Текст книги "Гостеприимный край кошмаров"

– Какая она была? И как вы это сделали?

– Кирсан посадил ее перед зеркалом, навел сонные чары. Нельзя, чтобы эмтэшник увидел себя прошлого, это может вызвать осложнения и свести на нет работу адаптера. Лидия себя не видела. Когда в зеркале появилось изображение, мы с прапрапрадедушкой оторопели, было впечатление чего-то до слез нереального. Такими рисуют эльфов. Овал лица удлиненный, щеки немного впалые, изящные правильные черты, как на серебряной чеканке. Темные волосы падают на плечи, ни косметики, ни украшений. Глаза, разумеется, были закрыты, как у живой Лидии, и не могу сказать, какого они цвета. Образ держался несколько секунд, потом растаял – уже насовсем, больше никто не сможет его вызвать. Лерка, эту девушку из зеркала я должна убить, чтобы она умерла окончательно и уступила место Лидии Никес. Как ее вспоминаю – до сих пор мурашки по хребту, не от страха, а самой непонятно, от какого чувства. Это притом, что чувства я умею разбирать на составляющие и раскладывать по полочкам, ибо работа у меня такая. И еще, в Лидии из зеркала было что-то неясное, как улыбка Джоконды. Знаешь, надеюсь, эту древнюю картину? Не обижайся, многие ваши туристы не понимают, о чем речь, если спросить у них что-нибудь в этом роде, я уже сталкивалась. Древние корни у нас одни, и мы, жители Долгой, помним о нашем общем прошлом больше, чем те, кто остался на Изначальной. Чертами лица прежняя Лидия совершенно не похожа на Джоконду, а впечатление возникло похожее: словно там какая-то загадка, и я не смогла ее разгадать, даже формулировку этой загадки понять не сумела. Несколько секунд – слишком мало, но так называемые преджизненные слепки дольше не держатся.

Шаги, деликатный перестук деревянных бусин. Капучино, украшенные незнакомыми ягодами взбитые сливки, разноцветное суфле. Лерка, подумавшая было, что больше в желудок ничего не влезет, решила, что это по-любому съест.

– Я-то чем могу помочь? – спросила она, припомнив, ради чего ее так шикарно кормят.

– Мне нужны любые привязки к реальности – конкретные места, названия, имена. Только имей в виду, у Лидии там целый пласт каких-то совершенно невероятных картинок: горы с каньонами и снежными шапками, уцепившиеся за уступы деревья с белыми плакучими ветвями, висячие мостики над бездонными ущельями, это больше похоже на ваше кино, чем на нашу действительность. Если где-то за Лесом и есть такие горы, люди там не живут, и Лидия никак не могла там побывать.

– А рудники? Они разве не в горах?

– Сутулый хребет к северу от Лаконоды не имеет ничего общего с той головокружительной фантасмагорией, которую описывала Лидия. Мохнатые горы поблизости от Магарана тоже другие – приплюснутые, заросшие, их макушки торчат из елажника, будто каменные купола.

– У вас же еще Кесуанские горы есть, где черный оплот зла Темного Властителя Мерсмона! – с энтузиазмом припомнила Лерка.

Злата словно бы невзначай проделала пальцами правой руки непонятное движение – оберег, что ли, отводящий знак? Необходимая мера безопасности или просто суеверие? А то надо бы тоже научиться.

– По словам Лидии, там было красиво, а в Кесуане пейзажи уродливые и неприятные. Разве ты не смотрела картинки? Не похоже на то, о чем она рассказывает.

Ага, эту несусветную жуть Лерка видела: смахивает на дизайн качественного такого ужастика или виртуального квеста, где все черное, слизистое, зловонное, эффектно омерзительное.

– Туда экскурсий не бывает? Хотя бы неофициальных, без рекламы…

– Нет, – отрезала Злата, как будто враз протрезвевшая, в ее голосе появились строгие учительские нотки. – Это закрытая территория. В первое лето после Темной Весны там побывала группа студентов Кордейского университета, балбесы рванули в экспедицию на свой страх и риск. Назад вернулись не все, а те, кто все-таки сумел уйти оттуда живым, через некоторое время или умерли странной смертью, или посходили с ума. Так что выбрось из головы, это тебе не игрушки.

– Ладно, я же просто так спросила…

– Лидия вначале все мне рассказывала, но потом наглухо закрылась. Переходный возраст плюс ее тихое упрямство, которое так бесило крутого любовника. Я бы хотела с ним переговорить. Скорее всего, он не отказал бы мне в помощи, прежние близкие носителей мнемотравмы обычно соглашаются сотрудничать и сообщают полезную для нашей работы информацию. Это человек с жестким деспотичным характером, но далеко не дурак, и некрасивая девочка-заморыш вместо прежней возлюбленной ему не нужна. Его заедает совесть, что он плохо обращался с Лидией, и я от него добьюсь, чего надо. Если она вспомнит, как его зовут или где находится его дом, ты мне скажешь, договорились?

Лерка кивнула. Потом неуверенно спросила:

– А вы сами не пробовали навести справки? Вы же государственная служба.

– Прямо-таки на больную мозоль. Пробовала, чтоб их всех… Известно, что это больной немощный старик, которого навещает какая-то сердобольная колдунья. Да, уже старик, сейчас ему должно быть лет триста, не меньше. Заболевание подцепил магическое, никаких сомнений. Колдуны набивают свои специфические шишки: или фатальные последствия рискового эксперимента, или неудачная попытка изучения очередной лесной фиговины, или дуэль с коллегой, который оказался круче, или стычка с серыми шаманками. В общем, возможны разные варианты, почему он докатился до такой жизни. Колдунья сумела отчасти ему помочь, однако здоровье бесповоротно угроблено. Кстати, эта тетка имеет какое-то отношение к смерти Лидии. То ли подстроила, то ли была рядом и не помогла… Причем она считает себя виноватой только перед ним, а не перед девчонкой. Возможно, имел место любовный треугольник. Во всяком случае, она к этому магу-инвалиду сильно привязана, раз регулярно его навещает и заботится. Место действия – разрушенный дом, эка невидаль, ветхого жилья в любом уважающем себя городе пруд пруди. Да, еще одна точная деталь – могила Лидии, она ее видела со стороны и запомнила. Белая плита без имени, на которой выбит какой-то рисунок вроде цветка или узора, и полукруглая колоннада. Я все это вкратце отписала по установленной форме и сделала официальный запрос. Такая вышла хохма…

Злата на мгновение скривилась и ловко подцепила миниатюрной гравированной лопаточкой ломоть суфле. Судя по ее гримасе, хохма была не то чтобы смешная.

– Так и не удалось их разыскать? – сочувственно предположила Лерка.

– Меня надули как не знаю кого. Некие высокопоставленные господа. Пригласили побеседовать, посулили точный адресок исстрадавшегося мужика, но сперва я должна кое в чем посодействовать. Им расшибись как надо, чтобы Лидия вспомнила, где лежит какой-то потерянный предмет. Якобы только она одна об этом в курсе. Такими честными глазами смотрели… Привела я девчонку, ее давай расспрашивать и заодно полезли в мысли, выяснили, что ни о каких потерянных предметах она знать не знает, расстроились, сделали нам ручкой и ушли. Ни обещанного адреса, ни «спасибо». Когда я прапрапрадедушке начала об этом плакаться, он усмехнулся и головой покачал: думай, Златка, с кем связываешься, сама виновата, эти господа только враньем и живут. Впрочем, выбора-то у меня не было. Не согласись я по-хорошему, они бы все равно учинили допрос, было бы хуже и мне, и Лидии. Дура, потому что поверила, будто они сдержат слово. А Лидия после этого перестала со мной откровенничать. Ей тогда было десять лет.

– А тебе сколько?

Лерка не задала бы такой вопрос в лоб, если б не алкоголь.

– Пятьдесят шесть. Но это не причина переходить со мной на «вы».

Понятно. Подвид С.

– Лидия сказала, что не может вспомнить ничего конкретного, и дом-на-слом она ищет наугад, так что вряд ли я тут сильно помогу.

– Поможешь так поможешь, нет так нет. Хотя бы постараешься, хорошо?

– Хорошо, – кивнула Лерка. – Вот одна подробность. Время от времени, когда колдунья надолго отлучается, любовник или напивается по-черному и все там разносит, или, может, к нему в гости кто-то приходит, они дерутся, и после этого все вдребезги поломано. Что было в точности, Лидия не помнит, ей от этих дебошей каждый раз плохо становилось, хоть она и была призраком. А потом, когда колдунья возвращается, они вместе с мужиком порядок в хозяйстве наводят.

– Правильно! – хмыкнула Злата. – Инвалид, еле дышит, на улицу не выползает, а нажраться и в собственном доме все расколотить – как же без этого? Последняя доступная форма героизма! Как только у бедной тетки хватает терпения с ним возиться… Вообще-то, об этом я уже слышала, но если что-то новенькое всплывет, обязательно скажи. А я тебя со своим прапрапрадедом познакомлю. Хочешь побывать в гостях у настоящего колдуна?

– Хочу.

Чудеса все-таки начинаются… Но сейчас Лерку мучила другая проблема: как бы исхитриться застегнуть обратно пуговицу джинсов, украдкой расстегнутую. Объелась ведь, бессовестно обожралась, а им сейчас отсюда уходить, а «молния» тесноватых штанов того и гляди расползется.

Эгле выслушала отчет Стаха с детски обиженным лицом, слегка покусывая малиновые припухшие губы. Расстроенно обронила, глядя в сторону:

– Надо было поторговаться, она только этого и ждала. А ты развернулся и ушел. Не бежать же ей за тобой…

Торговаться Стах не умел. Стрелять, драться на мечах и на кулаках, метать ножи, наводить справедливость (особенно по пьяной лавочке) – это всегда пожалуйста, а подъезжать на хромой козе к несговорчивым продавцам – ну, не наделила его природа такой способностью. Проще махнуть рукой и попытать счастья в другом месте.

– Хочешь, чтоб я вернулся туда и снова предложил денег?

– Бесполезно, ты упустил момент. Теперь она упрется и ни в какую не уступит. Трофана отъявленная стерва.

В интонации Эгле сквозило враждебное одобрение. Стах мог бы таким же образом восхищаться какой-нибудь серой мечницей: убийца, хищница, сука лесная – но, боги и дьяволы, как сражается!

На Дромадерские холмы он возвращался угрюмый, погруженный в растрепанные мысли. Как хочешь, так и добудь ей чертову свеклу. Хорошо, что луну с неба не захотела.

Янтарно-розовый вечер, безумие осипших автомобилей. Из дверей ресторанчиков и кафе в цоколях старых зданий с обшарпанной штукатуркой, напоминающей добела истрепанные географические карты, вырывается разудалая музыка.

Завернул в дешевую забегаловку, выпил кружку пива. Ощущение, что во всей этой истории есть что-то крайне противное, как еле уловимый запах от ботинка, наступившего на размазанный по тротуару собачий сюрприз, было настолько сильным, что хотелось нарезаться до бесчувствия. Стах не стал потакать этому желанию, набирался он только в компаниях. Сейчас он сделает иначе: выяснит, в чем дело.

Лоточники, выползавшие на улицы ближе к вечеру, предлагали прохожим вареные кукурузные початки, пригоршни бобовых стручков, кульки с солеными и засахаренными орешками, жареные семечки и дешевые матерчатые зонтики. Ага, зонтик надо купить. Свой опять где-то посеял, а в небесах, пока еще золотых без темени, уже плавает бледная погань с пучками шевелящихся отростков. Что-то они сегодня рановато появились…

Медузники нападают на неподвижные или медлительные объекты, не настолько они проворны, чтобы поймать того, кто хладнокровно уворачивается от змеящихся в воздухе мохнатых щупалец. Как можно стать жертвой флегматичного упыря, если ты здоров, не пьян, не спишь на ходу и не считаешь перекидников на карнизах, – это у Стаха в голове не укладывалось, и тем не менее после каждой ночи кого-нибудь везут в больницу с диагнозом «значительная кровопотеря», а то и в морг.

Для припозднившегося пешехода зонтик – предмет первой необходимости: летучие кровососы атакуют сверху.

Темных и однотонных с претензией на элегантность не нашлось, пришлось удовлетвориться тихим ужасом из линялого пестрого ситчика – в прошлой жизни юбка или занавеска. Зато остов хороший, массивный, из крепкого дерева.

До своей первой хаты Стах добрался в сумерках. На чертов грим ушло с полчаса, а потом, уже на лестнице, спохватился, что забыл бусину, активирующую чары личины. Пришлось возвращаться. Выйдя из подъезда, поглядел вверх: так и есть, упырей налетело вчетверо больше обычного.

– Видать, у них сегодня праздник, – заметил, взглянув на него, куривший на крыльце пузатый мужчина в затрапезной пижаме, шлепанцах с матерчатыми розочками и дорогим черным зонтом под мышкой.

Стах прошел мимо, не поддержав разговора. Знал он, когда у медузников бывают такие праздники.

Горят фонари, никесовский супермаркет сияет в темноте громадной хрустально-золоченой игрушкой. Народ нервничает, держится освещенных мест.

На трамвае с пересадкой до Тянги, а там до второй хаты четверть часа быстрой ходьбы. «Пьяным шагом» – это спасает не только от яблочных огрызков из окон в негостеприимном Закерамье, но и от вылетевших на охоту кровопийц. Сверху доносится вкрадчивый шелковый шелест. А что сейчас творится на Танаре… Толку-то об этом думать: все равно ты здесь, а не там и никому ничем не поможешь.

По-болотному сырой и затхлый воздух тянгийской улочки (под землей прорвало трубу, жижа просачивается в газоны) всколыхнулся от пронзительного крика.

За углом. Две женщины и три медузника. Самое скверное, что стрелять нельзя – собственная кровь у небесных гадов едкая, оставляет ожоги, которые долго не заживают. Кажется, соки медузников добавляют в средства для удаления ржавчины.

Жертвы жались к стене пахнущего плесенью дома с закрытыми ставнями и запертым подъездом. Стах наотмашь врезал сложенным зонтом по извивающимся щупальцам. Удар был настолько сильным, что белесый купол содрогнулся, некоторые из отростков скрючились, пострадавшая тварь отлетела в сторону. И ты получи. И ты тоже. А еще хочешь?

Другие упыри, болтавшиеся на уровне крыши трехэтажного дома, нападать не спешили. Жрать охота, а по хваталам получить неохота, лучше попытать счастья в другом месте. Не такие уж они безмозглые.

– Фонарик, – всхлипнула пожилая женщина. – Мы шли с фонариком, уронили его… Обычно свет их пугает, а сегодня совсем обнаглели, куда власти смотрят… Еще вон канализация улицу топит, а мы коммунальщикам за что деньги плотим!

Та, что помоложе, рослая и призывно накрашенная, подобрала электрический фонарь, не желающий включаться после удара об асфальт, и один на двоих старомодный зонт с бахромой.

– Я провожу, – предложил Стах. – Вам далеко?

Они жили через три переулка отсюда. Медузники сопровождали их стаей, угрожающе подергивая черно-белыми щупальцами, но атаковать остерегались. Время от времени Стах вертел над головой сложенным зонтом, со свистом рассекая воздух, это помогало держать тварей на расстоянии.

На пороге его приглашали выпить чаю, молодая игриво и многозначительно улыбалась. Он сослался на спешку, попрощался и пошел своей дорогой. У него есть Эгле. Только почему в ответ на эту мысль шевельнулось в душе не теплое чувство, а непонятная настороженная горечь?

Хуста пытался навести порядок в видавшей виды квартире с потолком в потеках, обоями, выглядевшими так, словно об эти стены яйца на яичницу разбивали, и старой мебелью, по всей видимости благополучно пережившей Темную Весну. Ставни на всех окнах наглухо задраены: Хуста балбес, но не дурак, которому жить надоело.

Наводить порядок было с чего: перед тем как уснуть, свернувшись среди газетных клочьев на облезлой подвесной полке, Шмыга вволю порезвилась и все, до чего дорвалась, расшвыряла. Ее хозяин ползал на четвереньках, собирая катушки с остатками цветных ниток, тронутые ржавчиной скрепки и кнопки, крышки от пивных бутылок и костяшки домино.

– Оставь, – понаблюдав за его возней, посоветовал Стах. – Кому оно надо?

– А я думал, твое… – недомаг с некоторым трудом поднялся на ноги, распрямился, кряхтя, и плюхнулся в обитое потертым серым штофом пружинное кресло, отозвавшееся утробным звуком. – Она любознательная, как что увидит, ей надо посмотреть, в лапках подержать, а потом не кладет на место. Не человек ведь.

– Трофана вас с ней за это на улицу выкинула?

– И за это тоже, – Хуста расплылся в обезоруживающей улыбке. – А тебе эта ведьма зачем сдалась?

– Не сама ведьма, а то, что можно у нее купить. Мне нужен истинный «свекольный зуб». Слыхал о такой штуке?

– Ценная, редкая, обладает уникальными свойствами. Не скажу какими, потому что не знаю, но для тех, кто знает, игра стоит свеч. И что за проблема, денег не хватило?

– Она вообще отказалась эту мерсмонову свеклу продавать. Согласна поменять на кесейское ожерелье, которое есть у Клаурамца с улицы Забытых Песен. Тоже маг, занимается консервацией.

– Знаю. Для себя берешь?

– Я в этом деле доверенное лицо влиятельной персоны.

– Тогда понятно. Влип ты, друг Равул. Мое мнение недорого стоит, но, по-моему, накрепко влип.

Стах сперва чуть не спросил «какой еще Равул», вовремя спохватился – это же его нынешнее конспиративное имя! – и поинтересовался:

– С чего ты взял?

Спокойным тоном, хотя на душе скребло, словно хрещатка за плинтусом. Ему ведь тоже казалось, что влип, и услышать подтверждение со стороны, пусть даже от раздолбая Хусты, радости мало.

– А ты вроде как в сказку попал. Один посылает к тому, тот к другому, другой к третьему, и каждому добудь какую-то невидаль. С доверенными лицами солидных покупателей так не поступают. Кого-то здесь держат за дурака – или твоего нанимателя, или тебя. Не обижайся, Равул, я сам дурак, на то, что я говорю, можно не обращать внимания. Мы со Шмыгой ребята простые.

– Ладно, – потрепав по загривку воющего в душе пса, смирился Стах. – Своему нанимателю я серьезно задолжал, поэтому по-любому обязан это поручение выполнить. Что скажешь о Клаурамце?

– Складская крыса. Педант, чистюля, придира, коллекционер. Они с Трофаной на ножах, и спереть у него что-нибудь раритетное она может захотеть чисто для того, чтоб ему насолить. В молодости были женаты, не сошлись характерами, а как маг, она, заметь, на порядок сильнее. Улавливаешь, какие отношения? Он для нее половую тряпку из прихожей не уступит, не то что ценное ожерелье.

Стах хмыкнул.

– А если не для нее? Если я приду сам по себе и предложу хорошую цену?

– Тогда не знаю. Видишь, с Клаурамцем я делов не имел, только слыхал, как его Трофана честила. Зато знаю парня, который вхож к обоим. Курьер, пацан лет семнадцати. Смышленый, расторопный, у него целый круг постоянных клиентов, и среди них полно магов. Угостить его пивком да потолковать, как думаешь, а?

Хуста любил авантюры. Едва познакомились, и уже готов без оглядки влезть в эту затею, причем не из корысти, а единственно ради удовольствия поучаствовать. Возможно ли, чтобы он, не отдавая себе в том отчета, угадал в Стахе давнего приятеля? Недомаг ведь, хоть и балбес, это нельзя скидывать со счета. Но вербовать по его рекомендации толпу незнакомого народа Стах не собирался.

– Что за пацан? В смысле что можешь о нем сказать?

– Здешний, тянгийский, из семьи старожилов. Странноватый немного, держится сам по себе. Видишь, зимой родился, да без отца, и на него тявкал каждый, кому не лень, покуда весна не наступила. Дед у него ушибленный на голову старьевщик, для которого помойка – дом родной, и парнишка его пасет. Как тот уходит путешествовать по свалкам – тащится за ним, присматривает. Потом приведет старика домой и давай с утра до ночи носиться по клиентам, а те его не гонят, несмотря на эти отлучки. То ли жалеют, то ли что… Меня Трофана выгнала только потому, что не успел до нее прибрать за Шмыгой, которая коробочки и склянки со всякой дамской хренью разбросала. Я бы понял, если б там было всяко-разное магическое, тогда бы мы виноваты, по рукам надавать, по справедливости, а то ведь из-за какой ерунды – ихняя женская мазня для лица! А парня этого, если хочешь, я найду, потолкуем все вместе.

– Только о деле ничего ему не говори.

– Да за кого принимаешь? Ни слова лишнего не скажу, не боись.

На душе было скверно, хуже, чем в этой бедной запущенной квартире с потемневшим потолком. И за тяжелыми рассохшимися ставнями шелестят медузники, и на Танаре сейчас черт-те что… Один Хуста счастлив в предвкушении авантюры, словно семилетний малец, которому новый мячик пообещали, да его крысобелка сладко посапывает, соорудив себе гнездо из старых газет.

По всей Кордее объявили однодневный траур: вчера вечером случился прорыв, двести семь человек погибло и пропало без вести, данные уточняются. Лерка с утра пораньше под шумок удрала в Касиду. Рекламные акции на сегодня отменили, вся орава юных менеджеров осталась при супермаркете – может, в таком столпотворении и не заметят ее отсутствия. Если что, она соврет, что ездила в консульство: мало ли, вдруг надо было отметиться, что Валерия Вишнякова жива и здорова. Не шибко хорошая уловка, но осточертел ей уже этот супермаркет с его счастливым персоналом (несчастливых там штрафуют и стараются поскорее выжить).

Она сидела на веранде закусочной «Жареная подметка», в переулке с лезущими из стен стеклянными эркерами и простецкими подвальными окошками, до половины выглядывающими из пыльных каменных ямин ниже уровня булыжного тротуара. К столбикам, подпирающим навес веранды, привязаны черные траурные ленты, истрепанные от неоднократного использования. На тарелке котлета, посыпанная зеленью, в стакане яблочный сок. Голова слегка побаливает: славно они со Златой вчера оттянулись!

В город она сбежала в том числе из-за этого. Лидия ведь, наверное, спросит, о чем разговаривали… И как теперь вести себя с девочкой? Хочешь – не хочешь, Лерка должна взять чью-то сторону: или обо всем информировать адаптера, честно отрабатывая вчерашний обед, – или потакать Лидии с ее посмертными грезами и поисками разрушенного дома.

Злата – личность располагающая, и все ее фразочки по поводу изложенной истории, вроде «я бы его послала к одной известной матери» или «стрихнина в кофе», это один к одному то самое, что могла бы подумать или выдать вслух сама Лерка. Но ни для кого не тайна, что существуют специальные поведенческие приемы, помогающие наладить контакт с собеседником и добиться доверия, психолог просто не может их не знать. Поэтому неизвестно, Злата Новашек такая и есть – или она напропалую «зеркалила», нарочно демонстрируя реакции, совпадающие с Леркиными? Ей пятьдесят шесть. Опытная. Пусть с точки зрения старших представителей подвида С она едва начала взрослеть, по земным меркам – матерый профессионал, и за спиной у нее около тридцати лет практики. Уж если она по обрывкам размытых воспоминаний своей пациентки составила представление о складе характера ее бывшего любовника, Лерка для нее тем более открытая книга.

Но когда она говорила о лице в зеркале, точно никакой игры на публику не было, ее проняло по-настоящему. Хотелось бы Лерке хоть одним глазком посмотреть на прошлую Лидию, это должно быть что-то из ряда вон, если даже у таких, как Злата, чердак срывает.

Кому-то из них придется врать. Злата хочет как лучше, но действует не бескорыстно. Все эти младшие боги смерти за каждую благополучно доведенную до конца адаптацию получают премиальные, об этом Глория вчера обмолвилась. Никесы, впрочем, тоже заинтересованы в том, чтобы Лидия из странного существа с «дожизненной» памятью превратилась в креативного и расторопного юного менеджера. За нее все решено, и чего хочет она сама, не имеет значения, вот это Лерке не нравилось. Злата ведь сказала, что эмтэшники – не сумасшедшие, а раз так, Лидия имеет право на собственный выбор, пусть даже остальные его не одобрят. Она же не за остальных выбирает, а за себя.

Поставили перед дилеммой, спасибо, и за прочие чудеса тоже спасибо. Вместо вампиров – летающие медузы, твари эффектные, но примитивные, и гоняют их из человеческого жилья швабрами, а также отлавливают на сырье для бытовой химии. Вместо покойников, выходящих по ночам из могил, чтобы охотиться на живых, – носители мнемотравмы, которые крадут кастрюли у прежних родственников и наводят справки о своих бывших любовниках. Вместо волшебников с посохами и в мантиях – совершенно заурядные с виду личности, покупающие зубную пасту. Если доведется побывать таки в Гиблой зоне и встретиться с «серыми шаманками, вселяющими ужас», наверняка окажется, что и там на самом деле такая же фигня.

– Салют, подруга!

Услышав родную речь, Лерка от неожиданности подскочила на стуле. Возле ее столика стоял патлатый долговязый парень в потемневшей под мышками футболке с логотипом «Бескомпромиссная Экология» и мешковатых джинсах, с запекшимися ссадинами на руках, изжелта-лиловыми синяками на лице и грязным разлохмаченным бинтом на запястье. Тот самый, что вылез во время визита Летней госпожи в «Изобилие-Никес». Наверное, тогда и наполучал тумаков.

– Салют! – отозвалась Лерка, перед этим впившись в него коротким, не дольше секунды, острым, как нож, взглядом.

Человек. Не двуногая амеба, отделившаяся ненадолго от глумливой кривляющейся массы, а человек. Неформал, белая ворона, интеллектуальный экстремист, способный на нелепую выходку, но если б они встретились лет девять-десять назад в Новотагане, вряд ли он был бы среди тех, кто ее травил. Это главное, а все остальное – частности, за которыми вполне можно признать право на существование.

– Устраивайся, – предложила Лерка, сменив интерфейс на дружелюбный.

Бескомпромиссный эколог плюхнулся на скрипнувший стул. От него разило потом и чем-то дурманно-травяным, подозрительным.

– Пиво будешь, подруга?

– Не откажусь. Только яблочное, я горькое не люблю.

– Как тебя зовут? Меня – Йонас.

– Лерка.

– У тебя, Лерка, тоже были разногласия с местным населением? – сочувственно поинтересовался Йонас, заказав пива.

– Ага, принципиальные причем разногласия, – подтвердила она, не сразу сообразив, о чем он. – С какими-то кретинами-недоростками на улице. Один получил шокером, ушел оттуда нога за ногу, и то с посторонней помощью.

– Ты крута, подруга, – одобрил эколог. – Только зря сосешь яблочную ерунду. Надо употреблять настоящее пиво, без дураков. Мне намяли бока мирные граждане, когда я пытался сообщить королеве важную информацию.

– Она не королева, а Летняя Властительница Долгой Земли.

– Слишком длинно, – он шумно отхлебнул пива и рыгнул, напугав перекидника, уцепившегося, словно забытый носовой платок, за перильца веранды.

– Они могут позволить себе длинные титулы, это же Долгая Земля, времени у них сколько угодно.

– Его у них почти не осталось, – эколог поставил кружку и со свистом втянул воздух, а потом выдохнул. – В том-то и жопа. Недолго им благоденствовать, скоро все полетит кувырком – и для людей, и для серых аборигенов, и для здешнего Леса, который с большой буквы. Я пытался об этом предупредить, а меня отволтузили, как пойманного в подземке карманника. Мне надо поговорить с королевой, президентом или как ее там называть по-местному. Чтобы все тут не укатилось в тартарары, она должна по-любому выполнить какое-то свое обещание.

– Откуда ты знаешь? – неохотно спросила Лерка. – И что здесь может случиться? У этого Леса офигенная суперзащита от любой экологической неприятности, которую способно учинить человечество.

– Не исключено, что это будет не экологическая, а магическая неприятность, – Йонас залпом осушил кружку. – Мы расшифровали голос Леса. Без дураков расшифровали, такая работа была проделана, такие мощности задействованы… Этот самый Лес, ужасный и суперзащищенный, во всем диапазоне вопит о помощи, требует, орет, умоляет: «Сандра Янари, выполни свое обещание». Смысл получается, что он глобально не в порядке, набирают силу какие-то внутренние процессы, и как ему помочь, знает только госпожа летняя президентша. Ей виднее, что и когда она обещала, но надо, чтоб она решила проблему, пока не поздно, а для этого надо ей об этом сказать, въезжаешь?

– Думаешь, если бы что-то здесь было не так, их маги не узнали бы об этом первые?

– Не переоценивай магов. У них все завязано на личных способностях и нет таких программ, как у нас, а компов вообще никаких.

– И зовут ее Александра, а не Сандра.

– В нашей расшифровке была Сандра. Какая разница, одно же имя. Я думаю, речь идет о ее предвыборных обещаниях, если она там сказанула что-нибудь касательно взаимодействия с живой природой.

Лерка кивнула. Может, и не врет напропалую, но проредить, сгустить или перемешать поток хаотичных сигналов при последующей обработке таким образом, чтобы получить нечто осмысленное, желательное для экспериментатора – это, в принципе, практикуется. Рассуждения Йонаса ее слегка насторожили, совсем не хочется, чтобы волшебное измерение постигло какое-нибудь дурацкое глобальное бедствие, но веры экологу не было. Если принимать всерьез все, что Бескомпромиссные и другие их собратья уже успели расшифровать и напророчить, Земля давно должна была превратиться в залитый окаменевшей лавой безжизненный шар без атмосферы, покоренный вдобавок инопланетными агрессорами. Не одно, так другое, им лишь бы играть в свои игры.

– Прошвырнемся куда-нибудь, подруга? – предложил Йонас.

– Идем, – согласилась Лерка.

Берту Никесу нет до нее дела, и черт с ним, вокруг полно и других парней. Потом спохватится, да будет поздно… Одно чуточку смущает: хорошо они с этим Бескомпромиссным будут смотреться, когда пойдут рядышком по улице – и он, и она с застарелыми следами побоев на физиономиях.

Известие о прорыве отозвалось в душе дребезжащим болезненным эхом.

Нет смысла переживать. Они с дедом в стороне от этой схватки. Каждый имеет право участвовать или оставаться в стороне. Тем более что Демчо, «зимнего ублюдка», в свое время прямо-таки отодвинули в сторону, доходчиво объяснив: ты не с нами. А раз он сам по себе, кто ему запретит таскать Серой Даме бинты и шоколад? Она враг, нелюдь-убийца, госпожа Гиблой страны, но она никогда не вела себя так мерзопакостно, как их соседи зимой.

Собираясь на ходку, Демчо сам себе все это твердил, чтобы заглушить привычные укоры совести. А тут еще повестка в приколоченном к калитке почтовом ящике: ему надлежит пройти обязательную для всех здоровых юношей военную подготовку в лагерях ополчения. Там, между прочим, присягу приносят… Душа металась и крутилась, как консервная банка, угодившая в развеселый мутный ручей.

По дороге с дедом почти не разговаривали. Как обычно после прорывов. Солнце сияет вовсю, трава пестреет, живи да радуйся, а они, получается, ни здесь, ни там – не принадлежат до конца ни этому яркому миру, ни укрытой туманами Гиблой стране.

Пошли в этот раз самым опасным путем, через самый скверный участок подземных коммуникаций. То есть опасный-то он опасный, да не для них: чары, наведенные кесейской колдуньей, любую зловредную тварь отпугнут, будь она величиной хоть с горчичное зернышко, хоть с автомобиль. А скверный – потому что липкой вонючей грязи там по щиколотку, а местами и по колено. Зато наверняка не нарвешься на армейский патруль.