Текст книги "Московит. Игра на выживание"

Глава 3

Поездка на дне тряской повозки – развлечение не из того разряда, которые хотелось бы повторить. Каждую выбоину на дороге – а вся дорога, собственно, только из них и состояла – Денис чувствовал уже и теми органами, которые в процессе болтанки на отшлифованных чьими-то задницами досках телеги участия вроде бы не принимали. Даже провалиться в беспамятство или сон не получалось – голова на обмякшей шее немедленно ударялась о высокий борт воза. Стянутые веревками за спиной руки он не чувствовал уже прилично давно, и так же давно ему не давала покоя мысль: если справить нужду прямо в штаны здесь, в игре, там, в реальной жизни, тоже обмочит портки?

Как долго длилась эта каторга, точно сказать он не мог. Ни кормить, ни поить его никто не собирался. А после того, как он кинулся на мечи поляков, едва его развязали, чтоб сходил отлить, не рисковали даже трогать. Так, попинали от души. Возможно, именно из-за этого он начал время от времени проваливаться то ли в глубокий сон, то ли, чего доброго, в обмороки. Хотя по здравому рассуждению эти черные провалы вряд ли были чем-то иным, нежели частью игры, обычной подгрузкой, когда персонаж перемещается из одной локации в другую.

Вынырнув из очередного такого темного омута беспамятства, первые секунды не мог сообразить, где находится и что вообще вокруг происходит. А когда наконец догадался, что какой-то бугай тащит его за ноги по дну телеги, стало уже поздно. Телега закончилась, и он со всего маху навернулся на землю, вниз головой. Связанные за спиной руки самортизировать падение никак не помогли. Только и успел, что стиснуть зубы, чтобы, чего доброго, не сломать их или не прикусить язык. Пока тряс головой и приходил в себя, его подхватили с двух сторон под руки и грубо установили вертикально. Чтобы не упал, конвоиры остались стоять с обеих сторон, вцепившись в руки и плечи крепкой хваткой. Впрочем, прислушавшись получше к ощущениям, Денис сообразил, что левую руку ему стиснули посильнее. Не иначе, с этой стороны его держал тот самый здоровяк с разбитой мордой в неопрятном пожеванном жупане.

Денис, конечно, не мог назвать себя специалистом в сфере лингвистики, но, на его взгляд, если кто из почтенного собрания, столпившегося вокруг, и мог зваться словом, явно составленным из двух – жопа и пан, – то как раз те двое, что стояли впереди, спиной к нему. Толстяк очень здорово подходил под данную формулировку за счет внешнего вида. Второй, чванливый ворюга, приказавший покалечить его, но ни в коем случае при этом не убивать, – благодаря внутреннему своему миру.

Сейчас, хвала небесам, оба не обращали на пленника ни малейшего внимания. Смотрели куда-то вперед. Точнее в сгущающихся сумерках определить было нельзя. Единственное, что можно было утверждать совершенно точно, – это то, что привал сделали на полузаросшей лесной дороге. Темные кусты и чахлые деревца обступили заброшенную колею так тесно, будто соревновались, кто быстрее сможет пустить побеги на самой ее середине.

Поначалу Денис принял этот звук за очередной порыв ветра, ворвавшийся в переплетенную гущу веток над головой. Но очень скоро из шороха неясного шума можно стало вычленить звуки человеческого присутствия: приглушенные травяным ковром шаги.

– Спаси Христос, добрые люди.

Голос говорившего вполне мог принадлежать и бабе, будь она достаточно солидна и дородна. К тому же угадывалась в нем некая хитринка, какую обрести может лишь человек, для которого плутовство давно стало призванием. Говор хоть и отличался от привычного Денису языка, но походил на родную речь куда больше, чем поднадоевшее уже польское квохтание.

– С чего бы это он тебя, еретика, спасать кинулся? – хмыкнул в ответ толстяк, как узнал Денис за время тележной тряски, что в этом мире именовалось путешествием, носивший фамилию Гловач.

– А ты с чего решил, что я к вам обращаюсь? Уж латинян-то от добрых людей отличать еще умею.

– Что ж тогда грех берешь на душу, торгуя с поганым людом?

– Так ить хвосты с рогами у вас пока еще не отросли. Подождем. Чем сегодня торгуем?

Толстяк мельком глянул на главного, будто молчаливо испрашивая разрешения на продолжение диалога. Тот, важно заткнув большие пальцы за уворованный пояс, горделиво вскинул свой клюв. Как будто искренне считал, что, не гляди он на человека непременно сверху вниз, то и разговор не состоится.

– Нужно доставить за стену пятерых, – коротко и, ясное дело, надменно процедил Торунский.

Прятавшийся в налившейся под деревьями тьме незнакомец присвистнул. Был он этой просьбой так озадачен, что даже отбросил осторожность и показал нос из тени. Тот, к слову, оказался мясист и изряден. Как и сам его владелец. Конечно, до размеров кабана Гловача ему было еще жрать да жрать, но двигался он, совершенно очевидно, именно в этом направлении. Хитрый прищур глаз скользнул за плечо поляков, остановившись на скрученном Денисе. Судя по тому, как шевельнулись комковатые ноздри на картофелине носа, дрогнули кустистые брови и выпятилась из неряшливой бороды верхняя губа, цена пленнику была назначена сразу же, и вряд ли размер ее мог порадовать продавца.

– Убить дешевле будет.

– Убить и без тебя могли.

– Чего ж не добили? Видно ж, что старались. Вон, ухо разлохматили. Чем это? Пулей, что ли? Совсем, панове, стрелять разучились?

– В тебя не промахнемся, – беззлобно проворчал Гловач.

– Да и моим людишкам в тебя особо метить не надо, – хохотнул бородач.

Незнакомец снова прошелся оценивающим взором по некондиционному лицу Дениса. И вновь остался недоволен увиденным.

– Давайте лучше погутарим за остальных четверых, – выдохнул он. – Меня вы сюда вызвали явно не заради этого доходяги.

– Какая тебе разница? Цену я менять не собираюсь, – холодно процедил ротмистр, стиснув ладонь на рукояти уворованного пистолета.

– Так и я тоже. Если, конечно, не окажется, что мне самому себе легче кол в задницу вбить, чем ваших людишек до места доставить. Рисковать я, знаешь ли, не любитель. Особенно когда попусту и на ровном месте. За-ради чьих-то барышей.

– Каких таких «чьих-то»? – пропыхтел Гловач. – Как раз для своих личных. Ты знаешь, мы платим всегда серебром. А коли не нравится оно тебе, найдем до него другого охотника. Слыхал я, что некоторые московиты со смолянами бойкую торговлю развели. Ночью выстреленные днем по городу ядра меняют на харчи.

– Брехня.

– Вот и поглядим.

Ночной гость помолчал, переминаясь с ноги на ногу. В подлеске за его спиной зашумела листва. То ли ночная прохлада тронула молодые побеги упругим дыханием ветра, то ли затаившиеся там люди напомнили переговорщику о своем присутствии. И общности интересов.

– Ладно, – сплюнул под ноги бородач, недовольно двигая бровями. – Показывайте остальных.

Толстяк развернулся и махнул рукой, подавая знак кому-то за спиной Дениса. Переругиваясь и позвякивая оружием, со стороны замершего где-то позади обоза двинулось несколько людей. Денис повернул было в ту сторону голову, но горилла Стась, мощный ровно настолько, насколько и тупой, пресек эту попытку на корню. Рванул за волосы, вернув начавшую поворачиваться голову в первоначальное положение. Не исключено, что просто любил насладиться теми моментами, когда появлялась возможность продемонстрировать свою власть. Моментами наверняка редкими. А может, просто выказывал таким образом отношение к пленнику. Если взять во внимание распухший нос, то ничего удивительного в такой неприязни, пожалуй, не было.

А вот чему Денис удивился по-настоящему, так это собачьему ворчанию. Не зычному и угрожающему, какое исторгает глотка здорового волкодава, а визгливому, словно заранее ожидающему ответа в виде пинка под зад.

– Тише, тише, Прошка. Никто тебя не обидит.

Девчушка, бросившаяся на защиту четвероногой доходяги в задохнувшемся от гари, пороха и крови безлюдном хуторке, и теперь продолжала покровительствовать псине. Судя по всему, даже кличку какую-то ей придумала. Несла блохастого на руках.

Спутница девчушки, уже без сабли на боку и с растрепанными волосами, на псину смотрела без какой-либо приязни. Хотя чему тут удивляться? Полонянка среди стаи сытых лишь прелестями войны гамадрилов… То, что кое-кто из них пытался утолить с ее помощью голод другого характера, можно было догадаться при взгляде на ее жупан. В предыдущую их встречу он был застегнут наглухо, до самого горла. Теперь ворот болтался, нескольких застежек не хватало. Не было видно и сапог. У кого из польских мародеров могла оказаться такая маленькая нога, что он позарился на женскую обувку, можно было лишь предполагать. Руки воинственной няньки тоже были стянуты за спиной. Что все равно не делало грудь хоть немного визуально больше.

В момент, когда Денис делал про себя именно это замечание, остановив взгляд совсем не на прекрасных глазах, она снова зыркнула на него. Что называется, ни раньше, ни позже. Такой холодной брезгливости, каким окатил его не особенно томный взор дамочки, мог бы позавидовать любой копрофил. И ведь не скажешь, оправдываясь, мол, ты не так подумала, я вовсе не хотел пялиться на твое хозяйство, ты вообще не в моем вкусе… Выдавив кислую полуулыбку, Денис едва дернул плечами, вроде как извиняясь. Пусть даже и не за что было. Но длинноволосую стерву этот примирительный жест почему-то лишь еще больше разозлил. И выразить свое осуждение она предпочла наименее женственным в представлении Дениса образом. Девица совершенно несимпатично скривила рот и плюнула в его сторону. Причем не как-нибудь там символически. Тугое ядро харчка едва не долетело до него, шмякнувшись в траву у самых ног.

– Мне такой верблюд без надобности, – тут же обратил внимание на ненадлежащее красной девице поведение бородатый. Разумеется, в попытке набить цену. – А если она и в меня начнет также слюни раскидывать?

– Если кто и начнет раскидывать слюни, то уж точно не она при виде тебя. Ты еще нам доплатить должен, что мы тебе такую справную бабу сбагриваем. Может, пока везешь, сумеешь уболтать на то на се…

Взгляд рекомой бабы немедленно переместился на спорщиков, и если б смекалистый конвоир не догадался удивительно вовремя накинуть ей на рот ладонь, то она б уж точно сказала, что именно сделает со всеми желающими поболтать с ней о том о сем.

– Ты где тут справных баб увидел, мил-человек? Ты ж не про эту вот погремушку с костями сейчас говоришь? У латинян все настолько плохо с харчами, что женок своих уж вовсе не кормите? Но я троих только вижу. Вы же про пятерых сказывали.

– С этим еще проще. Оставшихся двоих даже тащить не придется, – хмыкнул Гловач. – Я с вами пойду. И вот этот добрый воин. Зови его Стась.

* * *

Темный небосвод с хороводами звезд и равнодушно озирающей окрестности луной был чист и благостен. Крики ночных птиц да убаюкивающий шелест деревьев долгое время оставались их единственными спутниками. Конвоировали их строго и молча. Развязывать руки не стали ни Денису, ни воинственной его спутнице. Разве что поначалу попытались отобрать у сердобольной девчушки псину – вздумай та залаять, вся конспирация устремилась бы коту под хвост. Но собачья заступница при попытке насильственного расставания так заголосила, огласив писклявым голоском мирно спящую чащобу, что животину ей немедленно вернули обратно. Пусть лай в ночном лесу звучал бы не вполне уместно, детский рев был бы уместен куда меньше.

Когда вышли к берегу реки, за которым угадывалась темная громада стен средневекового города, и уселись на берегу в ожидании, видимо, плавсредства с той стороны, бородач с картофелиной носа подошел к Денису.

– Баш на баш, – объявил он вполголоса, косясь на перешептывающихся чуть в сторонке поляков.

– Чего? – Денис уставился на носатого так, будто ослышался. Вероятно, так оно и было. Особенно если учесть, что с него этот барыга поиметь ровным счетом ничего не мог. Все более-менее ценное содрано было поляками задолго до их встречи.

– Я вам жизню спасаю, ежли ты не заметил, – пояснил провожатый, таинственно понижая голос и продолжая пялиться на неповоротливую речную рябь, словно интересовала его сейчас исключительно она. – Не встрянь я, когда ваша страхолюдина принялась крыть почем зря моих людишек, они вам всем уже потроха бы повытаскивали.

– И тогда ты ими бы набил свои карманы вместо денег?

Носатый недовольно насупился, перевел взгляд на реку. От нее на берег наползал туман, лохматыми серыми клочьями обволакивая заросли камышей. Приглушенный плеск вялых волн, лениво набегавших на песок, мерно убаюкивал. В зарослях возилась какая-то живность. Со стороны леса доносилось приглушенное то ли расстоянием, то ли густой листвой уханье да нашептывал что-то ровный шум деревьев.

– Лады, давай прямо, – пошел на второй заход допроса контрабандист. – Я же вижу, что ты с этими девахами людишки не простые. Мне бы знать, насколь…

– Чтобы никто из обиженной родни не принялся искать одного ушлого проводника, который помог умыкнуть их кровинушку?

– То уж мои заботы, для чего.

– Ну, тогда иди поинтересуйся у тех двух: толстого да переростка. Они уж точно знают.

Носатый зло стиснул рот, отчего борода вокруг рта вздыбилась и собралась в кучу. Перевел взгляд на пленника, и ничего доброго в узких провалах его глаз Денис не прочел.

– Я ведь могу тебе и башку оттяпать. Эти двое не успеют подбежать.

– То есть не дал выпустить мне кишки своим людям только для того, чтобы лично оттяпать башку? Да еще и остаться при этом без барышей? Что ж, сделай одолжение.

И Денис покорно опустил голову, подставляя затылок под потенциальный удар саблей. Но взвизга вынимаемого из ножен клинка так и не дождался. Когда снова поднял лицо, барыга все так же неотрывно глядел перед собой, словно больше всего на свете его занимало то, что могло с минуты на минуту вынырнуть из невесомо качающегося над водой белесого марева.

– Давай так, – выдохнул Денис. – Я тебе скажу все, что знаю, а ты за это воспользуешься своим ножиком по назначению.

– Это как?

– Воткнешь его мне в ребра, чего непонятного? Или ты только хлебушек им резать привык?

– Не понял, – вылупился на пленника бородач. Видать, предпринимательская жилка, которая вряд ли занимала менее двух третей его тучного организма, никак не могла принять такую постановку вопроса.

– А ты подумай.

Думал картофеленосец долго. Шевелил бровями, хмурился, теребил конец пояса, чесал бороду. В конце концов, покосился на женскую часть их экспедиции. Мелкая ее половина знай себе наглаживала устроившуюся на коленях шавку, а неадекватная – активно терлась щекой об остро встопорщенное плечо, стараясь сдвинуть перетянувшую рот повязку.

– Верный, значит, да? – озадаченно пожевал он губами. – Выходит, не ошибся я. Гусыни эти – какого-то знатного полета птицы, раз уж холоп ихний готов за них без разговоров шею под меч класть…

Он покосился на поляков, похоже, почуявших неладное. По крайней мере, они перестали шептаться и начали с подозрением приглядываться к назревающему под их носом заговору. И правильно делали. Потому что шестерни в голове провожатого завертелись именно в эту сторону.

– Сколько посулите, коль отпущу? И провожу, куды скажете. За отдельную, ясный день, плату.

– Тьфу! – громко и очень отчетливо разнесся над берегом реки очередной плевок боевой подруги не адекватности. Он стал последним усилием в деле избавления от повязки. Поляки, конечно, кинулись устранять возникшую аварийную ситуацию – крик истерички взвился так, что где-то в камышах, невидимые за молочной дымкой тумана, испуганно забили крыльями по воде утки. – За отдельную плату?! Да если ты, клоп, узнаешь, против кого пошел, сам заплатишь, лишь бы тебя побыстрее четвертовали, гниль болотная! Потому что плата, которую ты и впрямь заслужил, будет пострашнее…

Пострашнее чего, договорить она не успела. Стась, то ли из-за несоответствия во временных эпохах, то ли просто из-за своей деревянной тупости незнакомый с принципами джентльменства и прочего рыцарства, натянул намордник на место. Правда, было уже все-таки поздно. Напуганная криком, собака вырвалась из рук девчушки и огласила берег заливистым лаем. А ее спасительница немедленно принялась реветь. Не менее громко и пронзительно. А самое главное – их проводник услышал то, что и хотел услышать.

– Эй, – окликнул от опушки один из сторожевых бородача. И, придав себе вид максимально таинственный, прижал палец к губам. Как будто без него никто не понимал, что вся их конспирация при таком звуковом сопровождении может пойти прахом.

И тут бородач подал ему какой-то знак в ответ. Что-то показал на пальцах. Судя по тому, как мгновенно напрягся караульный и принялся коситься на своих соратников, оценивая, насколько жест этот заметили и они тоже, что-то он явно значил. Понял это и Гловач. И среагировал мгновенно. Взвизгнуло выхваченное из ножен железо. Проводник еле успел отпрянуть, отскочив в сторону берега, поскользнулся на рыхлой влажной земле – и, матерно вскрикнув, свалился в прибрежные камыши в треске сухих стеблей и плеске воды. Мгновенно развернувшись, толстяк выхватил из-за пояса пистолет, направил его в сторону рванувших к ним контрабандистов. Один тут же присел на колено, вскидывая тяжелый арбалет. Другой скользнул за дерево, одновременно выдергивая из колчана стрелу. Остальные, из оружия у которых были только топоры да копья, бесшумными силуэтами скользнули в кучерявую темень кустов. Либо дали деру, либо, напротив, имея уже за плечами подобный опыт неудачных переговоров и полетевших кувырком вылазок, затаились до удобного момента.

– Хватай ребенка! – бросил Гловач Стасю, который, тоже выхватив свой широкий клинок, бешено пучил глаза на бывших союзников, не решаясь кинуться на них – с его-то габаритами он был для обоих стрелков превосходной мишенью. Может, в шевелении извилинами здоровяк не слыл специалистом, но уж в деле моментального и максимально оперативного отклика на четко поставленный приказ с ним, наверное, мало кто мог поспорить. Девчонка коротко пискнула, когда он подхватил ее под мышку и припустил вдоль берега. Мелкая брыкалась, изворачивалась, дрыгала руками и ногами, ни на секунду не затыкая писклявый фонтан рыданий. А по пятам за своей покровительницей и ссутулившимся поляком, который, видимо, решил, что втянутая в плечи голова создаст неудобство для прицеливания, с нудным и надрывным лаем семенила лохматая крыса семейства собачьих.

Гловач, беглым взглядом заплывших глаз оценив маневр отступления своей подручной гориллы, цепко глянул на двоих оставшихся валяться на земле пленников. Не нужно было обладать запредельной проницательностью, чтобы понять – в сложившихся обстоятельствах перед ним встал выбор, кто из них может оказаться более ценен. Волочь разом обоих явно не представлялось возможным. Телохранительница, судя по всему, пришла к аналогичному выводу. Ругнувшись сквозь стягивающую рот повязку, она перекатилась на бок, встала на колени и, одним махом вздернув себя на ноги, припустила следом за Стасем. Со связанными за спиной руками бег выходил далеким от олимпийских эталонов, а крыльями развевающиеся полы жупана в любой миг могли стать причиной падения. Но верную няньку, похоже, занимали только рев удаляющейся в неизвестные перспективы воспитанницы и вероятность потерять ее из виду. Или – из жизни. Тугой хлопок тетивы – и басовито прогудевшая где-то над Денисовой головой стрела сбила улепетывающего великана с ног.

Вскрикнули сразу все. И девчушка, кувыркнувшаяся куда-то в медвежьих объятиях поляка, и ее пестунья, грохнувшаяся на колени то ли от отчаяния, то ли запутавшись-таки в длиннополом «пальто», и даже Гловач. Привычная отожравшаяся деловитость на его лице сменилась выражением крайней степени досады.

Правда, Денис не смог бы сказать точно, сумерки ли это сыграли с его зрением оптическую шутку или нет, но ему показалось, что короткий болт самострела, клюнув в ссутуленную спину громилы, вовсе не продырявил ее, а отскочил куда-то в сторону. Правда, о вопросе излишней фантастичности происходящего он позабыл тут же. Спрятавшийся за дерево лучник выгадал-таки момент и выпустил в продолжавшего бестолково торчать во весь рост десятника стрелу. Тонко пропев свистом оперения, она угодила поляку точно под изящно закрученные неприхотливыми узорами планки галунов. По задумке лучника, стрела должна была продырявить ему живот, разодрав кишечник.

На долю мгновения Денис даже пожалел поляка.

До того самого мига, как стрела, треснув у железного наконечника брызгами щепок, отлетела от толстяка, словно от железного дровосека из сказки.

– Да завалите ж его!

Мокрый, с вымазанными землей штанами и изгвазданным зеленоватой ряской зипуном, как наиболее уродливая русалка, выбрался из прибрежных топей проводник.

Возившийся до сих пор с перезарядкой арбалетчик вскинул наконец оружие к плечу и, даже не особо прицеливаясь, дернул за спусковую скобу. Расстояние между ним и Гловачем вряд ли составляло более трех десятков шагов, и промахнуться по такой максимально удобной по габаритам и минимально подвижной по комплекции мишени было сложно. Он и не промахнулся. Басовито прогудев в загустевшем от напряжения ночном воздухе, болт врезался точно в середину груди поляка. Но звука перерубаемых костей и треска рвущейся плоти Денис снова не услышал. Только непонятный короткий металлический звяк. Будто Гловач и вправду вдруг превратился в металлическую болванку. Правда, эффект выстрел в упор все же возымел. Досадливо крякнув, десятник грохнулся всеми своими полуторацентнеровыми потрохами на задницу, выронив из рук и саблю, и пистолет.

На месте обоих стрелков – и того, что прятался за деревьями с луком, и того, что вертел ворот арбалета, переводя очумело неверящий взгляд со своего оружия на невредимого толстяка – Денис следующую стрелу непременно послал бы поляку в голову. Едва придя к такому выводу, он решительно оттолкнулся от земли и кинулся наперерез предполагаемой траектории полета оперенной смерти.

Но и в этот раз нажать на «эскейп» методом самопожертвования не вышло. В конце концов, у этих молодцев не было оптических прицелов. Выпущенная из лука стрела прошла мимо, юрко врубившись в приречные заросли.

До слуха донеслась возня с той стороны, куда дернул Стась. Кто-то очень настойчивый и явно стервозный пытался отобрать у кого-то другого заходящегося в реве ребенка. Не иначе вгрызаясь зубами – Денис не припоминал, чтобы неаппетитная в глазах местных знатоков женской красоты деваха освобождалась от пут.

– Все! – продолжал вопить с берега носатый. – Все сюда! Не будет он стрелять! Ему нельзя себя выдавать!

Можно подумать, эти вопли, разносившиеся далеко над берегом, не привлекали никакого внимания.

Рассудив, видимо, точно так же, Гловач ругнулся в усы, встал, с кряхтеньем потирая ушибленную арбалетным болтом грудь. А потом удивил. Едва из утопленной в ночной темени чащи, топоча и с треском ломая подлесок, выметнулись остальные провожатые, толстяк пошел им навстречу. Арбалетчик успел взвести свою стрелковую шарманку и вскинул ее навстречу грузному десятнику. Он даже ухмыльнулся, предвидя миг своего неминуемого триумфа: доковылять до расстояния рукопашной рубки кабан никак не успевал.

И тогда он сделал то, что действительно успевал.

Каким-то усталым жестом поднял руку с зажатым в ней пистолетом. И нажал на спуск. В дремотных сумерках оглушительно грохнул выстрел. Прежде чем уносимый ветром пороховой дым нехотя уплыл к реке, мешаясь, истаивая и растворяясь в космах белесой дымки тумана, Гловач подскочил к завалившемуся навзничь стрелку и выдернул из его рук арбалет. Лучник, который, видимо, после криков проводника тоже решил, что таиться смысла не имеет, и вынырнул из своего укрытия, стрелу пустить все же успел. Но вышло у него это как-то излишне заполошно. Испуганно ткнув неубиваемого поляка в плечо, стрела срикошетила в сторону, понуро булькнув в лужу. Вместо того чтобы решительным и точно рассчитанным движением выудить из тула следующую, лучник вдруг решил снова кинуться в заросли. Собственно, добрался он до них вполне удачно. Но все-таки не совсем так, как хотел. Гловач разрядил арбалет точно меж его лопаток. И когда незадачливый беглец рухнул в кусты с торчащим из спины болтом, всем стало ясно, что в этой провальной для проводников дуэли дело было вовсе не в бракованности их стрелкового оружия.

Первый налетевший на Гловача копейщик метил широким жалом пики поляку в живот. А когда тот дернул коротким кордом в попытке отвести этот удар, нападающий, словно того только и ждал, выбросил острие резко вверх. Оно с треском рвущейся ткани и все тем же коротким металлическим лязгом пропороло жупан на груди, но заставило при этом толстяка разве что пошатнуться. Резкий мах заточенным с одной стороны клинком сверху вниз, поворот, пируэт – и рука копейщика в густых брызгах отлетела в одну сторону, а тело, захлебываясь кровью из развороченной шеи, в пляске диких корчей завалилось в другую. Следующий провожатый если даже и перетрухнул, то вида не подал. Потому что торчащие из кустов и загребающие землю в последних судорогах ноги лучника были очень наглядным напоминанием, что этому толстяку спину лучше не показывать. Этот тип в неловко насаженном на кучерявую башку колпаке и латаном-перелатаном кафтане явно с чужого плеча принял во внимание неудачные попытки своих побежденных товарищей. Вместо того чтобы кидаться в бой сломя голову, он принялся аккуратно размахивать топором на длинной ручке, явно намереваясь подрубить противнику ноги. Они вроде не выглядели закованными в какую-то неведомую и непробиваемую броню. Гловач этого не видел, но Денис заметил, что со спины щекастого польского десятника, который от навалившейся на него физической деятельности уже начинал тяжело дышать, стали обходить еще двое недоброжелателей. И решил, что не станет предупреждать одутловатого фехтовальщика о нависшей угрозе. В конце концов, новые действующие лица были не в курсе его стараний по выходу из виртуальной реальности посредством самоубийства. Может, в отличие от поляков они не станут его калечить, завершив мытарства по цифровым стежкам-дорожкам милосердным снесением башки.

– Осторожно! – завопил от берега, словно подслушав мысли пленника и с явной издевкой решив похоронить его надежды, бородатый проводник. – Сзади!

Не успел Денис удивиться, с чего это носатый решил помочь рубящему его людей десятнику, как выяснилось, что предупредить-то он как раз пытался своих людей. Денис лежал в высокой траве так, что никак не мог увидеть Стася, подбежавшего с тыла к двум крадущимся к Гловачу головорезам. Хотя как можно было не заметить несущуюся вдоль берега скалу комплекции баскетболиста? Разглядел во всей красе эту ощерившуюся образину он лишь тогда, когда великан шумно выдохнул, косо махнув широким у основания и суженным к острию тесаком. Оба нападающих как по команде выгнули спины в мучительной судороге. Видать, излишне ретивый дуболом рубанул обоим по позвоночнику. Правда, выяснять у них причины недомогания здоровяк не стал. Одному полоснул по рукам, которые тут же выпустили странного вида копье, больше напоминающее косу, а второму что есть сил долбанул рукоятью по голове. Этот сполз на землю бесшумно. В отличие от второго, который принялся кататься в траве и орать дурным голосом. Дровосек, что размахивал топором перед коленными чашечками пузана, отвлекся на эти вопли, и Гловач тут же рубанул его по ноге, ушел в пируэте в сторону, позволяя оппоненту грохнуться на одно колено, и, скупо махнув чуть закругленной полосой стали, перерубил ему основание шеи вместе с ключицей.

Остальные двое вооруженных молодчиков доходяжной наружности молча переглянулись и как по команде кинулись обратно в лес. Стась рванул было за ними, но десятник остановил его недовольным окриком. И указал вымазанным темными неряшливыми потеками клинком в сторону трясущегося проводника. Тот, растерянно таращась, пятился назад, похоже, даже не замечая, что уже по колено вошел в воду. Когда жираф в польском жупане схватил его за шкирку, он даже хлопнулся на задницу, подняв громкий плеск и едва не уйдя с головой под воду. Громила, вытащив на берег поскуливающего «экскурсовода», швырнул его к ногам десятника. Как гордое свидетельство триумфальной и безоговорочной победы. На которое, впрочем, пузатый едва взглянул.

– Где девки? – строго вопросил он здоровяка.

– Там, – лениво ткнул тот пальцем за плечо. – Из одной дух выбил, чтоб не кусалась, другую к ней привязал.

– Надеюсь, не из княжьей дочери дух-то выбил?

– Не. Из той, жердины страхолюдной.

При упоминании княжьей дочери валяющийся в ногах Гловача проводник застонал раненым зверем еще протяжнее и, похоже, окончательно лишился присутствия духа. А заодно и каркасных свойств скелета – совершенно обессиленно он стек в траву. Собственно, упоминание подобной августейшей особы должно было нагнать жути и на Дениса тоже. Если бы все эти интриги не занимали его гораздо меньше, чем вопрос о поисках таблички с надписью «Выход» из всех этих игр.

Поэтому он с легкостью отмахнулся от назойливой мысли о том, первом проводнике, который притащил его в эту виртуальную мясодробилку. Ведь до того, как количество его глаз сократили в два раза, он пытался торговать с поляками информацией о том самом обозе, который они поджидали в хуторке. Получалось, и они знали, кого именно повезут в нем, и он тоже? Но разве могла у него быть с ними какая-то связь? Кроме, разумеется, их пули в его голове?

Размышления прервали ставшие особенно жалобными всхлипы где-то утопившего в этой реке свой независимо-насмешливый тон проводника. Гловач неспешно вытер темные потеки на своем корде о его кафтан и лишь затем поглядел ему в глаза. Поигрывая при этом клинком, словно в нерешительности от того, куда же лучше его поместить – в ножны или в брюхо скулящего предателя.

– Сейчас прибудет плот. Отклик на пароль знаешь только ты. Либо говоришь, либо я начинаю отрубать от тебя по маленькому кусочку и заставлять жрать это.

– Так, может, и этого, – словно над хорошей шуткой хохотнул Стась, указывая на Дениса, – тоже нашинковать помельче?

– Нет. Этот еще нужен.

– Да на кой черт?

– А ты бы сам, остолоп, не хотел бы узнать, где он взял такой добрый доспех, от которого и пули отскакивают, и пики продырявить не могут? Ведь если бы ротмистр не велел нам под жупаны надеть кольчуги этих двух московитов, нас бы холодных уже отправили в Днепр на корм рыбам.

Валяющийся в траве Денис, глядя на поляков снизу вверх, усмехнулся не самой приветливой из своих улыбок:

– И как же вы смогли в них втиснуться?

Запал нервного напряжения Гловач, видимо, целиком и полностью погасил в отгремевшей только что стычке, а потому на прямое оскорбление даже бровью не повел.