Текст книги "Анатомия книжной реальности"

– Прежний тип слуги исчезает, – согласился мистер Макгрегор. – В дни моей юности лакея за непочтительность отсылали в участок с запиской: «Предъявителю сего пятнадцать ударов плетью». Что ж, как говорят французы, echu fugaces – ах, мимолетность! Увы-увы, былого не вернуть.

– Точно так, – с обычной мрачностью проговорил Вестфилд. – Не та уже страна. Конец британскому господству в Индии. Пора очистить территорию». (Джордж Оруэлл. «Дни в Бирме». 2.).

Думаю, главный секрет «мастеровитости» данного эпизода состоит в искренности недоумения всех этих клубных господчиков. Как ловко они низводят целые классы и народности до функции – «кланяться с обочины»! Но – не хотят низводиться, негодяи такие. Не хотят быть низшими классами ни сами низшие классы, ни найденная им в колониях замена. А теперь попробуйте сказать об этом так, что «лучше и не скажешь». У Оруэлла получилось.

Но Оруэлл и так ведь Мастер? Да, автора «1984» и «Скотного двора» автоматически относят к мастерам – как создателя культовых, как их называют, произведений. А остался бы в истории литературы автор «Дней в Бирме»? Большой вопрос. Пока же я отмечу выявленную проблему: я «выудил» прекрасный отрывок и при этом не решаюсь назвать прекрасным произведение в целом.

Итак, суммируем то, к чему мы пока что пришли: мы можем взять текст и успешно работать с какими-то отрывками из этого текста, разбирая и устанавливая – сильные это отрывки или нет. Это мы можем. Но если это так, то у нас в руках несомненно находится вполне действенное «орудие» для оценки текста в целом.

Часть вторая. Работа с текстом по методу КНТ

КНТ – что это такое?

Итак, взамен самых разнообразных разговоров на тему: «Что такое „хорошо“ и „плохо“ в литературе» и споров относительно достоинств и недостатков конкретных литературных произведений, настало время предложить новый метод оценки текста. И я сразу сформулирую, в чем именно будет состоять суть этого метода: в поиске соотношения между общим массивом текста и его «особенной» частью. Общий массив текста – это просто сам текст, с начала и до конца. А вот что такое «особенная часть текста»? В общем, это всё то, что мы сами выделяем в тексте как особенное. А ведь согласитесь, что в каждом тексте есть какие-то особенные места, которые мы запоминаем, в противовес другим местам, которые оставляют нас более или менее равнодушными. Следовательно, синонимом особенности является выделяемость текста. Так вот, суть предлагаемого здесь метода, повторюсь, и состоит в том, чтобы выделить из текста всю его особенную часть (сделав соответствующие выписки-выдержки из текста) и посмотреть, в каком соотношении данная часть находится к тексту в целом. Получаемое в результате сопоставления число названо мной Коэффициентом Насыщенности Текста, или КНТ. Например, если текст в целом состоит из ста знаков, и мы выделяем из него фрагмент в 30 знаков (или 300 из 1000, или 3000 из 10000), то КНТ текста будет равен 30 (и в целом этот коэффициент варьируется от ноля до 100 процентов соотношения). Несложная арифметика.

Да, арифметика, конечно, несложная, однако сам метод будет посложнее. Прежде всего может быть задан вопрос: о чем будет говорить полученная цифра? Ну, тут можно ответить достаточно четко – она будет говорить о насыщенности текста, как и предполагает обозначение коэффициента. Пустые тексты с очевидностью будут иметь невысокий КНТ; тексты содержательные четко заявят о своей содержательности. И мы сможем не просто рассуждать об этой содержательности, но четко указать, насколько один текст содержательнее, насыщеннее другого. Мы просто скажем: здесь – ноль, а здесь – единица, а здесь – 10, а здесь, может быть, и все сто (хотя это и невероятный случай).

Но ведь подсчет ведет конкретный человек, укажут нам. Один человек посчитает так, а другой иначе, разве нет? И насколько точной можно считать полученную цифру? Сегодня я считаю так, а завтра по-другому – разве можно исключить такую ситуацию? И вообще, можно ли вот так арифметически подходить к шедеврам мировой литературы?

Но так можно рассуждать до бесконечности, и всё равно очень многие вопросы либо останутся без ответа, либо ответы будут слишком расплывчатыми. Я предлагаю поступить по-другому: просто посмотреть, как предложенный метод будет работать на практике. И я думаю, что из такого рассмотрения многое станет ясно само собой. А если нет – то, во всяком случае, мы столкнемся с вполне практическими затруднениями и посмотрим, возможно ли их преодолеть. Важный момент: сразу же прошу вас набраться терпения. Да, в этом исследовании и так много текста, но теперь его станет еще больше. Это неудивительно, раз предложенный метод и ориентирован на тщательнейшую проработку текста. А прорабатывать текст, не обращаясь к тексту, невозможно.

С какого же текста я начну предложенное практическое исследовательское путешествие? С «Мертвых душ» Гоголя. Почему именно с «Мертвых душ»? Ну, имею же я право на выбор, а «Мертвые души» – одно из моих любимейших произведений. Поэтому на вопрос «Почему?» я отвечу так – потому что я так решил. В общем, берем в руки «Мертвые души» и начинаем разбор этого произведения, удерживая в уме предложенную КНТ-концепцию.

Начинаем же мы, естественно, с самого начала, то есть с главы первой:

Разбор главы первой «Мертвых душ»

«В ворота гостиницы губернского города NN въехала довольно красивая рессорная небольшая бричка, в какой ездят холостяки: отставные подполковники, штабс-капитаны, помещики, имеющие около сотни душ крестьян, – словом, все те, которых называют господами средней руки. В бричке сидел господин, не красавец, но и не дурной наружности, ни слишком толст, ни слишком тонок; нельзя сказать, чтобы стар, однако ж и не так, чтобы слишком молод. Въезд его не произвел в городе совершенно никакого шума и не был сопровожден ничем особенным; только два русские мужика, стоявшие у дверей кабака против гостиницы, сделали кое-какие замечания, относившиеся, впрочем, более к экипажу, чем к сидевшему в нем. „Вишь ты, – сказал один другому, – вон какое колесо! что ты думаешь, доедет то колесо, если б случилось, в Москву или не доедет?“ – „Доедет“, – отвечал другой. „А в Казань-то, я думаю, не доедет?“ – „В Казань не доедет“, – отвечал другой. Этим разговор и кончился. Да еще, когда бричка подъехала к гостинице, встретился молодой человек в белых канифасовых панталонах, весьма узких и коротких, во фраке с покушеньями на моду, из-под которого видна была манишка, застегнутая тульскою булавкою с бронзовым пистолетом. Молодой человек оборотился назад, посмотрел экипаж, придержал рукою картуз, чуть не слетевший от ветра, и пошел своей дорогой». (Н. В. Гоголь. «Мертвые души». Т.1. Гл. 1).

Итак, вот перед нами первый абзац «Мертвых душ». А задача наша, напомню, состоит в том, чтобы посчитать коэффициент насыщенности этого текста (КНТ). Насыщенность же определяется посредством выделения той части текста, которую читатель считает совершенно особенной, то есть, собственно, достойной того, чтобы быть выделенной и остаться в памяти. Поэтому вопрос, с которым мы теперь сталкиваемся, заключается в следующем: есть ли в этом первом абзаце такая совершенно особенная часть? Точнее будет сказать, что я сталкиваюсь, потому что коэффициент всегда рассчитывает только конкретный читатель, но об этом нам еще предстоит поговорить отдельно. Итак, есть ли для меня в этом первом абзаце некая совершенно особенная часть? Да, есть:

«В бричке сидел господин, не красавец, но и не дурной наружности, ни слишком толст, ни слишком тонок; нельзя сказать, чтобы стар, однако ж и не так, чтобы слишком молод. Въезд его не произвел в городе совершенно никакого шума и не был сопровожден ничем особенным…».

Теперь можно и нужно подумать над следующим вопросом: а что такого особенного в этих строчках? Ну, очевидно, что они важны для повествования в целом, так как характеризуют главного героя и его прибытие на место действия. Однако я тут же отмечу один момент – то, что некая часть текста имеет важное значение для построения сюжета, не имеет, в свою очередь, решающего значения в плане того, чтобы выделить эту часть при подсчете Коэффициента Насыщенности Текста. Подсчет КНТ очень сильно отличается от классического разбора произведения. В расчет, повторюсь, должно браться только одно – непреодолимое желание оставить прочитанные строки в памяти, пусть с точки зрения развития сюжета они бы и вообще казались совершенно второстепенными и пустяковыми. При этом ясно, что ключевые моменты текста с большой вероятностью будут и запоминающимися, но никакого закона тут нет. Итак, не принимая во внимание то, что выбранные строчки имеют значение для развития сюжета, оставляю я их или нет? Да, всё равно оставляю. Описание приезда Чичикова ценно и само по себе – оно очень удачно характеризует его, так сказать, «умеренность», «срединность» (господин средней руки). Также прекрасно акцентирован и момент «бесшумности». Приехал Чичиков – событие самое обыденное, никто, что называется, и не чихнул. Хотя нет, вот два мужика… а далее следует известный всякому любителю литературы диалог о «колесе». Что же, конечно, мы выделяем и этот диалог? Но тут нет никакого «мы», речь идет обо мне, а я – нет, этот диалог выделять не стану. Я бы и вряд ли обратил внимание на этот диалог, если бы он не был таким известным. А уж запоминать его – нет, увольте. Зато вот мне чрезвычайно запомнился молодой человек «во фраке с покушениями на моду», и строчки, касающиеся этого человека, как раз-таки будут мною выделены:

«…встретился молодой человек… во фраке с покушеньями на моду… Молодой человек оборотился назад, посмотрел экипаж, придержал рукою картуз, чуть не слетевший от ветра, и пошел своей дорогой».

Обратите внимание на следующий момент – данный отрывочек совершенно «выдернут» из контекста повествования. Иначе говоря, сам по себе он ничего не значит. То же самое, кстати, можно сказать и про первый выделенный отрывок. Так и должно быть. Связным является текст, а выдержки являются выдержками, не более и не менее. Цель выдержек – вовсе не в том, чтобы дать связное представление о тексте. Повторюсь и буду повторяться – выдержки просто указывают на запоминаемость, особость текста.

Обратите внимание и на другой момент: я не стал приводить отрывок про молодого человека целиком. Мне всё равно, что он был «в белых канифасовых панталонах, весьма узких и коротких» – мне всё равно, что на нем «была манишка, застегнутая тульскою булавкою с бронзовым пистолетом». Объяснюсь с читателем: я довольно равнодушен к описаниям одежды, как и к самой одежде, впрочем. Так уж сложилась моя жизнь. А когда к чему-то равнодушен, то, естественно, не станешь запоминать детали. Но, скажут мне, а как же другие люди, которые к одежде вовсе не равнодушны? Может им в память как раз-таки западут эти самые «белые канифасовые панталоны»? Вполне возможно, не могу судить за других. И не сужу. При этом отмечу момент действительно существенный – метод подсчета КНТ помогает определиться с пристрастиями подсчитывающего, можно сказать, конкретизировать их. Но, если уж я равнодушен к описаниям одежды, то почему тогда я оставил фрак? Из-за «покушений на моду», только из-за этой фразы. Она характеризует человека в целом. Забавно и точно характеризует, и эта характеристика запоминается – люди вообще «покушаются» на многое, но им не всегда удается быть хотя бы даже всего лишь модными.

Но далее я все-таки еще не совсем объяснил, в чем принципиально состоит причина выделения мною текстового куска о молодом человеке. А должен ли я объясняться? Просто он мне запомнился, и всё… Э, нет, так не пойдет. Так мы вернемся к тому самому беспросветному субъективизму (мне нравится то, а другому – другое), с которого всё у нас и начиналось. Здесь мы подходим к формулировке правила выделения текста, которое можно назвать правилом аргументации. А прозвучит это правило так: каждый человек, выделяя определенную часть текста, должен аргументировать причину этого выделения (требование достаточно очевидное в теории, но совсем непросто осуществимое на практике – с этим вынужден будет согласиться любой практикующий). Только так, я думаю, мы сможем защититься от потока непонятно по каким причинам выделяемого или не выделяемого текста.

Итак, хотя речь всегда идет просто о запоминающихся моментах текста, мы при этом должны отдать себе (а при исследовании – и другим) отчет в том, почему тот или иной отрывок достоин того, чтобы остаться в памяти. Почему же вдруг этого оказался достоин молодой человек? – ведь он не играет в повествовании никакой роли. Он ничего не сделал, а только «придержал рукой картуз». Он больше не объявится на страницах «Мертвых душ», исчезнув, едва появившись. Посмотрел на экипаж, придержал рукой картуз и исчез. Так вот это-то и крайне любопытно, ведь в жизни много такого, что вызывает у нас интерес, никак, вроде бы, существенно не влияя на нашу жизнь. Гоголь – большой мастер по указанию на все эти «мелочи», он выводит их на первый план, и они становятся значимыми или, скажем так, они обращают на себя внимание. Два мужика, обсуждающие колесо, молодой человек, посмотревший вслед бричке – для них проехавшая бричка стала «событием», не сказать чтобы существенным, но достойным некоторого внимания. А для нас, в свою очередь, они сами стали достойными внимания. Они стали для нас именно тем, чем для них стала бричка – поводом, чтобы обратить на них внимание. Но почему тогда я предпочел молодого человека разговору о колесе? На этот вопрос мне ответить не так легко – вполне возможно, просто потому, что один отрывок по сравнению с другим менее «избит». Все (преувеличение!) помнят про колесо, и мало кто помнит о молодом человеке. Ну а я запомню молодого человека, от «колеса» то всё равно никуда не денешься.

Итак, будем считать, что с первым абзацем мы разобрались. Идем дальше:

«Когда экипаж въехал на двор, господин был встречен трактирным слугою, или половым, как их называют в русских трактирах, живым и вертлявым до такой степени, что даже нельзя было рассмотреть, какое у него было лицо. Он выбежал проворно, с салфеткой в руке, – весь длинный и в длинном демикотонном сюртуке со спинкою чуть не на самом затылке, встряхнул волосами и повел проворно господина вверх по всей деревянной галерее показывать ниспосланный ему богом покой. Покой был известного рода, ибо гостиница была тоже известного рода, то есть именно такая, как бывают гостиницы в губернских городах, где за два рубля в сутки проезжающие получают покойную комнату с тараканами, выглядывающими, как чернослив, из всех углов, и дверью в соседнее помещение, всегда заставленною комодом, где устроивается сосед, молчаливый и спокойный человек, но чрезвычайно любопытный, интересующийся знать о всех подробностях проезжающего. Наружный фасад гостиницы отвечал ее внутренности: она была очень длинна, в два этажа; нижний не был выщекатурен и оставался в темно-красных кирпичиках, еще более потемневших от лихих погодных перемен и грязноватых уже самих по себе; верхний был выкрашен вечною желтою краскою; внизу были лавочки с хомутами, веревками и баранками. В угольной из этих лавочек, или, лучше, в окне, помещался сбитенщик с самоваром из красной меди и лицом так же красным, как самовар, так что издали можно бы подумать, что на окне стояло два самовара, если б один самовар не был с черною как смоль бородою». (Н. В. Гоголь. «Мертвые души». Т.1. Гл. 1.).

Из всего этого отрывка я оставляю только сбитенщика:

«в окне, помещался сбитенщик с самоваром из красной меди и лицом так же красным, как самовар, так что издали можно бы подумать, что на окне стояло два самовара, если б один самовар не был с черною как смоль бородою».

Причина, чтобы оставить этот маленький отрывочек, достаточно очевидна – человека не так часто сравнивают с самоваром, а самовары не так часто бывают с бородой. Трудно не признать данную метафору оригинальной. Вопросы могут возникнуть скорее относительно того, почему не «оставлено» всё остальное. Но аргументация «за» естественным образом должна превалировать над аргументацией «против». Могу, правда, сказать, что и описания помещений (будь то дом, гостиница или дворец) также не слишком «вдохновляют» меня, вне зависимости оттого, насколько хорошо они сделаны. Я думаю и даже не сомневаюсь, что описание гостиницы, сделанное Гоголем, хорошо, но то, что должно быть выделено, несколько отличается и от «хорошо», хотя и имеет к этой категории несомненное отношение. Я бы сказал так – всё, что, по-вашему, может быть не «выделено особо», так вот, всё это и должно быть не выделено. В конечном счете оставлено должно быть только то, что никак не может не быть оставлено; нечто, кажущееся вам не просто существенным, но самой-самой солью повествования. Так что, неужели я так уж не могу обойтись без сбитенщика, похожего на самовар? А вот я еще подумаю. Может, и обойдусь. Пока я его оставлю, а там посмотрим.

Переходим к третьему абзацу… Но я уже вижу недоумевающего читателя, который… недоумевает – неужели здесь будет выложен весь текст «Мертвых душ», да еще и с дальнейшими выемками-повторениями? Нет, всё же до такого я не дойду, тем более, что третий абзац, как бы он ни был хорош, ровным счетом ничего не оставил с точки зрения «особой запоминаемости». Правда, там упоминается особенный запах, который носит с собой лакей Петрушка – в целом, деталь запоминающаяся, но не настолько, чтобы оставить ее. Кто так решил? Тот, кто и решает в конкретном случае исследования, а исследованием в настоящий момент занимаюсь я; следовательно, так решил я.

С этого момента я буду выделять только те отрывки, которые и выделяются мною особенно. Вот отмеченный мною момент из описания общей залы гостиницы:

«…всё то же, что и везде; только и разницы, что на одной картине изображена была нимфа с такими огромными грудями, каких читатель, верно, никогда не видывал». (Н. В. Гоголь. «Мертвые души». Т.1. Гл. 1.).

Что хотите со мной делайте, но я не могу пройти мимо этого отрывка без смеха. Аргумент ли это? В общем, да. Но еще недостаточно убедительный. Мало ли кто и мало ли мимо чего не может пройти без смеха. Выражусь по-другому: встречались ли вы когда-нибудь с подобной шуткой? Я как-то ничего подобного припомнить не могу, и на память при этом не жалуюсь. Так что я оставляю эту шутку за ее оригинальность, и это уж точно аргумент. Но неужели, скажут мне, я без этой шутки, без этой нимфы с совершенно невероятными грудями и прожить не могу? Не могу! Она так прочно въелась в мою память, что никакими усилиями ее оттуда не вытравишь – и делайте со мной что хотите.

Дальше идет описание, которое также следует назвать немаловажным, особенно в произведениях Гоголя – описание еды:

«Размотавши косынку, господин велел подать себе обед. Покамест ему подавались разные обычные в трактирах блюда, как-то: щи со слоеным пирожком, нарочно сберегаемым для проезжающих в течение нескольких неделей, мозги с горошком, сосиски с капустой, пулярка жареная, огурец соленый и вечный слоеный сладкий пирожок, всегда готовый к услугам; покамест ему всё это подавалось и разогретое и просто холодное, он заставил слугу, или полового, рассказывать всякий вздор…». (Н. В. Гоголь. «Мертвые души». Т.1. Гл. 1.).

Но получается, что несколькими строками выше я ввел читателя в заблуждение, поскольку я не собираюсь «оставлять» этот отрывок, а вместе с тем ввел его в исследование текста. Но сделано это, повторюсь, из-за того, что подобные описания весьма характерны для Гоголя, всегда уделяющего значительное внимание еде. При этом, в отличие от описаний одежды, я бы не сказал, что так уж равнодушен к описаниям еды. Но все-таки одно дело быть неравнодушным, а другое дело считать коэффициент насыщенности текста (КНТ). Тут необходимо нечто большее, чем простое неравнодушие. И этого «большего» в данном отрывке нет. Далее опять-таки следует весьма важный отрывок, мимо которого никак нельзя пройти:

«… приезжий делал не всё пустые вопросы: он с чрезвычайною точностию расспросил, кто в городе губернатор, кто председатель палаты, кто прокурор, – словом, не пропустил ни одного значительного чиновника; но еще с большею точностию, если даже не с участием, расспросил обо всех значительных помещиках: сколько кто имеет душ крестьян, как далеко живет от города, какого даже характера и как часто приезжает в город; расспросил внимательно о состоянии края: не было ли каких болезней в их губернии – повальных горячек, убийственных каких-либо лихорадок, оспы и тому подобного, и всё так обстоятельно с такою точностию, которая показывала более, чем одно простое любопытство». (Н. В. Гоголь. «Мертвые души». Т.1. Гл. 1.).

Невозможно не согласиться с тем, что отрывок этот существеннейший, поскольку непосредственно вводит нас в проблематику и сюжет «Мертвых душ». Чичиков и вправду не расспрашивает попусту, не чешет язык, а готовит свою великую кампанию по скупке мертвых душ. Но, как я уже и говорил, сама по себе существенность в отношении сюжета не может считаться фактором, стопроцентно гарантирующим «выделяемость» того или иного отрывка в тексте. Для текста этот отрывок совершенно необходим, в этом я не сомневаюсь, но в хорошем тексте почти всякое слово необходимо. А иногда можно обойтись и без «почти». В частности, в «Мертвых душах», полагаю, вполне можно обойтись без всяких «почти», и каждое слово в этом произведении стоит на своем месте. Но мы-то сейчас решаем свою специфическую задачу – считаем КНТ. Можно высказать и следующее предположение: «Да ведь дело обстоит просто: КНТ „Мертвых душ“ равен 100». Но так не бывает. Забегу вперед и скажу, что КНТ романа не только не может быть равен 100, но даже и 50. Да что там 50, даже и 40. И 30, если уж мы двигаемся в этом направлении. Самым высоким КНТ из всех рассмотренных мною произведений обладал роман… но вот тут я точно не буду забегать вперед.

Далее стоит немного поговорить и о том, почему это так, почему КНТ имеет тенденцию к снижению, почему он неумолимо убегает от стопроцентности? Логика этого движения «от» проста – повторюсь и еще раз повторюсь – речь идет о чем-то «совершенно особенном» в том или ином тексте. При этом мы подразумеваем, что и произведение в целом может быть совершенно особенным. Это важно, и мы еще к этому утверждению вернемся. Но пока мы должны помнить лишь о том, что каким бы особенным ни был текст, всё равно и в его рамках мы, в свою очередь, должны выделить нечто совершенно особенное. Отсюда достаточно естественно, что ни половина, ни даже треть текста не может быть «совершенно особенной». Но естественность эту я вывожу, конечно, постфактум уже проведенных мною опытов. Мой опыт исследований множества литературных текстов однозначно подсказывает естественность таких предположений. А вот как в данном случае быть с категорией «мой»? Это ведь мой личный опыт. Скажут, что у другого человека и опыт будет другой. Это и так и не совсем так. Нам еще предстоит поговорить о теме «субъективизма» при проведении расчетов более подробно, никуда от этой темы не денешься. Пока же отмечу, что если КНТ у двух разных людей (в отношении одного и того же произведения) со стопроцентной гарантией всегда будет хоть немного да различаться, то тенденция для движения «от» 100 должна считаться неизменной. Всякий слишком высокий КНТ указывает лишь на то, что исследователь плохо, поверхностно работает с текстом. Если суть исследования состоит в том, чтобы выделить в тексте нечто совершенно особенное, то это значит, что очень многое в тексте должно быть исследователем «отсеяно», но отсеяно не как непригодный материал, а как материал для подсчета именно Коэффициента Насыщенности Текста.

Итак, более на эту тему я распространяться не буду. А вышеприведенный отрывок, несмотря на его несомненную важность для текста, не будет учитываться мною при подсчете КНТ «Мертвых душ». А почему? Присмотритесь-ка к этому отрывку повнимательнее, ведь по сути он носит чисто информативный характер. Он совершенно необходим для построения повествования, но вне контекста повествования это не тот отрывок, который вам (или мне) захотелось бы выучить наизусть. Кстати, в абсолютно любом повествовании можно найти достаточное количество таких вот чисто информативных отрывков. Мы же неизменно ищем нечто, ценное как в контексте произведения, так и само по себе. Самоценность – вот важнейшее качество всякого отрывка, который используется для подсчета КНТ.

И все-таки стоит еще уточнить, что же будет считаться информативностью в противовес содержательности и самоценности текста. Под информативностью текста я буду понимать всё, что обеспечивает фактологичность повествования, то есть то, что дает факты и логически связывает их воедино; информативность-фактологичность обеспечивает логическую последовательность – это своего рода раствор, сцепляющий все кирпичики литературного здания и заполняющий все пустоты. С фактической стороной, я думаю, всё ясно. Герой едет по мостовой, она плоховата, писатель отмечает – «мостовая везде была плоховата» – тем самым он указывает на повествовательный факт, информирует нас. С логической последовательностью всё тоже ясно. Если герой направляется из пункта A в пункт B, необходимо это отметить, иначе его появление в пункте B будет непонятным. Если герой в депрессии, то скорее всего мы найдем причины, поясняющие это его состояние. В общем, последовательность-цельность текста всегда связана с «если… то». И если уж Чичикову необходимо встретиться с помещиками, раз у него есть до них определенное дело, то вполне естественно, что он расспрашивает об интересующих его помещиках. Ему не обойтись без этой информации, и тексту тоже не обойтись без этой связующей повествование нити. Информативность, конечно, важна, но для того, чтобы сделать произведение цельно-информативным, не нужно обладать серьезным талантом. Не нужно, например, большого таланта, чтобы назвать высокого человека высоким, а курносого курносым. Вместе с тем, если человек высок, то скорее всего надо упомянуть, что он высок. Однако даже в такой мелочи большой писатель скорее всего постарается выйти за пределы чистой информативности и описать эту высоту каким-то особым образом. Вспомним отрывок из «Бесов» – о высоком росте Маврикия Николаевича:

«– Вы, пожалуйста, извините меня, – ответила она скороговоркой, – вы… вы, конечно, видели Маврикия Николаевича… Боже, как вы непозволительно высоки ростом, Маврикий Николаевич!

И опять смех. Маврикий Николаевич был роста высокого, но вовсе не так уж непозволительно». (Ф. М. Достоевский. «Бесы». Часть 1. гл. 5. VII.).

Это вот – «художественный» рост, в противовес или в дополнение к фактическому. Что касается логической связности и обеспечения цельности повествования, то, конечно, я не буду возводить в закон необходимость для писателя выстраивать повествование четко-логично – «из пункта A в пункт B» – но я думаю, всякий согласится, что определенная связность в тексте всегда должна присутствовать. Всякий текст представляет собой некое единство, и единство это обеспечивается как раз через связность различных частей текста. Да, всё это более-менее очевидно, но я думаю, всё же не мешает всё это проговорить.

Проговорив, идем дальше. А дальше следует описание города, которое я до определенного момента пропускаю, но потом отмечаю:

«Мостовая везде была плоховата. Он заглянул и в городской сад, который состоял из тоненьких дерев, дурно принявшихся, с подпоркой внизу, в виде треугольников, очень красиво выкрашенных зеленою масляною краскою. Впрочем, хотя эти деревца были не выше тростника, о них было сказано в газетах при описании иллюминации, что «город наш украсился, благодаря попечению гражданского правителя, садом, состоящим из тенистых, широковетвистых дерев, дающих прохладу в знойный день», и что при этом «было очень умилительно глядеть, как сердца граждан трепетали в избытке благодарности и струили потоки слез в знак признательности к господину градоначальнику». (Н. В. Гоголь. «Мертвые души». Т.1. Гл. 1).

Этот отрывок «остается». Аргументация же такая: Гоголь – блестящий мастер в изображении чиновничества и всякой «деятельности» чиновничества, и здесь мы сталкиваемся с первой иллюстрацией этого аспекта мастерства большого Мастера. Вся же наша российская чиновничья бестолковость и общая бесхозяйственность так наглядна и сегодня, что читаешь будто бы прямо о сводках с фронта самых что ни на есть «настоящих» событий. Увы, но это так. Во всем, что касается чиновничества, Гоголь не просто актуален, он не просто жив, он… тут я забегу по тексту много вперед и припомню другой отрывок, касающийся уже деятельности самого Чичикова, в ту пору, когда он и сам был чиновником:

«Скоро представилось Чичикову поле гораздо пространнее: образовалась комиссия для построения какого-то казенного весьма капитального строения. В эту комиссию пристроился и он, и оказался одним из деятельнейших членов. Комиссия немедленно приступила к делу. Шесть лет возилась около здания; но климат, что ли мешал или материал уж был такой, только никак не шло казенное здание выше фундамента. А между тем в других концах город очутилось у каждого из членов по красивому дому гражданской архитектуры: видно, грунт земли был там получше. Члены уже начинали благоденствовать и стали заводиться семейством». (Н. В. Гоголь. «Мертвые души». Т.1. Гл. 11.).

Ха, да неужели возможно описать всякие «строительства» у нас в России более точно? Возьмите хоть печально знаменитое строительство, которое и до сих пор ведется в Петербурге, а именно строительство «Зенит-Арены», занявшей место стадиона имени Кирова (кстати, стадион чрезвычайно оригинальной архитектуры… то есть был стадион), который зачем-то снесли, чтобы поразить мировую общественность новым, суперсовременным стадионом. А построить его должны были еще несколько лет назад, было обещано, что уже в 2010-ом году «Зенит» (это такая футбольная команда, а футбол – это такой вид спорта) проведет там первые матчи. Теперь вот уже заканчивается и год 2012-й (я беру точную дату написания этих строчек, ясно, что время сдвинулось), а воз не то, чтобы и ныне там, но и не поймешь, воз ли это вообще, и что вообще представляет из себя эта стройка44
  В настоящий момент – финального, как представляется, редактирования текста – уже наступил и год 2014 (январь). Воз все еще далек от места назначения, разговоров о стадионе за прошедший год с хвостиком меньше не стало. Стадиона еще нет, но он уже стал легендой.


[Закрыть]. Ясно только, что бюджет строительства всё увеличивается. Но зачем и нужна стройка, если бюджет ее не будет постоянно увеличиваться? Кому нужна такая стройка? Тем, кто строит, такая стройка однозначно не нужна. Итак, многое в этом строительстве вызывает сомнения, но еще одно не вызывает никаких сомнений – немало уже где-то неподалеку, а может и вдалеке (а может, и прямо за границей) было построено домов гражданской архитектуры. Видно, все-таки почва на месте бывшего стадиона имени Кирова какая-то не такая, а вот в других местах «грунт земли получше». Впрочем, надеюсь, к моменту окончания этого исследования стадион всё же будет построен. Возможно, мое исследование будет закончено как раз вместе со стадионом. Если оно будет закончено… Не то чтобы я был уверен, что оно когда-либо будет закончено55
  Вот уже и 2016 на дворе (сентябрь), а стадиона все нет, зато скандалы вокруг него продолжают появляться с завидным постоянством, а ведь еще в 2012 году премьер-министр сказал, что «Это не просто долгострой, это выглядит позорно». Как же это выглядит теперь? Правда, я уже отметил, что, возможно есть некая мистическая связь между данным исследованием и строительством стадиона. В конце концов, я собираюсь-таки поставить точку в этом исследовании. Так что, и стадион, вероятно, скоро будет сдан. (Примечание из конца 2022 года: Стадион построили – и очень хороший стадион. И исследование закончено – дай бог, тоже неплохое)


[Закрыть].