Текст книги "Неизвестный фронт Гражданской войны: конфликт между властью большевиков и крестьянской массой в Пермской губернии"

В сентябре 1919 г. мобилизация по всему Осинскому уезду, за исключением Камбарской и Фокинской волостей, проходила следующим образом. Призыв в ряды Красной армии распространялся на лиц, родившихся в 1896 и 1897 гг., и служивших в войсках унтер-офицеров, родившихся в 1893, 1894, 1895 гг. Параллельно шло обучение военному делу и проводилась агитация для привлечения трудящихся в Красную армию в Богомягковской и Красноярской волостях.

Согласно данным Фокинского волисполкома, в волости имелись всего 20 человек, подлежавших мобилизации: 1 родившийся в 1897 г., 4 – в 1898 г., 2 – в 1899 г., 13 – в 1900 г.⁵⁸

17 октября 1919 г. в Пермский губком партии анонимно поступила информация следующего содержания: «Во время моего нахождения на станции Пермь I, я вступил в разговор с одним товарищем красноармейцем при Усольской уездной пересылочной команде, он сам житель города Соликамска при выезде наших частей в Усольский уезд когда удрали белые этот товарищ говорит. Я тоже с нашими частями вместе выехал в Соликамск и по ранению был оставлен дома и вот мне пришлось наблюдать за работой наших товарищей, стоящих у власти… Нет хороших работников. Есть там всего два человека, как например, председатель исполкома Рыжков и председатель следственной комиссии Жданов и те в общем работают не так как надо, а остальные в учреждениях сидят совсем не соответствуют своему назначению и не понимающие дела в несовершенных годах, а также в оргбюро партии дело совершенно не продвигается, а даже стали выходить из партии только из за личных счетов с теми товарищами, которые стоят у власти и еще говорит, что в городе нет ни одного организатора и не оратора хотя бы из тех же служащих… но танцевальные вечера бывают очень часто… в городе нет никакой охраны кроме милиции, которая сама ходит по городу и оглядывается во все стороны… а дома товарищ говорит почему то не могут в нашем Соликамске забрать всех дезертиров и белых, а также и в деревнях в настоящее время вся эта шатия ходит на воле, виноваты опять местные власти, потому что работают не так как нада, вообще работать они не могут… Когда белые зашли в наш город, первым долгом наш сосед Бушуев, привел белых в наш дом и говорит, что здесь живут два коммуниста, после чего белые у нас все забрали и увезли много домашнего имущества, еще в настоящее время лежит у этого белогвардейца дома следующие вещи: телега, кошевка, много грамафонного инструмента. А сам этот колчаковец сослуживец в настоящее время скрывается по деревням, и уже говорит много раз заявлял в наших учреждениях об этом имуществе, но наши советские работники не обращают внимание, а поэтому я говорю что они не соответствуют своему назначению»⁵⁹.

Эта информация ярко обрисовывала как ситуацию на уездном, волостном и сельском уровнях, крайне благоприятную для дезертиров, так и главную причину такого положения – бездеятельность местного советского аппарата, местных советских служащих.

Осенние мобилизации 1919 г. выявили нежелание крестьянства, а именно мужчин призывных возрастов, воевать. С мест потоком хлынули отчеты военкомов о невозможности по той или иной причине провести мобилизацию. Подобное положение дел могло быть вызвано солидарностью сельчан и местных властей в отказе производить мобилизацию.

Но были ситуации, когда военные комиссары действительно не имели такой возможности. Дело в том, что в некоторых районах военкомы, вопреки необходимости их присутствия на местах для проведения мобилизаций, вынуждены были сами отправляться на фронт. Это во многом осложняло и без того острую кадровую проблему и ставило под угрозу саму возможность осуществления мобилизаций. На заседании Чердынского городского комитета партии большевиков от 11 ноября 1919 г. отмечалось, что «вопреки запрету налицо случаи мобилизации военных комиссаров, оставивших все делопроизводство на малоопытных и не отвечающих назначению заместителей»⁶⁰. В результате городской комитет принял решение «мобилизовывать военкомы лишь в крайних случаях»⁶¹.

В ноябре 1919 г. военный комиссар Басинской волости сообщал Осинскому военкому: «Мобилизованные не слушают никого и плохо собираются, а главное – не приходят получать учетные карточки. Мобилизованные первой мобилизации учетные карточки получили не все и не являются в волость»⁶².

В Беляевской волости картина была похожей: «Ввиду переправы через реку Каму у нас Беляевская волость была мобилизована и явка должна быть к 5 ноября в г. Осу, но по случаю переправы они пришли все обратно по домам и говорят, что… отложили до 10 ноября»⁶³. Дальше в этой волости события развивались так: «Ввиду того, что многие мобилизованные нашей волости вернулись домой, когда их потребовали в волостной комиссариат для опроса – на каком основании они живут дома и имеют ли на то документы, то оказалось, что документов у них никаких нет… А они заявляют, что их распустили всех до 25 ноября»⁶⁴.

12 декабря военный комиссар Савинской волости сообщал военному комиссару Осинского уезда: «Многие из семейств призванных на военную службу заявляют, что их мужья или сыновья добросовестно ушли на мобилизацию и приняты на военную службу и почему дескать им не выдают так долго пособия… как с этим поступить… многие ушли, не заявляясь в комиссариат… многие хоть и являются в комиссариат и под видом будто бы уйдут в г. Осу, но воротятся и проживают тайно дома»⁶⁵.

В декабре в Усольском уезде было мобилизовано 1226 человек, в том числе медицинский персонал в числе 12 человек. В Кунгурском уезде с 15 по 31 декабря 1919 г. мобилизация дала из 7131 человека 3832, остальные были отпущены по разным причинам⁶⁶.

Согласно информационным сводкам Пермской губЧК, за период с 15 по 31 декабря 1919 г. всего по Перми и губернии подлежало призыву 10 508 человек. Из них 5002 человека были оставлены на местах по роду своих занятий, 1379 были освобождены от призыва и 275 лицам даны карточки по болезни и испытанию, а 1624 человека признаны негодными к военной службе. В Кунгурском уезде мобилизация дала, как уже говорилось, 3832 призывника, но у примерно стольких же нашлись разные основания не быть отправленными на военную службу⁶⁸.

* * *

Летом-осенью 1919 г. на территории Пермской губернии оставалась часть военнослужащих колчаковских войск, которые по каким-либо причинам не отступили вместе со всеми, т. е. дезертировали из своих частей, но не перешли на сторону красных и не влились в дезертирские группы. Они не желали воевать и стремились любым путем попасть домой.

22 октября 1919 г. Осинская уездная комиссия по борьбе с дезертирством обратилась в уездный отдел здравоохранения: «Местной больницей без ведома комдезертира передаются на комиссию врачей арестованные дезертиры и белобандиты, переданные больнице на временное излечение, вследствие чего некоторые с комиссии увольняются домой»⁶⁸. Очевидно, такое могло происходить только по причине сочувственного отношения и даже помощи со стороны медперсонала.

Отдел информации и связи Пермской ГубЧК в период с 1 по 15 ноября 1919 г. сообщал: «Существуют нелегальные организации правых эсеров и меньшевиков, дающих знать о себе разбрасыванием контрреволюционных прокламаций, призывающих к погрому против большевиков, евреев и латышей. Банды, делавшие налет на Филатовскую волость, разбрелись кто куда. Задержать всех не удалось. 2 участника арестовано. Мобилизация с 1884 по 1900 гг. только в некоторых уездах проходит удачно, в большинстве– неудовлетворительно. Например, в Тихоновской и Воскресенской волостях Кунгурского уезда совсем отказались от мобилизации, требуя обмундирование, тут же на месте. Дезертирство развивается порядочно, большинство дезертиров несознательных и из малограмотных крестьян. Причина дезертирства – непонимание смысла и значения Гражданской войны, неуверенность в устойчивости Советской власти и просто нежелание служить кому-либо. Население некоторых уездов и волостей покровительствует дезертирам. Например, в Осинском уезде Больше-Усинская волость, где должно было явиться 400 человек, а явилось только 20 – большинство советских служащих. В Фила-товской волости Пермского уезда ночью в волисполком прибыл отряд с красноармейскими значками в числе от 22 до 40 человек, часть конных, часть на подводах. Затребовал сведения о мобилизации, объявил членов исполкома и сотрудников Г[уб]ЧК арестованными за саботаж, видя, что дело не ладно, один из сотрудников ГубЧк скрылся и бежал, 2 другие и 9 членов исполкома были посажены при исполкоме. На рассвете двое членов исполкома выведены во двор и расстреляны, тогда сотрудники Г[уб]ЧК выходить отказались и были убиты в камере, причем один очень обезображен, другие же члены исполкома увезены неизвестно куда. Отряд с рассветом скрылся. Послан отряд из Усолья и из Перми. Напали на след, но окружить не удается. Тела убитых сотрудников привезены в Пермь и похоронены при многотысячном стечении народа. Мобилизация 17 лет проходит не везде удовлетворительно, особенно в Кунгурском уезде, местами идут добровольно, местами уклоняются и скрываются в лесах, соединяясь там с прежними дезертирами и с остатками белых банд, образуя отряды, хоть и не имея почти оружия, но тем не менее, наводящие страх и даже громящие исполкомы, которые состоят из людей, совершенно не приспособленных, и не только не умеющих вести борьбу с дезертирством, но даже защитить себя от подобных банд»⁶⁹.

Согласно сводкам Пермской губЧК за 1—10 октября 1919 г., численность дезертиров увеличилась в Оханском, Чердынском, Осинском уездах. Из-за нехватки опытных кадров уездные военкоматы не справлялись с возложенными на них обязанностями⁷⁰.

В итоге за второе полугодие 1919 г. было произведено «20 мобилизаций 17–45 лет. Всего 12 558 человек, большая часть направлена в действующую армию, другие в запасные части и на пополнение. Для ликвидации дезертиров в других местах был организован с осени экспедиционный отряд, который действовал до 10 декабря, но затем был расформирован и передан в распоряжение 33 бригады, которая оперирует на севере губернии. Перебежчики, которых сначала было очень много, регистрировалось в ЧК и направлялись в Окрвоенком через этапных комендантов, в данное время очень мало. В статистике губвоенкома дезертиров числится 1267 человек, многие уже задержаны комдезертиром. Сведения о количестве дезертиров являются неточными, так как помимо не явившихся на мобилизацию многие совершили побег из рядов армии, другие остались от колчаковских банд и скрываются в лесах Урала. Борьба с ними идет ожесточенная. Постепенно дезертирство уменьшается и к концу года оперирует лишь одна банда в Басинской волости Осинского уезда. Одиночных дезертиров масса»⁷¹.

Согласно информации ОСО Пермской губЧК от 28 декабря 1919 г., политком 1-го запасного стрелкового полка Уральского военного округа Ильин разрешал красноармейцам отпуск на тех условиях, «чтобы по возвращению из дома привозили ему продукты, а также некоторых командирует по своим личным делам как то: валенными сапогами и прочим, несмотря на то, что отпуска прекращены, на почве чего среди красноармейцев ропот»⁷².

Как и во второй половине 1918 г., советские служащие стремились использовать свое должностное положение, чтобы избежать отправки на фронт. Не менее «незаменимыми» в тылу считались и работники промышленных предприятий, особенно тех, которые выпускали военную продукцию.

Об этом свидетельствует список лиц Полазнинского завода, направленный 14 ноября 1919 г. в Пермский уездный военкомат с ходатайством об отсрочке⁷³.

Вместе с тем во второй половине 1919 г. по мобилизации отправлялись на фронт больше советских служащих, чем в 1918 г. Рассматривая ход мобилизаций, нетрудно заметить, что отсрочек «незаменимым советским работникам» предоставлялось намного меньше. Возможно, постоянные угрозы со стороны дезертиров и недовольного продразверсткой населения не позволяли им постоянно находиться на месте работы. Вполне вероятно, что в отличие от 1918 г. местные советские работники предпочитали уйти в Красную армию, где теперь было безопаснее, чем в тылу. В то же время за 1919 г. аппарат военного управления разросся, Красная армия обросла большим количеством бюрократических, тыловых учреждений, обюрократилась. Так что устроиться в тыловые учреждения было гораздо проще, а главное – безопаснее и сытнее.

* * *

Помимо принудительных мобилизаций во второй половине 1919 г. продолжали действовать и другие факторы, способствовавшие росту и распространению уклонения и дезертирства.

Прежде чем перейти к характеристике этих факторов, рассмотрим порядок проведения мобилизаций. Это важно по той причине, что порядок проведения мобилизаций и отправки мобилизованных в запасные и боевые части сам по себе давал крестьянам, желающим уклониться от службы и дезертировать, немалые возможности для этого.

Один из наиболее значимых факторов – плохие условия жизни в казармах, где царили страшная антисанитария и, как следствие, высокая заболеваемость личного состава. Ощущалась острая нехватка медперсонала.

В качестве примера антисанитарных условий размещения людей можно привести докладную красноармейца Черемных от 26 ноября 1919 г. в Пермскую мобилизационную комиссию: «На днях приехали из разных городов и сел добровольцы несколько сот человек, были размещены в центральных номерах, где было на 2 вершка грязи и зловоние в жилых помещениях. Этих молодых героев встретила страшная болезнь – тиф. Прошло не более недели и уже заболело 20 человек, из которых уже умерло 7. Главной причиной этого явления считаю грязные помещения и весьма халатное отношение к делу. Санитарный отдел здравоохранения и в будущем просил бы обратить самое серьезное внимание на эту грязь и заразу… Уверяю Вас, что я уже служу в рядах Красной армии 6 месяцев и ни разу не видел, чтобы хотя бы один врач обошел и посмотрел, как живут красноармейцы»⁷⁴.

Из-за несоблюдения санитарных условий болезни быстро распространялись, унося жизни не только военнослужащих, но и медицинского персонала. Согласно докладу по информационной части Секретно-оперативного отдела Пермской губЧК за период с 1 по 15 октября 1919 г., «военное положение губернии заставляет принимать самые энергичные меры к улучшению. Части, следующие на пополнение 3 армии, болеют тифом, благодаря антисанитарным условиям при следовании. 8 октября прибыла первая бригада, имея тифозных до 600 человек… Помещения переполнены, под госпиталя заняты все большие учебные заведения. Гарнизон достиг 12 тысяч, казармы все заняты, разрушенные белогвардейцами ремонтируются. Есть случая заболевания азиатской холерой, заболело 45 человек, тифом больны около 3000. Всего больных и раненых 4000. Есть случаи заболевания, даже смерти среди медперсонала»⁷⁵.

Крестьянское население хорошо знало о распространении эпидемических болезней в рядах Красной армии и высокой смертности в военных госпиталях и лазаретах, поскольку для обслуживания медицинских учреждений постоянно использовались мобилизованные подводы и крестьяне-возчики с телегами и лошадьми в порядке подводной повинности.

Известны случаи, когда мобилизованные становились дезертирами не по своей воле. Так, 3 марта 1920 г. военком Осинского уездвоенкомата отмечал: «При мобилизации с мобпункта списки поступили на пересыльный пункт на целую неделю, а то и более с опозданием. По списку мобилизованные и красноармейцы приходят на пересыльный пункт справляться, приняты они или нет, но ввиду того, что списки задерживались, начальник пересыльного пункта не мог ответить, приняты или нет, и красноармейцы, не получив ответа, расходились по домам и жили спокойным образом… невольно становились дезертирами»⁷⁶.

Сказывались недостаточный военный опыт или его отсутствие у призываемых, что тоже создавало почву для дезертирства. Необученный боец не был уверен в своих силах, плохо понимал поставленные перед ним задачи, его постоянно одолевали чувство страха и паника. При первой же возможности он стремился уйти с фронта. Л.Д. Троцкий верно заметил, что «подавляюще-крестьянский состав армии не может не понижать ее военного уровня»⁷⁷.

Известно, что в годы Гражданской войны военнопленных нередко расстреливали. Оставлять их в живых было опасно, а содержать – затратно. Однако острая нехватка личного состава заставляла отказываться от расстрела. При всем том было понимание, что военнопленные вряд ли могут быть надежной силой, поскольку они вносили дезорганизацию на фронте, склоняли военнослужащих на сторону противника, подрывая тем самым боеспособность армии.

Нежелание служить порождалось также неуставными отношениями. В источниках не встречаются факты избиения рядового состава в Красной армии, однако сообщается о самодурстве, старорежимности и бюрократизме среди представителей комсостава, что, безусловно, становилось причиной распространения дезертирства. Так, Особыми отделами 7-й и 15-й армий отмечался «глупый бюрократизм, доходящий до восстановления отдания чести и вставания, при уходе начальника из части, характеризующий полное отсутствие товарищеского отношения к рядовым бойцам»⁷⁸.

Отказывались идти в армию и по религиозным мотивам. В сводках Пермской губЧК за ноябрь 1919 г. отмечалось, что большинство дезертиров – мусульмане среднего достатка, занимаются спекуляцией, обменом продуктов. Причины дезертирства – усталость от войны, желание отдохнуть, повидаться с родными, плохое снабжение Красной армии. В Воскресенской волости Кунгурского уезда произошел характерный случай организованного отказа мусульманского населения нести военную службу, и на собрании была вынесена резолюция: «Мы признаем Советскую власть, но воевать не желаем, и при белых тоже не воевали»⁷⁹.

Новому всплеску дезертирства способствовало и начало весенне-летних полевых работ.

Летом 1919 г. период пассивного уклонения от службы сменился открытым сопротивлением вооруженных дезертиров, которые при поддержке недовольных политикой большевиков в деревне крестьян пытались ликвидировать местную власть и пресекать любые попытки проведения мобилизаций.

* * *

Самый распространенный способ уклонения от службы – с помощью поддельных удостоверений – пользовался особой популярностью среди нежелавших ехать на фронт и просуществовал до конца Гражданской войны. Много позже, когда начались демобилизация и увольнение в бессрочный отпуск, была выявлена масса военнослужащих с подобного рода удостоверениями.

В Пермском уезде начальник мобилизационного отдела Пермского уездного военкомата отмечал такое явление: «В большинстве случаев красноармейцы прибывали с документами от частей, учреждений и заведений, которые не могли дать исчерпывающих сведений, необходимых для скорейшей демобилизации, как то: в некоторых документах отсутствовали указания о годе рождения, не была указана занимаемая красноармейцем должность в части… Все это вместе взятое создавало промедление в демобилизации, наталкивая на необходимость личного опроса красноармейцев, требования от них документов, подтверждающих года рождения»⁸⁰.

В ноябре 1919 г. военный комиссар Ермиевской волости сообщал в Осинскую комдезертир, что «злостные» члены сельсовета скрывают своих сыновей, умышленно выдают удостоверения своим однодеревенцам, проставляют на 10 лет больше годов, чтобы таковой возраст не подлежал мобилизации или учету военнообязанных»⁸¹.

Наряду с указанным выше способом уклонения от службы был распространен еще один – с помощью подлинных удостоверений. Получив их, военнослужащие тем самым приобретали право на отпуск. Но, прибыв на родину, они стремились либо остаться там дольше, чем полагалось, либо навсегда. Просрочившие отпуск вновь подлежали мобилизации. При этом доказать их причастность к дезертирству было сложно. Существовало огромное количество «уважительных» причин, по которым служащий мог не явиться на фронт, сказав, что «мол, задержался в пути», «заболел» и т. д. В дальнейшем Красная армия столкнулась с острой нехваткой личного состава, вследствие чего на подобные удостоверения, равно как и на их подлинность, перестали обращать внимание.

В газете «Красный набат» был описан способ уклонения от службы, который сравнивался со способами уклонения времен Первой мировой войны: «Если в дореволюционный период больше имели место самострелы, то теперь изобретены другие, более усовершенствованные способы увиливания из окопов. Лишь только Центр взялся за чистку тыла от дезертиров, ими изобретен новый способ, быть не в тылу и не на фронте, а в прифронтовой полосе… Представьте себе… красноармейца… желающего улизнуть из окопов, когда отдан приказ о наступлении. Лишь за час до приказа вы его видели вполне здоровым, а теперь, прихрамывая на одну ногу, подходит к ротному: «Товарищ ротный, я болен. Разрешите в околоток». Что ротному делать? Он не специалист – медик… и отправляет его в околоток. Там находится лишь фельдшер, который прослушал в три недели лекции – более чем краткий курс, и этим исчерпывается вся его медицинская подготовка. Он подписывает свою фамилию… Главное внимание приходится обращать на раненых и тяжело больных: симулянты пользуются этим и проскальзывают вглубь, в дивизионный госпиталь… верст за полтораста. Проделав, таким образом, верст двести, конечно он уже устает. Нов госпитале через неделю его выписывают и отправляют к этапному коменданту для отправления в свою часть. После выздоровления подводы даются только слабым, но он здоров. Ему подводы не дают, и это ему на руку. Пока он добрался до госпиталя, прошло дней 10, неделю минимум он пробудет в госпитале, а за 17 дней армия прошла уже… 300–400 верст вперед. Ему нужно пешком ее догонять, а он проходит по 10 верст в день. Пока одолел все расстояние до своей части, наши еще прошли вперед, и симулянту идти еще дальше. И так он месяца два тащится за частью вдогонку. Когда же он проходит такое расстояние, он уже действительно начинает ослабевать и, догнав часть, опять настаивает на эвакуации в лазарет…»⁸².

Распространение такого изощренного способа уклонения от службы говорит о том, что красноармейцы опасались прибегать к членовредительству, прежде всего методом «самострела»: в Красной армии к этому относились куда суровее и нетерпимее, чем в дореволюционной русской армии⁸³.

Тем не менее «самострелы», как один из способов дезертирства, имели место и в Гражданскую войну. Так, в «Известиях Наркомвоена» в ноябре 1919 г. отмечалось: «За последнее время среди эвакуированных с фронта раненых красноармейцев обнаружен ряд лиц с несомненными признаками умышленных саморанений, причем особенно часты случаи ранений в пальцы или ладонь левой руки»⁸⁴. Приказом РВСР за № 1811 от 30 октября 1919 г. за подобные преступления была введена смертная казнь⁸⁵.

Пытались таким способом дезертировать даже с «трудового фронта». 22 октября 1920 г. военный следователь Пермского отделения военно-революционного трибунала 1-й армии труда Жухарев расследовал дело о Воробьеве Сергее Васильевиче, умышленно нанесшем себе ранение. Обвиняемый – красноармеец 1-й саперной роты 7-го запасного инженерного батальона. Находясь на посту у склепа Грибушинской дачи, он в 2 часа ночи 29 июля 1920 г, обдумав заранее план нанести себе увечье, зарядил в винтовку все 5 патронов, поставил таковую на камень, а большой палец правой руки положил на дуло. В результате выстрела палец был поврежден, и в Советской больнице его ампутировали. Боец был признан врачебной комиссией негодным нести строевую службу⁸⁶. Воробьев не признал вину и объяснил происшедшее случайностью: «Когда держал правой рукой за штык винтовки и, повертываясь в сторону, ложа винтовки скользнула с камня, затвор же пуговки задел за кромку означенного камня, а поэтому и произошел выстрел»⁸⁷.

Вместе с тем бывшие военнослужащие дореволюционной русской армии нередко пытались избежать мобилизации, ссылаясь на слабое здоровье вследствие участия в войне против Германии и ее союзников. Поэтому частым явлением стали жалобы подлежащих мобилизации на состояние здоровья, особенно среди тех, кто прошел мировую войну, но также и тех, кто в ней не участвовал. Об этом свидетельствуют заявления мобилизованных в военкоматы.

Так, житель Бердышевской волости Оханского уезда Пермской губернии Е.И. Бахарев писал: «Прошу разобрать мое заявление, так как мобилизационной тройкой меня назначили в строй. Я служил в инженерном саперном батальоне при 60-й дивизии 28-го корпуса в русско-германскую войну и в 1917 году 8 августа был травлен газами и попортил зрение на ветру… Застилает пелена и грудью свободно не могу дыхать, при ходьбе запирает дыхание. Не могу скоро ходить, а при эвакуации в Вятку-то был назначен в губернский военный комитет по агитации, где и служил 4 месяца, потому прошу назначить меня не в строевые части, так как я к строю не пригоден»⁸⁸.

Из заявления С.П. Томилова явствовало: «Настоящим прошу разобрать мое заявление, так как я назначен в ряды Красной армии, но совсем не способен, так как во время Германской войны я был контужен, из-за чего и попортилось мое зрение. Я находился в германском плену и потерял все свое здоровье от тяжких германских побоев. Уже я пожилой… 39 лет»⁸⁹.

Житель Чистоперевалочной волости Охаснкого уезда И.М. Худанин жаловался: «Решением тройки я назначен на командную должность, это назначение для себя я нахожу ошибочным по следующим соображениям: хоть я и был за Германскую войну на командной должности – младшего унтер-офицера и [занимался] фельдфебельской работой, то тут я был произведен лишь только за боевые отличия, никакой теоретической подготовки к командной строевой службе я не имею. Будучи в рядах Красной армии две недели взводным… с этой должности был снят, как не соответствующий этому назначению, а также и потому, что слаб зрением и немного глух»⁹⁰.

Подобные заявления были и от иностранных граждан. Так, 21 ноября 1919 г. в Пермский общегородской комитет РКП(б) (он находился по адресу: Пермь, ул. Петропавловская, д. 63, кв. 1) обратился Б.Я. Мартинсон: «Вчера 20 ноября 1919 года в газете „Красный Урал“ был опубликован список товарищей мобилизованных партией, среди которых я и встретил себя… Я – шведский подданный, уроженец города Стокгольма, несколько раз раненный на австро-германском фронте, и с марта 1918 года до 23 декабря того же года участвовал в гражданской войне, в первом Уральском стрелковом полку. При отступлении из Перми 23 декабря 1918 года был взят в плен белыми. От колчаковцев после взятия в плен получил 25 шомполей. Вследствие моего слабого здоровья, то есть утерянного на войне и состоящего на службе… отдела социального обеспечения я занимаю должность заведующего хозяйственной частью, прошу вас освободить меня от партийной мобилизации»⁹¹.

Одним из способов дезертирства было бегство во время пути следования к месту службы со сборных пунктов в запасные части. При этом количество ушедших и сбежавших варьировало от 2 до 50 %. Командиры запасных частей усматривали причину этого в недобросовестном выполнении своих обязанностей лицами, которые сопровождали эшелоны, а также конвойных⁹².

Еще одним из способов уклонения от мобилизации, как и в 1918 г., являлась служба в советских учреждениях. Доступен этот способ был прежде всего лицам образованным, имеющим дореволюционный опыт службы в государственном учреждении или общественной организации. Среди таких людей имелось немало противников большевиков и критиков их политики, однако они, несмотря на это, поступали на советскую службу во избежание попадания на фронт. Характерный пример – продовольственный работник Шестаков, излишне разоткровенничавшийся в разговоре с тайным агентом, занимавшимся выявлением дезертиров: «Из разговора было выяснено, что он не советский служащий, а шкурник, спасающийся от призыва в ряды Красной армии, как это он передал нам сам. Он также говорит: „Этой хлебной монополией крестьян разоряют в корень, отбирая последний хлеб… Крестьянам я говорю везти хлеб по возможности, и от Советской власти как будто работаю, чтобы меня не взяли на службу“»⁹³.

Похожим был способ дезертирства, избиравшийся красноармейцами, которые стремились устроиться на работу в тылу. На одном из совещаний Пермской губернской комиссии по борьбе с дезертирством по этому поводу был заслушан доклад члена комиссии Соловьева: «Советскими учреждениями – как военными, так и гражданскими, – принимается на службу большое количество дезертиров, в особенности, красноармейцев, приехавших в кратковременный отпуск, чем вызывается усиление дезертирства. Приехавший какой-либо красноармеец… поступает на службу при волостных организациях, сообщает об этом письменно товарищам, находящимся в рядах армии и этим самым заряжает массу, которая стремится тем же путем (в том числе подделкой документов) приехать к месту своего жительства и… устроиться»⁹⁴.

Успеху такого способа дезертирства способствовала хозяйственная разруха: рабочие руки нужны были как никогда. Поэтому руководители многих предприятий и учреждений охотно принимали дезертиров. В Пермской губернии наиболее популярным среди дезертиров местом работы стала лесозаготовка, поскольку она предполагала частые переезды⁹⁵.

Многие, самовольно покинув службу, впоследствии поступили работать на военные заводы, железные дороги, водный транспорт, сплав леса, трудовые артели, кооперативы, исполкомы, военкоматы. После освобождения Пермской губернии Красной армией они были взяты на учет перечисленными выше предприятиями и организациями с правом оставления на местах как военнообязанных, не служивших ранее в Красной армии. Удивительно, но этой категории дезертиров удалось избежать наказания. Благодаря решению местных органов власти они длительное время оставались на месте работы «до особого распоряжения»⁹⁶.

Для того чтобы уклониться от службы, дезертиры искали надежные способы. Так, в Сайгатской волости Осинского уезда бывший военнослужащий, дезертировав дважды, в последний раз скрывался дома «под видом» женщины⁹⁷. В Пермском военном госпитале трое красноармейцев – Михаил Чебухин, Павел Петров и А. Ричард – «скрылись во время перемены одежды»⁹⁸.

«Желаю поступить добровольцем и защищать Советскую власть»: добровольчество как порыв революционной крестьянской молодежи и как способ восполнения потерь от дезертирства

Одновременно с мобилизацией Советская власть обращалась к населению вступать в Красную армию добровольно. И добровольцев находилось немало. В итоге одновременно с наличием большого числа дезертиров Пермская губерния дала немало добровольцев. Это были как рабочие, так и крестьяне, причем последних насчитывалось больше.