Текст книги "Магическая Прага"

Магическая Прага

Глава 1

И поныне, каждое утро, в пять, Франц Кафка, в котелке, одетый в черное, возвращается домой, на Целетну улицу (Цельтнергассе). И сегодня, каждую ночь, Ярослав Гашек в каком-то кабачке вещает собутыльникам о вреде радикализма и о том, что здорового прогресса можно достичь только в рамках закона[1]1
  В 1911 г. Ярослав Гашек основал пародийную Партию умеренного прогресса в рамках закона и от нее баллотировался в австрийский парламент под лозунгом “Если вы выберете нашего кандидата, мы вас защитим от землетрясения в Мексике”. Партия, придуманная в пражском кабаке за бокалом пива, была допущена к имперским парламентским выборам и набрала 19 голосов. – Прим. ред.


[Закрыть].

Прага и поныне живет под знаком этих двух писателей, которым лучше других удалось изобразить ее неисцелимую обреченность, а значит, ее неблагополучие, хандру, лукавство и изворотливость, ее притворство и висельный юмор.

И поныне, каждое утро, в пять, Витезслав Незвал, возвращаясь после обхода душных пивных[2]2
  Витезслав Незвал. Из моей жизни; Jiři Svoboda. Přítel Vítezslav Nezval. Praha, 1966, s. 203. – Здесь и далее сноски на чешские источники приводятся по чешскому изданию Angelo Maria Ripellino “Magická Praha”, 2009. Перевод с итальянского: Alena Hartmanová, Bohumír Klípa.


[Закрыть] в свою мансарду в квартале Троя, ожидает парома через Влтаву. И сегодня, каждое утро, в пять, выезжают из конюшен Смихова на своих повозках, запряженных тяжеловозами, торговцы пивом. Каждое утро, в пять, в галерее трифория[3]3
  Трифорий – внутренняя галерея собора Святого Вита с портретными бюстами членов королевской семьи и других выдающихся личностей. Бюсты созданы парлежовской мастерской в 1374–1385 гг. – Прим. ред.


[Закрыть] собора Святого Вита пробуждаются готические бюсты монархов, архитекторов и архиепископов. И поныне два прихрамывающих солдата, вооруженные винтовками с примкнутыми штыками, ведут Йозефа Швейка вниз от Градчан через Карлов мост к Старому городу. И сегодня два лоснящихся и одутловатых господина, два манекена из паноптикума, два робота в сюртуках и цилиндрах сопровождают Йозефа К. по освещенному луной мосту в обратном направлении, к Страговским каменоломням, на казнь[4]4
  Франц Кафка. Процесс. Здесь и далее пер. с нем. Р. Райт-Ковалевой. Цит. по: Франц Кафка / Соч. в 3 т. Т. 2. М.: Худож. лит.; Харьков: Фолио, 1995, с. 288–292. – Прим. пер.


[Закрыть].

И поныне “Огонь” Арчимбольдо[5]5
  Арчимбольдо, Джузеппе (1527–1593) – итальянский живописец, декоратор, представитель маньеризма. В его творчестве усматривают предвосхищение сюрреализма. Полотно “Огонь” – зловещее одушевление стихии (и драмы) Огня. Упоминание автором полотна “Огонь” связано с частыми пожарами в Праге, от которых особенно страдали постройки еврейского гетто. – Прим. ред.


[Закрыть], с пламенеющими кудрями, устремляется из Пражского Града вниз и поджигает деревянные, покосившиеся лачуги гетто, шведы Кёнигсмарка[6]6
  Ханс Кристоф фон Кёнигсмарк (1600–1663) – шведский полководец, принимавший участие в осаде Праги во время Тридцатилетней войны (1618–1648). – Прим. ред.


[Закрыть] тащат пушки по Малой Стране, Сталин грозно моргает с громадного постамента[7]7
  Памятник Сталину (“Народ Чехословакии – своему освободителю”) установлен в 1955 г. в честь 10-й годовщины освобождения Праги Советской армией. Автор – скульптор Отакар Швец. За фигурой Сталина были изображены представители народа: рабочие, крестьяне, военные. Располагался на Летенской смотровой площадке в пражском районе Голешовице и был крупнейшей скульптурной группой в Европе (вес 14 000 т, длина 22 м, ширина 12 м, высота 15 м). Демонтирован (взорван) в 1962 г. в связи с разоблачением культа личности И. В. Сталина. – Прим. ред.


[Закрыть], солдаты маршируют по стране в постоянных маневрах, как после поражения в битве на Белой горе[8]8
  Победа войск Габсбургов и их союзников над чешскими войсками в 1620 г. в битве на Белой горе привела к потере чешскими землями политической самостоятельности – они стали наследственными владениями Габсбургов. К минимуму были сведены права сословных сеймов. Начались феодально-католическая реакция, религиозные преследования, конфискация земельных владений чешского дворянства и городов, передача земли иностранцам (преимущественно немцам). – Прим. ред.


[Закрыть]. Прага всегда была “городом авантюристов”, читаем мы в одном из диалогов Милоша Мартена[9]9
  Милош Мартен, настоящее имя Милош Себеста (1883–1917) – чешский литературный критик, писатель, эссеист, переводчик. – Прим. ред.


[Закрыть], “вековым гнездом авантюристов, без жалости и обязательств. Они слетались сюда стаями с четырех концов света ради наживы, удовольствий и власти”, и “каждый будто отрывал и пожирал кусок живой плоти этой бедной земли, отдававшей себя без остатка, не получая ничего взамен”[10]10
  Пер. с чеш. К. Тименчик. См. Miloš Marten. Nad mèstem (1917). Praha, 1924, s. 24. – Прим. пер.


[Закрыть].

Слишком часто ее порабощали и опустошали грабежами, слишком часто она терпела унижение и произвол, слишком часто становилась ареной для амбиций иностранных головорезов, наводящих ужас орд ландскнехтов, подлых фанфаронов, которые проматывали и прожирали все ее достояние. Сколько отвратительных свиных рыл, оказавшихся в силу обстоятельств в Праге, со временем здесь оседали – рыцари в позолоченных доспехах, с выпяченной грудью звонких кирас и плюмажами на шлемах; упитанные монахи всевозможных орденов и прелаты, по которым плачет ад; всевозможные обер-жулики (нем. “Obergauner”), внезапно нагрянувшие на мотоциклах с колясками[11]11
  В 6 часов утра 15 марта 1939 г. немецкие войска вошли на территорию Богемии и Моравии. Им не было оказано сопротивления, так как президент Чехословакии Гаха и министр иностранных дел Чехословакии доктор Хвалковский подписали акт о капитуляции. Гитлер с триумфом прибыл в Прагу. Перед отъездом из Берлина он обратился к народу Германии и гордо провозгласил: “Чехословакия перестала существовать!” См. Уильям Ширер. Взлет и падение Третьего рейха. Чехословакия перестает существовать. Т. 3. М.: Воениздат, 1991. – Прим. ред.


[Закрыть], изничтожавшие все и вся; макиавеллисты и вероломные братья[12]12
  Автор имеет в виду операцию “Дунай” – ввод войск стран Варшавского договора в Чехословакию 21 августа 1968 г. Судя по воспоминаниям очевидцев, пражане удивлялись многонациональному составу Советской армии. Сам Анджело Мария Рипеллино к операции, начавшейся 21 августа 1968 г., и последовавшим за ней событиям относился резко отрицательно. – Прим. ред.


[Закрыть], монгольские физиономии из рассказов Майринка; а также несколько коллежских асессоров с Кавказа[13]13
  Выражение “коллежский асессор с Кавказа” связано с периодом Кавказской войны 1817–1864 гг. Для привлечения чиновников на службу в гражданские учреждения Кавказского наместничества была введена практика льгот: производства в коллежские асессоры в обход установленного порядка – без выслуги лет и без экзаменов. Выплачивалось сверх жалованья дополнительное денежное вознаграждение, обеспечивались легкость продвижения по службе, потомственное дворянство и пр. В военной табели о рангах чин коллежского асессора приравнивался к майору. В связи с событиями в Праге в августе 1968 г. аллегория автора понятна. – Прим. ред.


[Закрыть], подосланных препятствовать вольнодумию, толпы догматиков и солдафонов, что, наводя автомат, несли идеологическую чушь, а также конклавы туповатых генералов, из которых следует упомянуть ревностного служаку, кумачового генерала Епишева[14]14
  А. А. Епишев (1907–1985) – генерал армии, Герой Советского Союза. В 1962–1985 гг. возглавлял Главное политическое управление Советской армии и Военно-морского флота и демонстрировал особую твердость в идеологических вопросах. Если общее руководство операцией “Дунай” на тот момент осуществлял главнокомандующий Объединенными вооруженными силами стран Варшавского договора, заместитель министра обороны СССР, генерал армии И. Г. Павловский, то моральный дух советских войск, участвующих в операции, обеспечивало ведомство А. А. Епишева. Алый цвет присутствовал в знаках отличия форменной одежды генералов внутренних войск: на погонах, петлицах, кантах, на околыше фуражки, на лампасах. – Прим. ред.


[Закрыть], увешанного орденами и нашивками, недостойного доброго слова.

На пороге Второй мировой войны Йозеф Чапек, сгинувший впоследствии в нацистском концлагере, поведал в цикле карикатур историю двух наглых сапог, двух скользких бродячих тварей, что, умножаясь подобно саламандрам, разносят по всему миру обман, разрушение и смерть[15]15
  Речь идет о цикле карикатур Йозефа Чапека “Сапоги диктатора”. См. Josef Čapek. Diktátorské boty (1937), в: Dĕjiny zblízka (Soubor satirických kreseb) / Под ред. Otakar Mrkvička. Praha, 1949. Ср. Jaromír Pečírka. Josef Čapek. Praha, 1961, s. 82. – Прим. пер.


[Закрыть]. И по сей день тяжелые сапоги попирают Прагу[16]16
  В Италии книга Рипеллино увидела свет в 1973 г. – Прим. ред.


[Закрыть], подавляя ее творческий и интеллектуальный потенциал, не позволяя вдохнуть полной грудью. И хотя все мы лелеем надежду, что эти злополучные сапожищи, как и те, нарисованные Йозефом Чапеком[17]17
  Йозеф Чапек (1887–1945) – чешский книжный иллюстратор, эссеист. Брат и по ряду работ соавтор писателя Карела Чапека. – Прим. ред.


[Закрыть], сгинут на свалке Хроноса, Великого Старьевщика, многие переживают, как бы это не произошло слишком поздно, если принимать в расчет быстротечность жизни.

Глава 2

Детлев фон Лилиенкрон[18]18
  Детлев фон Лилиенкрон (барон Фридрих Адольф Аксель фон Лилиенкрон, 1844–1909) – крупнейший немецкий поэт второй половины xix – начала xx века. Влияние Лилиенкрона на свое творчество признавали крупнейшие немецкие поэты: Рильке, Гофмансталь, Бенн, Моргенштерн. – Прим. ред.


[Закрыть] верил, что он уже когда-то жил в чешской столице, но не был поэтом, а был капитаном ландскнехтов Валленштейна[19]19
  Ср. Oskar Wiener. Alt-Prager Guckkasten (Wanderungen durch das romantische Prag). Prag – Wien – Leipzig, 1922, S. 87.


[Закрыть],[20]20
  Альбрехт Венцель Эусебиус фон Валленштейн (Вальдштейн) (1583–1634), герцог Фридландский и Мекленбургский – чешский дворянин, выдающийся полководец времен Тридцатилетней войны (1618–1648), один из богатейших людей региона того времени. Участвовал в подавлении Чешского восстания 1618–1620 гг. Ему принадлежит фраза: “Война кормится войною”, ставшая девизом и призывом к действию для всех ландскнехтов, санкционируя грабежи, убийства, поджоги, насилие. Фридрих Шиллер посвятил невероятной судьбе полководца трилогию “Валленштейн” (1799). – Прим. ред.


[Закрыть]. Я тоже убежден, что уже обитал здесь в другие эпохи. Возможно, я последовал сюда за сицилийской принцессой Пердитой. Это она в “Зимней сказке” Шекспира становится невестой принца Флоризеля, сына Полиссены и царя Богемии. Или же я был учеником Арчимбольдо, “удивительного, изобретательнейшего художника”, много лет прожившего при дворе Его Императорского Величества Рудольфа II[21]21
  См. Gregorio Comanini. II Figino ovvero Del fine della pittura, в: Trattati d'arte del Cinquecento / Под ред. Paola Barocchi, III, Bari, 1962, p. 257.


[Закрыть]. Я помогал писать его составные портреты – пугающие, вульгарные физиономии, словно покрытые бородавками или отекшие от золотухи, которые он варганил, сваливая в кучу фрукты, цветы, колосья, солому, животных, как инки, что набивали щеки своих мертвецов ломтями тыквы, а в глазницы вставляли золотые глазные яблоки[22]22
  Ср. Alfred Métraux. Les Incas. Seuil, 1983.


[Закрыть].

А может, примерно в те же века именно я – тот шарлатан в одной из лавок на Староместской площади, кто сбывал всякий хлам и старье простофилям, а когда легавые раскрыли мой обман, я дал деру из Праги, возвращаясь как сорока без хвоста. Или же я прибыл сюда с Каратти, Аллипранди или Лугаро – с кем-нибудь из множества итальянских архитекторов, положивших начало архитектуре барокко в городе на Влтаве. Но, глядя на семейный портрет Дионисия Мизерони, с чашей из оникса в руке, созданный Карелом Шкретой (1653 г.)[23]23
  Карел Шкрета (Карел Шкрета Шотновски из Заворжич, 1610–1674) – один из крупнейших чешских живописцев эпохи барокко и крупнейший мастер чешского реалистического портрета, по существу, основатель этого жанра. Семейный портрет пражского резчика-ювелира Дионисия Мизерони (1653; Прага, Национальная галерея) пронизан жанровыми элементами. Ювелир представлен в окружении многочисленного семейства, на втором плане изображены подмастерья, занятые трудом в солидно оборудованной мастерской. – Прим. ред.


[Закрыть], я начинаю подозревать, что мне, полюбившему шлифовать слова, довелось работать в мастерской этого резчика по камню и по совместительству – хранителя императорских коллекций.

А может, незачем погружаться столь глубоко в прошлое. Может, я был всего лишь одним из тех итальянцев, что в прошлом веке стекались в Прагу для выполнения лепных работ или открывали лавки по продаже гипсовых статуэток[24]24
  См. Ignát Herrmann. Před padesáti lety, i. Praha, 1926, s. 86.


[Закрыть]. Хотя еще вероятнее, я был из тех, кто с утра до вечера скитался по улочкам и дворикам богемской столицы с шарманкой. В навершии моей шарманки, под стеклом, красовался маленький театрик. Я ставил шарманку на подставку, поднимал укрывавший ее полог из мешковины и крутил ручку, а за стеклом театрика виднелась анфилада маленьких залов с зеркальными стенами, где танцевали миниатюрные пары: щеголи во фраках и белых чулках и дамы в белом, в кринолинах, с миниатюрными веерами, с прическами из разнообразно уложенных кос[25]25
  Ignát Herrmann. Před padesáti lety, iii, s. 44–45.


[Закрыть].

Некоторые давно отождествили меня с мазилой Титорелли, служителем китча, писавшего, кроме портретов, убогие, однообразные пейзажи, которые многим не нравились – уж “слишком мрачные”[26]26
  Франц Кафка. Процесс, с. 242. – Прим. пер.


[Закрыть]. А кто-то считает, что я был тем итальянцем – клиентом банка, которому К. в “Процессе” Кафки, немного владевший итальянским и разбиравшийся в вопросах искусства, собирался показать достопримечательности Праги. Южное происхождение этого клиента, его надушенные “пышные иссиня-черные с проседью усы”, “коротенький, ловко скроенный пиджачок”, а также порывистые жесты подвижных рук позволяют мне предположить, что неспроста я почувствовал к нему столь удивительную близость. Если это так, то мне безмерно жаль, что в то сырое, дождливое, холодное утро я не пришел на встречу у собора, возведенного в xiv веке Матьё (Матиашем) Аррасским и Петром Парлержем из Гмюнда[27]27
  Речь идет о соборе Святого Вита. Матьё Аррасский (ок. 1290–1352), фламандский архитектор, строитель, каменотес – автор проекта собора, а Пётр Парлерж (1330 или 1333–1399), немецкий архитектор и скульптор, достраивал собор после смерти Матьё Аррасского. – Прим. ред.


[Закрыть]; мне жаль, что я заставил господина прокуриста[28]28
  Франц Кафка. Процесс, с. 270–274. Павел Эйснер (Pavel Eisner. “Proces” Franze Kafky, комментарий к чешскому переводу “Процесса”. Praha, 1938, s. 222) утверждает, что Кафка страдал чем-то вроде “итальянского комплекса” – возможно, еще с тех пор (1907), когда он служил в пражском филиале “Assicurazioni Generali”. В ноябре 1907 г. Кафка писал Хедвиге В.: “Я изучаю итальянский язык, так как сначала, по-видимому, поеду в Триест”. (Пер. с нем. В. Белоножко. Письма к Хедвиге Вайлер. См. Франц Кафка. Собр. соч. в 3 т. Т. 1. М.: Терра – Книжный клуб, 2009.) Об этом “комплексе” свидетельствуют также фамилии Сордини и Сортини в “Замке”. – Прим. пер.


[Закрыть] ждать напрасно.

Если я также напомню, что Титорелли назван “доверенным лицом в суде”[29]29
  Франц Кафка. Процесс, с. 228. – Прим. пер.


[Закрыть] и что итальянский клиент – тайный инструмент, лишь пешка в ничтожной игре, то окажется, что я и сам по уши увяз в пагубной путанице обвинений, доносов, секретных посланий, приговоров, шпионажа, составляющих тайну и тяжкий крест Праги.

Одно ясно, я веками брожу по городу на берегу Влтавы, смешиваясь с толпой, скитаюсь, слоняюсь, вдыхаю тяжелый дух пивных и поездов, зловоние речного ила. Вы можете повстречать меня там, где, как утверждает Иржи Коларж[30]30
  Иржи Коларж (1914–2002) – известнейший чешский поэт, коллажист, график и скульптор. Входил в “Группу 42”, объединявшую представителей чешского авангарда. Искал плоскости соприкосновения пластического искусства и литературы. В искусстве коллажа выстроил свою оригинальную систему жанровых разновидностей. Его “лоскутажи”, “клокажи”, “комкажи” обрели мировую славу и выставляются в крупнейших музеях мира, а иллюстрации к романам Ф. Кафки тиражируются на художественных открытках. – Прим. ред.


[Закрыть], “невидимые руки месят на досках тротуаров тесто пешеходов”[31]31
  Jiří Kolář. Svědek, в: Ódy a variace. Praha, 1946, s. 31.


[Закрыть], там, где, по словам Владимира Голана[32]32
  Владимир Голан (1905–1980) – чешский поэт, философ, переводчик. Самая выдающаяся поэма – “Ночь с Гамлетом”. Считается, что талант Голана в этой поэме достигает уровня Уильяма Шекспира. – Прим. ред.


[Закрыть], “гренки улиц, натертые чесноком толпы, слегка воняют”[33]33
  Vladimír Holan. První testament (1939–1940). Praha, 1940, s. 11.


[Закрыть].

Глава 3

“Прага не отпустила. Нас обоих. У этой матушки – когти. Так что следует смириться или… с двух сторон мы должны ее поджечь, от Вышеграда и от Градчан, тогда бы, возможно, мы от нее отделались. По-видимому, ты воспринял это почти карнавально” – такие слова пишет Кафка в письме Оскару Поллаку[34]34
  Оскар Поллак (1883–1915) – чешский искусствовед, автор многочисленных исследований по истории искусства, особенно в области ренессанса и барокко. Соученик Франца Кафки по немецкой гимназии. – Прим. ред.


[Закрыть] 20 декабря 1902 г.[35]35
  Пер. с нем. В. Белоножко. Франц Кафка. Письма к Оскару Поллаку. См. Франц Кафка. Собр. соч. в 3 т. Т. 1. М.: Терра – Книжный клуб, 2009. – Прим. пер.


[Закрыть]

Старинный фолиант с каменными страницами, город-книга[36]36
  Vítězslav Nezval. Město kniha (1936), в: Básně všedního dne (Dílo xii). Praha, 1962, s. 148–149.


[Закрыть], на листах которой “еще столько предстоит читать, мечтать, понять”[37]37
  Josef Hora. Praha ve snu, из сб.: Proud. Praha, 1946, s. 61.


[Закрыть], город трех народов (чехов, немцев и евреев) и, согласно Бретону, магическая столица Европы[38]38
  André Breton. Introduction à l'oeuvre de Toyen, in: André Breton – Jindřich Heisler – Benjamin Péret. Toyen. Paris, 1933, p. ii.


[Закрыть], Прага – прежде всего, питомник призраков, арена колдовства, источник Zauberei (нем. “колдовство, волшебство”), а также kouzelnictví (по-чешски) и kíschef (на идише). Она увлекает нас, словно в западню, своими туманами, своими злыми чарами, отравленным медом своих речей и уже не освободит, не отпустит. “Снова и снова опутывает своими чарами, – писал Арношт Прохазка[39]39
  Арношт Леопольд Антонин Прохазка (1869–1925) – чешский поэт, эссеист, редактор, литературный критик, переводчик модернистской европейской литературы. Один из ведущих представителей чешского литературного декаданса. – Прим. ред.


[Закрыть], – старая ведьма Прага”[40]40
  Arnošt Procházka. Kouzlo Prahy (1913), в: Rozhovory s knihami, obrazy i lidmi. Praha, 1916, s. 96.


[Закрыть].

Искателям безоблачного счастья незачем сюда ехать. Прага вцепляется намертво, воспламеняя хитрым взором, прельщая неосмотрительных путников, очутившихся в кольце ее стен. Потерпевший финансовый крах банкир и оккультист Майер становится здесь сочинителем спиритических историй, мистиком и шарлатаном Майринком. Зачарованный ею, и я барахтаюсь в ее матовом хрустале, подобно Пьеро, в одном из рассказов Майринка[41]41
  Густав Майринк. Человек в бутылке. – Прим. пер.


[Закрыть] задохнувшемуся в бутылке. Я продал ей свою тень, как Петер Шлемиль[42]42
  Петер Шлемиль – герой повести А. Шамиссо “Удивительная история Петера Шлемиля” (1813). Шлемиль, желая поправить дела, продает свою тень дьяволу, а взамен получает волшебный кошелек, постоянно наполняющийся деньгами. – Прим. ред.


[Закрыть] черту. Но взамен она платит мне с лихвой, став клондайком моего духа, удивительным предлогом для моих словесных каприччо, моих Nachtstücke (нем. “маленькая ночная серенада”). Я часто повторяю слова Незвала:

 
Я склоняюсь над глухими уголками Праги
Что плетет свое зарево печали
Дым харчевен прерывает щебетанье птиц
Вечер-гармонист скрипит и стонет створками дверей
Длинные тяжелые ключи запирают неразгаданные тайны
А следы рассыпаны как разорванные четки[43]43
  Пер. с чеш. Л. Будаговой. См. Vítězslav Nezval. Večerka, из сб.: Praha s prsty deště (1936), в: Dílo, VI. Praha, 1933, s. 123. – Прим. пер.


[Закрыть].
 

Этот “гармонист” словно сошел с одного из полотен Йозефа Чапека: я часто встречал его в Дейвице или в других кварталах на окраине города. “Prag, die Stadt der Sonderlinge und Phantasten, dies ruhelose Herz von Mitteleuropa”[44]44
  “Прага, город чудаков и визионеров, это неугомонное сердце Миттельевропы”. См. Oskar Wiener. Deutsche Dichter aus Prag. Wien – Leipzig, 1919, S. 3. – Прим. пер.


[Закрыть]. Город, где слоняются сумасбродные шайки алхимиков, астрологов, раввинов, поэтов, безглавых тамплиеров, барочных ангелов и святых, арчимбольдовских пугал, кукольников, лудильщиков, трубочистов. Гротескный город с экстравагантными нравами и склонностью к гороскопам, к метафизическому фиглярству, иррациональным порывам и непредвиденным встречам, к стечению обстоятельств, к невероятному соединению противоположностей или же к тем “ошеломляющим совпадениям”, о которых рассуждает Бретон[45]45
  Андре Бретон (1896–1966) – французский писатель, поэт, основоположник сюрреализма. Речь идет о его произведении “Надя. Женщина, преобразовавшаяся в книгу”/ Пер. С. Исаева. См. Антология французского сюрреализма 20-х годов. – М.: ГИТИС, 1994. – Прим. пер.


[Закрыть]. Где палачи, как у Кафки, похожи на лысых теноров с двойным подбородком[46]46
  Франц Кафка. Процесс, с. 289. – Прим. пер.


[Закрыть], где можно наткнуться на “говорящих кукол” (“mluvící panny”) Незвала, подобных куклам Ханса Беллмера[47]47
  Ханс Беллмер (1902–1975) – немецкий график, скульптор, фотохудожник, книжный иллюстратор, писатель. В 1934 г. в частном издательстве немецкого города Карлсруэ была подпольно издана книга Беллмера “Куклы” (“Die Puppe”), в которую вошли 10 фотографий шарнирных кукол, сконструированных художником и скомпонованных в форме tableaux vivants – живых картинок. Работая над эротизированным образом деформированной куклы, он расчленял манекены на фрагменты, мешал конечности и органы, исследуя тонкие грани между живым и механическим, телом и пластикой, страстью и бесстрастностью. Был причислен к представителям дегенеративного искусства и вынужден эмигрировать во Францию. – Прим. ред.


[Закрыть], с лысой головой и фарфоровыми ушами[48]48
  Ср. Vítězslav Nezval. Mluvící panna, в: Zpáteční lístek. Praha, 1933, s. 171–176.


[Закрыть], или кафкианской Лени – русалке с перепонкой между безымянным и средним пальцами[49]49
  Франц Кафка. Процесс, с. 200. – Прим. пер.


[Закрыть].

Твоя судьба – предсказывал Тихо Браге Рудольфу II – связана с судьбой твоего любимого льва: и действительно, Рудольф скончался (в январе 1612 г.) через несколько дней после смерти своего питомца[50]50
  Ср. Eduard Herold. Lví dvůr, в: Podivuhodné příběhy ze staré Prahy / Под ред. Karel Krejčí. Praha, 1971, s. 142–144.


[Закрыть]. Это тот самый Рудольф – первостепенный персонаж города на Влтаве, созерцатель звезд и почитатель оккультных искусств, которого Булгаков по заслугам включил в ряды знаменитых мертвецов, приглашенных на Бал сатаны.

Временами Големштадт распространяется на всю Богемию – пограничную землю, перекресток, открытый всем ветрам, “в середине Европы, где – по словам Роберта Музиля[51]51
  Роберт Музиль (1880–1942) – австрийский писатель, драматург и театральный критик. Его произведения отличаются глубоким психологизмом и стилистическим совершенством. Широко известен философско-сатирический роман “Человек без свойств” (1930–1943) – своеобразная энциклопедия различных школ и направлений западной мысли xx века. – Прим. ред.


[Закрыть] – пересекаются старые мировые оси”[52]52
  Роберт Музиль. Человек без свойств / Пер. с нем. С. Апта. М.: Ладомир, 1994; М.: Эксмо, 2007. – Прим. пер.


[Закрыть]. В одном из рассказов Аполлинера старая цыганка из какой-то боснийской деревни соглашается поехать в Богемию, “дивную страну, которую надо миновать не задерживаясь, а не то тебя сглазят, заколдуют, зачаруют, и ты останешься там навеки”[53]53
  Пер. с фр. Е. Баевской. См. рассказ “Отмыка” в сборнике “Ересиарх и К°”, цит. по: Аполлинер Гийом. Эстетическая хирургия. СПб.: Симпозиум, 1999, с. 252. – Прим. пер.


[Закрыть]. Эх, как бы я мечтал как-нибудь летом отправиться в пешее путешествие по богемской провинции, от замка Добржиш до Противина, от Воднян до Глубоки-над-Влтавой, заваливаться, нечесаным, в кабаки с засаленными скатертями и затхлым пивом, пугать уток на гумне, спать на траве, легкомысленно, бесшабашно, подобно “полевым лилиям с простодушной апостольской душой”, подобно бродягам Карела Томана[54]54
  Карел Томан. Бродяги / Пер. И. Гуровой. См. Антология чешской поэзии. М.: Худож. лит., 1956, с. 352. – Прим. пер.


[Закрыть], распутному барочному художнику Петру Брандлу[55]55
  Ян Петр Брандл (также Питер Брандль, 1668–1735) – художник, один из главных представителей чешского барокко. Прославился разгульной жизнью. Несмотря на обилие заказов, часто оказывался без средств к существованию. Исполнял алтарные образы для церквей Богемии. Был известен как портретист. Его работами полнятся музеи Праги. – Прим. ред.


[Закрыть] или Ярославу Гашеку.

Ницше в автобиографии “Се Человек” утверждает: “Когда я ищу другого слова для музыки, я всегда нахожу только слово «Венеция»”[56]56
  Ф. Ницше. Ecce Homo: как становятся сами собою / Пер. Ю. Антоновского. См. Фридрих Ницше. Ecce Homo. Антихрист. М.: Азбука – Аттикус, 2011, с. 5–124. – Прим. пер.


[Закрыть]. Я же говорю: если я ищу другого слова для тайны, я нахожу только одно слово – Прага. Пасмурная и меланхоличная, она подобна комете, словно огнем обжигает ее красота, коварная и двусмысленная, как в анаморфозах маньеристов, с ореолом траура и распада, с гримасой вечного разочарования.

Наблюдая за ней вечером с холма Градчаны, Незвал заметил: “Когда смотришь отсюда[57]57
  Пер. с чеш. Н. Зимяниной. Цит. по: Витезслав Незвал. Избранное. Т. 2. Воспоминания. Очерки. Эссе / Сост., примеч. Л. Будаговой. М., 1988, с. 37. – Прим. пер.


[Закрыть], как Прага один за другим зажигает свои огни, ощущаешь странный зуд – будто кто-то толкает тебя очертя голову броситься в озеро-мираж, в котором явился тебе заколдованный чудо-град о ста башнях. Чувство это повторяется каждый раз, когда здесь, над черным озером крыш-звезд, застает меня колокольный звон, неизменно вызывая в моей фантазии картину некоей абсолютной дефенестрации[58]58
  Дефенестрация (от лат. приставки de (в общем случае – “извлечение”) и существительного fenestra – “окно”) – акт выбрасывания кого-либо из окна. Автор намекает на чешский исторический политический феномен, на ряд событий, имеющих далеко идущие последствия. Первая пражская дефенестрация – убийство членов городского совета толпой радикальных гуситов 30 июля 1419 г.: двенадцать человек, членов пражской мэрии и слуг старосты, были выброшены из окон ратуши и растерзаны толпой. С этого эпизода началась гуситская революция, потрясшая всю Европу. Следующая дефенестрация не вызвала глобальных потрясений и состоялась 24 сентября 1483 г.: во время кровавой городской междоусобицы из окон были выброшены бургомистр Старого Места и тела семерых убитых членов городского совета Нового Места. Событие, названное Второй пражской дефенестрацией, состоялось 23 мая 1618 г., когда представители чешских сословий во главе с графом Турном выбросили из окна Пражского Града регентов Чешского королевства Славату и Мартиница и их секретаря Фабриция, обвинив их в произволе и предательстве интересов страны. Они не погибли, поскольку приземлились в кучу навоза. Католическая церковь объясняла это чудесное спасение помощью ангелов в правом деле. Данное событие не осталось без последствий: началось Чешское восстание 1618–1620 гг., ставшее увертюрой к Тридцатилетней войне. См. гл. 70. – Прим. ред.


[Закрыть]!..”. В этом ярком сравнении точно схвачена связь между печальным пейзажем, пропитанным мировой скорбью, многократно умноженной отражениями в реке, словно в зеркалах, и сыпучей природой пражской истории, сотканной из крахов, подавлений и обвалов.

Но еще до Незвала Милош Мартен сходным образом обрисовал сущность таинственной Праги, которая заметнее всего, если смотреть на нее с высоты Градчан на закате: “Еще немного – и вспыхнут в черном хрустале ночи огни, сотни обращенных вверх мерцающих очей”… “Я знаю их все! Караульные огни набережных, отраженные в зеркале искрящейся реки, – этакая пылающая аллея, поднимающаяся по холму в бесконечность, а там, наверху, куст свечей, которые зажигаются что ни день на катафалке очередного покойника. И светящиеся глаза хищника внизу, у моста, и косой взгляд домика, похожего на физиономию смеющегося китайца”[59]59
  Пер. с чеш. К. Тименчик. Miloš Marten. Nad městem, cit., s. 20.


[Закрыть].

Двуличный город на Влтаве не открывает своих карт. Старомодное жеманство, с которым Прага делает вид, что представляет собой лишь nature morte[60]60
  Nature morte – натюрморт (фр.). – Прим. ред.


[Закрыть], лишь отблеск былой роскоши, бледный пейзаж в стеклянном шаре, – только усиливает ее колдовские чары. Она лицемерно проникает в душу с помощью колдовства и загадок, ответ на которые известен лишь ей одной. Прага не отпускает никого из тех, кого пленила.

Глава 4

Не случайно многие писатели эпохи Сецессиона[61]61
  Сецессион (нем. Sezession, от лат. secessio – отход, отделение, обособление) – название ряда немецких и австрийских художественных обществ конца xix – начала xx века, представлявших новые течения в искусстве и возникших на почве оппозиции официально признанному академизму. Объединял преимущественно представителей стиля модерн. Наиболее известны Мюнхенский сецессион, Берлинский сецессион и Венский сецессион. – Прим. ред.


[Закрыть] изображали город на Влтаве подобным льстивой и коварной женщине, капризной блуднице. С “темной Соломеей” сравнивает ее Оскар Винер[62]62
  Оскар Винер (1873–1944) – пражский еврейский немецкоязычный писатель и поэт, представитель первой волны экспрессионизма, член литературно-художественной группы “Юная Прага” (1895). Лучше всех выразил специфику многонациональной Праги, назвав ее Dreivolkerstadt (нем. “город трех народов”). – Прим. ред.


[Закрыть]: “Кто хоть раз заглянул в ее глубокие очи, трепещущие и таинственные, на всю жизнь остается завороженным этой колдуньей… даже те, кого не уничтожила любовь к Праге, заболевали вечным томлением”[63]63
  Oskar Wiener. Deutsche Dichter aus Prag, cit., S. 5.


[Закрыть]. Ему вторит Милош Мартен: “Она прекрасна. Обольстительна, как женщина, и, как женщина, неуловима, в голубой вуали сумерек, под которой она свернулась калачиком у цветущего откоса, прикованная стальным поясом своей реки, усеянная изумрудами медных куполов…”[64]64
  Miloš Marten. Nad městem, cit., d., s. 21.


[Закрыть]. И Милош Иранек[65]65
  Милош Иранек (1875–1911) – чешский живописец, один из основателей чешского современного искусства. – Прим. ред.


[Закрыть] тоже пишет: “Бывают отдельные вечера, когда Прага, наша грязная, грустная, трагическая Прага в закатных лучах преображается в сказочную златовласую красавицу, в чудо сияния и света”[66]66
  Miloš Jiránek. O krásné Praze, в: Dojmy a potulky (1908), ныне в: Dojmy a potulky a jiné práce. Praha, 1959, s. 43.


[Закрыть].

Уже Вилем Мрштик[67]67
  Вилем Мрштик (1863–1912) – чешский писатель, драматург, переводчик и литературный критик, в литературе представлял чешский реализм. – Прим. ред.


[Закрыть] в романе “Санта Лючия” (1893) изобразил город как “черную красавицу”, “черную соблазнительницу”, “прикрытую неглиже белых влтавских туманов”[68]68
  Vilém Mrštík. Santa Lucia. Praha, 1948, s. 137–139.


[Закрыть]. В конце xix века для молодых людей из моравской провинции Прага, с ее благородными дворцами, с ее рекой и легендами, подобно Москве для трех сестер, была источником бессонницы, миражом, желанным огнивом. Без планов на будущее, без цели и средств слетались они из отдаленных деревень по направлению к столице, то есть по направлению к неизвестности, и попадали в ее колдовские сети, причем многие из них навсегда.

Герой романа “Санта Лючия” Иржи Йордан, сын простого рабочего из Брно, очарованный городом на Влтаве, своей землей обетованной, попавшись в ловушку собственной фантазии, отправляется туда изучать юриспруденцию. Он любит Прагу как женщину во плоти, с нездоровым вожделением[69]69
  Ср. Jiří Karásek Ze Lvovic. Vilém a Alois Mrštíkové, в: Impressionisté a ironikové. Praha, 1903, s. 76–77.


[Закрыть]. Но Прага не податлива по отношению к влюбленным в нее: “она задушит в своих каменных объятиях простодушного поклонника, восторженного мечтателя из Брно, привязанного к ней всеми чувствами своей порывистой души”[70]70
  F. X. Šalda. Vilém Mrštík, в: Duše a dílo (1913). Praha, 1947, s. 115.


[Закрыть]. Приходит зима, никому до него нет дела, и, растратив жалкие сбережения, он страдает от холода и голода, испытывает тысячи лишений, как и все провинциальные студенты, разорившиеся в столице.

И тогда Йордан “сгорает в хмельном пламени Праги подобно хрупкому мотыльку”[71]71
  Arne Novák. Praha a slovesná kultura, в: Kniha o Praze, iii / Ed. A. Rektorys. Praha, 1932, s. 17. Ср. Vladimír Justl. Bratří Mrštíkové. Praha, 1963, s. 12–14.


[Закрыть]. Но разочарование не охлаждает его пыл: “…она по-прежнему обольщала его, греховодница, влекла к себе даже тогда, когда он смотрел на нее издали, а она дремала во тьме. Соблазнительница покоилась в объятиях тех, кто ей больше платил”, “она шипела у него за спиной, сопровождая глухим шумом подавленные вздохи своих ненасытных губ, а когда ничего другого не оставалось, пронзительным гулом напоминала ему издали, что все новые поезда приближаются к ее телу, и все новые толпы, все новые жертвы пропадают в ее бездонном лоне”[72]72
  Vilém Mrštík. Santa Lucia, cit., d., s. 231.


[Закрыть].

Замечательный образ – поезда, что приближаются к лону этой, конечно, не “мамочки” (чеш. “matička”), но обольстительницы, ветреной распутницы, что наряжается в мерцающие огни бистро и кутается в развевающиеся халаты туманов, словно в экстравагантные бордельные неглиже. Так и подумаешь, что чем отозваться на преданность несчастного разоренного студента, скорее уж она уступит домогательствам какого-нибудь богатого провинциального мамелюка, искателя любовных утех, эдакого “баальбота”[73]73
  “Что же до выражения “баальбот”, то обозначало оно богатого мужчину из провинции, который ночи напролет, основательно и обстоятельно освежает в столице свою любовную жизнь, ни геллера, впрочем, не платя сверх таксы”. Франц Верфель. Дом скорби/ Пер. с нем. А. Кантора. См. Франц Верфель. Черная месса. М.: Эксмо, 2005. – Прим. ред.


[Закрыть], с огромной часовой цепочкой на животе, подобного тому, кого Верфель[74]74
  Франц Верфель (1890–1945) – австрийский поэт, романист и драматург. – Прим. ред.


[Закрыть] в своем рассказе включил в число клиентов шикарного борделя.

И вот Йордан, больной, голодный, отощавший, в дырявых башмаках и без пальто, бродит по Праге как во сне, в жару и бреду, томимый ее ненастьями, израненный ее манящими взглядами, – отвергнут, изгнан, чужой. Он слоняется по городу и все это время ведет нескончаемый разговор с каменной кокеткой, которая и манит его, и ускользает от него, безразличная к его страданиям, к его безнадежным скитаниям. Его подберут, бездыханного, на улице, и он умрет в больнице, но до последнего вздоха будет сиять в его глазах образ Праги, тщеславной дамы, манящей и провоцирующей, вызывающей в памяти женские создания с картин эпохи Сецессиона. И действительно, что-то в чувственной и гулящей атмосфере города на Влтаве напоминает этих томных женщин, “белых камелий”, которых в начале xx века напишет Макс Швабинский[75]75
  Макс Швабинский (1873–1962) – чешский живописец, выдающийся график, народный художник Чехословакии. См. Antonín Matějček. Max Švabinský. Praha, 1947, s. 20–22; Jan Loriš. Max Švabinský. Praha, 1949, s. 100–104. – Прим. ред.


[Закрыть].

В гармоничной череде акварели и гуаши, которыми окрашен роман, есть налет импрессионизма. Мрштик, с удивительным мастерством живописца, передает тончайшие и неощутимые оттенки атмосферы, изменения погоды, палитру богемской столицы, призрачную Санта Лючию в разные часы дня и ночи: лунные проблески и голубоватые тени, белизну заснеженных крыш, сверкающую жемчужную нить реки, тусклый желтоватый свет газовых фонарей. Жемчужная Прага Вилема Мрштика, с ее мерцающими и неясными очертаниями, размытыми во влажном воздухе Влтавы, как будто растворяется, подобно Лой Фуллер[76]76
  Лой Фуллер (Loïe Fuller, настоящее имя – Мария Луиза; 1862–1928) – американская актриса и танцовщица, основательница танца модерн. Танцевала в развевающихся тканях, на стекле, подсвеченном снизу. Ее танец неоднократно зарисовывал А. Тулуз-Лотрек. – Прим. пер.


[Закрыть], в колыхании переливчатых вуалей туманов, в вихре многоцветных огней, окутывающих ее, словно шелка.

Глава 5

Ныне, вдали от Праги, возможно навсегда[77]77
  Репортажи Рипеллино из чехословацкой столицы в августе 1968 г., во время введения войск стран – участниц Варшавского договора, стали впоследствии поводом, чтобы навсегда закрыть для него въезд в ЧССР. – Прим. ред.


[Закрыть], я спрашиваю себя, существует ли она на самом деле или это воображаемый край, подобный Польше короля Убю[78]78
  Речь идет о пьесе французского поэта, прозаика и драматурга Альфреда Жарри (1873–1907) “Король Убю” / Пер. с фр. Н. Мавлевич. См. Король Убю и другие произведения. М.: Б.С.Г. – Пресс, 2002. – Прим. пер.


[Закрыть]. И тем не менее каждую ночь, гуляя во сне, я чувствую ногами каждый камень мостовой Староместской площади. Я часто езжу в Германию, чтобы смотреть издали, подобно дрезденскому студенту Ансельму[79]79
  Студент Ансельм – герой сказки Э. Т. А. Гофмана “Золотой горшок” (1814), бедняк и неудачник, над которым тяготеют роковые силы, превращающие его жизнь в цепь трагических злоключений. – Прим. ред.


[Закрыть], на зубчатые горы Богемии. Mein Herr, das alte Prag ist verschwunden[80]80
  Нем. “Сударь мой, пропала старая Прага”.


[Закрыть].

Вера Лингартова[81]81
  Вера Лингартова (род. 1938) – основательница чешской экспериментальной прозы, историк искусства, поэт, переводчик, редактор и теоретик искусства. Живет во Франции. – Прим. ред.


[Закрыть], мы с вами – как призрачный рой изгнанников, несем из конца в конец земли ностальгию по этой потерянной стране. Портретист эпохи барокко Ян Купецкий, изгнанный из страны за евангелическую веру, где бы он ни жил – в Италии, Вене или Нюрнберге, – никогда не прекращал называть себя богемским художником (“pictor bohemus”) и до последнего дыхания остался приверженцем чешского языка и веры Богемских братьев[82]82
  См. Jaromír Neumann. Český barok. Praha, 1969, s. 65–66. – Прим. пер. Чешские братья, Богемские братья (в Моравии – Моравские братья) – чешская религиозная секта, возникшая в середине xv века после поражения таборитов и оформившаяся в независимую от папского Рима церковную организацию. Первые общины проповедовали бедность, отказ от мирской деятельности, смирение, непротивление злу. С конца xv века сосредоточили свою деятельность на просвещении – основывали школы, типографии. Преследовались властями; после разгрома Чешского восстания 1618–1620 гг. были разгромлены, изгнаны из Чехии и Моравии. – Прим. ред.


[Закрыть]. Подобным образом барочный гравер Вацлав Холлар[83]83
  Вацлав Холлар (Венцель Голлар, 1607–1677) – чешский график и рисовальщик, работал в технике офорта. – Прим. пер.


[Закрыть], проживая в изгнании во Франкфурте-на-Майне, Страсбурге, Антверпене или Лондоне, ощущал себя чехом, о чем свидетельствуют его многочисленные офорты, подписанные “Wenceslaus Hollar Bohemus”; на одном из них стоит экспликация: “Dobrá kočka, která nemlsá” (чеш. “Хороша та кошка, что не прожорлива”); чешские слова “лес” (“les”) и “поле” (“pole”) включены в его рисунки и в многочисленные виды Праги[84]84
  Ср. Eugen Dostál.Václav Hollar. Praha, 1924, s. 20, 134; Johannes Urzidil. Hollar: A Czech Emigré in England. London, 1942, p. 22–23, 29.


[Закрыть].

Богемская столица, докучно перемалывающая свою грустную муку, в холоде нашей памяти предстает перед нами уже потускневшей и окоченевшей всего через несколько лет изгнания – потускневшей, но еще более сказочной, как в ваших рассказах, Вера Лингартова. Проза Лингартовой, особенно в шести “каприччо” из книги “Промежуточное исследование едва минувшего” (“Meziprůzkum nejblíž uplynulého”, 1964), пытается перенести приемы начертательной геометрии в измерение языка[85]85
  Ср. Daniela Hodrová. Umění projekce. Orientace. Praha, 1968, č. 3.


[Закрыть]. Композиция ее этюдов представляет собой фугу сольных линий и точек, сюиту проекций, изгибов, сечений и вращений геометрических тел. Но этот геометрически точный мир окутан плотной ватой тумана (туман совпадает с провалами памяти). Контуры всех вещей, природа и даже камни растворяются в рваных клочьях молочно-белого воздуха, как на картинах Йозефа Шимы[86]86
  Йозеф Шима, Жозеф Сима (1891–1971) – чешский и французский художник, видный представитель сюрреализма, а позднее – абстрактной живописи, один из основателей художественной группы “Деветсил”. В 1960-е годы создал крупнейшее монументальное произведение – цикл витражей в соборе Сен-Жак в Реймсе. См. Josef Šíma. Каталог выставки в Национальном музее современного искусства (Musée National d'Art Moderne). Париж (7 ноября – 23 декабря 1968 г.), с текстами Jean Leymarie, František Smejkal, Roger Gilbert-Lecomte, Roger Caillois и т. д. – Прим. пер.


[Закрыть], а их форма, изменчивая и мимолетная, лишь слегка проглядывает сквозь дымку странного пейзажа, изображенного писательницей.

Марионетки замысловатых умственных маневров, они – лишь анемичные продолжения и альтер эго самой писательницы, такие же сомнамбулические, точно грезящие наяву, как и она сама. Бледная, со щеками, словно выкрашенными свинцовыми белилами, Вера напоминает восковых кукол из витрин парикмахерских, “говорящих кукол”, или те загадочные овальные формы, которые пленяли пражских сюрреалистов. Она, как и ее аморфные создания, излучает аромат тайны, создает ореол необъяснимости повсюду, где бы ни оказалась.

Если Богумил Грабал[87]87
  Богумил Грабал (1914–1997) – знаменитый чешский прозаик и поэт, номинант Нобелевской премии 1994 г. и лауреат “Оскара” за сценарий к фильму 1967 г. “Поезда под пристальным наблюдением”. Обладатель множества международных литературных премий и наград в Чехии. – Прим. ред.


[Закрыть] в своей прозе много черпает из пражской уличной культуры, в стиле рекламного плаката и китчевых старых альбомов, то Лингартова выстраивает свои головоломки на постоянных отсылках к старым чешским мастерам, среди которых, кроме Шимы, сюрреалисты Индржих Штырский[88]88
  Индржих Штырский (1899–1942) – чешский поэт, график, художник, представитель кубизма, сюрреализма и позже артифициализма. Вместе с Витезславом Незвалом участвовал в создании Группы сюрреалистов Чехословакии. – Прим. пер.


[Закрыть] и Франтишек Музика[89]89
  Франтишек Музика (1924–1974) – один из значительных представителей чешского авангарда, художник, графический дизайнер, иллюстратор, редактор и профессор Пражской академии искусств и индустриального дизайна. – Прим. пер.


[Закрыть]. Но это онирическая[90]90
  Онирический (греч. “oneuros” – сновидение) – имеющий отношение к сновидениям или сну. – Прим. ред.


[Закрыть] атмосфера, эта росистая дымка (а для нее “росистая” означает “сочная”), волшебные превращения и одержимость мнимой логикой, присутствие в ее прозе призраков, таких, как доктор Альтман[91]91
  Доктор Альтман – таинственный доктор, появляющийся в рассказе В. Лингартовой “Canon à l'écrevisse” (1965), где он дает советы медицинского свойства давно умершей Билли Холидей, объявившейся в пражском джаз-клубе. – Прим. ред.


[Закрыть], а также карнавальная Венеция, просвечивающая сквозь хрупкую Прагу шестидесятых, – все это возвращает нас к сказкам Гофмана.

Впрочем, эта искаженная и искривленная диалектика, дистиллированная абстрактность мышления побуждают Лингартову как попало перемешивать историю, сводя воедино в своих притчах персонажей из разных стран и эпох. Так Прага, окутанная шарфами туманов, пропитанная опьяняющим светом, подобным тому, что сочится в поэме Незвала “Эдисон”, становится избранным городом Чарли Паркера[92]92
  Чарли Паркер (1920–1955) – американский джазовый саксофонист и композитор, один из основателей стиля бибоп. – Прим. пер.


[Закрыть] (играющего на саксофоне в харчевне “Орлик”), Билли Холидей[93]93
  Билли Холидей (Элеонора Фейган, 1915–1959) – американская певица, во многом повлиявшая на развитие джазового вокала оригинальным стилем пения. – Прим. ред.


[Закрыть], Дилана Томаса[94]94
  Марлайс Томас Дилан (1914–1953) – валлийский поэт, драматург, публицист. Для поэзии характерны яркие, фантастические образы; творчество близко романтической традиции. Часто источником вдохновения служили валлийский фольклор и мифология. Одно из самых известных произведений – “И безвластна смерть остается”; стихотворение звучит в фильме Стивена Содерберга “Солярис”. – Прим. ред.


[Закрыть] (живущего в задымленном квартале на окраине), Верлена[95]95
  Поль Верлен (1844–1896) – французский поэт, один из основоположников символистского направления. Обогатил поэзию тонким лиризмом и музыкальной выразительностью. – Прим. ред.


[Закрыть] и Рембо[96]96
  Артюр Рембо (1854–1891) – французский поэт, создавший шедевры революционной поэзии Франции, в том числе “Военный гимн Парижа”, “Париж заселяется вновь”. Для его поэзии характерны реалистическая образность, психологизм, сатира. – Прим. ред.


[Закрыть] (что делят на двоих меблированную комнату в центре Старого города), Нижинского[97]97
  Вацлав Фомич Нижинский (1889–1950) – русский артист балета, балетмейстер. – Прим. ред.


[Закрыть], самой Лингартовой (точнее, господина Лингарта, поскольку о себе она пишет в мужском роде) в атласном плаще по моде xviii века. Этот город представляет собой что-то вроде метафизической психбольницы, в которой эти персонажи – пациенты, а возможно, и изобретения сомнительного психиатра доктора Альтмана (из шайки Коппелиуса[98]98
  Коппелиус – герой фантастического рассказа Э. Т. А. Гофмана “Песочный человек”, зловещий убийца, адвокат, перевоплотившийся в мастера-оптика. – Прим. ред.


[Закрыть] и Линдхорста[99]99
  Линдхорст – герой повести-сказки Э. Т. А. Гофмана “Золотой горшок” (1814); старый чудаковатый архивариус, а на самом деле – сказочный царь Саламандр, отец трех дочерей, превращенных им в золотистых змеек и заключенных в хрустальный сосуд. – Прим. ред.


[Закрыть]) – превращаются в пешки той оккультной стихии, которую можно было бы назвать “пражскостью”. Он одновременно и психбольница, и вселенские подмостки, с астрономическими обсерваториями, головокружительными лестницами, забавными механизмами, джазом и даже верблюдами, которых Рембо умудрился затащить в арендованную комнату в кафкианско-пражском духе.

Тонкости, аксиомы, постоянные несообразные перемещения и исчезновения фигурок, навязчивые мотивы отклонения от траектории, головокружения, обрывы и падения придают повествованию Лингартовой тон холодного бреда, аналитического помешательства, столь же придирчивого, сколь и безжизненного. Ее “каприччо”, с их прерывистым напряжением, с перебоями, словно при логопатии, как некоторые выступления Чарли Паркера, с диспропорциями и софизмами, с движениями челнока вверх-вниз или мыши, заплутавшей в лабиринте, ее “каприччо” словно наметкой обрисовывают медиумический округ, безутешную область призраков, где и она свила свое гнездо меж клубков снега, подобно тому, как Эльза Ласкер-Шюлер – принц Юсуф, обосновалась в своих химерических Фивах и Багдаде[100]100
  Ср. Else Lasker-Schüler. Die Wolkenbrücke (Briefe). München, 1972. Эльза Ласкер-Шюлер (1869–1945) – немецкая поэтесса и писательница еврейского происхождения, одна из представительниц экспрессионизма. Эксцентричная поэтесса появилась на свет в г. Эльберфельде (Рейнская провинция, Пруссия), но заявляла, что “родилась в Фивах, в Египте” и называла себя “принцем Юсуфом Фивским”. – Прим. пер.


[Закрыть].

Сколько лет прошло, не помню, с того года, но это было прежде, чем кузницы судьбы послали новые громы и молнии на город на Влтаве, мы вместе в Риме коротали рождественский вечер – дождливый, сырой вечер в доме Ахилле Перилли[101]101
  Ахилле Перилли (род. 1927) – один из создателей итальянского художественного авангарда. – Прим. пер.


[Закрыть]. Художник, с шагаловской шевелюрой, уже подернутой серебряной канителью, щеголял огромным огненно-красным галстуком, и было в нем нечто демоническое. Вера была в том же серебристом плаще, в котором она явилась мне на пороге пражского кафе “Славия” одним августовским утром: лунатикам полагается носить серебро. Другой художник, Гастоне Новелли[102]102
  Гастоне Новелли (1925–1968) – итальянский художник, представитель экспрессионизма, а позже ар информель (информализм), абстрактного искусства, провозглашавшего, что спонтанность и эмоциональность художественного произведения значительно важнее его разумности и совершенства. – Прим. ред.


[Закрыть], опередивший нас в Эребе[103]103
  Эреб, или Эребус – в древнегреческой мифологии персонификация подземного мрака. – Прим. ред.


[Закрыть], снял свои огромные ботинки и остался в красных шерстяных носках. Вера робко стояла в углу и пила. Божоле, виски, коньяк. Как сказал поэт: “Как я любил вас, бутыли, полные вина”[104]104
  V. Holan. Vezmi můj dík, z cyklu Víno, nyní in Lamento (Spisy iii). Praha, 1970, s. 72.


[Закрыть].

Когда же потом, поздней ночью, я предложил ее проводить, она уже не помнила адрес семьи, у которой остановилась. Мы кружились, как проклятые, бороздя самые пустынные улицы в самом центре, и колыхавшийся за мокрым ветровым стеклом Рим словно наполнился хлопьями пражского тумана. Не заботясь о моих нервах, вплетенных в клубок виражей и поворотов дороги, Вера трещала без умолку. Ее речь напоминала манеру (“ductus”) ее “каприччо”, повествование которых будто выстраивается у вас “на виду”, словно навязчивая путаница, порожденная искаженной, шизоидной диалектикой – сплошные запаздывания, возвраты, повторения, оксюмороны, лакуны, провалы в памяти, несоответствия, наложение несоразмерных планов, чудаковатая игра слов – в сочетании с удивительной скромностью и неспешным разворачиванием повествования – обратным, рачьим ходом. Той сверкающей ночью, впутанный в неразрешимые неурядицы этой болтушки, усугубленные нашей суматошностью, заводящей нас в еще более запутанные лабиринты города, втянутый в непрестанные “майнавира” этой неугомонной фабрики, я понял, что диалектика, как и любой поиск впустую, говоря словами Рихарда Вайнера[105]105
  Рихард Вайнер (1884–1937) – чешский писатель и журналист, один из столпов европейского модернизма, близкий к экспрессионизму. – Прим. пер.


[Закрыть], самого любимого автора Лингартовой, – это “дьявол, загоняющий нас в круг подобно собаке, гоняющейся за собственным хвостом”[106]106
  Richard Weiner. Lazebník. Praha, 1929, s. 12.


[Закрыть].

Вера все повторяла: шестьдесят пять, шестьдесят пять – наверное, номер дома. Как две маски с гофмановского карнавала мы гоняли туда-сюда по Корсо, от Пьяцца Венеция до Пьяцца дель Пополо, мимо церкви Сан-Карло, где когда-то шарлатан Челионати продавал со своего помоста волшебные коренья и тайные снадобья от несчастной любви, зубной боли и подагры[107]107
  См. Эрнст Теодор Амадей Гофман. Принцесса Брамбилла / Пер. Н. Аверьяновой, в: Эрнст Теодор Амадей Гофман. Избр. произв. в 3 т. Т. 2. М.: Худож. лит., 1962. – Прим. пер.


[Закрыть]. Она раздосадованно твердила: рядом с виа Кондотти, рядом… Но виа Кондотти уже уподобилась пражской улице На Пршикопе. Она остервенело искала в сумочке листок с адресом, выворачивая на сиденье машины шпильки для волос, пудреницу, амулеты, расчески. Машина моя едва тащилась, словно взятая напрокат старая кляча, да и сам я уже клевал носом, подпирая щеку левой ладонью.

И наконец, после нескольких часов кружения по городу, она вдруг воскликнула: “Виа дель Монте Брианцо. Свечки зеленые! Жми!”[108]108
  “Pour ma chandelle verte!” – фраза из пьесы А. Жарри “Король Убю” в русск. пер. “свечки ядреные”. – Прим. пер.


[Закрыть]. Ее долгожданный возглас вывел меня из дремоты. Я нажал на газ, быстрее молнии въезжая на столь желанную улицу. Тик-так, вот мы и у покрытой патиной двери. А потом “Dobrá kočka, která nemlsá” (чеш. “Хороша та кошка, что не прожорлива”), я удаляюсь из виду, улизнув в подворотню, даже не попрощавшись. В тот момент я осознал, что и она тоже – персонаж моей Праги, волшебной и плутовской, из той же труппы, что и алхимики, астрологи, лунатики, манекены и одрадеки[109]109
  “Книга вымышленных существ”, написанная Хорхе Луисом Борхесом в 1954 г. в содружестве с Марией Герреро и дополненная в 1967–1969 гг., содержит описание более 120 вымышленных существ из фольклора и литературы. Среди них – Одрадек, существо, придуманное Францем Кафкой и напоминающее плоскую зубчатую катушку для ниток, как будто обмотаную обрывками ниток самых разных сортов и цветов. – Прим. ред.


[Закрыть], задействованные в представлении.

И не важно, в Париже мы или в Риме. Вы сами написали, что каждый несет свой собственный пейзаж в себе, и этот пейзаж не навязывается другим, попадающим в него на время, и что человек “отбрасывает спустя некоторое время этот пейзаж, оплакивая его не больше, чем змея ставшую для нее тесной кожу”[110]110
  Věra Linhartová. Meziprůzkum nejblíž uplynulého. České Budějovice, 1964, s. 11.


[Закрыть].