грудь» – имея в виду широкую грудную клетку, покрытую рельефной мускулатурой… Так вот, у этого парня грудь была в полной мере бочкообразная. Кроме того, бочкообразными были руки и ноги, а брюхо, если следовать той же грузосберегающей терминологии, напоминало небольшую такую цистерночку литров на двести. Физиономия – широченная, как большой, приятно подрумяненный блин, в данный момент выражала крайнюю степень недоверия и настороженности. Буйны кудри топорщились на голове, словно застывший льняной шторм. Ручища сжимала окованную железными обручами дубинку размером повыше меня!

– Здрасте… – всё-таки выдавил я.

– Костер я жег, – признался детина. – Травки и пакость разную, как мне ведьма советовала, в огонь кидал…

– Код доступа, надо думать, тоже от оператора-консультанта получил?

– Чего-о?! Заговорным словам меня ведьма научила, да. За тринадцать гривен.

– Значит, ты клиент и есть, – подытожил я, вздохнув с облегчением.

Дубина в ручище парня чуть дрогнула, как отлично натасканный сторожевой пес, почуявший изменение в настроении хозяина.

– Чего-о? Какой… кли…ент? Гаврила я, Иванов сын. Воевода Иван Степняк – батюшка мой!

Гаврила так Гаврила… Давно такие нервные клиенты не попадались!

– Здравствуй, стало быть, Гаврила, – сказал я, земно поклонившись, чтобы снять напряжение.

Гаврила хмыкнул – довольно пренебрежительно, надо сказать. Тут я немного обиделся: трудно ему ответить приветствием, что ли?

– Мог бы и поздороваться, – заметил я. Дубинка приподнялась и гулко ткнулась в землю, едва не вызвав сотрясение недр. Детина сплюнул в сторону (плевок заметно поколебал мирно росшую в отдалении осинку), нахмурился и отчетливо выговорил:

– Не желаю я тебе здравствовать, погань, нечистая сила!

Вот тебе раз! Клиент, конечно, всегда прав – это закон, но такое явное нарушение субординации надо пресекать в самом начале! А то клиент совсем на шею сядет и хворостиной погонять начнет – был, между прочим, такой прецедент, описанный в художественной литературе одним хохляцким писакой…

– Знаешь что, Гаврила Иванович… – начал я. – Давай сразу условимся: пока работаем вместе на договорной, так сказать, основе, будем соблюдать приличия. Взаимная вежливость! Или я сейчас свистну, гикну и улечу туда, откуда прилетел. Выцыганивай потом у консультанта свои бездарно пропавшие тринадцать гривен, понял?

Детина недоуменно приоткрыл рот. Пока смысл сказанного мною просительно стучался в его лоб, я прислонился к случившемуся за спиной дереву, отставил ногу, вытащил сигареты и рассеянно так стал покуривать… Гаврила отвесил челюсть чуть не до пупа – вот это пасть! Вот это размеры! В такую я мог бы совершенно свободно голову вложить, как дрессировщик цирковому тигру!

– Короче, – добавил я, чувствуя, что мыслительный процесс собеседника зашел в тупик, – будешь выпендриваться – возьму за ногу, раскручу и отправлю на ту сторону леса! Как того додика с саблей… Теперь доступно?

Челюсти с костяным стуком сомкнулись. Детина глянул на меня, потом на дубинку в своей руке и вздохнул:

– Добро. Ну, это… Как…

– Адольф меня зовут, – подсказал я. – Можно просто – Адик.

– Бес?

– А то кто же, – подтвердил я. – Бес, клянусь адовым пеклом…

– Здравия тебе, Ад… Адик… – сподобился Гаврила Иванович. – Только это… докажи мне, что ты тот, кого я видеть хотел.

– Это всегда пожалуйста… – Приподняв бейсболку, я продемонстрировал рожки. – Убедился?

Гаврила вздрогнул, уронил дубинку, хотел было перекреститься, но вовремя опомнился.

– А… копыта есть? – осведомился он.

Я вздохнул. Пришлось стаскивать ботинок. Кому хоть раз в жизни приходилось иметь дело с высокими армейскими ботинками, шнуровка на которых до колен, тот меня поймет…

– Хвост? – продолжал инспектировать Гаврила – как я понял, не по причине недоверия, а чисто из интереса.

– Штаны снимать не буду! – заявил я. – Хватит с тебя рогов и копыт. Тоже мне, юный натуралист!.. Скажи лучше, почему ты от костра отвалил, меня не дождавшись?

Гаврила смутился. Вот уж чего я никак не ожидал!..

– Спужался я, – признался парень. – Под вечер из родной деревеньки Колуново вышел, к ночи в чащу добрался. Еще подождал, как велено было. Ночью-то здесь… страшно. Думал, как заговорные слова скажу, так из пламени покажется чудовище адское – с пятью головами, с тремя хвостами и лапами-крючьями… Спрятался, а как светать стало, слышу – голоса рядом. Пошел на шум. Гляжу – а там опричники мельника Федю ведут. Тут и ты подскочил…

– Так-так, – припомнил я. – Опричники… Значит, век сейчас шестнадцатый, на престоле Иван Грозный, правильно?.. Веселенький период!

– Ох, грозный Иван Васильев, батюшка, – покачал головой парень. – Сил нет, какой грозный! Зверствует и бога забыл!.. Всех бояр изменщиками окрестил! Татарина Едигера во главе земщины поставил! Сам в Александровской слободе монастырь устроил – только не истинный тот монастырь, а бесовской! Главных разбойников в монахов переодел, сам звание игумена принял! Тьфу!

Очередной плевок – мощный, как ядро из пиратской пушки, – врезался в ствол близстоящего дуба. Могучая крона затрепетала, перепуганные птицы с шумом брызнули в разные стороны.

А Гаврила прокашлялся и продолжил:

– С виду ты вроде обыкновенный. Только волосы рыжие, харя хитрая и по-басурмански одет… Даже и не по-басурмански: басурмане так чудно не одеваются.

– Ну не Карден, – согласился я. – Даже не Зайцев… Зато удобно.

– Силушкой ты не обижен, однако. Как ты этого Еропку паскудного отправил на небо пастись! Я бы и сам его как-нибудь пристукнул, но…

– С представителями власти иметь дело не хочешь, – досказал я. – Неприятности будут.

– Ага… На кол посадят. Али к столбу вниз челом привяжут и сожгут.

– Серьезно у вас, – покачал я головой. – А еще говорите – адовы муки… Здешние заплечных дел мастера куда изобретательнее!

Гаврила заволновался. Видно, ребята-опричники давно поперек горла стояли богатырю. Насколько я помню курс русской истории – не только ему одному…

– Черные ходят! – шипел парень, пристукивая дубиной. – Как ночь! Как тьма! Черную одежду носят, на вороных конях скачут! А к седлу мертвая собачья голова приторочена и метла! Дескать, поставлены мы за тем, чтобы государеву измену вынюхивать и выметать прочь! А сами!.. Девок портят, над парнями измываются, и никто им слова сказать не смеет! Тьфу!

На сей раз плевок свистнул над моей головой, с треском влепившись в осину. Я, конечно, утверждать не берусь, но, по-моему, деревцо покосилось… А если Гаврила мне в лоб ненароком угодит? Снесет же башку к едрене-фене!

– Государь со всей Русской земли собрал себе человеков скверных и всякими злостьми исполненных и обязал их страшными клятвами не знаться не только с друзьями и братьями, но и с родителями, а служить единственно ему и на этом заставлял их целовать крест!.. Тьфу, отродье!

Плевок, зарывшись в кучу валежника, взорвался тучей переломанных веточек. Гаврила перевел дух, вытер ладонью губы.

– Чтоб им пропасть всем! – резюмировал он.

– Между прочим, – встревожился я, – ты меня не затем вызвал, чтобы я с опричниной разобрался?

– А ты можешь? – воодушевился Гаврила.

– Вообще-то нет. Влиять на ход исторических событий запрещено.

– Обидно! А то бы… Ух! – Парень сжал кулачищи и шумно втянул ноздрями воздух. – Ух! Они-то совсем уже… Гады такие… Тьфу!.. Но я тебя не за тем позвал.

Видимо, неудачники бывают не только среди людей, но и в массе братьев наших меньших встречаются. Думала ли ворона, спокойно сидевшая на дубовой ветке, что ее постигнет унизительная смерть от комочка слюны, превращенной ротовой полостью человека буквально в снаряд? Наверное, нет. Когда несчастная птица бездыханно рухнула в валежник, я вдруг подумал:

«Какое же у этого Кинг-Конга ко мне дело? Кажется, со всеми проблемами ему вполне по силам справиться самому?»

– Слушай-ка, бомбардировщик, – позвал я Гаврилу. – Тебя предупреждали, что ты вправе дать мне одно-единственное задание? И насчет оплаты – предупреждали?

– А то как же, – нахмурил брови детина. – У вас, у нечистых, одна плата: душу вам христианскую подавай!

– Допустим, не обязательно христианскую. Спросом пользуются также мусульмане, иудеи, буддисты, кришнаиты, идолопоклонники, сатанисты… Последним, как известно, скидка. Давай-ка это… Пойдем куда-нибудь отсюда.

– В хоромы? – напрягся Гаврила. – Батюшка-то мне по ушам надает за то, что я беса в гости притащил!

– Ну, не в хоромы, а в… чистое поле. За неимением полигона. Иначе ты весь лес порушишь. В поле и поговорим. И договор подпишем.

Гаврила классически почесал затылок.

– Пойдем лучше к Заманихе, – предложил он.

– Кто такая?

– Да ведьма, бабка, которая меня научила, как нечистого… тебя, то есть, вызвать. Изба у нее в лесу, но не в этом, а по соседству.

– Пошли, – согласился я. – Там обстановка подходящая. Кстати, в ее избушке я и остановлюсь на время выполнения задания. Далеко идти?

– Вброд через речку – недалеко.* * *Люблю я всё-таки среднерусские пейзажи! Особенно летние… Приятно работать в приятной обстановке!.. Нет, конечно, весна в японских предгорьях – тоже зрелище вовсе не отвратительное. Да и африканский Нил в период разлива – ничего. Осенью и зимой в Южной Америке хорошо… Я, кстати, бес сентиментальный – довольно редкая разновидность. Меня, в отличие от некоторых моих товарищей, не особенно возбуждают оскаленные черепа, пещерная темень, крики истязаемых жертв, окровавленная сталь, раскаленное железо и прочая дребедень. Я, как бес, много путешествующий по роду службы, привык к постоянной смене окружающих декораций и к непосредственному общению с людьми. Можно даже сказать, что я привязался к ним, как к неотъемлемой части своей работы!.. Только эскимосов переношу с трудом. И северного сияния не люблю! Снега, льда – вообще всего, что с холодом связано! Что ни говори, а существо я теплокровное. Место жительства у меня такое: там, где я живу, замерзнуть практически невозможно. Вот и не привык к холоду.

А здесь хорошо – клянусь всеми семью кругами! Теплынь… За лесом зеленеет поле, на косогоре вдали видны избушки. Деревня там… Как называется-то? Ага, Колуново… По левую руку речка журчит – даже отсюда слышно… Кузнечики чирикают – дождя, значит, не ожидается. Спокойно прогуляемся… А копыта немного зудят – верная примета, что побегать придется… С другой стороны, когда это я на работе не бегал? Служба у меня поистине дьявольская, расслабиться ни на минуту нельзя!.. А так хочется иногда просто в травке полежать – и чтобы вокруг не было никого, чтобы никто не мешал, не голосил, не плевался…

– Кстати, тебе кто-нибудь когда-нибудь говорил, что плеваться постоянно некрасиво? – обратился я к своему спутнику.

– А я плевался? – удивился Гаврила.

Вот те раз! Такой пришибет – и не заметит, это точно!

– Еще как!

– Батюшки-светы! Как душеньку растревожу – всегда так… Нельзя мне мое мастерство использовать, кроме как на крайний случай.

Пришло время удивиться мне:

– Что еще за мастерство?

Хотя никого вокруг не было, Гаврила огляделся и шепотом сообщил:

– Мастерство это от прадеда ко мне перешло. Тот знатный плевун был! Со ста шагов медведя наповал укладывал! Древнее тайное боевое мастерство… По преданию, постиг его первым Никита Степняк – он и есть мой прадедушка. Его раз в лесу разбойники обложили. Он на сосну – что еще делать оставалось, когда меч сломался, копье в черепе врага застряло, а стрелы кончились? Никакого оружия не осталось у прадедушки!.. Разбойники – лихие люди – уселись под сосной, обзывать его стали всяко, поганить. Прадед злился, злился, да как плюнет в одного изо всех сил – тот бездыханным на землю грянулся! Прадед во второго – дубину из рук вышиб! Ну потом лихие люди начали от плевков уворачиваться, да не тут-то было. Всех их дедушка переплевал, ни одного в живых не оставил! А чтобы во рту у него подолгу мокро было и снарядов, значит, для плевбы побольше накапливалось, он смолу с сосны отколупывал и жевал!.. С тех пор нашему роду и завещано раз и навсегда при себе добрый кусок сосновой смолы иметь. Во! – Он вытащил из-за пояса тряпичный сверток в кулак величиной. – И мастерство это боевое в тайне держать. А я как душеньку растревожу, так не слежу за собой… Плохо это…

«Занятно, – подумал я. – Надо бы перенять этот опыт: авось когда-нибудь пригодится. Даром, что ли, мы, бесы, по две тысячи лет живем и имеем возможность туда-сюда во времени перемещаться – от раннечеловеческой эпохи до начала двадцать первого века включительно? А оружием отовариваемся лишь в двадцатом и двадцать первом веках – вроде как сливки цивилизации снимаем… Проще надо быть! Пистолет, в конце концов, осечку может дать, или, допустим, патроны закончатся. Постигшему же тайное и древнее искусство убойной плевбы всё нипочем…»

– Век живи – век учись, – произнес я. – Вы, люди, большие выдумщики по части истребления друг друга. А на бесов смотрите, как на погубителей человеков! Вот тебе, например, я чего-нибудь плохого сделал?

– Нет, – подумав, проговорил Гаврила.

– То-то же. А я тебе еще и помогу. За плату, конечно.

Упоминание о неминуемой расплате исторгло из мощной грудной клетки моего клиента протяжный вздох.

Мы спускались к реке, когда со стороны деревни донеслось разудалое гиканье. Я оглянулся и выругался по-нашему, по-бесовски. Гаврила ни слова из моего высказывания не понял, а то бы, наверное, случилось с ним то же самое, что и с грузчиком из вино-водочного магазина в городе Грязно-Волынске, – грохнулся бы Гаврила в обморок, как тот грузчик! Чего-чего, а ругаться я умею… Да и как не ругнуться, если в твою сторону летят на вороных конях пять десятков добрых молодцев (впрочем, наверное, не такие уж они и добрые!), размахивая саблями и пиками?

– Опричники… – обомлел Гаврила. – Батюшки, что будет-то?

Всадники стремительно приближались. Уже видны были болтавшиеся на седлах голые собачьи черепа, кровожадно сверкавшие наконечники пик, сабли, описывавшие над головами смертоносные круги… Красивое зрелище, конечно, но лучше любоваться им откуда-нибудь издалека.

– Что делать-то? Это Ефимка, Еропкин приятель, поднял дружков своих!

– Бежать! – крикнул я, прыгая к реке. – Что еще делать-то?

Гаврила тяжело бухал ножищами рядом со мной. Дубину свою нес, прижимая к груди, как младенца.

– Смолы у меня мало, – бубнил он на бегу. – Десяток переплюю, а на большее снарядов не хватит… С четырьмя десятками верховых как сладишь?

Я на бормотание дыхания не тратил..И так было понятно, что полсотни вооруженных до зубов опричников – это многовато. Даже для такого беса, как я. Ну одного зашвырну в небо, ну другого… А остальные в это время что – спокойно дожидаться своей очереди будут?.. Да и на конях они. Пешего человека швырять не так сложно, а попробуй всадника! Кони-то у них ухоженные, откормленные, тяжелые… Лягаются еще небось…

– На броде… – громко выкрикнул Гаврила, – застрянем! Там воды выше колена, и на лошадях они нас враз…

Мы спрыгнули с невысокого – примерно метр – обрыва на песчаный берег. Гаврила ринулся было к реке, но я успел схватить его за рукав.

– Под обрыв! – хрипнул я.

– Поймают! Сразу не казнят, посреди народа замучают!

– Под обрыв, говорю!

– Дак они ж…

Гаврила был, наверное, потяжелее откормленного жеребца с всадником на хребте. Пришлось напрячь все силы, чтобы втолкнуть его под обрыв. Массивная туша врезалась в вертикальный срез почвы, сверху моего клиента тут же накрыл волной обрушившийся песок.

– Поймают! – вякнул напоследок Гаврила и утробно заурчал, видимо комплектуя во рту снаряд для первого выстрела. – Так просто не дамся! – невнятно добавил он.

Паутины здесь хватало. Поспешно, но осторожно я сорвал несколько ниточек, повернулся лицом к барахтавшемуся в песке Гавриле и сдул паутинки с ладони, мысленно проговорив необходимые слова. Потом метнулся в тень укрытия, пришлепнул пальцем рот Гаврилы и шепотом приказал:

– Заткнись!

Он замолчал и без моего приказания, заметив, что окружающий мир начал ощутимо меняться. Взметнувшийся и тут же стихший ветер мгновенно выдул из чудесного пейзажа яркие краски, оставив лишь тусклые полутона. Звуки скукожились, как ветхие испуганные листья осени на огне. Дробный топот лошадиных копыт превратился в далекий-далекий перестук водяных капель. Речка замедлила свое движение, потом словно совсем остановилась, застыв серым льдом.

– Батюшки-светы! – ахнул Гаврила, поднося сложенные щепотью пальцы ко лбу.

Я едва успел щелкнуть его по руке:

– Щас тебе перекрещусь, орясина! Хочешь, чтобы чары ослабли?

– Бесовское наваждение… – простонал клиент. – Как же это?..

– Вот так. Тренируемся помаленьку. Это тебе не в ворон плевать.

Перед нами замаячили темно-серые силуэты. Едва слышные голоса доносились до нас словно сквозь толстенное ватное одеяло.

– Опричники, – шепотом определил Гаврила. – Нас ищут…

– Пускай поищут, – разрешил я, доставая сигареты. – Паутинка часа два нас надежно прикрывать будет.

– Они нас не увидят, что ли?

– Нет. Если ты, конечно, резких движений делать не станешь.

– Не стану, – торопливо пообещал Гаврила. – А говорить можно?

– Можно, но тихо.

– Лепо-ота!.. – хрипло протянул воеводин сын. – Научишь меня?

– А кто только что возмущался – «бесовское наваждение»?! Сиди уж… Кстати, раз мы здесь застряли, расскажи-ка о своей проблеме. Всё равно к Заманихе твоей не скоро попадем.

– А?

– Зачем, говорю, вызвал меня? – Гаврила вдруг потупился.

– Чего молчишь? Говори…

В паутинке только и остается, что говорить. По сторонам-то смотреть больно неинтересно – одни серые разводы, как манная каша, по стеклу размазанная…

Вместо того чтобы объяснить суть своей просьбы, клиент залился розовой краской и замычал что-то неразборчивое… Ну понятно с ним всё. Мог бы я и раньше догадаться. Какие у этого увальня возможны еще проблемы, кроме любовных? Очень распространенный тип заданий! Пожалуй, самый распространенный. Процентов шестьдесят, а то и семьдесят моих клиентов – жертвы любовных страстей!.. Выполнять такие задания легче легкого; карьеру на них делать – как домик из кубиков складывать. Ведь плата за любые бесовские услуги одна: подписавший договор после окончания срока земного своего существования переходит под покровительство нашего ведомства… Вот и приходится мотаться по планете то там, то сям – готовить кадры… И не мне одному, конечно. Много нас. Имя нам, как известно, легион, а то и больше. Не было бы на Земле любви – ад терзала бы адская безработица! Точно говорю – как младший оперативный сотрудник отдела кадров!

– Амурные делишки? – выпустив первую струю табачного дыма, осведомился я.

– А?

– Красну девицу присмотрел, говорю?

– Присмотрел, – выдохнул Гаврила. – Ох девица… Уста сахарные, речи медовые…

– Ладно, ладно, – прервал я его. – Знаем. Глаза – рафинад, брови – фруктовая помадка, уши – сливовый мармелад. Не человек, а кондитерская лавка!.. Ты мне конкретные цели ставь. Хотя дай-ка сам догадаюсь… Ты ее желаешь, а она тебя нет?

– Желаю! А она – нет!

– И я должен ее охмурить. Правильно?

– Неправильно, – нахмурился Гаврила. – Охмурять не надо. Пусть она меня по-настоящему полюбит, без всяких там… штучек… Тем более что один охмуряла у нее уже есть.

– Соперник? Это здорово!

Честное слово, я обрадовался, что задание будет не таким рутинным и неинтересным, как подумалось сначала.

– Соперник… – В горле моего клиента заклокотал зарождающийся плевок. – Ух, я бы его!.. Только он воин опытный. И умные слова говорить умеет. И все его почитают. А я… Оксана говорит – молод еще.

– И часто ты с ней общаешься, с Оксаной?

– Один раз у колодца подкараулил. Из дома браслет червонного золота стащил, который от матери остался. Грех на душу взял… Сердце Оксане раскрыл, а она посмеялась. И отец потом уши надрал…

– За браслет?

– Ага. И за колодец.

– А с колодцем-то что случилось?

– Плюнул с досады… – вздохнул Гаврила. – Откуда я знал, что он завалится? Всё Колуново теперь в соседнее село за водой ходит.

– Понятно, – сказал я. – Теперь хотя бы прояснилось, в каком именно веке родилась известная русская пословица.

– Какая? – поинтересовался Гаврила.

– Не важно. Давай с твоим делом сначала разберемся. Итак, Оксана… Откуда она и кто вообще такая? Только не заводи про сахарные уста, а по делу говори.

– Оксана – девица, – сообщил Гаврила. – Дочка сестры вдовицы Параши.

– Параша… извини за выражение, кто такая?

– Купец Силантий был тут у нас… О позапрошлом годе лихоманка его в могилу свела. Вдовица его осталась. Живет в имении… За деревенькой, за буграми, потом через овраг идти… Недалеко… У Параши сестрица в Москве померла. Перед смертью прислала сиротку Оксану к единственной родне на приживание.

– Ясно… Теперь о сопернике.

– Ну что о нем сказывать? Если б ты, Адик, немного пожил в здешних местах – хоть один денек, – сам бы всё узнал. Георгий – богатырь, каких земля русская еще не видывала. Не так давно вернулся отдыхать после подвигов ратных. Басурман в восточных степях бил. Самого Ахмета Медного Лба пленил.