Текст книги "Роковое обещание"

Анжела Марсонс
Роковое обещание

Angela Marsons

Fatal Promise

Copyright © Angela Marsons, 2018.

© Петухов А.С., перевод на русский язык, 2020

© Издание на русском языке, оформление ООО «Издательство Эксмо», 2020

Эта книга посвящается Кешини Найду, без которой Ким Стоун и ее приключения существовали бы только в моем воображении. Моя вечная сказочная крестная мама.

Пролог

Лучи позднего апрельского солнца отражались от иссиня-черной поверхности катафалка, который был слишком велик для этого гроба, несмотря на то что последний утопал в целом море издевательски ярких цветов.

Гроб был настолько мал, что от одного его вида становилось плохо. Он был абсолютно белым, с бронзовыми петлями, и понесли его на своих плечах четыре друга семьи, хотя достаточно было бы и одной пары рук.

По их лицам текли слезы – это были четверо грузных мужчин, каждую пятницу встречавшихся для дружеской попойки. Во время которой эти четыре настоящих мужика рыгали, портили воздух и восхищались способностью друг друга напиваться в хлам.

А сейчас они рыдали и даже не пытались этого скрывать. Это было допустимо, и никто не решился бы осуждать их за это.

Пока они идут по проходу к алтарю церкви, в ней царит гробовая тишина. Несмотря на слезы, горе и печаль, они очень сосредоточенны. Гроб мал и легок для объединенных усилий четырех приятелей, встречавшихся на регбийном поле. Но кто захочет в такой момент споткнуться о край ковра или запутаться ногой в ручке сумки, которая по неосторожности торчит в проходе? Кто захочет уронить гроб? Кто захочет «прославиться» подобной неудачей? Кто захочет стать героем анекдота о результатах очередного пятничного загула?

А ведь я знаю, что чем сильнее ты что-то стискиваешь, чем больше не хочешь это уронить, тем легче оно выскальзывает из твоих рук.

Небольшой белый ящик провожают глазами все присутствующие в церкви. В подобном крохотном гробике есть что-то отталкивающее. Но отталкивающее всегда привлекает к себе повышенное внимание, понимаю я, глядя на то, как люди, стоящие в дальних углах помещения, выворачивают шеи. Им хочется своими глазами увидеть подобную нелепую несообразность. Проследить за этим кратчайшим и ужасным путешествием из жизни в смерть.

Где-то позади меня раздаются приглушенные всхлипывания, но большинство людей в церкви окаменели от ужаса.

Они переводят полные скорби взгляды с гроба на меня.

Я никак не реагирую на эти взгляды или выражение сочувствия на их лицах, которое они стараются сохранить как можно дольше, на тот случай, если я вдруг случайно посмотрю в их сторону, – так они хотят показать мне всю глубину своего горя. Мне не нужно их горе, и я не собираюсь делиться с ними своим.

Потому что мое мне помогает. Оно превратилось в живое, существующее помимо меня нечто, постоянно меняющее свой размер, цвет и форму. И оно уже больше не пригибает меня к земле, а всячески поддерживает меня. Оно словно воздух, которым я дышу. Оно существует во мне, как кислород, как что-то чистое и непорочное. А потом вдруг меняется и превращается во что-то другое, токсичное…

Присутствующие постепенно продвигаются за гробом по короткой тропинке, ведущей в тот угол кладбища, который сейчас украшен вымпелами, мягкими игрушками, фигурками ангелов и херувимов. Скорбящие переговариваются у меня за спиной приглушенными голосами. Я знаю, что они ищут поддержку друг в друге. Их руки крепко переплетены, в то время как ноги делают неторопливые, уважительные шаги.

Возле могилы, которая по своим размерам больше напоминает лунку для посадки дерева или куста, но никак не место упокоения еще недавно живого существа, появляется священник. Пока гроб опускают в землю, он читает Библию.

Всхлипывания у меня за спиной превращаются в горестные завывания и вопли, которые уже невозможно сдержать и которые разносятся среди деревьев.

Вот и всё.

Гроб опущен в землю.

Я чувствую руки у себя на спине. Успокаивающие, поддерживающие. Кто-то касается меня лишь мельком, кто-то задерживает руку. Они хотят, чтобы их поддержку ощутили. Хотят разделить со мной горе, продемонстрировав таким образом собственную человечность.

Но мне на это наплевать.

Не из этого я черпаю свою силу.

И не из знания того, что всех нас ждет вечный покой.

Моя сила никак не связана с банальностями и клише этого мира, с этими публичными выражениями сочувствия, присылаемыми по почте открытками с соболезнованиями, цветами и телефонными звонками.

Силу мне дает ярость. Раскаленная добела ярость, которая сжигает все мое существо, наполняет каждое мгновение моего бытия.

Она – результат имеющегося у меня плана.

Результат того, что я знаю.

Знаю, что каждый виновный обязательно умрет.

Глава 1

Сестра закончила срезать гипс, и инспектор Ким Стоун смогла вздохнуть свободно. Все пять пальцев на ноге выглядели вполне нормально.

Наконец-то она чувствует, как свежий, прохладный воздух овевает сухую кожу…

От удовольствия Ким громко вздохнула и, наклонившись вперед, почесала свою голень. То самое место, боль в котором сводила ее с ума последние шесть недель.

– Ну как, получше? – спросила сестра.

– Конечно, черт побери, – ответила Ким, с такой силой расчесывая ногу, что кожа заалела под ее ногтями.

И все-таки удовольствие, которое Стоун получала от этой процедуры, ничем не походило на то, о котором она мечтала в течение шести недель беспрерывных мучений. Бывали ночи, когда Ким была на грани того, чтобы самой срезать этот чертов гипс и почесать ногу, но ее сдерживали мечты о том, какой кайф она испытает, когда все наконец будет позади. И вот теперь этот кайф закончился как-то слишком быстро…

Сестра протянула ей влажную салфетку, и Ким с благодарностью протерла кожу, которая все это время находилась под гипсом.

Затем подвинулась к краю кровати, а сестра меж тем отбросила в сторону ее гипс. Шесть недель он давил на ее левую ногу день и ночь, и теперь, когда она от него освободилась, Ким показалось, что нога сейчас поднимется в воздух и полетит.

Успокаивающая рука опустилась на ее бедро.

– Не так быстро, инспектор. – По лицу сестры было понятно, что она знает что-то, что неведомо Ким. – Через несколько минут придет доктор Шах. Гипс мы сняли, но еще не все закончилось.

И она похлопала Ким по ноге, словно говорила с маленьким ребенком.

– Ну да. У меня в некоторых местах…

– А-а-а, миз[1]1
  Миз – госпожа…; нейтральное обращение к женщине в англоязычных странах. Ставится перед фамилией женщины – как замужней, так и незамужней.


[Закрыть] Стоун, – раздался голос доктора Шаха. – Вижу, что сегодня, как и всегда, вы у нас абсолютно спокойны…

– Док, я просто хочу вернуться…

– Грустно, когда тело отказывается подчиняться твоей воле, правда?

Услышав этот легкий, жизнерадостный тон, Ким прищурилась.

Доктор Шах посмотрел на нее сквозь очки так же, как смотрел на нее, когда Стоун привезли к нему сразу же после смерти ее коллеги[2]2
  Здесь и далее: подробно об этих событиях рассказано в романе А. Марсонс «Мертвая ученица».


[Закрыть].

Этот спокойный, мягкий голос смог погасить ее ярость, когда она рвалась встать с больничной койки и куда-то бежать. Куда – сама не знала. Все, что Ким помнила в тот момент, – это что ее коллега лежит весь переломанный на полу в колокольне, а ее насильно увезли в больницу.

Стоун взяла себя в руки и вернулась в настоящее. Доктор Шах положил руки ей на колени, словно хотел слегка придержать ее.

– Поднимите ногу, – сказал он, дотронувшись до ее левой ноги и задержав над ней руку.

Мозгу понадобилось несколько мгновений, чтобы отдать приказ мышцам, бездействовавшим несколько недель.

Нога поднялась и коснулась руки врача. На мгновение замерла – а потом напрягшаяся мышца верхней половины бедра опустила ее на постель.

– Теперь влево, – велел врач. – И вправо… Ваши мышцы ослаблены, и на их восстановление уйдет какое-то время. Пока же нога еще не оправилась. – Он вновь посмотрел на Ким сквозь свои очки.

Как будто она сама этого не знает… На молочно-белой коже были заметны следы, оставленные гипсовой повязкой. В том месте, где сломанная кость голени проткнула кожу, виднелся двухдюймовый шрам.

– Рентген показал, что кости срослись хорошо, однако… – начал было врач и замолчал.

«Это „однако“ не предвещает ничего хорошего», – подумала Ким.

– …вам необходимо беречь ногу. Она будет болеть, а мышцы ослабли без движения. Я хотел бы, чтобы вы посещали кабинет физиотерапии по утрам, трижды в…

– Док, вы же знаете, о чем я буду вас просить, – прервала его Ким.

– Вы должны понимать, что вашей ноге необходимы время и щадящие тренировки, чтобы окончательно восстановиться. То, что мы привели в порядок ваши кости, – лишь первый шаг…

– Доктор Шах… – не сдавалась Ким.

Перед лицом ее нетерпения он мог только драматически вздохнуть и кивнуть в сторону костылей, которые она прислонила к рулону бумажных полотенец, висевшему справа от двери.

– Я хочу, чтобы вы продолжали пользоваться ими до тех пор, пока не закончится пара первых сеансов физиотерапии.

– Док, – не успокоилась Ким.

– Если вы не будете перенапрягаться и, по возможности, будете проводить время в офисе, сидя за письменным столом, то я согласен на то, чтобы вы вернулись к работе.

Ким перекинула свою правую ногу через край кровати и, напрягши бедренные и ягодичные мышцы, поставила левую рядом с ней.

– То есть вы официально выписываете меня, так?

Он осторожно кивнул, как будто это было решение, о котором один из них должен будет рано или поздно пожалеть.

Ким сползла с кровати и предупреждающим жестом поднятой руки остановила доктора Шаха и медсестру, которые хотели ей помочь.

Затем поставила правую ногу на пол. За ней последовала нога левая.

Боль пронизала ее от голени до бедра.

Ким покачнулась.

Доктор протянул руку, чтобы подхватить ее, но она покачала головой и вновь села.

И вновь попыталась встать, не обращая внимания на ощущение невесомости, из-за которого ей казалось, что ее нога сейчас взлетит сама по себе, словно в каком-то сценическом фокусе.

Ким осознавала, что ее нога провела шесть недель закованной в безопасный гипс, но это ощущение неустойчивости действовало ей на нервы.

Собравшись с силами, она сделала шаг вперед.

Боль осталась, но была уже не такой пронизывающей и неожиданной, как в первый раз. Не обращая внимания на капли пота, выступившие на лбу, Ким сделала еще один шаг.

Отступив, доктор Шах внимательно следил за ее движениями.

Еще один шаг. В направлении двери.

– Не пытайтесь ускорить выздоровление, – сказал врач после следующего шага.

Сжав дверную ручку, Ким поблагодарила его.

Он взглядом показал, что услышал ее. Стоун закрыла за собой дверь, так и не притронувшись к костылям, и медленно двигалась по больничному коридору. Она успела забыть, как далеко отсюда главный вход. Ведь все это время Ким передвигалась по больнице с помощью двух вспомогательных ног.

По дороге к лифтам она насчитала десять шагов. С каждым шагом ее движения становились все более естественными, словно к ней возвращалась память, однако все эти усилия заставили ее почувствовать тошноту.

На мгновение она прислонилась к стене, чтобы отдохнуть, расстроенная тем, что ее мышцы еще не до конца проснулись.

– Вам помочь, мисс? – спросил волонтер в футболке красного цвета. На значке было написано, что его зовут Терри.

Ким покачала головой, а юноша открыл дверь справа от нее.

– Здесь есть стул, – сказал он, указывая на небольшой закуток. – Присядьте. У вас такой вид, будто вы сейчас потеряете сознание.

– Спасибо, но со мной всё в порядке, – поблагодарила его Ким и двинулась в сторону главного входа, подальше от его любезностей.

Подойдя к раздвижным дверям, она увидела за ними вызванное заранее такси.

Двигалась Стоун все еще недостаточно быстро. Но пора было возвращаться к работе и команде. И хотя команда уже никогда не будет такой, какой была, все равно Ким слишком долго отсутствовала.

Глава 2

Доктор Гордон Корделл подъехал к многоквартирному дому, не переставая удивляться тому, как быстро все меняется в этой жизни.

Да что там, вся его жизнь полностью изменилась за те шесть недель, что шло расследование смерти Сэди Винтерс в его старой школе, академии Хиткрест. Ведь при этом расследовались все аспекты работы этого элитного учебного заведения для богатых и привилегированных детишек Черной Страны[3]3
  Черная Страна – территория в Западном Мидленде (Уэст-Мидлендс), к северу и западу от Бирмингема; во времена индустриальной революции считалась наиболее развитой в индустриальном плане частью Англии.


[Закрыть]. И это же расследование показало, что он сделал нелегальный аборт шестнадцатилетней сестре Сэди…

Хотя выбора у него не было. Когда отец девочки все ему рассказал и выяснилось, что она переходила по крайней мере три недели по сравнению с разрешенным сроком в двадцать четыре недели, ему пришлось заручиться обязательным согласием еще одного врача, в соответствии с требованиями Закона об абортах, и после этого все-таки провести прерывание беременности.

Слава богу, что он не сохранил об этом никаких записей, а оставшиеся в живых члены семьи Винтерс не кричали об этом на каждом углу. Но эта сука-детектив и ее команда из полиции Западного Мидленда[4]4
  Церемониальное метрополитенское графство на западе Англии, входит в состав одноименного региона. В состав графства входят города Бирмингем, Вулверхэмптон и Ковентри, а также расположенная между ними урбанизированная территория.


[Закрыть] сделали все от них зависящее, чтобы он предстал перед судом.

И потерпели неудачу.

Тайное сообщество Пик сплотилось и защитило его. Так что он может лишь поблагодарить судьбу за то, что в возрасте одиннадцати лет его пригласили вступить в одно из четырех секретных обществ, существовавших в Хиткресте. Корделл наслаждался принадлежностью к числу избранных и с удовольствием пользовался преимуществами членства в этом братстве, которые не исчезли и после окончания школы. Став Пикой, ты остаешься ею на всю жизнь. Так что его друзья-Пики, занимающие высокие посты, ожидаемо отмазали его. Опасность миновала.

А потом они прислали ему письмо.

И благостная уверенность в том, что он относится к неприкасаемым, улетучилась в тот самый момент, когда Гордон открыл конверт и нашел в нем порванную карту. Девятка Пик была изорвана в клочки и прислана ему. Без всякой записки. Безо всяких объяснений. Хотя они и не требовались. Он очень хорошо понял то, что ему хотели сообщить.

Пики защитили его только по одной причине: они не хотели, чтобы до него добралась полиция, и жаждали сами наказать его.

В течение сорока восьми часов после получения письма Гордона освободили от должности главного хирурга частной клиники «Окленд» в Стаутпорте-на-Северне. В тот же день у него отобрали его новенький «Лексус», а жена вышвырнула его из дома двумя днями позже, когда узнала о том, что он лишился работы. И разозлило Пик не то, что Гордон совершил нелегальный аборт. Их разозлило то, что он на этом попался.

Через неделю после ухода из «Окленда» его наняло Управление здравоохранения в Дадли, которое было счастливо иметь его среди своих сотрудников. «И ничего удивительного», – подумал Корделл. Он получил образование в лучших учебных заведениях страны, и его репутация была не запятнана. То есть его официальная репутация.

И хотя его зарплата и близко не приближалась к шестизначной цифре, которую он получал в «Окленде», она давала ему возможность выплачивать ипотеку за дом, в котором продолжала жить его жена, и у него еще оставались деньги на однокомнатную квартиру в Дадли и девятилетний «Воксхолл», на котором он теперь ездил.

Но все это ненадолго. И он это знает. Это наказание за то, что его засекли. За то, что полиция подобралась слишком близко и что на тайное сообщество, уходящее своими корнями в глубь веков, была брошена тень скандала. Но в свое время его жизнь вновь изменится. Появится Пика, которой будет нужна его помощь. Какой-нибудь лорд или член кабинета министров, у безалаберной дочери которого возникнет проблема, и сможет ее разрешить лишь человек, умеющий держать язык за зубами…

И вот тогда они позовут его назад. И его старое место работы вдруг окажется вакантным. И его «Лексус» появится на подъездной дорожке у его дома с пятью спальнями и четырьмя ванными комнатами, переделанного из бывшего амбара, а жена встретит его на пороге. На пороге дома, который вновь будет принадлежать ему…

Правда, пока ему придется делать рутинные операции отбросам общества, сидящим на шее Национальной службы здравоохранения, за какие-то сущие гроши.

– Доктор…

– Только не сейчас, миссис Уилкинс, – рявкнул Корделл, проходя мимо двери в квартиру А1, из которой выглядывала пожилая женщина.

С тех пор как Гордон сдуру сказал ей, что он врач, она практически каждый день поджидала его с постоянно возобновляемым списком якобы существующих у нее болезней.

– Но я просто…

– Простите, нет времени, – сказал Корделл, оказавшись у лестницы. Он все еще слышал, как она чем-то возмущается у него за спиной, но возвращаться не собирался. И благодарил бога, что у женщины нет доступа к Интернету. Ведь тогда она находила бы у себя одну смертельную болезнь за другой.

Корделл поднялся на два пролета лестницы, стараясь следить за своим дыханием. С его весом отсутствие лифта сказывалось, но за последний месяц ему удалось сбросить больше шестнадцати фунтов[5]5
  Около 7,5 кг.


[Закрыть] со своих обычных двадцати двух стоунов[6]6
  Около 140 кг.


[Закрыть]. И хотя Гордону не хотелось дольше, чем это было необходимо, пребывать вне своего обычного образа жизни, он втайне надеялся, что к моменту возвращения домой сможет сбросить еще один стоун. Его жена, Лилит, перепробовала безо всякого успеха десятки диет, а Корделл всегда говорил, что надо просто поменьше есть и побольше двигаться. Будучи человеком не чуждым самодовольства, он с удовольствием предвкушал свой спич на тему: «А я тебе говорил…»

Эти ступеньки и еда, которую он покупал навынос, действительно творили чудеса.

Не обращая внимания на участившееся дыхание, белые мушки перед глазами и капли пота на лбу, Корделл открыл дверь в свое временное убежище. Эта квартира принадлежала ему вот уже несколько лет, но пользовался он ею лишь время от времени.

Гордон вошел прямо в холл, который, он готов был в этом поклясться, становился с каждым днем все меньше и меньше. В арке была видна похожая на коробку кухня без окон, но со множеством навесных шкафов. Через дверь можно было попасть в спальню, за которой располагалась ванная комната.

Вся квартира представляла собой ту же пустую коробку, какой она была в тот день, когда он впервые вошел в нее.

Корделл прошел прямо через спальню, на ходу ослабляя узел галстука. Лилит, выждав несколько дней, позволила ему вернуться за чемоданом, в который сложила его вещи. Она разрешила ему забрать их, но запретила притрагиваться к чему бы то ни было еще.

Корделл ухмыльнулся. Она так и не заметила, как он тайком прихватил фото двух своих мальчиков: Сола, который уже был хирургом, и Люка, еще учившегося на медицинском факультете. Крохотная победа, но все-таки победа.

Засунув руку в чемодан, Гордон, как всегда, попытался вытащить оттуда фотографию.

Он не хотел ставить ее возле кровати – каким-то образом это намекало на неизменность его нынешней ситуации, а он был не готов признать это.

Его пухлые пальцы коснулись шелковой подкладки чемодана.

Нахмурившись, Корделл отодвинул в сторону пару туфель и две пары носков.

Он не почувствовал ничего, кроме шелка подкладки и крепежного ремня.

Гордон осмотрел комнату, хотя был уверен, что не доставал фото из чемодана.

– Куда, черт побери…

Слова застряли у него в горле. Голову расколол приступ ослепительной боли.

Он упал вперед лицом, услышав звук разлетающегося на осколки стекла.

Из глаз у него посыпались искры, к самому горлу подступила тошнота. Гордон почти потерял сознание. Чтобы остановить рвоту, ему пришлось сглотнуть скопившуюся во рту слюну.

Он быстро заморгал, стараясь отогнать подступавшую темноту.

– Здравствуйте, доктор Корделл, – произнес негромкий спокойный голос у него за спиной.

Борясь с тошнотой, он постарался повернуться, чтобы посмотреть на нападавшего.

Голос был ему незнаком, но, повернувшись, Гордон узнал лицо. Он уже видел его раньше, но никак не мог вспомнить где.

– Какого…

– Заткнитесь, доктор Корделл, – прервал его нападавший. – А у вас милые сыновья…

Услышав это, Гордон заморгал, чтобы восстановить зрение. И только после этого понял, что его ударили по голове именно фотографией. Фотографией его прекрасных сыновей.

Теперь фото ткнули ему прямо в лицо.

– Пришло время, доктор Корделл. Время сделать выбор.

Глава 3

Подходя к дверям участка, Ким постаралась избавиться от чувства беспокойства. Она не появлялась здесь больше месяца. А ведь вначале отказывалась уходить на больничный, утверждая, что может функционировать абсолютно нормально, но ее шеф оценил ситуацию несколько по-другому.

Джек, сидевший в дежурной части, кивнул и улыбнулся ей.

– С возвращением, мэм, – произнес он.

Ким молча кивнула ему в ответ.

Она шла по знакомым коридорам, пропитанным и радостью, и горем, в которых заступала на дежурство новая смена.

Обычно Стоун поднималась в офис босса, расположенный на третьем этаже, перепрыгивая через две ступеньки за раз, и даже не обращала на это внимания. Сейчас она воспользовалась лифтом. Прежде чем постучать в дверь офиса Вуди, прошла мимо двух кабинетов его заместителей – и опять почувствовала беспокойство. Те действия, которые она автоматически совершала бессчетное количество раз за последние несколько лет, сегодня вызывали у нее затруднения.

Не успела Ким перенести вес на правую ногу, как его низкий, спокойный голос разрешил ей войти.

Инспектор распахнула дверь и неожиданно поняла, что этот мужчина был единственным неизменным фактором в ее жизни.

Она никогда не сомневалась, что увидит его сидящим за этим столом в изысканной сорочке, чья белизна подчеркивается коричневым оттенком его гладкой кожи и выбритой головой. На левой руке все еще поблескивало обручальное кольцо, несмотря на то что жену он потерял три года назад.

Вуди снял очки и положил их возле рамки с фото своей внучки Лиззи.

– Итак, Стоун, вы вернулись?

Именно эти слова она и ожидала услышать от него – правда, произнесены они были странным тоном. В его голосе различалось напряжение с оттенком некоторой неизбежности. И говорил он сквозь стиснутые зубы, словно момент встречи наступил слишком быстро.

– В полной боевой готовности, сэр, – ответила Ким, делая шаг вперед.

Вуди холодно оглядел ее. Другого она и не ожидала. Между ними осталось нечто, что им еще предстояло обсудить.

– Сэр, я хотела кое-что… – начала Стоун, глубоко вздохнув.

– Вам необходима консультация, Стоун, – прервал он ее. Было ясно, что у них разные приоритеты.

– Совсем необязательно, – автоматически возразила Ким.

– И кто так считает?

– Я, сэр. Я готова вернуться к работе.

– Раньше я уже не согласился с вашей оценкой своего собственного физического состояния; так почему вы считаете, что теперь я соглашусь с тем, как вы оцениваете свое психологическое состояние?

– Потому что я знаю свой мозг лучше кого бы то ни было, – просто ответила Ким.

– Стоун, иногда я люблю съесть хороший стейк, но это не значит, что я – мясник. У вас назначена консультация с нашим психологом для…

– Нет, – решительно ответила Ким.

– Это не обсуждается. – Лицо Вуди окаменело.

Ким достала свое удостоверение и положила на стол.

– Вы правы, сэр. Не обсуждается.

Больше никогда и ни за какие коврижки она не подпустит к себе штатного полицейского психолога. Лет десять назад, когда Стоун была еще констеблем, она принимала участие в расследовании дела о растлении малолетних. В тот день, когда органы опеки, в сопровождении Ким, прибыли в дом, чтобы забрать из него одного мальчика, они нашли его мертвым.

И обычный визит к полицейскому психологу превратился в нечто большее, когда последний попытался увязать гнев, который Ким испытывала в тот момент, со смертью ее брата-близнеца, случившейся, когда Ким было шесть лет[7]7
  См. роман А. Марсонс «Немой крик».


[Закрыть]. То, что он выудил эту информацию из ее личного дела, было само по себе плохо; а ведь психолог, ко всему прочему, стал настаивать на том, что она помогла Мики уйти из жизни, когда они оба умирали от голода, прикованные к батарее отопления. И это окончательно вывело Ким из себя. Она действительно помогала Мики уйти из жизни, но только в своих снах.

И несмотря на ее протесты и объяснения, что разозлилась она только потому, что жизнь мальчика в конечном счете оказалась зависима от несчастного ордера, который не могли подписать в течение двух часов, психолог в своем отчете отметил, что Ким «без должного внимания относится к важным вещам, которые в будущем могут превратиться в проблему».

К счастью, ее сержант был замучен работой и у него не хватало людей, поэтому сделал на этом отчете пометку: «Маловероятно, что к тому времени эта проблема будет меня касаться». А ведь если б он подошел к этому вопросу более ответственно, то Ким вполне могла потерять работу.

Наклонив голову, Вуди ждал от нее объяснений.

– Я никому не позволю копаться у меня в голове, и вы это знаете. Я не собираюсь никому ничего рассказывать, и поверьте мне, сэр, так будет лучше для всех.

По выражению на его лице было понятно, что он не собирается сдаваться.

– Это требования…

– Сэр, – перебила его Ким, – проблема лишь в том, что вы должны быть уверены, что я способна исполнять свои обязанности?

– Нет, проблема гораздо шире, – возразил Вуди. – Один из членов вашей команды погиб…

– Вам не стоит напоминать мне об этом. – Эти слова вырвались у нее прежде, чем она сообразила, что собирается сказать. Поэтому, решив продолжать, Ким слегка изменила тон. – Но если отбросить в сторону все остальное, то главное, что вас действительно интересует, – это могу ли я нормально функционировать, не так ли?

Вуди согласно кивнул.

– В таком случае до конца недели на ваш стол ляжет отчет, составленный квалифицированным психологом, в котором будет ответ на этот ваш вопрос. А пока – вы достаточно хорошо меня знаете, чтобы позволить мне приступить к работе.

– В паре с Брайантом?

Ким с трудом сдержалась, чтобы не закатить глаза. Ее босс явно чувствовал себя спокойнее, когда она была привязана к своему постоянному, прагматичному партнеру. Ким не была уверена, как к этому отнесется сам Брайант. Она не видела его вот уже несколько недель.

– Обязательно, – ответила инспектор, надеясь, что Брайант с ней согласится.

Вуди какое-то время размышлял, а потом кивнул и подтолкнул к ней удостоверение, лежавшее на столе.

– Драматическая актриса из вас никудышная, Стоун.

Ким взяла удостоверение, ничего не сказав. Это был не спектакль. Она бы действительно ушла.

Стоун глубоко вздохнула.

– Мне жаль, сэр… – произнесла она с трудом. Ей редко приходилось извиняться.

– Проехали. – Вуди так и не расслабил мышцы лица.

– Нет, сэр, дослушайте меня, – упрямо продолжила Ким. – Может быть, с этими извинениями я и опоздала на шесть недель, но я должна была больше доверять вам, расследуя дело в Хиткресте. И должна была знать, что вас в первую очередь волнует судьба этих детей. Больше я не сделаю подобной ошибки.

Во время этого последнего расследования Ким пыталась заставить Вуди объявить о смерти ребенка, квалифицировав ее как убийство. Она считала, что так они защитят других учеников Хиткреста. Однако высокое начальство запретило произносить слово «убийство» на пресс-конференции. У Ким возникли сомнения в добропорядочности ее босса – ей ничего не было известно о договоренности между Вуди и Фрост, журналисткой из «Дадли стар», согласно которой последняя должна была задать вопрос об убийстве в процессе самой пресс-конференции, с тем чтобы получить ответ, так нужный Ким, и при этом не подставить Вуди. Ей было тяжело из-за того, что она тогда так и не поняла замысел своего начальника. А еще тяжелее ей было от того, что указала ей на это именно Трейси-гребаная-Фрост. Что в очередной раз напомнило Ким, почему более высокая должность ей не светит. Политика была прерогативой Вуди.

– Ну что, вам стало лучше, Стоун? – спросил Вуди. Уголок его рта подергивался.

– А вы знаете, сэр, да, – честно ответила Ким.

С самого момента пресс-конференции отношения между ними были натянутыми, и это несмотря на смерть Доусона, но Ким надеялась, что в процессе работы они смогут восстановить ту атмосферу взаимного уважения и доверия, которая всегда существовала между ними.

– Вы знаете, Стоун, без вас здесь было удивительно спокойно, – заметил Вуди, и его взгляд немного потеплел.

– Не сомневаюсь, сэр, – Ким согласно кивнула. – Но я вернулась. И что там, черт возьми, с моей командой?