Текст книги "Шолох. Академия Буря"

– Если что: я предупредил вас, Элайяна.

Морган залпом осушил эликсир. Глаза его мгновенно потеряли туман и здраво, холодно заблестели.

– Отлично. И будьте добры больше не раскисать, – строго сказала ректор и захлопнула перед профессором дверь.

Морган постоял какое-то время, пожевал губами. Потом спустился вниз, вышел в Фонтанный Двор и пронзительно свистнул ворона.

– Карр! – осудил тот, слетая на плечо хозяина.

– Когда ты уже выучишь человечий, а?.. – досадливо цокнул языком Морган.

12. Авансцена Бури

Интуиция – это способность анализировать данные быстрее, чем осознавать их. Если ваше сердце чему-то упрямо противится, не будьте идиотом – прислушайтесь.

Хранитель Теннет

Ранее в тот же день, за несколько часов до вечеринки двух лекторов, когда солнце стояло еще высоко, а четырехлапый бильярд спал, непотревоженный, не знающий, что его вскоре ждет, Ладислава Найт прибежала в академию после Сыска.

Она стрелой пролетела сквозь Бурю. Рыцарские доспехи удивленно поднимали забрала ей вслед, и флажки в их руках колыхались, как на арене легкоатлетов.

Найт выбилась из сил перед самым финишем. Уже на родном, припыленном старостью этаже Хромой башни она внезапно устала: поплелась понуро, мысками цепляя друг дружку.

Второе дыхание осторожно постучало девушку по плечу – пс, надо? – но она лишь отмахнулась.

Тогда подал голос каменный дракон:

– Эй, студентка-с! Спасибо за камешки-с-с.

– Пожалуйста, – буркнула Найт, не поворачивая головы.

– Они были не лучшего сорта-с, но… Я готов ответить на твой вопрос-с-с. Правда, я сам мало знаю-с.

Найт сделала еще пару шагов по инерции, потом остановилась и звонко хлопнула себя по лбу.

Точно! Со своими бедами и этим дурацким Голден-Халлой она совсем забыла про тайну Фрэнсиса… Во дает.

Девушка подошла к ящеру. Он, поймав ее на крючок интереса, теперь со спокойной душой завел унылую волынку:

– Ты в следующий раз, будь добра-с, не приноси булыжники с пляжа! Они чокнутые мальца. Рассказывают отвратительные истории. А мне бы молчунов – ну или чего-нибудь новенького, а…

Найт наклонила голову набок:

– Рассказывают истории? Ты о чем, ящер?

Дракон протяжно вздохнул и неспешно уложил шипастую морду на лапы. Он бы обругал девушку – чисто так, по привычке, но вовремя заметил, что глаза у студентки опухли от слез. Дракон был вредный, конечно, но лишний раз расстраивать людишек не любил. Когда грустили в его присутствии, опустошение почему-то чувствовал он. Хотя, казалось, чему там пустеть – в монолитной каменной туше?

– Некоторые камни Этерны живые-с. Когда я их ем, они рассказывают или показывают мне истории-с. Пляжные булыжники говорливы, но глупы – это худший вариант. Ибо я не хочу напитываться глупостями. Так что будь добра-с, находи либо молчаливые экземпляры, либо поинтересней-с. Первая партия меня разочаровала.

– Пословицу про дареного коня и его зубы тебе никто не рассказывал, я правильно понимаю? – фыркнула Найт и тихонько утерла последнюю слезу – контрабандную.

Дракон нахмурился. Его огромные кустистые брови, когда-то с любовью вырезанные скульптором (у нормальных драконов бровей нет, но скульптор вдохновлялся образом своего дедушки), свелись в один мраморный козырек, полный непонимания.

Найт с удовольствием восполнила образовательный пробел ящера.

– Итак, что там с Фрэнсисом и Тиссой? – полюбопытствовала она после.

Дракон лукаво подмигнул и растянул пасть в щеристой улыбке: «Ну, значит, так-с-с», когда Лади вдруг подпрыгнула:

– Нет! Стой! Не говори!

– Почему-с? – растерялся ящер.

– Я передумала… – протянула девушка удивленно.

Она действительно передумала.

Ей настолько не понравилось то, что Голден-Халла узнал о ней больше, чем ей бы хотелось раскрыть, что теперь Лади не готова была повторить ту же штуку с Фрэнсом. Она представила, как они с Фрэнсисом сидят на свидании, и вдруг она выдает ему, что знает его тайну, – и у Фрэнсиса меняется лицо, Фрэнсис встает, уходит, злится – совсем как она сегодня… Нет, не надо такого.

А узнать и скрывать – еще хуже.

– Ну вот, – обиделся ящер. – А я думал-с, в кои-то веки смог стать информатором-с. А тут сижу здесь, скучаю-с… Никакого смысла-с…

– Позже станешь, – пообещала Лади. – А пока я тебе еще камней приволоку. В утешение.

– Только не пляжные, повторяю-с! – вновь попросил ящер. – А то эти только про ноги рассказывают. Как они им нравятся. Или нет.

– Э, ноги?..

– Ну да-с. Изредка кто-то падает-с: тогда руки. Один камень помнил лицо-с. Несколько: апокалипсис, читай, бедра-с.

– Ну и как я теперь буду гулять по берегу с этой информацией? – посетовала Найт, уходя.

* * *

Тринадцатая спальня оказалась полностью в ее распоряжении. Ладислава поднимала себе настроение, как могла.

Она прыгала на кровати: подбрасывала подушку, падала на спину и ловила ее уже поднятыми ступнями (самый веселый способ качать пресс).

Она с закрытыми глазами вытаскивала из саквояжа дамские романы, купленные в Саусборне на вес, и вслух, хихикая, читала напыщенные диалоги. Она выбралась на карниз и тренировалась запускать пульсары, метя в лепнину розово-золотых облаков, снисходящих с дальних гор, как овцы. Она, поминутно оглядываясь на дверь, стыдливо перенюхала все-все духи Тиссы, каковых было множество.

Она открывала и закрывала окно до тех пор, пока за ним не появилось море – тогда Найт, перевесившись через подоконник, начала горланить грустные песни о разбитых сердцах. И горланила до тех пор, пока из лимонада синих вод не вынырнул король ундов на огромном коне-келпи, с трезубцем в руке, и не запулил гарпун прямо в окно-портал. Ладислава, охнув, захлопнула стекла – сделай она это секундой позже, трезубец бы остался в спальне и, возможно, в ее черепушке. А так – пролетел по дуге там, где исчез портал, и с электрическим шипением бахнулся обратно в барашки волн.

– Ищи, Бычьеголовый… – приказал недовольный король, и они с келпи бесшумно скрылись на глубине.

А Ладислава у себя в комнате испуганно выдохнула и тотчас начала смеяться.

Ну вот и полегчало. Как всегда.

Рано или поздно грусть уходит. Страх уходит. Горечь уходит. В тяжелые моменты сложно поверить, что будет лучше, но… «Лучше» всегда наступает. Почти независимо от тебя.

Вдруг в дверь постучались. Найт ойкнула, решив, что это Фрэнсис, – но ведь еще не закат, только семь пятнадцать?..

Подбежала к двери, распахнула.

Опять.

* * *

За дверью стоял Голден-Халла.

– А как же спросить: «Кто там?!» – рыжий всплеснул руками. – Так можно открыть дверь вервольфу!

Найт захлопнула дверь. Рефлекторно.

Какого жмыха?! Он что, каждый раз будет являться, как я забуду о своей беде? Мой личный Мастер Тяжелых Мыслей? Господин Прощай-Покой?

– Хе-е-ей! – тотчас поскреблись снаружи. – Ну я-то как раз не волк!

Найт прикрыла глаза.

– Я пришел извиниться, – бодро вещала дверь. – Ненавижу делать людям больно. Вот прям ненавижу, честное слово. Это всегда – ошибка. Особенно если предполагается, что я старше и умнее (и то и другое до сих пор меня удивляет). Я остаток семинара вел как на иголках – стыдно, жуть. Может, поговорим?

Кошачья интонация в конце. Мур-мяу, пусти?

Найт тихо выругалась. Потом сказала в район замочной скважины:

– Мастер Берти, вы опять ворвались в мое пространство, и мне это неприятно.

– Ну у тебя точно проблемы! – возмутился Берти. – В смысле, – он уточнил, – не потому, что ты ставишь границы, а вообще. Я прорабатываю версию того, что с тобой происходит, госпожа Найт, и она отнюдь не внушает оптимизма…

– Прорабатываете? – опешила Лади, сползая на пол и обреченно запуская пальцы в волосы. – Да вы каждой фразой делаете только хуже! Я расстроена тем, что попала под лупу, а вы еще и приближаете!

– Но ты же явно нуждаешься в помощи.

– Нет! Не нуждаюсь! Мне никто не может помочь, ясно?!

– Господин Никто вообще мало кому помогает… – проворчал сыщик, который, судя по пляске звука, тоже опустился на пол. – Господин Голден-Халла, говорят, душевнее. Ловит надежду на дли-и-и-инную удочку.

– Пожалуйста, перестаньте! Ваше слова сейчас только делают хуже!

– Д’гарр. Правда?

– Да! – зло отрезала Найт, чуть не плача. Как всегда, боль оказалось легче утопить в горячем гневе.

…Они оба замолчали, огорченные тем, что не вяжется разговор.

Мимо окна пролетели стайкой ласточки. Вслед за ними комнату пересек первый закатный луч солнца – как охотник, как свет маяка. Слева направо и сверху вниз он проплыл по спальне, повинуясь руке шаловливых туч. Ладислава смахнула со щеки слезу и сощурилась в его золотом потоке.

А Берти во тьме коридора вздохнул. Судя по громкости, в самую дверь. Их разделяло сантиметра три – ширина полотна, – и Ладислава вздрогнула, когда Голден-Халла вдруг начал мелко постукивать по дереву.

Костяшками пальцев. Туук-тук-тук. Тук-туук. Тук-туук-туук. Прямо в темечко студентке.

– Стоп. Еще раз! – заинтересовалась Найт. Морскую азбуку она знала и любила.

За дверью усмехнулись.

Туук-тук-тук, тук…

– Давай обманем логику повествований? Сотрем наш неудачный разговор и начнем его сначала, если однажды ты этого захочешь. И да: прости меня, госпожа адептка. Я от природы такой любопытный дурак.

– Разве… – начала Найт, но из коридора цыкнули и сердито застучали в жанре суровых соседей.

– Разве так можно – нач. сначала?

– Если двое в сговоре – можно все.

– А мы в сговоре?

– Против бед, преступников и холодного кофе на завтрак? ДА!

– А почему морск. азбука?

– А так веселее.

– Согл.

– Смотри, напарница, наш план: я изображу, что совсем не интересуюсь твоей проблемой. Но. Если ты поймешь, что все-таки хочешь помощи, – свободно приходи ко мне. Хорошо?

– Хорошо.

– Отлично. Так, моя новая задача на вечер: найти приключение, чтоб отвлечься. Потому что я ненавижу, когда есть проблема – а мне нельзя тотчас укусить ее за бочок! Проблемы – они как конфеты, так я для себя однажды решил (еще в те годы, когда я был очень толстым ребенком, да). Теперь я не могу успокоиться, пока парочку в день не прикончу. Я страшный проблемъешка, госпожа Найт. Хотя и создаю их много, не без этого. В основном – подсознательно: тем, с кем у нас недопонимание. Я называю этот феномен «Суперсила Мелкого Пакостника».

Голден-Халла стучал со скоростью дятла-фанатика, только успевай разбирать его фразы. Впрочем, и говорил он всегда очень быстро.

Вдруг Ладислава вспомнила, что задолжала сыщику послание.

– Вам привет от М. Гринта, – весомо пробарабанила Найт, патриарх неспешных кодов и сокращений.

– Ах, Майверус! Прекрасный человек, который верит, что я душка!

– Он сказал – все верят.

– Не все. Вот доктор Морган, например, смотрит на меня свирепо. Чует конкурента в сердцах студентов. Хм. Кстати, вот и идея!

За дверью воцарилась тишина.

– Мастер Г.-Халла?

Девушка откашлялась и постучалась уже всерьез:

– Мастер Голден-Халла, вы там?

Луч солнца погладил ее по голове: эх, милая…

Ладислава встала и приоткрыла дверь. Коридор уже был пуст.

– Он что, побежал чинить проблемы Белому Доктору? – ужаснулась Найт.

Но нет: честолюбивый Берти побежал вписывать мастера тайн в ряды Дружелюбно Настроенных Персонажей.

Потому что он в конкурентов не верил. Вообще. Только в партнеров. В бесконечные игры и сговоры людей перед лицом той силы, которую Голден-Халла никак не мог познать, но в которой ощущал врага – настоящего своего врага, единственного, каковым ни один человек никогда не мог оказаться. Разве что убийцы – пепловы убийцы всех мастей были агентами злодея, его мелкими сошками – и поэтому Берти стал сыщиком, поэтому он вылавливал их в пруду жизни и брезгливо сдавал в ведра тюрем…

Врагом Голден-Халлы была сама смерть. И только она. А вот с Морганом можно попробовать подружиться!

Часы на Башне Алого Ордена пробили половину восьмого. Сыщик бежал к бильярду.

* * *

– Фрэнсис, а здесь есть перила? Вдруг я упаду?

– Не упадешь: я держу. Перила тоже есть, но я надежней. – Близнец с сомнением посмотрел на ржавые, трухой осыпающиеся поручни и покрепче сжал руки Ладиславы.

На глазах у девушки была маска для сна, привезенная из Саусборна: «Военный Университет Саусборна: спи спокойно, кадет!» (С «душевной» надписью, конечно, погорячились, но, когда пошли первые шуточки на эту тему, университетские портнихи уже сшили двести штук и успели раздать всем студентам в честь поступления. Маска была удобная, впрочем. Ладислава носила ее до сих пор, который год.)

– А долго осталось идти?

– Меньше минуты.

Фрэнсис заранее приметил воздушный мостик – горбатый, легкий и длинный, как паучья лапка, – и теперь аккуратно вел по нему подругу.

Перекинутый на высоте седьмого этажа, мост соединял Хромую башню и Башню Сонного Соловья, расположенную далеко в Рассветном крыле. Это был воистину гуттаперчивый мост, и Фрэнсис подозревал, что построен он скорее благодаря магии, чем физике, – иначе б точно проломился в середине.

Признаться, после пыточного спецкурса Винтервиллю очень хотелось отменить свидание и просто лежать, глядя в потолок, радуясь, что тысячи магических игл больше не прошивают тело, а сущность внутри не просит разрушений, но…

«Что бы ни говорила Тисса, влюбленность полезна, – рассудил Фрэнс. – Плюс, дав слабину единожды, я не удержусь от нее завтра. И послезавтра. И вообще. Так я чурбаном каким-то стану».

Поэтому, шустро замазав огромные синяки под глазами кремом, утащенным у сестры, Фрэнсис явился по душу Найт.

Уже давно стемнело. В Рассветном крыле один за другим гасли огни. Оставался свет только в трех местах: классе зельеварения, библиотеке и преподавательской комнате отдыха.

– Сейчас будет красиво, – пообещал Фрэнсис, останавливая Найт и протягивая руки к ее лицу, чтобы снять маску.

* * *

– Ух ты!

Глаза и рот госпожа Найт открыла одновременно.

Серединка горбатого моста – он, кстати, назывался Мостом Весеннего Шепота – висела над угодьями Бури, как королевская ложа – над амфитеатром. Идеальный обзор.

Авансценой служил внутренний двор, разделенный на квадраты, цветные, как поля Калландии, долины мельниц. По бокам каменными кулисами стояли башни Рассветного и Полуночного крыла. Дальше, уже за воротами академии, брала разбег поляна, усыпанная светящимися цветами. Передней декорацией был холм с мерцающими зубьями Этерны и мрачной громадой древней обсерватории. Задником – море, нашептывающее, как дурман, издалека. Облака над ним болтались и качались, будто подвешенные на театральные колосники. Луна была софитом.

Или нет: скорее – примой, чей серебряный подол тянулся от горизонта и бросал россыпь искр к подошве холма.

– Это очень красиво, – оценила Найт.

– Ага. Только ты не туда смотришь, – усмехнулся Фрэнсис и, ловко приобняв ее за плечи, аккуратно повернул лицом к Пугливой башне справа по курсу.

От Фрэнсиса пахло миррой, миндалем и слегка ванилью. Морской ветер подбросил парфюм Ладиславе под нос: ознакомься.

Девушка посмотрела, куда указывает близнец.

Пугливая башня – дом библиотеки, зелий и колонны-хребта – вырастала из главного корпуса, как стебель, и днем ничем не отличалась от сестер.

– Но сегодня полная луна, – пояснил Фрэнсис. – И в ее свете все преображается.

И действительно… Вся башенка, как заплатками, была покрыта гербами, невидимыми на солнце. Большие и маленькие, разных форм, воткнутые меж окон и распластавшиеся на пол окружности, они ярко горели. И – более того – двигались, шевелясь в легком колдовском тумане. Ожившая пляска картин.

– Вау!

На гербах были изображены дивные создания. Те же самые, что и на красочном потолке главного холла. Вот единорог бьет копытом. Вот грызген хихикает, тянет в рот рыбеху. Вот шарик-птица-иррин перепрыгивает с ноги на ногу и раздувается, готовясь петь.

Вот…

Ладислава вздрогнула. По спине пробежал холодок, будто острым когтем провели. Герб, вызвавший это чувство, был спрятан далеко внизу, в темном углу башни, где она смыкалась с соседней.

На эмблеме было страшное существо… Монстра изобразили мелкими, злыми штришками: чернильно-черными. У существа были оленьи рога, плоская морда с двумя провалами глаз, острые ветви вместо рук и будто ящериные ноги, выглядывающие из-под драного плаща. Вокруг него плясала в лунном свете какая-то шелуха… Хлопья пепла, что ли…

– Удивительный эффект, да? Гербы видно только с этого мостика, – улыбнулся Фрэнсис, в это время мирно любовавшийся королем келпи, бьющим копытами по воздуху.

Найт с трудом отвела взгляд от монстра.

Рядом с ним, в том же темном углу, были нарисованы еще несколько: безглазое чудище с ртом во всю голову; девушка со вторым лицом на животе; нечто, похожее на гротескный скелет осла.

Все они как будто принадлежали иному миру.

Как-то незаметно случилось так, что рука впечатленной Ладиславы оказалась в руке Фрэнсиса. Винтервилль удивился, не заметив причины, но тотчас в ответ ободряюще пожал ладонь девушки. И не стал ее отпускать.

– А откуда ты знаешь об этой «картинной галерее»? – спросила Найт, стремясь развеять гнетущее впечатление. – Ты же тоже новичок!

– Кхм, напомню: в отличие от тебя я готовился к поездке, – подмигнул Фрэнсис.

Они сели на мосту, и близнец начал распаковывать корзину с припасами, добытую им на кухне. Юноша налил в два берестяных стаканчика (патент его бабушки, чаевницы госпожи Пионии) шипучий осоко-лимонад. Зеленый, пузырящийся, густой и кисловато-сладкий.

– Эта информация есть в книгах об академии. Раздел: «Факты о Буре и Ее Жителях».

– Ага. А про жутких демонов там тоже говорится? – сощурилась Найт.

Лицо Фрэнсиса осталось непроницаемым, но лимонад качнулся, а сердце бахнулось куда-то вниз, в район идущего в подвалах семинара по некромантии. Сожитель внутри встрепенулся, разворачивая крылья: опасность!

Откуда она…

Но Найт уже деловито тыкала пальцем себе за спину, в сторону испугавших ее эмблем.

Фрэнсису аж похорошело. Впрочем, приглядевшись к монстрам, он присвистнул:

– Нет, про них не знаю. Надеюсь, они уже вымерли.

– И я надеюсь! – поддержала Найт. – Слушай, Фрэнсис. А ведь ты боевой маг. Расскажи мне что-нибудь интересное о своем прежнем студенчестве, а?

Разговор пошел как по маслу.

Ладислава была прекрасным слушателем, а Фрэнсис обожал свой старый профиль. Он всегда считал себя боевым магом, и у него не было ни единого сомнения, что это – его путь. В этом смысле странно было смотреть на людей, не знающих, в чем их призвание. Фрэнс как будто родился с огненным шаром в руке и уже в пять лет плел воображаемые связки защит-нападений.

Тут даже отцу пришлось смириться. Естественно, Ноа де Винтервилль грел надежду, что сын возьмет в свои руки бразды семейного бизнеса, но Фрэнсис, в отличие от сестры, относился к религии и церкви с Почтительной Индифферентностью. Много лет семейных скандалов, и Ноа махнул рукой: магичь, благословляю.

Вообще, конечно, это было нечестно.

То, что из них двоих именно Тисса обладала даром проповедника. Скакала перед зеркалом, читая сочиненные тексты. Рисовала ритуальные татуировки на щеках. Мечтала «заботиться о пастве и наставлять ее». Но не могла. Ведь Церковь оставалась чуть ли не единственной сферой в королевстве, где женщины не одобрялись. Сильно. Очень.

В теории, конечно, именно отец близнецов был Тем Самым Человеком, кто мог бы, шаг за шагом, провести соответствующую реформу, но…

– Тисса? Не смешите меня. Пусть слушается брата, прилежно учится и не создает проблем, – всегда пожимал плечами Ноа. – Я позволил ей стать магом вслед за Фрэнсисом. Хотеть большего, доканывать меня теперь – это грешно.

Логично, что близняшка Винтервилль, жившая из-за этого в постоянном конфликте между желанием и возможностью (да еще и под гнетом страшного «меня не существует для отца»), не только отличалась весьма взбалмошным характером, но и однажды влипла в плохую историю… Это случилось два месяца назад, летом.

Ужасный был день.

Демон внутри Фрэнсиса вдруг заворочался, поднял голову, застучал своим сердцем – вторым, бьющимся возле юношеского. Прислушайся: ту-ту-дух-дух… ту-ту-дух-дух…

– Эй, ты чего? – Ладислава потормошила Фрэнса. – Рассказывал про вашу учебную арену и имитацию апокалипсиса, а потом вдруг умолк.

Близнец, провалившийся в воспоминания, извинился за рассеянность и возобновил рассказ о магических тренировках.

Попутно он потчевал госпожу Найт сахарным виноградом, пирожками с олениной, сушеными кружочками апельсинов, хрустящими на зубах, устрицами (за них с уютницами пришлось побиться) и паффами с дымчатым паштетом.

Фрэнсис подспудно страдал от скудости устроенного им пикника: в столице он ухаживал за девушками куда изысканнее. Ладислава – напротив, обалдевала от того, как сильно заморочился сосед.

Она сидела напротив близнеца, по-пустынному скрестив ноги, и слушала его почти с восторгом. Шерстяная накидка шэппар в оранжево-красных ромбах была уютной и в то же время маняще-яркой. Лади чудесно смеялась: у нее была широкая, ровная улыбка, маленькая родинка на крыле чуть вздернутого носа и эти фантастические разноцветные глаза.

Фрэнсис любовался и от минуты к минуте заливался соловьем все качественней.

За спиной у Найт был лес: Винтервилль решил, пусть она наслаждается башней и морем, а он – группировкой сосен и короной скал в центре острова.

Время шло, они болтали и с радостью находили все больше общих черт, общих взглядов на мир и вещи, на юмор и драму, на людей, на историю и политику. Луна стояла уже высоко.

– Так высоко! Это сколько времени? – задумалась Найт.

– Сейчас пробьет полночь, – близнец проверил часы.

Ладислава как-то резко взгрустнула…

– Эй? Ты чего? – Фрэнсис потянулся вперед и прохладными пальцами коснулся уголка рта девушки, как бы намереваясь вручную вернуть ее улыбку.

И в этот дивный миг… на острове что-то случилось.

Багровое зарево – северное сияние в красных тонах – нестерпимо-ярко полыхнуло бесшумным небесным костром над лесом, за спиной Ладиславы. Алая завеса, вспышка, низводящая сетчатку в ноль.

Фрэнсис зажмурился и отшатнулся от резчайшей боли в глазах, спиной упершись в перила моста. В очень ржавые, трухлявые перила, которые с жалобным скрипом подались назад и, сипло кашлянув, отвалились и полетели вниз…

А Фрэнсис – вслед за ними.