Текст книги "Странный порядок вещей"

Глава 6. Расширяющийся разум

Поэт Фернандо Пессоа рассматривал свою душу как тайный оркестр. “Я не знаю, какие инструменты звенят и поют – скрипки и арфы, литавры и барабаны, – внутри меня”, – писал он в “Книге непокоя”¹[5]5
  Пер. с португ. И. Фещенко-Скворцовой.


[Закрыть]. Он мог лишь распознавать в себе симфонию. Его интуитивная догадка очень верна, так как конструкции, населяющие наш разум, вполне можно рассматривать как эфемерные музыкальные произведения, исполняемые несколькими тайными оркестрами внутри организмов, к которым они относятся. Пессоа не задавался вопросом, кто играет на всех этих скрытых инструментах. Возможно, он, подобно герою Оскара Леванта в “Американце в Париже”, видел себя размноженным и играющим разом на всех инструментах (что было бы неудивительно для поэта, придумавшего столько литературных масок)². Но мы-то с вами вполне можем спросить, кто музыканты этих воображаемых оркестров, правда? И вот ответ: объекты и события мира, окружающего наш организм, реально присутствующие или вызванные из памяти, а также объекты и события мира внутреннего.

А что насчет инструментов? Пессоа не мог идентифицировать музыкальные инструменты, которые так хорошо слышал, но мы можем сделать это за него. В оркестре Пессоа есть две группы инструментов. Во-первых, главные сенсорные устройства, с помощью которых мир вокруг и внутри организма взаимодействует с нервной системой. Во-вторых, устройства, которые непрерывно отвечают эмоциями на любые объект или событие в ментальном пространстве. Эмоциональный ответ состоит из изменения жизненного курса в пределах старого внутреннего мира организма. Эти устройства известны как влечения, мотивации и эмоции.

Различные музыканты – объекты и события, наблюдаемые или имеющие место в данный момент либо вызываемые из памяти, – не тревожат струны скрипок и виолончелей и не нажимают клавиши бесчисленных пианино, но метафора, тем не менее, отражает ситуацию. Объекты и события “играют” в том смысле, что они – как отдельные сущности в разуме организма – могут воздействовать на определенные нервные структуры и, влияя на их состояние, на мгновение менять эти структуры. В течение “игры” действия объектов и событий порождают нечто вроде музыки – музыки наших мыслей, чувств и значений, возникающих из внутренних нарративов, которые они (эти “исполнители”) помогают конструировать. Результат может быть малозаметным или, наоборот, весьма заметным. Иногда даже получается нечто вроде оперы, которой вы можете пассивно внимать или в партитуру которой можете в той или иной степени вмешиваться – с непредсказуемым результатом.

Чтобы разобраться в природе и составе внутренних оркестров, а также в музыке, которую они играют, я напомню о трехчастном делении, предложенном мною для образного восприятия. Сигналы, из которых конструируются образы, исходят из трех источников: мира вне организма, данные которого собирают специализированные органы, расположенные на коже и слизистых, и двух различных компонентов мира внутри организма – древнего химического/висцерального отдела и не столь древнего скелетно-мышечного мира и его сенсорных ворот. Для объяснений ментальных событий типично выносить на первый план окружающий мир, как если бы все остальное не относилось к разуму либо не вносило в него существенного вклада. А для объяснений, учитывающих внутреннее, типично также не проводить различия, которое провожу здесь я, – между эволюционно древним миром химии и висцеральных органов и эволюционно более поздним миром скелетно-мышечного каркаса и сенсорных ворот.

Часто утверждается, будто эти “источники” “подключены” к центральной нервной системе и будто центральная нервная система создает карты и составляет образы из материала, который она получает. Но это обманчивое упрощение того, что происходит на самом деле. Отношения между нервной системой и телом какие угодно, но только не простые.

Во-первых, три вышеуказанных источника поставляют нервной системе совершенно различный материал. Во-вторых, “подключение” трех источников обычно рассматривается как сопоставимое, но это попросту не так. Оно эквивалентно только в том смысле, что все три источника могут порождать электрохимические сигналы, направленные к центральной нервной системе. В реальности, однако, сама анатомия и работа связей существенно различаются, особенно в плане древнего химического/висцерального внутреннего мира. В-третьих, вдобавок к электрохимическим сигналам, древний внутренний мир коммуницирует с центральной нервной системой напрямую через еще более древние, чисто химические сигналы. В-четвертых, центральная нервная система способна отвечать непосредственно на сигналы изнутри, особенно древнего внутреннего мира, таким образом воздействуя на источник сигналов. В большинстве случаев центральная нервная система на внешний мир непосредственно не воздействует. “Внутреннее” и нервная система образуют взаимодействующий комплекс; “внешнее” и нервная система такого комплекса не образуют. В-пятых, все источники коммуницируют с центральной нервной системой “градуированно”, так, что сообщения трансформируются, пока сигналы доходят с их “периферийного” источника к центральной нервной системе. Реальность куда более запутанна, чем хотелось бы³.

Удивительное богатство наших ментальных процессов зависит от образов, основывающихся на информации, поступающей из этих трех миров, но компонуемых с помощью различных структур и процессов. Внешний мир поставляет образы, описывающие воспринимаемое устройство вселенной, окружающей нас в границах возможностей наших сенсорных устройств. Древний внутренний мир – основной поставщик образов, известных нам как чувства. Новый внутренний мир привносит в разум образы общей, более или менее глобальной структуры организма и добавляет дополнительные чувства. Объяснения ментальной жизни, не учитывающие этих фактов, скорее всего, не попадают в цель.

Безусловно, образы могут модифицироваться, наращиваться и взаимосвязываться, и это приводит к обогащению ментальных процессов. Но образы, служащие основой для трансформаций и комбинаций, происходят из трех различных миров, и их соответствующий и отличительный вклад необходимо учитывать.

Формирование любых образов, от простых до сложных, – продукт структур мозга, генерирующих карты, а затем позволяющих картам взаимодействовать так, что сочетания образов порождают еще более сложные наборы и начинают репрезентировать вселенные, внешние по отношению к нервной системе, внутри и вне организма. Распределение карт и соответствующих образов неравномерно. Образы, связанные с внутренним миром, первоначально интегрируются в ядрах ствола мозга и повторно репрезентируются и расширяются в ряде ключевых участков коры, таких как островковая кора и поясная кора. Образы, связанные с внешним миром, интегрируются преимущественно в коре, хотя верхнее двухолмие тоже играет интегративную роль.

Наше восприятие объектов и событий окружающего мира от природы мультисенсорно. Органы зрения, слуха, осязания, вкуса и обоняния задействуются в соответствии с моментом. Когда вы слышите музыку в затемненном концертном зале, вовлеченность ваших чувств иная, чем когда вы занимаетесь подводным плаванием и пытаетесь разглядеть коралловый риф. Доминирующие сенсорные модальности различны, но они всегда множественны и связаны с множественными специализированными сенсорными областями центральной нервной системы – например, с так называемыми “первичными” областями слуховой, зрительной и осязательной коры. Любопытно, что еще один набор областей мозга, известный как “ассоциативная” кора, осуществляет необходимую интеграцию образов, составленных в коре “первичной”.

ОТ КОНЦЕРТНОГО ЗАЛА К КАБИНЕТУ КАРТОГРАФИИ

Где создаются карты? Правильно будет сказать, что картирующие области расположены в центральной нервной системе, но – с непременной оговоркой: многие промежуточные структуры периферической нервной системы заняты подготовкой и предварительной сборкой материала для центральных нейронных карт. В нашем случае ключевые картирующие области расположены на трех уровнях мозга: это несколько ядер в стволе мозга и в покрышке (куда входят ядра двухолмий); ядра коленчатого тела, расположенные выше в переднем мозге; но больше всего их в многочисленных зонах коры, в том числе в энторинальной коре и в связанной с ней гиппокампальной системе. Эти области специализируются на обработке конкретных каналов сенсорной информации. Таким образом возникают зрение, слух и осязание – во взаимосвязанных областях нервной системы, специализирующихся на конкретной сенсорной модальности. Затем сигналы, вначале разделенные по модальностям, интегрируются. Это происходит на подкорковом уровне – в глубоких слоях верхнего двухолмия – и в коре мозга, где сигналы от различных картирующих структур каждого сенсорного потока могут смешиваться и взаимодействовать. Последнее возможно благодаря сложной сети иерархических взаимосвязей нейронов. Эта интегративная деятельность позволяет нам, в частности, видеть человека, шевелящего губами, и одновременно слышать звуки, синхронизированные с движениями губ.

Взаимосвязи ассоциативной коры с первичной корой отвечают за интеграцию. В результате отдельные компоненты, вносящие вклад в восприятие конкретного момента времени, могут восприниматься как единое целое. Один из компонентов сознания связан с этой крупномасштабной интеграцией образов. Интеграция происходит в результате одновременной и последовательной активации различных областей мозга. Это нечто вроде монтажа фильма, при котором отбирают визуальные образы и кусочки саундтрека и располагают их в нужной последовательности, однако никогда не запечатлевают окончательный результат. Этот окончательный результат возникает, так сказать, “в уме” и мимолетно; со временем он исчезает, оставляя по себе лишь памятный след в закодированной форме. Все образы внешнего мира обрабатываются практически параллельно с аффективными ответами, порождаемыми этими же образами в других зонах мозга: в конкретных ядрах ствола мозга и областях коры, связанных с репрезентациями телесных состояний, таких как островковая кора. То есть наш мозг занят не только картированием и интеграцией различных внешних сенсорных источников, но и, одновременно с этим, картированием и интеграцией внутренних состояний – процессом, результат которого есть не что иное, как чувства.

Теперь задумайтесь на мгновение о чудесах, которые творит наш мозг, жонглируя образами стольких сенсорных типов (внешнего и внутреннего происхождения) и преобразуя их в наши интегрированные фильмы-в-мозге. По сравнению с этим киномонтаж – сущий пустяк.

Наше восприятие и вызванные им идеи постоянно порождают параллельное речевое описание. Это описание тоже конструируется с помощью образов. Все слова, которые мы используем в любой речи, устной, письменной или воспринимаемой на ощупь, как шрифт Брайля, состоят из мысленных образов. Это относится к слуховым образам звуков букв, слов и грамматических форм и к соответствующим зрительным символическим/буквенным кодам, обозначающим эти звуки.

Но разум состоит не только непосредственно из образов объектов, событий и их речевых эквивалентов. В разуме также присутствует бесчисленное множество других образов, связанных с данным объектом или событием и описывающих их постоянные свойства и отношения. Собрание образов, обычно связанных с объектом или событием, есть по сути “идея” этого объекта или события, “понятие” о нем, его значение, его семантика. Идеи – понятия и их значения – могут переводиться на язык символов и обогащать символическое мышление. Они также могут перекладываться на особый класс сложных символов, вербальный язык. Слова и предложения (последние подчиняются грамматическим правилам) осуществляют перевод, но сами переводы тоже основаны на образах. Весь разум состоит из образов – от репрезентаций объектов и событий до соответствующих понятий о них и их словесных эквивалентов. Образы – универсальный признак разума⁴.

Сенсорная интеграция, осуществляемая в ходе восприятия, идеи, формируемые при ее обработке, и вербальные эквиваленты множества аспектов этого процесса могут сохраняться в памяти. Мы конструируем в своем разуме мультисенсорные моменты восприятия, и, если все проходит удачно, мы способны запомнить и позже вызвать из памяти эти моменты восприятия, чтобы работать с ними в своем воображении.

Позже я рассмотрю проблему того, как образы становятся осознанными и являются нашему сознанию столь отчетливо и принадлежа лично каждому из нас. Мы познаем образы благодаря сложному процессу осознания, а не какому-либо таинственному “гомункулусу”. Как ни странно (мы убедимся в этом в гл. 9), процесс осознания и сам опирается на образы. Но, независимо от их вклада в осознание, очевидно, что, если образы формируются и обрабатываются даже на элементарном уровне, они могут непосредственно и автоматически руководить действиями. Они осуществляют это, изображая цель действий и таким образом позволяя мышечной системе, руководимой образами, достичь цели более точно. Чтобы понять суть данного преимущества, представьте себе, что вам нужно защищаться от врага, чье присутствие выдает лишь запах. Как бы вы попали в цель? Куда именно направить удар? Вы не попадете в точно определенные пространственные координаты, которые дают зрение и (отчасти) звук, особенно если вы – летучая мышь!

Зрительные образы позволяют организмам точно воздействовать на мишень; слуховые образы позволяют организмам ориентироваться в пространстве даже в темноте, что у нас получается достаточно хорошо, а у летучих мышей – так просто замечательно. Все, что требуется, – это чтобы организм был в бодрствующем и сознающем состоянии и чтобы содержание образов имело отношение к жизни организма в данный конкретный момент. Иными словами, с точки зрения эволюции образы должны были помогать организмам вести себя эффективно даже тогда, когда они были просто оптимизаторами контроля действий, и даже в отсутствие сложной субъективности, вдумчивого анализа и размышления. Как только становится возможным формирование образов, природа не может не подвергать их отбору.

Наша сложная, бесконечно богатая психика являет собой – и это не редкость в долгой истории жизни – продукт кооперативных сочетаний простых элементов. В случае разума речь идет не о клетках, объединяющихся в ткани и органы, и не о генах, дающих аминокислотам инструкцию соединяться в мириады белков. Базовая единица разума – образ, образ предмета или того, что делает этот предмет, или того, что этот предмет заставляет вас чувствовать; или образ того, что вы думаете об этом предмете; или образы слов, репрезентирующих все вышеназванное.

Выше я отметил, что различные потоки образов могут интегрироваться, чтобы порождать более богатые описания внешней и внутренней реальности. Интеграция образов, связанных со зрением, слухом и осязанием, – доминирующий способ обогащения разума, но эта интеграция принимает множество форм. Она может рассматривать объект с множества сенсорных точек зрения, но она также может связывать воедино объекты и события, когда они взаимодействуют во времени и пространстве, и порождать те осмысленные последовательности, которые мы называем нарративами. Мир нарратива известен нам также как мир повествования, мир с персонажами, действиями и реквизитом, со злодеями и героями, с мечтами, идеалами и желаниями, мир, в котором герой истории сражается со своими врагами и завоевывает сердце девушки, испуганно наблюдающей за событиями, но уверенной, что ее возлюбленный победит. Жизнь состоит из бесконечности историй, простых и сложных, банальных и уникальных, описывающих весь шум, и ярость, и покой существования, которые так много значат⁵.

Я уже упоминал вкратце секрет создания нарративов (или повествования), присущий разуму: сцеплять отдельные компоненты в движущийся поезд – несомненно, поезд мысли. Как мозг это осуществляет? За счет того, что разные сенсорные области предоставляют соответствующую часть информации в нужный момент времени, так что формируется временной поезд; в мозге есть ассоциативные области, координирующие временную привязку компонентов, “организацию” движения поезда. При необходимости можно задействовать в этом любую первичную сенсорную область; в функциях временной привязки и распределения участвует вся ассоциативная кора. Один конкретный набор структур ассоциативной коры, недавно подробно исследованный, составляет так называемую сеть пассивного режима работы мозга. Эта сеть, по-видимому, играет ведущую роль в процессе сборки нарративов⁶.

Обработка образов позволяет мозгу абстрагировать их и раскрывать схематическую структуру, лежащую в основе зрительного или звукового образа, а также интегрированных образов движений, описывающих состояние ощущения. По ходу нарратива, в частности, на место самого предсказуемого зрительного или слухового образа можно поместить родственный ему, породив таким образом зрительную или слуховую метафору – способ символизации объектов или событий зрительным либо слуховым путем. Иными словами, изначальные образы в первую очередь важны и сами по себе, и как основа нашей ментальной жизни. Однако манипуляции с ними могут давать новые производные.

Непрерывный перевод в речевую форму любых образов, циркулирующих в нашем разуме, – вероятно, самый впечатляющий способ обогащения. Технически, образы, служащие элементами речевого потока, движутся параллельно изначальным образам (тем, которые переводятся). Они, конечно, представляют собой добавочные образы, переводные дериваты изначальных. Этот процесс особенно восхищает – или бесит – тех, у кого многоязычный бэкграунд: мы обнаруживаем у себя множественные и параллельные речевые потоки, и возникающие комбинации слов могут как веселить, так и раздражать.

Подобно кодам клеток, порождающим ткани и органы, и нуклеотидным кодам, порождающим белки, звуки алфавита, которые можно услышать и репрезентировать в тактильной или зрительной форме, составляют слова у нас в мыслях и слова устной или жестовой речи. Учитывая определенный набор правил объединения звуков в слова и объединение слов согласно определенному набору грамматических правил, всю полноту нашего разума можно описывать до бесконечности.

Почти все, что содержится в наших мысленных образах, доступно для внутренней записи, нравится нам это или нет. Точность записи зависит в первую очередь от того, насколько внимательны мы были по отношению к этим образам, а это, в свою очередь, зависит от того, сколько эмоций и чувств породило их прохождение через поток нашего сознания. Многие образы сохраняются в записи, и значительную часть записей можно проиграть повторно, то есть вызвать из файлов и восстановить более или менее точно. Иногда воспроизведение старого материала настолько детально, что даже конкурирует с новым материалом, порождаемым в данный момент.

Память присутствует у одноклеточных организмов как продукт химических изменений. Фундаментальное применение памяти у них то же, что и у сложных организмов: способствовать распознаванию другого живого организма или ситуации, чтобы либо приближаться к ним, либо избегать их. В этих простых целях мы тоже задействуем химическую/одноклеточную память и получаем от нее пользу. Подобный вид памяти имеется, например, у наших иммунных клеток. Тут нам помогают прививки: если столкнуть наши иммунные клетки с потенциально опасным, но обезвреженным патогеном, то при следующей встрече с ним клетки идентифицируют и безжалостно атакуют противника, когда он попытается закрепиться в нашем организме.

Воспоминания, расставляющие вехи в нашем разуме, следуют тем же принципам, только запоминаем мы не химические модификации молекул, а временные модификации в сетях нейронов. Эти модификации связаны со сложными образами всех сенсорных типов, переживаемыми по отдельности или как элементы нарративов, протекающих в нашем разуме. Проблемы, встававшие перед природой на пути к запоминанию и воспроизведению образов, колоссальны. Решения, которые она отыскала на молекулярном, клеточном и системном уровнях, также вызывают восхищение. На системном уровне решение, имеющее наиболее непосредственное отношение к нашей теме разговора – память об образах, например, память о сцене, которую мы воспринимаем в зрительных и слуховых категориях, – достигается путем преобразования эксплицитных образов в “нейронный код”, который впоследствии позволяет, путем обратного преобразования, осуществить более или менее полную реконструкцию в процессе воспроизведения образа. Коды воспроизводят, в неэксплицитной форме, реальное содержание образов и их последовательностей и хранятся в обоих полушариях мозга – в ассоциативной коре затылочных, височных, теменных и лобных долей. Эти области взаимосвязаны через двусторонние иерархические связи с набором областей первичной сенсорной коры, где впервые происходит сборка эксплицитных образов. В процессе вспоминания мы в итоге реконструируем более или менее верную аппроксимацию исходного образа, используя обратные нейронные пути, которые идут от областей, содержащих коды, и воздействуют на области, формирующие эксплицитные образы, особенно на те, где эти образы впервые сформировались. Мы зовем этот процесс ретроактивацией⁷.

Знаменитая ныне структура мозга под названием гиппокамп – важный партнер в этом процессе и играет решающую роль в обеспечении высшего уровня интеграции образов. Гиппокамп также позволяет осуществлять преобразование временных кодировок в постоянные.

Утрата гиппокампа в обоих полушариях мозга нарушает формирование долговременной памяти об интегрированных сценах и доступ к ней. Уникальные события больше не вспоминаются, даже если объекты и события все еще распознаются вне уникального контекста. Человек способен распознавать дом как дом, но не конкретный дом, где он жил. Контекстуальное, эпизодическое знание, приобретенное благодаря личному индивидуальному опыту, более недоступно, хотя общее, семантическое знание все еще извлекается из памяти. Когда-то основной причиной подобной инвалидизирующей утраты был энцефалит, вызванный вирусом Herpes simplex, но сейчас самым частым виновником стала болезнь Альцгеймера. Этот недуг поражает определенные клетки в сетях гиппокампа и его входе, энторинальной коре. Постепенное разрушение мешает эффективному запоминанию или извлечению из памяти интегрированных событий. Результатом становится прогрессирующая потеря пространственной и временной ориентации. Уникальные люди, события и объекты больше не вспоминаются и не распознаются. Новые тоже не запоминаются.

Сейчас ясно, что гиппокамп – важная область нейрогенеза, процесса рождения новых нейронов, которые встраиваются в локальные сети. Формирование новых воспоминаний отчасти зависит от нейрогенеза. Любопытно: известно, что стресс, повреждающий память, снижает нейрогенез.

Моторное обучение и воспроизведение моторной памяти зависят от других структур мозга, а именно – от полушарий мозжечка, базальных ядер и сенсомоторной коры. Формирование и воспроизведение памяти, необходимые для того, чтобы исполнять музыку или заниматься спортом, опираются на эти структуры в тесной связи с гиппокампальной системой. Моторная и немоторная обработка образов могут быть приведены в соответствие в связи с их типичным соотношением в повседневной деятельности. В опыте реального времени образы, соответствующие словесному нарративу, и образы, соответствующие набору связанных с ним движений, часто присутствуют одновременно, и хотя соответствующие воспоминания о них формируются и хранятся в разных системах, они могут воспроизводиться совместно. Исполнение песни со словами требует синхронной интеграции различных фрагментов воспоминания: мелодии, памяти о словах, памяти, связанной с моторикой исполнения.

Воспроизведение образов открыло новые возможности для разума и поведения. Как только образы стали запоминаться и извлекаться из памяти, они помогли организмам распознавать прошлые встречи с объектами и типами событий и, задействуя мышление, поспособствовали более точному, эффективному и полезному выбору поведения организмом.

Размышление, как правило, требует взаимодействия между тем, что текущие образы демонстрируют в качестве настоящего, и тем, что воспроизводимые образы демонстрируют в качестве прошлого. Эффективное размышление требует также предвидения того, что будет дальше; процесс воображения, необходимый, чтобы предвидеть последствия, тоже зависит от воспроизведения памяти о прошлом. Воспроизведение памяти помогает сознающему разуму осуществлять процессы мышления, суждения и принятия решений – коротко говоря, выполнять задачи, с которыми мы сталкиваемся в своей жизни ежедневно и по всякому случаю, от рутинного до возвышенного.

Воспроизведение прошлых образов играет ключевую роль в процессе воображения, которое, в свою очередь, служит песочницей для творчества. Воспроизводимые образы также играют ключевую роль в конструировании нарративов – повествовании, которое так характерно для человеческой психики и которое использует как текущие, так и старые образы наряду с речевым переводом практически всего, о чем повествует наш внутренний фильм. Смыслы, извлекаемые из фактов и идей, связанных с различными объектами и событиями, включенными в нарративы, далее подсвечиваются структурой и ходом самого нарратива.

Один и тот же сюжет – те же герои, то же место, те же события, та же концовка – может порождать разные интерпретации и, соответственно, разные смыслы в зависимости от того, как он рассказывается. В категориях ментального, порядок введения объектов и событий и природа соответствующих описаний относительно количества и качества играют решающую роль для нашей интерпретации нарратива, того, как он будет храниться в памяти и как будет впоследствии оттуда извлекаться. Мы – неустанные рассказчики историй практически обо всем в нашей жизни (обычно о самом важном, но не только о нем), и мы радостно расцвечиваем наши нарративы всеми искажениями нашего прошлого опыта и наших предубеждений. В наших нарративах нет ничего честного и нейтрального, если только мы не предпринимаем специальное усилие по уменьшению наших предубеждений и предрассудков, что нам всячески рекомендуется, когда речь заходит о вещах, от которых зависят наша жизнь и жизнь других.

Значительная доля мощностей мозга приходится на поисковые механизмы, которые как автоматически, так и по запросу выдают воспоминания о наших прошлых ментальных приключениях. Этот процесс необходим постольку, поскольку многое из того, что мы сохраняем в памяти, касается не прошлого, а предвидимого будущего, – будущего для нас и наших идей, которое мы только воображаем. Этот процесс воображения, который сам по себе является сложным винегретом из нынешних мыслей и старых мыслей, новых образов и старых воспроизводимых образов, также непрерывно сохраняется в памяти. Творческий процесс сохраняется для возможного практического применения в будущем, однако он может и явиться в настоящем, готовый обогатить наше удовольствие дополнительным моментом счастья или усугубить наше страдание после утраты. Один только этот простой факт оправдывает исключительный статус человека среди всех живых существ⁸.

Постоянный поиск и переукладка наших воспоминаний о прошлом и будущем позволяет нам, по сути, интуитивно прозревать возможные значения текущих ситуаций и предсказывать – по мере развития жизни – возможное будущее, ближайшее и не столь близкое. Есть основания утверждать, что мы проживаем часть нашей жизни не в настоящем, а в предсказываемом будущем. Возможно, это еще одно следствие природы гомеостаза с его постоянным проецированием за пределы настоящего в поисках того, что будет дальше.

ОБОГАЩЕНИЕ РАЗУМА

Интеграция образов во множественных областях коры, включая энторинальную кору и связанные с ней гиппокампальные сети;

Абстрагирование образов и метафоричность;

Память: основанное на образах обучение и механизмы воспроизведения памяти; поисковые механизмы и предсказание ближайшего будущего на основании непрерывного поиска в памяти;

Конструирование понятий из образов объектов и событий, включая класс событий, известных как чувства;

Словесный перевод объектов и событий;

Генерация взаимосвязанного нарратива;

Размышление и воображение;

Конструирование крупномасштабных нарративов, интегрирующих вымышленные элементы и чувства;

Творчество.