Текст книги "Бертран и Лола"

Анжелик Барбера
Бертран и Лола

Angélique Barbérat

BERTRAND ET LOLA

© Клокова Е., перевод на русский язык, 2018

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2018

* * *

Бертрану. Для Лолы.

Неизменно для вас и для тебя, Исабель

Тот, кто желает, но не действует, плодит чуму[1]1
  Перевод с английского Самуила Маршака.


[Закрыть].

Уильям Блейк

I

– Что происходит осенью? – задала вопрос учительница.

– Осенью? Ну… листья желтеют, а еще оранжевеют… и краснеют, – ответил маленький мальчик, сидевший за партой у окна.

Париж, 5 июня 2009, 09.15

Лола захлопнула входную дверь. Ее била дрожь. Она спрашивала себя, откуда это потрясение и почему все вдруг стало прозрачно ясным. Разве может такое случиться с человеком, у которого через неделю свадьба?

К глазам подступили слезы. Нет, ничего подобного случиться не должно было, вот только жизни до этого дела нет, она обожает творить немыслимое. В голове не укладывается! Молодая женщина была смущена, взволнованна, растревожена чем-то пострашнее этой лавины вопросов. Почему он открыл? С чего вдруг посмотрел на небо? Зачем мне говорить «да» Франку?

Какая жизнь нас ждет?

Позвонили в дверь. Лола посмотрела в глазок – по привычке. Она могла не открывать, но открыла.

1

Париж, девятью часами и пятнадцатью минутами ранее.

Бертран Руа свернул на улицу Эктор в тот самый момент, когда день 4 июня закончился и наступило 5-е. Жара не сдавалась. Он шел, смотрел на звезды и точно знал, каких цветов будет небо на рассвете. Облака соберутся ближе к вечеру, не раньше. Он остановился перед домом № 43, зачем-то оглянулся, набрал код, толкнул дверь, забрал почту, поднялся в квартиру, лег в чужую постель и отключился, чтобы проснуться ровно в 04.30.

Каждый день, на родине и на чужбине, в одиночестве или в компании, в детстве и в тридцать лет, внутренний будильник звонил в одно и то же время. Это не мешало жить. Если он не спал, то лежал с открытыми глазами и ни о чем не думал. Он был свободен и путешествовал, фотографируя мир. Его интересовало исключительно настоящее – есть только миллисекунда, и я делаю ее вечной, – и он ценил конец ночи как неповторимый момент жизни. Очень спокойный. Хорошо лежать вот так, в полной тишине, и смотреть, как рождается свет, как медленно течет время – нежное, почти женское. Сладкое созерцание прервал звук воды в трубах в квартире наверху.

Бертран посмотрел на часы в розовом меховом чехле, и его мысли мгновенно синхронизировались с реальностью под аккомпанемент шагов соседей с пятого этажа. Он ни разу их не видел, но знал, когда состоится свадьба инженера и стюардессы. Узнал из официального извещения о свадьбе[2]2
  Мэрия публикует специальный документ, который официально подтверждает ваше намерение вступить в брак. Это нужно, чтобы любой человек, знающий о существовании юридического препятствия свадьбе (например, что вы не разведены), мог уведомить о нем регистратора.


[Закрыть], которое два дня назад швырнула ему Дафна, сопроводив жест яростными упреками в его, Бертрана, адрес и осанной будущему мужу Франку Милану. Он тогда подумал: «И что прикажешь делать с твоими нравоучениями и прописными истинами?»

Границы его личной реальности не совпадали с теми, в которые жаждала запихнуть его Дафна. Трусливо, не по-мужски, воспользоваться ее отсутствием, чтобы забрать вещички, но пора поставить точку в их… отношениях, ведь они даже романом не были. А кстати, как часто он приходил в этот дом? Десять раз? Намного меньше. Большую часть года он проводит в поездках, к жизни своей относится вольно и не имеет намерения «осесть» – по недосмотру, в силу обстоятельств или из-за того, что она дала ему ключи!

Постель была удобной, момент – приятным, хотя жара усиливалась, а соседи шумели, спускаясь по лестнице. Бертран проследил взглядом за солнечным лучиком, который стрелой ударился в зеркало и попятился танцующими шагами. Молодой человек встал, открыл окно и увидел на улице пару: высокий темноволосый парень с сумкой на плече держал за руку девушку.

Бертран задернул шторы и вернулся в кровать.

2

Бакалейщик с улицы Эктор любил утро. Он выносил на тротуар фрукты и овощи и разглядывал прохожих, обитателей окрестных домов. Не все были его верными клиентами – такова уж природа человека, но Франк и Лола не походили на остальных. Слов лавочник разобрать не мог, но точно знал, о чем они говорят. Темноволосый молодой человек обещал быть внимательным за рулем и праздновать мальчишник «без фанатизма». Она шептала ему на ухо, что будет скучать, он отвечал, что четыре дня промелькнут как сон, пожаловался на жару и сломавшийся кондей. «Берегись большого злого волка!» – добавил он и сел в машину. Она помахала рукой. Он дважды нажал на клаксон, и лежащий в чужой постели Бертран подумал: «Этот идеальный будущий муж, видимо, не знает, что сигналить в городе не только запрещено, но и вульгарно!» По какой-то непонятной причине Бертран вдруг вспомнил язвительные слова Дафны, назвавшей его легковесным, непоследовательным и не способным хранить верность. Фотограф прикрыл глаза правой рукой, а Лола на улице дружески кивнула Момо, пристраивавшему на место ящик с абрикосами.

Молодая женщина бесшумно поднялась на пятый этаж. Включила вентиляторы, но толку от них было мало – они гоняли туда-сюда горячий воздух: столбик термометра на холодильнике поднялся до тридцати градусов. Она сделала несколько медленных танцевальных па, распахивая окна. Тринадцать долгих лет назад она в последний раз стояла у балетного станка, но тело ничего не забыло. Ощущение было странное, и Лола застыла в центре комнаты, отдавшись воспоминаниям… которые улетучились в ту секунду, когда хлопнула дверь кухни.

Будущая новобрачная не шелохнулась, медленно возвращаясь к реальности, в эти стены, потом встала на коленки перед кроватью, пошарила под матрасом, не нащупала того, что искала, перепугалась – вскинулась, – заторопилась, перевернула матрас, уронила столик, книги, журналы, и Бертран в квартире этажом ниже предостерегающе поднял руку. Нет, ничего. Снова наступила тишина – обволакивающая, теплая, пропитанная солнцем.

Он рассеянным взглядом следил за тенями на потолочной лепнине, а Лола в этот момент заметила ключ и решила, что это знак. Какой? Не все ли равно! Она схватила блестящий ключик и открыла дверцу гардероба, где в золотистом чехле дремало ее свадебное платье.

Положение вешалки свидетельствовало, что Франк устоял перед искушением. «Он смеется над суевериями, но только не над моими!» Лола вспомнила, как он щекотал ее, целовал в шею и смеялся: «Ты правда веришь, что, если жених не увидит платье невесты до свадьбы, а венчание состоится не тринадцатого, они непременно проживут счастливую жизнь? Дурочка!» Она тогда ответила, нимало не смутившись: «По-моему, двенадцатое намного романтичнее…» Франк улыбнулся: «Ну, тогда спрячь подальше этот ключ!» На том разговор и закончился, но теперь, расстегивая молнию, Лола почувствовала укол беспричинного, иррационального страха.

Разве может случиться что-нибудь плохое, если я примерю его, только для себя? Молодая женщина двадцати восьми лет от роду посмотрела на будильник и пережила мгновение абсолютного одиночества, когда окружающий мир растворяется, исчезает в небытии. Прошлое, настоящее, будущее, страхи и тревоги кружились в хороводе, увлекаемые ветром, который гнал их прочь, усыплял разум.

Да, думать так – глупо, и все же… Не стоит дразнить беду, расслабишься, а она тут как тут.

В комнате раздался голос Эльзы. Младшая сестра Лолы могла без предупреждения запеть во все горло. Она никогда не выйдет замуж, но не знает этого, потому что ангелам ничего не рассказывают. Нельзя их пугать. Ангелы не понимают, что они другие и им нет места в этом мире.

* * *

А еще Эльза не знала, что омрачила будущее своей семьи. Она сделала это, но была ни при чем. Эльза улыбалась, напевала и порхала – повсюду, даже в кондитерской, где три раза в неделю колдовала над мукой, яйцами, солью, сахаром, шоколадом, ванилью и маслом. Она не размышляла над понятиями вроде «вчера» и «завтра», «нормально» или «уникально». Для нее существовало только «сию секунду», «немедленно». Только пирожные, пироги и детские телепередачи. Она смотрела на экран каждый раз, как в первый. Считала на пальцах – и никогда не ошибалась. Правильно называла предметы, узнавала людей, общалась с незнакомцами и всегда помнила, что научилась ходить и говорить в том возрасте, когда никто уже не ждал этого. Сколько раз Жеральдина и Жан Баратье слышали из уст маститых докторов приговор: «Эта улыбчивая девчушка никогда не догонит ровесников по умственному развитию…» Каждый специалист произносил эту фразу в конце консультации, но однажды мужчина в белом халате поверх вызывающе-розовой рубашки предложил решение:

– Нужно принять, что она такая.

Эльза скакала по коридору и требовала клубничное мороженое.

– Она очень хорошенькая и счастливая… – добавил профессор. – В конечном итоге все остальное не имеет значения, и малышка права: клубничное – самое вкусное.

– Твоя рубашка тоже клубничная.

Хождение по врачам закончилось. Жеральдина проживала каждый новый день, цепляясь за повседневность. Будем продвигаться вперед шаг за шагом – медленно и терпеливо. Предметы обретали название, слова – смысл. Фраза, две. Пятнадцать. Тысяча. Заполнить часы до предела, чтобы одолеть время. Отвести Лолу на балет. Держать Эльзу на руках, на коленях, вести за ручку. За ручку. Забыть остальное… все остальное. Думать о проблемах ночами, до крови обгрызая ногти, пока Лола лежит в постели и мечтает о самолетах.

В хорошую погоду и если Эльза была спокойна, сестры валялись на травке посреди большого сада. Лола смотрела на крошечные белые стрелки, которые пыталась ловить сестра. Зачем они устремляются в небо? Там что, есть другой мир, где царит невесомость? Может, там у Жана Баратье перестала бы кружиться голова? Отец Лолы никогда не поднимал глаз. Он торговал землей, камнем, участками, стенами. Открывал деревянную калитку между двумя шарообразными туями и спускался по извилистой дороге к Марне. Широкая изумрудная река медленно текла вдоль берегов. Жан Баратье забрасывал удочку, не надеясь на хороший улов: поплавок покачивался, только когда он поднимал руку с фляжкой ко рту, чтобы сделать глоточек. Два. Три. Сначала он брал с собой фляжки, потом перешел на бутылки и скоро потерял контроль, а за ним и жизнь. Лоле было пятнадцать, Эльзе – девять.

– Папа! Папа! Папа!

Младшая сестра продолжала ставить на стол прибор для отца. «Особенный» мозг Эльзы попросту не воспринимал такого явления, как опоздание или несчастный случай, и Лола иногда завидовала ей. В конце года она провалила экзамены и не поступила в лицей. Мать утешала ее:

– Не огорчайся, детка, ничего страшного не случилось. Главное – не терять присутствия духа и не сдаваться.

Больше Жеральдина ничего не добавила, но Лола и без слов поняла, что́ хотела внушить ей мать: «Твой отец сдался, погрузился в липкую трясину уныния и не позвал на помощь. Не совершай ту же ошибку…»

– Я всегда буду рядом, доченька, не сомневайся, только не забывай, что мне тоже нужна помощь.

Лола повторила год, сдала экзамен на степень бакалавра in extremis[3]3
  В последний момент (лат.).


[Закрыть], не представляя, чем займется дальше. Ее лучшая подруга Наташа записалась на факультет права, и Лола решила тоже пойти в юристы. Адвокатом она быть не хотела, а вот работа в крупной компании по торговле недвижимостью и строительству казалась вполне привлекательной. После смерти отца дело взяли в свои руки дядя с тетей, в будущем они помогут ей устроиться.

Через три года Наташе взбрело в голову пройти конкурс в Air France и стать стюардессой.

– Присоединяйся, вдвоем веселее!

Они записались и прошли. В детстве Лола часто смотрела на самолеты в небе, но никогда не думала, что летать – значит преодолевать время, не оглядываясь назад. Она ни за что не ввязалась бы одна в столь безумное предприятие, впрочем, в профессии бортпроводницы не было ничего экстравагантного, напротив, ею управляли точные, конкретные правила.

Мир теперь находился на расстоянии вытянутой руки. Когда-то давно Жан Баратье купил для дочери квартиру в Париже, сказав, что со временем она вырастет в цене.

– Париж – Нуазьель, двадцать семь минут на RER[4]4
  Réseau Express Régional d’Île-de-France – «Сеть экспрессов региона Иль-де-Франс» (франц.) – система скоростного общественного транспорта, обслуживающая Париж и пригороды.


[Закрыть]. Сможешь приезжать в конце недели, будем ходить на рыбалку.

– Ты прекрасно знаешь, что я не люблю удить рыбу.

– Ничего, сделаешь вид – ради меня.

– Бери с собой Эльзу!

– Твоя сестра ненавидит зверей. А рыб еще сильнее.

– Папа!

– Ты неблагодарная свинюшка.

Ее отец умел говорить слова, которые запоминались надолго. Потом они, конечно, улетучивались, как белый хвост реактивного самолета высоко в небе, но иногда вдруг всплывали на поверхность. Обледеневшие и белые. Безмолвные и вечные, как воспоминания о жесте.

3

Услышав звонок, Бертран стремительно «прыгнул» в джинсы. Тоненькая молодая женщина в бледно-розовом топе, легинсах и огромных мужских вьетнамках собиралась еще раз нажать на кнопку, когда дверь открылась. На пороге стоял мужчина.

– Здравствуйте, я Лола, соседка сверху. А Дафна дома? – спросила она и подумала, что журналистка не преувеличивала, описывая «классную» внешность приятеля.

Бертран молча смотрел на «будущую новобрачную»… Он прислонился голым плечом к косяку и улыбнулся. Щеки Лолы порозовели. Он притворился, что не заметил.

– Нет. Тебе что-то нужно?

– Отвертка.

Бертран снова улыбнулся. Лола показала ему фарфоровую бомбошку, и он наклонился, чтобы рассмотреть.

– Кухонная дверь захлопнулась, я хотела поставить ручку на место, а штырь выпал с той стороны.

Бертран посмотрел девушке в глаза и спросил до невозможности серьезно:

– Тебе крестообразную или плоскую?

Лола была озадачена.

– Крестообразную… А может, плоскую…

– Сейчас посмотрю, что есть у Дафны. Заходи.

Бертран скрылся в кладовке, а Лола сделала несколько шагов по коридору и наткнулась взглядом на фотографию в рамке. Соседка выместила на ней злость – перечеркнула портрет крест-накрест толстым красным маркером и написала крупно: «МЕРЗАВЕЦ».

Он появился, она выпрямилась. Он сказал:

– Идем.

4

Свет они зажигать не стали и пошли вверх по лестнице красного дерева. У Бертрана были угольно-черные глаза и растрепанные (пожалуй, чуть длинноватые на ее вкус) волосы. Невысокий, босоногий. Богема… Зря Наташа подшучивала над Дафной и называла ее мифоманкой. Бертран ухмыльнулся, как будто прочел мысли Лолы.

– Думаю, представляться не нужно?

– Точно…

Утреннее солнце выглядывало на площадку из открытой двери квартиры на мансардном этаже. Бертран пропустил Лолу вперед, и она провела его между коробками на «место происшествия». Он развинтил ручку, подобрал рассыпавшиеся по кафельному полу детали и спросил:

– Где остальное?

Она метнулась в гостиную, смахнула на ладонь винты и протянула ему. Бертран весело ухмыльнулся:

– Крестообразная.

– Я запомню, – серьезно ответила Лола.

– Починить ручку – плевое дело. Смотри и учись.

Она отошла чуть в сторону, и Бертран незаметно покосился на нее, оценивая расстояние. Профессиональная привычка фотографа: не искажать вещи и всегда четко видеть границы. Он ждал и наблюдал. Скрытно. Лоле нужно полтора метра, решил он, она не робкая, но осторожная.

Девушка внимательно слушала и следила за движениями Бертрана. Заметила на безымянном пальце левой руки широкое серебряное кольцо и почему-то подумала: у него низкий голос. Ниже, чем ей представлялось. Глупое слово – «представлялось»: впервые взяв в руки фотографию без подписи, Лола окрестила Бертрана «соблазнительным соблазнителем», от которого без ума ее соседка. С тех пор как корреспондентка из отдела моды журнала Elle переехала на улицу Эктор, они с Лолой несколько раз болтали «по душам», и Бертран всегда выступал в роли короля. «Моего сердца, разумеется. Скоро семь лет. Я терплю его долгие отлучки и иду на жертвы, потому что возбуждаюсь от одной только мысли о новой встрече! Что бы там ни было! Знаю, это смешно, но у меня к нему тропизм».

Бертран повернулся к Лоле, желая объяснить какую-то техническую подробность, и она подошла ближе.

– Сюда вставляется шплинт.

– Ясно.

– Потом закрепляешь здесь.

Она кивнула, но на прежнее место не вернулась. Расстояние – один метр. Бертран вкрутил первый винт.

– Ручка была расшатана?

– Франк собирался починить, но…

– Забыл. Понятное дело – свадьба, переезд.

Лола улыбнулась. Бертран объяснил, что извещение о свадьбе Дафна показала ему «на свой, особый манер». Как именно? – подумала Лола, глядя на его волосы.

– Переезжаете до или после свадебного путешествия?

– Друзья вывезут вещи в наше отсутствие.

– Оригинальный подарок.

– Полезный.

Бертран кивнул и присел на корточки, перекинув отвертку в левую руку. «Я тоже переезжаю – некоторым образом. Но у меня нет такого количества коробок!» Он повернул ручку, проверил, как она держится, встал, толкнул дверь к стене, взял стул, положил инструменты на кухонный стол и сел.

– Ну вот. Дело сделано.

– Спасибо.

Фотограф улыбнулся, глядя в ореховые глаза Лолы, и она будто со стороны услышала собственный голос, предлагающий ему кофе.

– Вообще-то жарко до ужаса, но почему бы и нет.

– Могу предложить воду со льдом.

– Не беспокойся, я очень даже хочу кофе вот из этой штуки. – Бертран указал пальцем на итальянскую гейзерную кофеварку.

– Любите крепкий?

– Пожалуй.

Лола взялась за дело. Ее движения были точны и стремительны – привычны. Но она давно не загорала. Только зоркий глаз фотографа мог заметить бледный след, оставленный лямками купальника.

– Простите, что разбудила так рано…

– Ерунда, я давно проснулся.

Она посмотрела ему в лицо. «Я мало сплю». Насколько светлеют ее глаза на солнцепеке? Он подошел, чтобы соединить две части «твоей чудной macchinetta del caffè». Лола включила кофеварку.

– У тебя есть что-нибудь пожевать?

– Сухое печенье.

– А посущественней?

– Вчерашние спагетти.

Бертран сам достал кастрюлю из холодильника. Лола поставила ее на плиту разогреваться и начала аккуратно помешивать. Тихо забулькал кофе. Он сказал:

– Вкусно пахнет… – и направил на нее вентилятор. На лицо. Лола поправила пучок.

– Будешь есть?

– Нет.

Бертран открыл шкафчик, на который она указала, достал тарелку, потом протянул руку над ее плечом, почувствовав тепло тела, и взял с полки две кружки. На шее, чуть ниже линии роста волос, у Лолы была круглая светлая родинка. Мысль сфотографировать не пришла Бертрану в голову, но ему захотелось коснуться пальцем нежной женской кожи. Она протянула ему нож с вилкой, и он начал есть стоя. Лола переставила кофеварку и отступила на «безопасное» расстояние. Полтора метра.

– Свадьба, дом, ребенок. Помолвка?

– Без.

– Кольцо?

Вопрос остался без ответа. Лола улыбнулась и наполнила кружки.

– Сахар?

– Никогда! – с полным ртом ответил Бертран и похвалил: – Ужасно вкусно.

– Не преувеличивай.

– Даже не думал.

Их взгляды встретились. Он знает тысячу разных Лол. Интересно, ее глаза позеленеют в полдень? Она подвинула к нему кружку.

– Давно вы вместе?

– Четыре года.

Бертран ловко навертел макаронину на вилку.

– Браво. Вы успешно преодолели два критических, полных противоречий года. Берегитесь семилетнего и пятнадцатилетнего рубежей, потом наступает штиль.

– А ты специалист.

– Еще какой! Дафна прочла мне не одну зажигательную лекцию, ссылаясь на дебильные статьи из глянцевых журналов.

Лола улыбнулась, поправила непослушную прядь. Бертран снова взялся за спагетти.

– В самолетах я почти не сплю, успеваю изучить женскую прессу…

Они переглянулись.

– Но мне плевать и на разглагольствования Дафны, и на журналистов…

Лола убрала волосы за уши. Бертран прожевал и проглотил. Она поднесла к губам чашку и тут же вернула ее на стол – слишком горячо. Бертран открыл морозилку, достал лед, опустил в кофе, положил себе еще еды и сказал:

– По-моему, никогда не знаешь, знаешь кого-то или не знаешь. Извини за каламбур.

– Нужно время.

– Не всегда, Лола.

Он удержал ее взгляд. Насколько интенсивно-зеленый в полдень?

– Мне давно известно, о чем думает и чего хочет Дафна, я почти всегда знаю, что она скажет в следующую секунду.

Лола опустила глаза на тающую в кофе льдинку. Бертран доел. Она маленькими глотками допила кофе и взглянула на него.

– Дафна через слово повторяет, что ты – талант. Она… тебя обожает.

– Дафна ошибается. И объект обожания из меня никакой.

– Ты ничего к ней не испытываешь?

– Испытываю. Но не то, о чем она мечтает.

Лола с трудом оторвалась от бездонно-черных глаз Бертрана и снова уставилась в кружку. Он ответил, что находит Дафну красивой, умной, образованной, решительной и утонченной, она хороший друг, у нее есть чувство юмора и… Лола улыбнулась, а он продолжил:

– …и она настоящий профессионал.

– Других чувств у тебя к ней нет?

– Я не создан для других чувств.

Бертран зна́ком предложил ей еще кофе, она покачала головой. Пятьдесят сантиметров. Он вылил остаток в свою кружку.

– Я против тюрьмы и никогда не буду любить Дафну «до потери сознания».

– Ты очень честный человек…

Он лучезарно улыбнулся.

– Мое главное достоинство. И, наверное, единственное. Вообще-то я мерзавец – пользуюсь отъездом Дафны в Лондон, чтобы забрать манатки и слинять.

– Мне ключ не оставляй, мы с ней больше не увидимся!

Бертран допил кофе и поставил кружку между собой и Лолой. Точно посередине. Она посмотрела на кольцо. Старинное, этническое.

– Мы столкнулись с Дафной в холле в тот день, когда я получила отпечатанные извещения о свадьбе, вот и дала ей одно – спонтанно.

Она подняла глаза, зеленые, как подлесок.

– Я понял. – Бертран улыбнулся и накрыл ее руку ладонью.

Жест получился естественный, тактильный контакт подействовал завораживающе. Кожа Лолы на ощупь оказалась не такой нежной, как он воображал, но у нее была медовая текстура. Бертран вспомнил поездку на Филиппины. Некоторые мужчины с риском для жизни карабкались на отвесные скалы, чтобы добыть огромные соты. Одно-единственное касание сблизило их, сущность проявилась мгновенно и волнующе. Он отнял руку и потянулся к шкафчику, висевшему у нее за спиной. Она подумала о перекрещивающихся следах двух самолетов, которые встретились в небе и полетели каждый в свою сторону. О жаре, столкнувшейся с холодом, о каплях воды на стекле иллюминатора, высыхающих так быстро, что и заметить не успеваешь. Бертран налил стакан воды и сказал:

– Извещение Дафна увидела случайно – и не удержалась от желания выяснить отношения. За что тебе большое спасибо… – Он залпом выпил воду.

Лола посмотрела на него – увидела себя со стороны – и опустила глаза: стоическое спокойствие, непроницаемое лицо. Она всегда любила учиться, делала это хорошо и сейчас на практике демонстрировала умение справляться с турбулентными потоками. «Сильный характер!» – восхитился Бертран.

Он развернулся на каблуках и сделал три решительных шага. Мед есть, а мужчины похожи на медведей – пойдут на любые риски, чтобы полакомиться. Но… Четвертый шаг не состоялся – Бертран сел, сложил руки на груди.

– Наши отношения лишены смысла, так что порвать – правильное решение.

– Не бойся, я умею хранить чужие секреты.

– А я и не боюсь.

Бертрану показалось, что глаза Лолы затягивают его. У нее на языке вертелся вопрос: «А что способно тебя напугать?» Она мечтала увидеть, как он работает. Сесть рядом с ним. Рассказать, что летает по миру, но нигде не задерживается. Что уже много лет почти не фотографирует. Что выбрала такую профессию, где необходимо соблюдать жесткие правила, и тем самым, возможно, отгородилась от истинного предназначения.

Господи боже ты мой, все это бессмысленно. Лола схватила кастрюльку, открыла кран. С левого плеча соскользнула бретелька, она поправила. Небо за окном было огромным, ясным, гладко-синим и совсем близким. Она вылила на губку несколько капель средства для мытья посуды. А что НЕбессмысленно? Маленькие радуги в мыльных пузырях? Сидящий напротив нее мужчина? Почему она не выставляет его за дверь? Почему не следует совету Франка: «Остерегайся большого злого волка!»? Она ни разу не спохватилась, что жених может неожиданно вернуться и спросить, какого черта голый по пояс мужик делает в квартире, почему сидит на кухне, трет лицо, зевает и бормочет: «Никак не приду в себя, разница во времени совсем доканала…» Она задала всего один вопрос:

– Откуда ты вернулся?

– Блиц-полет в Нью-Йорк. Но не на Air France, Лола Баратье.

Она обернулась. Голос Бертрана, его взгляд, открытая улыбка уверенного в себе игрока вызвали ответную улыбку.

– Ты читал извещение.

– Не успел – Дафна слишком громко вопила. – Бертран скрестил руки на груди. – Но когда пришел сегодня ночью, взял почту и заметил на ящике твою фамилию: Лола Баратье.

– Теперь я стану Милан, – сообщила она, взволнованная, гордая, прекрасная.

– И ты права, звучит красиво.

– Согласна.

Он поздравил ее со счастливой переменой жизни, она поблагодарила нежным голоском. Они переглянулись, не думая о секундах, не вслушиваясь в тишину, забыв только что произнесенные слова. Он подумал: Два метра. Она подумала: Как далеко он заехал! Бертран провел ладонями по волосам:

– Где ты была позавчера, когда Дафна костерила меня?

– В Монреале.

– Удалось прогуляться по улице Сент-Катрин?[5]5
  Популярная торговая улица Монреаля, здесь вы найдете Apple Store, H&M, Mexx, Aldo, Luluelman, Mango, Zara и десятки других магазинов, по большей части демократичных. Здесь же находятся несколько больших универмагов с широким выбором товаров. – Здесь и далее прим. перев.


[Закрыть] Сходила в парк Мон-Руаяль?[6]6
  В центре Монреаля возвышается трехглавый холм, который называется Мон-Руаяль. В 1876 году вокруг этого холма был спроектирован и заложен одноименный парк. Здесь же установлен тридцатиметровый крест, символ католицизма. Когда опускаются сумерки, крест начинает светиться.


[Закрыть]

– По улице прошлась.

Он упер кулаки в бока.

– Я тоже люблю Сент-Катрин. Удобная, мирная, интересные магазины и магазинчики, хорошие бары… Обманчивый июньский свет… Симпатичные люди… Очень теплые. Приветливые.

Лола не отвечала – только смотрела, приподняв в улыбке уголки губ.

– Тебе встречались симпатичные люди?

– Конечно. Как и тебе в Нью-Йорке.

Он ждал продолжения, вопроса: «Что ты там делал?» – не дождался и рассказал, что летал на мальчишник к приятелю и остался на свадьбу.

– Глупая затея. Новобрачный заснул за столом. Я сделал отличные снимки. Черно-белые. Он на стуле. Она сидит рядом, в фате, положив голову ему на плечо. Выражение лица капризное. – Бертран почувствовал, что Лола живо представила себе эту картину, и признался, что видел Франка с сумкой на плече.

– Где он хоронит свою холостяцкую жизнь?

– В Ду[7]7
  Ду (фр. Doubs) – департамент на востоке Франции, названный по имени реки Ду. Образован во время Великой французской революции в марте 1790 г. Административный центр – город Безансон.


[Закрыть].

– А подруги устраивают для тебя девичник в конце недели?

– Да.

Бертран встал.

– Завтра? В Париже? – Не дождавшись ответа, он повторил, не спрашивая, но утверждая: – Завтра в Париже. – Прошел мимо нее и направился через гостиную к двери в спальню. Она молча последовала за ним, оставляя следы босых ног на красных плитках пола.

– Мне было интересно, что тут упало с жутким грохотом, – признался он, подхватил с пола матрас и уложил на место. Собрал простыни и наволочки. Поставил на место столик, положил на него журналы и книги, так и не поинтересовавшись, почему все это опрокинулось. Потом высунулся из окна и посмотрел на небо. Лола Баратье, будущая мадам Милан, почувствовала, как качнулся пол, а в самом дальнем уголке живота пробудились бабочки. Бертран снова притянул ее взгляд.

– У нас есть шанс встретиться наверху.

Лола вынырнула на поверхность. Коснулась стены правой рукой.

– Шанс ничтожно мал.

– Но он есть. – Бертран замер перед открытым гардеробом.

Лола затаила дыхание, бабочки замерли в полете. Он заметил ее страх, увидел золотистый чехол и все остальное. Толкнул дверцу, сделал шаг в сторону.

– Я не сужу и не углубляюсь. Снимаю мир таким, каков он есть.

Он стоял перед ней – не слишком близко и не слишком далеко – и смотрел в упор:

– Совсем как ты на борту самолета.

– Только резоны у нас разные.

Бертран не шелохнулся.

– И в чем же?

– В моей профессии, – не спеша начала Лола, – я не придаю значения тому, что не важно. Мне кажется, фотограф поступает прямо противоположным образом, разве не так?

Он не ответил. Отступил на два шага и привалился к стене. Уставился на шестиугольные плитки и ломаные линии пола. Повторил очень тихо, проследив взглядом один из зигзагов:

– Ты не придаешь значения тому, что не важно, а я поступаю иначе. – Долго смотрел на нее, потом улыбнулся. Вообще-то в подобных обстоятельствах Бертран не стал бы долго рассуждать. Фотография ждать не может. Жизнь коротка, время бежит от людей – наверное, хочет оправдать свои дерзкие вызовы и обольщения, желания и поступки. Обычно молодой человек не мучился вопросами – тем более такими, – но сейчас следовал за ломаными линиями, и Лола вдруг спросила:

– Что для тебя по-настоящему важно?

Взгляд Бертрана замер на точке, в которой перекрестились две темно-серые линии. Он уже слышал этот вопрос? От Дафны? Нет, конечно нет. От матери? От отца? От брата? От одного из преподавателей? Никто о таком не спрашивал.

– Четыре вещи я люблю безоговорочно: Африку, сладкие апельсины, три-четыре часа сна в удобной постели и мою свободу.

Бертран хотел было добавить: «Иногда мне кажется, что я умру один-одинешенек на «Черном» континенте…» – но «споткнулся» о слова. А.О.Л.Л. ЛОЛА. Он посмотрел на нее. Увидел разделявшие их сантиметры, превратившиеся в мост. Она улыбается украдкой, потому что видит его. Поправляет волосы и спрашивает почти сурово: «Серьезно?» Соски вздрогнули под майкой, но Бертран смотрит только на две непослушные пряди, снова выбившиеся из прически. На бесконечно глубокое небо, готовое принять их в объятия. «Моя работа. Путешествовать по миру, искать красоту и удивляться».

– Мгновение…

Молодая женщина продемонстрировала выдержку, задав ехидный вопрос:

– Может, Дафна именно за это тебя и любит?

– Ну нет, она хочет одного – заставить меня делать то, что кажется правильным ей. – Он помолчал и добавил: – Дафна не такая, как ты.

Лола хотела крикнуть: «Убирайся!» – и не хотела этого. Бертран ни о чем не думал, просто смотрел. Сейчас. Сейчас. Он схватил ее за руку, потащил к зеркалу, висевшему слева от входной двери, встал сзади, обхватил за плечи, и она не отшатнулась. Они пересекли мост, ну, не мост – коридор, но оба осознали, какую дистанцию преодолели вместе. Его холодные ладони скользнули вниз по ее рукам и обожгли кожу. Их пальцы переплелись – ледяные, как у людей, застрявших в снежной буре.

– Уходи.

Бертран не сдвинулся с места. Лола обернулась и крикнула:

– Убирайся!