Текст книги "Кто такая Айн Рэнд?"

Глава 3
Привет, Америка!

Свою карьеру в Америке Айн Рэнд начала с написания сценариев для немого кино – работы, которую она могла делать, даже невзирая на свое поверхностное знание английского. Чуть более года спустя после приезда в Штаты, в возрасте двадцати двух лет, она работала в качестве младшего сценариста на студии знаменитого режиссера Сесила Блаунта ДеМилля.

Но этому предшествовали еще несколько месяцев, в течение которых она осваивалась с американским укладом жизни. Первые четыре дня девушка провела в Нью-Йорке, остановившись у дальних родственников семейства Портных. Эти родственники, носившие фамилию Розен, проживали в новом, имевшем величественную архитектуру районе Саттон-Плейс близ Ист-Ривер, так что начало пребывания Алисы в США было весьма стильным. Позднее она рассказывала друзьям, что на тот момент у нее оставалось при себе всего пятьдесят долларов. Ей приходилось передвигаться по шумному городу на трамвае или пешком. Спрашивать дорогу у прохожих было не так уж легко, поскольку ее разговорный английский не выходил за рамки дюжины слов, да и те она, по собственному признанию, произносила не слишком внятно.

По дороге из Нью-Йорка в Чикаго она решила, что новую жизнь в новой стране следует начинать и с новым именем. И если псевдоним «Рэнд» Алиса придумала себе уже давно (то была слегка видоизмененная аббревиатура ее настоящей фамилии – Розенбаум), то теперь у нее появилось еще и новое имя – Айн. Как звезда Голливуда, она хотела иметь легко произносимое и запоминающееся имя. И то, что она в итоге выбрала – Айн Рэнд – освобождало ее от бремени пола, национальности, религии, прошлого. Это было идеальное имя для «избранной». Псевдоним также мог, в случае необходимости, послужить камуфляжем от американской иммиграционной службы, которая, по истечении срока действия визы, могла попытаться выследить ее.

Имя, которое она выбрала для себя, уже более полувека является предметом любопытства читателей и горячего обсуждения среди поклонников. Не будучи ни американским, ни еврейским, ни русским, оно не несло в себе четкого информационного кода, сообщающего этническую или даже половую принадлежность его носителя. Многие из первых читателей ее книг искренне полагали, что их написал мужчина. Когда ее спрашивали о псевдониме в 1930-х и 1940-х годах, она предлагала разные версии его расшифровки. Иногда говорила, что «Айн» – финское женское имя, которое она позаимствовала у финской писательницы, но, по крайней мере, однажды заявила, что придумала его сама. Что же касается фамилии «Рэнд», то ее троюродная сестра Ферн Браун, которой было восемь лет, когда старшая родственница поселилась у ее семьи в Чикаго, вспоминала, что Алиса привезла с собой из России пишущую машинку модели Remington Rand. Сама Рэнд также не раз излагала такую версию, но это не может быть правдой, поскольку в 1926 году машинки такой модели еще не выпускались. Десять лет спустя она сказала в интервью New York Evening Post, что слово «Рэнд» является аббревиатурой ее русской фамилии («Рзнб».), а в 1961 повторила эту версию в беседе с корреспондентом The Saturday Evening Post.

Но, как бы там ни было, она, за очень редким исключением, не раскрывала своим американским знакомым имени, которое получила при рождении. Некоторые друзья и родственники связывают это с ее осторожностью в связи с некоторыми барьерами, стоявшими на пути евреев в Соединенных Штатах. Им было запрещено проживать в ряде районов, заниматься некоторыми видами деятельности, состоять в определенных общественных организациях и клубах. Мириам Саттон, родственница Рэнд со стороны мужа, которая до самой смерти оставалась ее подругой, вспоминала: «Поначалу она не хотела, чтобы кто-либо знал, что она еврейка. Был целый период, вплоть до Второй мировой, когда она не хотела, чтобы это стало известно». Мириам (девичья фамилия которой была Папурт), вспоминала, что Рэнд рекомендовала ее никому не рассказывать, что клан ее отца, еврея Аллена Папурта происходит из украинского города Бердичева. «Это ужасное место, Мими! Это еврейское гетто!», – сказала ей эмигрантка. Когда Рэнд знакомила Мими с кем-нибудь, то всегда представляла ее как «племянницу своего мужа», не называя фамилии Папурт. Другая американская родственница рассказывала, что вся их большая семья «была очень скрытной. Они все изменили свои имена». Знавшие Рэнд люди говорят, что самой главной причиной, по которой она сменила имя, было то, что «поскольку она хотела стать философом и автором бестселлеров, ей нельзя было быть еврейкой. Еврейку просто никто не стал бы слушать». Несмотря на то, что впоследствии романистка утверждала, что ее основной целью было защитить Розенбаумов от любых ассоциаций с ее публичной деятельностью, на фоне вышеперечисленных причин такое объяснение звучит неправдоподобным. Какой бы ни была подоплека, но ее нежелание раскрывать основные факты о своем происхождении было столь сильным, что ни один из ее ближайших друзей и последователей не знал ее настоящего имени, когда она умерла.

Сперва планировалось, что в Чикаго Рэнд остановится у Анны и Менделя Стоунов, которые занимались торговлей готовым платьем. Но из-за некоторых трудностей, связанных с рабочим графиком этой семьи, в итоге она отправилась к родителям Ферн Браун, Минне и Сэму Голдбергам, которые владели небольшой бакалейной лавкой в чикагском Норт-Сайд, близ Линкольн-парка, и жили по соседству в пятикомнатной квартире на первом этаже. Родители Ферн спали в передней спальне вместе со своим пятилетним сыном Харви. Патриарх семьи, Гарри Портной, овдовевший супруг сестры Анны Стоун Евы, занимал дальний альков. Ферн перебралась на кушетку в гостиную, а Рэнд заняла ее раскладушку в столовой. Практически сразу же она сконцентрировалась на своей основной цели, которую она полушутливо именовала «покорением Голливуда». Она все время писала или печатала сценарии для кинофильмов. Рэнд сочиняла их на русском языке, а ее родственницы переводили на английский. Годы спустя молодой Харви Портной вспоминал, что среди ночи она делала перерыв в работе и подолгу принимала ванну. Первое время Рэнд не закрывала кран с горячей водой как можно дольше, чтобы убить всех микробов. Горячие ванны в той России, которую она покинула, стали забытой роскошью – и в грязи повсеместно процветали холера и брюшной тиф. Голдберги спали урывками и просыпались с красными глазами. В дневное время их гостья разгуливала по квартире, напевая популярную песню “I’m Sitting on the Top of the World”, с харатерным русским акцентом, заменяя англо-американское “the” на «зе». Когда Минна Голдберг не смогла больше выносить создаваемый ею шум, она попросила свою сестру Анну Стоун все-таки разделить с нею тяготы приема гостьи, после чего Рэнд попеременно жила то у Голдбергов, то у Стоунов.

Ферн Браун вспоминала, что Рэнд не проявляла особого интереса к семейным трапезам или к еде как таковой – хотя сама Рэнд позднее говорила, что была постоянно голодна, когда приехала в Америку, где у нее впервые за много лет появилась возможность есть столько, сколько хочется. Она очень мало разговаривала со взрослыми членами семьи и, что особенно удивляло, очень редко упоминала свою собственную семью или политическую обстановку в Ленинграде. Она практически не говорила на эти темы, если ее не спрашивали. Но даже если спрашивали – Айн отвечала односложными предложениями, так, словно эта тема ее совсем не интересовала.

Конечно, это не означало, что ее нисколько не заботит благополучие родителей и сестер. В течение следующих десяти лет она часто писала им, посылая своей сестре Наташе ноты американской музыки, Норе – одежду и кинематографические сувениры, а матери – американские пролетарские романы для перевода их на русский язык, включая «Американскую трагедию» Теодора Драйзера. Она предприняла по меньшей мере одну попытку вывезти свою семью в Америку. Но «все, о чем она говорила – это то, что она собиралась сделать и кем собиралась стать», – отмечала Минна Голдберг. Другими словами – только о своем будущем. С самого начала ее психологический настрой по отношению к собственному прошлому был таков: не смотри назад. Позднее она сказала, что ни ее национальное происхождение, ни страна, в которой она родилась, не имеют для нее никакого определяющего значения, поскольку все это было случайным, а не сознательно выбранным ее свободной волей. Она была «существом с самостоятельно созданной душой» и гордилась этим.

Что касается Чикаго, то этот город не был похож на Нью-Йорк или Голливуд, и она рассматривала его как временное пристанище («Я не чувствовала, что нахожусь в американском городе», – сухо заметила она впоследствии). Она не знала, что к северу и западу от города располагались скопления знаменитых «домов прерий», спроектированных архитектором Фрэнком Ллойдом Райтом[2]2
  Американский архитектор-новатор. Оказал огромное влияние на развитие западной архитектуры в первой половине XX века. Создал «органическую архитектуру» и пропагандировал открытый план в архитектуре.


[Закрыть], который впоследствии послужил прототипом для Говарда Рорка в ее романе «Источник». Не знала Рэнд и того, что чикагский даунтаун усеян зданиями авторства Луиса Салливана, отца небоскребов, который также вдохновил ее на создание одного из героев – учителя Рорка Генри Кэмерона.

Трескотня пишущей машинки Айн сводила с ума ее чикагских родственников. Она писала каждую ночь, иногда – до самого утра. В Америке ничто не стояло у нее на пути. При всякой возможности она отправлялась в принадлежащий семейству Липски кинотеатр, где по нескольку раз смотрела одни и те же фильмы, запоминая мельчайшие детали актерской и режиссерской работы, сценария и сюжета. За шесть месяцев, проведенных в Чикаго, она посмотрела сто тридцать пять фильмов. Ее английский все еще хромал, и чтение субтитров к кинолентам здорово помогало ей в обучении.

В архивах миграционной службы было записано, что после того, как истечет срок действия ее американской визы, русская гражданка Розенбаум обязана вернуться на родину. Но такого намерения у нее не было. Чтобы поскорее получить визу в Риге, она сказала сотруднику американского консульства, что помолвлена с русским мужчиной, которого очень любит, и к которому обязательно вернется. Правда же состояла в том, что как только родственники матери согласились помочь ей с переездом, она решила, что останется в Америке. Она понимала, что новое драконовское законодательство США, принятое в 1924 году и направленное на противодействие хаотичным волнам иммигрантов из Восточной Европы. В случае, если ей не удастся продлить визу, Рэнд намеревалась пересечь границу с Канадой или Мексикой и дождаться, покуда у нее вновь появится возможность вновь въехать в США по квоте. Это могло занять много лет. Стоуны и Голдберги помогли ей с продлением визы, но – всего на шесть месяцев.

Стоит отметить, впрочем, что в 1960-х она стала знаменитой, благодаря прославлению честности и ответственности как неотъемлемых добродетелей ее героев-капиталистов. «Никто, никогда и никоим образом не должен пытаться подделать реальность», – писала она в своем знаменитом описании нравственного человека. То, что она иногда придумывала, преувеличивала или скрывала какие-то факты своей жизни, чтобы приблизиться к своим целям или представить в более выгодном свете публичный имидж, могло, вероятно, частично быть обусловлено опытом, полученным ею во время жизни в России. Особенно, учитывая еврейский фактор, ведь разнообразные мелкие уловки были средством выживания для целых поколений русских евреев. Она прояснила этот момент, находясь в среднем возрасте, когда сказала своим друзьям, что обязательство быть правдивым заканчивается в ситуации, где аморальное поведение окружающих делает правду опасной для собственных интересов личности. Вне всяких сомнений, она рассматривала закрытые границы России как нечто несправедливое и аморальное, но в последующей жизни она позволяла себе подобные уловки и по некоторым другим причинам.

Полностью сконцентрировавшись на своих собственных задачах и целях, Рэнд уделяла очень мало времени общению с родственниками. Когда ее спрашивали о том, как живет семья в России, она либо давала очень краткие ответы, либо выдавала продолжительные рассказы о зверствах большевиков. Члены чикагского клана были очень озадачены поведением своей странной новой родственницы. Они начали спихивать ее друг другу на руки, поскольку ни одна из семей не могла долго выносить ее причуды. К концу лета их терпение лопнуло.

Но Рэнд в любом случае собиралась уехать из Чикаго. Она чувствовала себя крайне неуютно в замкнутом еврейском мирке, где обитали ее родственники. С того момента, как Айн прибыла в Нью-Йорк, почти все, с кем она общалась, были евреями. Настоящую Америку она представляла себе не так. Ей очень хотелось вырваться из тесного национального анклава своей обширной семьи и как следует изучить ту самую страну, о которой так возвышенно мечтала, живя в России. Портные купили ей билет на поезд до Голливуда и дали сто долларов на первое время. Уезжая, Рэнд пообещала им автомобиль «Роллс-Ройс» в порядке благодарности за помощь.

Незадолго до того, как уехать из Чикаго, она описала свои впечатления об Америке в письме, адресованном ее неразделенной любви, Льву Беккерману. «Я настолько американизировалась, что уже могу ходить по улицам, не задирая голову, чтобы смотреть на небоскребы, – писала она ему. – Я сижу в ресторане на очень высоких стульях, как в футуристическом кино, и потягиваю фруктовые коктейли через трубочку». «Американцы много шутят и почти ничего не воспринимают всерьез», – радостно писала она. В письме также нашла отражение и ее целеустремленность. «Единственное, что мне остается – это расти, – писала она, – что я и делаю со свойственной мне прямолинейной решительностью». Она надеялась, что Лев изыщет способ уехать из России и однажды приедет к ней. Она обещала встретить его на вокзале, даже если он приедет в 1947 году, а она к тому времени станет величайшей звездой Голливуда». Ответил ли Беккерман на то послание, остается неизвестным.

Глава 4
Голливудские грезы

В России она представляла себе Голливуд как своеобразный слепок земного шара, где можно встретить людей абсолютно любой национальности и любой социальной страты. Элегантных европейцев, энергичных деловых американцев, дружелюбных африканцев, тихих китайцев и даже разнообразных дикарей из дальних колоний. Профессоров из лучших школ, фермеров и аристократов, людей всех профессий и возрастов. На деле же Голливуд довольно сильно отличался от того образа, который можно было составить себе, опираясь на созданные здесь произведения. Писатель Натаниэль Уэст называл это место «помойкой грез». Но Рэнд очень мало знала о темной стороне киноиндустрии. Для нее прибытие в Голливуд в 1926 году стало путешествием в ту самую волшебную страну, о которой она мечтала, живя в России. Время приезда было очень удачным – в середине двадцатых годов кинематограф все еще был немым, и Рэнд могла писать сценарии даже несмотря на свое поверхностное знание английского. Диалоги, которые появлялись внизу экрана в виде субтитров, не требовали глубокой проработки – они должны были быть краткими и простыми.

Первым делом она отправилась на студию, принадлежавшую ее любимому режиссеру Сесилу Блаунту ДеМиллю. Его знаменитые эпические религиозные фильмы в России не выпускались – там этот режиссер был известен как автор лент о гламуре, сексе и приключениях. Рэнд привезла на студию несколько своих сценариев, но ей довольно быстро указали на дверь. К счастью, выходя, она встретила самого ДеМилля, который как раз подъехал к воротам студии на своем авто. Стоя неподалеку, она пожирала своего кумира глазами, и, в конце концов, он это заметил. Пригласив девушку в свой автомобиль, режиссер прокатил ее по голливудским улицам и пригласил на съемочную площадку фильма «Король королей», назначив встречу на следующий день.

ДеМилль был одним из самых успешных американских режиссеров за всю историю кино. На протяжении сорока золотых лет Голливуда слова «режиссер» и «Сесил Б. ДеМилль» означали одно и то же. Известный своей эксцентричной манерой одеваться, он командовал тысячными армиями статистов на протяжении своего долгого, впечатляющего правления в качестве некоронованного короля Голливуда. Величайшим зрелищем, поставленным этим человеком была его собственная невероятная жизнь.

Пожалуй, нет ни одного современного создателя зрелищных спецэффектов, который не знал бы, что крестным отцом этого искусства являлся именно Сесил Б. ДеМилль. Он был не только генератором потрясающих визуальных идей, которые, будучи воплощенными на экране, гарантировали крупные кассовые сборы, но еще и гением промоушена, заложившим основы голливудского бизнеса на десятилетия вперед. Он был одним из первых людей, догадавшихся, что трейлер, демонстрирующий наиболее привлекательные фрагменты кинокартины, способствует повышению продаж билетов. Он также стал первым в истории кино человеком, который сделал имя режиссера инструментом продаж, размещая свою фамилию в самой верхней части афиши, выше названия студии и самого фильма.

Еще одним коммерческим инструментом ДеМилля был грех. Режиссер считал, что порок следует показывать на экране раньше, чем добродетель – дабы сильнее был моральный эффект. Поэтому многие его фильмы были наполнены достаточно откровенными для своего времени сексуальными и эротическими сценами.

Творческое кредо ДеМилля было следующим: «Неважно, сколько это стоит, главное – стоит ли оно этого». Он был убежден, что актриса, играющая в фильме роль принцессы, будет играть лучше, если ей заплатят пять тысяч долларов, нежели та, которой заплатят двести – и что зритель обязательно заметит разницу. ДеМилль был одним из символов старого Голливуда, одним из его столпов. И вот, именно этот прославленный творец стал одним из первых, кого Рэнд встретила, когда приехала в царство грез.

Существует еще одна версия ее закомства с ДеМиллем, согласно которой русская девушка приняла приглашение покататься с известным режиссером, даже не подозревая, кто он такой на самом деле – и узнала его имя лишь во время поездки, когда набралась храбрости спросить. Впрочем, люди, близко знавшие ее, предполагают, что эта сцена могла разворачиваться и совершенно иным образом. «Она преследовала его, – утверждает родственница Айн Рэнд Ферн Браун, автор популярных книг о лошадях для детей и юношества. – Она никогда не пускала дела на самотек».

В любом случае, в течение первых нескольких недель в Голливуде удача ей определенно благоволила. Рэнд поселилась в женском общежитии Hollywood Studio Club. Это недорогое заведение находилось под патронажем Ассоциации христианской молодежи и предназначалось для того, чтобы дать приют на первое время начинающим актрисам и прочим молодым женщинам, оказавшимся вдали от дома. К услугам обитательниц общежития, расположенного в самом сердце Голливуда, были хорошо укомплектованная библиотека, небольшой театр для репетиций, гимнастический зал и уютный дворик, на котором по вторникам проходили вечерние чаепития и танцы, бывшие традицией клуба. На фоне тесных комнатушек, в которых ее семье пришлось ютиться в Петрограде после экспроприации, новое жилище казалось раем на Земле. В Studio Club Айн прожила два с половиной года, платя за комнату, завтрак и обед десять долларов в неделю. В кинематографической тусовке она получила прозвище «Черная икра».

Так началась ее карьера в Голливуде – сперва в качестве актрисы массовки, но вскоре, воспользовавшись личным знакомством с влиятельным режиссером, Айн стала младшим сценаристом на его студии. Пускай ее собственные сценарные наработки были сырыми и неотшлифованными – но Рэнд умела отличить плохой фильм от хорошего. Перед тем, как приехать в Голливуд, она посмотрела более трехсот картин. Получив должность младшего сценариста, Рэнд перебирала многочисленные еще не реализованные сценарии, правами на которые владел ДеМилль, и вносила предложения по их улучшению. Происходившее с ней казалось слишком хорошим, чтобы быть правдой. Меньше чем за год после своего отъезда из России, Рэнд сумела осуществить часть своих заветных мечтаний.

Устроившись на новом месте, она написала родителям и сообщила им о своем новом псевдониме. Семья была очень рада узнать о ее достижениях. Мать написала в ответ, что письмо, в котором рассказывалось о встрече с ДеМиллем, она прочитала вслух собравшимся в гостях родственникам, и те аплодировали стоя. Анна Борисовна и ее младшие дочери начали заниматься дома английским, готовясь когда-нибудь присоединиться к Айн. Нора прислала отдельно письмо, в котором радостно предвещала, что новое имя ее сестры станет однажды «воплощением славы и величия всего мира».

Решив улучшить свой уровень владения английским, она изучала британскую и американскую литературу из библиотеки. В своей сценарной работе Рэнд экспериментировала с различными жанрами. Вещи, которые она считала лучшими, Айн приносила на студию ДеМилля – но ни один из ее сценариев не был взят в работу. Глава сценарного отдела студии сказала ей, что ее сюжеты слишком надуманны, а персонажи – недостаточно человечны. Такое отношение привело Рэнд в ярость. Она, стремившаяся утвердиться как литературная наследница Виктора Гюго, Федора Достоевского и Фридриха Ницше, с едким пренебрежением относилась к историям, которые читались «как прошлогодние газеты» и совершенно не интересовалась литературными героями, которые были похожи на людей, которых можно ежедневно наблюдать вокруг себя. Айн сразу решила, что руководитель сценарного отдела не только является противницей романтики, но и имеет личную неприязнь по отношению к ней самой. Более тридцати лет спустя она сказала в дружеской беседе: «Я до сих пор ненавижу эту женщину». Но тут же поправилась: «Нет, не ненавижу. Но она мне очень не нравится».

Карьера на киностудии развивалась следующим образом: сперва, чтобы проверить ее способности в письменном английском, ДеМилль поручил Рэнд переработать в киносценарий небольшой рассказ, правами на экранизацию которого владела его киностудия. Ей досталась сентиментальная история под названием «Его собака», и это была, вероятно, ее первая профессиональная работа на английском языке. Она являла собой историю о бывшем заключенном, который, ухаживая за раненой собакой, сумел покончить с криминальным прошлым и добиться руки своей подруги детства. Сценарий Рэнд был написан быстро, но уверенно. Он вполне удовлетворял минимальным требованиям Сесила Б. ДеМилля – и Рэнд получила работу младшего сценариста со ставкой двадцать пять долларов в неделю. Теперь она должна была читать произведения других авторов и оценивать из потенциал с точки зрения кино. ДеМилль сказал, что если созданные ею синопсисы покажутся ему убедительными, то они будут переданы более опытному сочинителю для переработки в настоящие сценарии.

Теперь, вырабатывая мастерство создания типичного голливудского продукта, ей пришлось отложить в сторону свою нелюбовь к сентиментальным историям и чересчур человечным героям. В «Ангеле Бродвея», сценарии, созданном в середине лета 1927-го, она дорабатывала характер циничной певицы из кабаре, которая обнаруживает свои лучшие качества, заботясь и молясь о бывшем преступнике, ставшем рабочим Армии Спасения. В сценарии под названием «Жена Крейга» – основанном на получившей Пулитцеровскую премию пьесе Джорджа Келли, Рэнд адаптировала для экрана серию подлых предательств, совершаемых одной женщиной, которые в итоге приводят к аресту ее мужа за убийство.

Айн была подавлена тем, что ее работа являлась, по сути, вторичной переработкой, «секонд-хендом» – и, конечно же, банальностью историй. Но все же, в каждой из тех ранних работ можно найти характерные признаки свойственного ей отношения к жизни, включая восхищение стоящими вне общества аутсайдерами и склонность к сюжетным поворотам, основанным на зависти обычных людей к выдающимся личностям. Апофеозом этого ницшеанского типа зависти впоследствии стал, конечно же, колоритный злодей из романа «Источник», Элсворт М. Тухи.

Пускай сценарии, написанные ею в России, в Чикаго и в ранний голливудский период, так никогда и не добрались до экрана, все же, они сыграли немаловажную роль в формировании Айн Рэнд как автора. Несмотря на то, что эти сценарии не содержали в себе серьезного философского зерна, читатель может распознать в них характерные черты Айн Рэнд, которые позднее проявились и в ее романах. Они являли собой романтические приключенческие истории, в которых человек изображался как герой, способный, ради достижения своей цели, преодолевать колоссальные препятствия. Легко узнать стиль автора «Источника», когда, в возрасте двадцати двух лет, она пишет: «Жизнь – это достижение… Задайте себе цель – что-либо, что вам хочется сделать – затем идите к ней, прорываясь сквозь все преграды, думая только о своей цели. Вложите в это всю свою волю, всю концентрацию – и вы ее добьетесь».

В этих ранних историях можно найти семена, из которых впоследствии проросли работы, сделавшие ее знаменитой. Например, в основанном на рассказе Дадли Мерфи сценарии под названием «Небоскреб» (“The Skyscraper”), главным героем является архитектор по имени Говард Кейн – который, несмотря на то, что его обвиняют в серьезном преступлении и на длительный срок заключают в тюрьму, в конечном итоге с триумфом восходит на вершину своего величайшего творения – нью-йоркского небоскреба. Впоследствии этот образ будет использован в романе «Источник», героя которого также зовут Говард, и он также является талантливым архитектором.

Рэнд завела дневник, в котором давала самой себе маленькие советы относительно того, как можно преуспеть в голливудском обществе. «Постарайся быть спокойной, уравновешенной, безразличной, естественной – но не взволнованной, экзальтированной и напряженной», – поучала она себя. «Перестань восхищаться собой – ты пока что еще никто», – гласит другая дневниковая запись Айн Рэнд той эпохи. Ее постоянным интеллектуальным собеседником в ту пору был Фридрих Ницше – первой книгой на английском языке, которую она купила, стало издание его знаменитого труда «Так говорил Заратустра». Ницше был индивидуалистом, воспевавшим самосовершенствование – а именно этим Рэнд и занималась в Америке. «Ничто не имеет значения, кроме воли, – писала она в дневнике. – Знай, чего ты хочешь, и делай это. Непрерывно отдавай себе отчет в том, что и зачем ты делаешь. Пусть останутся только воля и контроль – а все остальное можешь послать к чертям!». Позднее Рэнд говорила о своих первых днях в Голливуде как о «мрачном времени». К тому времени ей уже не нравилась киностолица Америки с ее «варварами». Она вспоминала, как чувствовала себя «чужой, над которой окружающий мир смеется и отвергает ее на каждом шагу». Однако на протяжении большей части ее пребывания там – особенно, учитывая тот факт, что она действительно была человеком из другого мира и не имела разветвленной сети прочных связей, на которых эта культура зиждилась уже тогда – она встречала вежливый и даже теплый прием.

Довольно скоро после своего переезда в Америку Рэнд отправила письмо в Петербург своему ухажеру Сергею, чтобы сообщить о разрыве их отношений. Мать горячо приветствовала это решение, еще не зная, что Алиса начала постепенно отдаляться от своего российского прошлого в целом – включая и семью. «Кажется, ты решила порвать с нами», – с упреком написала Анна после того, как Рэнд не отвечала на письма в течение нескольких месяцев. А та все более напряженно относилась к любого рода зависимости. Романтические или семейные отношения предполагают, что их участники нуждаются друг в друге. А она не хотела ни в ком нуждаться.

Вместо этого она создала для себя фантастический мир, в котором блистательные и богатые героини доминировали над своими воздыхателями. Эту же тему эксплуатировали и те несколько рассказов, которые она написала в Голливуде. Героиней новеллы «Муж, которого я купила», является наследница крупного состояния, спасающая своего бойфренда от банкротства, выйдя за него замуж. Точно такой же сюжет имеет рассказ «Достойный экземпляр». В нескольких историях авторства Рэнд женщины не только имели финансовую власть над мужчиной, но также унижали его психологически, публично крутя романы на стороне. Идеальная женщина в ее представлении оставалась страстной, но умела держать себя в руках.

Реальная жизнь, однако, была не столь проста. Уже в первые дни своей голливудской жизни Айн повстречала высокого эффектного незнакомца, который ей очень понравился. К ее радости, скоро выяснилось, что он направляется туда же, куда и она – на съемочную площадку фильма «Король королей». Переодевшись в свой костюм, она вновь заметила его – одетого римским солдатом. В течение нескольких дней Рэнд неотступно следила за каждым его движением. На четвертый день она намеренно поставила ему подножку, чтобы броситься к мужчине с извинениями, когда он упал (данный факт наглядно доказывает, что эта женщина действительно умела добиваться целей, которые она ставила перед собой). Но их разговор был недолгим. Волнение усилило ее акцент, и собеседник с трудом понимал, что она говорила. Потом его кто-то отвлек, и мужчина ушел. Был то не кто иной, как Фрэнк О’Коннор – будущий муж Айн Рэнд. Он принадлежал к тому типу мужчин, которых она находила наиболее привлекательными.

Рэнд нисколько не сомневалась в том, что к ней пришла большая любовь. Однако симпатичный незнакомец исчез так же быстро, как и появился, и где искать его, она не знала. Тоска по родине, одиночество, страх перед будущим – все ее, тщательно подавляемые эмоции прорвались теперь наружу. В течение нескольких месяцев она громко рыдала у себя в спальне, заставляя тревожиться соседок по апартаментам. Потом она снова встретила его – на этот раз в библиотеке на Голливудском бульваре. Они беседовали несколько часов, потом Фрэнк пригласил ее на обед. Начиная с этого момента их отношения развивались медленно, но стабильно. Он забирал ее из Studio Club и вместе они отправлялись в кинотеатр, на прогулку, или же просто куда-нибудь перекусить в компании его братьев – Джо, который также был начинающим актером, и Гарри, который называл себя Ником Картером и работал газетным репортером. Возможно в первый раз за всю свою жизнь Рэнд была столь искренне и всеобъемлюще счастлива. Соседки по общежитию заметили произошедшую с ней перемену – ранее почти всегда мрачная и нелюдимая, теперь Айн посвежела и стала намного общительнее. Фрэнк О’Коннор стал тем мужчиной, который подарил бывшей Алисе Розенбаум ее первый поцелуй. Он стал ее первым – и на долгие годы единственным любовником.