Текст книги "На границе чумы"

– Это к дождю, ваша бдительность. Как есть к дождю.

Дворец государя Луша, огромный, помпезный и вычурный, навевал на Шани уныние, поскольку не ремонтировался уже много лет. С лиц небесных духов возле парадного входа давным-давно слезла позолота, оставив их темно-зелеными: теперь они наводили на мысли не о посланниках Заступника, а об алкоголиках в крайней стадии белой горячки. По выщербленным ступеням бежали ручьи, а одно из окон, вместо не так давно изобретенного стекла, затягивал бычий пузырь, словно в каком-нибудь жалком деревенском домишке.

Бережливость считалась в Аальхарне одним из основных достоинств, но в этом благом деле Луш переплюнул всех, считая, что незачем особенно заботиться о грешном теле, когда есть душа, требующая постоянного труда, и гораздо лучше почитать Послание Заступника или отправиться в храм на всенощную молитву, чем лишний раз сходить в баню.

Кое-кто из министров не обинуясь заявлял, что владыка сидит на беломраморном троне голым седалищем; совершенно точно было известно, что серебряные пуговицы со старого камзола он собственноручно перешивает на новый – чтоб подлецы портные не украли и не переплавили, утаив дорогой металл. Однако, несмотря на всю свою набожность, государь не чурался ни женского пола, ни довольно крепких спиртных напитков; впрочем, наливки он гнал сам, а фавориткам не делал никаких подарков – и это вполне соответствовало его доктрине бережливости.

«Если сам дурак, то и все люди у него дураки», – хмуро подумал Шани, следуя по длинной беломраморной лестнице за караулом в зал заседаний Государственного совета. Несмотря на довольно раннее время, дворец уже жил своей обычной, весьма насыщенной жизнью. Прислуга наводила глянец на мебель, старательно натирала воском паркет, караульные в алых парадных камзолах стояли у дверей и пучили глаза на проходящих, и откуда-то издалека, с дворцовой кухни, доносился крепкий запах бобовой похлебки: государь соблюдал пост.

Хотя утро было довольно прохладным, зал заседаний даже не удосужились натопить, в нем было знобко и сыро. Шани сел на свое обычное место, поплотнее завернувшись в плащ на меху, и подумал, что бережливость, конечно, добродетель, но всему же есть предел! Не зашвырнуть в камин пару-тройку поленьев! Нет, зимой его сюда не заманят: Шани отлично знал, как в Аальхарне лечат воспаление легких – с помощью горячего отвара жгучего чепельника, который через тонкую трубочку заливался в глубины носа, – и меньше всего желал подвергаться подобному лечению. Из коридора раздался хриплый кашель и старческое бормотание – это шел, едва шаркая ногами, прославленный аальхарнский генерал Буда, министр обороны, который если и ходил в бой, то только на учениях: войн в Аальхарне не было уже сто пятьдесят лет. Хотя на пару с соседним Амье великие державы любили показушно побряцать оружием на маневрах, демонстрируя невиданную мощь и столь же невероятное количество золотых финтифлюшек на саблях и мундирах офицеров, все прекрасно понимали, что худой мир лучше доброй ссоры, и дальше учений дело никогда не заходило. Сейчас рассядется и начнет рассказывать о том, как лет двадцать назад у него воскрес умерший денщик, едва только почуяв запах знаменитой муцуйской наливки.

– …и вот так я в очередной раз прошел через Байкинский перевал босиком, – толковал кому-то генерал. Наверняка министру финансов Бойше, который, должно быть, единственный радуется тому, что государь экономен, а казна не пуста. Что ж, хоть шеф-инквизитору и положено по чину быть добрым со всеми, выражая доброту Небесного Заступника на земле грешной, но терпеть двух этих старых маразматиков, право, выше его сил, тем более сегодня.

– Не подходите ко мне, – предупредил Шани Буду и Бойше, едва они только возникли на пороге и вознамерились получить его благословение. – Я болен, вам лучше поостеречься.

– Ох, Заступник, – покачал головой министр финансов. – Что с вами?

– Простудился, – коротко ответил Шани и сунул нос в воротник плаща, став похожим на темную нахохлившуюся птицу.

Генерал принялся рассказывать о том, как еще в молодости он сразу вылечил застарелый бронхит и воспаление простаты тем, что выпил залпом ведро горячей воды. «Тогда тебе, наверно, мозги и смыло», – с какой-то язвительной брезгливостью подумал Шани и не стал слушать дальше.

Государь пришел в сопровождении незнакомки в темно-синем платье. Шани скользнул по ней взглядом – не рыжая, ну и хорошо. Каштановые волосы подняты в сложную высокую прическу, острый взгляд серо-зеленых глаз, легкая улыбка на пухлых губах – наверняка очередная фаворитка; впрочем, раньше государь не имел привычки вынимать баб из постели и тащить их на официальные собрания. А ведь где-то он ее уже встречал, он определенно уже видел это лицо… Незнакомка одарила всех присутствующих легкой вежливой улыбкой и села на стул, любезно подставленный государем. Вдвоем они составляли довольно комичную пару: изящная девушка, казалось, воплощала в себе всю прелестную свежесть юности, а государь, хоть и не глубокий старик, рядом с ней выглядел кривоногим похотливым сатиром из земных мифов.

– Господа, рад приветствовать вас на заседании совета, – судя по сиплому голосу и мешкам под глазами, Луш провел ночь отнюдь не в молитвах, а, по меньшей мере, с кувшином собственноручно изготовленной наливки. – Я не задержу вас надолго, вопрос, который мы рассмотрим сегодня, касается духовной жизни государства.

Маразматики важно закряхтели. Бойше нахмурился, прекрасно понимая, что духовная жизнь государства потребует колоссальных затрат. Шани сел поудобнее и приготовился слушать: вопросы культуры в Аальхарне напрямую касались его ведомства. Культура всегда соседствует с вольнодумством и ересями – так заявил еще покойный государь, расширяя полномочия инквизиции вплоть до осуществления гражданской цензуры.

– Всем вам прекрасно известно, господа, что истинная вера требует воодушевления, полной отдачи и… кхм… так сказать, места приложения.

Собравшиеся согласно покивали. Да, требует, и именно этого. Буда, которому до культуры было ровно столько же дела, сколько полярным белым медоедам до знойных южных пустынь, только глазами хлопал, не понимая, зачем его-то сюда вызвали.

– Посему, господа, я, своей высшей волей и властью помазанника Небесного на земле, принял решение о строительстве собора во имя Превеличайшего Владыки всех небес и тверди, Заступника нашего.

Воцарилась небольшая пауза – заседающие переваривали полученную информацию. Наверняка думали о том, что проныра и хитрец Торн сумел обработать государя и выбить деньги для своего ведомства, которые всенепременно разворует при строительстве. Генерал, например, так и делал. Получив однажды из казны средства для нового корпуса военной академии, он, не мудрствуя лукаво, пустил их на постройку собственного особняка, а когда Луш осведомился о том, где же, собственно, корпус и почему молодые академиты вместо занятий таскаются по улицам, побираясь Заступника ради и жалуясь на холод и голод, то Буда вытянулся во фрунт, вытаращил глаза и рявкнул: «Сир, она сгорела! Три дня до сдачи – сгорела!»

Заступник дал, Заступник и взял, как говорится. Все вернулось на круги своя, Буда въехал в новый роскошный дом, а голодающие академиты так и продолжали побираться. В конце концов Шани не вытерпел и по собственному почину велел им питаться в столовой инквизиции – ему просто стало жаль этих отощавших и оборванных ребят, смотревших на него глазами мучеников с икон.

– Казна пуста, сир, – голосом театрального трагика в кульминации драмы произнес Бойше.

– Что значит «пуста»?! – взвился Луш. – Немедля объяснитесь!

Некоторое время он бушевал и метал громы и молнии, рассказывая о государственной и личной бережливости, о том, что это первое масштабное строительство за многие годы, и, в конце концов, он не приказывал что-либо финансировать из казны и лично перепроверит все документы. Бойше внимал ему с видом непонятой добродетели и, когда Луш сделал паузу, чтобы прочистить горло, промолвил:

– Это очень дорогой проект, сир. Вполне вероятно, что сразу выделить необходимую сумму не получится. Я как финансист полагаю, что сперва надо бы выбрать место для строительства, собрать рабочую силу, в конце концов, создать чертежи будущего здания…

Хитрый же ты лис, думал Шани, глядя на министра финансов. Сейчас затянешь дело до зимы, так что не успеют даже котлован вырыть, а весной никто об этом и не вспомнит, зато нет сомнений в том, что немалые денежные ручейки под шумок утекут тебе в карман. А строительство храма – это хорошо, очень даже хорошо… Одна очистка столицы от бродяг, которых погонят на стройку, чего стоит.

– Что касается чертежей, то тут все в порядке, – и Луш сделал широкий жест в сторону своей очаровательной соседки, которая до этого момента старательно перебирала бусинки на своих многочисленных браслетах. – Вот, прошу. Ученица самого Верокья, очень одаренный архитектор Дигна Сур. И чертежи готовы, и расчеты.

Интересно, если следующей фаворитке захочется достать с неба одну из лун, то что нам тогда, строить космический корабль, усмехнулся Шани. Нет, он определенно где-то ее встречал, но где? Когда? Какое знакомое лицо…

– Пообщайтесь с ней, ваша бдительность, строительство храма пойдет полностью под контролем вашего ведомства, – продолжал Луш, Шани согласно кивнул головой. – Хорошо бы вам прямо сегодня отправиться выбирать место для строительства.

– У меня лекция в коллегиуме и собрание в инквизиции, сегодня не успеем, – ответил Шани. Луш недовольно поморщился.

– А вы успейте. Отмените там что-то, перенесите… В конце концов, мы не каждый день храмы строим.

Шани послушно кивнул: спорить с Лушем, если он что-то вбил себе в голову, было абсолютно бесполезным занятием. Архитекторша рассматривала его с нескрываемым интересом, и по ее лицу словно проплывали тени раздумий.

– Я сделаю все, что от меня зависит, сир, – произнес Шани.

– Вот и хорошо. Вы, Вуда, начинайте собирать рабочих на стройку, думаю, через неделю можно начинать – до зимы уже нужно запустить работы. А вы, Бойше, сейчас пойдете со мной. Расчеты у меня есть, вот и проверим, насколько пуста казна. А пока, господа, наше заседание закончено. Благодарю за внимание и понимание.

Министр финансов встал и поклонился, словно смирился с неизбежной судьбой. Буда, что-то бормоча о том, как он ради государя всех соберет и отправит куда надо в кратчайшие сроки, выбрался из кресла и покостылял к двери. Шани сидел неподвижно, думая о том, что теперь надо отправлять гонца в коллегиум – извещать об отмене лекций; а ведь он с гораздо большим удовольствием почитал бы сегодня со своими студентами нового набора богословский труд святого острослова Дени-ки, чем тащиться с государевой фавориткой неведомо куда в такую отвратительную погоду… Хитрая девочка, ничего не скажешь. Так-то прозябала бы где-нибудь на холодном чердаке, ваяя кривые скульптурки для парков или надгробия, а тут, пожалуйста – милуется с государем и, глядишь, обретет славу лучшего в стране архитектора. Да и что это вообще такое – женщина-архитектор? Это в Гармонии смотрелось бы нормально, а в Аальхарне выглядит не самой удачной причудой того, кому от природы чудить не положено. Так что девочка молодец. Хорошо устроилась, ничего не скажешь. Луш что-то шепнул на ухо Дигне и вместе с Бойше покинул зал.

Девушка встала, приблизилась к Шани и поклонилась. Тот обвел ее голову кругом Заступника и сказал:

– Благослови тебя Небо и осени своей милостью, – Дигна улыбнулась, и он продолжил: – Не будем тратить время, несите чертежи.

Как бы то ни было, Дигна создала действительно стоящий проект. Шани не очень любил и плохо знал архитектуру, но даже его скромных знаний хватило, чтобы оценить всю красоту существующего пока на чертежах собора. Был он массивным, подавляя своей величиной и мощью, и в то же время каким-то легким, воздушным, стремящимся в небо, к Заступнику. Шани перебирал чертежи и чувствовал, что эта идея его действительно захватывает, и, пожалуй, Дигну можно понять – ради создания такого собора стоит залезть в постель к Лушу.

– Знаете, мне нравится, – сказал Шани. Девушка просияла, а он продолжал: – На мой взгляд, его лучше возводить где-нибудь на Затолийских холмах, там очень красиво, есть сеть дорог, так что проблем с подвозом не будет. Если вы готовы, то через четверть часа можем выезжать.

Дигна кивнула.

– Разумеется, ваша бдительность. И… – она сделала паузу, замявшись. – Спасибо Вам.

Шани вопросительно поднял бровь.

– За что же?

Дигна изогнула губы в невероятно соблазни тельной улыбке.

– За то, что моя работа вам понравилась.

Шани глубоко вздохнул и пошел к выходу. Шурша платьем, Дигна подалась за ним.

Глава 4
Подземный город

Хозяин небольшой таверны на Пичуевом тракте уже собирался запирать ворота и двери: дождь, сырость, изрядно похолодало – кто потащится сюда в такую непогоду? Все проезжающие наверняка уже нашли себе теплый приют, да и вообще, осенью в Аальхарне лучше оставаться дома, а не бродить по дорогам в поисках приключений, когда ледяной дождь и ветер так и норовят забраться под одежду, из лесов выходят на добычу дикие звери, а ведьмы кружатся в танце и знай себе ищут душу на погубление.

– Гаси огни, – приказал он жене, стоявшей за стойкой и натиравшей посуду.

Та послушно потянулась к ближайшему светильнику, как вдруг дверь отворилась, впустив струйки ночного ветра и запах опавших листьев, и в таверну вошли двое. Мужчина инквизиторского звания, в высоком чине, смерил хозяина таверны суровым взглядом странных сиреневых глаз, но, когда заговорил, речь его звучала спокойно и даже ласково:

– Можно ли попросить вас о приюте?

Его молоденькая миловидная спутница, одетая совершенно не по погоде в легкий и тонкий плащ, шмыгнула носом и звонко чихнула.

– О, разумеется, – минутное оцепенение спало, и хозяин рассыпался в привычных суетливых любезностях: – Все что угодно вашей милости, специально оставил незанятой хорошую комнату, как знал, как знал, что будут такие важные, такие дорогие гости, и ужин еще горячий, проходите со мною… А ваша поклажа?

– Мы налегке, – сказал гость, встряхнув легкой дорожной сумкой.

Девушка снова чихнула, хозяин подумал, что она наверняка простудилась и надо бы набрать горячую ванну.

– Прошу за мною, – промолвил он, делая приглашающий жест в сторону лестницы, ведущей к комнатам. – Позвольте, к случаю, осведомиться об имени?

– Шани Торн, шеф-инквизитор всеаальхарнский, – представился гость и кивнул в сторону своей спутницы: – Дигна Сур, особа, приближенная ко двору.

Хозяин всплеснул руками и кинулся к высокому гостю под благословение.

Комнату им выдали одну, бедную, но очень чистую. Дигна туда даже не зашла: сразу же отправилась с хозяйкой в банную залу. Заперев дверь, Шани снял промокший дорожный плащ, разулся и устало лег на заправленную шерстяным одеялом койку. А ведь сейчас он мог бы совершенно спокойно сидеть дома у теплого камина, но вот ведь пришлось целый день мокнуть под дождем на Заступник весть каком расстоянии от столицы, выбирая место для строительства храма, и в итоге, когда начало темнеть, они заблудились – сейчас он вообще не имеет представления о том, на каком участке Пичуева тракта находится их столь гостеприимный приют. Хорошо, хоть они сумели выбраться к тракту – дорог и дорожек здесь видимо-невидимо, и блуждать по ним во мраке – весьма сомнительное удовольствие. Дигна, следует отдать ей должное, не ныла и не жаловалась, хотя Шани и ожидал, что она начнет хныкать. Девушка следовала за ним, едва держась в седле от усталости, и, по всей видимости, тоже проклинала про себя тот миг, когда отправилась в путешествие.

В дверь очень деликатно постучали.

– Ваша милость, ужин готов, – сказал хозяин. – Принести сюда или желаете спуститься в зал к камину?

Изрядно продрогшего Шани не надо было спрашивать дважды.

Старое кресло, обтянутое потрескавшейся кожей, оказалось теплым и уютным, мясное рагу с овощами удивительно вкусным, а вино – вполне сносным, хоть и слегка кисловатым. Дигна уже уплетала кашу за обе щеки, запивая ее лекарственным травяным отваром, и выглядела веселой и довольной, словно не тряслась в седле целый день и не промокла до нитки. На голову она намотала огромное полотенце, чтобы высушить волосы.

– Не везет нам с погодой, – сказал Шани. – Завтра с утра вернемся в столицу.

– А как же место для постройки храма? – Дигна выглядела так, словно собиралась искать подходящий участок невзирая на все дожди в мире. Вот он, фанатизм творческого человека, подумал Шани и сказал:

– Я несколько раз был в Эвглеже, лучше всего строить там. Мраморные карьеры под боком, хорошая дорога. И до столицы расстояние как раз такое, чтобы дорога не пугала паломников.

Дигна криво улыбнулась одной стороной рта. Видно было, что Эвглеж – лесистое хвойное всхолмье – ей не по душе, но она не хочет спорить: либо устала, либо понимает бессмысленность пререканий.

– Мы с вами где-то встречались, – полувопросительно произнес Шани, переводя разговор на другую тему.

Дигна улыбнулась, поправила полотенечную башню на голове.

– Я бы вас не забыла, – с легкой ноткой кокетства промолвила она. – У вас очень необычные глаза, ваша бдительность.

– Мне знакомо ваше лицо, – настаивал Шани. – Я где-то встречал вас раньше, но не могу вспомнить где… А скажите-ка лучше, чем вам не нравится Эвглеж?

Дигна пожала плечами.

– Не знаю. Я плохо представляю там свой храм. В Эвглеже много деревьев, там лучше будут смотреться не каменные хоромы, а деревянный терем… Хотя вам, наверно, все это неинтересно.

– Отчего же, очень интересно, – задумчиво сказал Шани, любуясь всплесками алого в своем бокале. – Еще мне интересно, куда именно вы хотите отправиться и почему все время поправляете это полотенце. Не пора ли его вообще снять? Так ваши волосы быстрее высохнут.

Дигна опустила глаза и замолчала. В наступившей тишине было слышно, как стучит по ставням и крыше дождь и где-то на кухне хозяин тихонько переговаривается с женой. Шани ждал, не сводя глаз с девушки. Он заметил, что Дигна побледнела, наконец, она подняла руку к голове и стянула полотенце. По плечам рассыпались кудрявые рыжие локоны, Шани усмехнулся.

– Парик, – сказал он. – Я так и думал. И зовут тебя на самом деле Дина Картуш. Обвинение в наведении порчи. Я же предупреждал, что не смогу отпустить тебя дважды. А теперь ты подобралась к государю, и один Заступник знает, что за сети ты плетешь и кого хочешь поймать, – он сделал тяжелую, угрожающую паузу, губы Дины дрожали, казалось, она вот-вот разрыдается. – Я мог бы сейчас накалить кочергу и провести ею тебе по ребрам пару раз, но думаю, ты все же благоразумна и расскажешь мне, что задумала на самом деле.

Дина молчала. Отблески пламени в камине делали ее лицо несчастным и зловещим одновременно, словно напоминали об обычной судьбе аальхарнских ведьм – костер, и только костер. Молчал и Шани. Наконец Дина вздохнула и горько сказала:

– Что ж, если носить парик – преступление, то можете меня сжечь. Или забить кочергой, как хотели. Эти добрые поселяне, что так гостеприимно нас встретили, в этом благом деле с радостью вам помогут.

Судя по всему, ей было нечего терять – такая пустота и обреченность звучали в ее голосе, словно она уже увидела уготованное ей будущее и со всем смирилась.

– Поверь, это не доставит мне удовольствия, – произнес Шани. – Носить парик не преступление, и быть рыжей не преступление тоже. Но ты уже была под обвинением инквизиции. Пусть дело было решено в твою пользу, но сам факт говорит против тебя. А теперь ты изменила внешность, насколько смогла, и очень близко подобралась к особе государя, явно не с бескорыстными целями. И как еще я должен на это реагировать?

По щекам Дины побежали слезы. Она плакала без рыданий и всхлипов и почему-то становилась от этого еще прекрасней. Шани вспомнил, как несколько лет назад она так же плакала в пыточной, глядя на Коваша, тогда все закончилось очень быстро, стоило заплечных дел мастеру слегка сжать ее плечо клещами. Интересно, остался ли на плече след и заметил ли его государь?

– Все правильно, – прошептала Дина. – Все верно. Ты должен меня убить.

– Я не убиваю невиновных, – твердо сказал Шани. – И если ты заметила, то ни в чем тебя не обвиняю. Но согласись, что вся эта ситуация выглядит не очень красиво, – Дина едва заметно кивнула, и он продолжил: – Поэтому рассказывай. С самого начала.

Как говорится, ее черная полоса началась со дня рождения. Дина родилась в хорошей и обеспеченной семье, больше всего неприятностей доставлял ей рыжий цвет волос. Девочку не принимали в компанию других детей, соседи и открыто, и за глаза нелестно высказывались по поводу малолетней ведьмы, а мать переживала, что Дину никто не возьмет замуж. Дело осложнялось еще и тем, что Дина полюбила рисовать и читать книжки, что, конечно, женщинам не запрещалось, но выглядело неким забавным курьезом. Впрочем, отец, насмотревшись на попытки дочери строить замки из песка и прочих подручных материалов, решил отдать ее в мастерскую Верокья: обычные женские занятия не вызывали у Дины никакого интереса, так хоть там будет при деле, а может, и за подмастерье выйдет замуж – и то хлеб.

Однако сразу попасть в обучение к великому архитектору, о чем Дина грезила с ранней юности, ей было не суждено. Старуха соседка, обозвавшая девушку рыжей тварью на глазах у людей, через день отдала Заступнику душу, и ее родственники едва не устроили над Диной самосуд.

Шани вспомнил тот день – тогда была ранняя весна, еще снежило, и он, помнится, удивился, что ведьму приволокли в одной разорванной и окровавленной нижней рубашке. Без сознания, с разбитым носом, она валялась на полу кучей изуродованной плоти; Шани присел на корточки рядом, внимательно посмотрел ей в лицо и приказал немедленно звать врача – без медицинской помощи до допроса она точно не дотянула бы.

Тогда все складывалось против нее. Все без исключения соседи и родственники свидетельствовали против Дины – уверяя, что она злостная ведьма и ей только до поры до времени удавалось скрывать свои пакостные дела от земного и небесного правосудия. Особенно старались двое парней, живших по соседству: они рассчитывали, что рыжая девчонка, которой все сторонятся, предоставит им беспрепятственный и неограниченный «доступ к телу», но получили гневный отказ вкупе с ведром помоев на голову – уж они-то порассказали о ведьме такого, после чего ее должны были бы сжечь, повесить и снова сжечь. Каково же было всеобщее удивление, когда шеф-инквизитор Торн предъявил в итоге совсем неожиданное заключение: смерть почтенной Мани объясняется естественными причинами – изношенностью сердечного клапана, что показало освидетельствование покойной тремя государственными медиками и шеф-инквизитором лично, в результате тщательнейшего обыска в доме подсудимой не найдено предметов, которые могут быть отнесены к зловредным, девица Дина Сур сим объявляется невиновной по всем статьям. Тогда-то от избытка чувств Дина и бросилась на шею своему спасителю, а народ, который за минуту до оглашения приговора пылко желал ей смерти, теперь едва слюни не пускал от умиления. Оправданная добродетель и честный судия – что может быть лучше?..

Тогдашнее напутствие шеф-инквизитора – исчезнуть и не показываться – Дина прекрасно поняла, но послушаться и выполнить его не смогла. Со столицей была связана вся ее жизнь, и прошлая, и будущая, а отправляться в странствие вместо учебы она не могла себе позволить. Выйдя из здания суда, она первым делом подалась в Зеленый проулок, где издавна размещался городской театр, и выпросила у тамошнего костюмера парик, а потом уже отправилась в мастерскую Верокья: как была, без монетки денег и в драном затрапезном платье.

Ей очень нравилось учиться. Наконец-то Дина оказалась в своей родной среде, где ее понимали и принимали, пусть и с доброй усмешкой – все же не женское дело идти в науку и искусство, женщинам положено хранить домашний очаг, воспитывать детей и ублажать супруга, но все равно принимали, и Верокьо ее отличал, частенько ставя в пример прочим своим ученикам. Собор, представленный государю, был дипломным проектом Дины – продуманным, выпестованным, ее плотью и кровью. Разумеется, сама она никогда не смогла бы воплотить его в жизнь, и он так и остался бы никому не нужным бумажным проектом.

– Давай пока отложим лирику, – предложил Шани, который за время пылкого монолога, прерываемого то слезами, то грустными улыбками, успел выпить три бокала подогретого вина со специями. – Кто привел тебя во дворец?

Тут Дина покраснела, словно ей стало невероятно стыдно и противно.

– Витор? – спросил Шани. Дина шмыгнула носом, а шеф-инквизитор продолжал: – Хотя нет… он заведует шлюхами подешевле и попроще.

– Не смейте так говорить, – всхлипнула Дина. – Не смейте…

Надо же, оскорбленная невинность, подумал Шани.

– Я не шлюха. И не фаворитка государя. И не смейте меня унижать, я ни в чем не виновата.

Казалось, она вот-вот закатит (или: еще мгновение – и она закатит) ему пощечину – уж больно разгневанной и обиженной она выглядела, как неистовая дева Оранда на полотне великого Гути, которая зарубила мечом троих языческих князей, посягавших на ее невинность. Шани улыбнулся Дине открыто и очень цинично, словно показывал, что не верит ни единому ее слову, – такая улыбка могла и святого вывести из себя.

– Или Яравна? В свое время она такую девицу откопала министру финансов, что все слюной изошли.

Дина опустила голову и не произнесла ни слова. Значит, Яравна. Невероятная дрянь и стерва, фрейлина вдовствующей государыни и основной поставщик косметики, легких наркотиков и тел для двора – не тех отбросов, которые вечерами собираются на улице Бакалейщиков, а вполне достойных девушек из приличных, но небогатых семей. Одна из немногочисленных подруг самого Шани была найдена как раз Яравной.

– Она моя троюродная тетка, – промолвила Дина. – Да, она помогла мне попасть во дворец, но я не шлюха и не фаворитка государя. Яравна просто организовала нашу встречу в Белой гостиной, я рассказала ему о соборе и смогла убедить в том, что…

– Прекрасно, – прервал ее Шани. – Дальнейшие детали убеждения опустим. Но пока я так и не услышал ответа на свой второй вопрос.

Девушка глубоко вздохнула, отерла слезы.

– Вы снова заподозрите меня в злом умысле.

– Не знаю, – пожал плечами Шани, крутя опустевший бокал за ножку. – Все может быть, но пока твоя искренность мне нравится. Так куда мы едем?

– Я хочу построить храм на Сирых равнинах, – сказала Дина. – Вы слышали легенду о подземном городе в тех местах?

– Да, что-то такое читал у Тамеда в «Исходе», – кивнул Шани. – Но почему именно там?

– Говорят, что когда-то в этих местах жил могучий народ, это были сильные и славные люди, – нараспев, словно читая или рассказывая сказку, произнесла Дина. – Они построили огромный город, башни которого доставали почти до неба, украшали свои дома изумительными картинами и писали мудрые книги. Но потом они возгордились тем, что открыли тайны земли и неба, и решили, что Небесный Заступник им больше не нужен, – они будут сами по себе, без него. Им хватит добра и собственной милости. Заступник сначала пожалел их, потому что в своем неведении они были словно дети, но потом разгневался, видя, что они сбрасывают его каменные круги и разрушают алтари. И тогда Он наслал на город чуму и мор, и люди умерли в ужасных мучениях. Но, даже умирая, они не раскаялись и не попросили у Заступника прощения за гордыню и самонадеянность. Поэтому по Его велению земля расступилась и город опустился вниз, чтобы никто и никогда не узнал, что здесь жили люди, которых погубила их гордыня.

– Ты очень интересно рассказываешь, – заметил Шани, когда девушка умолкла.

Дождь застучал еще сильнее, ветер словно бросал его полными пригоршнями. Наверняка дорога завтра раскиснет и исчезнет окончательно, и до столицы они доберутся Заступник весть когда. Шани стало грустно. Хозяин таверны высунулся из кухни, вопросительно посмотрев в сторону гостей, но Шани отрицательно покачал головой, и тот исчез – наверняка отправился спать.

– Понимаете, – сказала Дина, – я хочу, чтобы Заступник все-таки победил. Поэтому храм и должен стоять именно там. Они пошли против Него и поплатились, а если бы остались с Ним, то наверняка достигли новых высот. И город стоял бы на прежнем месте и становился бы только краше.

– Прекрасные речи, – похвалил Шани. – Так в чем же кроется злой умысел? Ты рассуждаешь здраво, как и положено истинной дочери Заступника.

– Дело в том, – промолвила Дина едва слышно, – что если там действительно была чума, то она может начаться снова. А я стану самой страшной ведьмой за всю историю Аальхарна, которая не просто навела порчу на соседа, а высвободила из-под земли смерть и напустила ее на весь народ.

На улице громыхнул такой раскат грома, что Шани вздрогнул. Давно в Аальхарне не было такой осени, да и лето в этом году выдалось не самым приятным: дожди, холод, солнце едва выглядывало из-за серого облачного полога… И ему так и не удалось выбраться к морю, как давно хотелось, – работа, работа, работа.

Теперь вот еще и храм на месте могильника. Какие-то древние города, охранительные легенды… На этом месте люди спокойно живут лет пятьсот – историю Аальхарна Шани знал весьма неплохо, но даже если вирус и остался где-то в глубине, то за прошедшие столетия наверняка утратил свою смертоносную силу. А свое мнение Дина обосновала очень неплохо, пожалуй, в таком виде его можно представить и Лушу. Шани прикинул, как бы вписать в отчет упоминание о добродетели бережливости, столь любимой государем, но с ходу ничего не придумал и решил отложить все до возвращения в столицу.

– Веруешь ли ты в Небесного Заступника, единого и неделимого Владыку небес и тверди, гневного, но всемилостивого, мстящего, но отпускающего грехи? – неторопливо произнес Шани формулу установления истинной веры. Девушка посмотрела на него с надеждой и кивнула.

– Истинно верую, – ответила она, и по ее щеке снова пробежала слезинка.

«Я заставляю женщин плакать, – подумал Шани. – Такова моя работа».

– Считаешь ли ты себя верной дщерью Его, хранящей и чтущей Заветы, данные им, живущей праведно и готовой честно и несокрытно предстать перед Его грозным и милостивым судом?

– Считаю себя таковой, – уверенно сказала Дина.

Шани протянул руку и обвел ее кругом Заступника. Это вам не эра Гармонии на Земле, где давным-давно к Богу относятся скептически, это Аальхарн, где существование Небес и Пекла никто не подвергает сомнению и не допускает даже мысли о возможности усомниться, поэтому Дина сейчас честна. В такие моменты врать и не краснеть у местных жителей вряд ли получилось бы, тем более – шеф-инквизитору, который по милости Заступника читает души, как раскрытые книги.